azure shores

Как же порой денежные купюры способны изуродовать до неузнаваемости некогда безгрешные души, не так ли? Кто-то пытается отмыть «‎честное»‎ имя, заплатив кругленькую сумму за снятие обвинений после того, как насмерть сбил человека; кто-то оплачивает возможные риски, чтобы избавиться от «‎конкурента»‎, который им, если поразмышлять на трезвую, не забитую сплошной ревностью, голову, и не являлся; кто-то выполняет приказ «‎сверху»‎, совершив преступление и отработав вознаграждение за чудовищные услуги. В любом случае конечный итог один – гибнет человек, не заслуживающий такой участи, и гаснут, как фитиль восковой свечи, моральные принципы у того, кто посмел отнять чужую жизнь. Юнги стал нервно постукивать тонкими пальцами, вообразив себя пианистом, по столику в гостиной лишь когда молодой вождь не объявился к тому времени, как свет от заката солнца ярко освещал деревню Аклинса, а небо постепенно окрашивалось в оранжевый градиент. Чон предупредил старшего советника о запланированной встрече ещё ранним утром, тогда же и объяснил, что он вернётся на остров ближе к обеду, однако катер лидера племени так и не появился в Солнечной бухте даже к приближению лунной ночи. Это и заставило Юна всерьёз забеспокоиться. По этой причине парень принял решение отправиться прямиком в берлогу внезапно гостеприимного мэра Лонг-Айленда, чтобы успокоить взволнованное сердце или на месте вцепиться крепкой хваткой в глотки всех виновных, если кто-то вздумал навредить его другу. Адриана, к слову, тоже ещё не наблюдается на горизонте. Странно всё это… — Чимин, до моего прибытия не смей распространяться о том, что нашего многоуважаемого вождя чёрт знает куда занесло, — Юнги, не потратив много времени на экстренные сборы и умостившись вместе с художником на плетёном диване в гостиной, продолжил давать подробные указания. — С Тэхёна, как только тот вернётся от лекаря после очередной лекции о целебных травах и тренировки с местным солдатом, не вздумай спускать глаз. И не проболтайся ни о чём, иначе он со своей нестабильностью снесёт всем нам, подчинившись эмоциям, головы клинком, если всё же учует что-то неладное. Надо бы отнять у него кинжалы, — слабо заулыбался старший советник, когда Чимин до жути мило нахмурил брови, услышав о дурной затее соседа-парня. Рыжий лис давно догадался о том, что регулярные тренировки для Кима – его единственная отдушина и самый простой способ отвлечься от происходящей неразберихи в общине. — Пусть эти неопытные голубки никак не додумаются прекратить разбегаться по разным углам, закрепив примирение смачным поцелуем, но шуры-муры и сердечную химию никто не отменял, так что тревожиться за Чонгука наш вояка начнёт по щелчку пальцев. У Чимина и Юнги тоже далеко не всё гладко, почётное место, как и прежде, выделяется мелким ссорам, но устранять последствия стало в разы легче – поцелуями. Пак, следует подметить, не владеет техникой продолжительного молчания, да и подолгу сохранять ледяное спокойствие не умеет, но в данном случае у них в комплекте есть всего ничего: предположения, основанные на волнении за близкого человека, и интуиция, приказывающая сейчас же отыскать лидера племенного народа. Да, беспричинно наводить панику не стоит, но в воздухе повисла напряжённая тишина, а грядущие перемены надвигаются подобно грозовому фронту. Всё вмиг обернулось мрачным сновидением. Чонгук с Тэхёном – совершенный тандем в глазах некоторых людей – сильно повздорили; Карло активно сколачивает «‎войско»‎, состоящее из недовольных, чтобы в поединке отвоевать должность вождя; Каонабо по сей час вне себя от решения сына сражаться до победного конца за нетрадиционные отношения; Адриан словно поселился в параллельном мире, куда всякому любопытному все пути заложены бетонными блоками; Неома, Масео и Анакаона прилагают все усилия для того, чтобы не позволить массовым беспорядкам зародиться в поселении, а Юнги куксится, сжимая руки в кулаки из-за того, что ситуация всё-таки накалилась до опасных отметок. — Пожалуйста, возвращайтесь как можно скорее, мне отчего-то тревожно, — в тепле чужого тела Чимин находит успокоение для изредка сентиментальной души. Оба на взводе, но, как ранее твердил Юн, плохими мыслями они ничего не будут способны изменить.

🌊

Архипелаг Карибских островов уже накрылся темнотой долгой ночи, а в свете уличных фонарей Лонг-Айленд поистине прекрасен, как плеяда мерцающих на небосводе звёзд, но обитаемый остров, к сожалению или к счастью, расположился не посреди бескрайнего космического пространства. Юнги давным-давно не удавалось побывать на Большом острове в ночное время суток. Сегодняшний повод для прибытия нисколько не радует, да и предстоящий разговор с малоприятной личностью не вызывает никаких положительных эмоций, а только раздражение и толику веры в то, что Намджуну хватило ума не идти на поводу у собственных бесов, оккупировавших в далёком прошлом плечи мужчины. Тот, чего лицемерить, с возрастом растерял всё то, чем ранее мог гордиться: готовность брать на себя ответственность за других в наиболее напряжённых ситуациях, руководя всеми процессами, проявление милосердия при любых обстоятельствах и… доброту – лучшее свойство души. А человечность правящий райским Лонг-Айлендом, кажись, обменял у верховного демона зла на материальное благополучие и возможность длительное время оставаться в кожаном кресле. От прежнего жизнерадостного мужчины остался внешний облик хомо сапиенс. В двухэтажном доме бывшего друга Мина всегда было стерильно до такой степени, что каждый гость может ощутить себя слегка не в своей тарелке, словно оказался в психиатрической больнице, пропахшей неистребимым запахом безумия, но без смирительной рубашки на теле. Рабочий персонал, как правило, находится в отдельном крыле, поэтому после выполнения всех обязанностей скрывается в обустроенной для них части этого мэрского дворца, чтобы не мозолить лишний раз глаза их работодателю. В большинстве помещений нет ни единого намёка на присутствие хоть кого-нибудь или чего-нибудь живого (растения – исключение из правил), но громкое звучание зарубежной музыки и какой-то ругани на заднем дворе доносятся до ушей старшего советника достаточно отчётливо. Парень широким шагом подбирается к главному очагу шума, оставаясь настороже, будто он – очаровательный антагонист-грабитель, пробравшийся в чужой дом, когда многие семьи слиняли на рождественские праздники в другие страны. — Как это понимать, Джун? — с приложением больших усилий Айми отбирает у своего жениха не сосчитать какую бутылку алкогольного напитка. — Тебе, между прочим, завтра на автомобиле добираться в мэрию, а ты до беспамятства нахлестался. Становиться сомелье в будние дни – так себе затея. Охмелевший Намджун, покачиваясь из стороны в сторону подобно инерционному маятнику, сгорбился и уткнулся носом в шею желанной – только Джуном – женщины, которая не понимает ровным счётом ничего. — Что с тобой? — надеется получить на заданный вопрос хотя бы какой-нибудь внятный ответ. Предыдущий Джуном нарочито пропустился мимо ушей. — Прости за то, что я преобразился в бесчувственное чудовище. Мужчина по прошествии времени наконец понял, что сотворила с его рассудком жажда убрать с намеченного пути самого ненавистного соперника, который, как бы Джун ни отрицал правдивые реплики своего близкого окружения, когда-то был для него единственным оплотом, особенно после кончины отца. Чонгук вламывался в личное пространство разбитого горем друга, по возможности находясь под боком, отнимая у того очередную сигарету, что не успела отравить лёгкие, и любыми способами пытаясь вразумить опечаленного Намджуна. И вот чем мэр Лонг-Айленда отплатил за бескорыстную помощь и поддержку… Их компания за долгие годы приятельских отношений умудрилась пережить немало взлётов и падений, но погубили крепкую дружбу не жизненные неудачи. — Что? — растерялась женщина, услышав нетрезвый лепет будущего супруга. — Куда подевался мой друг? — семейной идиллии враз пришёл конец, когда Юнги ворвался на терассу свирепым ураганом. — Сейчас же ответь, пустоголовая ты каракатица! Мужчина отклеивается от сбитой с толку Айми и вполне осознанно заграждает прямой путь к ней, спрятав беременную женщину за спиной, потому что старший советник вождя бывает до ужаса непредсказуем. — Выбирай выражения, Юн, когда обращаешься к высокопоставленному человеку. — Плевал я с возвышенной колокольни на твою высокопоставленную задницу, уяснил? — Мин подал раздражённый голос и скрестил руки на груди, продолжая активно бороться с неистовым желанием почесать в бойне кулаки. — Как ты поступил с Чонгуком? Он не исчез бы бесследно по своей воле. Намджун пьянствует не без весомой причины. Он, несмотря на, мягко выражаясь, бесконечные разногласия с Чоном, планировал таким образом распрощаться с другом юных лет. Однако бесплатный спектакль необходимо отыграть до логического конца. — Ох, вам не сообщили? — с настолько наигранным удивлением стоит отправляться в драматический театр, куда увязшего в грехах Джуна приняли бы за отменное актёрское мастерство. — Что нам должны были сообщить? — Юнги поклялся Чимину усердно пытаться сохранить душевное равновесие и использовать приобретённые знания о той самой дыхательной гимнастике, поэтому приказал себе не дурить, прямо с порога набрасываясь с необоснованными обвинениями, но его терпение держится на чём-то крайне хлипком. — Гук, — приложил ладошку к губам, словно заранее ужаснувшись от вылетевшей из его уст истины, — не заявился на Аклинс, потому что захлебнулся в карибских водах. Морской чёрт разучился плавать… Старший советник потратил уйму времени и ещё больше нервных клеток на подготовку к диалогу на повышенных тонах, но даже в наиболее безотрадных сценариях не прорисовывалась подобная картина. — Что ты… сказал? — Мне жаль, Юн, — лепечет слишком беспристрастно для такого трагического конца. — Тебе?! Тебе-то жаль, конечно! — щелчок в голове Мина произошёл мгновенно, а это грозит одним итогом – дракой до хруста чужих костей и расплатой за содеянное, если не удастся притормозить. — Это ты? Твоих рук дело, так ведь? Если ты действительно посмел навредить моему лучшему другу, Джун, или твоя жалкая задница причастна к чему-либо, то я не постесняюсь содрать с тебя кожу или раскроить череп. Юнги в их небольшой компании никогда не претендовал на звание человека, умеющего до последнего сдерживать на цепи целый отряд чертей, так и норовящих проявить себя. Вот и сейчас он готов дробить конечности, если всё же потребуется, за Чона, которому Мин оставался предан и в те моменты, когда мужчина отчитывал старшего советника днями и ночами, неоднократно тыкая носом в совершённые ошибки. Советник достанет из-под земли товарища, найдёт чего бы это ни стоило, а позже добьётся высшей степени наказания для замешанных в неверности. — Юн… — Айми встревает в конфликт, схватившись одной рукой за уже округлившийся живот и едва-едва удерживаясь на ногах из-за эмоционального потрясения. — Тебе слова не давали, — достаточно агрессивно огрызается парень. — Молись, даже если ты являешься истинным атеистом, Джун, чтобы я обнаружил Чонгука раньше, чем информация дойдёт до некоторых обеспокоенных лиц. Уж поверь, в твоих интересах посодействовать, иначе в приступе скорби тебя задушат голыми руками. Каждого причастного. Стоит предположить, что сердце одного юнца не справится с гибелью любимого человека без ощутимых для всех последствий. — Он поплатился за предательство предательством. Гук всегда был в курсе о безмерной любви к Айми, но всё равно увлёкся лишь моей женщиной, на протяжении долгих лет позволял себе с чёртовой похотью целовать и прикасаться к её обнажённому телу, которое с первого дня встречи принадлежало мне! И только мне! — Намджуна вконец ослепила не, как он выразился, безмерная любовь, а одержимость и односторонняя зависимость от человека, что таила в себе опасность для тех, кто когда-либо посягнул на его обожаемую Ми. — А я совсем немного поиграл в вершителя чужих судеб, — окончательно перешагнув запретную черту. — Адриан, столкнувший его в море, не станет подтверждать или опровергать откопанную вами со временем детальную информацию, — видать, спиртное слишком развязало язык, но мужчину это нисколько не беспокоит, ведь он уверен в своей безнаказанности, — так что не надейся силой выбить из него чистосердечное признание, если тебе удастся его отыскать, — нечто нездоровое можно заметить в оскале Намджуна. Мужчина убеждён на все сто процентов в том, что испанец, побоявшись фатальных последствий, не рискнёт выдвигать против него какие-либо обвинения. Если не станет держать язык за зубами, то хэппи-энда не светит ни ему, ни его семейству. — Адриан… — это всё, что услышал Мин. Остальные слова правящего Большим островом слились в противный фоновый шум. Юнги тотчас умолк, искренне растерявшись от, хотелось бы верить всей душой и сердцем, гнусной клеветы в адрес младшего советника. Невозможно. Как он мог прогнуться под моральным давлением, переметнувшись на сторону Намджуна, однажды начавшего весь этот сыр-бор? Как он мог предать Чонгука? Человека, который вместо испанца, ни на миг не засомневавшись, отправился бы на казнь под конвоем, так как молодой вождь дорожил им не меньше, чем светловолосым мальчиком, своим драгоценным сокровищем, сыном Томасом. Да это же полнейшая бессмыслица. Это враньё. Враньё, слышите? — Ты, чёрт тебя дери, лжёшь. Ложь, ложь, ложь. Она всё время кругóм парит, искажает единственную правду, всячески отравляя человечество, так ловко проникает в головы, что из-за неё скоропостижно теряют суть проблемы и веру в любое сказанное слово. А в конечном итоге, после игры в испорченный телефон, когда из уст в уста передаётся якобы достоверная информация, уже и не получается разобраться, где же эта истина. И своё «‎я»‎ тоже можно не откопать где-то там, под слоями чужих мнений, что будто пеплом осели на человеческой душе, изменив всё до неузнаваемости. А Адриан – не потерпевший от влияния сторонних взглядов, а тот, кто в борьбе с манипуляциями Джуна погрязнул во лжи, не став обращаться к близким людям за помощью, за что в скором времени и заплатил высокую цену. — Разве прежде я обманывал тебя, Юн? — позади Джуна звучат всхлипы любимой женщины, сильнее распаляющие злость в опьяневшем разуме мэра Большого острова. Юнги не стал длительное время оставаться в этом дурдоме, поэтому перед уходом наградил Намджуна точным ударом в скулу, после чего мужчина, не ожидая такой смены сюжета, свалился на землю, и в быстром темпе покинул виллу правящего Лонг-Айлендом, даже не взглянув на Айми, которая, кажется, что-то в одно мгновение безвозвратно потеряла. Морской путь преодолевался на катере с такой скоростью, что, есть большая вероятность, весь подводный мир сотрясался в неподдельном ужасе. У Юнги, если по секрету, неизвестно какое по счёту обострение вспыхнувшей агрессии по отношению к каждому живому существу на этой обитаемой планете земной группы. Он, как только закончил с пришвартовыванием личного судна в Солнечной бухте, сразу же сорвался с места, чтобы сообщить старейшине Каонабо о том, что Ким Намджун осмелился пойти против островитян… Осмелился дать приказ совершить убийство вождя аклинсов! И об успехе задумки он вещал с такой уверенностью, что поневоле начинаешь в это верить. Шутить по поводу смерти Намджун просто-напросто не умел. И напился он явно неспроста…

🌊

Внезапно постоянным слушателем Тэхёна стала гнетущая тишина в бунгало друзей, когда Чимин, оставив полотно и все свои кисти с красками в гостиной на невысоком столике, отлучился на непродолжительное, как тот пообещал, время и умчал на всех парах в сторону Ритуального места. Юнги, пребывая в неустойчивом моральном состоянии и ни перед кем толком не объясняясь, схватил за руку находящегося в недоумении Пака, чтобы посекретничать о чём-то важном в более подходящем месте. А Ким сегодня настолько пресытился диалогом с лекарем и интенсивной тренировкой с одним из мужчин, который каждое воскресное утро сражался в восточной части острова, что у него не осталось ни крупицы сил на расспросы о странном поведении Мина. Возлюбленный вождя чересчур утомлён. От себя, конечно же, в первую очередь. Пускай сперва он и строил из себя невесть что, в основном – сильного, независимого и безразличного парня, но со временем это шапито ему надоело. И Чонгук словно под землю провалился… Нигде не видно тёмно-карих омутов, обладатель которых все предыдущие дни, примерно в это же время суток, оказывался возле уютной берлоги Юна, чтобы снова, как минимум, взглянуть на любимого человека или, попытав удачу, побеседовать с Тэхёном, как будто набравшим в рот морской воды. Сейчас же данный трюк используется всем окружением юноши, из-за чего он начинает накручивать себя, фантазируя о всяком и разном. И вновь что-то целенаправленно скрывается от его персоны, что невероятно сильно расшатывает не особо стойкую нервную систему Кима до состояния подвесных качелей. Нешуточное беспокойство пробудилось настолько резко, точно как Тэхён вскочил с плетёного диванчика от осознания, что, лишь в теории, какая-то неприятность успела случиться с лидером аклинсов. Или втайне от него проводится свадебная церемония, по этой причине Чон и не явился на «‎вечернее рандеву»‎? С этим потоком безумных мыслей и неуправляемых эмоций парень выдвигается в сторону предполагаемого места скопления если не всего племенного народа, то хотя бы друзей и хранителя его сердца. А пока тот размашистыми шагами добирается до зелёной поляны, настраиваясь стать очевидцем чего угодно, Юнги озвучивал нескольким людям то, что ему удалось узнать от Ким Намджуна, дополнив конец своей речи ожидаемым выводом: — Старейшина Каонабо, этот сукин сын обязан лично ответить перед аклинсами, Вашей семьёй и… Этерио, если Нерей действительно пострадал от его дьявольских рук. Необходимо отыскать доказательства, а для выяснения правды нам нужен Адриан. — Не стоит действовать сгоряча, Юнги, — с каждой секундой отец Чонгука становится всё мрачнее от произнесённой только что старшим советником информации. Каким бы строгим по отношению к сыну он ни был, как бы их взаимосвязь не ухудшилась из-за многообразия мнений, сколько бы Каонабо ни сердился на молодого вождя за несоблюдение традиций, Чон, так или иначе, оставался слишком важен для старейшины. Мужчина всегда открыто гордился им и, не секрет для местного народа, очень любил. Чонгук – его свободолюбивый и упёртый мальчишка, его драгоценное младшее дитя. И старик, не сомневайтесь, обрушит весь отцовский гнев на причастных к вероятной гибели Чона, если реальная причина отсутствия сына окажется настолько страшной. Шершавая ладонь Каонабо оказывается на спине супруги, разбитой сильнейшим испугом, которая, более не имея никаких сил, присела на скамью и уткнулась красным носом в плечо мужа, бесшумно роняя слёзы. — Мы будем дожидаться благоприятных условий для поимки, вполне вероятно, предателя? Или же Вы предлагаете ожидать того момента, когда Адриан, ещё один сукин сын, вернётся на Аклинс с искренним раскаянием? — от бесконечных наматываний кругов спасает растерянный Чимин, схвативший приближённого вождя за локоть. — Юн, мэр Лонг-Айленда солгал? Или… — Спроси у меня что-нибудь полегче. У Пака в глазах рассыпаются хрупкие надежды, тают скорее шельфовых ледников Антарктиды, а уровень воды в очах, что блестят из-за яркого пламени от факелов, готов подняться до наиболее критического уровня. Не исключительно для Чимина, но и для всех присутствующих на Ритуальном месте в это позднее время суток Чонгук – кто-то родной сердцу, так что каждый человек до последнего не перестанет верить в чудеса. Немного в стороне, подальше от основной концентрации шокированных новостью людей, расположился приглашённый старейшиной Карло, испытывающий после озвученного противоречивые эмоции. — Юнги, тебе, как единственному ныне советнику, поручается немаловажное дело, — не собираясь так просто отдаваться на растерзание эмоциям, что вскоре готовятся завладеть даже сознанием старейшины, Каонабо просит о том, что имеет огромную важность в их ситуации. — Отправляйся на Лонг-Айленд и всевозможными способами отыщи моего сына, а я временно возьму на себя обязанности Нерея, чтобы в нашей общине не начались беспорядки. — А как нам быть в том случае, если Намджун не наплёл полную чушь? И наш вождь в самом деле… Как действовать, если он погиб? — Нет…

Breathe — Home

Все обеспокоенные оборачиваются на пропитанный неверием голос. В такие мгновения понимаешь, что каждый повод для вселенских обид и аргументы для бездействия и безмолвия – полнейший абсурд. Тело Тэхёна словно пригвоздили к земле. Или всё его туловище придавило мраморным обелиском, а здравый смысл в одночасье затмило желание услышать чёткое опровержение, а не констатацию смерти. Нет, только не снова… Пожалуйста, лишь бы эти раздирающие нутро слова оказались наглым враньём или жутким сновидением, что кажется уж слишком правдоподобным. Хоронить любимого человека и родную душу – равно погребать с почестями под тоннами почвы не исключительно возлюбленного, сердце которого более не бьётся, стуча в ускоренном темпе, когда неуверенный юнец тихо признаётся в тёплых чувствах. Немалая часть чего-то важного опускается следом, навеки умирает вместе с одним из хранителей общих светлых воспоминаний. Всё, что остаётся потерявшему кусочек себя – бросить горсть земли в яму и навсегда попрощаться. Или временами посещать колумбарий, когда возникает необходимость поделиться личными победами, поведать о трудном периоде и пролить океаны слёз из-за того, что человек все эти душевные терзания не слышит. Не сидит поблизости, так привычно заправляя тёмные пряди волос за ухо, улыбаясь уголками губ от того, что кое-кто млеет от подобных жестов, хотя при этом во всю протестует и «‎ну прекрати, каннибал»‎. Не прижимает плотнее к себе, уткнувшись носом в макушку. Не целует ласково в висок, таким образом отнимая поводы для тревог, как будто несколько процентов печали забирая себе. Все мы не бессмертны, и это стоит понимать, но к настолько ранящим новостям никогда нельзя подготовиться… Ни морально, ни физически. Тэхён, может быть, переместился в космический вакуум? Кислородное голодание подкралось незаметно, а сильную пульсацию в висках вызвали лживые слова Юнги. Кто же так по-дурацки шутит? Происходящее вокруг – немое кино. Чонгук погиб? Это ведь невозможно. Это ведь… его любимый мужчина. Тот, кто, несмотря на занятость и собственную нестабильность в эмоциональном плане, каждый тропический день приходил к Киму, даже если Тэхён ни в какую не шёл на контакт или ещё смотрел десятый сон; тот, кто приносил свежие фрукты, оставляя целый кладезь витаминов на небольшом столике в гостиной, чтобы не потревожить чужой покой. Хочется открыть календарь, чтобы окончательно убедиться в том, что на дворе, по чистой случайности, первое апреля, поэтому кто-то со своеобразным чувством юмора решил жестоко разыграть весь племенной народ. — По какой причине вы молчите? Скажите же, что этот Намджун солгал, — крупно дрожит возлюбленный молодого вождя, отказываясь верить в достоверность чужих слов. Анакаона, поднявшись со скамьи и в один миг сократив расстояние, обнимает юношу крепко-крепко, чтобы он почувствовал беззвучную поддержку. Ким держит руки по швам, словно парализованный, ком в горле не даёт больше и слова вымолвить, а тягостное молчание повисает в воздухе. Далеко не все нуждаются в моральной помощи, когда справляются с личным горем, но ощущение плеча рядом с собой всё-таки внушает мысль, что ты сражаешься за облегчение не в одиночку. Юнги смотрел на сокрушения близких людей и постоянно сдерживал себя, чтобы за компанию не приступить к распаданию на составные химические части. Побледневшего Чимина чудом получилось уговорить покинуть вместе с Анакаоной и Каонабо Ритуальное место, а Тэхён так и застыл каменным изваянием, изредка наполняющим организм кислородом и сжимающим руки в кулаки. В данный момент он, вполне вероятно, проходит в ускоренном режиме несколько этапов: отрицание и гнев. И время на неопределённый срок замерло.

Я был так одинок, и я стольким тебе обязан. Но, пожалуйста, осталась ещё одна вещь, ещё одна вещь, ещё одно чудо. Ради меня, не будь мёртвым. Сделаешь это ради меня? Просто прекрати это. Прекрати.

Юноша делает разворот на сто восемьдесят градусов, мысленно уже мчится по тропинке в бунгало Чона, чтобы скрыться в их спальной комнате, где всё постельное бельё насквозь пропахло им, и затопить солёной влагой это «‎семейное гнездо»‎, затем, спустя парочку часов неконтролируемой истерики, вернуть себе самообладание и отправиться на Лонг-Айленд, невзирая на ухудшение погодных условий. Складывается такое впечатление, что сам Посейдон разделяет сердечную боль всего племени, оплакивая гибель истинного по духу вождя аклинсов. Если откровенно, все обиды в мгновение ока стёрлись, существование Менсии больше совершенно не волнует, а на первую позицию вновь претендует желание бороться за сказочные отношения. Лишь бы это стремление пробудилось не слишком поздно… Лишь бы «‎я тебя безмерно и, видимо, всем сердцем»‎ было кому озвучивать, а не вечно ожидать подходящей поры для признания. Тэхён ради Чонгука – так было (стоило признаться себе гораздо раньше), так и осталось – переплывёт каждый океан вдоль и поперёк, известные и неведомые человеку моря и реки, по сантиметру обследует все земные континенты, если впоследствии он снова сможет заглянуть в тёмно-карие глаза любимого человека. Ни перед чем не остановится, ведь пятибалльные ураганы не так страшны ему, как мысль о гибели того, за кого он, кажется, отдал бы собственную жизнь. Потерявши – плачем, верно? Окаменелость по имени Карло, которого Ким всё это время и не замечал, подаёт, в конце концов, бесцветный голос: — До чего же непредсказуемый исход. Так же, Этерио? — Вы… — прохрипел Тэхён, разглядывая главного и, по сути, единственного врага Чонгука на Аклинсе, который мог запросто вступить в сговор с кем угодно, даже с коварными бесами, ради достижения основной цели – должности младшего брата. — Ваши гнусные проделки?! — что-то внутри Кима либо громко щёлкнуло, либо треснуло, но рассуждения об этом не особо важны, как-то, что за устрашающим гулом в голове последовало. Обрушение неустойчивых защитных стен чревато побочными эффектами. Избранник вождя, явно не контролируя себя, налетает всем весом на Карло, сбивая ничего не соображающего с ног, и сразу же валит того на землю, намереваясь задушить завистливого и озлобленного на весь мир итальянца. Обе руки парня крепко-накрепко смыкаются на шее мужчины, который, будто в приступе медленной агонии, хватается за конечности Кима, стараясь те убрать, и предпринимает не одну попытку сделать вдох. — Мерзавец! А вот эта перипетия – действительно неожиданный поворот событий. Тэхёну до чёртиков страшно, словно он остался в полном одиночестве на данном клочке суши, без своей самой надёжной опоры. Тэхёну до чёртиков мучительно, словно ему пробили рёбра слесарным молотком и вырвали любящее сердце, бросив всё ещё стучащий в быстром ритме орган прямо под ноги. Неприкрытая злость впервые в жизни полностью отключает разум юноши и затмевает в нём всё человеческое. Он так жалеет о том, что под боком не оказалось кинжала. — Тэхён! Ты с ума сошёл?! — Юнги, реагируя на насилие, в считанные секунды подбегает к Киму и оттаскивает брыкающегося вояку от Карло, у которого, стоит заявить, сегодня второй день рождения. Не зря Мин планировал перестать тренироваться с возлюбленным товарища. Этот юнец, по ощущениям, явно борщил с силовыми нагрузками. — Прекрати, только Адриан виновен в том, что наш вождь, предположительно, утонул. Он сотрудничал с Джуном, — спина Тэхёна благодаря титаническим усилиям оказывается прижата к груди старшего советника, а плечи парня до боли сжимаются ладонями Юнги, чтобы привести в чувства человека, не сумевшего справиться со своей болью самостоятельно, без вреда для кого-либо. — Не дури, турист, и я тебя отпущу, — успокаивающе шепчет на ухо. Пятки итальянца сверкали ярче лучей в сезонные солнечные месяцы на Карибах, когда тот удирал прочь с Ритуального места, пока Мин пытался вернуть Кима в более-менее адекватное состояние. Увы, предстоящий разговор никак не способствовал этому. — Утонул? — Тэхён уже отчётливо ощущает, что у него в лёгких катастрофическая нехватка воздуха. Он раз за разом задыхается, разрушается, захлёбывается, но это – искажение реальности. — Как ты можешь говорить такие ужасные слова? Где ключ зажигания? Молю тебя, отвези меня на катере к Чонгуку, — голос слегка задрожал, надломившись, а пальцы запустились в тёмные пряди волос. Что вам известно о страхе потерять любимого? Нет-нет, речь идёт не о боязни, что нелёгкая жизнь, обладающая паршивым остроумием, разлучит вас из-за мелочных и не очень разногласий, а о паническом страхе насовсем распрощаться с человеком, более не имея возможности позвонить, когда доходишь до нужной кондиции, часами неподвижно лежишь на кровати в самом позорном состоянии алкогольного опьянения и надрываешь сотовый бывшего избранника кучей пропущенных звонков; более не имея возможности отыскать чужие, некогда горячо любимые, глаза в толпе, когда вы пересекаетесь взглядами на пешеходном переходе, поскольку земной шар не резиновый, а мир – до забавного тесный; более не имея возможности хотя бы постараться восстановить что-то разбитое временем, колкостями и неизбежным, как выяснилось, концом для пары. Костлявая без разбора и без колебаний тянется к намеченной жертве, отняв все эти, пускай и не всегда разумные с точки зрения правильности, шансы. — Тэхён. — Отправьте меня к моему Чонгуку, — тело – тряпичная кукла, а возлюбленный лидера племени – уж точно не физически раненый воин, вконец потерявший спокойствие. Ему позволяют, ослабив стальные «‎объятия»‎, грузно опуститься на землю, когда ярость сошла на нет. — Этого не может быть… Юн усаживается по-турецки напротив Кима, похлопав того по напряжённому плечу. — Возможно, Адриан по приказу Намджуна столкнул нашего вождя в карибские воды, — тонкие пальцы Юнги еле-еле касаются чужой руки, снова сжатой в кулак. — Я не уверен в этом, как и в том, что он, при всей его выносливости, сумел бы долго продержаться или всё же добраться до ближайшей необитаемой суши. — Замолчи, — тихо просит юноша, отворачиваясь от советника, чтобы тот не лицезрел проявление очередной слабости, и вытирая прозрачные капли с подбородка. Он ненавидит те редчайшие моменты, когда кто-либо видит эти мокрые дорожки на слегка смуглом, наконец-то поцелованном солнцем и не единожды Чонгуком, лице. — Тэхён, тебе придётся взять себя в руки… — Сейчас же умолкни! Ким на постоянной основе мог себе позволять так по-детски дуться рыбкой фугу на возлюбленного (не без причины, заметьте), избегать прямого контакта с мужчиной и тех самых пронзительных взглядов карих очей, испытывать безумную ревность при возникновении Менсии на горизонте, которая, вероятно, вертелась перед вождём аклинсов нарочно, и просто глазеть на Чона, рискуя заработать косоглазие, когда тот трудился вместе с народом под палящими лучами без верхней одежды. Порой казалось, что мир разрушен не по самое основание, как будто при наличии фундамента ещё что-то возможно воссоздать. Тогда Чонгук, по секрету, скитался где-то неподалёку, ненавязчиво охранял своё бесценное сокровище архипелага, оставался прочным щитом, несмотря на язвительность любимого, но сейчас и минимальной защиты нет. Она пала, вывесив белый флаг на поле битвы между трезвым рассудком и горечью реальности, а Тэхён сбросил свои литые доспехи – острые шипы обиженного, – превратившись в оголённый провод или венецианский хрусталь, который осталось лишь уронить, чтобы окончательно его доконать. Кима не так страшила действительность, пока поблизости находился Чон. Его мужчина, ранее умело вытеснявший одиночество из сердца и дурные мысли из головы. Пускай Чонгук периодически вёл себя довольно-таки сухо и безэмоционально, особенно когда сердился на отца и желал спрятать негативные эмоции под невидимым панцирем, Ким всё равно обожал его до беспамятства. Чего душой кривить, общая у них не только любовь к стерильной чистоте, возможной в условиях проживания в бунгало, но и неумение должным образом выражать сердечные чувства, хотя в этом деле Чонгук, стоит подметить, преуспел. Тэхёна вновь окутывает приступ паники, что с каждой пролетевшей секундой укрепляется в сердце, чтобы мышца прекратила выполнять необходимые функции. Это правдоподобная иллюзия? Абсолютно всё: Аклинс, Юнги с Чимином, Лонг-Айленд и Чонгук… Господи, его любимый человек моря, которого, вполне возможно, поглотила чёртова пучина, ещё с юности ненавистна Киму. — Он ни в коем случае не утонул. Не смей думать иначе, Юн.

☀️

Несколько часов спустя

Тэхён, постепенно покидая царство снов, приоткрывает лазурные глаза. На его талии расположились до слёз родные руки, любовно скользящие под футболкой по впалому животу. Чьё-то горячее, не менее родное, тело плотно прижимается к спине юноши крепкой грудью, а размеренное дыхание мужчины щекочет чувствительную шею Кима, пока молодой вождь почти мурлычет, как сытый и довольный жизнью кот, просто от того, что они, как прежде бывало, могут провести свободное от дел время не порознь. Тэхён всегда утыкался носом в ключицу Чона и улыбался, не переставая удивляться каждый тропический вечер, когда их мир сужался до микроскопических размеров. До микрокосмоса на двоих. До целых муравейников на коже, когда мужчина обследовал губами неприкрытое натуральными тканями тело. В этом огненном тандеме Ким, если без утаивания, добровольно сгорал заживо. В тепле вождя, в его поступках, говорящих громче слов, в беспредельной любви. А температуру воздуха, способную запросто посоревноваться с пиком жары в африканской Сахаре, повышало пылающее сердце лидера аклинсов. Все крупицы нежности и доверия доставались Киму: откровенные признания, внутренние слабости, которые показывают только кому-то значимому, и низким, на пределе слышимости, шёпотом сокровенное: «‎Мой потрясающий мальчик»‎. Тэхён, если вы помните, давно не мальчишка, у него в паспорте чёрным по белому написано «‎двадцать пять»‎, однако слышать подобное от возлюбленного – услада для ушей. — Чонгук… Ты здесь, — облегчение лавиной сносит все тревоги, а обвивающая его талию рука Чона действует превосходнее дорогостоящих успокоительных препаратов. — Это ведь наша спальня, где же мне ещё находиться? И, к слову, ты оккупировал моё ложе, при этом не выпив ни капли травяной настойки, — усмехнулся Чонгук куда-то в чужой затылок. — Мне приснился плохой сон, — с поистине жутким финалом. — Снова кошмарные сновидения потревожили тебя? Бэкхён? — забеспокоился Чон, приподнявшись на локте, чтобы взглянуть на бледное и уставшее лицо любимого человека, словно этот вредный юнец не спал, в лучшем случае, несколько суток. — Нет. В этом сне ты погиб, Чонгук. «‎И немалая часть меня следом за тобой»‎. — Что? — слетает с уст вопрос, перенасыщенный явным удивлением. — Вот же я, лазурный мой, рядом с тобой, чувствуешь? — мужчина мажет холодными губами по пострадавшему во время их первого состязания плечу, осыпая поцелуями и заставляя полностью обернуться к себе, а Ким с превеликой радостью ластится ближе. — Ни за что на свете не оставил бы тебя по доброй воле, завидный биолог, ты же знаешь меня. — Прекрати меня так называть, — нервно посмеивается парень, списав всё пережитое на свою бурную фантазию, что в последние недели его неоднократно подводила, круглосуточно навязывая поводы для мучительных раздумий. Или же… Так-так, погодите-ка. Воспоминания, подобно вспышкам от стоящего на штативе зеркального фотоаппарата, ослепляют Тэхёна, вынуждая концентрироваться на вкрай нерадостных мыслях. Менсия. Предстоящая свадебная церемония. Коралловый браслет. Конфликты. Неужели и это оказалось полётом безграничного воображения? — Поднимайся же, спящий красавец, — Чон шлёпнул Кима по округлой ягодице в качестве не то чтобы неприятного наказания и с большой неохотой оторвался от скулы любимого, которую несколько секунд назад покрывал ласковыми поцелуями. — Ты осознаёшь, Этерио, возлюбленный вождя Аклинса, что твой режим питания никуда не годится? — ещё один воспитательный шлепок не заставил себя ждать. — Или, если более точно выразиться, совершенно отсутствует. Я приготовил нам примирительный ужин, так что не вздумай отнекиваться, — вопреки приглашению на внеплановое свидание со скромным перекусом поздней ночью, мужчина тискать чужие мягкие бока не перестаёт, затем припадает к губам Кима с неприкрытым желанием, словно целое столетие провёл без ласки этого человека. Дорвался до своей бесценности. — Постой, что-то не так, — не на шутку распереживался парень, отодвинув от себя на минимальную дистанцию Чона, чтобы тот прекратил на него отвлекаться. — В чём дело, лазурный? — нахмурился молодой вождь. — Тебя нет, Чонгук… Так ведь? Всё происходящее – приятный плод моей фантазии, — протараторил на одном дыхании, желая услышать опровержение. Смуглое лицо мужчины вмиг кардинально изменилось, стирая с зацелованных губ даже малейший намёк на счастливую улыбку, а взгляд помрачнел, будто и до его разума, если бы это было возможно, донеслись печальные известия. Оба так и застыли ледяными фигурами, чтобы целиком и полностью осмыслить их тяжёлое положение – худшей концовки для дивной сказки и не выдумать. — Тэхён, — тон Чона становится во много раз серьёзнее. — Моё сокровище архипелага, прости меня. — За что ты просишь прощения? Чонгук? Что с тобой, Чонгук?! — Ким от увиденной картины ощущает, что струны его истерзанной болью души с треском рвутся, превращая в сию секунду весь внутренний мир в сито для просеивания муки, в абсолютное ничто. Пока парень кричит не своим голосом, захлёбываясь в отчаянных мольбах прервать это, в просьбах забрать его жизнь в обмен на долгие годы Чона, мужчина теряется в очередной попытке что-либо озвучить, однако всякий раз из его едва приоткрытого рта на простынь выливаются карибские воды. Он тонет, находясь в собственной постели, старается откашлять из лёгких морскую жидкость, но всё же медленно и мучительно погибает на глазах любимого человека, унося на тот свет две самые влюблённые улыбки: свою и Ким Тэхёна. — Чонгук… Лунный свет проворно проникает в большое помещение, погружённое в тотальную тишину, которая вскоре нарушается шуршанием хлопкового постельного белья и вскочившим Тэхёном. Юноша спешно оглядывается по сторонам, не припоминая, чтобы он, будучи в сознании, добрался в бунгало лидера аклинсов и вскарабкался по лестнице в его спальную комнату. Ему, ещё не успевшему окончательно пробудиться и смахнуть остатки дрёмы с длинных ресниц, начало казаться, что пустая постель – жуткий сон. Возлюбленный вождя в иной раз посчитал бы себя сумасшедшим на всю свою больную голову, но конкретно в этот период он наплевательски относится к разделению вещей на «‎нормально»‎ и «‎ненормально»‎, поэтому в тот же миг прижимает к лицу мягкую подушку, на которой всегда отдыхал его мужчина, немного заглушая в ней все душераздирающие вопли и всхлипы. Тэхён, утомлённый психологическим стрессом, погрузился в царство снов ещё на причале, где просидел длительное время, всматриваясь в бескрайний горизонт, поглядывая на сверкающие на небосводе звёзды, чтобы загадать единственное желание. Нельзя сказать, что он верил во влияние падающих небесных светил на осуществление мечт, однако побыть маленьким мальчиком, надеющимся на чудо, очень хотелось. Ким и сам понимал, что сидеть часами в Солнечной бухте – чистое безумие, но если Чонгук прибудет на Аклинс, то он обязан встречать мужчину в первых рядах. Никто так и не заявился даже глубокой ночью, а Юнги – местный надзиратель – громко вздохнул от разбитого вида туриста, отнёс сопящего ему на ухо в бунгало молодого вождя и остался сторожить сокровище архипелага на плетёном диване. Старший советник пока что рассудок не пропил, посеяв последние извилины на дне глиняной чаши, кто бы что ни говорил, поэтому гадание на древних рунах и не понадобилось бы. Он-то прекрасно знал о том, что Тэхён хотел вернуться в жилище Чонгука ещё в день переезда, но многое не позволяло сделать шаг навстречу. Великая обида – один из поводов. А кому будет приятно до глубины души, когда тебе всей правды не озвучивают, утаивая нечто важное? В такие моменты ты ощущаешь себя дурачком в квадрате, слепо доверяющим каждому произнесённому любимыми устами слову. Если честно, Юнги их разбирательства не приносили ни доли удовольствия, как максимум – дёргающийся на нервной почве глаз. А сейчас, в тишине бессонной ночи, этого действительно не хватает. Уж лучше бы влюблённая парочка выясняла отношения прямо перед старшим советником, на эмоциях, пусть это и не было им свойственно, разбивая вдребезги столовую посуду, нежели оказалась в разлуке таким образом, что и врагу не пожелаешь. Юн упирается локтями о бёдра, за ладонями скрывая всё напряжение, что почти написано масляными красками на его лице. Ему тяжело не меньше остальных, потому что он планировал с лучшим другом прожить до глубокой старости, чтобы вместе поедать тропические фрукты и хохотать с хрустящих более звонко, чем у того же Юнги, суставов Чона. Необходимость не срываться на всех живых существ маячит под самым носом приближённого вождя, внутренних демонов дистанционно убаюкивает спящий в его бунгало Чимин, но хворост в адское пламя подбрасывает тот, кто только-только пробудился на втором этаже. Как же громко и горько Тэхён плачет… И утешить никак не удастся. Юнец, так уж получилось, терпеть не может ни реки жалости в свой адрес, позволяя лишь Анакаоне изредка глядеть на поломки духовного мира, ни когда кто-то, помимо Чонгука, вытирает прозрачную печаль с его щёк. И как прикажете быть? Куда податься в первую очередь, чтобы отыскать чёртового предателя и вынудить его признаться? Юн всерьёз настроен, в случае подтверждения провинности Адриана, заставить испанца ползать на четвереньках около ног Кима и вымаливать тысячи прощений, поскольку эти крокодиловы слёзы и крики, звучащие сверху, приближённого скоро начнут преследовать в пугающих сновидениях. Черта невозврата оказалась позади. Мин Юнги не поскупится на телесные наказания, не станет великодушно сжаливаться над посмевшим предать их. Расплата за украденное «‎сердце»‎ Аклинса, за вероятную гибель лучшего друга, за крушение влюблённой чужой души, за содеянные грехи должна быть одна – жизни виновных.

🌊

Сегодняшняя ночь кажется бесконечно долгой, тягучей подобно горячей карамели, но никакого приторного сахарного привкуса на языке не ощущается. Одна горечь и потеря собственного «‎я»‎, да ещё и вкупе с отвращением по отношению к своей персоне. Адриан часами напролёт блуждал по Лонг-Айленду неприкаянным духом, не решаясь заглядывать в гости к Сокджину сразу же после того, как… В голове не укладываются ровной стопкой мысли о случившемся, ведь те снова разбросаны в хаотичном порядке; руки дрожат как у зависимого от самых вредных для организма веществ, а все нервные клетки попрощались с парнем ещё в то мгновение, когда он столкнул молодого вождя с белоснежного катера в Карибское море. Предатель, предатель, предатель. Отныне это – не просто слово, существующее долгие века и описывающее изменников чему-либо, не целый набор непонятных букв, а несмываемое клеймо Адриана. Он пожалел об опрометчивом поступке задолго до выполнения приказа Намджуна, при этом, увы и ах, пойти против обезумевшего мэра Большого острова побоялся – на кону стояли жизни его родителей. Да, верно, они через многое вынудили пройти, не исключая из длинного списка тот самый рубеж безвозвратности, когда парнишка совершил побег из дома, но как отвернуться от них, оставив на растерзание судьбы, носящей определённое имя? За грехи все ответят, поголовно предстанут перед смертоносным бумерангом, однако взваливать на плечи несколько триллионов тонн вины за гибель биологических родных нисколечко не хотелось, так как она, вышеупомянутая вина, съела бы Адриана без остатка. А после реализации чужого коварного замысла вдруг осенило, что и Чонгук являлся для него не менее дорогим человеком, но вероломство, к сожалению испанца, мужчина ни за что не стал бы прощать – у вождя Нерея на подобное имелся пунктик в голове. При любом развитии ситуации младшему советнику лидера аклинсов снесли бы голову с плеч. И не факт, что на сей раз это оказалось бы шуткой-минуткой для вовсе не знающих законы племенного народа. За покушение или убийство, так или иначе, придётся платить. — Адриан? — Сокджин места себе не находит уже около десяти минут, активно нарезает круги возле кухонного островка и смотрит на испанца, который с концами сполз по стенке неуправляемым тельцем, прислоняясь спиной к единственной опоре, и уселся пятой точкой на пол, прикрыв испуганное содеянным лицо ладошками. — Адриан? — повторил секретарь более настойчиво. — Ты пугаешь меня, родной. Просторная кухня в стиле минимализм наполнилась частым дыханием испанца, словно он прямо по курсу лицезрел галлюцинации в виде ярких алых отпечатков на светлых стенах, теперь окрашенных чужой кровью, надписи «‎предатель»‎ в бесчисленном количестве и бездыханное тело мужчины. Паранойя накрывает Адриана не то чтобы как гром среди ясного неба. Он, прижимая к себе ноги, начинает постоянно осматриваться по сторонам, как потенциальный пациент психиатрической лечебницы, вглядываться в панорамное окно, где видна подсветка вдоль дорожки к дому, и ожидать наихудшего – Юнги, который самолично будет готов свернуть неверному шею, когда разузнает о произошедшем, достав его даже из-под земли. — Мой вождь… — побитой собакой проскулил, всю уверенность и рациональное мышление оставив далеко-далеко, приблизительно там же, где и Чона. — Говори, — у Сокджина вспотели ладони, а сердце предпочло остановиться и свалиться на мраморную плитку, заставив своего обладателя справляться в одиночку. Судя по крайне плачевному состоянию его избранника, запутанная история ничем позитивным не завершится. Что он в это мгновение обязан сделать? Спрятать? Уберечь? От чего или кого? От праведного гнева? А за какие проступки? И каким образом? Необузданный страх за жизнь Адриана не помешал мужчине присесть на корточки перед парнем, будто зашуганным смертью, пришедшей именно по его грешную душу. — Я едва ли не убил Нерея. Джин сглатывает ком в горле, прикрыв рот рукой, чтобы не выругаться различными матерными словами на любимого идиота, радуясь хотя бы тому, что прозвучало тихое «‎едва ли»‎. — Со всей дури столкнул с катера и, включив полный ход, бросил его барахтаться в открытом море, — продолжил рассказ дрожащим голосом виновник переполоха, не удостоив Джина взглядом. И очень зря, потому что в глазах напротив читался животный ужас. — Намджун приказал избавиться, угрожал расправиться со мной и родителями в случае отказа. Но я не смог довести дело до конца, поэтому дотянул моего вождя до Центральной клиники и позорно сбежал. А Карло… Хосок, который не стал прерывать приватный разговор и остался шпионить около приоткрытой двери, всё крепче сжимает ручку фарфоровой чашки, чудом не треснувшей, с остатками чёрного чая. Он никак не способен поверить в достоверность услышанного. Это что, такой молодёжный юмор? — Гук отыщет тебя и заставит ответить, — секретарь обречённо вздыхает, оседая на поверхность то ли от отчаяния, то ли от раскрытой, уж больно жестокой, правды о друге юности. — Что же ты натворил, Адриан.