azure shores

Пламенеющий закат, окрашенный в цвет рубиновых камней, сменился тёмным полотном, на котором рассыпались небесные бриллианты – мерцающие звёзды. Сегодняшняя ночь в поселении казалась непривычно тихой, как будто обитатели густых джунглей временно покинули огромный остров. После прилюдного наказания Карло, народ молча рассеялся по бунгало, не став сердить бесконечными расспросами и без того взвинченного Чонгука. Людей интересовала дальнейшая судьба итальянца, однако они решили со всем повременить, тут же усыпив любопытство и дав лидеру племени возможность успокоить сердце и душу в объятиях любимого человека. У Чона были непростые дни. Он действительно заслуживает сытного ужина и долгожданного отдыха, пускай всего-то до наступления нового июльского утра, так как длительных отпусков у вождей, как вы понимаете, не бывает. Нельзя сказать, что островитяне испытывали сильное недоумение, когда по вине некоторых недовольных лиц Аклинс окончательно покинуло непоколебимое спокойствие. Не в этот день прежде дружная община раскололась на большое количество фронтов. В данном случае Этерио – один из катализаторов, но никак не главный виновник нестабильности в поселении. Просто какую-то часть мирного народа острова изрядно утомили некоторые традиции, к которым они всегда относились уважительно, временами даже чересчур, но принуждение вождя Нерея жениться не по доброй воле считали несправедливостью, поэтому долго-долго протестовали во имя любви, называли приверженцев иной точки зрения бесчувственными дикарями… Да уж, необычное явление среди обитателей отчуждённых земель. По другую сторону барьера оказался всякий, кто твердил о надобности сохранять устойчивые законы, до последнего отказываясь от каких-либо изменений. — Нам, чурбан ты бессовестный, в скором времени отправляться в потусторонний мир, а этим влюблённым из-за решения старейшин до конца их жизненного пути страдать? Оба, конечно, мальчишки, но кто тебе сказал, что в любовных делах важен пол? — сетовала на супруга пожилая женщина, зыркая на него так, что конечности могли запросто оледенеть. — Дорогая, тебе стоит перестать с головой погружаться в те сентиментальные романы, — одному из старейшин и кусок еды в горло никак не лезет, когда любимая жена подобным тоном ведёт беседу. — Ты взгляни на несчастных ребятишек, разуй свои уставшие глаза, — кивнула недовольная супруга сначала в сторону Тэхёна, сравнив того с бледным мухомором из-за нездорового оттенка кожи и вздохнув, а после этого перевела взгляд на молодого вождя, который восседал во время ужина в центральной части острова возле Анакаоны, изредка отвлекаясь на разговоры с «потенциальной» невестой. — Сердечко-то не ёкает, кровью не обливается? А знаешь подлинную причину, милый? У тебя его, скорее всего, и не обнаружится! — вдруг зашипела, отобрав у мужа вечерний перекус. — А каким образом я, семидесятилетний хромой старик, сумею повлиять на решение абсолютно всех старейшин? Дорогая, сжалься надо мной… — мужчина в возрасте продолжает борьбу за порцию свежей рыбной похлёбки, перетягивая глиняную тарелку на законное место, поближе к себе. — Фантазируй и действуй, чурбанушка, — выделяет почти ласковое обращение одна из многих неравнодушных. Так и пролетал день за днём на Аклинсе. В оживлённых спорах между супругами, тётушками и дядями, кровными братьями и сёстрами постепенно рождалась истина и новая необходимость что-то скорректировать в правилах, издавна неизменных. Немало островитян очень положительно относились к Этерио и его пребыванию среди них. Именно как к добросердечному человеку, пускай и закрытому в себе, а не возлюбленному их лидера. Племенному народу точно был по душе этот любопытный парнишка, перенимающий у местного лекаря ценные знания о врачевании, умело сражающийся на кинжалах и рассказывающий истории о путешествиях в юные годы по всему земному шару. А дети не прекращали толпиться косяком рыб около Кима, от восторга неприлично разевая рты. Были и единицы, явно точившие зуб на нарушителя привычного порядка, но из-за Чонгука – того самого карманного Цербера – опасались как-либо навредить или близко приблизиться. Возлюбленный Нерея оставался неприкосновенен для чужих ручонок даже без кораллового браслета на запястье, а его благополучие и гарантированную безопасность сохраняли нерушимые законы аклинсов. И, само собой, Чон. Одно поползновение в сторону его любимого человека – и мужчина в тот же момент оказывался возле Тэхёна, закрывая сокровище архипелага широкой спиной. Он не всех недругов смог вычислить, поэтому действовал более осторожно, оберегая того, кто ни при каких обстоятельствах не должен пострадать. Сам себе дал священную клятву, ожидаемо гласящую: «Пока я дышу, Этерио остаётся под моей защитой». Так было, так есть и так будет. Что же насчёт рыжеволосого художника в единственном экземпляре… Чимин впервые не торопился лететь на крыльях ночи в бунгало Юнги, не намереваясь (до вежливой просьбы покинуть одно «семейное гнездо») отлипать от вымотанных тяжёлыми событями Тэхёна и Чонгука. Какая же реальная причина скитаний по чужой обители? Высокая, с тёмной шевелюрой на голове, до боли в сердце знакомым Паку именем, прибывшая побеседовать со старшим советником с глазу на глаз. Чон Хосок. Самодостаточный мужчина, если доверять словам вождя, перешагнул порог этого дома ещё несколько часов назад, воспользовавшись гостеприимством владельца бунгало. И Чимин ясно слышит, практически бесшумно приоткрывая входную дверцу, что никто из собеседников в ближайшее столетие не планирует прерывать плодотворный диалог. Парень, задетый до глубины своего любящего сердца, поджимает пухлые губы в тонкую полосу и врывается в просторное помещение слабым ураганчиком, застав своего бойфренда в компании любви всей его короткой жизни. Верно-верно, бывшей, но вырвать с корнем из головы и остальных внутренних органов первую любовь, согласитесь, тяжело. Равносильно попыткам вытравить в общежитиях надоедливых тараканов. Экс-возлюбленные, кажется, приятно проводили время вместе, медленно, как сомелье-дилетанты, распивая алкогольные напитки из круглосуточного «бара» приближённого вождя. Вот же многосерийная мыльная опера. — Доброй ночи, Юн, — Пак собрался улизнуть со скоростью света, уверенной походкой направившись не в спальню Юнги, а в соседнюю комнатушку. — И Вам, господин Чон, — выдавил из себя напоследок. Взрослый мужчина облачён в не особо длинные белоснежные шорты, едва-едва прикрывающие колени, и полосатую рубашку свободного кроя. А Пак всё это время неверно предполагал, что первый заместитель мэра ни на миг не разлучается с льняными костюмами. — Чимин, — нахмурился слегка охмелевший Юнги, пальцем указав на собственную дверь. Ему не понравилось то, что его парень пожелал ускакать зайцем в сторону другой спальной комнаты, вход в которую стоило заколотить массивными балками. — Доброй ночи, — снова повторил недавно сказанное и захлопнул единственное деревянное спасение от скандальных выяснений отношений, не обратив должного внимания на хмурость старшего советника. Это кто ещё должен кукситься? Этот опытный дегустатор спиртного додумался пригласить своего яхонтового бывшего в их бунгало, не посчитав нужным посоветоваться с Чимином, который тоже являлся вполне полноправным обитателем здешних комнат, а не просто мимо, как говорится, проползал. Они договаривались коллективно принимать компромиссные решения. И к чему это привело в конечном итоге? — Твой парнишка? — Хосоку искренне захотелось разузнать не исключительно о рабочих делах, но и о романтических связях. Мужчина, откинувшись на спинку плетёного кресла, пристально разглядывает сидящего на диванчике Юна, словно с ног до самой макушки сканируя человека, и приходит к неутешительному лично для себя выводу… Его дьяволёнок, обитая на данном клочке суши, стал краше, как будто расцвёл, находясь на приличном расстоянии от своей первой любви. Или, может быть, Чон просто соскучился по определённой персоне и их прикосновениям. До зудящих кончиков пальцев. — Мой, — после нескольких глотков чаша в руках пустеет и опускается на невысокий столик. Юнги до сих пор непривычно озвучивать вслух подобного рода откровенности. — Весьма и весьма симпатичный, — с каплей неподдельной печали признался Хосок. — Ты действительно счастлив? — Счастлив. — А со мной, если по секрету, был? Они, честное слово, абсолютно противоположные личности. Настолько контрастные, что поневоле вспыхивает желание сравнивать бывших партнёров с Тихим и Ледовитым океанами. Как им удалось поладить – одна из величайших загадок нашей Вселенной. Даже Альберт Эйнштейн, задумчиво почесав подбородок и взглянув на когда-то влюблённую парочку, назвал бы квантовую запутанность менее шокирующим явлением. — Ответ тебе известен. «Ты знаешь, что каждый из нас испытывал беспредельное счастье. В основном. Периодически. Когда мы не скандалили на повышенных тонах. И я неистово любил тебя, а ты, идиотина, посмел изменить мне с первой встречной, тем самым добровольно предав меня». — Юн… — А вот этого не надо, Хо, — пресекает начало любовных тирад. — Я-то прекрасно осознаю своим работающим котелком, что за твоим бессмысленным лепетом последует. Ты напросился ко мне на уютные посиделки перед ночным отдыхом? Я их с радостью организовал, поскольку больше не держу на тебя зла или что-то в этом духе. В радушной встрече нет скрытого подтекста, как и нет того, что нас ранее прочно связывало. Ни грамма любви во мне не сохранилось, Хосок. — Мне здесь больше нечего ловить, да? — невесело усмехнулся Чон, желающий услышать противоположный собственным догадкам ответ. Принудительно разрывать невидимые нити всегда болезненно для влюблённого сердца, уходить без возможности вернуться и на что-либо повлиять – тем более. До крупной дрожи в теле хочется поставить в данной истории не точку, что обязательно послужит символом предсказуемого конца, а запятую или многоточие, чтобы оставалась хотя бы малейшая надежда на общее будущее. — Больше нечего. — До сих пор не верится в это, несмотря на то, что пролетело вполне достаточно времени для осознания моего положения, — Хосок медленно встаёт с кресла и вопросительно глядит на Мина, словно между экс-возлюбленными происходит невербальное общение. Мужчина вымаливает разрешение на сокращение расстояния до жалких сантиметров. В последний раз. — Хо, нашу тесную связь нельзя назвать примером для подражания. Мы из года в год отравляли друг друга, используя колкости вместо губительного яда, душили больной любовью и нарекали это щедрым подарком судьбы, а на деле чем всё завершилось? Глубокими шрамами на сердцах и сотрясением мозга, — кивает, позволив приблизиться к себе. Чон в то же мгновение подходит к любимому человеку, самую малость наклонившись, и прижимается губами к светлой макушке, вкладывая в настолько невинный поцелуй все неозвученные извинения и, по правде говоря, прощаясь. Ещё увидятся, потому что дела союзных островов никто не отменял, но именно сегодняшней ночью они расстаются не так, будто кто-то из них отправляется на другой край света. Нет, конечно, всё значительно труднее. Они помещают все воспоминания в пыльную коробочку, запирают её на сотни и тысячи замков, оставляя совместное прошлое далеко позади. Там, где оно обязано находиться, чтобы прожитые в сожалении периоды не беспокоили настоящее, сильно влияя на человека и окружающих его близких людей. Чтобы у будущего был мизерный шанс на счастье. На любовь, в конце концов. — Бунгало Айми свободно, заночуй там и выдвигайся на Лонг-Айленд. Мы надеемся на содействие в некоторых вопросах. Гук, аклинсы… и я. — Береги себя, дьяволёнок. Хосок не видит смысла вынуждать симпатичного рыжеволосого паренька лишний раз нервничать до покусанных губ. По этой причине, оглянувшись перед выходом из помещения и пытаясь отпечатать взгляд безразличных, увы, глаз на своей сетчатке, покидает берлогу главного дегустатора с довольно-таки паршивым настроением. Никаких громких скандалов, чего стоило ожидать спустя долгие годы переваривания некогда страстной любви, а как следствие душевного разговора – всего-то вдребезги разбитое сердце. Вновь. Хосок забирает с собой тягостные и сладостные воспоминания, которые будет бережно хранить до последнего вздоха. А Юнги чувствует себя… хорошо? Слово тривиальное, не такое уж красноречивое, но наиболее точно описывающее его нынешнее состояние. После предательства самого родного душе человека, надо признаться, он сумел пережевать затаённые обиды и отпустить первую любовь. Это, знаете ли, дико приятно. У Мина был тернистый путь, не менее сложная адаптация к жизни среди племенного народа, но некий Пак Чимин умело скрашивал будние деньки ворчливого дегустатора. Порой, кстати говоря, в прямом смысле «скрашивал». Руки Пака, регулярно испачканные в художественных красках, всегда тянулись к старшему советнику, невзирая на его вспыльчивый характер, изредка приводящий к целой катастрофе в их дружеских – на тот час – отношениях. А с течением времени Юнги, этот тугодумный человек, вдруг осознал, что Чимин – его драгоценный подарок, за который следует ухватиться всеми конечностями и не отпускать даже под угрозой лишиться головы за однополые отношения, если тот, конечно же, желает находиться рядом. У творческих натур немного другое мышление, иные взгляды на окружающую среду и поразительная внимательность к мелочам, поэтому они могут отыскать прекрасное в простом, подарив местами блёклому миру необходимую красочность. Художник Пак – то самое прекрасное, невероятное, изящное. Мин с давних пор считал его произведением искусства, мысленно сравнивал с цветущей сакурой, но не притрагивался к нему так, как касаются ангелов демоны, намеревающиеся переманить светлые души в тёмное царство. Приближённый вождя приписывал себя к тем личностям, которые не заслуживают подобного человека, словно Юн своими грехами замарает чистосердечного Чимина. Но никакой идеальности не существует, помните ведь? В белом окажутся вкрапления чёрного, в чёрном же – белого. По всем законам равновесия Вселенной. «Кому эта неуверенность сдалась, когда время стремительно пролетает мимо?» — порассуждал Мин Юнги и прильнул к пухлым губам «друга» в восточной части острова. Внутренний голос дело говорил. Двуспальная кровать Пака проминается под тяжестью ещё одного тела. — Хюррем-султан, — пьяно прохрипел почти на ухо и уткнулся своим наглым носом в спину Чимина, ощущая чужое напряжение. — Ты что, уже спишь? Парень громко-громко вдохнул и выдохнул, когда пронырливая рука советника оказалась под мешковатой футболкой и начала оглаживать его живот по часовой стрелке. — Я, кажется, запретил меня так называть. — А как иначе мне достучаться до надутого тебя? Пригрозить скосить твой ценнейший палисадник? — Ты не посмеешь… — О, ещё как посмею, — усмехается Юнги в затылок Чимина и ластится поближе, намертво прилепившись к главному растениеводу Аклинса. — И я незамедлительно отрежу твоё мужское достоинство, — фыркнул художник-огородник. — Оу, — у Мина перед глазами замелькала кошмарная цветная картинка: его невинный сосед схватился за острый кинжал и… Сплошная жуть не для слабонервных. — В этой ли жизни прекратишь дуться? Сглупил я, каюсь и повинуюсь, однако ты мог бы всего-то разбить столовую посуду и, к примеру, яростными проклятиями прогнать Хосока из нашего бунгало. — Это не в моём стиле. — В меня бросался глиняными тарелками, а он что, вовсе не достоин такого дружелюбного приёма? Чимин, — шепчет на грани слышимости, — я ведь дал тебе понять, что мои намерения вполне серьёзные, а чувства к Хо канули в небытие. Ну… Прости, ладно? Стоило предупредить о его визите, но мне это было жизненно необходимо. Поставлена жирная точка, понимаешь? Чимин-то понимает, поскольку он не дурачьё, не использующее голову на плечах по прямому назначению. Просто парень, вопреки «у меня всё превосходно, здорово, чудесно», был донельзя растерян ещё с того рокового момента, когда столкнулся с Хосоком в Главном доме. Только-только реальность стала более-менее налаживаться, постепенно складываться в законченный пазл, требующий второй фрагмент от старшего советника, а отношения с Юнги выстраиваться во что-то гармоничное, без споров по пустяковым причинам. Отныне – всем вероятным конкурентам на заметку – местный художник ни за какие богатства архипелага не разлучится с близким товарищем-любимым. — Я приревновал, — секунды, растянутые, по ощущениям, до целой бесконечности, ушли на то, чтобы развернуться чрезмерно недовольным лицом к подозрительно умиротворённому Мину. Теперь появилась возможность лицезреть шкодника прямо перед собой. — А я ежедневно испытываю ревность к твоим ухоженным грядкам… Они, если умудрился не заметить, отнимают у тебя предостаточно времени, да и смотришь ты на них чересчур влюблённо, — старший советник безбожно дурачится, при всём этом театральном представлении наигранно хмурит брови, профессионально соскальзывая с предыдущей темы, не желая омрачать эмоциональные сутки ещё и бурной руганью из-за экс-возлюбленного. — Ты дурак? — По мне не видно? — Видно. И не исключительно подтверждённый «диагноз» Юнги. Подул ветер перемен, о котором Пак ранее и фантазировать не посмел бы. Приближённый вождя выкладывается на полную силу, чтобы свести к минимуму их недопонимания, а Чимин… невероятно сильно любит и старается далеко не отставать. Купидон потрудился на славу.

☀️

Утро нового дня

Менсия открестилась от предстоящей свадебной церемонии и завидного супруга в лице молодого вождя Нерея. По убедительной просьбе Чонгука. А на твёрдость её убеждений, чего утаивать правду, заметно воздействовали искренние чувства необычной пары Аклинса. Девушка могла быть более категорична в решении данного вопроса, но она посчитала нужным и правильным уступить Этерио его законное место. Ох, когда несостоявшиеся супруги явились с неприятной вестью в бунгало отца Чона, старейшина Каонабо, находясь в состоянии исступления, едва ли не разорвал в клочья сына, яро отстаивающего право на вольный выбор партнёра. Так случилось, что приведённые аргументы отца больше не имели ни многотонного веса, ни колоссального влияния. Слова, сказанные под руководством негативных эмоций, задевали молодого вождя за живое, с немалой силой терзая его внутренности, но внешне это никаким образом не проявлялось. Непоколебимая верность и ощутимая поддержка многих островитян ещё сильнее подпитывала непреклонные намерения Чона, как бы тот ни чтил племенные законы и обычаи. Мужчину, пусть он не смел просить о понимании однополой любви, подбадривал народ, так как «воля твоего влюблённого сердца, наш вождь, нисколько не порочна, а об искренности диковинного для аклинсов союза будут слагать удивительные легенды». Тогда по какой же причине именно близкий человек, мнение которого на весах могло перевесить собственные мысли, намеренно отворачивается от него ради – только задумайтесь – сохранения традиций бракосочетания лидеров? Несколько столетий назад несоблюдение элементарных правил каралось не слабее, чем предательство вождей. В нынешней реальности всё иначе. Современное, как щебечут коренные жители Лонг-Айленда, племя готово к постепенным переменам. — Я не представляю без него полноценной жизни, отец, — признался в ночи Чонгук, глядя прямо в глаза разгневанного Каонабо. — Веди себя, сынок, как подобает мудрому вождю, а не по уши влюблённому мальчишке, потерявшему в водовороте чувств трезвый рассудок, — старик в тот же миг озвучил то, что от других его реплик не отличалось особой оригинальностью. Неприятно. — Веди себя, отец, как подобает достойному звания заботливого родителя, у которого на первом месте не стремление уцепиться через младшего ребёнка за отголоски былого правления, а благополучие сына. С остальным, ты уж поверь, я разберусь самостоятельно. Хотя бы сделай правдоподобный вид, что я для тебя важнее чёртового всевластия. Как бы там ни было, как бы человек, привязанный и любящий своё семейство, ни отрицал ценность одобрения каких-либо решений родителями, всё равно, где-то в самой глубине сердца и души, теплится маленькая надежда на принятие его осознанных выборов. Той же звёздной ночью, вернувшись в бунгало после миллионной по счёту перепалки с отцом, Чон обнаружил в их постели сокровище архипелага, утомлённое чрезмерным стрессом, в ожидании вердикта Каонабо погрузившееся в царство сновидений. Мужчина прилёг под боком Кима, лишний раз не вдыхая кислород и мило осторожничая, чтобы резкими движениями тела не вынудить возлюбленного проснуться. Спустя несколько минут любования всё-таки дал себе разрешение на почти невесомое прикосновение к гладкой щеке юноши, словив себя на не вызывающей дикий испуг мысли: «Бразды правления, мирное проживание на Аклинсе в кругу большой семьи, ежедневные пробуждения с восходом солнца, изнурительные тренировки, туманные настоящее и будущее… Всё это без тебя, лазурный, не имеет такой огромной значимости. Нет, не совсем верно выразился. Без твоего присутствия поблизости, Тэхён, мой внутренний мир словно заброшен, знаешь, как забытый мастером эскиз причудливой татуировки. Словно чего-то ключевого не достаёт. Словно я, если пораскинуть мозгами, лишь безэмоциональная человеческая оболочка и, как ты прежде в сердцах обмолвился, чёрствый сухарь. Ты – удачное завершение меня, а я – тебя. Ты – мой береговой маяк, не позволяющий затеряться в пучине безразличия, а я – навеки твой надёжный тыл. Слышишь, мой мальчик? Я, как выяснилось, без тебя неполноценный, сломанный, оледенелый, а ты, как мне стало известно в течение прожитых с тобой бок о бок счастливых недель, являешься моим источником неиссякаемой энергии, поводом для регулярных улыбок до ушей и, разумеется, обладателем одного преданного сердца. Оно принадлежит тебе, Тэхён. Отныне и во веки веков. Да будет так…» Чонгук, как вы помните, не особо романтичная натура (это всё ещё полнейшая клевета). Он не силён в организации сюрпризов (правдивая, увы и ах, информация) и прочих приключений на задницу, однако мужчина умеет исправно использовать рот по назначению. Иными словами… Вести конструктивные диалоги и, вполне возможно, красноречиво формулировать мысли. На Кима эти безупречные навыки, к огромному сожалению, порой не распространяются. Чон, знаете ли, не похвастается опытностью в предложениях руки и сердца, отчего предпочёл слегка оттянуть неизбежное, чтобы настроиться на нужный лад и не проявить себя недостойно по отношению к человеку, заслуживающему наиболее романтичной просьбы стать супругом вождя племенного народа. Да и в планах Чонгука напрочь отсутствовало даже минимальное давление, потому что он, как и прежде бывало, предоставлял юнцу достаточно времени для сознательного выбора. Список приоритетов, на небольшой срок вытеснивший с пьедестала пункт с необходимостью похитить своё сокровище и отправиться на другую планету, пополнился менее приятными планами: урегулированием конфликтов и решением дел насущных, связанных с Менсией и негодующим народом. Череда событий привносила в бытие лидера аклинсов бездонное море проблем и предсказуемую нервотрёпку, поэтому свадебная церемония всё ещё не состоялась, чего не скажешь об откровенном диалоге с будущим, о Посейдон, супругом. Тот, никак морально не подготовившись к поразительным заявлениям, практически помер на месте, кому-то отдав даром душеньку и схватившись за выскакивающее из грудной клетки шокированное сердце… С Айми всё произошло без каких-либо долгих прелюдий и любовной лирики, а красный коралловый браслет возник на запястье женщины будто по щучьему велению. С Ким Тэхёном подобный сценарий и не рассматривается. Парень пожелает, чтобы весь этот бренный мир оказался около его – поистине прекрасных – ног? Чонгук организует исполнение данной просьбы по мере собственных возможностей, в самом лучшем виде. Поздней ночью ему заблагорассудится зажечь восковые свечи, тихонько, словно боясь потревожить тишину, спуститься с мужчиной в гостиную, чтобы усесться возле невысокого столика и трескать что-то вкусное? Чонгук не ослушается приказа. Лагуна в восточной части острова? Экскурсия по небольшой ферме, «интервью» с местным скотом, затем уверенное «Чонгук, кажется, вон тому пернатому – петуху – пора в окрошку, поскольку он хохлится на меня больше всех» и «сам ты живодёр, Чон»? Совместные тренировки? Просмотр излюбленных кинофильмов под открытым небом? Каменное сердце, обнажённая душа, короткая человеческая жизнь вождя? Что угодно, как угодно, где угодно. Всё для и ради Этерио. Для и ради их многообещающего будущего. Ранее казалось, что такая огромная концентрация чувств в организме случается лишь в детских сказках о долговечной любви между храбрыми принцами в литых доспехах и их принцессами, имеющими привычку напевать всякой животине душевные песенки. Что ж, людям свойственно ошибаться. И Чону радостно от того, что его прежние взгляды на романтические связи оказались ложными. Помимо позиции истинного скептика в сердечных делах, Чонгука никто, к несчастью, не обучал верному поведению в отношениях. Нет в мире бестселлера «Любить – это предельно легко. Пособие для чайников» в нескольких томах, который ты прочёл бы от корки до корки и смог бы огорошить близкое окружение и партнёра своими глубокими познаниями. Молодой вождь не всегда поступал разумно, привычно полагаясь лишь на себя, порой неосознанно причинял моральную боль молчанием, но чаще всего Чоном руководило желание защитить от всего на свете сами знаете кого, оградить от вероятных и вполне реальных проблем. …И заключить брачный союз со своим возлюбленным. — Родовыми старейшинами была рассмотрена настойчивая просьба вождя Нерея о возможности заключения священного брака с мальчишкой, — оглашает долгожданный вердикт один из самых старших мужчин, гордо восседающий на скамье. — Союз невозможен. Сплошное однообразие ответов. Осточертело до хруста крепко сжатых кулаков. Пока равнодушные старики шепчутся о всяком и разном, создавая иллюзию искреннего удивления, любящие сердца Чонгука и Тэхёна колотятся в унисон. Они пробивают, кажись, раздробленные учащённым сердцебиением рёбра. Оба ни в коем случае не сдаются, не вешают нос в смирении, потому что с первой попытки получить одобрение и не мечтали, и противятся принятому ещё давным-давно, вероятнее всего, решению. Не проходят вглубь помещения, словно в безобидный знак протеста, чтобы присесть на скамейку, заранее подготовленную для дебатов. Так и продолжают находиться около выхода, переплетать пальцы рук в ничем несокрушимый замóк. — Будьте стопроцентно убеждены в том, что я не прекращу созывать совет в Главный дом до моего последнего вздоха. Ежедневно все вы будете обязаны заявляться в данное помещение по первому зову и выслушивать бесконечные тирады о чувствах к моему избраннику. Сердце молодого вождя неизменно выбирает Этерио, а сердце юноши – Нерея. — Лидер племени аклинсов, по традиции наших высокочтимых предков, обязан обзавестись семейством, а в дальнейшем воспитать достойного должности вождя сына, который однажды сразится или без бойни унаследует венец силы и власти, — недовольно ворчит тучный мужчина. — Уважаемые старейшины, — снова уверенно вещает Чонгук, пока Каонабо не отводит сосредоточенного взгляда от тёмно-карих очей своего драгоценного дитя, — я вновь тороплюсь вам напомнить о том, что мой отец не смог бы зачать полноправного наследника. Не имея родственных связей с потомственными вождями, я смог усердным трудом, пóтом и кровью добиться благосклонного расположения островитян. Так о какой же вековой традиции идёт речь, старейшина, если цепочка оказалась прервана не по доброй воле предыдущего лидера? — крепче сжимает руку Тэхёна в собственной ладони, как будто изо всех сил старается изгнать из него практически осязаемый дискомфорт, мысленно окутывая юношу любовью. — Прекрати, — за настоятельной просьбой последовал короткий вздох Каонабо, а стук трости по деревянной поверхности вмиг привлёк к нему внимание присутствующих в Главном доме. — В данный момент ты, сынок, стоишь около края неодолимой пропасти. Вперёд шагнёшь – лишишься многого, не исключая из внушительного списка благорасположение обитателей. Этерио, — обращается к недовольному парню, — будь более благоразумен, нежели мой упёртый сын. — Что совет старейшин желает услышать? — Тэхён отчасти теряется в неясности чужих замыслов. Чего от него требуют? Возлюбленный лидера племени, напоследок нежно скользнув кончиками пальцев по руке Чонгука, отказывается от незримой защиты избранника, отпустив его ладонь и сделав несколько смелых шагов вперёд, чтобы предстать перед аклинсами в ином свете и впервые огласить мысли по поводу всего этого нескончаемого шабаша. Ким перестал отмалчиваться в случае торжества несправедливости (стремление к правосудию передаётся воздушно-капельным путём); прекратил прятаться подобно помойной и пугливой крысе за спиной любимого человека, а если кто-то угрожал их безопасности – по возможности давал решительный отпор. Но он, как и укравший его сердце вождь, бывает предельно честен и слаб лишь со своим ненаглядным. Только конкретному нахальному мужчине дозволяется стирать реки солёной влаги и слышать треск избитой маски «всё в порядке». — Вы считаете, что я посмею струсить после всего того, что нам с Нереем пришлось пережить за короткий срок? Не подумайте, ваша доброта нисколько не обесценивается или же забывается, но в действительности, если оставаться до конца откровенным, происходит одностороннее давление как на Менсию, так и на нашего лидера. И не секретно ни для кого, что большая доля негодования сосредоточена не в поселении, а в Главном доме. Неужели я не прав? — Не тебе, парнишка, влиять на ход событий, предопределённый ещё задолго до твоего рождения на белый свет, — вымолвил возмущённым голосом Макэйо. — А ты чего это в таком неуважительном тоне обращаешься к возлюбленному вождя? — наконец пробудился тот самый семидесятилетний старик, который недавно воевал с супругой за рыбную похлёбку. — Ишь какой! — А ты умолкни, — встревает в дискуссию относительно молодой старейшина, принимая сторону местного ворчуна, отца супруги Карло. — Ему умолкнуть?! — отзывается кто-то из совета, перейдя на более громкий визг. — Вас необходимо запереть в хлеву, чтобы вы не влияли дурно на окружающих. — Это нас-то?! — Вас, невежи, вас. — Союзу быть! — поддержал семидесятилетнего старика другой неравнодушный. — Чтобы молва о необычных предпочтениях вождя аклинсов распространилась по всему свету? Ещё чего! — рявкнул старейшина Макэйо. Все бесполезные споры на повышенных тонах сливаются в фоновые шумовые эффекты. Чон, посчитав нужным сократить дистанцию с Тэхёном, останавливается позади юноши ближе, чем следовало бы при таком количестве свидетелей их нежностей, и утыкается носом в тёмно-светлую макушку. Вдох. Следом за этим – выдох. Вдох… — Мной будет пройден старинный обряд, — Чонгук принимает, кажется, судьбоносное решение. Какофония голосов стихла, время в помещении внезапно замерло, а десятки ошеломлённых взглядов оказались устремлены на Чона. Мужчина, что стоит осознать всем обитателям здешних земель, готов пойти против отцовских запретов и большой семьи, затем способен воспротивиться каждому нелестному слову в адрес Тэхёна и принять весь физический или моральный удар на себя. Его бесценный мальчик не заслуживает пренебрежительного отношения. Чонгук не желает, если честно, причинять кому-либо вред, так как это идёт вразрез многому из его прежних убеждений, но за счастье, очевидно, придётся сразиться в бою, всё же чем-то пожертвовав. — Что ты… — у Каонабо в утомлённых очах вырисовывается бегущая строка, кричащая: «Окончательно из ума выжил?» — Ради одобрения нашего с Этерио брачного союза, — Чонгук словно прочёл мысли обеспокоенного отца, — я вытерплю даже все изощрённые пытки, раз уж иначе с советом старейшин мне не удастся договориться. Назад дороги нет. — Какие ещё пытки? О чём вы? — в Тэхёне пробуждается необъяснимая тревога, затапливающая в голове любые адекватные предположения и вызывающая искренний страх. — Всё под контролем, — коротко улыбнулся Чон, в успокаивающем обоих жесте любовно поглаживая чужую талию, на том же месте пристроив свои большие ладони. Стальная уверенность в тоне мужчины заставляет уверовать в это и Кима, но у парня лихорадочный ритм сердца не намеревается замедляться. — Тщательно подготовьтесь к испытанию. — Твой рассудок настолько затуманен любовью к Этерио? — Каонабо, временно усыпив неприкрытую злость на сына из-за его вечной непреклонности, заметил настолько ласковое отношение Чона к Тэхёну, с которого молодой вождь не постесняется сдувать микроскопические пылинки. Как и предыдущий лидер племени с Анакаоны. Она – его трепетная радость, Чонгук – родительская гордость, Этерио – крупная кость, застрявшая в горле? Нет, ошибочный вывод. Мужчина, заметьте, прежде не был яро против пребывания Кима на Аклинсе, о чём во всеуслышание заявил во время обсуждения дальнейшей судьбы чужака-гостя, как и не был прочь самого мальчишки. Просто старик никогда и предположить не мог, что этот голубоглазый юнец всерьёз примет решение пустить корни на их острове, да ещё и останется в качестве возлюбленного и потенциального супруга вождя аклинсов… Здравый смысл некогда мудрого отца Чонгука затемнён жаждой контроля действий своего чада, порой жестокими правилами, неизменными с давних времён законами и многовековыми традициями. За всё ему приходится расплачиваться немалой ценой: спокойной семейной жизнью, не менее драгоценным старшим сыном, неограниченным доверием младшего и пониманием любимой женщины, которая неоднократно предпринимала безуспешные попытки сгладить острые углы в конфликтах самых главных в её жизни мужчин, из-за чего у них с Каонабо возникали взаимные недопонимания. Устойчивая система неизбежно рушится, рассыпается по вине одного темноволосого парня, ведь именно он поспособствовал нарушению порядка. А так ли это? Истинны или беспочвенны подобные обвинения? Старик не является тираном, но нынешняя реальность во много раз осложняется его предвзятым отношением к возлюбленному сына. Он встревожен тем, что Чонгук не станет пятиться назад, смирившись с необходимостью отступления, и сдаваться на полпути к достижению желаемой цели даже в том случае, если к его виску окажется приставлено огнестрельное оружие. Помимо этого, есть огромная вероятность того, что мальчишка, не сумев удержать внутренних дьяволят в узде, при вмешательстве в ритуальный процесс получит значительные повреждения, за что вождь Нерей (это кажется чем-то очевидным и для маленьких детишек) не сможет себя простить. Понадеявшись на осознание Чонгуком всех напрасных рисков, старейшина в последний раз взывает к трезвому рассудку лидера племени: — Откажись, сын мой, пока это безумие не превратилось в нечто необратимое. — Лёгкие пути, впоследствии приводящие к потере чего-то значимого, мне не особо интересны, — тело Чона всё ещё служит неподвижной стеной и несокрушимой опорой для анализирующего семейные диалоги Тэхёна, а слабые прикосновения его сухих губ к виску любимого человека – чудодейственным успокоительным. Чонгук этими невинными действиями намеренно доводит совет старейшин до массовых нервных срывов. Какая же цель этого интимного представления? Пускай всякая душа в поселении поведает остальным любопытным островитянам о том, с кем одной цепью скован их вождь. С чьим любящим сердцем бьётся в унисон его собственное. — Этерио, — отец Нерея нацелен на мирный разговор с достаточно здравомыслящим парнем – единственным человеком, который запросто сможет достучаться до упёртого сына. — Любые старинные обряды, как и этот, тяжело вытерпеть – человеческий организм, к сожалению, не всесилен. Некоторые смельчаки, посмевшие бросить вызов совету старейшин и народу, погибали ещё задолго до окончания ритуала. От несовместимых с жизнью травм… — Что ему предстоит пережить, старейшина Каонабо? — Тэхён оглядывается через плечо к, вероятно, на все сто процентов уверенному в себе Чону и беспощадно терзает свои губы, чтобы ощутимой болью ослабить действие скопища неконтролируемых мыслей. А Чонгук, если по секрету, непоколебимо верит в бесценное сокровище архипелага, но обо всём будет повествоваться по порядку. — Суть неравного поединка до банального проста – сражение на кинжалах до первой крови каждого обитателя, недовольного принятым решением Нерея. Если он выстоит – обряд будет пройден. Большинство, включая хранительниц домашнего очага, способно умело управляться холодным оружием благодаря регулярным тренировкам, которые со временем стали добровольными. Ранее виновного просто погружали практически всем телом в раскалённый песок в Солнечной бухте, чтобы тот утратил физические силы под палящими лучами, а после подвергался мучительным пыткам. В двадцать первом веке наш народ предпочитает борьбу с клинками в руках. Подобным образом проходил бой за венец силы и власти, но тогда у Нерея было только три противника, что немного упрощало задачу, хоть и не сокращало опасность до наименьшей степени. У Тэхёна от панической боязни, вспыхнувшей и набирающей обороты, живот скрутился в тугой узел, а весь плотный завтрак потребовал вернуться обратно на обеденный стол. Проникнув вглубь сердца, всепоглощающий страх за жизнь любимого человека сведёт с ума любого. — Какая дикость… Пусть Чонгук поразительно вынослив, но вступить в многочасовую борьбу с целой толпой соплеменников и выйти из данной заварушки победителем он никак не сможет. — Такие обряды, пусть и отличающиеся от любовных, проводил и мой давно почивший отец, когда желал расправиться с предателями или жестоко проучить непослушных островитян. — Вы – дикари. — Этерио, никто не вынуждал Нерея в это ввязываться. Не совсем правдиво. — Тише, — не удержавшись от тактильного контакта, Чон схватил юношу за его напряжённые плечи и заставил обернуться на сто восемьдесят градусов, наипрекраснейшим лицом к себе. — Я преуспею и в этом деле, ты ведь знаешь меня лучше всех. Мы справимся, — чуть придвинулся, потянувшись к губам возлюбленного, чтобы оставить два целомудренных поцелуя в уголках чужой, до ужаса вымученной, полуулыбки. — Мой лазурный мальчик, — так тихо, что парень едва улавливает смысл сказанных слов. — Ах, молодёжь, — где-то на заднем фоне семидесятилетний хромой старик поддевает локтём товарища, разглядывающего исподтишка по уши влюблённую пару. — Отвернись, старче! — Умоляю тебя, Чонгук, не нужно, — подобная реплика – заезженная пластинка. Тэхён без перерыва на тягостное молчание бубнит что-то подобное вот уже несколько минут и сжимает на груди Чона его футболку. — Сынок, тебе ведь известно о таком же случае, который завершился трагедией, — подошедший Каонабо опускает ладонь на плечо сына, таким способом оказывая отцовскую поддержку. А как иначе действовать, когда этот упрямец всё для себя решил? — Мальчик вождя, вмешавшись в поединок, скончался в бунгало лекаря, — однажды в истории аклинсов уже произошёл системный сбой. Тогда долгое сражение за одобрение нетрадиционного союза закончилось на плачевной ноте. Когда-то тридцатитрёхлетний вождь воспылал любовью к молодому пареньку, что было полнейшим нонсенсом для тех времён. После гибели юного возлюбленного, лидер племени так и не сумел взять себя в руки, разлучившись с приятными воспоминаниями о человеке с необычайно красивой душой, поэтому зачал дитя в принудительном браке и добровольно отправился в иной мир, увязнув в бирюзовых водах. — Обряд жесток, Нерей, так что я снова попрошу тебя одуматься. Этерио может пострадать. — Лишь через мой труп, отец.

☀️

Даже в утопической идеальности отыщется место несовершенствам. И в безусловной любви присутствуют не исключительно безоблачные деньки. Где-то обязательно притаятся поводы для зарождения отрицательных эмоций. В глубоких чувствах, находящихся не на грани неизбежного разрыва и полного безразличия по отношению к избраннику, есть и неослабевающая борьба за будущее, и усердный труд над ошибками, и совместные решения созревших проблем, и безоговорочная поддержка друг друга. Это когда «мы справимся» подразумевает под собой не вечные дебаты со своими самостоятельными тараканами, а когда ты находишься рядом с любимым человеком. Нет-нет, не для обыкновенной галочки, а и в горе, и в радости, и, конечно же, вместе сквозь шторм и всепожирающий огонь. В этом простом словосочетании, в заверениях «я – твой надёжный тыл» скрывается распространённое и такое нежное «я люблю тебя сильнее всего на свете». А ещё – именно поступки всегда будут иметь больший вес, нежели бессмысленный лепет. Чонгук, столкнувшись в бою с седьмым негодующим обитателем, старается быть в строю до самого конца, невзирая на несколько, пусть и не особо серьёзных, ранений. Действует, доказывает, клянётся. Этерио – его единственная панацея, его ослепительный, растапливающий льды в глубинах души, свет солнца, его отрада. Мужчина прекрасно знает о том, что Тэхён справится, потому иные варианты развития событий не смеет рассматривать. Внутри него давно поселилась неистребимая вера в то, что это сокровище архипелага поступит так, как велит ему любящее сердце. Возлюбленный молодого вождя точно нарушит запреты ради того, кто сейчас изо всех сил сражается за их право являться друг другу кем-то большим, чем просто новоиспечённый аклинс и не так давно провозглашённый лидер племени. Однако у всякого противодействия имеются свои последствия. Положительные ли они? Как знать. На Аклинсе, если вкратце, всего несколько видов брака. Первый – обычный, как на остальных материках, только вместо обручальных колец надевается красный коралловый браслет, что символизирует любовь, доверие и верность. Он отдалённо похож на привычное бракосочетание, заканчивающееся печатью в паспорте и проживанием под одной крышей. Но простая свадебная церемония на острове проходит без вышеупомянутого документа и нерушимых обещаний около алтаря, что даёт паре возможность беспрепятственно разойтись. Второй – священный союз, который никаким образом нельзя разрушить, поэтому, как чужак-гость выяснил ещё в первые дни пребывания на Аклинсе, мало кто решается на такой серьёзный шаг в неизвестность, навеки связав себя узами искренней любви с человеком и закрепив непреложную клятву кровью. В особый список планирует попасть Ким Тэхён, ранее не веривший ни в существование даже малого процента подобных чувств, ни в высокую долю вероятности влюбиться до беспамятства в ближайшие годы. Психологические травмы подавляли в нём как желание открывать кому-либо дверцу в свой разрушенный внутренний мирок, так и уменьшали шансы встретить того, кто стал бы возиться с проблемной персоной, за компанию не смотреть пятый сон по ночам и терпеть его истошные крики во второй половине суток. Чон на наглядном примере продемонстрировал Киму, что бывает в жизни совершенно иначе, а именно: без тоскливого одиночества, когда рука в руке и пальцы переплетены в крепкий замóк, когда теплейшие объятия со спины превращаются в безобидное наркотическое вещество, тоже вызывающее неслабую зависимость, когда за проявление некоторых человеческих «слабостей» более не стыдно. Заботливый, отзывчивый, ласковый. Идеальный для неидеального Тэхёна. — Нет! Нет! Прошу вас, перестаньте, — задыхается в мольбах юноша, походя на реального сумасшедшего из психиатрической больницы и требуя прекратить травмировать уставшего Чона, потому что уже невыносимо, прямо-таки до физической боли и нехватки кислорода в лёгких, быть свидетелем происходящего кошмара. Его любимый человек обязан страдать из-за того, что двое людей посмели пойти против племенных законов и вековых традиций. Страдать из-за него… Солнечный диск пару часов назад скрылся за необъятным горизонтом, а на небосводе уже мерцает целое изобилие недосягаемых звёзд. Вселенная, возможно, сегодняшней ночью навечно простится с кем-то из необычной пары, ведь Тэхён ради Чонгука готов многим жертвовать, как и сам Чон – без раздумий ринется и в рукопашный бой, и в ружейную перестрелку. Но если Ким всё же ввяжется в поединок, то мужчина пострадает гораздо сильнее, его сердце (из-за Тэхёна) – тем более. За вмешательство наказывают по всей строгости, даже жёстче того человека, который решил во имя любви пройти старинный обряд. Судя по словам старейшин, таковы правила треклятого ритуала. Бросивший вызов должен самостоятельно прошагать этот каменистый путь. А правдиво ли это? Ведь глубинная суть происходящего немного другая. И более не чужаку об этом запрещено сообщать. Тот должен сделать выбор именно любящим сердцем, решившись поставить на кон собственную жизнь. — Чёрт бы их, те правила, побрал… — смирившись, сквозь зубы проговаривает одновременно объятый страхом и озлобленный на всех и вся Тэхён. Танцующие языки пламени, вновь раскрасившие Ритуальное место в оранжевые оттенки, активно борятся со тьмой, а молодой вождь – с обитателями отчуждённых земель. Он вынужден вредить тем, кого вот уже шестнадцать лет считает своей большой семьёй. Восьмой. Девятый. На юбилейном человеке силы безвозвратно иссякали, покидая тело лидера аклинсов, пока кровь крупными каплями стекала по оголённому торсу Чонгука – сдержанного, упрямого, утомлённого. Один из неприлично крепких мужчин, часто тренировавшийся с Чоном в воскресные дни, изрядно потрепал сражающегося за одобрение нетрадиционного союза, под конец боя без правил повредив Чонгуку ребро, случайным образом нарушив его целостность. Или несколько рёбер. Кто же им, этим несчастным костям, поставит диагноз. Это случилось внезапно, когда лидер племени отвлёкся на яростные просьбы Тэхёна прекратить варварские издевательства над мужчиной. Искреннему удивлению Чона не было предела, потому что его бунтующего мальчика едва-едва удерживали около себя Чимин и Неома – очень бойкая и высокая девица. Видимо, до конца осталось не так уж долго… Какая сущность временно вселилась в Кима – непонятно. Не беспочвенный страх за жизнь близких способен творить с людьми что-то необъяснимое. Чонгук, немного откашлявшись, провожает пустым взглядом нескольких мускулистых мужчин, которые утягивают к лекарю задетого остриём проигравшего, сплёвывает скопившуюся во рту слюну с металлическим привкусом на землю и наконец поднимается на ноги, на автомате встав в боевую позицию для дальнейшего прохождения бесконечного, по ощущениям, обряда. Чон пошатывается из стороны в сторону не слабее качелей на детской площадке, покрепче сжав пальцы вокруг рукоятей ритуальных кинжалов, пока усталость более ощутимо, нежели до десятого соперника, истощает его тело, а полученные травмы с ранениями неприятно побаливают и кровоточат с новой силой. Шрамы уж точно останутся украшать его спортивное тело… Мужчина, в очередной раз наплевав с высокой колокольни на явное недомогание, смотрит на неповторимого человека влюблёнными очами-вселенными и вымученно улыбается уголками разбитых губ. Так хочется подобраться ближе, чтобы ни единого миллиметра между ними, утихомирить встревоженное сердце юнца подходящими для данной ситуации словами и пообещать чрезмерно любопытному Тэхёну провести познавательную экскурсию в какой-нибудь забытый богами уголок Аклинса, куда не ступает ни одна нога островитян, а на том же необитаемом клочке суши, в окружении тропического леса, прижать к себе возлюбленного настолько тесно, чтобы не очень убедительные жалобы на дефицит воздуха посыпались на жадного, как оказалось, до ласк Чонгука. Молодой вождь теряется среди своих дум, сосредоточившись не на предстоящем сражении с ещё одним бугаём, а на счастливом будущем с Кимом. Даёт слабину всего-то на секунду, мечтательно воссоздавая в мыслях семейный быт. Он обязательно посадил бы прямо возле их бунгало любимые растения Тэхёна – иксоры; починил бы скрипящую половицу на втором этаже, которая вечным пением – завыванием о несправедливости жизни – раздражала обоих; раздобыл бы наиболее удобный, как заклинал днями и ночами парень, ортопедический матрас, ведь «моя спина, Чонгук, не молодеет», и доставил бы долгожданную покупку на Аклинс, а после вжимал бы в него своего возлюбленного; отдал бы всё на свете, чтобы заветные мечты воплотились в реальность. Сейчас Нерей расплачивается жизненными силами. Если позволить себе сдаться конкретно сейчас – пройденные этапы перестанут иметь какой-либо смысл. «Величайшей ошибкой можно назвать момент, когда ум сражающегося переполняется посторонними мыслями, отвлекающими от поединка. Это, мой лазурный мальчик, сказывается на твоих отточенных движениях, что неизбежно повлечёт за собой немало последствий. Минимум – этот шрам на плече, максимум – гибель», — когда-то беседовал Чонгук с Тэхёном после завершения тренировки и рассыпал бесконечное количество поцелуев на затянувшемся ранении любимого, оттягивая ворот чужой хлопковой футболки. Преподаватель боевых искусств не выполняет собственные наставления? Потеря бдительности стоила лидеру племенного народа превосходства в очередном столкновении. Обученный Чоном бугай, воспользовавшись моментом неосторожности мужчины, нанёс несколько порезов сильнейшему, но вполне смертному сопернику. А у Тэхёна слетают последние регулировочные клапаны. — Отпусти же меня, Чимин! Чонгук, он… Ему неимоверно больно, — перед глазами – пелена страшного гнева и Чон, согнувшийся едва ли не пополам от полученного удара в живот, в голове – паническая боязнь увидеть бездыханное тело возлюбленного, в сердце – разрушительный ураган. Щелчок. Минутой позднее Ким уже извивается подобно ядовитой королевской кобре и дёргается так сильно, что одному Паку больше не удаётся справляться с горе-воином, собирающимся воздать всем виновным по заслугам. Неома убежала за катастрофически необходимой помощью, которая незамедлительно оказалась рядом. Тэхён вдруг чувствует, что слабая хватка Пака сменяется на более стальную. Кто-то, оставаясь позади, удерживает его за плечи намного крепче, но юноша не улавливает органами слуха никаких лишних, на взгляд пленника объятий, звуков, тут же заглушая успокаивающие речи друга юных лет криками, снова призывающими прекратить истязать Чонгука. Ким до перенапряжения голосовых связок зовёт владельца его сердца по имени бесчисленное количество раз, приказывает тому сейчас же подняться с влажной после тропического ливня почвы и умоляет не оставлять его одного. Возлюбленный вождя находится на той границе невозврата, когда даже самый здравомыслящий человек с развитым инстинктом самосохранения способен нарушить правило жестокого ритуала и вызваться добровольцем. — Прости, турист, у нас нет права на вмешательство в старинный обряд, а ты, чёрт тебя дери, можешь запросто пострадать. Точно готов принять на себя удар, м? — вполголоса говорит Юнги, пока что не позволяя Киму вырваться вперёд, ближе к середине зелёной поляны, а сам и взглянуть на близкого товарища в лице молодого вождя не может, по этой причине позволяет своим векам сомкнуться. Готов ли? Чон от очередной серии точных ударов, не имея в запасе ни крупицы физических сил, окончательно валится на землю тяжёлым грузом, уронив кинжалы по обе стороны от собственного туловища. Лежачих не бьют? Забудьте эту лживую пословицу. — Пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас, — Тэхён обмякает. Он словно зациклился на нескольких словах, повторяя одно и то же на протяжении, как ему в неопределённый миг показалось, целой бесконечности. — Прости, — «за то, что приходится до поры до времени удерживать тебя». Чимин стискивает юношу в объятиях, прижавшись к его лбу своим, вместе со старшим советником будто создавая защитный купол для избранника вождя. — Он истекает кровью… Молю вас, вонзите в меня клинки, а моего любимого человека оставьте в покое, прошу… Чонгук! Любовь – это общая борьба, тихая гавань, чувство полной безопасности и душевного спокойствия, одна страсть лишь для парочки влюблённых сердец. Любить – это готовность отдавать и принимать, быть надёжным оплотом, разделять всякую боль поровну, каждый раз ощущая её так хорошо, словно отныне вы с ней – единое целое. И Тэхён предпочёл бы расколоть нестерпимые муки на двоих или вовсе отнять их, поскольку адские боли Чонгука находят отклик и в теле юноши. Чёрт, до чего же это душераздирающе. Это – тесниться возле охающей толпы и остекленелым взглядом видеть то, что способно уничтожить в щепки весь духовный мир. Его человек моря… — Желаешь триумфальной победы и совместной семейной жизни, Этерио? — незаметной тенью подкрался перед началом ритуала Карло, чтобы намекнуть чужаку об истинной сути сражения. — Действуй без промедления. Даже если тебя попытаются остановить, удерживая силой, даже если будут твердить о запрете на вмешательство в ритуал. Не слушай никого, а действуй, если действительно готов пострадать или лишиться жизни ради него. В бесполезных попытках достучаться до сознания Чона, который, как могло показаться, в какой-то момент прекратил дышать, Тэхён теряется и окончательно срывает с себя все незримые цепи, сдерживающие его внутренних бесов. Когда один из сегодняшних соперников Чонгука присаживается около лидера, согнув колени, и проверяет чужой пульс, у Кима подкашиваются ноги и сносятся, будто морской волной песчаная скульптура, все запреты на вмешательство в старинный обряд. Щелчок. Нет, нет, нет. Как они посмели?! Юноша, не успев заранее пожалеть о содеянном и отложив многословные извинения на более поздний срок, неслабо ударяет Юнги локтем в солнечное сплетение, освобождается от объятий шокированного Чимина и, понимая последствия своих действий, летит кометой в сторону любимого человека настолько быстро, что никто не успел опомниться и вовремя остановить выплёскивание неконтролируемой злости Кима. Наконец-то пришло осознание, что готов на всё. Даже погибнуть за любимого. — Я уничтожу вас… Каждого причастного, — широкоплечий мужчина, реагируя на сказанное самодовольной улыбкой, оборачивается на нешуточную угрозу ровно в то мгновение, когда Тэхён поднимает с земли ритуальный кинжал молодого вождя. Юнец действует без промедления, как посоветовал перед началом жестокого обряда Карло и длительное время обучал Чон, нанося высокомерному бойцу два ранения возле предплечья, совместимые, к счастью, с жизнью. Он уворачивается от холодного оружия, инстинктивно парирует хлёсткие удары, после чего, как только его противник замешкался из-за пронзительной боли в руке, оставляет на чужом мускулистом теле кровавые полосы, которые в дальнейшем превратятся в видимые шрамы. Жгучее желание поквитаться с виновными затмевает появление любой мысли о стопроцентной вероятности получить ответное наказание. Этим ведь его неоднократно запугивали старейшины? Теперь-то абсолютно плевать. Да и парня, скорее всего, с течением времени начнёт преследовать опасение, связанное с Минджуном и его пристрастию к физическому насилию. Душе Тэхёна претит большой риск возможного преображения в точную копию отчима, ведь они проживали с отцом под одной крышей чуть ли не всю сознательную жизнь Кима, частично влияя на личности друг друга. Но за важного человека можно и сразиться на кинжалах, разве нет? Потому что любовь – это общая борьба во всех смыслах данного словосочетания. Когда мужчина растерял свою воинственную спесь, Тэхён, всё ещё не утомлённый борьбой, сократил между ними расстояние, с немалой силой надавив пальцами на кровоточащее предплечье и вынудив бойца позорно опуститься на колени, затем приставил остриё заточенного клинка к его сонной артерии. — Страшно, Толомео? — немного дрожащим голосом, что не слышится в притворно-невозмутимом тоне, интересуется Ким, всеми существующими способами подавляя в себе подступающую тошноту из-за крови на их руках. Высокомерный тип – тот самый мужчина, с которым Тэхён тренировался, когда Юнги оказывался завален обязанностями советника, а с Чонгуком у них были натянутые гитарной струной отношения. — Нисколько, Этерио. Моя расплата в виде парочки увечий, согласись, совсем невелика. А вот тебе, парнишка, теперь придётся платить более высокую цену. Попрощаешься с неограниченной свободой, к примеру, — болтает загадками боец, измученно разулыбавшись. И что бы это могло значить? Незапланированная битва, конечно же, бесконечно длиться не могла, поэтому на подмогу соплеменнику подоспели и другие мужчины. — Отпустите меня! — Тэхён переходит на сплошные восклицания и упорно сопротивляется неприятным прикосновениям. — Сражайтесь, трусливые, честно, а не наваливайтесь толпой! Несколько человек с пострадавшим взяли курс к лекарю, остальное сборище бездушных, вероятно, островитян уже окружило Кима со всех сторон, словно любопытные граждане во время расследования совершённого преступления. Кто-то из жилистых мужчин выбил ритуальный клинок, секундой ранее находящийся в сжатой до побеления костяшек руке Тэхёна, нанёс юноше точный удар в живот и повалил захрипевшего от резкой боли наземь, лицом прямиком во влажную почву, почти вплотную к телу обладателя его любящего сердца. Чонгук, Чонгук, Чонгук. Ким поворачивает голову, сплёвывая попавшую в рот землю, и пристально глядит на человека, которого он безмерно и неистово. Горячие слёзы скатываются по переносице и виску, дотронуться к любимому не позволяет амбал, с грубой силой прижимающий руки Тэхёна к пояснице, чтобы горе-воин не ранил ещё хоть кого-нибудь, пока Ким проговаривает: — Я люблю тебя, Чонгук. И в горе, и в радости. Физическая боль настолько несущественна на фоне моральной, что первая кажется чем-то отдалённым, не имеющим сейчас никакого весомого значения. Поодаль расположился охваченный искренним ужасом Чимин, который прикрыл рот ладошкой, чтобы заглушить рыдания. Около Пака на корточках сидит взвинченный до предела Юнги. Старший советник поглаживает своего парня по спине и желает открутить конечности тем, кто посмел навредить прекрасной паре. — Расступитесь, — громогласно сказал Каонабо, не без труда пробираясь в центр образовавшегося круга. — Неужто мне снова стоит напомнить всем островитянам о том, что суть данного сражения заключается не в скоропостижной гибели сражающегося, а в доказательстве готовности второго партнёра пожертвовать собой во имя любви? — у старика, честно говоря, при виде израненного тела сына болезненно ноет отцовское сердце. — Старинный обряд завершён. Они справились. — Чонгук, — игнорируя жуткую боль, возникшую после недавнего ушиба, и напрочь забывая о страхе рубиновой жидкости, Тэхён подползает к едва соображающему Чону немного ближе, ладонью осторожно стряхнув песок с лица мужчины. — Всё позади, слышишь меня, мой вождь? — целый табун огромных мурашек пробежался вдоль позвоночника юноши, когда Чонгук, всё ещё лёжа на спине и не приоткрывая своих тёмно-карих очей, предпринял слабую попытку накрыть руку Кима собственной, чтобы поддержать его и мысленно напомнить, что «ты – мой береговой маяк». — Я люблю тебя, так сильно люблю, — чуть ли не скулит на весь Аклинс, покрывая разбитые костяшки возлюбленного мягкими поцелуями, пачкая кровью свои губы и желая каким-то образом исцелить чужие травмы. — Немедленно отнести Нерея к лекарю!

☀️

— Неоднократно пересматривал один научно-фантастический фильм. Развитие технологий, переселение на иные планеты и прочие прелести человеческого будущего. В какой-то момент произошёл сбой системы в капсулах гибернации, поэтому всего двое пассажиров, досрочно пробудившись от искусственного сна, оказались в ловушке на космическом корабле. Так вот, в чём суть моей беспрерывной болтовни… Как думаешь, эта влюблённая пара предпочла провести маленькую вечность вместе? Ну, знаешь, лишь они и бескрайний космос на двоих. Не романтично ли было бы? — Тэхён помещает крупную ладонь мужчины в свои руки и внимательно, нуждаясь только в микроскопе для более детального осмотра, разглядывает чужие пальцы, будто старается увидеть не простые фаланги, а нечто волшебное или новое, пока Чон неотрывно смотрит на единственное сокровище архипелага, добровольно утопая в любовном омуте. — Вид из окна на Млечный Путь, потрясающий всё наше нутро, не могу тебе гарантировать, но я хотел бы стать твоим верным спутником, Чонгук. Делить с тобой супружеское ложе, пробуждаться от мягких поцелуев в затылок, по тысячному кругу пересматривать скачанные на планшет полнометражные и документальные фильмы и в приказном тоне заявлять, что нам необходимо тихо-тихо, без ненужных свидетелей, выкрасть Оскара, забрав чудесного лабрадора в наше бунгало, чтобы этот завидный охранник тропических джунглей ежедневно баловал нас звонким лаем. Это, вождь Нерей, расценивай как мой окончательный ответ на недавнее предложение. Прозвучало согласие. — Мир островитян перевернётся вверх тормашками, не выдержав такого своеобразного тандема, но кого из нас остановит неодобрение племенного народа? Негодующих усмирю, — лидер племени мажет губами по нежной щеке Кима, — виновных в раздрае заставлю ответить, — неземной красоты лицо Тэхёна – чистое полотно для ласковых поцелуев, тело юноши – неописуемая радость для широких ладоней Чонгука, в данный отрезок времени заботливо поглаживающих спину возлюбленного, — а с тобой, лазурный мой, обвенчаюсь около алтаря. Золотистые лучи рассвета постепенно обогревают карибские земли, пытаясь прорваться в небольшую спальную комнату и разбудить тех, кто глубоко погружён в царство сновидений. В тропическом воздухе, обычно наполненном лишь ароматом благоухающих джунглей, витает ненавязчивый запах лечебных трав и заживляющих мазей. — Тэхён? — хрипит Чонгук и путешествует одной ладонью по смятому постельному белью, пытаясь обнаружить около себя возлюбленного. Никого под боком не оказывается. — Тэхён, — голос снижается до полушёпота, а глаза распахиваются, когда его целиком и полностью затягивает в воронку воспоминаний. Они, сумбурные мысли о вчерашнем сражении, немного расплывчаты, хронология событий после приземления на твёрдую почву помнится не во всех деталях, но внезапное осознание случившегося не заставляет себя дожидаться. Чон, как только что выяснилось, коротал время не в собственном бунгало, а воспользовался гостеприимством их достопочтенного лекаря и занял одноместное ложе своего спасителя. Уютный домик пожилого мужчины, совсем недавно сооружённый молодёжью, рассчитан на одну живую душу – его супруга скончалась от неизлечимой болезни ещё шесть лет тому назад. Маленькое окошко, расположенное прямо напротив места для сна, сейчас не прикрыто лимонно-жёлтыми шторами, поэтому солнечный свет ослепляет Чонгука. В том же уголке, возле миниатюрного окна, поставлены низкие стулья для немногочисленных гостей, обеденный стол из карибской сосны и кресло владельца дома, а в другом конце помещения – больше похожая на книжный шкаф этажерка, явно повидавшая огромное количество склянок и фолиантов с полезной информацией о врачевании. Ещё можно заметить цветочные вазы на подоконнике, прикроватный ворсистый коврик, громоздкий комод с нажитым добром и… всё? Не найдётся ничего лишнего, загрязняющего пространство бесполезным хламом. Здесь так комфортно, по-домашнему, словно вы отыскали портал в далёкое прошлое, сумев попасть в гости к бабушке и дедушке на чашку ароматного чая. — Спокойной ли была Ваша ночь, мой вождь? — седовласый мужчина с глазами-безднами, если быть точнее – тёмно-шоколадными, держит в своей руке пышный букет, состоящий из каких-то трав с лечебными свойствами, проходит вглубь помещения и останавливается возле кровати, расплываясь в доброй улыбке. Он всегда облачён в бежевые, кое-где испачканные всяческой зеленью (самостоятельно ищет свои травы-муравы в густых джунглях) и настойками, льняные штаны и точно такого же цвета рубашку с короткими рукавами, а его длинные волосы заплетаются детишками в серебристую косу. Весьма колоритный и славный лекарь. — Смею предположить, Тирсо, что это стало возможно благодаря стараниям одного чудотворца, — резко приподнявшись на локтях, Чонгук ощутил все малоприятные последствия старинного ритуала. — Нерей, простите меня, дурного старика, однако я не позволю Вам нарушать постельный режим! — воскликнул на всё бунгало местный доктор, отойдя к обеденному столу, чтобы оставить там собранные травы. Для смены повязок будут необходимы свободные руки. — На восстановление травмированного ребра понадобится около месяца, если в полях Вы не станете перенапрягаться. Чонгук, выдыхая накопленное в нём недовольство из-за надобности временно снизить нагрузку, наблюдает за мельтешащим туда-сюда седовласым мужчиной, который, предварительно сполоснув руки в мыльном растворе и прохладной воде, оставленной утром в глубокой глиняной миске, готовится к предстоящему делу и продолжает бормотать: — Мой вождь, прошу, постарайтесь поберечь себя. Вашему здоровью сейчас угрожаете лишь Вы. — Как скажете, — легко согласился Чон. — Нет, Вы не понимаете! Ваше состояние может быть нестабильно, поэтому… Что? — старик так и застыл посреди бунгало с марлями в руках, как самая беспомощная ледяная фигура. — Удивительно, не так ли? — усмехается Чонгук, понимая истинную причину подобной реакции. Всё дело в том, что лидер племенного народа привык к физической боли (спортивное прошлое играет не последнюю роль), да и рекомендации лекаря после полученных травм далеко не всегда соблюдал, продолжая систематически тренироваться и трудиться вместе с остальными обитателями. — Мне нужно восстановиться в кратчайшие сроки. Дел на ближайшие месяцы накопилось немало, а список грандиозных планов пополнила свадебная церемония с любимым человеком. Кстати говоря, молодой вождь знает, что Тэхён в добром, кажется, здравии и расположении духа. Иногда Чон пробуждался от того, что его бесценный мальчик менял компрессы, целовал в висок и поправлял тёмные волосы мужчины, после чего усаживался обратно на невысокий стул, чтобы у истощённого и утомлённого боем Чонгука была возможность отдохнуть. Отдельной благодарности заслуживает, наверное, Вселенная, бывающая порой беспощадной, потому что она не стала отнимать у Чона его сокровище. В точности как Тэхён, тот мальчик, о котором недавно поведал Каонабо, не смог долго лицезреть издевательства над возлюбленным, поэтому решился вмешаться, как и было необходимо, в старинный ритуал, всем сердцем желая защитить вождя племенного народа. Прискорбно, что то сражение за одобрение закончилось трагедией. Нет-нет, вы не подумайте, гибель парня не была продуманным планом негодующих островитян. Просто когда в руках человека – недовольного обитателя – оказывается холодное оружие, а адреналин давит на виски, он становится неуправляемым, что приводит к непоправимому исходу – глубокому ранению, что было нанесено случайно, и потере большого количества крови… Любая мысль о менее благоприятном финале вгоняет Чонгука в отвратительное состояние. Каково проживать бесконечные секунды, часы, дни, месяцы и годы с навязчивым напоминанием о произошедшем? Не забудется ведь, а зафиксируется в памяти воспоминание о том, что именно по твоей вине погиб любимый. Чон в то же мгновение обезумел бы – факт, не подвергающийся оспариванию. — Замечательный выбор, Нерей, — без объяснений сказал довольный Тирсо, напоследок подмигнув мужчине. Они, подробные комментарии, и не требуются. — В скором времени я планирую объявить Этерио своим преемником, — закончив с обновлением повязок и поднявшись с края заскрипевшей кровати, седовласый широко улыбается, пока наводит порядок на деревянной поверхности после несложных «процедур». — У мальчика в голове накоплено много теоретических знаний, кое-чему подучим – и молоденький лекарь готов. Я, как Вы понимаете, не неувядаемый, а оставлять аклинсов без врачевателя, как мне кажется, не совсем разумно. — Что? — теперь настал черёд Чонгука искренне недоумевать. — Что? — из ниоткуда возник ещё один участник приватного разговора. — Ох, мой дорогой Этерио, проходи же к нам, располагайся около своего возлюбленного, — пожилой мужчина, как будто ему весной исполнилось не шестьдесят восемь, а всего-то восемнадцать, начал носиться из одной части бунгало в другую, предлагая то заварить травяные листья, чтобы устроить чаепитие, то отведать вкуснейшую рыбу сегодняшнего улова, то едва ли не подсовывать удивлённому юноше под пятую точку несколько стульев. — Лекарь Тирсо, Вы желаете, чтобы я стал… — Не стоит поторапливать события! А мне давно пора в поселение. Куры не кормлены, Чимин не отруган за то, что на его холсте я похож не на доброжелательного лекаря в самом расцвете сил, а на хилого старика с морщинистым лицом. Воркуйте, молодые, — и упорхнул, отправившись по неотложным делам. — Что это с ним творится? — Ким выгнул бровь, взглянув на отчего-то сияющего вождя. — Да в чём дело? Вы что, без меня употребляли травы с подозрительными побочными эффектами? — Он покинул бунгало ради того, чтобы я мог назойливо беспокоить тебя и нарушать твоё личное пространство. Так что иди ко мне, боец. Неопределённое время придётся существовать без цепких и пылких объятий, но никто не посмеет запретить мужчине целовать тыльную сторону ладони Тэхёна, когда юноша умостится на деревянном стульчике, корпусом наклонившись к упрямому «пациенту». — Было ли тебе известно о том, что если я ринусь в ожесточённую драку, чтобы спасти твою упёртую и любимую задницу, даже несмотря на реальную угрозу погибнуть от глубоких колотых ран или получить не менее жестокое наказание, то обряд завершится? До Кима спустя какое-то время дошло, что ещё в ночи, перед ненавистным началом кровавого ритуала, Карло давал слегка полупрозрачный намёк. По какой же причине? Скорее всего, таким образом мужчина, пускай и своеобразно, отплатил Тэхёну за тот раз, когда он призывал Чонгука прекратить наносить ранения брату. Мог ли юнец продолжить наблюдать? Запросто, честно говоря, но не стал идти на поводу у негативных эмоций и наплевательского отношения. А итальянец не превратился в миленького святошу или добродушного человека, приглашающего в бунгало родню в честь праздников, однако… Жизнь за жизнь, верно? — Разумеется, — беспокоят неприятные ощущения этим ранним утром? Не велика беда. Чонгук, с безграничной любовью осыпая ладонь возлюбленного поцелуями, почти мурлычет вслух. Да уж, приручили ночного хищника (дикого кота), вот он и ластится… — Ты! — резко отстраняется, от возмущения почти свалившись с неустойчивого стула, и с приложением титанических усилий сдерживает себя, чтобы случайным образом не перекрыть Чону доступ к кислороду. — Да я тебя задушу… — Сейчас же опусти руку на её законное место, — и вновь этот наигранно-суровый тон командира, но из-за короткого смешка Чонгук моментально прочувствовал все прелести ушиба (к счастью, не перелома) ребра, сбавив обороты. — Лазурный мой, я, как и остальные обитатели, не мог озвучить тебе некоторые детали, чтобы ты принял непростое решение сердцем, осмелившись вмешаться. Если выразиться простыми словами… тот обряд – это безжалостная проверка любви. Это когда требование разума «защитить, отплатить кровью виновных за кровь любимого» становится выше внутреннего страха за свою жизнь, во сто крат важнее друзей (их солнечных сплетений) и большой семьи. Когда ты, немного поразмышляв, действительно осознаёшь то, на что готов пойти во имя сердечных чувств, а не только покорно следуешь на зов бурных эмоций. Вот она, та самая причина, по которой Тэхёна какое-то время удерживали силой на месте, и истинная суть старинного ритуала. Возможно, подобное – нечто сложное для понимания людей, не проживающих среди племенного народа, но для местных обитателей – это что-то весомое, о многом заявляющее. Священное. Ладошка Тэхёна оказалась в ладони мужчины, а их пальцы снова сплетены вместе. Чон продолжил свою речь неожиданным: — С твоими обидчиками, — где-то между строк затерялось «и с Толомео», — я побеседую после того, как восстановлю физические силы и смогу свернуть их загорелые шеи. — Не стоит никому ничего сворачивать, Чонгук, — Ким осторожно укладывает голову на живот мужчины, неудобно согнувшись конвертиком на стуле из-за отсутствия возможности прилечь рядом, после чего едва-едва прислоняясь щекой к не пострадавшему в бою участку смуглой кожи. Так близко, умиротворённо и тепло, будто всё случившееся – кошмарный сон, а не жуткая явь. — Ты слишком милосерден, Тэхён. — А ты порой бываешь безрассуден. — Лестный комплимент, впиши это в мою безупречную биографию. — Я люблю тебя, — откровенное признание сорвалось с губ юноши. Только представьте! В нынешнее время он готов кричать на весь необъятный мир о любви. Тэхён не являлся, как мы знаем, тибетским монахом, но у него были некоторые проблемы как с социализацией, так и с выражением чувств и проявлением каких-либо человеческих эмоций. Небольшой прогресс? — Услада для моих ушей, — губы Чона растянулись в удовлетворённой улыбке, а его пальцы запустились в чужие пряди волос, чтобы приступить к расслаблению Кима с помощью мягких поглаживаний. Его мальчика это успокаивает, своего рода индивидуальная терапия. — Повторишь? — Люблю… — менее смело, — тебя. Тэхён – тот самый тип людей, которые лишь со стороны, без должного углубления в их внутренний мир, казались окружающим слишком отстранёнными и закрытыми в себе личностями. Но вся замкнутость вмиг испарялась, а в выдуманную зону отчуждения проникал один упрямый сталкер, ласково очерчивал пальцами изгибы родного тела, оставлял отпечатки искренних признаний на шелковистой коже и вечно твердил: «Любимого человека, мой бесценный Этерио, не бросают на произвол судьбы только из-за того, что у него затруднительный период. Твои препятствия – равно наши общие трудности. Да и все видят мир под разным углом восприятия, проживают жизнь так, как считают нужным или же как способны, поэтому я ни при каких обстоятельствах не стану убеждать тебя в том, что твои переживания на протяжении всех этих долгих лет – ничто, поскольку это не является истиной. Твоя душевная боль и слёзы важны и не достойны обесценивания, услышал меня, лазурный? Я не прекращу оказывать поддержку и находиться рядом. Отношения с тобой – мой осознанный выбор, а не спонтанно принятое решение юного мальчишки». Ким не желал быть бесполезным балластом, о чём он заявлял Чонгуку, за что и получал по заднице широкими ладонями. Кому не боязно обжечься по неопытности? Постепенно выстраивалось абсолютное доверие, возникло желание совершенствоваться и прорабатывать психологические травмы, всё чаще проявлялись ранимость, нескончаемая нежность и тяга к теплу, немного реже – невольное смущение. Хотелось плотно прижиматься и плотно прижимать, согревая обе души и два сердца. Исцелять, улыбаться, любить. Любить молодого вождя до потери пульса, до хруста костей в тёплых объятиях мужчины, до головокружительных оргазмов, до любовных признаний в чувствах под покровом ночи. Это точно не голливудский фильм? К счастью, нет. Это реальность влюблённых и более не одиноких людей, у которых всё взаимно.