Божество из книжной лавки

Прежде, чем уйти, Се Лянь протягивает ему ключ от своей комнаты. Потертый и многое повидавший, без всяких брелков и опознавательных знаков. — Теперь если ты действительно захочешь приехать, то сможешь сделать это в любое время. Сань Лан сжимает ключ, будто тот может раствориться в воздухе и исчезнуть. Они оба прекрасно понимают, что пожелай он непременно войти, старый замок на двери его не остановит, даже не задержит, но от этого подарок не менее ценен. Ему доверяют — и это единственное, что имеет значение. Доверяют настолько, чтобы добровольно впустить в свой дом. Сердце трепещет от радости, как, наверное, ещё никогда в жизни. По крайней мере, ничьë другое общество точно не было так желанно, как и ничьи другие прикосновения... Ему определённо надо привести мысли в порядок, потому что они всё ещё в тумане. — Спасибо. В какой момент Сань Лан успел заслужить это доверие, он сам не представляет, но прячет ключ во внутренний карман и очень серьёзно кивает Се Ляню, прежде, чем проводить его в общий зал. На прощание Се Лянь касается его руки, и это прикосновение прошибает внезапным жаром. То, что от него не отвернулись даже после раскрытия обмана, заставляет сердце биться едва ли не чаще, чем при первой встрече. Даже несмотря на тяжёлую работу, руки Се Ляня остаются такими нежными… Хуа Чэн вспоминает их предыдущий вечер и едва сдерживается, чтобы не сказать лишнего. Все эти годы он хранил в памяти образ, надеясь на встречу, а теперь, видя воплощение этого образа прямо в своём доме, его вновь охватывает безумное волнение. Даже не верится, что теперь он так близко — можно прикоснуться, протянув руку, услышать голос, и даже заснуть рядом, как там, в обшарпанной комнатёнке… Хуа Чэн прикрывает глаза и выдыхает. Ему определённо нужно успокоиться и привести мысли в порядок, чтобы не натворить глупостей и не испортить всё. Он слишком долго ждал этого момента чтобы теперь позволить чему-то пойти не так… Что-что, а успокоить мысли не получается, и этот бой он в итоге проигрывает. В ту же ночь ему снится усыпанная цветами пещера. Се Лянь весь в белом, точно божество, но одежды неприлично распахнуты на груди, съехавший ворот открывает вид на стройную шею и покатое плечо. Молочная кожа будто светится в полумраке, но скулы пылают жаром, а по виску катится бисеринка пота. Он поджимает искусанные губы и, словно против воли, выдыхает тихий томящий стон. Сань Лан сам не знает, откуда в его голове изображение такого Се Ляня, но картина столь реалистична и заманчива, что остаётся с ним и после пробуждения. Он не представляет, как будет смотреть в лицо настоящему Се Ляню после этого, но не проходит и двух дней, как это все же приходится сделать. “Сань Лан…” Выслушивая доклад помощника, Хуа Чэн лишь мельком бросает взгляд на засветившийся экран телефона, да и то лишь потому, что этот приватный номер знают очень немногие, однако первое же слово заставляет его переключить внимание. Только один человек может называть его этим именем. Если этот человек решился сам ему написать, значит, что-то произошло. Он до сих пор не писал первым. “Сань Лан, пожалуйста, не нужно отправлять мне деньги, я вовсе не бедствую.” Он перечитывает сообщение дважды, но так и не может понять, о чем идет речь. Он никогда не посмел бы оскорбить Се Ляня подобным предложением, но это значило лишь то, что кто-то другой совершил нечто подобное. Хмурясь, Хуа Чэн подхватывает со стола мобильник и под удивленным взглядом помощника выходит из кабинета. На другом конце сети гудки раздаются чуть дольше, чем он движется по коридору. Ожидание почти успевает превратиться в томительное, а нервы — натянуться до звона, когда в трубке всё же раздаётся мягкое “Да?”. Хуа Чэн сейчас не видит лица собеседника, но с лёгкостью представляет его, и на душе сразу немного теплеет. — Гэгэ, разве я что-то отправлял тебе? Небольшая пауза выдаёт лёгкое замешательство на другом конце. — А разве это не так? Вчера я вернул посылку курьеру, но сегодня утром обнаружил то же самое в своём почтовом ящике... Сань Лан, я оставил то кольцо как память и очень берегу его, но мне правда ничего более не нужно. Вот теперь и самому Хуа Чэну становится не до веселья. Он уже подумывает о том, чтобы всё бросить и помчаться к Се Ляню прямо сейчас. — Гэгэ, кто-то тебя преследует? Что было в той посылке? Человек, чье имя заставляет трепетать даже самых влиятельных шишек города, сейчас не находит себе места от беспокойства, это проскальзывает даже в голосе. Его собеседник, напротив, как будто совсем не волнуется, лишь немного растерян: — Пачка денег, ничего больше. Сань Лан, значит, это правда не ты? Но тогда я не понимаю… — Я все выясню. Гэгэ, пожалуйста, будь осторожнее, с остальным я разберусь.

****

Цинсюань сбрасывает вызов и со вздохом возвращается в комнату. Мин И по-прежнему сидит перед ноутбуком, поглощенный изучением каких-то графиков и схем, словно ничего, кроме работы, его вообще не интересует. Прежде в такие моменты Цинсюаню становилось ужасно обидно, но уже давно он привык; зато теперь, услышав вдруг его голос, Цинсюань непроизвольно вздрагивает. — Это твой брат звонил? Он удивлённо поднимает голову, встречаясь с непроницаемым взглядом Мин И. — Да. Почему ты всегда про него спрашиваешь? Такое ощущение, что он интересует тебя больше, чем я сам. — Просто… После того, как он держал тебя взаперти, это кажется подозрительным. Мин И знает, что эта тема если не табу, то по крайней мере очень нежелательна, однако все равно поднимает ее. Цинсюань кривит красивое лицо, вспоминая бурю, отгремевшую полгода назад. Она до сих пор отдаётся ноющей болью на сердце. Ши Уду всегда был жёстким человеком, но заботливым старшим братом. Когда умерли их родители, он взял на себя всю ответственность за младшего — экстерном окончил институт, нашёл работу и даже переехал с братом подальше от места трагедии. Это он оплатил школу моделей для Цинсюаня, помог ему обзавестись нужными знакомствами и воплотить мечту. Все то время казалось, что братья жили душа в душу… Сейчас, после короткого разговора ни о чем, Ши Цинсюань чувствует некоторое облегчение, но все равно не может до конца избавиться от неприятного осадка — уже полгода они с Ши Уду не виделись и говорят лишь по телефону. Все это время Цинсюань пытался понять, что же нашло на его рассудительного брата, когда тот внезапно повёл себя подобно тирану. Эта рана до сих пор не зажила на сердце Цинсюаня и зачастую ему было достаточно прикрыть глаза, чтобы вновь увидеть лицо брата как в тот день. До тех пор Ши Уду никогда не повышал голос на младшего, что уж говорить о чём-то более серьёзном. Он с самого начала был строг, но его строгость всегда выражалась лишь в холодной сдержанности, и Цинсюань знает, что на самом деле под внешним холодом скрывается искренняя родственная привязанность. Он полон воодушевления, когда однажды за ужином заявляет: — Брат, я хочу познакомить тебя с моим молодым человеком. Это случается впервые, и потому звучит почти торжественно — до сих пор Цинсюань никем не увлекался настолько всерьёз, чтобы привести его в дом. Он даже слегка волнуется, произнося это, и Ши Уду немедленно отрывает взгляд от просматриваемых новостей. — Кто этот человек? Ши Цинсюань, не сдержавшись, улыбается. — Его зовут Мин И, он из Чаньана. Знаешь, прежде у его родителей была там семейная лапшичная, но она прогорела, однако Мин-сюн не опустил руки и после переезда открыл новое дело! Он потрясающий, правда? Хвастаясь, Цинсюань лезет в карман и демонстрирует телефон, на заставке которого красуется совместное фото: рядом с ним, широко улыбающимся, словно для плаката, запечатлён черноволосый мужчина с мрачным лицом. Они кажутся такими непохожими, словно кусочки разных мозаик, но тем не менее вместе, и даже совершенно объективная оценка могла бы подтвердить, что, несмотря на выражение, человек рядом выглядит красивым и обеспеченным. Ши Уду, однако, неуловимо меняется в лице. — Цинсюань! Ты больше не должен с ним видеться. Эта фраза проносится, словно гром в ясную погоду. Ши Цинсюань оторопело смотрит на брата и безуспешно пытается осмыслить услышанное. — Не видеться? Что ты такое говоришь? Он ведь мой любимый. — Именно так. Я хочу, чтобы ты немедленно порвал с этим человеком все связи. — Брат! Ты ведь с ним даже не знаком! Прошу, дай нам шанс! Но в этот раз не помогают даже мольбы — Ши Уду непреклонен и мрачен, как никогда прежде. — Найди кого-нибудь получше. Своего круга. Эти жестокие слова на куски разрывают сердце и глубоко закапывают семена обиды, но Цинсюань всё ещё не верит, что брат может зайти дальше. Они всегда слишком хорошо ладили, чтобы решаться на крайние меры… И все же это случается: через день брат ловит Цинсюаня на пороге их дома и спрашивает, где тот был. В глазах Ши Уду нет жалости, только лед. Он не кричит на младшего брата, но холодно заявляет, что предупреждал, а затем комната Цинсюаня становится его тюрьмой — два месяца он проводит взаперти, а Ши Уду всем отвечает, что он болен. На эти два месяца жизнь словно замирает, а сам он остается отрезанным от мира, друзей и светской жизни. Одиночество превращает этот период в кошмар, но время успешно сглаживает углы. — Я не хочу снова об этом говорить. Мин-сюн, брат уже признал свою вину, и мне этого достаточно. Он вздыхает, подходит к собеседнику и бесцеремонно усаживается прямо на стол, сдвигая в сторону какие-то бумаги. По лицу скользит нахальная улыбка, когда их взгляды встречаются в упор. — Как насчет того, чтобы уделить своему парню немного внимания? А то порой я даже начинаю забывать, в каких мы отношениях…