Звезда тёмного неба

      — Прям-таки очаровала? — усмехается Эрсель, пока лицо начинает покрываться легким румянцем от таких слов.       — Да так, что из головы не выкинешь, — невнятно отвечает ей Аккерман, уткнувшись носом в плечо. Говорить в полный голос нет сил, да и не хочется прерывать столь приятную атмосферу. Стук спиц, лёгкий шум чьих-то шагов из коридора, сердцебиение возлюбленной, которое он сейчас отчётливо слышит. Всё это успокаивает, заставляет позабыть о плохом, позабыть о том, что они в больнице, словно погрузится в волшебный сон.       — Каждые подобные слова от тебя я запоминаю на долго. И эти тоже запомню. А ещё мне всегда было как-то по особенному приятно, когда ты называл меня ведьмой. А теперь… Ещё приятнее. Будь я ведьмой и в правду, точно не сварила бы тебя в котле! — хихикает она, а в голове уже строится смехотворное представление того, с каким бы удивлённым лицом капитан сидел в огромном котле, а она бы ехидно смеялась над ним. Лишь одно подобное представление заставляет её звонко, но не очень громко рассмеяться.       — Представляю, как бы это выглядело… — даже у Леви после её фразы появляется подобное представление, от чего из губ выходит довольный смешок. Непривычно думать о чём-то столь смешном, детском и глупом, но от таких представлений на душе становится как-то тепло, по родному.       — А знаешь… В последнее время много вспоминаю про детство, — вздыхает с чувством ностальгии.       — Рассказывай, — сонно, но четко потягивает Леви и тянет руки к ее талии, с нежностью обняв, а она вновь удивляется. Пора бы уже привыкать к тому, что после долгой разлуки он становится особенно ласков и тактилен, подобно скучающему коту       — Только не усни, а то выглядишь уже сонно, — шепчет и на последок треплет темные пряди, приступая к рассказу. — В отличие от матери, отец во мне души не чаял… Знаешь, он всегда был таким чутким и ласковым, за что я благодарна ему. А когда узнал, что я люблю персики, и вовсе посадил на заднем двору усадьбы персиковое дерево! Мы с ним часто вместе готовили, а еще он сам сочинял сказки. Он же с юношества писал стихи, и написал пару сказок для меня. Те бумаги до сих пор хранятся в моей прикроватной тумбе. А сказки… У него были чудесные, каждый раз был совершенно новый сюжет, ничем не похожий на старый. Если у нас будут дети, я буду рассказывать им отцовские сказки. Леви знает — рассказ её только начался и что должен дослушать до конца, но от успокаивающего, тихого голоса в сон клонит не меньше, чем от снотворного, которое она часто крала для него из медпункта разведки. Прижимается ближе, наслаждаясь теплом родного тела, губами слегка касается горячей шеи. Несмотря на сонное состояние, старается держаться, старается дослушать историю до конца, ведь в глубине души заинтересован рассказом о хорошем и любящем отце и полной семьи, которых у него не было.       — Отец часто брал меня с собой на работу. Ребенком я была тихим, так что не мешалась. Мне очень нравилось, хоть его коллеги, которые и были просто великанами по сравнению со мной в детстве меня и пугали… Помню, в юношестве терпел мои перепады настроения. Тогда я была чересчур эмоциональна, задеть меня было легче легкого! А когда родился Франц, заботился и о нем ничуть не меньше. И сейчас… Нас обоих очень любит — Эрсель делится воспоминаниями со слабой улыбкой на лице. Так приятно вспомнить о детстве, находя в памяти все новые и новые моменты.        Закончив длинный монолог, Эрсель облегченно выдыхает, а лицо становится более красным от подобного откровения. Давненько не приходилось делится такими личными вещами.       — Я чуть не уснул, честное слово, — подняв голову, отвечает ей Леви. Веки свои уставшие наконец-то поднимает и заворожено глядит на её личико. От грустных глаз взгляда отвести не может, а сердце начинает бешено стучать от переполняющих изнутри теплых чувств.       — Было настолько скучно? — неуверенно спрашивает Эрсель, а голос её слегка дрожит от предположения, что рассказчик из неё и впрямь никудышный.       — Наоборот, интересно. Рассказываешь, и так спокойно становится, что в сон клонит, — шепчет ей на ухо капитан, пока губы нежно, со скукой по прикосновениям, целуют её линию челюсти, шею, перебираясь то ниже, то выше. Эрсель издает лишь тихое «а?», прежде чем Леви кладёт свой палец на её губы.       — Чш… — шепчет он на ухо, продолжая оставлять дорожку из поцелуев. Желание расцеловать всё её лицо, всё тело после долгой разлуки нарастает с каждой секундой и сейчас сдерживать его он не собирается. — Отложи свои спицы и дай мне хотя бы немного насладится…       — Если ты соскучился по прикосновениям, мог бы сказать об этом сразу, и на следующие несколько часов спицы бы нам точно не помешали, — игриво шепчет она. Что-бы не наткнуться на спицы, откладывает их в сторону и полностью расслабляется под ласковыми прикосновениями, которые заставляют словно растаять. Она облокачивается на стенку рядом с кроватью и откидывает голову назад, предоставляя Аккерману большее пространство для касаний. Губу нижнюю закусывает, когда чувствует дразнящий укус над ключицей, а пальцы её быстро зарываются в черные пряди и прижимают по ближе к себе.        Леви на игривый, краткий монолог ничего не отвечает, да и поздно уже для этого. Целует нежную кожу жадно, сквозь касания чувствуется, как сильно он скучал по этому, как сильно его губы желают впиться в хрупкие плечи, оставив на них хотя бы парочку засосов.       — Никогда, ничему больше не позволю отнять тебя у меня на столь долгое время… — шепчет он, продолжая оставлять нежные поцелуи на её шее, перебираясь то ниже, то обратно. Но на лицо даже не смотрит, и не позволяет себе целовать щеки и любимые губы. Пусть и соскучился, но лёгкий страх посмотреть в её глаза даёт верх.       — Не прекращай это… Я сама до ужаса скучала… — из губ её выходят тяжёлые вздохи, когда укусы становятся более частыми, горячий язык начинает оставлять мокрые следы на ключицах, а губы с жадностью впиваться в шею, в попытках оставить засосы. Но обладатель губ понимает — нельзя. Слишком много вопросов, дополнительные проблемы. А всё, чего он сейчас желает, рядом с ним. Придаёт ему спокойствие и чувство теплоты на душе, придаёт чувство что он любим и это навсегда. И ничего более ему не нужно.       — Прелестный лучик… Я так скучала по твоим прикосновениям, по твоему голосу, по времени, проведённому с тобой. Скучала, и больше никуда тебя не пущу. — медленно, тяжело дыша шепчет Эрсель. Разум её словно в тумане от таких желанных касаний, кажется, сердце вот-вот выпрыгнет от грудной клетки, которая и так поднимается от каждого тяжёлого вздоха, которые превратились бы в протяжные стоны, будь они в другом месте. В момент лицо капитана оказывается перед её. Именно то, чего ни один из них не ожидал. Леви невольно отстраняется от её шеи и глядит в её глазах, с каким-то хищным голодом, со скукой и одновременной любовью. Ладонь его медленно гладит покрытую веснушками щеку, большой палец задерживается на подбородке и поднимает девушку за него, а через миг губы его уже с жадностью впиваются в её, такие желанные и любимые. Он нависает над рыжей без страха, что кто-то из врачей зайдёт и увидит это, без страха того, как это неприлично. Всё это для него сейчас попросту неважно. Целует он страстно, но с заботой, слегка прикусывает её нижнюю губу, от чего та тихонько стонет в его губы. Эрсель сама времени не теряет, руки её уже без стеснения и страха блуждают по оголённой стене возлюбленного. Держатся за большие, крепкие плечи, сжимают их, пока он с жадностью вжимает её в стену своим напором, параллельно поцелую.       — Ты словно кот, который очень жаждет внимания, — хихикает Эрсель прямо ему в губы, когда перестаёт чувствовать напор на себе и капитан отстраняется.       — Внимания хочу, отрицать не к чему, — выдыхает он в любимые губы, и вот-вот отстранится, но что-то останавливает. На последок оставляет краткий, но нежный и желанный поцелуй в уголке губ и только потом, довольно хмыкнув и вновь укладывает свою голову на хрупкое плечо. Хрупкое, но такое родное, на котором он лежал бесчисленное количество раз. Руки его быстро обвивают её талию, прижимая к себе ближе. Леви не стесняется своих желаний сейчас, больше не может скрывать, как соскучился по её теплу.       — Я скоро закончу вязать, мне осталось совсем немного. Подожди немного, ненасытный кот, — хихикает она, когда спицы вновь начинают ударяться друг о друга в ладонях, пряжи становится всё меньше и меньше, а по самой игрушке уже понятно, что это белая птичка.       — И чем же являлась причина того, почему ты не можешь обнимать меня весь вечер? — ворчит Леви, но тон его совсем не злой и не довольный, всего лишь уставший.       — Вязанная чайка для Микасы… Сегодня видела её, выглядит очень подавлено. Разговаривать с ней на эту тему подробно… Слегка побаиваюсь, я ведь ей чужая. Но надеюсь, что птичку она оценит. Завтра же отдам её.       Лишь для того, что-бы разглядеть вязанную игрушку, Леви открывает глаза, отрывается от родного плеча и с интересом принимается рассматривать белую птичку. Аккуратная, сразу видно, как над ней старались. Без глаз, просто белая, но выглядит приятно.       — Я над ней очень старалась весь вечер.       — Заметно. А Микасу боятся нечего. Угрюмая, но не укусит же, — заметив, что девушка наконец-то закончила делать последние петли и положила игрушку к себе на колени, Леви без стеснения берет её в руки, рассматривая со всех сторон. Как-то по родному выглядит белая птичка, трогает до глубины души, что даже взгляд от неё отвести сложно.       — Она оценит.       — Уж подарить то я не постесняюсь. Уверена, что остальные солдаты уж точно поддержат друг друга, но и я им помочь желаю. Особенно жалко Микасу… Помню, как не увижу её, всегда за Эреном ходит. И так смотрела на него всегда… По особенному. Стоит только задуматься, как ей тяжело сейчас, аж в дрожь бросает, — с хмурым видом рассуждает она, рассматривая птичку на ладонях возлюбленного, с не меньшим интересом, чем у него. Приятно рассматривать результат нескольких часов работы, каждую деталь, каждый сантиметр в ней.       — И не поспоришь, тяжеловато девчонке. Но мои ребята сплоченные, справятся, — твердо отвечает Леви, ничуть не сомневаясь в своих солдатах и близких.       — Знаешь, я всегда слегка побаивалась Эрена, да и лечить его было страшно. Мало ли что не так сделаю… А сейчас даже жалею, что не познакомилась с ним по ближе, пока была возможность.       — Я тоже буду по нему скучать. Без него сто четвёртый явно не тот. Да и Жану не с кем теперь драться, — слышится горькая усмешка из губ Леви, когда он ставит мягкую игрушку обратно на колени возлюбленной, а в голове появляются родные, приятные воспоминания, создающие ещё большее тепло и спокойствие на душе.              «Сопляк, зато какой смелый был " — задумывается он, тяжело вздыхая. А от осознания смерти Йегера, спокойствие быстро куда-то уходит, остаётся лишь тоска и тревога по проблемному, но сделавшему многое солдату.       — Иногда смотрела на тебя и на них, и создаётся ощущение, что ты для них как отец, честное слово! Заботишься о них, чтобы никуда не ввязались.       — Может, и вправду так выглядит со стороны… Я не часто говорю им подобное, но тебе могу. Я по настоящему привязался к каждому из них.       — Если ты хочешь, я не расскажу им об этом. Но нам обязательно нужно будет встретиться с ними после выписки. Я желаю по ближе познакомиться с твоими ребятами. — игриво шепчет она ему на ушко, уткнувшись носом в линию челюсти.       — Обязательно, ведьма. Они будут рады, — на лице его виднеется лёгкая, еле заметная улыбка, которую он скрыть даже не пытается. Без стеснения смотрит на возлюбленную снизу вверх и улыбается, кажется, впервые так долго.       — Я тебе говорила это и скажу ещё раз. У тебя прекрасная улыбка, — продолжает шептать Эрсель, уже отложив на тумбочку оставшуюся пряжу, спицы и вязанную игрушку. Руки её наконец-то свободны и с заботой обвивают шею мужчины, пальцы массажными движениями проходятся по коже головы, затылку, выбритым вискам.       — Готов делать это чаще ради тебя, — тихим, но уверенным тоном изрекает Леви, и сам тянется к веснушчатому кончику носа. Ладонью слегка притягивает девушку к себе и оставляет короткий поцелуй на кончике прямого носа. Губы Эрсель от столь нежного прикосновения расплываются в хитрой ухмылке, но вскоре слышится недовольное цоканье от капитана, когда она кусает край его носа. Не сильно, но достаточно, чтобы почувствовать это.       — Припоминаю, как один раз Саша укусила Конни за щеку, пока они дурачились, — с приятными чувствами на душе и лёгкой ностальгией вслух вспоминает он, а ласковая улыбка на лице так и держится.       — Ха-ха, не съела его полностью, уже хорошо. Но кусается она больно!       — Тебя тоже кусала?       — Было дело! Да ещё и укусила под шеей и так, что укус несколько дней не проходил. Если бы это кто-то увидел, было бы много вопросов, — продолжает с радостью рассуждать она, вспоминая приятные времена. И только она решается добавить что-то ещё к своим словам, но лишь заикается. Взгляд её направлен на вид из окна, смотрит Эрсель с восхищением, с детским интересом. Рот от удивления даже слегка открывает.       — Леви, ты глянь, какая красота… — уже более громко прерывает тишину она, ладонью слегка поднимая лицо Аккермана, чтобы тот увидел вид из окна. Он недовольно трет глаза ладонями и всё же открывает их. Первое, что видит — прекрасный, летний рассвет из окна. Ночное небо медленно, но стремительно сменяется более светлым цветом, а и без того хорошо заметные из-за пышных ветвей деревья становятся ещё яркими на утреннем свету солнца. Солнце и их не желает, проникает сквозь стекло и освещает белую палату, создавая ещё более теплую атмосферу. Наблюдения мужчины прерывает то, что возлюбленная отстраняется, чтобы выключить настенную лампу над кроватью.       — И так светло, пожалуй выключу. Правда же рассвет сегодня красивый, да? Тебе как? Присев обратно на то же место, где и сидела ранее, Эрсель вновь раскрывает руки для объятий, а капитан без колебаний и стеснения обвивает её талию руками, прижимается близко, положив свою голову на её грудную клетку.       «Запечатлеть бы этот момент в память на всегда» — проскальзывает мысль в голове у капитана, когда он поднимает голову, лишь для того, что-бы посмотреть на любимое лицо. Каждый сантиметр, каждую веснушек на нем изучает с неподдельным интересом, пусть и видел их уже тысячи раз.       — Ещё не хочешь спать? — прерывает его мысли голос возлюбленной, когда она массирует кожу головы, перебирая черные пряди меж пальцев.       — Могу уснуть так?       — Как тебе угодно. Спокойной ночи, ворчливый кот.

***

       Утро пусть и выдалось солнечным и из-за этого приятным для пациентов в больнице, но явно не для Эрсель. Пусть и сидела до рассвета, разговаривая о мелочах с любимым, пусть и хорошо провели время и скоро наступит её любимое время года — лето, но сейчас шагает к палате одной девушки на ватных ногах. Ладони её, в которых держит вязаную птичку, дрожат и потеют от тревоги.       «Угрюмая, но не укусит же» — прокручивает она фразу Аккермана в голове, лишь бы хоть немного успокоить себя. И вот, перед глазами виднеется дверь с нужным номером: триста двадцать пятая палата. Совсем не далеко от той, в которой лежит сама рыжая. Несколько секунд стоит, думая о том, какие слова лучше подобрать, и постучаться в дверь не успевает, как из палаты выходит знакомая девушка. Вид у неё всё такой же подавленный.       — Вы что-то хотели? — с хмурым видом интересуется Микаса, рассматривая знакомую девушку. Видела её ранее иногда, помнит, что рыжая на их тренировки часто приходила поглазеть. И пусть здоровалась с ней, всё равно Микаса продолжает общаться на «вы» из уважения.       — Прости, что тревожу так рано и отрываю от отдыха. Мне бы хотелось кое-что тебе подарить, — стыдливо отведя взгляд в пол, отвечает Эрсель. В руках, сложенных за спиной, держит вязанную игрушку, что-бы не показывать раньше времени. Брюнетка на её монолог успевает лишь удивлённо вскинуть брови от столь неожиданных слов, но вскоре слышит весьма тихий голос собеседницы и видит перед собой небольшую, вязанную птичку.       — Я долго думала, как можно поддержать тебя, ведь знаю, как тебе тяжело… И подумала, может вязанная птичка тебя обрадует. Чайки это символ свободы и я очень хочу, чтобы ты тоже стала свободна от всего того, что произошло. Мы с тобой не знакомы… Но я рядом.        Микасу от вида птицы и приятного шока аж ступор берёт. Стоит не двигаясь, с интересом рассматривая аккуратную птичку. Медленно берет её в свои руки, проводит кончиками пальцев по её голове, плавно переходя к хвосту, а на лице появляется хорошо заметная улыбка. Искренняя, красивая.       — Спасибо. Мне… Приятно, — успевает лишь это ответить Микаса, как чувствует, что рыжая девушка прижимается к ней. Обнимает, но не крепко и навязчиво, чтобы лишнего дискомфорта не доставлять.       — Я рада, что тебе понравилось. Всё ещё будет хорошо, я в этом уверена, Микаса. — улыбается она, смотря на брюнетку с радостью во взгляде, а на лице появляется широкая, искренняя улыбка. Руки Микасы невольно обнимают девушку в ответ за плечи, а довольная улыбка с лица не сходит. Лишь бы не доставлять лишнего дискомфорта, да и слегка смущенная весьма долгими объятиями Эрсель отстраняется.       — Извини… Наверное, то было уже слишком?       — Всё в порядке. Возможно… Мне этого не хватало, — выдыхает Микаса, продолжая рассматривать девушку даже после объятий. Лёгкое стеснения появляется в её душе от таких долгих прикосновений, от того, что приходится вновь с кем то разговаривать. Ведь последние дни она просто лежала в своей палате, почти не ела и не спала, ни с кем не говорила.       — Как чувствует себя капитан? — неожиданно спрашивает брюнетка, в попытках перевести тему. А у Эрсель, по непонятной для неё причине, лицо всё румянцем покрывается. Она закрывает щеки ладонями, лишь бы собеседница не увидела красное лицо.       — Ходит с осложнениями, но ему делают множество процедур. Возможно, скоро кости срастутся и станет гораздо лучше… А ты? Остальные ребята?       — Пострадали явно по меньше, чем он. У Жана… Перелом в кисти одной из рук. Армин тоже пострадал. Больше не знаю, — опускает взгляд в пол Микаса, когда неприятные мысли закрадываются в голову, боль в которой усиливается с каждым мигом, а на лице появляется недовольная, огорчённая гримаса.       — Все обязательно смогут выздороветь, я в это уверена. А после выписки, я могу помогать с дальнейшим лечением, — Эрсель слабо улыбается, стараясь хоть как-то поддержать девушку. Взгляд свой от неловкости диалога переводит то на пол, то на окно в конце коридора, то на стену. И когда на глаза её попадаются часы, и на них виднеется девять утра, она продолжает:       — Наверное, я пойду… Скоро завтрак. Ты тоже не голодай! — слабо хлопает Микасу по плечу на прощание, а когда та кивает, почти сразу уходит. Еще не привыкла к общению с ней, от чего напряжение между ними только нарастает.

***

      — Уплетаешь как вне себя, — слышится насмешливый, но одновременно в меру добрый голос Виктории, которая приближается к столику. На бывшую коллегу смотрит уставшим, скучающим взглядом. Опирается руками об стол, рассматривая лицо её и пытаясь разглядеть что-то новое. Но она совсем не изменилась лицом, всё такие же добрые, но уставшие глаза, густые брови и рыжие кудри, которые попадают в глаза. Разглядывая знакомые черты лица, Виктория многозначительно хмыкает, ощущая что-то теплое в глубине души. Рыжая на неё реагирует не сразу, доедаю кусок одного из пирога. Только закончив с ним, поднимает голову и осматривает знакомую девушку. Глаза широко открываются от шока, явно не ожидала увидеть её сейчас, а уж тем более здесь.       — Виктория? — удивлённо спрашивает она, вскинув брови.       — Кто ж еще? — усмехается она, присаживаясь рядом. В своей кружке с кофе быстро размешивает сахар, а после делает пару глотков.       — А ты тут… По болезни? Ильза вчера рассказывала мне про то, что ты написала ей письмо о моем прибытии здесь. Но как-то позабыла про это…       — Работаю здесь. Недавно устроилась. Коллектив, конечно, не лучший, но зато по спокойнее, чем в разведке, зарплата неплохая, да и хотя бы дома бываю. — рассуждает она, потягивая кофе из кружки и продолжая с интересом рассматривать знакомую. Боялась за неё, это безусловно.       — Не будь я сейчас дико голодна, за обнимала бы тебя, честное слово! — отвечает Эрсель, улыбаясь знакомой, а та удивлённо смотрит на неё. «Обняла бы? Да не верится…» — думает она, пока сердце бешено колотится от неожиданной фразы, от волнения и не желания в это верить.       — Обняла бы… Несмотря на всё то, что я делала раньше?       — Я иногда бываю злопамятной, но не настолько. Столько времени ведь прошло, зачем это вспоминать! Тем более… Ты очень изменилась за эти года. Я этому рада. И рада тому, что у тебя больше нет зависимости.       — Ну… От алкоголя пусть и нет, но без кофе не могу.       — Хотя бы не алкоголь, уже радует, — с улыбкой на лице отвечает ей рыжая, принимаясь за ещё один пирожок. — а как там Лилит?       От имени дочери у Виктории дрожь по телу проходит и портится настроение. Взгляд свой усталый опускает в пол. Скука по дочке даёт о себе знать, она с расстроенным видом вспоминает о ней.       — Скучает по мне… А так, всё в норме. Не болеет, уже хорошо. Наш «кочегар» за ней прекрасно следит, — усмехается Виктория, вспоминая ситуацию с прошлой работе, а на лице появляется пусть и слабая, но улыбка.       — Ха-ха, ты всё ещё помнишь то прозвище? — в мыслях всплывают приятные воспоминания…

***

      — Ильза, мать твою! Аккуратнее, я такими темпами в печь упаду, если ты продолжишь толкаться! — ворчал юноша, поправляя кочергой угли в печке на общей кухне, пока пьяная коллега что-то показывала жестикулируя и случайно толкая его. И пусть она пьяна и кто-нибудь из начальства мог любой момент зайти и возможное увольнение может грозило бы всем, никто по этому поводу и не волновался. Эрсель, испачканная в угле, принесла его ещё и закинула в печь, чтобы огонь стал больше, а ужин быстрее приготовился. Грязной от угля ладонью, вытерла свое лицо от поступившего пота, от чего весь лоб и кудрявая челка в миг стали чёрными. Пьяная Ильза смеялась с неё, качаясь в разные стороны и держась за живот, всё так же случайно задевая белокурого коллегу, который так старательно перебирал угли кочергой. Виктория же старалась удержать высокую брюнетку, чтобы та не мешала готовке ужина. Все голодны после тяжёлого дня, а картошку всё никак не получалось приготовить.       — Ильза! Я тебя сейчас прибью этой кочергой, честное слово! — продолжил ворчать он, наконец-то отойдя от печи на пару шагов. Смотрел сурово на неё, не понимая причины недоумения трех девушек. Они без стеснения хохотали над ним, вытирая слезы от смеха. А смех их, наверняка, был слышен и в коридоре, и в некоторых ближайших комнатах.       — Расслабься, кочегар. Поешь ты своей картошки скоро, никуда она не денется, — закинув руку на плечо парня, хохотала Ильза. Но в миг её смех прервался, когда она вытерла одним пальцев часть лба белокурого парня и показала ему чёрный от угля палец. Его удивлённое лицо резко сменилось злым, брови свелись к переносице, а кочерга в руках быстро поднялась над головой.       — Ильза, лучше беги… — медленно приговаривал он, пока лицо становилось всё более и более злым с каждой секундой. Завидев кочергу в руках коллеги, она не отошла назад. Наоборот, пошла прямо на него, заставляя делать шаги назад всё ближе и ближе к выходу, руки её тянулись к кочерге в его руках, а на лице была довольная улыбка. За громкими криками и довольным хохотом ещё двух дам за столом, совсем и не слышали скрипа двери.       — Чего размахался, кочегар? — послышался знакомый, строгий тон, от которого смех между врачами сразу стих, а взгляд направился к двери, чтобы узнать, кто же прервал их и без того редкое веселье. Руки Аккермана быстро изъяли довольно старую, грязную от угля кочергу из рук юноши, пока тот, удивлённо глядя на него и моргнуть не мог. А черноволосая коллега, хлопая глазами, придерживала белокурого за торс, наклонившись к нему, словно в одном из движений танца.       — Да он уволиться хочет, вот и тренируется, чтобы подбрасывать уголь в топки поездов, — едва слышно подшутила Эрсель, ехидно посмеиваясь над ситуацией. Знала, что ничего плохого не случится, ведь они просто дурачатся. Несмотря на то, что сказала она это достаточно тихо, капитан всё отчётливо услышал, а из губ его даже вышла многозначительная, но короткая усмешка.       — Хоть на строителей учитесь, но тише, — положив кочергу рядом с печью, отвечал он, а после отвернулся к деревянному столу, держа в одной руке стакан, а в другой стеклянный кувшин с водой.       — Так уж и быть, дорогой кочегар, на сегодня наш танец окончен, — вальяжно поднимая наклонившегося назад парня, уверено подшучивала Ильза, но прежде чем опустить, прокрутила его, словно в вальсе. Выполнять подобные действия с коллегами ей всегда удавалось легко, сильнее их, как никак спортом на постоянной основе занималась       — У тебя завтра смена, не буянить до поздна, — поднял свой взгляд Леви на рыжую девушку, которая уже являлась возлюбленной. Для других не заметно, но смотрел на неё не так, как на других, с большей заботой и еле видной искрой во взгляде. Закончив свой монолог и взяв уже полный воды стакан, ответа ожидать не стал, двинувшись к выходу.        А лицо Эрсель медленно, но стремительно покрывалось румянцем, от чего она полностью зарыла его в руки, лишь бы никто из коллег не увидел стеснения на её лице.       — А картошку то готовить будем? Я голодная, только завтракала сегодня, -прервала тишину Виктория своим вполне логичным и волнующим её вопросом       — Он у нас человек разносторонний, и врач, и на гитаре играет, и кочергой орудует. Пусть и поесть приготовит, — усмехнулась Ильза, а её рука тут же потянулась к кудрявым, светлым волосам юноши, которые ей так нравилось трепать.

***

      — Пусть больше ничего подобного и не будет, но я правда скучаю по тем временам. Надеюсь… Что когда-нибудь сможем вновь вместе собраться и также провести время, как делали это раньше, — горько усмехаясь, отвечает Виктория, а в душе нарастает родное тепло от воспоминаний, чувство комфорта, которое она не чувствовала очень давно из-за сложной работы, неожиданно накатывает на неё неудержимой, сильной волной. Эрсель же сама все подобные ситуации вспоминает, чувствуя что-то родное от этого.       — Я тоже по этому скучаю. Такими близкими друг другу стали, хотя сначала на дух не переносили. Мы ещё обязательно проведём время вместе подобным способом. Как тогда, на Рождество, — усмехается рыжая, с заботой и радостью глядя на бывшую коллегу. И пусть ранее были разногласия и вечные ссоры, сейчас ощущает её лицо как нечто родное. А из губ её, от накатившей ностальгии, выходит многозначительный вздох…