Репейник и лилия

      По мнению Сёко он выздоравливал слишком быстро. А ещё — слишком сильно стремился вернуться обратно. Она пыталась не показывать, как обижает это рвение покинуть семью. Понимала, что это не из-за неё. Не от неё он спешил уехать — хотел вернуться в свой отряд. Мучился от того, что они сражаются, а он отдыхает в безопасности. Когда Сёко увидела его в тренировочном зале с боккеном, не смогла сдержать слёз.       — Не напрягай руку, дай ей отдых, — попросила, когда стих шелест татами под его стремительными шагами. — Хочешь, чтобы нога снова заболела?       — Всё в порядке, — улыбнулся Сатору. Тряхнул головой, отбросив упавшую на глаза прядь волос. — Акиро уже встал?       — Да. — Сёко невольно улыбнулась в ответ.       Сатору с удовольствием возился с сыном, который сперва плакал, пугаясь незнакомца, а теперь буквально не слезал с рук. Сёко даже завидовала такому повышенному вниманию, ведь ей доставались только ночи. Да, он брал её с ненасытной жадностью, не меньше двух раз, и, чем быстрее выздоравливал, тем яростней становился. Порой Сёко думала, что просто не выдержит этот напор, задыхаясь и захлёбываясь стонами от мощных толчков. Иногда на утро находила новые синяки и засосы — следы его неистовой страсти. Сатору будто выплёскивал на неё то, что было на душе, и почти никогда не был нежным. Впрочем, она не могла сказать, что ей это не нравится. Просто… Иногда хотелось того Сатору, прежнего. Который любил лениво целоваться и ворковать в постели.       Он окончательно выздоровел перед самым началом цветения. Почки на деревьях набухли, воздух звенел от предвкушения, аромат земли и нежной травы, пробивавшейся наружу, будоражил. Сатору удивил, предложив вдвоём прогуляться по лесу — вдвоём они проводили время только в спальне. Неприятное предчувствие сжало сердце и не хотело отпускать. Когда она увидела плетёную корзину, из которой торчал край покрывала, смутилась.       Оружие Сатору с собой не брал, только длинный кинжал. Шёл легко, пружинисто, как не было ранения. Сёко с горечью подумала, что могла бы ранить его снова, только бы остался. Не надо быть великим мудрецом, чтобы понять, почему он предложил эту прогулку вдали от чужих глаз и ушей. Всю дорогу Сатору рассказывал, как в детстве часто играл здесь и прятался от наставников. Сёко же думала, что за несколько лет брака у них не было возможности просто погулять здесь. В лесу она была впервые.       — Ты был сложным воспитанником, — заметила она, когда он замолчал.       — Да-а, — протянул Сатору и весело сверкнул глазами. Сердце пронзил шип — на миг показалось, что перед ней прежний Сатору. — Думаю, Акиро пойдёт в меня. Надо будет как следует следить за ним!       — Его отец обязательно об этом позаботится, — не удержалась Сёко. Сатору нахмурился, отвернулся и пошёл дальше.       — Я сражаюсь за всех детей, Сёко, — заговорил он спустя несколько шагов. — Не только за нашего сына. Он не будет в безопасности, пока мы не победим.       Сёко проглотила жёсткий комок. Захотелось спросить: «А как же я? Как же мы?!» Она хотела, чтобы он всегда был рядом, почему не имеет права быть эгоисткой?! Почему должна думать о сотнях чужих детей, когда собственный сын вынужден расти без отца?! Молчание затягивалось. Резко остановившись, Сатору повернулся. Склонил голову. Сёко тоже остановилась. Вскинула подбородок.       — Эта жена не будет спорить со своим господином, — сказала сухо.       — Правильно, потому что это бесполезно, — ответил он в тон.       Тень пробежала между ними и больше не хотела уходить, невзирая на яркое солнце над головой. Вскоре послышался шум воды. Они вышли к небольшому водопаду, стекающему по невысокой скале. Вокруг росли густые папоротники, искрясь, ручей бежал по камням и исчезал в траве. Место было красивым, и Сатору явно хотел сделать Сёко приятно, но она не могла найти в себе силы на восхищение и любование красотой. Проще было вернуться в поместье и заняться каждый своим делом, чем терпеть пытку напряжённым молчанием.       Сатору расстелил покрывало и достал несколько бенто. К ним присоединились два глиняных кувшина с вином. Он посмотрел на неё, пришлось сесть. Сёко не стала надевать кимоно, была в штанах и юкате, на ногах — мягкие сапожки. Этот наряд оказался очень удобным, даже жаль, что нельзя ходить так чаще. Она поджала под себя ноги, отвернулась к водопаду. Ссора была пустой и глупой, от того особенно обидной.       — Война не будет длиться вечно, — начал Сатору. — Когда я вернусь, у нас будет много времени друг для друга.       — Если ты вернёшься.       Он резко повернул за плечо, нахмурился. Взгляд пытливо заскользил по лицу, но Сёко смотрела спокойно. Она устала переживать за его жизнь.       — Я всегда возвращаюсь.       — Скажи это воинам, чьи останки вернули жёнам в погребальных урнах! — Сёко вырвала руку, повернулась всем корпусом и встала на колени. — Ты можешь остаться! Можешь, но не хочешь! Твоя жизнь теперь там! Как будешь жить, когда всё закончится?! Придумаешь себе новую войну?!       — Хватит! — рявкнул Сатору с такой силой, что птицы вспорхнули с ветвей. Сёко испуганно сжалась — таким она видела его впервые. Взгляд потяжелел, грудь часто вздымалась от тяжёлого дыхания, сжались кулаки. — Ты не понимаешь, о чём говоришь. И никогда не поймёшь, — продолжил спокойно, как не было вспышки.       — Я не хочу понимать, — ответила она с навалившейся на плечи усталостью. — Я хочу жить рядом с мужем и сыном. Я хочу просыпаться с тобой. И хочу родить тебе ещё детей. Я хочу…       Он подался вперёд, притянул за затылок и поцеловал. Сперва грубый, поцелуй внезапно стал нежным, таким ласковым, что Сёко не удержалась — всхлипнула. Обвила его запястья, ответила, переплетаясь языком. Сатору приглушённо застонал, обнял обеими руками, вставая на колени, целуя, целуя сладко, непрерывно.       — Я тоже этого хочу, Сёко-чан, — прошептал он между поцелуями. — Хочу быть рядом… но не могу… понимаешь, не могу всё бросить и остаться… не сейчас…       И она сдалась. Поняла, что готова вечно ждать, только бы возвращался. Будет встречать и провожать с улыбкой, столько, сколько потребуется.       — Понимаю, — ответила, отстраняясь. — Я понимаю тебя, Сатору.       Она умирала и воскресала в его руках, плавясь от неторопливых, глубоких движений. Одежда была свалена в кучу, от обнажённых тел поднимался пар, пот блестел на коже. Сёко хныкала, кусала губы, смахивала слёзы с его щёк. Гладила, скользила ступнями по икрам. Он вдавливал её руки в покрывало, покрывал поцелуями грудь, посасывал соски, мучительно медленно пронзая.       — Сатору-у… Сатору-у… — Сёко выстанывала его имя, вращая бёдрами, растекаясь жидким огнём. И первой провалилась в наслаждение, невероятное по остроте ощущений.       Когда всё закончилось, он уложил её на себя, зарылся пальцами в волосы, бережно массируя затылок.       — Я не забываю тебя, никогда. На войне нет времени для длинных писем. Первые тебе вообще писал Сугуру, — Сатору хмыкнул.       — Я так и поняла. Правда, думала, что он пишет под твою диктовку.       — Не. Мне было лень придумывать. Но то, что я писал в конце — правда.       Она привстала и шутливо щёлкнула по носу.       — Твои слова — то, что мне нужно, даже если их совсем мало.       — Я запомню.              Сатору правда стал писать чаще, хотя письма всё равно были скупыми. Сёко улыбалась, читая их и укачивая второго сына, который появился на свет под завывание снега. Беременность стала неожиданностью, но она помогла Сёко проще пережить новую разлуку. Когда Сатору узнал, что она снова носит ребёнка, прислал большое письмо, полное восторга и благодарности. Сына назвали Изаму.       Сёко занималась в теплице, когда доложили, что прибыл нежданный гость. Засветившись от радости, она поспешила помыть руки и выйти навстречу. Сугуру тоже изменился. Кожа стала темнее, взгляд — жестче, только улыбка осталась прежней.       — Сёко-сан, позвольте сказать, что вам очень идёт материнство.       — Спасибо. — Комплимент был во многом возмутителен, ведь посторонний мужчина вообще не должен замечать и обсуждать внешность чужой жены.       — У меня для вас подарок от Сатору-доно. — Сугуру протянул свёрток, обёрнутый в небелёный хлопок. — Он просит прощения за внешний вид, но там, где мы сейчас расположились, сложно найти богатые ткани.       Сёко развернула свёрток и с недоумением уставилась на несколько бледно-зелёных камней.       — Это нефрит, — подсказал Сугуру. Протянул письмо. — Сатору нарисовал тут… Просит отдать ювелиру, чтобы сделал игрушки детям и шпильки для вас.       Сёко словно услышала его голос и увидела улыбку. Осторожно вновь завернула камни и взяла письмо.       — Вы надолго? — спросила, глуша другой — более важный, но бессмысленный — вопрос.       — Нет, Сёко-сан, завтра возвращаюсь. Мне разрешили повидаться с матушкой — она в последнее время была слишком плоха.       — Выходит, я отняла ваше драгоценное время, — упрекнула Сёко. — Скорее поезжайте домой!       — Поздно. — Сугуру пожал плечами. — Когда я приехал, её тело уже сожгли.       Ахнув, Сёко прикрыла рот ладонью. Слова тут были бессмысленны. Она не знала, какие отношения были у Сугуру с родными, ведь он много лет жил в поместье Годжо. Да и сильно расстроенным не выглядел.       — В таком случае, разрешите пригласить вас провести этот вечер и остаться до завтра в поместье.       Очень давно Сёко не проводила вечер в такой приятной компании. Обычно она ужинала одна или с сыновьями и их кормилицами, редко, по большим праздникам — в компании старейшин и их семей. Сперва учтиво расспрашивая о жизни в армии, вскоре она звонко смеялась над рассказами, которыми сыпал Сугуру.       — И Сатору смотрит на лягушку, та — на него. И вдруг начинает кричать! Он потом несколько дней проверял сапоги, прежде чем их надеть.       — А её подложили вы, — со смехом уточнила Сёко. Сугуру кивнул с невинным видом.       — У вас очень красивые дети, Сёко-сан. Боюсь, что получил ещё один повод для того, чтобы его поддразнить: я видел второго сына раньше, чем его отец.       Сёко помрачнела. Заметив это, Сугуру спешно извинился:       — Я не хотел огорчить вас! Сатору очень любит говорить о сыновьях. И раскрою вам тайну: очень мечтает о дочке.       — Передайте Сатору-саме, что я с радостью подарю ему дочь. — Сёко слабо покраснела. Они обсуждали слишком интимные вещи. А ещё после вторых родов она стала более чувствительной. Прошло полгода, и смущающие желания начали тревожить, заставляя по ночам ворочаться на узком футоне. Почему лучшие годы она должна проводить одна, когда тело так жаждет тепла и ласки?       Конечно, она слышала о вдовах, живущих в своё удовольствие и почти открыто имеющих любовников. Слышала и о жёнах, к которым приходят по ночам. Эти слухи передавались через слуг, шёпотом, который всегда громче крика. Она и помыслить не могла, что сможет предать мужа подобным образом. Уму не постижимо — впустить на супружеское ложе другого! Но тёмные желания не отпускали, заставляя больше времени проводить в медитациях и молитвах о скором возвращении Сатору.       Взгляд против воли опустился на пальцы Сугуру. Сёко отметила их изящество и длину. Ладони наверняка как у Сатору — грубые, покрытые мозолями. Сверху в мелких трещинках и порезах от железных наручей, защищающих верх до пальцев. Сколько раз они принимали удар меча, спасая владельца от отсечения кисти? Сколько раз Сатору сражался и продолжает сражаться лицом к лицу с врагом?..       — Скажите, там очень страшно? — спросила она тихо. Помнила, как когда-то задавала этот вопрос Сатору. Как бы он сейчас ответил?       — Да. Там очень страшно, Сёко-сан. Но, когда знаешь, ради чего сражаешься, становится проще.       Она вспомнила слова Сатору, подняла глаза и столкнулась с его взглядом, глубоким и чёрным. Он словно поделился чем-то очень откровенным. Ради чего сражается? Ради кого?.. Подумалось — она вовсе ничего о нём не знает.       — Вы устали. Ваши покои уже готовы, слуга проводит.       — Я помню дорогу, — ответил Сугуру с улыбкой. Поклонился. — Спасибо за приятный вечер, Сёко-сан.       Он уехал на рассвете, оставив короткую записку с благодарностью за приём. Сёко задумчиво улыбнулась, глядя на знакомые иероглифы.       Акиро шёл третий год, Изаму недавно исполнился год, когда Сатору появился в воротах с ребёнком. На вид лет пяти, черноволосый и угрюмый, он сидел перед ним в седле, закутанный в плащ Сатору.       — Это Мегуми, — коротко сказал тот, ссаживая ребёнка. — Пусть его помоют и накормят.       — Мегуми, значит, — спокойно сказала Сёко, ласково улыбнулась ребёнку и кивнула на своих детей, которые стояли рядом с кормилицами. — Мегуми, это Акиро и Изаму, уверена, что вы подружитесь.       — Я убил его отца. — Сатору говорил задумчиво, блуждая пальцами по её плечу. Они лежали в спальне, удовлетворённые и мокрые. Первая страсть была утолена, а до второй надо перевести дыхание. — Перед смертью он просил позаботиться о сыне. Его мать умерла, Мегуми жил у родни, и был велик шанс, что мальчика продадут.       — Ты поступил правильно. — Сёко пожала его пальцы. — У нас достаточно места для ещё одного ребёнка, не думаю, что он нас сильно объест. Кстати, — она посмотрела на него, — ты правда хочешь дочку?       — Да, — светло улыбнулся он. — Чтобы была похожа на меня.       — Опять на тебя?! — шутливо ткнула в бок Сёко. — Оба сына и так твоя копия, оставь мне хоть что-то!       — У Акиро твоя родинка. — Сатору ткнул её пальцем в щёку.       — Ты заметил, — Сёко обдало волной тепла и щемящей нежности.       — Сложно не заметить, когда твою я вижу, когда закрываю глаза, — ответил он серьёзно. — Ты — лучшая жена, о которой я только мог бы мечтать.       — А ты — лучший муж, — искренне ответила Сёко.              Прошёл ещё год, когда война наконец закончилась полной победой императорской армии. В поместье Годжо устроили большой и шумный праздник, а жителям деревни раздали дополнительные порции риса. Можно было возвращаться к мирной жизни и снова возделывать поля. Радостно улыбаясь, Сёко смотрела в темнеющее небо и наполнялась счастьем. Сатору возвращался домой. У них впереди много лет, и она обязательно родит ему дочку. Будет смотреть, как он тренирует сыновей. Вместе они подберут им жён, когда придёт время…       Когда вместо всадников во двор поместья въехала повозка, Сёко нахмурилась. Остановила бросившихся было вперёд детей, шагнула, застыла, когда первым вышел Сугуру. Распахнула глаза, прижала ладони ко рту, когда он протянул руку и помог спуститься Сатору. Его глаза были скрыты плотной белой повязкой.       Всё поплыло. Сёко часто заморгала, и слёзы хлынули, закапали на грудь. Она буквально заставила себя сделать несколько шагов. Сатору приподнял голову, повёл носом и слабо улыбнулся.       — Не пугайся, Сёко-чан, это временно.       Всхлипнув, она взяла его за руку и осторожно погладила. Он ответил пожатием.       — Противник под конец начал применять новое оружие с фосфором, — пояснил Сугуру и с жалостью посмотрел на Сатору. — Один из снарядов взорвался рядом с нами. Сатору прикрыл меня, а сам получил ожог.       — Заживёт, — уверенно сказал Сатору и с силой сжал пальцы Сёко. Повторил упрямо: — Заживёт.