Репейник и лилия

             Размытые очертания андона едва угадывались. Сатору потёр глаза — после сна часто так, скоро пройдёт. Замер с поднятой рукой, поражённо посмотрел на неё. Он видит пальцы! Восторг захлестнул и заставил задохнуться вдохом. Сатору резко сел, заморгал — видит. Нечётко, размыто, но видит! Сёко была права: лечение помогает! Первым порывом было броситься к ней, однако Сатору быстро себя осадил. Подозрения, желчная ревность и догадки взвихрились внутри. Нет, сперва он уличит жену и друга в предательстве.       Выдержки должно было хватить, и всё же, когда Сатору увидел Сёко, едва не выдал себя. Сердце сбилось с ритма, в горле разросся комок: она стала такой красивой! И такой чужой. Всё, что между ними было до его слепоты, померкло, растворилось во мраке. У Сёко прежде не было этой горькой складки между бровей, она не поджимала так губы, не говорила с ним так сухо и равнодушно. Сатору старался смотреть прямо перед собой, но, когда она отворачивалась, разглядывал с жадностью, жалея, что не может рассмотреть пока в мелких деталях.       — Ложись, — сказала она, раскладывая иглы. Наконец он увидел их и невольно вздрогнул, ужаснувшись длине.       — Надеюсь, у тебя сегодня хорошее настроение, и ты не захочешь проткнуть меня насквозь, — не удержался он, ложась на живот. Краем глаза успел заметить, как Сёко метнула в него взгляд. Он спрятал улыбку в подушке, но хорошее настроение испарилось, когда послышался голос Сугуру.       — Сатору-кун сегодня снова изображает дикобраза, — хмыкнул он. Сатору мог поклясться: Сёко отвечает с улыбкой. С улыбкой, которая ему не досталась!       — Да. Этот образ особенно ему идёт. Лучше только маска кицуне. Помнишь, Сатору, как мы надевали их на фестиваль и… Впрочем, ладно, Сёко-сан лучше не знать.       — Я догадываюсь, — ответила Сёко мрачно. Сатору сглотнул. — Совсем недавно он, видимо, хотел вспомнить молодость.       — Сёко! — сказал он укоризненно, приподняв голову от подушки.       — Что ты натворил? — спросил Сугуру. Сатору видел только его руки, сложенные на груди. Огромным усилием воли стоило не поднять глаза выше.       — Ничего, — буркнул он и снова лёг на подушку. Стыд перед Сёко обжёг. Ни разу за годы он не ложился с другими женщинами, неужели тьма так глубоко пустила корни в душе?! Чем можно оправдать проступок? Никаких слов не хватит. Вспоминая себя недавнего, надломленного, отчаявшегося, Сатору задыхался от стыда. Воин, мужчина или мальчишка, обиженный на несправедливый мир? Очередная игла погрузила в сон, и очнулся Сатору уже один, с компрессом на глазах. Скоро придёт слуга, поможет встать и выйти, хотя он уже привык передвигаться в темноте. Больше нет необходимости.       Приподняв компресс, Сатору осмотрелся. Размытое и нечёткое, до сих пор полное приглушённых красок пространство вдруг осветилось розовым. Только сейчас Сатору понял, что всё это время было пасмурно. Он отвык от цветов, и теперь наслаждался оттенками зелёного за распахнутыми сёдзи. Осторожно поднявшись, он отложил компресс и подошёл к ним. Сад был ровно таким, каким он его помнил, каждое дерево, каждый куст на месте. В груди защемило, сладко заныло под рёбрами. Сатору задумчиво улыбнулся, подумав, что Сёко и тут присматривала и ухаживала за всем. Благодарность к ней стала ещё больше. Сможет он хоть когда-нибудь по-настоящему её отблагодарить?..       Взгляд прошёл вдоль аккуратно подстриженных кустов гортензий и зацепился за них. Сёко и Сугуру стояли посреди небольшого деревянного мостика и о чём-то оживлённо говорили. Вот она рассмеялась, и сердце дрогнуло, пропустило удар. Сатору забыл, как звучит её смех. С момента его возвращения она не смеялась ни разу вот так — искренне. Как оказалось, смеялась, только не с ним. Коротко выдохнув, Сатору стиснул кулаки, и в этот момент Сугуру его заметил. Понял. Что-то сказал Сёко, явно не про него, и пошёл к дому. Вскинув подбородок, Сатору ждал, шумно дыша. Обернулся, когда Сугуру вошёл в комнату.       — Давно? — спросил он коротко.       — Сегодня первый день, — ответил Сатору и иронично добавил: — Огорчён?       — Почему ты до сих пор не сказал Сёко?       — Сёко, значит, не Сёко-сан? — Он склонил голову набок, внимательно рассматривая друга. Или уже бывшего друга? — Ты хорошо её утешаешь.       — Ей не нужно моё утешение. Она прекрасно справляется сама, хотя иногда мне хочется как следует тебя ударить за то, как себя с ней ведёшь.       — С каких пор тебе стало дело до моих отношений с женой?       — С тех пор, как я стал замечать, как она плачет, уходя от тебя! — Сугуру шагнул навстречу, сжав кулаки. — Ты думаешь только о себе, не представлял, как ей непросто?!       — Повторяю: тебя это не должно касаться! Но почему-то касается. Интересно, почему? Может, потому что ты уложил мою жену на подушки?!       Удар вышел коротким. Раз — и голова Сатору дёрнулась, а сам он пошатнулся. Второй удар уже не пропустил — увернулся, ответил коротким в живот.       — Ублюдок! Следи за языком! — выдохнул Сугуру, отступая.       — Кто угодно, но точно не ублюдок — своих родителей я знаю. — Сатору потрогал языком щёку изнутри, слизнул кровь с губы.       — Плевать, кем ты себя считаешь, но не смей пятнать честь Сёко-сан! — тяжело дыша, воскликнул Сугуру. — Эта женщина не достойна такого обращения! И такого мужа, как ты!       — Ты был бы рад занять моё место, да?       — Если бы ты погиб, так и было бы!       — Она никогда не согласилась бы лечь с тобой!       — Она забыла бы твоё имя через несколько дней!       — Твою ж!..       Сатору снова бросился на Сугуру, они сцепились, падая на футон, грохоча плошкой, в которой лежал компресс.       — Не смей даже смотреть в её сторону!       — Теперь не буду, ты же у нас прозрел!       — Что здесь творится?! — прогремел голос Сёко над головами. Сатору и Сугуру замерли, глядя друг на друга и крепко держа за грудки. Сугуру встал первым. Нехотя подал Сатору руку. Тот также нехотя её принял. Поднялся, отряхнулся, глядя в пол.       — Что я только что услышала? — угрожающе протянула Сёко. — Смотри на меня!       Вздрогнув, Сатору поднял на неё виноватые глаза. Тело прошила дрожь — так тяжело она смотрела. Сама дрогнула и словно стала меньше. Покачала головой.       — И когда ты собирался мне сказать?       — Это только сегодня случилось. И вижу я пока плохо. Точнее, почти ничего не вижу, поэтому не хотел обнадёживать… — зачастил Сатору, моля Сугуру откусить себе язык.       — А ещё надумал, что я и Сугуру-сан… Та служанка… Ты взял её из-за ревности ко мне? Решил так наказать?       — Ты сделал что? Ты совсем рассудка лишился?! — взревел Сугуру, снова сжимая кулаки. Голова Сатору с каждым словом опускалась ниже. Отчаянно хотелось взмолиться о прощении, но не при Сугуру же!       — Как же сильно я нагрешила в прошлой жизни, раз судьба наградила меня таким мужем! — воскликнула Сёко и всплеснула руками. Резко развернулась и ушла, хлопнув за собой фусума. Сатору глубже вжал голову в плечи.       — Ты взял какую-то служанку, а обвинить в неверности решил её… — протянул Сугуру и вдруг усмехнулся. — Ну, ты и идиот.       С этим определением Сатору был полностью согласен.       Когда его окружили дети, он с трудом сдержал слёзы. Они так выросли! Акиро помнил отца, а вот Изаму смущённо прятался за старшего брата, хотя, когда Сатору был слеп, он охотно играл с ним. Мегуми выделялся среди беловолосых и голубоглазых мальчишек, как ворон на снежном поле. Но смотрел не угрюмо, а, скорее, с робким интересом.       — Теперь я точно смогу научить тебя стрелять из лука, — сказал Сатору с улыбкой.       Дети отогревали. Теперь они постоянно крутились рядом. Зрение постепенно возвращалось, Сёко угрюмо молчала. Приходила, делала необходимое и уходила, не говоря ни слова. Момент для извинений был упущен.       — Она простит, — сказал как-то вечером Сугуру.       Сатору уныло кивнул. С его стороны было слишком эгоистично пытаться восстановить мир, придя в её спальню. Не после того, что натворил и наговорил. Но это не значило, что его не тянет к ней с неистовой силой. Она всегда поражала достоинством, с которым себя несёт, а теперь вознеслась на недосягаемую высоту. Словно богиня, взирающая на смертных с небес, Сёко смотрела сквозь него, а у Сатору от этого взгляда становилось горячо в животе.       Случай извиниться представился спустя почти целую луну. Сатору окончательно прозрел, и в честь этого собирались устроить большой праздник в поместье. Сёко с ним не советовалась и занималась подготовкой сама, это наполняло гордостью за жену. Из-за праздника в поместье потянулись желающие помочь или что-то предложить. Среди них оказались и торговцы украшениями. Сатору особо ничего не дарил. Те нефритовые камни не в счёт. Сёко вошла в дом с хорошим приданым, а ещё остались украшения его матушки. Но сейчас, перебирая изящные вещицы, Сатору представлял, как она будет их носить, и задумчиво улыбался. Пальцы скользили по резьбе, а мысли витали далеко.       — Вот это. — Он поднял в воздух шпильку, украшенную гроздьями шёлковых цветов голубого цвета. Они подойдут к её голубому парадному кимоно с моном Годжо. Сатору отчётливо увидел её, даже напрягаться не пришлось.       Спрятав шкатулку на груди, он отправился на поиски жены, но обошёл всё поместье, так и не найдя. Прислуга говорила, что её видели то в оранжерее, то у прачек, то в кухне, но она словно специально убегала от него. Постепенно Сатору наполнился азартом. Перестав спрашивать, он блуждал по поместью, заглядывая во все укромные уголки, пока наконец не нашёл. Она сидела в самой дальней беседке, увитой диким виноградом. Его листья уже покраснели и готовились опасть под ноги, мелкие ягоды выделялись в листве.       — Попалась! — сказал Сатору, входя в беседку. Сёко не посмотрела. Продолжила перебирать лежащую на столе фасоль, отделяя сморщенную от гладкой.       — Разве я пряталась? — спросила она сухо. Сатору шумно вздохнул, сел рядом и достал коробочку. Двумя пальцами подвинул к ней.       — Может нет. Может, я просто плохо искал.       — Что это? — Сёко с сомнением смотрела на коробочку, не спеша открывать.       — Мой подарок тебе, — тихо ответил Сатору. Открыл сам, достал шпильку.       — Слишком много подарков в последнее время, — сказала Сёко. Подняла глаза и с абсолютно нечитаемым выражением лица сказала: — Я жду ребёнка.       Сатору моргнул. Впервые такую новость он услышал от неё лично, не из письма. Нежность и восторг затрепетали в груди. Он порывисто подался к ней, обнял, но она не шелохнулась в ответ. Отпрянув, Сатору всмотрелся в неё.       — Ты не рада?       — Даже не спросишь, кто отец ребёнка? — Сарказм прорезался сквозь мнимое равнодушие.       — Прости, — глухо произнёс Сатору, отводя глаза. — Прости, что подозревал тебя.       — Зато я никогда тебя не подозревала, — сказала она с горечью, которая осела на его губах. Сатору выдохнул и стёк ей по ноги. Обнял колени, зарылся в них лицом.       — Я пытаюсь жить как прежде, — протянула она задумчиво, — но мы оба слишком изменились.       Сатору выпрямился, сел на пятки у её ног. Знал бы, как она счастлива снова видеть осмысленность в его глазах! Как молилась и плакала, когда прозрел. И как горько обижена недоверием, особенно после того, как сам позволил себе лишнее. Эта беременность ошеломила. Короткая вспышка яростной страсти привела к тому, что она снова станет матерью, и в этот раз Сатору будет рядом от начала и до конца. Но хочет ли она этого? Что ждёт их дальше, учитывая непростой характер отношений и недомолвки, которые их окружают? Такую новость надолго не скроешь, ей пришлось бы сказать. Или не говорить и сделать всё, чтобы этот ребёнок не родился?.. Сама мысль об этом приводила в ужас.       — Что мне сделать, чтобы ты простила? — его голос тоже звучал глухо, как сквозь толщу воды. Сёко покачала головой. Если бы она знала! Подарками не залатать дыру, которую оставил его поступок. Не один, а целая череда, начиная от отстранённости, когда вернулся, сквозь ту историю со служанкой, и заканчивая подозрением в неверности. Она хотела простить. Смотрела и тянулась к нему всей душой. Ведь Сатору прекрасный отец, справедливый глава клана, умелый воин и… сложный муж. Как избавиться от мыслей, что он может снова взять служанку? Или не её — любую женщину, какую пожелает?       Сёко отлично видела, как на него смотрят. Знала, что многие стерпели бы любую грубость с его стороны, лишь бы быть с ним, принадлежать ему. Она скучала по его ласкам и теплу тела, но за годы одиночества привыкла к редкой близости. Однако сейчас он был рядом, постоянно рядом, и тяга стала почти непреодолимой. Лёжа одна в своей спальне, Сёко вздыхала и заставляла себя оставаться на месте, не идти на его половину. А ещё — боялась, что застанет с другой. Снова. Этот страх оказался слишком глубинным, чтобы можно было просто от него отмахнуться. Сёко боялась, что во второй раз не будет столь великодушна и окончательно испортит отношения с мужем.       — Я счастлив, что у нас родится ещё один ребёнок, — сказал Сатору, глядя на неё снизу вверх. Улыбнулся. — Пусть это будет девочка.       Эта беременность давалась непросто. Сёко постоянно тошнило, она не могла ничего есть и почти всё время лежала. Было бы проще, не находись Сатору постоянно поблизости. Каждое её движение, если он рядом, сопровождалось искренним желанием ей помочь. Даже когда она сгибалась над тазом, извергая скудный завтрак, он гладил по спине. Будто других дел нет!       — Оставь уже меня! — не выдержала Сёко на десятый день. — Займись своими делами, неужели их нет?       — Моё дело сейчас — ты, — невозмутимо ответил Сатору и поднёс таз — её снова согнуло пополам. — Я пропустил первые два раза, поэтому теперь буду рядом.       — Ненавижу тебя, — мрачно сказала она, вытирая рот.       — Знаю, — хмыкнул Сатору. Склонился к ней, прямо к уху, и протянул: — Причина твоего недомогания появилась при моём участии. Её же ты не ненавидишь?       Ответом послужил мрачный взгляд. Порой Сатору откровенно забавлялся над ней, и Сёко понимала, что не может на него злиться. Попросту не может. Постепенно, шаг за шагом, он завоёвывал сданные позиции, едва ли не нося на руках. Когда время недомоганий прошло, она поняла одну простую вещь: простила. Вот так, просто взяла и простила.       Землю укрыл первый снег. Сёко неторопливо шла по саду, любовалась покрытыми инеем листьями и глубоко дышала морозным колким воздухом. Долгожданное умиротворение пришло в душу. Малыш внутри неё рос, сыновья ждали, наверное, не меньше Сатору. А тот постоянно рассматривал её пока ещё плоский живот.       Сёко не сразу его заметила: Сатору вышел из-за толстого ствола древнего дуба. На фоне снега и бледного неба его серое кимоно и белые волосы почти сливались с окружающим миром, только глаза ярко горели. Горели так сильно, что Сёко почувствовала жар в груди. С замиранием сердца смотрела, как он подходит, не двигаясь и почти не дыша.       — Сегодня такой ясный день, — начал Сатору тихо. Облачка пара слетали с его губ, но Сёко не чувствовала холода. Кончиками пальцев Сатору коснулся шёлковых цветов, свисавших с её шпильки. Улыбнулся. — Ты наконец её надела.       — Мне кажется, она достаточно пролежала в шкатулке. Пришло время дать ей шанс.       Она сказала это и задержала на миг дыхание, потому что глаза Сатору вспыхнули и ослепили. На короткое мгновение всё стало неважным, остались только он и она посреди уснувшего сада.       — Я могу надеяться, что этот шанс ты даёшь и мне? — спросил он, пытливо всматриваясь в лицо. Шагнул ближе, коснулся локтя. — Сёко-чан, ты позволишь снова стать твоим мужем?       — Я попробую снова тебе поверить, — ответила она, сглотнув. Он просиял, сжал пальцы на локте чуть сильнее, но почти сразу выпустил.       — Ты будешь меня сегодня ждать? Или я слишком спешу?       — Буду, — сказала она на выдохе. Сердце оглушительно стучало о рёбра, слова исчезли. Они смотрели друг на друга, будто видят впервые, и, возможно, так и было. Сейчас, в этот самый момент начинался новый виток их жизни, который предстоит пройти вместе.       Ночью Сёко плавилась воском в его руках, умирала и рождалась заново, задыхаясь от нежности. С каждым его движением она наполнялась, как река после таяния льдов, и, когда чувств стало слишком много, она выкрикнула его имя, погружаясь в пучину наслаждения.       Сатору обнимал руками и ногами, не давая шелохнуться. Прижавшись к его груди, Сёко слушала стук постепенно успокаивающегося сердца и улыбалась.       — Ты уверена, что мы никак ей не навредили? — прошептал Сатору, отпрянув и глядя в глаза. Сёко покачала головой. Отчего-то с недавних пор он был уверен, что она носит девочку. Шутил, что теперь у него не два глаза, а целых шесть, поэтому видит её насквозь. Полный беспокойства вопрос выдал с головой причину его сдержанной нежности. Подтянувшись выше, Сёко ласково коснулась его губ своими, улыбнулась в поцелуй.       — Самочувствие ребёнка напрямую зависит от матери. А матери сейчас очень и очень хорошо.       — А может стать ещё лучше. — Сатору уложил её на спину. — Если ты позволишь.       — Разве о таком надо спрашивать?..              Ханако родилась на рассвете, когда распустились первые пионы в саду. Мерящий шагами энгаву Сатору замер, испуганно переглянулся с Сугуру, когда стало тихо. Крик, больше похожий на мяуканье котёнка, пронзил тишину.       — Это… значит, что всё, да? — спросил он неуверенно. Прошедший через столько чужих смертей, закрывший столько глаз, он впервые осознал, что такое — таинство рождения. Благоговение перед Сёко росло в нём с каждым днём, пока рос её живот. Сознание, что там, внутри, новый человек, порой делало абсолютно беспомощным, а порой заставляло считать себя всемогущим. И всё-таки это была она, она и только — самое главное в его жизни. Женщина, дарующая новое. Она открылась ему с другой стороны, и теперь Сатору не мог даже представить, как вообще смел в чём-то подозревать? Они больше не возвращались к тому тёмному времени, но он молил о прощении постоянно, беззвучно, поступками, близостью, доверием.       — Сатору-сама, у вас родилась дочь.       Слова пробивались сквозь гул в ушах. Сатору смотрел на повитуху и улыбался совершенно неподобающе для главы клана — широко, как мальчишка. Эта улыбка не сходила с губ, когда вошёл наконец к Сёко, когда взял крохотную дочку на руки, боясь её сломать.       — Спасибо, — сказал он, задыхаясь от нахлынувших чувств. Дочка открыла глаза, и Сатору хмыкнул: — Я же говорил, что она будет похожа на меня.       В ответ Сёко лишь закатила глаза.