Are you mine

На часах — глубокая ночь, приправленная северным промозглым ветром. Хочется укутаться в шерстяной шарф и идти так по широким московским улицам в поисках теплого местечка, где пригреться. Арсения все еще трясет: он уверяет себя, что дело в мерзкой погоде, в ноябре, в этом проклятом...бурбоне. Но никак не в том, что его сердце, встретив Антона, впервые за долгое время сделало кульбит, и тут же разбилось плашмя о землю. Возможно, думает Арс, чьи-то слова о том, что он сам все портит — не такие уж и беспочвенные. Они вышли из такси минут десять назад, чтобы немного пройтись и попытаться выяснить, как пробраться на хоть какую-то крышу. Антон слов на ветер не бросает — хотя в нынешнюю погоду звучит, как будто бы и можно было, — и обещает Арсу раскрасить вечер яркими красками. Шастун его поцеловал — после того, что наворотил Арсений, — и ощущение сладкого привкуса нежности с нотками алкоголя на губах не дает покоя. В голове — полный бардак, разгром, словно по квартире пробежался Сережин хорек, которому палец в рот не клади (не то откусит, серьезно), а дай побегать по всем поверхностям, сбивая на пути все, что мешает. Арсова квартира однажды это пережила, и теперь ему есть с чем сравнивать. Арс сам сейчас как этот хорек: беспомощно бегает из крайности в крайность, пытаясь определиться, хочет ли впускать в свое сердце кого-то, да и готов ли вообще. — О чем думаешь? — гнетущие мысли прерывает Антон, идущий совсем близко и задевая краем своей дутой куртки чужую. — Если ты паришься насчет ситуации в туалете, то проехали. Я и не такое пьяный творил. — Ты же до меня не влюблялся в парней, — выгибает бровь, удивляясь. — Так точно, — улыбается, повернувшись к Арсу. — Я больше о масштабах в целом. Пьяным я много разной хуйни мог натворить. Поджигал на себе футболку, воровал сигареты у препода, звонил парню бывшей с просьбой меня выебать. Арсений промаргивается, пытаясь переварить сказанное. А Антон, оказывается, оторва. — Студенческая жизнь Арс, она такая, — смеется, попутно отвечая кому-то на сообщение. Было и было, нет смысла стыдиться или упрекать себя за излишнюю азартность. Зато есть, о чем вспомнить. Телефон пиликает новым сообщением. — Саня, Санечка, Санек, спасибо за то, что ты есть! — записывает голосовое, видимо, Александру. — Саша Ваш, мой прекрасный друг, живет тут буквально в двух кварталах, у него есть ключи. Я добыл крышу, пойдем-пойдем! — радуясь, как ребенок, берет ошарашенного Арсения за руку и срывается с места. Парни, запыхавшись, добегают до подъезда, затем до квартиры того самого друга, который любезно предоставляет плед и ключи от крыши. Москва с крыши девятиэтажки хоть и не спокойна, зато очень разнообразна. Там, внизу, тысячи людей проживают эту ночь каждый по своему: кто-то гуляет с собакой, кто-то пьяный разгуливает под руку с незнакомкой из бара, а кто-то только освободился с ночной смены и бредет домой под «Порнофильмы» в наушниках. Интересно, они в курсе, что из одной из серых панелек за ними прямо сейчас следят? — Так что, расскажешь что-нибудь сумасшедшее из своей студенческой жизни? — Антон заботливо заворачивает Арсения в плед, хотя сам уже не ощущает пальцев на руках. — У меня она другая совсем была. Правильнее сказать, никакой не было, — оперевшись на ограждение у края, тихо отвечает Арс. — У актеров — и нет студенческой жизни? Это что-то нереальное, Арс. Как же совместные тусовки после спектаклей, репетиции до утра, посещение пар с похмелья, — взгляд напротив — озадаченный. — А что? Я именно так себе и представляю жизнь в театральном. Арсений нервничает: передергивает плечами резко, словно отряхиваясь от неприятного наваждения. О подробностях отношений с Эдом знает лишь Сережа, который буквально щипцами вытаскивал из друга всю информацию для полноты картины. Надо, надо избавляться от этого ненужного балласта, что тянет Арса на дно уже многие годы, хоть тот и пытается обмануть сам себя, говоря, что все прошло. Ничего не прошло: просто боль притупилась. Бесконечные съемки, фотосессии, тусовки, знакомства — все это, как казалось Арсению, давно нивелировало это гнетущее ощущение пустоты внутри, — на самом же деле работало как бомба замедленного действия. Антон — первый, кому Арс вопреки своей скрытной натуре хочет раскрыться впервые с момента расставания. — У меня на тот момент были...достаточно своеобразные отношения, — решает начать издалека. — Мы с Эдом встретились на первом курсе и быстро нашли общий язык. — Арс бы пошутил сейчас в своем стиле, но все силы он отдает лишь на то, чтобы унять дрожь в руках. — Он был очень внимателен ко мне, подмечал любые мелочи, окружал заботой. И я сдался почти сразу. Никто так не ухаживал как он, знаешь…то самое ощущение бабочек в животе, когда настолько влюбляешься, что кажется, что другие люди уже не нужны: только этот конкретный человек рядом. И сначала, первые пару лет, у нас даже все было неплохо. Арса натурально трясет, но уже точно не из-за холода. Он ощущает на спине мягкое поглаживающее прикосновение: Антон его приобнимает: аккуратно, мягко, так, чтобы донести без слов: «Не волнуйся, я рядом». — Мне тогда исполнился двадцать один, и я, конечно же, намеревался позвать Сережу. Я без него вообще никогда не представлял своего праздника. А он мне говорит: «Я хочу, чтобы ты перестал с ним общаться». Говорит «У тебя есть я» и прочие вещи, которые я, оказывается, просто пропускал мимо ушей раньше, автоматически как-то соглашался. А тут — что-то щелкнуло. Я сказал, нет, Сережка — мой лучший друг, и я не могу отмечать без него. Антон чувствует нутром, что будет дальше. Чувствует — и сильнее притягивает к себе Арса, который, кажется, даже не дышит, рассказывая. — Он даже не захотел меня выслушать, — глубокий вдох. — Я не помню, как оказался в больнице со сломанным ребром, не помню, как ко мне не пускали Сережу, не помню, как на работе просили объяснить, куда я пропал. Я помню только то, что спустя две недели снова оказался у него в квартире. И приходил туда каждый вечер еще четыре года. Четыре гребанных года, Антон. Четыре года меня оскорбляли и избивали. Четыре года я прощал и возвращался. Просто потому, что любил и доверял, верил, что этот раз — точно последний. Я даже стал меньше общаться с Сережей, но конечно, втайне. Эду я клялся, что прервал общение. В тот день он увидел нашу переписку, узнал, что мы не перестали быть друзьями. Назвал меня никому не нужной шлюхой, раскрасил мне лицо, чтобы не забывал, наверное. Я сбежал из его квартиры, пока он был в ванной. А на следующее утро обнаружил свои голые фотки и наши переписки во всех пабликах. Дальше ты знаешь. Читал, наверное. Везде писали. Шастун, конечно, слышал о скандальных фото актера Арсения Попова, они с Ирой даже как-то обсуждали эту тему, мол, если бы это были фотографии девушки, вызвали бы они такой же резонанс среди публики или нет? Тогда он рассуждал об этом актере как о ком-то совершенно незнакомом: Арса он еще не знал и не следил за ним. Сейчас же — чужие откровения бьют под дых, заставляя собственным слезам течь по замерзшим красным щекам. — Прошло четыре года после расставания, а я все еще боюсь, что никогда больше не смогу доверять. Там, в клубе, меня переклинило. Я испугался, что и ты уйдешь, разочаруешься, передумаешь. Мне надо было как можно скорее тебя к себе привязать, — поворачивается всем корпусом к Шастуну. — Это так тупо, блять, Антон, со мной что-то не так? Антон чуть наклоняется, и неожиданно для Арса оставляет поцелуй на лбу. — Тридцать шесть и шесть, Арс. Ты полностью здоров, — аккуратно вынимает чужие руки из карманов и обхватывает своими, пытаясь согреть, — Если без шуток, то я поражен твоей смелостью, — Арс отрицательно мотает головой. — Ты смелый, потому что не пошел на поводу и не бросил по-настоящему близкого человека. Смелый, потому что ушел. Смелый, потому что, несмотря на осуждение и непонимание, продолжил заниматься любимым делом и достиг невероятных высот. Ты лучший сейчас в кино, знаешь об этом? — Наверное, — смотрит куда-то под ноги. — Посмотри на меня, — берет нежно за подбородок, поднимая к себе. — Ты самый смелый человек из всех, кого я знаю. И, хоть мы с тобой знакомы всего…сколько? Часов шесть-семь? Я хочу тебе кое-что пообещать. Только доверься, хорошо? — Я попробую. Но ничего не могу гарантировать. — Да, я понимаю. Давай перефразирую: я тебе кое-что не пообещаю, а ты доверься, — ловит еле заметную улыбку. — Я не обещаю тебе розовое будущее, где есть место только сахарной вате, сопливым прозвищам и плюшевым мишкам с единорогами. Не могу пообещать этого только потому, что ты заслуживаешь намного большего. Заслуживаешь закрыться один в комнате, потому что захотелось побыть одному, заслуживаешь провести выходные с Сережей, потому что вы давно не виделись, заслуживаешь быть недовольным моей неаккуратностью и ленью, потому что спотыкаешься о мои оставленные на полу вещи. Заслуживаешь быть таким, какой есть, со всеми загонами, предрассудками и сложным прошлым, оставившим темные пятна на твоем сердце. И я готов бороться с любым из твоих демонов. Или даже перегнать их на свою сторону, тут уж как тебе больше нравится. Арсений запоздало понимает, что сквозь слезы уже почти не видит очертаний Антона. Слушает внимательно, осознавая каждое слово, пытаясь почувствовать хоть каплю лжи, но, кажется, кудрявый парень напротив уверен в своих намерениях. Антон смахивает руками чужие слезы и смотрит своими изумрудно-зелеными в небесно-голубые. — Поцелуй меня? — неуверенно. Арсения притягивают к себе, одной рукой надевая ему капюшон — замерз ведь, — и целуют, отдавая все последние силы. Губы Антона, сухие от холода, но до безобразия нежные, возвращают Попова в реальность. Тот чуть ли не падает, в моменте слишком сильно расслабившись, но Шастун крепкой хваткой удерживает на месте. — Это мы, получается, еще раз скрепили наш вечерний договор? — расплывается в улыбке Антон, отстраняясь спустя время. — О! Смотри, звезда падает. Давай загадаем желание. «Ну точно ребенок» — думает Арс, но все-таки не упускает возможность загадать собрать свой пазл и посмотреть, наконец, на то, как оно выглядит — счастье. *** Дела возвращаются в привычное русло: Арс продолжает сниматься во всевозможных фильмах, а Антон вечно пропадает на студии и ездит в офис какой-то продакшен компании: Попову об этом много не рассказывает, говорит только, что грядет что-то интересное. Они общаются, в основном, онлайн, из-за загруженного графика обоих. В перерывах иногда встречаются на кофе, обсуждают текущие проекты и делятся впечатлениями. Им вместе — спокойно и комфортно, Антон, как и обещал, уважает личные границы Арса и никогда не расстраивается, когда тот надолго пропадает из онлайна: каждому из нас иногда нужна перезагрузка, особенно, постоянно коммуницируя с людьми. Арс проводит свободные вечера у Сережи в клубе, помогая обустроиться. Матвиенко бесконечно трындит об Оксане, что уже стала его девушкой, но Попов совсем не против об этом слушать: с недавних пор чужое счастье ему совсем не доставляет боли. Спустя месяц ему и вправду становится легче вспоминать о прошлом, потому что оно становится совсем неважным: гораздо важнее то, что происходит сейчас; а сейчас — Арсений смотрит своими глазами-сердечками на только что вошедшего в клуб запыхавшегося Антона, который только освободился, а на часах, к слову, полночь. — Арс, Сереж, у меня ебейшие новости, — ловит на себе заинтересованные взгляды. — Завтра приглашаю вас на съемки нашего с Олесей шоу! У Антона мешки под глазами от усталости, ноги еле передвигаются, а улыбка — во все тридцать два, которую Арсений и сцеловывает, едва оказавшись вдвоем в одной из вип-комнат клуба. Говорит, что пытается забрать себе чужое волнение перед предстоящими съемками, но Шастун-то знает: соскучился. *** Антон впервые участвует в чем-то подобном: они с Олесей давно вынашивали идею своего шоу. И, когда Заяц предлагает им прийти с предложением к продюсеру продакшена, в котором состоит сам, не думают ни минуты. Бессонные вечера, проведенные в офисе, ставшем новым домом Антона, наконец окупаются: концепция шоу подтверждена, декорации продуманы, осталось снять пилот и следить за отзывами зрителей. Шастун уверен: у них все получится. Первым гостем астрологического шоу «Натальная карта» становится Арсений — об этом он узнает только прийдя на площадку. Первое, что бросается в глаза — совсем не декорации или масштабы, а невероятно красивый Антон с уложенными кудрями и розовым свитером. Ну настоящий кот. — Промурчишь что-нибудь? — Арс не удерживается. — А? — Красивый, говорю. Переживаешь? — Они в гримерке одни: до начала съемок осталось всего ничего, Стас — продюсер, — уже ввел всех на площадке в курс дела и отправил на десятиминутный перерыв. Антон сидит на стуле напротив зеркала, Арс стоит рядом, облокотившись поясницей о край стола. И смотрит-смотрит-смотрит. — Нет. Я буду не один, — ухмыляясь, встает лицом к лицу к Арсению, который неосознанно вжимается в поверхность стола. — Да и ты же актер, если что, вытащишь меня из ямы. — Пока только ты меня вытаскиваешь оттуда, — искренне. Арс подтягивает за розовый свитер ближе — воздух искрится так, что, кажется, лампочки сейчас разом перегорят. Разводит ноги в стороны, давая немое разрешение подойти вплотную. Антон не медлит: завлекает Арсения в глубокий чувственный поцелуй, пока руки бессовестно скользят под кофту, к подкаченному торсу Попова, холодя кожу прикосновениями, тянутся к горошинам сосков, заставляя того сладко простонать в губы. Ощущая быстро нарастающее возбуждение, Шастун двигается вперед, имитируя толчки, от чего Арс хватает его за кудри в попытке вжаться в желанное тело. Хочется больше, резче, по-настоящему. — Не хочу вас опять отвлекать, но у нас три минуты! — Олеся стучит в дверь совершенно неожиданно — как и всегда. — Идем, идем! — громкий недовольный выдох Антона разрезает тишину. — Спасибо, что не ворвалась. Святая женщина. Арсений смеется, пытаясь в спешке скрыть следы произошедшего. Съемки — святое. Съемки — не ждут. Остальное — обязательно успеется.