Дыхание

      Сегодняшний день не отличался ничем примечательным от вчерашнего, и, думаю, я не замечу разницы и завтра, через неделю, месяц. Возможно.       Скрестив руки я категорично мотала головой всякий раз, когда Хёнджин аккуратно подходил к теме травмы, мягко подбирая слова, будто боясь спугнуть наводящую идею, только что пришедшую в голову, мысль, вскользь появляющуюся меж предложений или синицу, играющую на яблоне с воробьём; птиц спугнуть не стоит ничего, собственно, так же, как и мой настрой общаться с семью незнакомыми мужчинами.       — С ним всё нормально, — вновь навязчиво притронувшись указательным и средним пальцами к нарывающейся шишке на затылке и только что засохшей ране, я нехотя продолжила с собеседником не самый благоприятный, по моим прогнозам, диалог.       — Ты снова стал невыносимым, прям как во времена трейни, — усмехнулся Хван. Я проигнорировала насмешку в свой адрес и продолжила сверлить изучающим взглядом в парне дыру. Заметила, как кадык едва сместился — он нервно сглотнул слюну. Затем поправил прядь длинных красных волос, почесав подбородок. Я недоверчиво прищурилась. Возможно, он не выдержал напряжения, возможно, ему просто стало скучно; скорее всего, и то, и другое, но уже через две минуты услышала, как по ту сторону двери скрылся высокий силуэт, а единственное, что напоминало о присутствии здесь кого-то до всего времени — эфемерный шлейф мужского одеколона в воздухе. Я облегчённо выдохнула, расслабившись. Прошло всего пять минут, а я в свою очередь также последовала примеру Хёнджина, переодевшись в более удобную одежду, брюки и свободную футболку, спустившись по винтовой лестнице на первый этаж, наконец покинув своё уютное и безопасное убежище. Извилистый коридор встретил меня кромешной темнотой и мёртвой тишиной: лишь тиканье громоздких напольных часов напоминало о жизни, когда-то теплившейся тут. До этого циферблат не был так слышен лишь потому, что его заглушали посторонние звуки: шарканье, смех, вдохи, музыка и прочее. Привыкнув жить в молчании с самой собой, порой забывая, как звучит собственный голос, теперь свыкаться с хаосом вокруг я не была намерена; отныне одиночество стоило слишком дорого. Пройдя мимо кухни я и не заметила, как наступила на что-то острое по пути, из-за чего осколок, порвав ткань носка, впился прямо в ногу. Выругавшись сквозь зубы, постаралась на ощупь найти выключатель, оперевшись о бетонное покрытие стены и, скрипя зубами, изъять ногтем инородное тело. Слизистую глаза прожёг яркий холодный свет кухни флюоресцентных ламп, отражавшийся от кафельного пола и белых стенок настенных шкафов. Обернувшись, наткнулась на силуэт человека, одиноко сидящего в самом углу между баром и стойкой, скребущего ложкой дно пустой фарфоровой чашки. Дёрнувшись от неожиданности, я встретилась с каштановыми, словно кора дуба, глазами. Они сквозили во мне дыру, внимательно изучали, казалось, ни секунды не задерживаясь ни на сантиметре моего тела, будто пытаясь запомнить каждую деталь; так, словно я исчезающий набросок на изжелтевшем с годами листе бумаги. На жухлом полотне, написанная слепым художником. Небрежно, но одновременно чересчур идеально, чтобы являться правдой.       — Мин… Хён? — вовремя одёрнув себя и прикусив язык, всё ещё не привыкнув к нынешнему диалекту, я недоверчиво прошлась по аккуратному анфасу парня, по лиловой чёлке, едва отросшим за время корням, которые вновь придётся перекрашивать, чуть сгорбленной спине, ровному носу с неяркой родинкой у самого края и тёмным кругам под глазами. Последние сроднились с ним, с бледноватой кожей вокруг, стали настолько привычными, что я больше не готова представлять Ли Минхо без чёрных синяков у основания нижних век. Наверное, гримёры закрашивают все их «несовершенства», и признавать этот ужасный факт почему-то крайне не хотелось.       — Поранился? — хриплым голосом задал вопрос, повернувшись ко мне полубоком. Я замешкалась, не зная, что ответить. Нужно было скорее найти осколок в стопе и то, чем можно было стекло изъять. Чёрт, и откуда здесь оно?! — Извини, я вчера разбил вазу у прохода. Скорее всего осколки разлетелись… на большое расстояние. — Словно прочитав мысли, Ли Ноу стыдливо опустил голову, из-за чего фиолетовая чёлка упала прямо на прорезь узких глаз. Я прочистила горло, неловко переминаясь с ноги на ногу. Казалось, сейчас между нами не было никакого барьера, в том числе и языкового. Хотя, как мне поведал ранее Хёнджин, Минхо тяжело даётся латынь. Его акцент не сильно резал слух; к подобному быстро привыкаешь, а затем и вообще не замечаешь. Что странно, но ему это шло — шло ошибаться, картавить, произносить слова нечётко, проглатывать окончания и шипеть. Я неосознанно улыбнулась.       — Всё нормально, только дай какие-нибудь щипцы или что-то типа… — но я не успела закончить мысль — парень подорвался с места как ошпаренный, очутившись рядом, напротив. Нас отделял метр, но я слышала его тяжёлое дыхание, видела, как взгляд мечется с ахиллова сухожилия до пятки и носка ступни.       — Сними его, — приказал он, слегка нагнувшись. Я свела брови к переносице, но просьбу послушно выполнила, всё ещё пытаясь удержать равновесие на одной здоровой ноге, бранясь сквозь зубы и шипя что-то невнятное под нос. — Можешь опереться, — кивнул парень, указывая на своё плечо. Я осторожно опустила на него ладонь, впившись от резкой боли ногтями. Осколок оказался более внушительных размеров, чем я думала: толстый, белый, треугольной формы с острым основанием. Ловкостью пальцев он выудил стекло из кожи, оставив после себя небольшой алый просвет как напоминание о новой свежей ране.       — Нужно обработать, чтобы не занеслась инфекция. — Кажется, Минхо просто озвучивал мысли и свои дальнейшие действия вслух, забыв о моём нахождении в комнате, или я просто многого пока о нём не знала... Скорее всего. Спирт неприятно щипал и царапал кровяной порез, более глубокий, чем могло показаться на первый взгляд. Как только рана приобрела бледно-розовый налёт, парень осторожно приложил холодный кусок бинта. Кажется, тот находился в прохладном помещении, прежде чем прильнуть к моей коже. От неожиданности из горла вырвался стон морозного ужаса. Я обессиленно рухнула на кафельный пол, зарывшись ладонью в копну каштановых волос.       — Спасибо, — я с благодарностью кивнула, пытаясь не натыкаться на внимательный взгляд двух глаз напротив. Он сидел на одном колене, совсем рядом, слишком близко, слегка склонив голову на бок, задавая в мою сторону немой вопрос. К сожалению, мой разум не обладал телепатией, я не читала мысли, а поэтому по-прежнему оставалась на своём месте, не в силах ответить на тоскливое молчание, воцарившееся на кухне.       — Я отвезу тебя в больницу, — соглашаясь с самим с собой, Ли Ноу медленно встал с кафельного пола, забирая телефон со столешницы и накидывая на плечи кофту. По плечам и позвонку прошёлся холодок, возможно, от сквозняка открытого окна неподалёку, возможно, от интонации произнесённого им предложения.       — Ты спал?       — Что? — вопросительно изогнув бровь, Минхо нервно усмехнулся глупости заданного в его сторону вопроса. Я же была предельно серьёзна.       — У тебя синяки под глазами, — ткнув на основание бледной кожи у скул и век, я, наконец, осмелилась удержать зрительный контакт более, чем на пару секунд. Почему-то именно его вечно утомлённый зрачок и тёмная ореховая радужка делались мне по сравнению со всеми остальными жителями этого дома… упоительными. То, что одновременно пугает, заставляет неохотно отводить взгляд, потому что ты боишься. Но рано или поздно поддаёшься, идёшь навстречу, встречаешься с ними и любуешься.

***

      Разговор с лидером группы не удался: я его так и не нашла, обеспокоившись, что тот, скорее всего, просто уехал, не дождавшись моего появления. Возможно, по его мнению, я должна была спуститься раньше, а может быть у Бан Чана появились какие-то другие неотложные дела. В любом случае он оказался первым человеком, пришедшим ко мне сразу после пробуждения и получения травмы на сцене, оставив неизгладимые положительные впечатления. Я была действительно благодарна. Стоило сказать спасибо ещё раз.       — Новостные каналы во всю трубят о тебе, — невинно отозвался Минхо за рулём, сдув мешающую чёлку на бок, не сменяя курса и не убирая левую руку с руля. Его глаза были сосредоточены на дороге, нос едва сморщен, а брови сведены к переносице. Суровый вид — ничего не скажешь, такого человека, как он, только красит.       — Что говорят? — сердце забилось чаще, когда до слуха дошёл тихий смешок поодаль. — Я сказала что-то забавное?       — Нет, но обычно как раз ты, Хани-а, в курсе всего происходящего по ту сторону интернета, — парень беззаботно пожал плечами и продолжил следить за дорогой, время от времени всё же отвлекаясь на электронный циферблат часов. Я вздохнула, откинувшись на спинку сидения. Машина Ли Минхо не была большой, но свободно могла вместить пять человек — двое впереди и трое позади. От скуки рука непроизвольно потянулась к дверце бардачка, но я вовремя одёрнула себя, вспомнив, кем теперь являюсь и с кем еду. От внимательного взгляда двух каштановых глаз подобный жест не получилось скрыть.       — Что-то поменялось в тебе, — начал Ли Ноу, когда за пару метров виднелся первый городской светофор. Постукивая незамысловатую мелодию по обшитому кожей рулю, он взглянул на меня вновь со всей свойственной ему серьёзностью. Я же рисовала на запотевшем окне звёзды.       — Да?       — Да.       — И что же? — пытаясь сохранить спокойствие в голосе, я отвечала немного грубо, колко и, возможно, в какой-то степени облыжно, предательски сухо, но ничего не могла с собой поделать, заведомо зная, что Хан Джисон был не таким. И я была не такой.       — Наверное, я несу полную ересь, — выдавив нервный смешок и надавив на педаль газа, переключив ручник, Минхо почесал свободной рукой затылок, продолжая следить за дорогой. Городские огни рябили глаз и заставляли неосознанно прищуриваться каждый раз, когда машина со скоростью восемьдесят километров в час пролетала мимо очередного фонарного столба.       — Падение было болезненным, — после продолжительной паузы и когда уже начало казаться, что диалог закончен, я первая продолжила бессмысленный разговор, начиная импровизировать и придумывать что-то на ходу, — честно говоря, не помню многие события за прошедшие дни и неделю, а какие-то моменты и вовсе… стёрлись. — Сделав жадный глоток бутилированной воды из-за сухости в горле, я неловко передвинулась с места, понимая, что атмосфера в машине стала накаляться, словно угли на раскалённой печи.       — Вот как… И что ты помнишь? — нога парня с треском надавила на тормоз, когда глаз наткнулся на угольного окраса кошку с пушистым белоснежным хвостом, украдкой перебирающейся через оживлённую трассу. — Чёрт, и откуда здесь она?..       — Смотря что ты хочешь услышать, — пожав плечами, я неосознанно вжалась в обшитое бежевой кожей кресло, скребя ногтем торчащие нитки на голубых джинсах. Оно слегка прогнулось под весом моего тела и едва слышно скрипнуло. Минхо повернулся. Наши взгляды пересеклись.       — Твой честный ответ.       — Последнее, что я помню — яркий свет. Он будто прожигал роговицу глаза. Адская боль, идущая вниз по позвоночнику, а затем и животу… Затылок… Соприкосновение с ледяным полом на сцене… Я в случайном порядке описывала то, что, по моим предположениям, произошло с Джисоном на самом деле пару суток назад. Это было правдоподобно. Амнезия звучала бы как посмертный диагноз, поэтому я тактично умолчала о подобном исходе и моей догадке. Неизвестно, что со мной, айдолом, сделают, если утечёт информация о частичной или полной потере памяти. Сейчас о таком страшно задумываться и самым лучшим выходом будет молчать. Молчание… Плыть по течению и стараться как можно скорее влиться в размеренный темп новой жизни. Слева послышался тихий выдох. Краем глаза я заметила, как ногти парня впились в обивку руля, на мягком машинном кресле стало невыносимо тесно и неудобно, а миндалевидная радужка, отдавая карамельным ранее, пожухла, потемнела. Склера остекленела. Остаток поездки мы провели в мертвящей тишине, лишь иногда Ли Минхо отвлекался на звук входящих уведомлений с телефона, а я же вслушивалась в назойливое тиканье поворотника, высчитывая, сколько раз он сможет отстучать прежде, чем водитель надавит на газ, а машина сделает поворот на сто восемьдесят. Уже из окна виднелось многоэтажное, грозно возвышающееся над нами панорамное, почти что прозрачное здание больницы. В Атланте медицинские учреждения казались скромнее, бюджета на госпитали часто не хватало, и все деньги уходили на лекарства и машины, но никак не на внешний вид лечебницы. Ахнув в восхищении, заставив Минхо удивлённо вскинуть брови, я захлопнула за собой дверцу тачки, следуя за парнем вглубь здания.

***

      Дверь в кабинет оказалась едва приоткрыта. Помещение выглядело светлым и чистым, в сравнении с больничными палатами в Америке — небо и земля. Высокий потолок однозначно придавал комнате дорогостоящий вид и просторность. Мужчина за столом в белоснежном халате у панорамного окна оставлял записи у себя в блокноте неаккуратным почерком, задерживая взгляд на обратной стороне листа, вновь возвращаясь спустя время к записи. Чёрт, он, должно быть, будет общаться на корейском, только лишь успела подумать, как доктор начал что-то негромко обсуждать со мной, параллельно задавая вопросы и, по всей видимости, интересуясь моим самочувствием, тем, что меня беспокоило. Я перевела испуганный, молящий о выручке взгляд на Минхо позади, скрестившего руки у груди, скептично уперевшегося о бежевый дверной косяк. Он медленно скользил глазами по моему лицу в недоумении, спускаясь ниже, к губам, шее, жилке на ней, говорящей о нарастающем уровне стресса, просвечивающейся сквозь тонкую ткань полупрозрачной накидки и пальцам рук, теребящим рукава. Взяв инициативу на себя, Ли Ноу шагнул вперёд, отчитавшись врачу за меня и рассказав, судя по всему, то, что ему было известно, время от времени оборачиваясь и переспрашивая уже на английском какие-то мелкие детали, переводя фразы ломанного корейского мужчины в халате для лучшего понимания.       — Ты задумывался о ресте?       — Что? — растерянно выпучив глаза, наклонилась к парню чуть ближе, почувствовав, как его дыхание обожгло кожу возле уха и заставило неосознанно съёжиться от слишком близкого нахождения друг с другом. Отпрянув, я взглянула в его миндальные глаза вновь.       — Об отпуске, Хани-а, — беззлобно усмехнулся Минхо, отойдя в сторону и уведя меня за собой. Наверное, подальше от слуха доктора.       — Не думаю, что я нуждаюсь…       — У тебя частичные пробелы в памяти. Доктор Лим Ёнхё назначил список анализов и витаминов. Ты… забываешь даже родной язык, Хани-а. Сделав небольшую паузу, прежде чем закончить последнее предложение, Ли Ноу сглотнул комок в горле, просверливая взглядом в кафельном полу дыру. Отчуждённый вид, опущенные плечи, покрасневшие от усталости и недосыпа веки говорили об этой измученности; болезненный вид указывал на изнеможенность и бессилие к каким-либо действиям. Конечно, он, Минхо, отлично держался — располагал к себе так, как мог, терпел и не поддавался провокациям. Делал вид, что всё отлично, пока сгорал изнутри от желания провалиться под землю от невозможности удержаться на ослабевших ступнях. Оставляя следы на раскалённом песке, он двигался под обрамляемой тяжестью собственного тела. Наверное, стоило бы предложить ему наплевать с высокой башни на репутацию и эту чёртову карьеру — оно того не стоит. Но я заблаговременно знала, что он откажется. Скорее пошлёт меня куда подальше, нежели идею брести дальше, несмотря на непогоду, жар, холод, ветреность и пустынность в округе.       — Я не малое дитя, — стряхнув чужую ладонь с плеча и огрызнувшись, я сделала шаг назад, сведя брови к переносице.       — Так никто не говорил.       — Я знаю, что ты возишься со мной, потому что веришь в своё преимущество, ведь разруливать ситуации – твой конёк. На тебя давит общество? Наплюй. Пошли их на хер. В конце концов, взгляни в зеркало. — Развернув мужчину перед собой на сто восемьдесят, я впилась остриём ногтей в его плечи, стараясь удержать тело на месте: не поддаться вперед, чтобы ткнуть его лицом в отражение самого себя. До чего же раздражает. — Говоришь, что делать мне, как плохо мне, при этом не замечая до одури единственной, банальной истины. То, что останется до сих пор мне непонятным — какая, твою мать, муха укусила меня в тот момент. Он попал под разгоряченную руку? Да… Остался ли Минхо виноватым? Совершенно точно нет. Он не виноват в моей вспыльчивости и прямолинейности, погубившей меня в прошлой жизни, хотя половина того, что я сказала, являлось жестокой, режущей до опилок мозжечок правдой. Будто выйдя из транса эмоций, взявших надо мной вверх, я отпустила Ли Ноу из своей цепкой хватки, отпрянув к стенке назад. Сердце готово было разорвать грудную клетку и выпрыгнуть из рёбер и груди. Я чувствовала, что больше не одна в этой комнате: в мою сторону было направлено несколько встревоженных пар глаз. Шесть, восемь?.. Сейчас уже не вспомню. Они не моргали и никуда не девались — просто высверливали огромную дыру. Будто знали, что он — не я. Все знали. Всё знали. Я так громко кричала?.. Как же так…

***

      Наверное, здесь это называется панической атакой; когда дыхание спирает, в ушах звенит, ты дезориентируешься в пространстве и перед собой видишь лишь блеклые очертания силуэтов. Свет, мысли — всё это теперь в контрасте, потому что первый – чересчур яркий, прожигает глазное яблоко, а второе душит и не даёт вниманию переключиться на посторонний шум вокруг. В дуэте они — смерть, если не суметь выбраться из её костлявых лап.       — Мне нельзя брать рест, Хён… — придерживаясь о стену в окружении медиков, словно молитву я повторяла одно и то же из раза в раз.       — Обсудим это позже, — закинув мои ослабевшие руки к себе на плечи и талию, Минхо расторопно дал какие-то указания врачам, скрывшись со мной в проходе у лестницы и лифта в коридоре, ведущим к выходу из больничного отделения. Меня слегка потряхивало от изнеможения и нарастающей тревоги из-за неизвестности. Хотелось домой. Хотелось поспать. Хотелось вновь проснуться собой; хотя бы поделиться с кем-то всем, что гложет вот уже вторые сутки. Но я отныне здесь одна, — без поддержки, без близких рядом, — и это душило. Руки, крепко удерживающие шею и оставляющие на ней гематомы от разрушительных прикосновений; они сжимали настолько сильно, насколько это было возможно.       — Куда мы… направляемся?..       — К моей машине. Тебе нельзя оставаться в больнице, это поднимет шум. Единственный из нас двоих, кто по-настоящему трезво мыслил и смотрел на сложившуюся ситуацию здраво, определённо был Минхо. Я действительно пока не разбиралась в жизни медийной личности и не понимала, почему же парень не захотел оставить меня на сохранении в медицинской палате, — так, казалось бы, было лучше для всех. Но не для айдола, чья жизнь извечно в положении под прицелом камер и светодиодных бликов. Тогда я промолчала; интуитивно согласилась с ним, хотя затаила обиду на выбор, граничивший между «хочу» и «надо». Ли Ноу отдал предпочтение второму, как, собственно, делал всегда, если речь заходила про работу и взятие ответственности.       — И… насколько долго мы будем скрывать мою амнезию?.. То, что я растерял навыки в танцах и пении.. я никчёмен на сцене. — В горле пересохло от собственных сказанных секунду назад слов. Слух резал охрипшие связки, более не принадлежавшие певцу, а сквозь прослойку эпидермиса теперь чувствовалась мокрота костей. Минхо опустил голову, расслабил плечи и взглянул на меня. Я испугалась: боялась увидеть льдинку в его ореховых глазах, которая порезала бы нить доверия, только-только образовавшуюся между нами; боялась осуждения и гнева; боялась правды. Но он лишь беззлобно улыбнулся, хлопнув разок по макушке, растрепав копну без того непослушных прядей.       — Станцуешь завтра для меня на репетиции, потом поговорим.