Божество из книжной лавки

Он возвращается домой позже обычного. Под ногами шуршат опавшие листья, а у подъезда кто-то опять разбил лампочку, так что весь двор погружён во тьму. Се Лянь спешит укрыться от этой темноты и промозглой осенней сырости, но на полпути взгляд его цепляется за белое пятно, и он поневоле замедляет шаг. Белая веревка. Такая яркая и чёткая на фоне ночи, словно подсвеченная, свисает с ветки дерева весьма красноречивой петлёй. В ней не хватает только покойника… Се Лянь с трудом сглатывает ком в горле. Кончики пальцев дрожат, будто их бьет током, постепенно дрожь перекидывается выше и превращается в настоящий озноб. Он смотрит на петлю, не в силах отвести взгляд, и ощущает, как тонкий шарф начинает давить на шею, мешая вдохнуть. Тянется ослабить его, но руки толком не слушаются. Такое уже было. Се Лянь помнит холод октябрьской ночи, колючие снежинки, оседающие на лице. Помнит, как горят легкие, как воздух застывает в горле, когда на шее затягивается петля, как отчаянно бьется в груди сердце, словно пытается нагнать ускользающую надежду. Как с треском обрывается веревка и тяжело падает на землю собственное тело, словно чужое, непослушное, по какой-то причине оставшееся в живых, хотя душа уже ощущает себя мертвой. Он стоит коленями в какой-то луже, вода моментально пропитывает джинсы и ее холод немного отрезвляет, но слишком ненадолго. Се Лянь с усилием вдыхает, проталкивает воздух в себя и часто моргает, стараясь прогнать наваждение. Петля вот она, болтается посреди двора, и это не сон, не чересчур яркое воспоминание, а реальность. Кто-то повесил ее специально, прямо напротив его окна. Кто-то, кто знает о его прошлом настолько много, что в курсе даже отчаянной попытки свести счеты с жизнью… И в голову приходит только один человек. Шумно выдыхая, Се Лянь пытается вернуть себе контроль над телом, вдруг ставшим похожим на мягкий пластилин, но это удаётся лишь отчасти. Дрожащими руками Се Лянь вытаскивает мобильник. Он чувствует, что паника вот-вот накроет его снова, и пытается дозвониться до Фэн Синя, пока этого не случилось. У него больше нет сил справляться с этим страхом в одиночку, ему нужна помощь, пусть даже их дружба давно прошла. Цифры расплываются на экране. Оказывается, глаза уже давно застилают слезы, но Се Лянь даже не ощущает этого. Его душит не просто фантомная удавка, но рыдания, которым он слишком долго не позволял прорваться. Пульс бьется в ушах настолько громко, что заглушает даже гудки в трубке. Ему кажется, что это длится целую вечность, пока страх волной прокатывается по телу от макушки до пяток, лишая его всякой способности сопротивляться. Безликий вновь явился, от него уже не сбежать. Если в прошлый раз полицейские его почти поймали, то теперь он точно станет умнее и больше не поддастся... Ладонь слабеет, и телефон бессильно выскальзывает из нее, плюхаясь в лужу. Се Лянь только и слышит, как из динамика доносится: — Гэгэ? Это ты? Его передёргивает от понимания, как он ошибся. Негнущимися пальцами Се Лянь поднимает мобильник и поспешно сбрасывает звонок. У него нет сил что-то объяснять и оправдываться, хочется лишь засунуть голову в песок и спрятаться от всего мира. Попытка всё же дозвониться до Фэн Синя уходит вникуда — на том конце раздаются лишь гудки. Ему кажется, что холодная темнота подступает ближе и липнет на кожу. Он кое-как поднимается на ватные ноги и бредет к дому, ныряет в прокуренное нутро подъезда, вздрагивает от скрипа двери. Дрожь продолжает колотить все тело как в приступе агонии. Се Лянь преодолевает лестницу, спотыкаясь о выщербленные ступени, но успевает лишь коснуться ладонью дверной ручки, как дыхание вновь перехватывает – он почти уверен, что внутри его должна поджидать ловушка, кажется, даже слышит там какое-то движение. Слышит ли? Такое уже было. Он знает, что своим ощущениям верить нельзя, в такие минуты они часто подбрасывают обманные видения. Разум твердит — бежать в ночь и неизвестность, даже не захватив вещи, было бы глупо. В комнате у него по старой привычке собраны одежда и немного сбережений на первое время. Его ждёт Жое. Но безотчетный страх, охватывая в панике колотящееся сердце, не собирается разжимать свои когти, и никакие убеждения рассудка не спасают — открыть дверь становится также тяжело, как шагнуть за край пропасти. Се Лянь обхватывает себя за плечи и садится, привалившись к стене. Он не может сдвинуться с места, его охватывает оцепенение. Слышит шаги за спиной — лёгкие и быстрые, неуловимо приближающиеся, но только сжимается в комок, не двигаясь с места. Будь что будет… Тёплые руки ложатся ему на плечи. — Гэгэ, что случилось? У тебя что-то болит? — голос раздаётся прямо над ухом, но Се Лянь его едва разбирает. Он уже почти поверил, что сейчас его вновь схватит “Белое бедствие”, но это всего лишь Сань Лан. Се Лянь ещё никогда не видел юношу таким встревоженным. Обычно спокойный и даже беззаботный, сейчас он опускается напротив, пачкая уличной пылью дорогие брюки, и с беспокойством заглядывает в глаза. Эмин, который прибежал следом за хозяином, подходит к Се Ляню с другой стороны, тычется в шею мокрым носом и тихонько поскуливает, словно утешая. Наваждение начинает понемногу отступать, а ощущение затянутой петли на шее растворяется в тепле от обнимающих рук. — С-сань Лан, ты здесь… — медленно приходя в, себя и оживая, Се Лянь вспоминает сброшенный звонок и его накрывает смущение. — Неужели ты бросил все дела и проделал такой путь только из-за меня? Он уже почти готов сгореть со стыда и не знает, куда спрятать взгляд, но юноша совсем не собирается щадить его совесть. Словно само собой разумеющееся, он убеждённо роняет: — Для гэгэ я всегда свободен. Тем более, я очень волновался, что ты мог попасть в беду… Но сейчас, если всё в порядке, давай зайдем в комнату, ты совсем замёрз. Се Лянь вдруг осознаёт, что его руки действительно продолжают трястись уже от холода, словно он просидел на полу несколько часов, однако чувство времени совершенно теряется. Он кивает, неуклюже поднимается на одеревеневшие ноги и отпирает дверь — теперь с поддержкой Сань Лана это уже не вызывает такой паники. Но слабость в ногах всë ещё остаётся, охватывает колючими мурашками, и, пошатнувшись, Се Лянь хватается за юношу, ненароком замечая у того на поясе кобуру с оружием — он поджимает губы, но не отстраняется. Неужели всё так серьёзно? Спросить напрямую Се Лянь не решается, как и вообще заводить разговор о своих подозрениях — Сань Лан кажется так самоуверен и безрассуден, что вполне способен бросить вызов самому Белому бедствию, явись оно вдруг. Но вместе с тем он ещё так молод, что тягаться с Безликим для него было бы очевидным самоубийством. Когда они входят, Жое бросается под ноги. Коротко шипнув на незнакомого пса, она трется о штанину Се Ляня и преданно заглядывает в глаза. Кошка словно чувствует его нервозность и не отлипает всë время, пока люди разуваются и проходят. — Малышка, и ты боишься? — поглаживая выгнутую спину, приговаривает Се Лянь. — Обещаю, я не дам тебя в обиду. Мы найдем самое безопасное место… Он хочет поднять её на руки, но Жое легко уворачивается и прыгает прямо на колени к Сань Лану. Ее большие зелёные глаза хитро поблескивают, когда она склоняет голову и косится на хозяина. — Жое! Как ты можешь быть такой бесцеремонной? — Се Лянь вздыхает и тянется её забрать, но слышит негромкий бархатистый смех. — Гэгэ, всё в порядке. Ты в любой момент можешь прийти ко мне, я останусь на твоей стороне даже если весь мир будет против тебя. И раз эта кошка дорога тебе, то еë я тоже приму. Гэгэ, почему ты молчишь? Се Лянь вздрагивает. Он не в силах понять, чем именно мог заслужить столь щедрое расположение этого удивительного человека, все объяснения звучат так туманно, что лишь рождают больше путаницы, а необходимость что-то ответить заставляет мысли превратиться в сплошную яркую карусель, из которой едва ли можно выцепить хоть одну связную. — Жое действительно мне дорога. Она появилась рядом в очень тяжёлый момент и буквально спасла меня… Се Лянь гонит от себя это воспоминание, но сейчас оно живо в памяти как никогда. Такая же дождливая ночь, тёмная и безнадежная, как новостные сводки последних дней. Все телеканалы только и говорят, что о его родных — сначала о том, что известный политик вместе с женой найдены повешенными в собственном доме и возможных причинах самоубийства, грехах и преступлениях; затем о том, что его сын перестал выходить на связь и не то решил последовать за родителями от чувства стыда, не то сбежал от шумихи; и, наконец, о том, что всë семейство стало жертвой крупного мафиози с наклонностями маньяка, в прессе именуемого как Безликий Бай или Белое Бедствие. Се Лянь слышит об этом на каждом углу, но для него это не просто страшная история, которую шепотом пересказывают друг другу, чтобы потом вздохнуть с облегчением — их это не коснулось. Для него это и есть сама жизнь. Он каждую ночь просыпается от фантомной боли, вспоминая, как Бай пытал его, а закрывая глаза вновь видит два тела под потолком семейной гостиной — своих родителей, повешенных, словно преступники, напоказ. Он ни на минуту не сомневается, что это не было самоубийством, но его не хотят слушать. Выйдя из больницы после плена, он живёт словно во сне. Дни и ночи превращаются в сплошную тёмную пелену, наполненную страхом — он вздрагивает от каждого шороха, не может сомкнуть глаз без света и находиться в комнате с закрытой дверью. Ему некуда пойти. Их дом и все счета оказываются частью какого-то сомнительного договора, подписанного отцом за неделю до смерти — адвокаты семьи только разводят руками. Прежние друзья и родственники отворачиваются, находя предлоги, чтобы выставить его со своих порогов, и он пускается в свободное плавание, чувствуя, как его корабль всë сильнее тянет на дно. Когда он остаётся совсем один, окончательно и бесповоротно, его мотает по городам как сухой лист. Громкое известие о смерти Безликого при попытке его арестовать совсем не приносит покоя: Се Лянь знает, что его всë ещё преследуют выжившие члены банды, теперь возложив на него вину за смерть главаря. Попытки спрятаться, постоянное ощущение чужого присутствия и череда невезения очень быстро доводят до черты, после которой жизнь теряет смысл. В один из таких безнадежных дней Се Лянь решает, что его борьба должна окончиться здесь. Последней каплей становится то, что он слышит, как на улице кто-то громко рассуждает о благородных преступниках, вступающих в борьбу с прогнившими политиками — имеет ли это хоть какое-то отношение к недавним событиям уже ничего не значит. Се Лянь ночует в заброшенном доме, среди мусора и плесени, что очень символично подчеркивает новое положение вещей. Не чувствуя ни сожалений, ни злости — только одну беспросветную горечь и стыд за собственное падение, он накидывает на шею петлю. Становится трудно дышать, картинка в глазах сказывается, а в голове словно взрывается фейерверк: последующие секунды превращаются в сплошные яркие пятна. Он болтает ногами в воздухе, и это ощущается как падение в пропасть, растянутое на вечность, в его разум словно из ниоткуда врывается оглушительный треск и что-то врезается в него, как айсберг в днище Титаника. Се Лянь долгое время лежит на полу без движения. Его тело так привыкло к боли, что совершенно не замечает её — а может быть, он просто перестал ощущать физическую боль, когда душевная стала нестерпимой. Его невезение не дает ему даже уйти так, как он сам решил. Отблеск уличного фонаря, пролезающий в окно, маячит оранжевым пятном прямо над головой, а обломок прогнившей балки на потолке торчит грозящим перстом, словно и он пытается упрекать Се Ляня за то, что тот все еще жив, что распространяет свою ауру несчастья на ни в чëм неповинный полуразрушенный дом, за то, что вообще родился. Этот упрёк судится ему в скрипе рассохшихся досок и в шелесте дождевых капель с улицы — его собственная горечь и ненависть к себе столь глубоки, что подменяют всё остальное. Единственный посторонний звук, не вписывающийся в картину полной удрученности и разрухи — тонкий писк, который раздаётся откуда-то из угла. Се Лянь поворачивает голову, чтобы посмотреть. Маленький котёнок, весь посеревший от пыли, ковыляет навстречу, переступая тонкими лапками. Он выглядит таким тощим, что на впалых боках просматриваются ребра, а непомерно большая голова клонится к земле. Его шатает от слабости, но он настойчиво и громко пищит, в этот отчаянный крик вкладывая всю свою жажду жизни — такую большую, что она заставляет Се Ляня подняться с пола. В тëмном углу, чего он сначала не заметил, лежит окоченевшее тело взрослой кошки, окружённое тремя такими же котятами, но последний, истощенный и со слезящимися глазами, ещё пытается бороться. Такой крохотный, но сильный… Теперь, обнимая повзрослевшую Жое, Се Лянь считает, что та встреча изменила его жизнь. Как и другая, совсем недавняя, поскольку сквозь мутную пелену тягостных воспоминаний он вдруг слышит: — Гэгэ, ты ещё здесь?