Звезда тёмного неба

      — Если желаешь по больше времени провести здесь, я могу подделать некоторые справки и вас с твоим капитаном выпишут в одно время. С твоей травмой ты в больнице на долго не останешься. — ещё более хмуро отвечает Виктория, когда брови её слегка сводятся к переносице, на лице появляется лёгкий румянец, а нижняя губа поджимается. Взгляд свой смущённый такими речами отводит куда-то в сторону больших окон, выходящих на двор больницы. Тему переводить явно умеет, говоря о том, что по настоящему важно сейчас.        Эрсель её смущение замечает. За столько лет прекрасно выучила язык её тела, поведение при смущении и прочих чувств. А смущалась всё это время Виктория часто, особенно после откровенных разговоров. Пусть и говорила про то, что у неё на душе, но потом начинала стесняться своих чувств и взгляд, уже более суровый, всегда отводила в правую сторону. Рыжая, завидев привычную реакцию, довольно хмыкает, и делая глоток за глотком горячего напитка из кружки, думает над предложением.       «Не очень хочется оставлять Леви тут. Всё же… Остаться стоит. Раз уж предлагает Виктория, а она своё слово держит» — мысленно рассуждает она, разглядывая собеседницу, а потом уверено отвечает:       — Я была бы очень рада остаться здесь по дольше. Ещё до конца не отошла от произошедшего… Да и кормят у вас отлично! Такие вкусные пирожки!       — Как пожелаешь. Тогда, постараюсь продлить тебе время пребывания у нас, — тихо, даже с лёгкой дрожью в голосе, изрекает Виктория и тут же встаёт из-за стола. Несмотря на смущение, движения её медленные, а сама она не торопится уходить! Глядит на часы, а после удивлено вскидывает брови, словно не ожидала и теперь куда-то торопится. Но на деле сама понимает причину своего скорого ухода.       — Заходи, если захочешь увидеться.        «Если ворчливый кот отпустит меня из своих объятий, обязательно, хаха» — задумывается Эрсель, тихонько хихикая своим же мыслям.       — Так-так… Двенадцатый кабинет, первый этаж. Запомню! Удачи с работой, Виктория. — улыбается на прощание она. От бывшей коллеги получает улыбку в ответ.       — И ещё… Я наслышала, что после лечения солдат вскоре отправят… В санаторий, вроде бы? Недавно открыли что-то подобное, для отдыха и лечения. Можешь сообщить им об этом, но попроси, чтобы никому более не рассказывали, — неуверенно отворачивается Вики.        Глаза Эрсель от таких слов словно загораются яркой искрой, а улыбка становится широкой лишь. Она положительно кивает головой.       — Ох, ну ничего себе… Это просто отлично! Обязательно передам. Спасибо тебе большое за такую информацию, это очень приятно, — хихикает она, в шутку подмигивая подруге. Та же, довольно хмыкает в ответ, после чего удаляется из столовой, из-за смущения и работы совсем позабыв о пустой кружке на столе, которая ранее была наполнена горячим кофе до краев.       — И в кабинете всегда свои кружки после кофе оставляла, — усмехается рыжая, после чего ставит грязную кружку на свой поднос и встаёт из-за стола, держа его в руках.       Пусть ранним утром и большая часть остальных больных спят, да и в такую рань никто не собирается навещать пациентов, но точно не Юджин Рихтер со своим младшим сыном. Шагает уверенно, быстро, взгляд его суров, а брови от волнения сводятся к переносице. Готов сейчас разорвать того, из-за кого его дочь оказалась в больнице. Всю её жизнь ведь души в ней не чаял и всегда защищал.       — Франц, успеваешь? — спрашивает он сына, а в голосе слышно сильное напряжение. Он оглядывается назад, чтобы взглядом найти сына и останавливается, чтобы тот успел.       — Я тоже волнуюсь об Эрсель, но давай не будем так бежать? Я не успеваю… — тяжело дышит Франц, расстегивая верхнюю пуговицу рубашки, лишь бы не было так жарко. Несмотря на волнение за старшую сестру, за отцом еле как успевает. Уже на втором этаже, а до этого всю больницу чуть ли не об бежали в поисках лестницы.Мужчина его слушает, положительно кивает и шаг вскоре сбавляет. Но не проходит и нескольких секунд их дальнейшего пути, как в коридоре виднеется знакомый силуэт. Сердце обоих начинает биться бешено сильно, глаза широко открываются от удивления, а по телу проходит дрожь.        Кудрявый мальчишка, признав в девушке свою сестру, без стеснения и несмотря на усталость подбегает к ней и крепко-крепко обнимает. Напугать не боится, не думает об этом сейчас. Думает лишь о том, как она сейчас.       — Эрсель! Я так скучал… — шепчет он, крепко прижимаясь к сестре. Сердцебиение её слышит и на душе у самого становится спокойно и тепло, а из глаз, кажется, вот-вот польются слезы радости.        А обладательница имени и ответить ничего не успевает, как без слов её обнимает отец. Так же крепко, как младший брат. С такой же скукой в прикосновениях. От обоих касания ощущать приятно, по своему родные, тёплые.       — Папа, Франц? Вы чего?.. — удивлённо хлопает глазками рыжая, оглядывая родных. Несмотря на удивление, сама их всё же обнимает в ответ так же крепко, с заботой и скукой по прикосновениям.       — Больше не пугай так! Мы думали, что ты умерла или ещё чего похуже. Ушла на пару часов, а в итоге в больнице лежишь, — эмоционально рассуждает кудрявый мальчишка, осматривая родное лицо сестры.       — Покажи лицо, как ты? Из-за какой травмы лежишь здесь? Почему вообще оказалась там? — взволнованно интересно мужчина, без стеснения поворачивая лицо дочери, убеждаясь, что серьёзных ран на нём нет.        На допрос Эрсель лишь многозначительно вздыхает, а на лице виднеется слабая, но милая улыбка. Она с теплом смотрит на родных, а эмоции переполняют изнутри. Несмотря на это, довольно сдержано и тихо она отвечает:       — Давайте… Пройдём в приемную и я всё расскажу.       -… Так что, волноваться за меня не стоит. Травма не серьёзная, на долго здесь не задержусь. Да и главное, что всё закончилось хорошо, — закончив долгий рассказ, выдыхает Эрсель. Пальцы её аккуратно, с нежностью перебирают кудряшки младшего брата, который без стеснения перед другими врачами и людьми обнимает её, смотря в родные глазки.       — Эрсель, прошу, больше не делай так… Мы сильно волновались, столько времени тебя искали, — хватаясь ладонью за голову, вздыхает мужчина. Взгляд его быстро поднимается на старшую дочь, и несмотря на всё волнение, он не может сдерживать улыбку, видя её живой и почти здоровой.       — Я скучала по вам. Теперь, обещаю, никуда больше не пропаду! По крайней мере без предупреждений, — хихикает она, рассматривая кудрявую голову младшего брата. Тот быстро поднимает свои карие глаза на сестру и с хитрой улыбкой на лице, спрашивает:       — Прям-таки обещаешь?       — Ха-ха, Франц! Как раньше, так и сейчас, обещаний только и просишь.              — Так что, обещаешь?       — Обещаю. Честное слово, буду предупреждать впредь, — улыбается она, тиская брата за пухлые щёчки.       — Ты… Отрезала волосы? — перебирая меж пальцев рыжие локоны, интересуется мужчина. Во взгляде его виднеется теплота и забота по отношению к дочери. Пусть она и взрослая сейчас, но взгляд свой поднимает и глядит на него всё с той же детской добротой.       — Да… Было немного неудобно носиться с ними от Йегеристов. Думаю, после выписки постригу их, как раньше.       — Ты в любом случае выглядишь очень красиво. Длинные тебе к лицу, — слышится тихий, смущённый голос Франца, когда он утыкается носом в родное плечо.       — Ха-ха, а ты подлизываешься, чтобы я вновь помогала тебе с учёбой?       — И вовсе нет! Я и сам стал хорошо справляться, так что теперь могу всё решать без помощи.       — Правда, папа? — удивленно интересуется рыжая, с заметным шоком в глазах смотря на отца.       — За то время, что тебя не было дома и до этого, когда ты полностью погрузилась в свои тревоги, он и сам понял все предметы. Так что… Да, милая.       — Франц! Какой же ты молодец… Я тобой очень горжусь, — словно вновь оказавшись в детстве, хлопает в ладоши она, а после крепко обнимает брата. На лбу его оставляет короткий поцелуй, а на лице после этого появляется довольная улыбка.             — Эрсель… Ну, не здесь же. Вдруг кто увидит, — подавленно и еле слышно отвечает ей младший, а свой смущённый взгляд отводит в пол. — Ты что, не соскучился по мне? Да и пусть смотрят. Я не стыжусь того, что у меня с вами такие хорошие отношения.       — Ещё как он соскучился. И я тоже, — облегченно выдыхает отец семьи и треплет по голове две кудрявый макушки, которые каждый раз словно так и манят, чтобы их растрепали, а на голове потом осталось гнездо из волос.       — И я по вам скучала. Обязательно нужно будет выбраться на природу, когда меня выпишут. Прям как раньше! И сухофруктов обязательно возьмём, — с восхищением и приятным чувством ностальгии, рассуждает девушка, а в глазах словно светятся два ярких огонька от приятных воспоминаний. Ведь до её обучения в столице, каждую неделю, в теплое время года, вся семья выбиралась на улицу, чаще всего в лес. Там же и останавливались на какой-нибудь небольшой полянке и болтая о том, как провели время, ели пирог, который до этого готовили сами.       — А познакомишь нас со своими друзьями из Разведки? — с интересом спрашивает Франц, изучая родные черты лица.       — Я бы и сам был не прочь наконец-то по ближе познакомится с зятем, — довольно хмыкает отец семейства, когда на лице появляется хитрая улыбка. Элегантно закидывает ногу на ногу и закрывает глаза, ожидая привычной реакции дочери на подобные слова.        Лицо её от таких слов покрывается лёгким румянцем, а стеснения на растает, приходит резко, словно накатывает огромной волной. Губы смущённо кривятся, а взгляд тут же опускается в пол, когда она не уверено отвечает:       — Познакомлю я ещё вас, пап… — тихо и неуверенно, дрожащим голосом отвечает рыжая, сложив руки в замочек.       — Я запомнил эти слова, бусинка, — ехидно посмеивается Юджин, с теплом и заботой рассматривая обоих детей. Пусть и растил их большую часть времени один, да и только он проявлял тепло и любовь, но никак не устал, ни от дочери, ни от сына. Любил их, любит, и будет любить. Видя то, что они рядом, живые и счастливые, для него самое прекрасное. Кажется, из-за такого приятного вида он сейчас растает, как снег в марте от ярких лучей солнца, или заплачет от переполняющих эмоций изнутри.       — Почему папа называет тебя бусинкой? Он, обычно, этого не делает. Это странно… — вскидывает брови Франц, с интересом переводя взгляд то на сестру, то на отца. Последний же на его вопрос довольно усмехается, а хитрая улыбка становится ещё шире.       — Пап, я не буду об этом говорить сама! — уверенно заявляет Эрсель, с важным видом сложив руки на груди.       — Как скажешь, бусинка, — специально выделяет он прозвище дочери, но потом, как она и просила, принимается рассказывать:       — Твоя сестра была крайне маленьким ребенком, лет так до одиннадцати очень медленно росла, вот и бусинка. Давно так не называю… Но почему-то сейчас вспомнилось.       — Да и сейчас не особо то и большая, ха-ха, — хохочет Франц, пытаясь скрыть это и свою довольную улыбку на лице, что получается с трудом. Из губ его всё же вырывается громкий смешок, а из глаз начинают идти слезы радости.       — А вот и не правда. Просто вы слишком большие! Франц вообще вымахал за эти года, я думала, что не будет таким высоким!        На её возмущение мальчик лишь наигранно недовольно закатывает глаза и цокает. Такая родная картина вызывает у отца семейства тихую усмешку. Пока его уже взрослые дети шутят над друг другом, треплят по голове и хохочут, он молчит. Но смотрит на всё это с заметной любовью в глазах. По обоим скучал, скучал по времени вместе. А сейчас, обычно сдержанный и спокойный, кажется вот-вот пустит слезу, но сдерживается из-за всех сил.       «И без Шарлотты ведь неплохо живётся… " — невольно задумывается он, когда из губ, которые расплываются в мягкой улыбке, выходит многозначительный вздох. Юджин сам своим мыслям удивляется, поверить не может, что подумал о подобном, что вроде бы… Отпустил её? От осознания сердце начинает бешено биться, даже приятная тревога нарастает, а улыбка становится ещё шире.       «И не думаю о ней в последние месяцы… И плевать! Хорошо и так живётся. Прекрасные дети, у нас и без того хорошая семья.» — мысленно говорит он сам себе, лишь бы это чувство уверенности и свободы не покидало его. И так приятно вновь почувствовать то, что он свободен от всех тягот. Свободен от чувства вины, которое пожирало все эти года, от воспоминаний о сбежавшей жены, от чувства стыда перед детьми. Свободен от всего этого, и больше ни одна мысль о том, что он виноват не за ползёт в его голову. Не будет больше стихов о печальной любовной истории. Что-то внутри него рушится от этого осознания, словно разбивается стеклянная ваза и вытекают все плохие чувства, тревоги и всё то, что тянуло на дно. А после, становится гораздо легче…       — Я по вам скучал. Теперь… Всё обязательно будет хорошо. Обещаю, — слышится низкий, с горькой усмешкой голос мужчины, когда сквозь радостные слезы он улыбается и крепко обнимает обоих детей. Плачет при сыне впервые, а вот старшей дочери удается третий раз за жизни видеть слезы отца.       — Мы тебя тоже любим, пап. Лучше семьи и не пожелать, — ласково отвечает Эрсель, в ответ обнимая отца, а второй рукой брата. А ведь до этого, находясь в глубоком унынии, совсем не разговаривала с ними. Всё время находилась с ними в одном доме, обедала за одним столом, а за последний месяц всё равно так успела заскучать, что безумно хочется плакать и одновременно смеяться от этого, кричать и улыбаться. Словно тает, как ледышка под родными прикосновениями одних их самых близких людей, как под весенним солнцем.       «С Леви они точно найдут общий язык, ха-ха.» — задумывается с радостью, а от мыслей улыбка на лице становится словно ещё ярче. А на душе так спокойно от последних слов отца, так отчаянно верит она в то, что всё и в правду теперь будет спокойно.

***

      — Леви, как твоё самочувствие? Нога сильно болит? — слышится тихий, ласковый голосок Эрсель, когда она присаживается на край кровати возлюбленного. Рука тут же тянется к черным прядям, пальцы перебирают их меж собой, вскоре перебираясь к затылку и гладя его, медленно и с заботой.       — М, ведьма? Почти уснул, пока ждал. Без костылей… Ходить тяжело. Но самочувствие, кажется, улучшается, — невнятно и тихо отвечает Аккерман, протирая глаза ладонями.       — Я же говорила, что все наладится. И наконец-то можешь отдохнуть, выспаться… — наклоняется она к ушку возлюбленного и оставляет краткий, но полный любви поцелуй на мочке. — Если ещё хочешь поспать, то я не буду мешать.        Ладонь Леви тут же ложится на её. Крепко сжимает, больше не хочется ее выпускать. Скучал. Кончики пальцев ласкают выпирающие костяшки, держа холодную ладонь в своей. Взгляд его, чем то напуганный, сразу же устремляется на слегка удивлённую возлюбленную рядом. Смотрит на неё, а губа нижняя слегка дрожит от множества эмоций, переполняющих изнутри. Скука, страх, тепло и нежность, тревога и вина. Всё это смешивается, не давая возможности здраво мыслить, отвечать на вопросы, которые с таким волнением задаёт рыжая. После этого определенно последует выгорание… Но Аккерман упёртый, не желает принимать факт того, что вновь его нагнетает то ужасное состояние и всю не собранность сваливает на сонное состояние.       — Не мешаешь. Посидим вместе? — тихо, но четко словно мурлычет он и лишь ближе прижимается к девушке. Родной запах духов с персиком, который, кажется, навсегда вжился в её кожу, в каждую часть тела. От неё всё так же, как и всегда пахнет лёгким ароматом фруктов, а тепло тела заставляет желание сна появится вновь, усталые глаза вот-вот закроются, а и без того спутанный кучей мыслей разум вновь перестанет здраво соображать.       «Моя… Родная. " — сквозь тяжёлый вздох между двумя словами, задумывается он, без стеснения прижимаясь как можно ближе, лишь бы не отпускать. Лишь бы вновь не потерять.       — Болит что-нибудь? — взволнованная состоянием капитана, продолжает свой допрос Эрсель и уверено вертит его лицо, осматривает руки и остальное тело, лишь бы убедится в том, что новых травм нет, а бинты сменили.        «Да с тобой у меня ничего не болит. " — вновь, но невольно, думает Леви. Прекрасно понимает, как бы пищала от смущения его возлюбленная, услышав подобную фразу из его губ, но нет сил сказать что-то большее, чем просто ответы на вопросы взволнованной девушки. Просить о том, что бы она перестала так тревожится, даже не задумывается. Знает ведь, не отстанет и ещё больше будет волноваться о состоянии. На её вопрос капитан лишь положительно кивает, не в силах что-либо отвечать. Да и в голове такая каша, что ничего внятно и не смог бы сказать.       — Скажу тебе по секрету. Оказывается, Виктория здесь теперь работает. Сегодня утром виделись с ней и она мне кое-что интересное рассказала… — растягивает последние слова Эрсель, а тон становится более игривым и заманчивым, взгляд хитро смотрит на капитана, ожидая реакции.       — Не томи. Рассказывай, чего там, ведьма, — невнятно отвечает он, подняв голову. Говорить так тихо и еле понятно для него совсем непривычно. Тон его ведь почти всегда спокойный, иногда грубый, а говорит всё громко и чётко, без заиканий и стеснения. Леви смотрит в её глаза несколько секунд, дожидаясь ответа, но в глубине души что-то до боли неприятно начинает колоть, а всё тело бросает в холодный пот. По необычному страшно смотреть в её глаза… И если ещё несколько лет назад, во времена, когда о чувствах его она не знала, боялся он глядеть из-за смущения, но сейчас всё далеко не так. Страх дикий, далеко не из-за стеснения, совсем другой.       — После лечения здесь, вас с ребятами отправят в санаторий, что бы вылечить оставшиеся болячки, — с восхищением рассказывает она, а на лице появляется радостная улыбка. Кажется, ничего так ещё не ждала в жизни, как реакции Аккермана на это. Но реакция его совсем не такая, как ожидала. По лицу виднеется разочарование, а в мыслях одно: без тебя?       Взгляд сонных глаз вновь поднимает на её. Смотрит устало и огорчённо, словно котёнок.       — А ты? — хмуро шепчет Леви, крепко обвивая ладонями талию девушки, лишь бы никуда не пускать.       — А я… Уже пойду на поправку к этому моменту. Так что, меня вместе с вами точно не отправят, — огорчённо вздыхает Эрсель, опустив грустный взгляд в пол. Сама-то не особо желает вновь, хоть и не на долго расставаться с ним и прекрасно это осознаёт, глядя в такие же расстроенные глаза. Но ничего сделать не могут.       — Я настаиваю, что бы ты поехала туда со мной, — уверенно прерывает не долгую тишину Леви. Всеми силами пытается показать, насколько серьёзно настроен, но выражение лица выдаёт. Скучал ведь, безумно скучал и даже сейчас, осознавая, что никуда его ведьма больше не денется, сердце всё равно болит. Болит до ужаса сильно, до слез невыносимо. Но слезы он не пускает, пусть и хочется сейчас прижать ещё крепче, уткнуться лицом в любимое плечо и разреветься так сильно, как не плакал никогда. В последнее время случилось слишком много всего. В голове полный бардак, суматоха, которые никак не дают разобраться хотя бы в том, чего капитан желает сейчас.       — Думаешь, пустят?       — Я явлюсь туда только с тобой. И никак иначе, — твердо заявляет он, сводя брови к переносице, но глаза сами по себе слезятся.       — Спорить с тобой нет смысла, ты у меня до ужаса упёртый. Я и сама очень по тебе скучала. Всё это время… Просто хотелось обнять тебя и никуда больше не пускать.       — Я тебя сам больше никуда не пущу, Эрсель, — имя возлюбленной произносит менее внятно, еле слышно. Но сидящая совсем рядом девушка его слышит и от удивления вскидывает брови. Но в миг, на лице появляется хитрая ухмылка, а ладонь тянется к черным прядям волос. Убирает те, что мешаются и лезут в глаза капитана, чтобы по лучше увидеть смущённое лицо.       — Я немного не услышала, что ты сказал, — игриво хихикает она и ожидая ответа глядит на мужчину, но тот быстро закрывает глаза, слегка отворачиваясь в другую сторону, лишь бы рыжая его лицо не видела.       — Ты… Стесняешься? — удивлённо опускает голову в бок Эрсель, но не заставляет капитана вновь открыть глаза. Комфорт близких для неё самое главное.       — Почему ты продолжаешь смотреть на меня так?       — Как, лучик?       — Без отвращения. У меня всё лицо в бинтах и шрамах. А ты всё так же смотришь, — в полный голос и чётко отвечает ей Аккерман. И впрямь ведь не понимает, чего она так глядит на него. От взгляда, полного заботы, ласки и тепла, бросает в дрожь, в холодный пот. Леви не понимает, думает, что не поймёт никогда, с чего она всё с той же любовью глядит, продолжает ласкать его, не брезгает, когда он укладывает свою голову на неё, когда обнимает крепко, словно они — единое целое.       — Ох, Леви… Иногда мне хочется дать тебе по лбу за такие мысли, но ты и без того настрадался. Если бы я перестала тебя любить и потеряла интерес, не называла бы тебя лучиком и не позволяла обнимать. Я не разлюблю тебя даже после смерти, даже если ты полностью лишишься возможности ходить, — с нежностью и заботой в голосе, медленно изрекает Эрсель. И медленно это делает лишь для того, чтобы возлюбленный по дольше не забывал эти слова. Несмотря на то, что нарушать комфорт капитана она не желает, желание доказать ему, что все слова — это правда, ещё сильнее. Она уверенно поднимает его лицо за мягкие щеки так, чтобы глядел на неё.       — Для меня не имеет значения, сколько шрамов на твоём лице. Для меня ты прекрасен в любом виде, мой лучик. Прошу, даже не задумывайся больше о том, что мне может быть противно.       Не успевает капитан и среагировать на её слова, хоть слово сказать, как его сразу же втягивают в поцелуй. Чувственный, полный скуки и желания не прекращать это. Такой же полный эмоций и чувств, как и всегда, но такие поцелуи ему не наскучили. Он наоборот сам скучал по ним… Пухлые губы впиваются в его без всякого стеснения, с жадностью и желанием, язык обводит их, заставляя сделаться мокрыми.       — Я люблю тебя всего, каждый твой шрам, каждый сантиметр всего тела и готова расцеловать всё то, что ты так не любишь в себе, заставить тебя полюбить себя. Я никогда, никогда не перестану тебя целовать, как это делаю сейчас. И всегда буду смотреть на тебя всё с той же теплотой, как и сейчас. Ты — часть моей семьи, уже будто бы стал частичкой меня. И я тебя не брошу, потому что люблю и знаю, как сложно тебе может быть сейчас, — быстро, с кучей эмоций в голосе, уверенно говорит она прямо в губы капитана. В некоторые секунду слегка касается его губ, раны на нижней, а его от таких касаний в дрожь бросает. Нижняя губа предательски дрожит, пусть Леви и пытается сохранять спокойствие, не подавать виду, что куча эмоций, в том числе и тревога переполняют его изнутри. Одновременно много чувств, мыслей и страданий, и совсем ничего.       — Расцеловала бы тебя от кончиков пальцев до самой макушки, ни один сантиметр тела не оставила, — продолжаем шептать Эрсель. Голос её тихий, успокаивающий, от которого каждый бы заснул. Она растягивает каждый слог, говорит медленно, лишь бы дать возлюбленному именно то, что сейчас нужно больше всего — чувство спокойствия.       — С моим-то ростом это много времени не займёт, — горько усмехается Аккерман. Пусть и ощущает, какой бардак и ужас сейчас в его душе и голове, но не выпустить грубую шутку в свою же сторону он не может. Желает растоптать себя сейчас.       «Выгляжу сейчас жалко, хуже некуда.» — заметив своё отражение в глубине тёмных глаз, мысленно обзывает он сам себя. Мерзко, до жути мерзко видеть себя, даже краешек лица. Совсем не хочется осознавать, что теперь он такой. Сам для себя противный, прикованный вскоре к инвалидной коляске.       — Побудешь со мной еще? — слышится дрожащий голос Леви, когда он умоляющим взглядом изучает родное лицо. Смотрит с любовью, но одновременной грустью, что аж сердце бешено колотится от тревоги.       » И так теперь будет всегда?.. " — дожидаясь ответа, спрашивает капитан сам в себя, а глаза невольно слезятся. Вот-вот из них пойдут слезы, которые он так отчаянно сдерживал всё время, которые не первый год так и норовят политься из блеклых глаз огромным водопадом.       — Я бы и так тебя не оставила, лучик. Давай… Расскажем друг другу какие-нибудь радостные воспоминания? Это поднимает настроение, а тебе такое как раз требуется, — мягко улыбаясь, рассуждает Эрсель. Палец свой во время монолога, с задумчивым видом прикладывает к губе, параллельно стараясь вспомнить что-то приятное, что могло бы успокоить возлюбленного. Но первым делом всё же решает устроиться по удобнее, и легонько хлопая по ляшкам, продолжает:       — Ложись.       А вот он сейчас спорить и не собирается. Словно сонный котенок пробирается к ногам возлюбленной, голову укладывает на мягкие, пухлые ляшки и облегченно выдыхает. Эрсель ожидает, что ничего более он и не сделает, но Леви на этом останавливаться не желает.       — Могу сделать так? — по непривычному спокойно, почти без эмоций спрашивает капитан, а закончив свой монолог, берёт ладонь девушки в свою. Она чуть по меньше, но это еле видно. Нежную, теплую ладонь её кладёт на свою грудную клетку, прямо в место над сердцем. Ранее учащённое сердцебиение становится более медленным, спокойным, приходит в себя. Как и Леви, чувствуя, что ведьма его рядом. Что никуда она не уйдёт, продолжит держать ладонь около его сердца до самого конца.             — Даже не спрашивай. Руки как раз слегка замерзли. Ты проветривал? — поворачивается к закрытому окну, сквозь сонную пелену пытаясь разглядеть, открыто оно или нет.       — Ага, было слишком душно. Заварить горячего чаю?       — Нет-нет! Я уже выпила его за ужином. А тебе сейчас нужно соблюдать режим, так что лежи и даже не волнуйся.       — Не одной же тебе обо всех заботится. О каждом волнуешься, как не в себя, ещё и со мной как с ребёнком, — недовольно фыркает Леви, оглядывая уставшее личико возлюбленной.       «Вот бы отвести её куда-нибудь, где она не будет уставать… " — задумывается он, а в голове строится приятная картина, как бы радовалась его ведьма, отдыхая где-то вдали от всех забот и тревог, вдали от поздней работы и прочих проблем.       — Помогать это моя работа. Да и мне самой приятно это делать. Вам всем ведь сейчас не сладко.       — Не забывай о себе, — словно мурлычет капитан, почти засыпая на мягких ляшках той, пока ладонь её медленно ласкает голову. Гладит по затылку, переходя то к горячей шее, то к линии челюсти, перебирает пряди меж пальцев, изучая родные черты лица.       — Я постараюсь, честно-честно, — медленно шепчет она, а последние слова говорит с большей эмоциональностью в голосе. Руки её быстро перебираются к излюбленным щекам возлюбленного — часто она раньше тискала капитана за них, пусть он этого и не особо любил, стесняясь такого. Но только её ладони касаются мягкой кожи, как не ощущают той легкой пухлости, что была ранее. — Ты слегка похудел. Из-за стресса, верно? Наверняка мало ел весь этот месяц…        Из губ Эрсель выходит тяжёлый вздох, когда она отрицательно машет головой и опускает её, что-бы разглядеть руки возлюбленного по лучше.       -Ох, какой ужас… Нужно больше есть, Леви! Вон какой худой стал! — с возмущением ругается она, но голоса не повышает. Пусть и недовольна, но атмосферу портить не хочет.       — Нечего так боятся за меня, — фыркает на её возмущения капитан, а на душе становится так тепло и хорошо от заботы, несмотря на то, что в мыслях бардак. —Ввсё со мной в порядке. Стресс был, ел мало, но сейчас опять наберу. Нечего тревожится по таким пустякам.       — ну-ну, я запомнила! А то тебя теперь совсем за щечки не по тискать… — наигранно тяжело вздыхает девушка, а её ладони вновь перебираются к волосам Аккермана. Массажными движениями она медленно проходит по коже головы, а брюнета вновь клонит в сон.       — Расскажешь мне что-нибудь интересное работы? Ну… Если такое было. — переводит тему Эрсель, а в ранее грустных глазах кажется загорается радостный огонёк, словно в детстве от ожидании новой сказки, которую сочинил отец. В тревожном ожидании и широко улыбаясь, она глядит на Аккермана. Тот тихонько выдыхает и закрыв глаза, уверенно спрашивает:       — хочу, что бы сегодня ты уснула рядом. Так что… — заманчиво произносит он и сквозь сонное, усталое состояние, поднимает голову с колен возлюбленной. Сам вскоре взбивает подушку и облокотившись спиной на неё, садится рядышком и тихонько хлопает по коленям:       — Ложись. Тебе бы самой отдых не помешал.        Эрсель понимает всё не сразу. Сидя совсем рядышком, удивлённо хлопает глазками. Лёгкий румянец покрывает её щеки, когда она смущённо отводит взгляд в сторону.       — Ты уверен? У тебя больная нога, боюсь, что тебе будет больно… — тихонько отвечает она, сильно тревожась о состоянии возлюбленного. Тот же в ответ лишь положительно кивает, всё так же показывая ладонью на колени, на которые вскоре укладывает свою голову рыжая девушка.       — Удобно? — слышится низкий, спокойный голос Леви, когда он сам тянет свои ладони к рыжим локонам.       — Ещё бы… Так бы и уснула здесь, — восхищённо шепчет она, вдыхая родной запах капитана. Каждый человек пахнет по разному, даже без парфюма — она это всегда прекрасно знала и запах Аккермана стал ей самым родным и приятным. Она гладит выпирающие костяшки на его ладони, подносит её к лицу и вскоре медленно, сквозь тишину смущения оставляет на ней поцелуй. Даже не поцелуй, просто медленное качание губ к одной из костяшек. С трудом отстраняется от неё, а взгляд какой-то по особенному невинный поднимает на Леви. Смущённый и чем то неизвестным для неё встревоженный, глядит прямо в невинные карие глазки и хмурится, поджимая нижнюю губу, которая так и просит, что бы её поцеловали. Но Эрсель сдерживается, ведь знает — потом точно не сможет отстать от столь любимых губ и не оставит капитана в покое. Из её губ выходит несколько тихих слов:       — Погладишь меня по голове? — ласково улыбается она капитану, не отводя взгляда от его глаз. Смотрит с восхищением, будто бы зачарована и двинуться не может. Словно тогда, в первый раз…        Без колебаний, без каких-то лишних слов, Леви протягивает свою руку вновь к рыжим прядям. Случайно задевает кончиком пальца мягкие губы, а от этого по всему телу проходит лёгкая, но приятная дрожь.        «Поцеловал бы сейчас так, что навсегда запомнит» — задумывается он и довольно хмыкает от того, что подобные мысли наконец-то начали приходить в голову. Не тревога и страх, не мысли о том, как ужасен он после этого, не вина за мертвых товарищей. А лишь спокойствие, нежность и искренняя любовь наполняют его уставший от всей суматохи разум.        «Может… Просто стоит по больше времени быть рядом, пока эти мысли не перестанут приходить» — задумывается он, с серьёзным видом рассматривая ту, кто так успокаивал и продолжает давать чувство умиротворения ему всё это время.       — Расскажи мне о чем-нибудь, Леви, — улыбается она, с теплом глядя на лицо капитана, пока тот с серьёзным видом раздумывает уже не о тревогах, а о том, каким рассказом обрадовать любимую ведьму.       — Помню… Часто заплетал Изабель, прежде чем мы куда-то шли. Она и сама могла заплести себе хвостики, но настолько привыкла, что стала просить это делать меня. Ещё часто возмущалась, что я слишком грубо заплетаю их, — усмехается Леви от приятных воспоминаний и чувства ностальгии. — А Фарлан часто притаскивал бездомных животных.       — Ох… Представляю, какие вы дружные были. И оставляли всех этих животных у себя?       —На самих то еды почти не хватало. Мыли, на время оставляли их дома, кормили когда была возможность.       — А ещё что интересного было?       — Помню, умудрились мясо найти, в первый вечер с Изабель. Мне тогда казалось, что лучше еды я не пробовал.       — Но сухофрукты отца тоже пришлись по душе тогда, верно?       — Спорить не буду, они вкусные. До того раза, как ты их принесла, я даже не слышал о подобном. У нас, в разведке, сама знаешь, кормят не очень то и хорошо. Разнообразие и вовсе отсутствует.       — Я нам такооой вкусный ужин приготовлю, когда выпишут! Накормлю тебя всем тем, что ты не ел.       — И спокойной жизнью?       — Ха-ха, и спокойной жизнью, Леви. Это я тебе гарантирую, — растягивает по слогам последнее слово Эрсель, а после щёлкает мужчину по носу, совсем неожиданно и резко, после чего тихонько хохочет, закрывая рот ладонью. Это движение и заставляет капитана недовольно цокнуть и перевести тему:       — Я столько времени не видел твоей улыбки. Сжалься уж, нахалка. Он времени не теряет о ожидая ответа, обе ладони девушки берёт в свои, в замочек. Именно так они и держались всегда, когда было тяжело, а на душе вновь ощущалась боль и скорбь. Маленькая, но значимая особенность, которая давала понять, что они рядом. Не просто рядом, а вместе. Каждый раз, когда Аккерман вновь уходил с головой в свои тревоги, а выхода из состояния, казалось, нет, оставалось только тонуть все глубже и глубже в вине и скорби, каждый подобный раз возлюбленная брала его ладонь в свою. С заботой смотря в его глубокие, уставшие глаза, гладила выпирающие костяшки и с теплом сжимала ладонь в своей, будто бы отгоняя одним только ласковым касанием всё плохое исчезнуть и почувствовать то тепло, которого так долго не хватало. Каждый раз, когда чувство вины за все происходящее вновь посещало и без того тревожную Эрсель, не давая возможности перестать плакать и не думать о плохом, капитан брал ее ладонь в свою. Но сжимал крепче, чтобы не упустить и ее тоже. Гладил так, чтобы она поняла, что совсем не одна и под защитой. И он никуда не уйдет, будет стараться и оберегать до последней минуты. Лишь одно такое, кажется малозначимое и обычное касание, а так спасало их, в тандеме с поддержкой и помощью друг другу. Леви держит обе её руки в замке. Крепко, как и всегда. А на его действие Эрсель тихо посмеивается и без стеснения улыбается. Хитро и игриво, словно что-то затеяла, а взгляд словно заигрывает с капитаном.       — Расскажи мне, сложно ли научится летать на этом УПМ, — не отводя взгляда от мужчины, с огромной заинтересованностью прерывает приятную тишину рыжая. Но это совсем не портит весь комфорт, а лишь усиливает чувство спокойствия.       — Это было не очень то и просто. Особенно, в подземном городе украсть целых две штуки, — с интересом рассуждает Леви. Самому интересно и в каком-то смысле приятно вспомнить более-менее спокойные времена из жизни и то, с каким интересом, словно малые дети они с другом изучали необычное устройство.       —И откуда же вы достали их? — сонно и невнятно спрашивает Эрсель, даже не поднимая своего взгляда. Устроилась на его ногах, уткнувшись в одну из них носом и медленно засыпает, не желая сопротивляться сну, который так и норовит прервать их разговор. Не сопротивляется, но вопросы по теме задаёт, пусть и еле слышно. Одна из ладоней Аккермана, прежде чем он ответит, отпускает руку девушки, выпускает их горячих объятий изящных пальцев и ложится на рыжую макушку, которая так напоминает о первой любви. Пальцы аккуратно, массажными движениями проходятся по коже головы, распутывают пряди, которые запутались меж собой за весь день. А обладательница рыжих локонов издаёт мягкое, уставшее «ох».       — Тепло… И спокойно. Чувствую себя защищённой рядом с тобой. И далеко не из-за того, что ты сильнейший воин Элдии. — всё же продолжает невнятно, но с легкой игривостью в голосе рассуждать девушка, ожидая той самой, такой привычной реакции Аккермана. А именно, его смущения. Хочется вновь глянуть, как смущённо он отводит взгляд вправо, чуть вниз, поджимает нижнюю губу и прикусывает левую щеку от её откровенных слов. И всё это он делает сейчас, пусть и невольно. Не осознаёт, что своим привычным смущением заставляет Эрсель улыбнуться, пусть этого и не видно, ведь рыжие пряди закрыли всё лицо. Но она то всё прекрасно видит. Прокашлявшись и не желая показывать свое смущение, Леви продолжает:       — Украли. Сначала совсем понятия не имели, как этим пользоваться. Даже нацепить на себя нормально не могли. В первые дни вообще не до этого было, поглядели, попытались и на несколько дней в шкаф убрали. Как заново начали учиться… Что-то начали понимать.       — Долго учились?       — Весьма. Солдат разведки в корпусе профессионально обучают, но я бы не сказал, что мы хуже им пользовались после. Несколько дней разбирались с одним только управлением. Потом и пользоваться начали. Падали столько раз… Фарлан даже палец сломал, но обнаружили мы это тогда только к вечеру. По началу часто попадались, когда с помощью упм пытались красть. Бежать приходилось. А устройство то, черт возьми, не лёгкое.       —Мм… Да ты прям разбойник, зато какой. Мооой разбойник, — уже с трудом, совсем не соображая, невольно отвечает Эрсель. Она через несколько секунд забудет о том, что сказала, ведь сквозь сон даже не подумала о своих словах. Но Леви так просто на эти слова не реагирует.       — Разбойник?       — Верно. Прекрасный разбойник. Словно тот лис из какой то детской сказки… Который богатых грабил и отдавал бедным.       «У тебя бы я украл лишь тебя саму, будь и в правду разбойником.» — задумывается капитан, с восхищение глядя на сонное личико. Пряди рыжих волос с него убрал в сторону, из-за чего теперь прекрасно видно, как кончик носа, усыпанного веснушками, слегка дёргается от чего-то, а вскоре девушка чихает. Но дрëму её это совсем не прерывает. Носом вновь утыкается в ткань пижамных, белых штанов, и глаза закрывает. Леви чувствует её дыхание, её сердцебиение на себе, ощущает это и на душе становится спокойнее некуда. — Точно бы украл только тебя и ничего более, Эрсель.