Репейник и лилия

             Дождь только что закончился, на ветках всё ещё дрожали капли. Сёко шла по саду, одной рукой придерживая подол кимоно, чтобы не запачкался. В другой был голубой зонтик. Она собиралась проверить свой огород, где высадила первые лекарственные травы.       В поместье Годжо пришёл мир. Ночи стали горячими: никакие котецу не сравнятся по жару. Сатору сдерживал обещание, и каждый раз открывал ей новые грани удовольствия, которое можно получить, наслаждаясь друг другом. Целовал и гладил, заставляя забыть о смущении и стыде. Давал понять, что можно позволить себе всё, было бы желание. Сёко давно перестала краснеть, раздеваясь перед ним. Только одно смущало — прошло несколько лун, но беременности до сих пор не наступило. Конечно, так бывает, но они тщательно выполняли супружеский долг, пропуская только время, когда начинаются лунные дни.       Сатору снова был во дворце. Ходили слухи, что брат императора вернулся ни с чем, и теперь войны не избежать. Чувство, что над головой завис топор, не покидало, наоборот — сгущалось и становилось почти осязаемым. Сатору и Сугуру часами закрывались со старейшинами, иногда спорили до хрипоты. Сёко не спрашивала, Сатору не говорил о том, что творится, но новая череда слухов донесла о желании молодого господина всё-таки лично отправиться на войну, а не поступить так, как обычно делают выходцы больших кланов. Он мог бы отправить необходимое количество обмундированных воинов, как всадников, так и пеших. Это позволяло откупиться от воинской повинности. Никто не ждал, что отпрыски великих семей станут сражаться наравне с простыми людьми.       Сёко успела узнать характер мужа и со страхом понимала, что, если он решил, так и будет. Остаётся надеяться, что он не станет лезть вперёд и займёт приличествующее место рядом с командующим в его ставке…       Снова пошёл дождь. Сёко ускорилась, только в гета особо не побегаешь по каменным дорожкам. Она уже успела пожалеть, что решила выйти в сад сегодня, когда деревянная подошва заскользила и поехала в сторону. Беспомощно взмахнув руками, Сёко начала падать. Зонтик улетел в траву, и Сёко зажмурилась, готовая постыдно рухнуть, когда за спиной возникла стена. Не стена — грудь. Руки схватили за локти, над ухом горячо выдохнули. С бешено колотящимся сердцем Сёко повернулась и отпрянула — за спиной, улыбаясь, стоял Сугуру. Он наклонился, поднял зонт и отряхнул его.       — Спасибо, — пробормотала красная от стыда Сёко. Надо же так опозориться! Теперь будет считать неуклюжей! Сугуру кивнул, тонко улыбнулся. Они никогда не находились так близко друг к другу. Сёко смотрела на тонкие черты вытянутого лица и невольно сравнивала с Сатору. Сугуру был красив, но совершенно другой красотой — утончённой. Если Сатору весь — яркая вспышка на солнце, то Сугуру — призрак ночи в лунном свете.       — Вас проводить? Сейчас очень скользко, — учтиво предложил он, протягивая зонт. Сёко забрала и невольно вздрогнула, когда их пальцы соприкоснулись.       — Я… — она неловко замялась, ругая себя за то, что не может найти причину для отказа. Причина нашлась сама: Сатору шёл быстро, перешагивая через каменные плиты.       — Сёко-чан, а я тебя везде ищу!       Сугуру отступил в сторону, дышать сразу стало проще. Сёко улыбнулась, глядя на мужа под красным зонтиком.       — Держи, Сугуру-кун, хватит мокнуть, успеем ещё! — Сатору протянул зонт, а сам шагнул к Сёко. Накрыл её холодные пальцы своими, моментально согревая. Поднял руку вверх, чтобы поместиться рядом.       — Куда ты шла?       — Проверить свой огород.       От его близости Сёко бросило в жар. Они не были вместе несколько дней: сперва он был занят, потом начались лунные дни, потом его вызвали во дворец… Глаза против воли нашли его губы. Сёко тихо вздохнула.       — Тогда пойдём полюбуемся плодами твоих трудов. Увидимся за ужином, Сугуру.       Сатору даже не предложил пойти втроём. Они сделали несколько шагов, зашли под сень кедра. Одно движение, и зонтик сместился на бок, скрыв от лишних глаз. Миг, и губы нашли друг друга, одинаково жадные до коротких, горячих поцелуев.       — Постой! — взмолилась Сёко, когда он притянул к себе свободной рукой. Она упёрлась в его грудь, начиная плавиться под полыхающим взглядом. — Подожди, нас же все видят!       — Не видят. — Сатору демонстративно покрутил зонтик, который скрыл их от лишних глаз.       — Но знают, чем мы заняты!       — Разве? — Он игриво приподнял бровь, наклонился и поцеловал за ухом. Тело прошила дрожь. Сёко выдохнула. Умоляюще посмотрела на него. Сатору сокрушённо вздохнул и выпрямился. Зонт вернулся на место.       — Идём, — сказал чопорно, задирая подбородок. Она осторожно взяла его за локоть, улыбнулась, успев заметить хитринку в глазах. До теплиц дошли быстро. Сейчас сёдзи тут были на половину открыты, пропуская влажный воздух. Крыша была из редкого и от того драгоценного стекла. Теплица стояла вдали от деревьев, чтобы случайно упавшая ветка не повредила крышу. Тут было светло и влажно, ровными рядами уходили взошедшие травы, на некоторых грядках росли уже взрослые растения. Пахло лимонным тимьяном и чабрецом.       Сатору пропустил Сёко вперёд, сложил зонт, чинно вошёл следом и… рывком закрыл сёдзи за спиной. Новый рывок, и она оказалась прижата к столбу, подпирающему крышу.       — Теперь нас никто не видит, — зашептал жарко, задирая подол кимоно. — Твоя стыдливость не пострадает.       — Что ты творишь, — испуганно ахнула Сёко, но не оттолкнула. Откинула голову, подставляя шею под поцелуи. Всхлипнула, когда его пальцы коснулись промежности и плавно погрузились внутрь.       — Не могу дождаться ночи… — Сатору прихватил мочку губами. — Мне тебя не хватало. А ты… ты соскучилась?       — Да… — застонала Сёко, закрывая глаза и отдаваясь ощущениям. — Да, Сатору!..       Она давно стала зависима от его близости. Пусть никто не говорил о чувствах прямо, о них кричали их тела. Развязав все узлы верхней и нижней одежды, Сатору приподнял её над землёй, заставляя обнять ногами. Их жаркое дыхание смешивалось, нетерпеливые губы постоянно сталкивались. Сёко заражалась его безумием, оттягивая и разводя в стороны его юкату, приподнимаясь на его руках, чтобы облизнуть шею, прикусить, вызвать короткий жаркий стон. Вскоре стонов стало больше. Сдвоенные, они взлетали к потолку, смешиваясь с хлопками и влажными звуками, которые издаёт разгорячённая плоть. Быстро, часто… Жар внутри нарастал с каждым движением. Сёко впилась в плечи Сатору, звонко вскрикивая, наполняясь теплом, которое стремительно росло и наконец сжало мышцы остро-сладкими спазмами. Распахнув рот, она громко застонала, выгнулась, упираясь затылком в балку. Никогда прежде не испытывала подобного. Так хорошо, что слёзы закипели на глазах и потекли по щекам. Сатору улыбнулся в поцелуй и ускорился. Каждое его движение вызывало новый виток удовольствия, постепенно гаснущего. Когда он насадил на себя до конца и замер, Сёко почувствовала, как до сих пор слабо, в ритме пульса, сокращается внутри. В голове стало пусто, а ещё — захотелось свернуться в клубок под его боком.       — А теперь ты покажешь, что вырастила, — умиротворённо выдохнул Сатору. Отпустил, помог привести одежду в порядок. Чинно, как и подобает супругам, они прошли вдоль грядок, останавливаясь перед каждой. Сёко смотрела на Сатору и думала о слухах про отъезд. Наконец набралась смелости:       — Это правда, что ты хочешь пойти воевать?       — М? — Он остановился. Широко улыбнулся. — Конечно, Сёко-чан! Разве я могу остаться дома, когда вокруг творится такое?! Не бойся, со мной ничего не случится, обещаю! Я же Годжо Сатору, неужели ты думаешь, что меня могут убить?!       Сатору отбыл в армию спустя месяц. Почти сразу после его отъезда Сёко узнала, что носит ребёнка.              Вести приходили скупые, редкие. Императорская армия продвигалась, противник постепенно отступал. За Сатору кто-то писал: Сёко знала его быстрый нервный почерк. Тут же иероглифы будто сошли с учебника по каллиграфии, каждый — произведение искусства. Письма были объёмные и подробные, полные описаний природы или бытовых забавных мелочей. Наверное, писались под диктовку, а под конец Сатору писал лично. Несколько слов о том, как жалеет, что она далеко. Как скучает и счастлив, что она носит их ребёнка под сердцем.       Каждое письмо Сёко бережно хранила и перечитывала несколько раз. Беременность протекала хорошо: если бы не растущий живот и наливающаяся грудь, она вообще бы не ощущалась, пока одним зимним вечером малыш осторожно толкнулся. С этого момента жизнь Сёко перевернулась. Она постоянно прислушивалась к себе, поглаживала живот, нетерпеливо считая дни до родов. Скорее увидеть его — сына Сатору. В том, что это будет сын, она даже не сомневалась.       Дел в поместье было немало, но почти все они протекали мимо Сёко — управление взял один из престарелых родственников Сатору. Как его жене, ей приходилось принимать делегации из деревень, но всегда под наблюдением кого-то из Старейшин. К концу года три дня она просидела за учётными книгами, разбираясь в столбиках цифр под чутким руководством казначея. Никто не обрушил на неё лавину неизвестных знаний, наоборот — обучали неторопливо. Сёко стала ценной и значимой для клана, это чувствовалось и в возросшем уважительном отношении. На неё смотрели как на драгоценный сосуд.       До родов оставалось две луны, не меньше, когда Сатору и Сугуру приехали на несколько дней. В зиму стычек между армиями стало в разы меньше, появилась возможность навестить родных. Сёко ждала мужа, замирая от волнения. Стояла во дворе в клановых одеждах с моном Годжо, гордо выпрямив спину и демонстрируя округлившийся живот. Въехав во двор первым, Сатору сразу нашёл её глазами и солнечно улыбнулся. Несмотря на холод, Сёко моментально согрелась.       Когда широкие ладони легли на живот, а взгляды пересеклись, оба забыли обо всём вокруг, так и стояли, не двигаясь, говоря глазами. Сугуру тихо кашлянул за спиной, Сатору опомнился. Отпрянув от Сёко, коротко кивнул старейшинам и прошёл в дом.       Что-то в нём поменялось. Мимолётное, изредка появляющееся на лице и в движениях. Долгая разлука сыграла свою злую шутку: несмотря на радость встречи, Сёко не могла полностью расслабиться. Сатору отдалился и снова стал чужаком. Он подрос и немного раздался в плечах, и голос словно начал густеть.       — Лекарь сказал, что нет никакой опасности в том, чтобы мы могли разделить ложе, — проворковал он, когда столы опустели, и все разошлись, оставляя супругов вдвоём. Сёко желала этой близости и одновременно боялась её. Нашла в себе силы улыбнуться, хотя сердце заходилось от волнения. Оно отступило, когда в спальне он нежно поцеловал, прочитав её волнение и плавно закрыв эту книгу.       Она лежала на боку, он сзади, и каждое плавное движение бёдер нагревало изнутри. Сёко крепко держалась за его запястье, лежащее на бедре. Сатору непрерывно шептал, как соскучился, как хорошо с ней, только с ней. Слова впитывались в кожу, достигали сердца…       — Мне так хочется скорее увидеть малыша. — Сатору непрерывно гладил живот, надеясь, что ребёнок снова толкнётся. — Но у нас только несколько дней, потом обратно.       — Там очень страшно? — Сёко много думала об этом, но старалась не представлять, что с Сатору может что-то случиться.       — Нет, — беззаботно пожал плечами Сатору. — На самом деле бывает даже весело. Жаль, что не все рассказы предназначены для женских ушей.       — Вот как? Хочешь сказать, вы развлекаете друг друга… — покраснев, Сёко нахмурилась.       — Мужчины, — хмыкнул Сатору. — О чём ещё говорить, как не о женщинах и войне?       — Ты рассказываешь обо мне? — голос угрожающе понизился. Сатору сглотнул, смутился, поняв, что сказал явно не то, что следовало говорить.       — Я только слушаю, Сёко-чан, ты чего! — он потянулся к губам, но она отпрянула. Вздохнув, Сатору надул губы и уныло протянул, пряча глаза: — Нет, я никогда не обсуждал тебя. Но я… обсуждал других.       — Других, — зловеще протянула Сёко. Она наивно думала, что он будет хранить верность, а он развлекался с другими!       — Сёко-чан, но у меня ведь были женщины до тебя! — Сатору в волнении сел. — Я рассказывал про них, клянусь! Ты что, не веришь?       Схватив её ладони, он распахнул глаза, которые стремительно наполнялись обидой. Сёко стало стыдно. Тяжело вздохнув, она пробормотала:       — Верю.       Перед отъездом Сатору весело обещал, что вернётся как только Сёко родит, но начала весна, а вместе с ней — наступление противника, который зимой копил силы. Императорская армия начала отступать. Сёко родила сына в пик ханами, когда землю укрывали лепестки. Сатору выбрал имя, поэтому ни у кого не возникло сложностей — малыша назвали Акиро. Глядя в яркие голубые глаза, Сёко тихонько вздыхала.       Новости приходили тревожные. Враг наступал и жёг поля, множество людей бежало вглубь страны, осень и зима обещали голод вне зависимости от победы или проигрыша. Сёко приняла решение урезать количество блюд, подаваемых к столу, оставив только самое необходимое для поддержания силы. Лишь кормилице Акиро давали столько же белого нежного мяса.       Письма от Сатору стали скупыми и редкими. Теперь он писал их сам, явно в спешке или перед сном. Сёко буквально чувствовала его усталость и раздражение, которые прятались за быстрыми летящими иероглифами. Он ненавидел проигрывать, но не мог ни на что повлиять. В одном из писем, пришедших перед новой зимой, сказал, что отправляется домой. Один — Сугуру остался. Сердце Сёко наполнилось тревогой.       Отряд, сопровождавший Сатору, в этот раз был совсем маленьким: три человека. И сам Сатору спешился не так легко, скорее, грузно опустился на землю. Шёл, слегка приволакивая ногу и бережно придерживая руку за локоть. Ахнув, Сёко бросилась к нему, и моментально оказалась в крепких объятиях — одной рукой он с силой прижал её к себе, потёрся щекой о макушку.       — Думал, уже не увижу, — сказал тихо, хрипло.       — Ты ранен. — Она не спрашивала.       — Не так сильно, как кажется. Подлечили в лагере, но долечиваться отправили домой.       От Сатору несло конским потом и болью. Быстро распорядившись, чтобы готовили купальню, Сёко повела его в покои, не обратив внимания на его поражённый взгляд. Акиро спал, и первым делом они зашли к нему. Сатору опустился на одно колено перед футоном, невесомо коснулся белых волос и задумчиво улыбнулся.       — Я всегда знал, за что мы сражаемся, но теперь уверен, что победим. Ради будущего наших детей.       Сёко с силой прикусила губу, чтобы не заплакать. Она снова не узнавала мужа, но в этот раз не боялась — восхищалась. Его взглядом, ставшим глубже, уверенностью, исходящей от каждого жеста и движения. Теперь он окончательно вытянулся, спина стала шире, плечи — мощнее. Неровно отрезанные волосы падали на лоб, вызывая желание убрать их. Просто коснуться. Сёко отослала всех служанок, чтобы самой прислуживать мужу в купальне. С болью смотрела на несколько уже затянувшихся шрамов на спине и груди. На бедре был явно глубокий порез, швы с него уже сняли, но сама рана выглядела воспалённой. Рука была проткнута насквозь, и хоть это звучало страшно, тут было не о чем беспокоиться — ей просто требуется время и покой.       Сатору сидел в офуро, откинув голову назад. Сёко лила воду на намыленные волосы, бережно перебирая пряди. Открыв глаза, он посмотрел на неё, задумчиво улыбнулся.       — Помнишь, как ты в первый раз помогала мне мыться? — спросил небрежно, а у неё от тона поджалось всё внутри. Этот мужчина точно её муж?..       — Помню, — ответила тихо и снова полила. Его взгляд будоражил и зажигал предвкушение. Кровь прилила к щекам, и без того красным от влажного жара в купальне. Сатору выпрямился, сел и осторожно повернулся к ней.       — Я уже достаточно чистый.       — Но я хотела сделать тебе массаж… — растерялась Сёко.       — Потом, — коротко сказал он, выбираясь из офуро. Она протянула ткань, чтобы вытереться, невольно прижала руки к груди — сердце буквально выскакивало. Сатору возвышался над ней скалой, а когда стал совсем близко, она перестала дышать.       — У меня не было никого целый год. — Его голос лишал воли и превращал всё вокруг в мираж. Не стало ничего и никого, кроме них двоих, окутанных паром, который пошёл от камней — Сатору плеснул на них воды с лимонным маслом.       — У меня тоже, — нервно улыбнулась Сёко.       — Я постараюсь быть сдержанным, но не думаю, что смогу.       — Знаю. Не надо сдерживаться. — Она смело шагнула к нему и встала на носочки. Сатору поцеловал первым. Тягуче, глубоко, придерживая больной рукой за затылок, а здоровой сминая ягодицу и притягивая к себе. Сёко ответила с самой себя поразившей жадностью. Обвила мощную шею обеими руками, стиснула волосы, не давая отстраниться. Они шагнули к лавке, стоящей у стены. Ковши полетели на пол, Сатору уложил Сёко и начал торопливо развязывать её юкату. Она развела ноги, протянула руку, сплела их пальцы, завела над головой. Долгожданная тяжесть мужского тела наполнила восторгом. Пальцы осторожно проникли внутрь, сорвав стон. Сёко крепче стиснула его ладонь, всхлипнула, пересекаясь взглядом. Сатору упёрся здоровым коленом в пол, вытянул вторую ногу, с длинным выдохом начал входить. Несколько мощных толчков, от которых лавка заходила ходуном, и Сёко взяла за подбородок, отвлекая.       — Подожди. Тебе неудобно.       — Как можно в такой момент думать об удобстве? — на дне его глаз тлело безумие.       — Сядь. Просто сядь, я сама всё сделаю.       Ему действительно было неудобно, она видела, как он бережёт ногу. Спорить Сатору не стал. Сел, прислонился к стене, положил руки на её бёдра, когда она начала опускаться, коленями упираясь в лавку. Стало гораздо легче. Сёко поднималась и опускалась, сладко постанывая. Тёрлась сосками о его грудь, падала, проваливалась в бирюзовый взгляд, смешивая их дыхание. Бёдра Сатору начали приподниматься. Он снова перехватил инициативу, толкаясь с силой, заставляя подпрыгивать на коленях. Их частые выдохи перешли в стоны, когда оба достигли пика. Стремительно и одновременно.       Тонко дыша, Сёко положила голову на его плечо. Их общая дрожь постепенно стихала, ладони блуждали по спине.       — Не уезжай, — попросила она, сморгнув слезу. — Не уезжай больше.       Он только тихо хмыкнул и обнял крепче.