angels are not about heaven

      И если бы мнение Бомгю, как самого главного страдальца, по его скромному мнению, учитывали, то сидел бы он сейчас вместе с Тэхёном в недрах библиотеки при академии, потому что она самая большая и древняя в раю, рыская в архивах и старинных летописях, чтобы найти выход из ситуации в проверенных временем источников. А не просиживал штаны, которые к тому же не грели его щуплую фигуру, потому что тоненькие и льняные, в обшарпанной и холодной съемной однушке-студии Ёнджуна, который кидал на него взгляды, полные сомнения, и на контакт идти не шибко хотел. — Я в любом случае не смогу тебя покинуть ближайшие месяца два, поэтому поговорить нам придется. — не выдерживает ангел, укрываясь крыльями еще сильнее.       Не привык он к такой температуре. И кто только додумался выкрутить солнце на минимум? Не то, чтобы в раю ночи светлее были, но, по крайней мере, тепло было всегда, и перья дыбом не стояли. А Ёнджун приспособился уже наверняка. — С чего ты вообще взял, что я в твоем феноменальном грехопадении виновен? — открывает рот Ёнджун, после того, как выслушал не одну пламенную речь в свой адрес. Ах, если бы приятности какие говорил этот ангел так называемый, а то сквернословит так, словно не один круг в аду отмотал. — Ха, он еще спрашивает! — вновь нахохлившийся Бомгю с вздыбленными перьями, был похож на самого настоящего… — Ты прям как петух сейчас, хотя нет, без хохолка, значит, курица. — гостеприимства ему не занимать, но и квартира эта и не его вовсе, поэтому Ёнджун даже и не старается что-то предпринимать и подстраиваться под капризного пернатого пацана, упавшего с неба.       Его жизнь из сплошной трагедии приобретает нотки комедии и каплю абсурда. Ну так, чтобы не заскучал совсем в этой серой промозглой безнадеге. — Ты только хуже делаешь, хотя, в моих глазах, Чхве Ёнджун, тебе падать уже некуда. Дно пробить успел, пока я был наверху. — фырчит Бомгю, расправляя, наконец, плечи, складывая крылья, чтобы, извините, бедного, на курицу не был похож. Этот Ёнджун еще и грубиян, дожили. — Если ты ангел хранитель, тогда объясни мне следующее. — серьезности в Ёнджуне заметно прибавилось, может он-таки нашел в ситуации каплю здравого смысла или вовсе устал выслушивать в свой адрес обвинения во всех смертных грехах. — Почему я не ощущал никакой небесной поддержки, нет, знаешь, я не прошу пару миллионов, свалившихся на голову, хотя не отказался бы, правда. Но можно было попытаться сделать этот кошмар чуть лучше? Мне живется, мягко говоря, паршиво, а теперь еще и лишний рот в твоем лице появился, ты что ешь вообще? — Ем? — хлопает своими большими, обрамленными длинными ресницами глазами Бомгю. Будто это сейчас так важно.       Живот еще не урчит, а значит, потерпеть можно, с Чхве Ёнджуном и не такое терпел же, верно? — У меня сейчас туго с деньгами, поэтому разносолов и изысков нет, а ты вряд ли выйдешь на улицу с этим… — парень неловко указывает на два белых крыла за спиной Бомгю, размеры которых были весьма внушительными. — Не будешь же ты голодать два месяца? Или вы не едите вообще? Извини, я без понятия, как у вас все устроено, до сегодняшнего вечера я был ярым атеистом и смеялся с тех, кто советовал мне помолиться на удачу, а теперь с тобой разговариваю. Странно это все, понимаешь? А ты еще и злишься на меня не пойми за что.       Может, он пытается призвать в Бомгю чувства стыда и сострадания, которое у ангелов вообще по венам бурлит, вытесняя кровь. Но это ведь Бомгю, а он совсем не мягкотелый, наверное, и правда бракованный, раз после десятка лет, потраченных на обучение так и не смог понять, в чем заключается смысл его ангельской жизни.       Хотелось в тепло и увидеться с лучшим другом. Знает ли тот, где сейчас пропадает Бомгю?       Он ежится и замечает проскочивший табун мурашек на своей бледной фарфоровой коже. Ёнджун, кажется, видит аналогичную картину, поэтому, тяжело вздохнув, подымается на ноги и кидает ему клетчатый плед с кровати. — Мы с тобой связаны тонкой, невидимой нитью, — сдается Бомгю, решая разжевать все для человека тщательно, все-таки тот не виноват в своем незнании, он же и знать не должен. — Знаешь, я должен чувствовать тебя, чтобы в случае чего предостеречь или смягчить столкновение с бедами, настигнувшими тебя. Но я не думал, что мне дадут такого, как ты. Я отпахал, как проклятый, и после двенадцати кругов в академии получил самый блестящий и красивый нимб. А мне досталась такая проблема. — Бомгю с меньшим гневом вновь сканирует фигуру Ёнджуна, сталкиваясь, наконец, с темными, как два омута, глазами. — А насчет еды, да и других физиологических потребностей мы с вами, людьми, особо не отличаемся. — То есть ты должен был помогать, но масштабы возникшей проблемы завели тебя в тупик, поэтому ты начал винить во всем меня?       И теперь Бомгю не смешно. Он даже перестает на мгновение злиться и бурить взглядом озадаченную физиономию человека.       Но ведь.       Если задуматься, то Бомгю тоже страдал.       У них все взаимно.       О-бо-юд-но.       Стоит сложить крылья и сдаться, вернуться наверх, в облачное царство, сесть на поляну под единственную тучу и промокнуть хорошенько, может, хоть вода святая дурь вымоет. Поддаваться и соглашаться с Ёнджуном не хочется даже про себя, проигрывать ангел не любит, но давить и ломать не умеет в силу своей светлой сущности.       Лучше промолчать пока. Он ведь так и не знает ничего толком.       Ёнджун протяжно зевает, прикрывая своей большой ладонью рот. Рука Бомгю на его фоне казалась куда меньше и тоньше. Все-таки от ангелов физическая сила никогда не требовалась, ведь они - воплощение изящности и чистоты, поэтому не утруждались тренировками, а тяжелые талмуды в библиотеке в руках не носили — те левитировали рядом. — Из-за того, что ты плохо спишь и недоедаешь, я тоже становлюсь похожим на труп. — Бомгю находит способ, чтобы ловко увернуться от серьезного разговора, на который, если вспомнить, настаивал он сам. — Ложись спать и мне постели, а то пол холодный и твердый.       Ёнджун не отвечает, но начинает суетиться с постельным бельем. Поглядывая искоса на ангела, отдает ему подушку, что лежит на небольшом дырявом диванчике, и кивает на свою кровать - ложись, мол. А сам уходит в душ, хлопая напоследок дверью.       Бомгю засыпает под шум воды за стенкой и, кажется, на периферии сна и яви, когда его ангельское сознание уже было на грани помутнения, он слышал тихий, приглушенный водой всхлип, а потом еще парочку. Сердце неприятно кольнуло, пронзая все тело, но с места он так и не сдвинулся.

***

      Утро вечера мудренее.       И кто вообще так сказал? Надо же было ляпнуть такую бурду, чтобы теперь люди использовали эту фразу после неудавшейся попытки прошедшего дня. Новый день чем провинился, чтобы тоже проходить все это?       Бомгю проснулся неприлично рано, привык за это время к сбивчивому и неспокойному сну Ёнджуна. Тот мог подрываться за ночь по нескольку раз, а мог и вовсе не ложиться, из-за чего Бомгю на небесах хотелось на белоснежные гладкие колонны во дворе общежития лезть. Режим сбился наглухо.       Сев в кровати, не расправляя крылья, которые окутывали его тело под одеялом, создавая дополнительное тепло, Бомгю столкнулся с пристальным взглядом Ёнджуна, изучающего его спящего.       Он, видимо, напугался даже похлеще Бомгю, поэтому, когда понял, что в ответ на него вылупились выразительные ангельские глаза, он вздрогнул и даже назад попятился с перепугу. Есть что-то в этих очах неземное, выдающего его нечеловечью сущность с потрохами. А потом белоснежные перья, выглядывающие из-под одеяла, напомнили Ёнджуну о том, что стоит все-таки сходить и провериться у специалиста, не могут же мальчики крылатые вот так просто на других мальчиков, только уже без крыльев, падать. — Мне это не приснилось. — тихо заключает Ёнджун, протягивая руку к кончику изящного крыла. — Могу я…?       Бомгю спросонья понимал мало, а прибавив ко всему прочему стресс и все эти пертурбации меж небом и землей, то сейчас он чувствует себя слишком уж потеряно. Вот и неясно, становится потерял ли он бдительность или дал Ёнджуну свое ангельское благословение, но на просьбу парня кивнул, а затем почувствовал легкое прикосновение.       Крылья Бомгю, словно созданные из утреннего тумана и света, свободно простирались за его спиной. Каждое перо было как нежный штрих на холсте, переливающееся солнечными бликами, словно в них запечатлена вся бесконечность небес. Края крыльев отливали серебром, а ближе к основанию сводились в чистый белый.       Каждое душевное движение Бомгю чувствовалось в его крыльях, как будто они были продолжением его самого, причем отражали его радости и печали, страхи и надежды. Когда Ёнджун коснулся перьев, в воздухе повисло ощущение близости, как будто воедино сливались их судьбы, и всё, что остается — это молчаливое понимание между ними. — Так, заканчивай. — Бомгю внезапно прерывает их коннект и мотает головой чему-то своему. — Мне нужно в ванную комнату.       Ёнджун будто выходит из транса, провожает взглядом ангела, идущего по его холодному полу босыми ступнями.       Надо же, кажется он понял о какой связи говорил этот небесный юноша. Только вот… — Постой, — окликает он его перед самой дверью в ванную. — Ты говорил вчера про нимб. — Да, говорил. — он явно не понимает к чему клонит человек, поэтому распахивает дверь, стоя в пол оборота к Ёнджуну. — Красивый да?       Ответить Чхве не успел. Сразу понял почему вода из раковины так и не заструилась и почему вошедший в ванную комнату паренек резко замолчал.       Ёнджун, если честно, не особо-то и понимает что в таких ситуациях надо предпринимать, поэтому решил дать ангелу время побыть наедине с собой и чертовым зеркалом, в котором отражался очаровательный белоснежный юноша без сверкающего нимба над головой.

***

      Шкворчащая сковородка на маленькой газовой плите доверия ангелу не внушала. Бомгю вообще-то испытал горе потери минутами ранее, нимб для ангела — важная вещь, хоть и не несет в себе что-то сверхнеобходимое, зато отличает их от людей. От Ёнджуна, например, который перемешивает в этой самой сковороде то, что нашел в своем скромном холодильнике. Чем богаты, то и кушайте, как говорится. — А есть что-нибудь другое?       Бомгю с палочками в руках, которое вот-вот норовили выпасть из-за неправильной позиции, с сомнением осматривал свой завтрак, о котором слезно молил Ёнджуна после того, как вернулся обратно в комнату. Он даже не плакал, ни слезинки не пролил смотря в зеркало, где перед ним предстал уставший парнишка без прежнего блеска. Ёнджун зато выглядел таким виноватым, будто это он нимб этот несчастный в воздухе растворил.       Бомгю ведь не такой гад на самом деле, ясен пень вины человека в сложившейся ситуации нет. И в том, что Бомгю сейчас сидит и перебирает яичницу с овощами из пакетика с заморозкой, отделяя от «съедобной» еды кусочки помидоров. — Нет, другого нет. — Надеюсь я не задержусь тут, — вдыхает Бомгю, пережевывая белок. — Даже мотивация разбираться в твоих бедах появилась — трапеза за этим столом мне не по душе. — А мне другая не по карману, ничего личного. — хмыкает Ёнджун, хватая отложенные на край чужой тарелки помидоры, отправляя их в рот. — Нефиг было влезать в долги. — Так я и не влезал. — сердито выдает Ёнджун с вызовом смотря на наглого собеседника. — Если бы не мой чертов папаша, то я бы тоже не жил в этом гадюшнике и не слушал бы упреки со стороны хозяйки квартиры, что я с арендой задерживаюсь. Я зарабатывать не успеваю, а теперь еще и тебя кормить привередливого надо. — Прости.       Да ладно, Бомгю, это все на что ты способен? И где хваленная ангельская сострадательность и милосердие? — Ничего, ты же не знал, да и не скинул бы ты мне пачку денег с неба, я знаю. — смеется Ёнджун, а ангел дивиться этой его чертой. Все так паршиво, а он и не жалуется. — Чай будешь? — Буду.       Отсутствие нимба придавало его облику странную блеклость, как будто святость забылась на мгновение, уступая место простым человеческим радостям.