Линии

Выход в свет — этот тот аспект работы, который Юнги ненавидит больше всего. Он никогда не был против хорошего разговора, но его всегда тошнило от ауры роскоши и недоступности общества, в котором он уже много лет находится. Даже забавно, что большинство членов этого общества — выходцы из бедных семей с тяжёлыми судьбами, которые пахали всю жизнь ради того, чтобы сбежать под свет софитов. С этим Юнги просто пришлось смириться. Будучи молодым и упрямым, он был готов на всё, лишь бы привести Чонгука к успеху. Теперь же он один, двигается по инерции, не понимая, что вообще такое его жизнь. Юнги забыл, каково это — существовать просто для себя. Появилось слишком много времени на раздумья, на творчество, и это немного интригует, пугает своей новизной. Оставив подопечную со спонсорами, Юнги выходит на небольшой балкон подышать воздухом. Светское общество его утомляет. Напрасно надеясь, что сможет остаться в одиночестве, Юнги вздыхает, слыша за спиной знакомый голос. — И снова мы встретились. Юнги и Хосок продолжают встречаться таким образом уже много лет. С тех пор, как Юнги выбрал идти своей дорогой, комнаты, в которых они встречаются, стали больше, костюмы — дороже. Юнги не жалеет о своём выборе, он бы сделал ровно то же самое, если бы пришлось вернуться в прошлое, но не только из-за большой любви к Чонгуку. Хосок добился своего успеха сам, он никогда не сдавался и стал настоящей суперзвездой. Кто знает, может, всё было бы по-другому, если бы он работал с Юнги. Они оба уставшие, оба несущие груз проблем и разочарований на своих плечах, но Юнги полностью уверен в том, что всё на своих местах. — Ты поговорил с Чимином? Хосок улыбается уголком губ, подходя к перилам. — Помню времена, когда тебя интересовал один лишь Чонгук. Теперь же с порога ты говоришь мне о Чимине. Какая интересная всё-таки жизнь! — Хосок замечает на лице Юнги недовольную морщинку между бровей. — Поговорил, поговорил… Не куксись. Нормально всё. — Нормально? Интересное у тебя понятие нормального. — Если слишком акцентировать внимание на том, что весь мир сошёл с ума, ты сойдёшь с ума следом за ним. — Мудро, — Юнги бледно улыбается, внимательно изучая лицо Хосока. — Не ожидал ничего другого от человека, которому столько дерьма пришлось в тайне от всех пережить. Ты всех нас одурачил, человек-улыбка. — Быть счастливым — это выбор, который может сделать каждый человек. Ты тоже можешь стать счастливым, если захочешь. — Быть и казаться — разные вещи, всё-таки. Я тебя давно знаю, но теперь вижу, что ты стал улыбаться по-другому. — Теперь я счастлив. По-настоящему счастлив. Юнги убирает руки в карманы, смотря в пол. — Ты должен меня ненавидеть, но мы стоим и болтаем, как старые друзья, — тихо говорит Юнги. — А мы разве не старые друзья? — Хосок, пожалуйста… — Юнги кривит губы в сожалении. — Не говори такое, смотря мне в глаза. Когда-то ты верил мне, видел во мне потенциал, но я за тобой не пошёл, и ты любил меня, но я не смог ответить тебе взаимностью, и я сделал худшее, что только мог, — забрал у тебя твоего брата. Поэтому не смотри на меня так и не говори, что мы старые друзья. Не должно такое называться дружбой. — Ты выбрал не моего брата. Ты выбрал талант, ты выбрал сердцем, да и, к тому же, никто не знал, что Чонгук — мой брат. Ты выбрал бы его, даже если бы знал. — Что не делает мой выбор менее жестоким… — Ты знаешь, а я бы тоже его выбрал. Юнги слышит отголосок собственного обожания в голосе Хоби. Словно он свою любовь передаёт по наследству, чтобы она жила в ком-то другом. На мгновение ему даже становится спокойно, потому что у Чонгука теперь есть кто-то, кто готов его любить и оберегать. — Что будешь делать с Чимином? Он шантажировал меня твоим лучшим другом. — Думаю, мы уже давно квиты, — усмехается Хосок. — Что ты будешь делать с Чонгуком? — Не знаю. Знаю только, что никогда не перестану его любить. Теперь он твоя семья, но целых десять лет был моей. Я всегда буду считать Чонгука своей семьёй. — Я рад, что ты был у него. Как бы больно мне ни было все эти годы, меня успокаивала мысль, что ты был с ним. Никого другого рядом с Чонгуком я бы не вынес. Юнги не знает, что ответить. Он только недавно смирился с тем, что у него в жизни началась новая глава, и от этого путешествия по ранам прошлого у него немного кружится голова. — Не уходи пока, ладно? Кое-кто хочет поговорить с тобой, но немного стесняется. — Кто? Но Хосока уже тут нет, он успел испариться каким-то чудным образом. Юнги решает подождать ещё несколько минут и вернуться к гостям: он всё-таки бизнесмен и находится здесь по работе, а не ради разговоров по душам. Таинственный «кто-то» появляется на балконе совсем скоро, будто ждал, когда они с Хосоком договорят. Юнги, может, и удивился бы тому, что перед ним стоит Ким Сокджин с не характерным для него смятением на лице, но за последний месяц случилось уже столько всего, что удивил бы его, пожалуй, только апокалипсис. — Сокджин-щи. — Можешь называть меня хёном, хотя не знаю, есть ли в этом смысл. Я тебя всего на три месяца старше. — Хорошо, хён. Чем обязан? Юнги чувствует себя не в своей тарелке рядом с этим человеком, потому что ни на секунду не забывает, чей лучший друг Ким Сокджин. Для него он злодей, для него он человек, когда-то испортивший жизнь его самому близкому человеку. Неважно, что между ними теперь, вроде как, подобие перемирия, и Юнги нашёл в себе больше искренних слов, чем когда-либо, потому что близкие друзья всегда будут помнить всё. — Кто такой Ким Намджун? Что он за человек? Этого Юнги ожидал, конечно, меньше всего. Похоже, в жизни работает одно — не зарекайся. — Что, прости? Ты спрашиваешь меня, кто такой Намджун? — Я пришёл к тебе, потому что с Чимином говорить бессмысленно. Он помнит только того Намджуна, с которым учился в колледже. Чонгук меня побаивается и, скорее даже, не переваривает. Оставался только ты, но это и логично. Ты единственный знаешь Намджуна. — Да, только не понимаю, почему вообще что-то должен тебе о нём рассказывать. — Потому что я с ним сплю. Не зарекайся. Не зарекайся, потому что жизнь в любом случае тебя поимеет, а люди удивят. Юнги в полном шоке от этой информации. — Как давно? В смысле, если ты с ним спишь, не логично ли узнавать о Намджуне что-то у самого Намджуна? Это, вроде бы, так работает, — говорит Юнги, не позволяя навязчивым мыслям опередить рационализм. — Около недели, — Джин не понимает, почему отвечает на этот вопрос, и кусает губу. — Просто дело немного не в этом. Это должен был быть просто секс, но Намджун… Ему как будто не всё равно, но при этом он сам себя боится. Я этого даже не замечал особо, ну или отказывался видеть, но он как будто обо мне заботится. Это даже по голосу слышно. Он делает что-то для меня, но потом притворяется, что это ничего не значит. Вчера он даже повёз меня к Хоби, чтобы мы помирились. — Намджун? Куда-то поехал? — Д-да… — Джин настороженно выгибает бровь. — Он-он понял, что я до сих пор ничего не знаю про Хоби и Чонгука, и рассказал мне. Я разозлился, поехал к Хосоку, натворил ерунды, а Намджун меня потом воспитывал. После этого он, конечно, не написал и не позвонил, как будто бы ему всё равно. — Он боится, — тихо отвечает Юнги. — Чего, меня? — Привязанности, — Юнги вздыхает и сцепляет руки за спиной. — Я, вообще-то, не должен тебе этого говорить, но, похоже, ты ему действительно небезразличен. Намджун всегда проявлял заботу именно таким образом, только с самыми близкими он ещё глаза закатывает и ворчит, — Юнги тепло смеётся. — И он не бесчувственный газлайтер, а просто сам по себе такой человек? — С теми, кого он любит, да. — Что-то я сомневаюсь, что он меня любит. Мы и не знакомы толком для такого. — Но он тебе нравится? — Я не… Мне нравится проводить время с ним. Я бы хотел проводить больше времени вместе, узнать его получше. Мне нравится, что он обо мне заботится, пусть даже так, в своей манере. Я не знаю, что к нему чувствую, но хотел бы большего. — Тогда слушай, — Юнги делает глубокий вдох, готовясь рассказать историю, которую даже Чонгук знает урывками. — Как я уже сказал, Намджун боится привязанности. Он предпочитает вообще не привязываться к людям, потому что у него слишком мягкое сердце. Когда Намджун кого-то любит, он готов отдать всего себя этому человеку, и у него в жизни был такой. Джексон Ван — я уверен, ты слышал его имя. — Джексон Ван — бывший Намджуна? — Джин так удивлён, что делает шаг назад, выставляя перед собой руку. — Они встретились лет семь, восемь назад… Теперь из-за него он так редко ходит на вечеринки. Намджун очень любил Джексона, пусть и не показывал этого, но он очень дорожил этими отношениями, потому что Джексон клялся ему в любви, только год спустя сказал, что они ещё слишком молодые, что его карьера идёт в гору и теперь ему постоянно нужно ездить за границу. Намджун в самом начале попросил Джексона пообещать, что его карьера не помешает их отношениям, а Джексон вот так его обманул. — Намджуну разбили сердце. — И теперь он предпочтёт вообще не вступать в отношения, чем ещё хоть раз пережить что-то подобное. Раньше я его не понимал, но сейчас… Может, есть в этом какой-то смысл. — И что мне теперь делать? Юнги кладёт руки в карманы и усмехается. — Убедить его в том, что ты не бросишь его одним прекрасным днём. Удачи с этим, конечно, потому что я сам тут недавно понял, что бросить могут кого угодно и когда угодно. Даже если тебе казалось, что всё было не так плохо. Даже если ты был уверен, что всё можно исправить. Джин смотрит в ночное небо и качает головой. Ну и задачку подкинул ему этот загадочный Ким Намджун. Поразительно, сколько проблем за двенадцать лет Джину пришлось расхлёбывать просто потому, что Хосок не знает, что такое молчать. Джин усмехается ещё раз, потому что Хосок, как оказалось, молчать умеет, но на деле свой скрытый талант демонстрировать отказывается.

=

Чонгук совершенно не ожидает, что почувствует это именно в день первого концерта своего мирового тура. Тэхён лежит в постели, смотрит видео в интернете и натыкается на одно из выступлений Чонгука. Полусонный, Чонгук поворачивается, чтобы увидеть тёплую, гордую улыбку на лице Тэхёна, адресованную экрану телефона. Чонгук не может поверить, что когда-то считал эту улыбку надоедливой, а не очаровательной. — Доброе утро, поп-звезда, — шепчет Тэхён, и Чонгук вздрагивает от неожиданности. — Смотрел мои выступления? — Да вот видео попалось. Не смог оторваться, — смеётся Тэхён. — Странный ты. Я тут, в твоей постели, настоящий, а ты видео со мной смотришь. — Чонгук-а-а, — Тэхён вскакивает, садясь на колени и тыча пальцем в телефон, — я смотрю, потому что тобой горжусь. Ты на сцене такой настоящий, такой… Такой, каким я тебя знаю! Однажды, надеюсь, все узнают тебя так, как знаю тебя я… Я так не хочу тебя прятать, хочу, чтобы ты был со мной, чтобы ты был собой. — Тэхён. Чонгук поднимается с кровати. Тэхён напрягается, потому что его выражение лица — абсолютно пустое. Чонгук моргает, смотря на него своими круглыми глазами. — Что, Гук-а? — Ты не хотел бы скрывать наши отношения? — Да я бы на весь мир о нас прокричал, если бы можно было. Чонгук чувствует, как дрожит его нижняя губа. Он чувствует это в каждом поцелуе, в каждом прикосновении. Он чувствует это в комфортном молчании между ними. Он чувствует это по пути домой, когда Тэхён сжимает его руку, пока Чонгук ведёт машину, и поёт его любимые песни. Он чувствует это уже некоторое время, но теперь он не просто чувствует. Теперь он это знает. Он влюбился. Чонгук наконец-то чувствует ту любовь, о которой всю жизнь просил, и убеждается в том, что каждое принятое им решение в жизни — верное. — Тэхён, я тебя люблю. Тэхён роняет телефон от неожиданности и громко ахает. — Чонгук-а, ты… Скажи еще раз, немедленно. — Я тебя люблю. На этот раз он улыбается. Чонгук улыбается, потому что больше не испытывает шока от внезапного осознания, потому что сказал всё как на духу, не стал выжидать момента, испытывать, проверять чувства Тэхёна. Самое главное — потому что захотел. В любви ведь нет правил и сроков. — Обалдеть. У Тэхёна по щекам текут слёзы, и Чонгук подходит к нему, обнимает и вытирает ладонью его лицо. — Ну ты чего? Если будешь плакать, больше не скажу, — Чонгук надувает губы. — Да я от счастья… — мотает головой Тэхён. Чонгук утыкается подбородком ему в плечо и гладит по спине. На футболку капает слезинка, но Чонгук не вмешивается. Это не те слёзы, которые нужно останавливать. — Сегодня начинается мой мировой тур, — отстранившись, вспоминает он. — Я помню. Волнуешься? — Немного, но… Было бы здорово, если ты пришёл. — Чонгук-а, ты приглашаешь меня на свой концерт? — Да, почему нет? — он морщится, не понимая, что в этом такого. — Просто… Я никогда не был на твоих концертах. Мне удавалось посмотреть на то, как ты выступаешь, только на мероприятиях, куда мы оба были приглашены. На свои концерты ты меня ни разу не звал… — Значит, теперь зову, — Чонгук кусает губу, бегая глазами по комнате, — если, конечно, ты не занят, то есть, наверное, ты и так очень занят, и это необязательно, правда, мне стоило раньше… — Я приду, конечно, приду, — Тэхён берёт ладони Чонгука в свои, успокаивая. — Приду, и сделаю себе футболку с надписью «Я люблю Чонгука», чтобы позлить Юнги. — Отвратительно, — Чонгук вырывается и хлопает Тэхёна по плечу, но при этом смеётся. Влюблённость — такое приятное чувство.

=

Если и есть чувство приятней влюблённости, то для Чонгука это волнение перед концертом. Сидя в гримёрке, Чонгук смотрит на своё отражение в зеркале, пока вокруг носятся люди, и понимает, сколько всего изменилось за последнее время. Его любовь к сцене, к счастью, всё та же, и теперь Чонгук старше, уверенней в себе. Он научился получать удовольствие от выступлений. Сегодня он рад разделить момент славы с близкими людьми. Хосок написал, что не хотел тревожить перед концертом, но уже ждёт в ложе. Чонгук не выглядывал за кулисы, не знает, пришли ли все, кого он пригласил, но самое главное, что у него есть он сам. Он справится. — Готов? Юнги входит в гримёрку без стука, и стафф тут же испаряется. Команда Чонгука знает, что у них есть свой ритуал перед концертами, которому нельзя мешать. Всё изменилось, но Юнги по-прежнему здесь, с ним. — После стольких репетиций я смогу давать концерты даже во сне, — смеётся Чонгук. — Глянул я мельком на гостевую ложу… Ну ты даёшь, конечно. Ты бы ещё президента пригласил. Об этом везде будут писать завтра. — Пусть пишут, — отмахивается Чонгук. — Ты и Чимина пригласил… Не понимаю. — А мне он нравится. Говнюк тот ещё, конечно, но я и сам далёк от идеала. Просто, не знаю, ну не выходит у меня видеть в нём злодея, которого вы все в нём видите, даже ты. Я общался с этим парнем, и я знаю, что у него разбито сердце, что он безнадёжно ищет любовь всю свою жизнь. Люди способны на что угодно в таком уязвимом состоянии, мне ли не знать? — Так ты не пытаешься играть в купидона? — Юнги, я семь лет пытался тебя завоевать. Я последний человек, которому стоит вмешиваться в любовные дела. — Ну не скажи… Тэхёна я тоже видел на трибуне. Чонгук удивлённо вскидывает брови, но вскоре успокаивается и улыбается. — Хён, — Юнги слышит смущение в тоне Чонгука и нахмуривается, — можно что-то сказать? — Что угодно, Гук. Чонгук глубоко вздыхает и отвечает: — Я сказал Тэхёну, что люблю его. Похоже, у нас всё серьёзно. — Да я и сам понял, учитывая, что он здесь… — Нет, я не об этом. Я хотел, чтобы ты знал, потому что я никогда бы не бросил тебя ради чего-то несерьёзного. Очень долго я боролся с чувствами к нему, потому что у меня были чувства и к тебе. Сейчас я счастлив, но и с тобой я тоже был счастлив. Не хочу, чтобы ты думал, что я тебя просто променял на него. Это всё… — Сердце, Чонгук. Я знаю. Сердцу не прикажешь. — Хоть ты и упорно пытаешься, — он хитро подмигивает, и Юнги глушит его озорство строгим взглядом. — Осталось пять минут до начала. — Хён! — вспоминает Чонгук, возвращая внимание Юнги к себе. — Ты же сказал, что начал больше писать, но мы уезжаем в тур… Одна Америка отнимет почти месяц, и я… Может, тебе лучше остаться в Корее и встретить нас на европейской ветке? Ты пожертвовал для меня всем, даже своей карьерой. Думаю, пришло время мне дать тебе немного свободы. — Америка, говоришь? — задумчиво переспрашивает Юнги. — Я почти полгода провёл там из-за рекламы, клипов… Мне там уже всё как родное, хён. И английский у меня хороший. Я справлюсь, правда. — Я знал, что наступит день, когда ты решишь избавиться от своего старого скучного хёна… — Юнги драматично цокает. — Больше сожаления, хённим, больше, — смеётся Чонгук. — О, кажется, мне пора. Чонгук видит в глазах Юнги секундное смятение, но хён всё равно берёт его руку в свою и нажимает пальцем на звезду на его запястье. Следуя за ним, Чонгук кладёт ладонь на грудь Юнги — на то место, где выгравировано такое же тату. — Давай, моя звезда. Покажи им всем. Чонгук думает, что никогда ещё не был так счастлив.

=

Атмосфера в ложе складывается странная, и это ещё мягко сказано. Собрать под одной крышей всех этих людей — какой-то злобный план Чонгука, — и, по ощущению, эту мысль разделяет каждый. Помимо них Чонгук позвал девочек из лэйбла, и они немного сгладили неловкость, по очереди мило донимая своих кумиров. Чимин, приехавший одним из первых, стоит с краю их ложи в компании Тэхёна, который пытается что-то говорить, но будто бы делает это из вежливости. Отказать Чонгуку было крайне сложно: похоже, он теперь пытается его как-то приободрить, увидев, в каком дерьмовом состоянии Чимин находился после расставания с Хоби. Но Хоби его брат, и Чимин понимает, что не пригласить его Чонгук не может. Чимин чувствует себя чужим на этом празднике жизни, будто у него тут совсем нет права находиться. Хосок чуть позже появляется в компании Джина, почти сталкиваясь на входе с Юнги и Намджуном. Ну просто грёбаная комедия. Все пару секунд смотрят друг на друга, не зная, что им с этим делать. Юнги тут же находит взглядом Чимина, и всё, на что он способен, — это кивок головы. Кажется, кто-то пустил по залу электричество, и именно в этот момент оно шарахнуло по их трибуне. Хосок поворачивает голову в ту сторону, куда смотрит Юнги, и видит Чимина. Он вздыхает и только теперь вспоминает, что вообще-то не один, и смотрит на Тэхёна. Тэхён в это же время смотрит на него, а затем переводит взгляд на Юнги. Чимин кусает внутреннюю сторону щеки — ну очень интересная ситуация… Чимину хочется сказать: «Поднимите руку, если вы ни с кем из присутствующих здесь не трахались!» — но он не уверен, что это поможет разрядить обстановку. Драки, впрочем, кажется, не намечается: Юнги стойко выдерживает взгляд Тэхёна и, будто бы что-то вспоминая, смотрит на Джина. Сокджин же, откровенно не знающий, куда ему вообще смотреть, бегает взглядом по собравшимся, но, когда его взгляд всё же фокусируется на Тэхёне, он видит, что Ким смотрит не на него. Оборачиваясь, он видит, что Тэхён смотрит на Намджуна. А Намджун, похоже, всё это время смотрел на Джина. Пойманный с поличным, Намджун мотает головой и с напускной радостью говорит: — Чимин! Рад видеть, рад видеть. Намджун не слышит коллективного вздоха облечения и, подойдя к Чимину, начинает с ним разговор. В это же время Хосок подходит к Юнги и, поиграв бровями, говорит: — Ну и компания, хён. — И не говори, — Юнги усмехается, убирая руки в карманы. — Но, знаешь, ещё совсем недавно мы с тобой тоже друг друга не переваривали. По крайней мере, хотя бы с тобой я могу поговорить. Намджуна у меня, как видишь, украли, — Юнги кивает в сторону болтающих Джуна и Чимина. Хосок замечает, что рука Намджуна лежит на плече у Пака, и вопросительно упирает руки в бока. — А эти двое откуда друг друга знают? — Учились вместе в колледже. Да, я тоже в шоке, сам недавно узнал, — Юнги наклоняется к уху Хосока. — Но, мне кажется, Джун просто избегает Джина любым способом… Вспомни, когда он последний раз вёл себя так? Намджун же терпеть не может пустую болтовню. — Так значит, Джин к тебе всё-таки подошёл… — Понятия не имею, о чём ты, — Юнги кивает в знак согласия, и Хосок смеётся. Все оборачиваются на звук, и довольные сплетники понимают, что им теперь не избежать внимания. Подойдя к компании, Юнги и Хосок прислушиваются к вялому разговору. Ситуацию спасает Тэхён. Достав из кармана телефон, он поворачивается к Чимину и говорит: — Чимин, ты снова записываешь танцевальные видео? Я давно был подписан на твой канал, мне пришло уведомление. — Да, решил тряхнуть стариной. Появилось немного свободного времени. Чимин улыбается: кажется, ему приятно, что о нём до сих пор помнят. Раньше он часто записывал танцевальные видео, и они были очень популярными. К лицу ли такое акуле шоубизнеса? Юнги не знает, но, видя лёгкость, с которой Чимин об этом рассказывает, не может не улыбнуться. Улыбка становится чуть ярче, когда Юнги понимает, что Чимин смотрит теперь на него. Будто бы это его способ сказать, что всё в порядке. Он пытается начать новую жизнь, и у него это, кажется, получается. Юнги остаётся только порадоваться за него. Занимая место рядом с Намджуном, Юнги тихо говорит: — А к тебе у меня ещё будет пару вопросов. — Ко мне? Что такое, хён? — Джун-а, я же не слепой, — в темноте плохо видно, но Надмжун уверен, что Юнги закатил глаза. — Не понимаю, о чём ты. — Да брось. Джин-хён сам ко мне вчера приходил. — Прошу прощения? Джин-хён? В этот момент музыка включается ещё громче, и зал приветствует Чонгука. — Это уже не ко мне, Намджун. Тебе нужно с ним поговорить.

=

— Может, уже скажешь что-нибудь? Бесполезно. Намджун продолжает смотреть на дорогу, везя Джина в сторону своего дома. Намджун за этот вечер вообще ни слова не проронил. Даже на парковке, когда Джин с Хоби собирались уезжать, Намджун просто мотнул головой в сторону своего автомобиля и до сих пор не выдал ни слова, даже не прокомментировал бесячую улыбку Хосока, с которой тот отпускал Джина. Намджун молчит всю дорогу, и, только снимая пальто, он устало вздыхает и скрещивает руки на груди. — Теперь мы поговорим. — Надо же, и года не прошло, — прыскает Джин. — Ты из-за чего-то зол на меня? Потому что, блять, у меня есть реальная причина для злости! — Да ты что?! — А ты еще и удивляешься? Думал, я не разозлюсь из-за того, что ты пошёл к Юнги? И с какого хрена ты вообще стал ему хёном, господи? — А ты что, не понимаешь, в какое положение меня ставишь? Довёз меня до дома вчера и даже не спросил, всё ли нормально, но ведь именно ты меня к Хосоку привёз! Вечно молчишь, но тебе почему-то не наплевать на меня. Куда мне ещё идти, если с тобой даже пытаться разговаривать бесполезно? — Разве я недостаточно ясно дал тебе понять, что ты можешь приехать в любое время? Не надо мне каждый раз писать и звонить. — В этом и проблема. Ты совершенно не понимаешь смысла таких отношений, — Джин закатывает рукава рубашки и убирает волосы назад. Намджун напрягается, пытаясь не зацикливаться на этом жесте. — Если ты хочешь чего-то, ты должен уметь об этом просить. Когда люди спят вместе, они хотя бы договариваются о встречах. Откуда мне знать, дома ты или нет вообще? А, может, ты вообще здесь с кем-то другим! — Ну это уже просто глупо. — Глупо? Для тебя, может, и да. Меня же ты заставляешь гадать каждый раз, нормально ли будет, если я приеду, не помешаю ли я тебе… Вот это глупо, Намджун, нам же обоим за тридцатник. — Тогда почему ты не сказал об этом сразу? — Не думал, что это повторится. Джин абсолютно серьёзен, что заставляет Намджуна усмехнуться. — Что, как с Тэхёном? К таким отношениям ты привык? — А ты привык молчать и тайком заботиться, чтобы человек не дай бог не подумал, что небезразличен тебе? — Что, прости? — Я не просил тебя смотреть на меня с этим грёбаным сожалениям каждый раз, когда что-то о себе рассказывал. Я не просил тебя мирить меня с Хосоком. Ты же чужим людям помогать ни за что не станешь, я знаю. Намджун закусывает внутреннюю сторону щеки и сводит брови. — Что тебе рассказал обо мне Юнги? — Что ты боишься привязанности, потому что тебе разбили сердце и обманули. Что ты сторонишься людей и печёшься только о тех, кто тебе реально дорог. Что тебя бросили, и с тех пор ты предпочитаешь не связываться с людьми вообще, — выпаливает как на духу Джин. — Так в этом вся проблема? — удивляется Намджун. — Ты считаешь, что вот это и есть забота? Насколько же хреново к тебе относились твои бывшие, что такие банальные вещи ты принимаешь за заботу? — Бывшие, Джун? — Джин тычет в него пальцем. — А ты считаешь себя нынешним? — Господи, ты просто… — Нет, в этом, блять, и проблема! — он дёргает плечами и подходит ближе к Намджуну. — В этом и проблема, Джун. Ты себе боишься признаться, что привязался чуть больше, чем планировал. Мы занимаемся сексом, а потом ты молчишь, пытаешься казаться сухим и безразличным, будто тебе вообще наплевать. — Ты ожидал чего-то другого от секса на одну ночь? — Прошла неделя, Намджун, очнись уже. — Вот именно, что прошла неделя, а говоришь об этом всём ты мне только сейчас! Что случилось? Я не оправдал твоих ожиданий? Напомни-ка, обещал ли я тебе хоть что-то? Джин тяжело вздыхает и смотрит на Намджуна со снисхождением старшего. — Может, я просто дурак, — Джин грустно пожимает плечами. — Ты уже знаешь, что я пошёл к Юнги, и тебе должно хватить мозгов, чтобы понять, почему я это сделал. — Ага, из-за твоей неспособности спросить всё у меня самого. — Да потому что с тобой невозможно, блять, разговаривать! — рычит Джин, зарываясь пальцами в волосы. — Знаешь, если тебе так сложно признать всего одну вещь, то я просто пойду. Я лучше уйду, потому что я достоин большего. На лице Джина — усталость, разочарование, боль неожиданной потери. В глазах Намджуна — внезапный страх потерять то, чем он, по его мнению, даже не обладал. — Стой, — сдаётся Намджун, крепко хватая Джина за плечо. — Он рассказал тебе про Джексона Вана, да? Про наши с ним отношения. Джин смотрит на вцепившуюся в него ладонь Намджуна и не понимает. Он уже ничего не понимает, но кивает в ответ. — Значит, он рассказал тебе про то, что Джексон пообещал мне, что никогда не променяет меня на работу. Мы оба уже тогда были очень занятыми, но я не хотел отношений ради отношений. Мне было важно понимать, что человек настроен серьёзно, что я для него реально много значу. Он наобещал мне всего и потом просто ушёл, оставив меня с моими чувствами, и уж прости мне эту слабость, но повторения этого я не хочу. Целый год в себя приходил после последнего раза. — И что, много счастья тебе это принесло? Насколько вообще адекватно отказываться от любви? — Так хотя бы не больно. Дай угадаю, тебя ни разу не бросали? — Какая разница, Намджун? Чувства всегда ранят одинаково. — Чувства? А что ты сейчас чувствуешь? — Да я уже ни хрена не понимаю, но, — Джин смотрит на руку Намджуна на своём плече, — чувствую, что ты не хочешь отпускать меня, но говоришь это всеми способами, кроме слов. — Всё из-за твоей работы, — Намджун отпускает его руку, и Джину становится не по себе. Не к добру это. — Ты работаешь на Хосока, а это значит, что тебе постоянно нужно быть с ним. Срываться на работу ночью, ездить с ним за границу… Эти айдолы… Я всё это уже проходил, Джин. — Так, значит, ты думал об этом? — Думал о…? — О чём-то большем. Это не просто секс для тебя. — Возможно, — Намджун поджимает губы. Джин замечает, как у него краснеют уши. Первый раз видит его таким смущённым. — И ты решил всё сразу за меня? Ограничил наши отношения до удобного тебе варианта просто потому, что думаешь, что я не смогу договориться с Хоби? Такого ты обо мне, значит, мнения? — А какого я должен быть о тебе мнения, если ты ни разу даже вида не подал, что я вообще тебе интересен? Ты мне на этот счёт ни слова не сказал даже! — Рот был немного занят, Джун-а… — Ужасно, Джин, просто мерзость, — кривится Намджун, и Джин делает вид, что не замечает, что он так пытается скрыть нервную улыбку. — Разве пошёл бы я к Юнги, если бы мне было на тебя наплевать? — спрашивает Джин с надеждой в глазах, и Намджун сдаётся. Не может противостоять. — Нет, наверное? — С тобой, значит, вот так: всё или ничего. — Всё или ничего, — кивает Намджун. — Тебе выбирать. — И ты выберешь меня, если я выберу тебя? Джин подходит к Намджуну и касается пальцами его щеки. Намджун закрывает глаза. — Если разобьёшь мне сердце, я разобью тебе машину, — шепчет он. — Нет, лучше. Разобью машину Юнги, свалю всё на тебя, и ты отправишься прямиком в ад. Грёбаная машина Юнги. — В таком случае, нужно сообщить Хосоку плохие новости. У меня появился кто-то, кому я нужен так же сильно, как и ему. Следующие несколько минут Намджун пытается понять, как сотый поцелуй с человеком может ощущаться как первый.

=

Юнги никогда не перестанет удивляться тому, как ночной Сеул с высоты его офиса до сих пор ему не приелся. Он бы долго мог стоять вот так, любуясь суетой и скоротечностью этой жизни. Намджун находит его а офисе, входя без стука, но по звуку шагов, да и по бесцеремонности поведения Юнги узнаёт его, стоя спиной к двери. — Хён, ты почему ещё здесь? Чонгук уже отправил мне около пятнадцати фотографий своих чемоданов, разве ты не должен сейчас собираться? — Ах, да, — Юнги вздыхает, оборачиваясь. — Извини, что не сказал тебе, но я не еду. Намджун проходит вглубь офиса и занимает привычное место. — То есть, как это? — Его идея, не моя, — Юнги пожимает плечами. — Хён, ты же отложил ради этой поездки дебют парней… — Чонгуку об этом знать необязательно. Да и потом, им это только на руку. С Чонгуком мы тоже не торопились, и теперь он даёт туры в Америке. Намджун смотрит на Юнги с недоверием. — Ладно, — он сдаётся, вздыхая. — На самом деле, это была его идея, просьба — не знаю даже, как это назвать. Он уверял, что справится там и без меня, да и с ним будет целая команда. Чонгук знает, что я снова пишу для себя; он так пытается отблагодарить меня… или отпустить. Сам не знаю. — А ты уже, хм, отошёл от вашего расставания? — Я не знаю, как ответить на этот вопрос, Джун-а, — усмехается Юнги. — Спроси что полегче. — Если не знаешь, как, ответь честно. Ваша ситуация… мягко говоря, очень волнует меня. — Ты не заболел случайно? — Можешь переводить стрелки сколько угодно, только вот от признания собственной боли тебя это не избавит. Когда-то придётся принять, что всё изменилось навсегда. — Видишь ли, в чём дело, — Юнги поджимает губы, садясь рядом с Намджуном. — Я прекрасно понимаю, что всё изменилось, и мне больно, обидно, что всё так сложилось, но я не могу биться в истерике, потому что Чонгук никуда не делся. Если бы он навсегда исчез из моей жизни, мне бы пришлось скорбеть, но он остаётся рядом: либо на расстоянии одного звонка, либо в одном этаже от меня на репетиции. Наше расставание — огромная перемена для нас обоих, но я больше всего на свете хочу видеть Чонгука счастливым. Теперь я понимаю, что не смог бы его держать, потому что этим только бы навредил. Возможно, даже оттолкнул. — Мы с тобой всегда так по-разному страдали, — удивляется Намджун. — Для этого у меня есть музыка. Если я всё-таки допишу свой альбом, он будет самым грустным из всего, что я выпускал. — И всё же ты мудрее меня, — Намджун улыбается, кладя руку ему на колено. — Всё наладится, хён. — Просто, — Юнги отводит взгляд, — я тоже не святой. Я точно так же, как Чонгук, думал о другом человеке в отношениях с ним, и, честно, меня пиздец как трясёт от мысли о том, что мы могли бы жить вот так дальше, скрывая это всё друг от друга. Мы бы засыпали вместе, думая о других людях, но притворяясь, что ничего не изменилось. Это просто… неправильно. — Так ты определился в своих чувствах к Чимину? — осторожно спрашивает Намджун. — Каждый раз, когда я нахожусь с ним в одном помещении, я чувствую, что у меня и голова, и сердце вот-вот взорвутся. Возможно, это ненормально, но у меня никогда с ним и не было нормальных отношений. — Он по-любому без ума от тебя. Чиминни всегда довольно жалкий, когда речь идёт о парнях, на которых он глаз положил… Странно, что раньше я даже не думал о вас, как о потенциальной паре. — И не надо начинать, потому что для нас с ним, — Юнги вздыхает, заламывая пальцы, — для нас с ним сейчас максимально неудачное время, чтобы что-то начинать. Его бросили, меня бросили, мы оба немного заигрались, и кто, блять, даст гарантию, что, сойдясь сейчас, мы не проклянём друг друга через месяц, осознав, что это был просто способ заткнуть разбитое сердце, а не реальное чувство? — Ты не хочешь прыгать из одних отношений в другие. — Я не хочу ранить его и себя. Чимин очень долго ждал чуда от Хосока, и я не хочу оказаться очередным миражом. Если тогда, когда меня окончательно отпустит, Чимин ещё будет что-то ко мне чувствовать, я попытаюсь добиться его внимания. Только не сейчас. Нельзя сейчас. — Ты скорее сдохнешь, чем посмеешь навредить людям, которых любишь. Ты всегда был таким, хён. — Что насчёт тебя, Джун-а? — Юнги внезапно улыбается. — Это то, что я думаю, и тебя можно поздравлять? — Он сказал, что поговорит с Хосоком… Не знаю, хён, я вообще уже ничего не знаю, и это всё взялось из ниоткуда, я и сам не понял… — Как это обычно и бывает. Тебе не о чем тут переживать. Джин-хён был очень искренен. — Да, а вот тут мне хотелось бы узнать, когда он успел стать тебе хёном. — Ренуешь? Мне бы тоже кое-что хотелось узнать. Как давно вы вместе? — Да мы не то, чтобы вместе… Я не знаю, как назвать наши отношения, но всё началось примерно неделю назад. — Ох, так это не какой-то тайный роман, который вы всеми способами скрывали? — Тайные романы — это по твоей части, хённим. Я такой хернёй не занимаюсь, — глухо усмехается Намджун. — Да всё проще, чем кажется. Это был просто секс, но оказалось, что я, сам того не понимая, заботился о Джине. Когда ему было грустно, мне хотелось его утешить. Когда у него случались проблемы, мне хотелось ему помочь. Это началось намного раньше, ещё когда мы просто общались, только я признавать этого не хотел. Ну, ты меня знаешь. — Ага. Ты такой упёртый, что Джину пришлось говорить со мной, и у него в глазах было написано, что от тебя нет толку. — Блять, ну прости меня за нежелание снова испытать, как мою доброту и заботу выбрасывают в мусор. — Хэй, я не говорил, что ты монстр какой-то. Просто… прошлые отношения сделали тебя чёрствым. Мы с Чонгуком тебя таким принимаем, но нужно, чтобы и Джин с этим смирился. — Он говорил тебе, что никогда раньше не встречался с мужчинами? — спрашивает Намджун. — У него до этого были только девушки в школе и университете, и с последней он расстался, когда понял, что его интересуют парни. С тех пор он просто спал с знакомыми знакомых или что-то в этом духе. Его никогда не бросали, он не состоял в отношениях с мужчиной… Он не прошёл через то, что прошлось пережить мне. — Но? — Юнги улыбается. — Но он хороший человек, — Намджун будто сдаётся, признавая. — Думаю, я подсознательно понял это уже в тот момент, когда мы оказались вдвоём в одном месте вне привычной обстановки. Когда он не работал на Хосока, а я — на тебя. Тогда у нас не было причин друг друга подначивать и огрызаться, и вся злость, всё предубеждение — они как разом испарились. Знаешь, я так долго страдал и закрывал своё сердце, что думал, если оно вновь что-то почувствует, это обязательно должно быть громкое, убийственное чувство. Я был неправ. — И правда. Не кажется, будто ты с ума от любви сходишь. На тебя не похоже. Помню, когда ты расстался с… — Неважно. Эта глава давно закрыта. Я не схожу по нему с ума, потому что он не сводит меня с ума. Джин довольно спокойный и нетребовательный человек. Меня только пугает, насколько он иногда прямолинейный. — Например? — Большинство людей любят, когда о них думают, заботятся, но хотят, чтобы это было ненавязчиво, чтобы им не пришлось об этом просить и намекать. Людям нравится, когда их присутствие, компанию и помощь ценят, они любят быть важными, но ещё больше любят, когда читают их мысли, находя к ним подход на интуитивном уровне. Я сказал Джину, что он может приезжать в любое время, и он в итоге ответил, что, если я хочу его видеть, я должен об этом говорить. Ему нравится, когда его где-то ждут. — И что ты сделал на этот счёт? — Пока ничего, — Намджун смотрит на свой телефон. — Джин сейчас должен говорить с Хосоком о «нас». — Звучит серьёзно. — Может, так и должны выглядеть отношения, когда тебе за тридцать, — усмехается Намджун. — Не знаю, брат, я к тридцати, похоже, понял только, как они выглядеть не должны, — поддерживает Юнги, но его смех выходит немного грустным. — Всё зависит только от тебя. Юнги делает вид, что не понимает этого многозначительного взгляда, но уже видел эти же самые невысказанные слова в глазах Чонгука. Все близкие люди пытаются ему намекнуть, что счастье на расстоянии вытянутой руки, что человек, который давно занимает его мысли, ждёт его. Только Юнги уже ошибался, уже думал, что когда-то в отношениях сделал всё правильно. Теперь ему страшно, да и время… Время совершенно не на его стороне. Уже ночью, смотря пустым взглядом в экран телефона, Юнги кликает на канал Чимина и смотрит его новое видео. Когда видео заканчивается, Юнги ставит его на повтор и прокручивает несколько раз. Чимин всегда на него так действовал: гипнотизировал, завораживал. Он всегда был загадкой, которую Юнги даже не думал разгадать, и ему нравился этот новый, земной Чимин, только теперь, смотря на него с маленького экрана, Юнги морщится, пытаясь сопоставить увиденное с услышанным. Похоже, это не совсем тот Чимин. Юнги пытается всеми силами отыскать в нём то, что увидел, нашёл недавно, но этот человек в очередной раз его удивляет. Совершенно другая улыбка на лице, плавные движения, отточенность, резкость движений. Именно таким айдолом он когда-то был. Этот айдол в один прекрасный день решил связать свою жизнь с танцами более тесно и шокировал фанатов своим выбором. Наблюдая за Чимином, Юнги переносится в тот самый момент. Чимин пытается напомнить себе о самом себе. Это перерождение. Он возвращается к тому, с чего начал, к своему выбору, потому что там, именно в этом месте, его исток. Юнги смотрит на гитару рядом с кроватью. Благо, стены в его дорогущей квартире достаточно толстые. Уже ночью, смотря в экран своего телефона, Намджун гипнотизирует чат нервным взглядом, ожидая неизвестно чего, но в итоге сдаётся. «Вы поговорили с Хосоком? Ты приедешь?»

=

— Хён, тебе рабочего дня со мной мало, что ли? Хосок смотрит на Джина недоверчивым взглядом. С кухни пахнет палёным, и Джин торопится, зная, что катастрофа, если ещё не случилась, близка к свершению. С Хосоком всегда нужно быть начеку. — Да ты же весь день туда-сюда ездил, так что я десять часов развлекался, смотря на твою физиономию на тридцати пяти совершенно одинаковых постерах, — ворчит Джин, беря прихватку. — Так, что тут у нас? Хоба, ну ё-мое, ну говорил же тебе: не берись за что-то, что не умеешь готовить, если меня рядом нет! — Всё так плохо? — Хосок дует губы. — А постер-то выбрал в итоге? — Наугад, — усмехается Джин. — Для твоего шила в жопе у тебя поразительно статичное лицо иногда. — Что могу сказать: талантливый человек талантлив во всём! — Кроме, очевидно, готовки, — Джин качает головой, выбрасывая подгорелый рис в урну. — Ты голоден? Давай хотя бы омлет сделаю. — Спасибо, хён! Будто бы не из-за тебя рис сгорел… Джин пропускает мимо ушей сетования Хосока и делает омлет на двоих. Всё это время Чон стоит у него за спиной (над душой) и лукаво выспрашивает, на кой чёрт тот явился, но Сокджин упорно его игнорирует. — Сначала мы поедим. Он раскладывает омлет по тарелкам, и Хоби быстро принимается за еду, но складывается ощущение, что он так небрежно жуёт не от голода, а из любопытства. — Говори, — требует Хосок с ещё набитым ртом, и Джин закатывает глаза. — Я хочу поговорить с тобой о Намджуне. — О. Хосок ощутимо расслабляется, что сильнее напрягает самого Джина, и он сводит брови. — Слава богу, я уже подумал, что ты уйти от меня решил, — смеётся Хосок. — Ты бы знал, как я тогда, утром, когда вы с Намджуном заявились ко мне вдвоём, до усрачки испугался, что ты контракт разорвать захотел и привёл подмогу. Сейчас ты тоже какой-то странный. Стоит снова начать бояться? — Я солгу, если скажу, что об этом не думал… — Хён! — Хосок вскакивает из-за стола. — Нет, подожди, — Джин глубоко вздыхает. — Выслушай меня сначала. Хоби недоверчиво хмыкает, но не сопротивляется. — Я не сказал, что уйду от тебя, но и врать о том, что даже не думал об этом, не хочу. В моей жизни произошла перемена, и мне до сих пор страшно признавать, насколько она глобальная. Раньше я без задней мысли выстраивал жизнь вокруг тебя, и меня это даже особо не заботило… Теперь у меня появился кто-то, о ком я хочу заботиться. Этому человеку я нужен так же, как он нужен мне, но он не готов довольствоваться остатками моего внимания. Я хочу построить серьёзные отношения, и ради этого я вынужден чем-то жертвовать… А, поскольку в моей жизни есть только работа… — Подожди, ты что, собираешься полностью подстроиться под него? — Я не совсем это имею в виду, Хоба, — Джин грустно улыбается. — Я хочу многое изменить, и это отразится на наших рабочих, а, может, даже и личных отношениях. — Что ты хочешь изменить? Как ты видишь свою дальнейшую жизнь? — Намджун очень упрям в вопросах времени, которое мы проводим вместе. Если честно, я с ним согласен. Он хочет видеть меня дома по вечерам, хочет ужинать вместе и посещать музеи и выставки после работы. Я больше не хочу возвращаться в пустую квартиру в три часа ночи. Я больше не смогу подрываться по каждому твоему зову. — Звучит, будто до этого я был твоим парнем, — смеётся Хоби. Ни грамма веселья в этом смехе. — В каком-то смысле, возможно, — Джин пожимает плечами. — Всё дело вот в чём. Примешь ли ты меня таким? Нужен ли теперь тебе такой менеджер? Хоби удивлённо открывает рот. — Ты поэтому уйти хочешь? — Я знаю тебя херову тучу лет, и я проработал на тебя столько же. Я работал отлично, и тебе не в чем меня упрекнуть, но я считаю, что даже со всеми своими странностями ты заслуживаешь того, чтобы рядом с тобой был кто-то надёжный, желающий выкладываться на полную силу ради твоего успеха. Я просто больше так не могу. Мне уже за тридцать, пора и о себе немного подумать. — Нужен ли мне такой менеджер? Джин кусает губу, потому что в глазах Хоби появляются слёзы. — Хён, ты вытаскивал меня из запоев. Ты день ото дня давал мне шанс на новую, лучшую жизнь, ты спасал мою репутацию. Ты и есть причина моего успеха. Правда думаешь, я смогу тебя отпустить? — Хосок подходит к Джину и крепко обнимает. — Нет, не отпущу. Ты остаёшься. — Но тебе нужно… — Если тебе нужно приходить домой в восемь вечера и проводить выходные с любимым человеком, я перестану долбить тебе мозг в это время. Только, пожалуйста, останься. — Ты часто работаешь по ночам. У тебя убийственный график встреч, и ты не умеешь держать язык за зубами. Ты пишешь что попало в соцсетях по ночам, если у тебя не отбирать телефон. — Тогда найми мне второго ассистента, — предлагает Хоби, продолжающий обнимать Джина. — Чёрт, как я вообще не подумал об этом раньше? — Ты просто никому не доверяешь. Бесишься с новых людей. — Я обещаю, что всё будет в порядке, — Хоби берёт Джина за руку и улыбается. — Теперь, когда у меня есть Чонгук, я будто бы твёрже стою на земле, и он не даст мне упасть. Просто… давай не будем менять ещё и это. Давай не будем менять нас. — Я найду тебе лучшего второго ассистента. Мне уже жаль этого беднягу, но я обещаю, что найду тебе самого лучшего. — Я тебе доверяю, хён.

=

Юнги подавляет зевок, пытаясь внимательно слушать речь представителя косметической компании. Юнги находится здесь, потому что Намджун видит в них потенциально выгодного партнёра, но больше из-за того, что Намджун начал причитать, что главе компании негоже всё время находиться в студии и стоит хоть когда-то выходит в свет. Если ужин пройдёт хорошо, Юнги удастся получить контракт о сотрудничестве для своей группы. Он никогда не был огромным фанатом таких мероприятий, да и теперь, когда всё, что касается Чонгука, приносит компании огромную прибыль, у Юнги больше нет серьёзной нужды идти куда-то с протянутой рукой, но Намджун настоял на том, что лицо лейбла не может надолго уходить в тень. Джун также вспоминал о фанатах самого Юнги, хотя он не понимает, какие у него могут быть поклонники после семи лет затишья. Эта индустрия запоминает так же быстро, как и забывает, и Юнги давно с этим смирился. Он пишет много, иногда чуть ли не сутками, совсем как раньше, но у него и в мыслях нет надежд на какую-то славу. Намджун говорит, что у этого бренда хороший потенциал, и у Юнги нет оснований с этим спорить. Похоже, того же мнения и Пак Чимин, который сидит за столом прямо напротив него и ведёт оживлённую беседу с людьми, которых Юнги видит впервые. Раз Чимин сегодня здесь, Юнги можно ни о чём не волноваться, ведь Чимин никогда не проигрывает своему чутью. Он чувствует на себе взгляд и прерывает разговор, чтобы найти того, кто вторгается в магнитное поле его искусственно созданной ауры. Увидев, что на него смотрит Юнги, Чимин с улыбкой кивает и продолжает свой разговор. Юнги чувствует, как спина покрывается мурашками, потому что за их маленьким обменом любезностями сейчас проследила как минимум половина зала, но только они одни понимают истинное значение этого жеста. Как тяжело им друг другу улыбаться так, чтобы от улыбки не сводило зубы. Как тяжело притворяться, что они просто знакомые, и между ними никогда ничего не было. Как много нужно было самим себе сказать, сколько нужно было принять, чтобы вот так друг другу улыбаться. Прежде Юнги испытывал совершенно другие ощущения, видя Чимина. До сих пор непривычно, что этот человек подпустил его к себе так близко. Юнги всегда казалось, что это совершенно не в его духе, но, как оказалось, Чимина знает только сам Чимин, да и, если поймать его взгляд в момент его слабости, увидишь, что и сам Чимин себя не очень уж хорошо и знает. Ужин проходит даже лучше, чем Юнги мог себе представить. После сухой деловой беседы и такого же сухого, слишком приторного десерта, Юнги всё же позволяет себе эту небольшую слабость и зевает. Слыша понимающий смешок у себя за спиной, он поворачивается и видит Чимина. — Скучаешь? Чимин вальяжно садится на пустующее соседнее место за его столом и подпирает рукой подбородок. — Ну, это всё-таки не вечеринка, — Юнги пытается расслабиться, но выходит дерьмово, и он сам ненавидит, как напряжённо звучит его голос. — Как будто бы ты пошёл на вечеринку… — Чимин закатывает глаза. — Я же когда-то был рэпером, Чимин. Забыл, да? Видимо, эти костюмы уже у меня с кожей срослись. Чимин хмыкает, улыбаясь своим мыслям. — Ты выглядишь слишком утончённо для рэпера. — Рэп — это андеграунд. В семнадцать лет я плевался грязью в незнакомых подростков в подвалах клубов и полностью состоял из пива. Такой неженка, как ты, некоторые наши вечеринки бы не пережил. — Я бы с этим поспорил. Танцоры умеют пить, айдолы — тем более. Но я понимаю, о чём ты. Взросление делает тебя старым и скучным. Повезёт, если хотя бы не алкоголиком… — Это уж точно. Юнги опускает взгляд, смотря на свои дорогущие запонки. — Как ты? — внезапно спрашивает Чимин, и Юнги дёргается от неожиданности. — В порядке. Я в порядке, — и снова он пытается звучать уверенно, из-за чего хочется себе долбануть по лицу, потому что Юнги действительно в порядке. Чимин — вот кто наводит в его душе беспорядок. — Верю, — виновник, будто бы отлично понимая, почему Юнги себя так ведёт, улыбается, но на этот раз без привычного ему лукавого прищура. Чимин искренен, и это интересно. — Получил, что хотел, от сегодняшнего вечера? — Не совсем, — Юнги смотрит на свою кружку кофе. — Еда тут просто паршивая. — Неподалёку есть один хороший ресторан. Там, правда, никогда нет столиков, но я знаю шефа, и, если нужно, для тебя накроют хоть на Луне. — Спасибо, я не голоден. Юнги вежливо кашляет, но замечает, как Чимин мотает головой, закусывая губу. Ох, он что, пытался пригласить его туда? Или хотел, чтобы Юнги пригласил его сам, что намного больше в духе Чимина… Маленькая безобидная манипуляция. — Но я бы выпил кофе, — как ни в чём не бывало, будто бы не заметив секундного уныния Чимина, продолжает Юнги. — Может быть, есть у тебя на примете хорошее место? Он даже не пытается использовать будничный тон. Это приглашение. — Лучшее. Чимин оживляется, но лишь на секунду — ровно столько ты можешь быть собой под десятками пытливых взглядов. Юнги видит отголосок прежнего блеска в его глазах, но на лице Чимина тут же появляется хорошо знакомая ему маска. — Моя машина стоит в третьем ряду на втором этаже парковки, — тихо говорит Чимин. — Не уходи прямо сейчас. Лучше, чтобы нас не видели вместе. — Хорошего вечера, Чимин-щи, — нарочито громко говорит Юнги, кивая, мол, всё понял, и Чимин встаёт со своего места и, откланявшись, уходит. = — Почему ты за рулём? Чимин весело усмехается, продолжая смотреть на дорогу. — Отпустил своего водителя. А что, не нравится вип-сервис? Юнги смотрит в окно и закатывает глаза. Чимин везёт его в район, в котором сам живёт, и это один из самых богатых районов города, но Сеул настолько огромный, что можно было найти место и рядом с отелем, в котором они встретились. Пробки всегда действовали Юнги на нервы. — Только не говори мне, что настолько осел в своём пижонском квартале, что не знаешь других мест… — Я человек с хорошим вкусом, Юнги-щи, — так же весело продолжает Чимин. — Юнги-щи? Поздно же ты меня зауважал… — А как мне тебя называть? «Хён» тебе не нравится, другие варианты нам не подходят. — Простого «Юнги» достаточно. Твои формальности звучат как издевательства. Чимин поджимает губы. Юнги всё же очень сложный, невероятно прямолинейный человек. — Да и потом: раньше у тебя проблем с этим не было… — Может, я просто так флиртую… — Чимин устало вздыхает, делая поворот ко въезду в дом. — Неважно, почти приехали. Юнги щурится, всматриваясь в темноту, и вскоре цокает, узнавая место. — Только не говори, что мы приехали к тебе домой… — Хорошо, не буду. Улыбаясь, Чимин заезжает на парковку и останавливает машину. Секунд тридцать они сидят в тишине, после чего Пак поворачивается и спрашивает: — Всё ещё хочешь кофе? — Было бы обидно не получить кофе, ради которого пришлось ехать на другой конец города. По этим грёбаным пробкам. Мотая головой, Чимин усмехается и первым выходит из машины. Он пропускает Юнги вперёд, делая галантный жест рукой. Ну просто джентльмен. Юнги бы точно считал его джентльменом, если бы не видел двойного подтекста в каждом действии этого человека. Возможно, это ненормально; возможно, он слишком сильно на нём зациклен. Возможно, в жизни Юнги давно уже не было ничего нормального. — Устал от этого дурацкого костюма, — стонет Чимин, когда они выходят из лифта. — Сделай пока себе кофе, — кричит он, поднимаясь по лестнице. — И мне заодно. Чувствуй себя как дома. Несколько секунд Юнги стоит в полном шоке: его, значит, привезли сюда за лучшим кофе в городе, чтобы он ещё его и сам себе готовил? Хотя, с другой стороны, а было ли с Чимином когда-то по-другому? Мотая головой, Юнги идёт к кофе-машине, закусывая губу, чтобы не расплыться в дурацкой улыбке. Опять облапошили, а он и рад. Всё здесь до сих пор такое знакомое: он знает, где лежат кружке, где нужно брать капсулы для кофе. Он знает, как выглядит ночной Сеул из этого окна. Звук шагов Чимина смешивается с гудением кофе-машины, и Юнги просто уютно. Уютно находиться в этом моменте, потому что он всегда был слаб перед ностальгией. Забавно, как ностальгии глубоко плевать, к какому моменту привязывать частичку души. Ты можешь быть в полном раздрае, можешь хотеть стереть себя с лица земли, но он всегда зацепится за какой-то момент и романтизирует его. — Лучший кофе в Сеуле, говоришь? — усмехается Юнги, выгибая бровь. — В прошлый раз ты не жаловался. — В прошлый раз кофе был со вкусом твоего блеска для губ. Со вкусом отчаяния, со вкусом разбитого сердца, обрушенных надежд и одиночества. — И кто в этом виноват? Чимин не понимает, откуда находит силы улыбаться. Это не одно из самых приятных воспоминаний, и ему уж точно не хочется думать о том, что он своими руками оттолкнул человека, в которого безнадёжно и беспомощно влюбился. Но Чимин улыбается. Он думает, значит ли теперь его улыбка хоть что-то. Жизнь была настолько ровной и размеренной в последнее время, что он не понимает, стоит ли ждать очередного взлёта или падения. Чимин не уверен, готов ли он пока к этому. — Мы оба? — Может, ты и прав. Чимин ставит их кружки на белый поднос и несёт к журнальному столику. Садясь на диван, Чимин стукает ладонью по месту рядом с собой, приглашая. Юнги молча следует за ним и, откинувшись на спинку, расстёгивает несколько пуговиц пиджака. — Честно, не понимаю, как ты носишь эти костюмы целыми днями. Это абсолютно утомительно, — Чимин убирает руки в карман голубого худи, закрывая глаза. — А я и не ношу уже, на самом деле, — Юнги делает глоток и ставит кружку на поднос. — Почти всё время провожу в студии. Чимин открывает глаза, хмыкая. Он внимательно смотрит в глаза Юнги, и в его взгляде читается вопрос. — Два месяца прошло. — Где-то так. Уже конец февраля. — Нет, я не совсем об этом. Два месяца с начала тура Чонгука. — И…? — И ты всё ещё тут. Ты не уехал с ним. Я думал, ты уедешь, но потом узнал, что ты до сих пор здесь. Вы обычно так не делаете. — Как ты узнал, что я до сих пор тут? Я же из студии не вылезаю… Чимин смотрит на него так, будто Юнги — самый наивный ребёнок на планете. — Намджун. — Ах, точно. Забыл, что у тебя везде свои люди. — Старые привычки, — Чимин смеётся. — Нет, серьёзно, почему ты не с ним? — Ребёнок захотел сепарации. Ну, или это я слишком поздно понял, что он уже не ребёнок. Чонгук уже достаточно взрослый и справляется там со всем без меня. Точнее, он притворяется, что это основная причина, но на самом деле Чонгук просто пытается напомнить мне, что у меня есть своя жизнь, которая не зависит от него, продолжается без него. Он хотел дать мне немного времени наедине с собой. — Ух. Хреновый злодей из него вышел. — Единственное, с чем Чон Чонгук в этой жизни справился плохо. — Как иронично, — Чимин смотрит на то, как Юнги пьёт кофе. Что, если в его гуще Юнги до сих пор видит цвет этих глаз? Что, если Юнги до сих пор нервно ждёт его сообщений? Что, если им тоже до сих пор руководят старые привычки? — Можно спросить кое-что? — Юнги внезапно поднимает взгляд от кружки, и Чимин скрещивает руки на груди. — Спрашивай. — Когда ты спросил, как у меня дела, я ответил, что всё хорошо. А ты сказал, что веришь. Это было из вежливости или ты увидел что-то, что заставило тебя поверить? Чимин ухмыляется: его больной мозг на секунду заставил его поверить в то, что мысли Юнги поведут его в сторону старых привычек Чимина. В сторону Хосока. Они ведь и говорили о Чонгуке — человеке, который занесён в папку с десятью паролями, каждый из которого напрямую связан с ним самим. Чимин чувствует себя дураком последним, раз решил, что, спроси он у Юнги о его старой привычке, Юнги спросит его о том же. Он надеялся, что Юнги не всё равно, общаются ли они до сих пор с Хосоком. Думает ли он по-прежнему о нём. Звонит ли ему в ночи, когда напивается. Потому что Чимин — слишком простой, когда дело касается чувств. Не больно-то и умный, к тому же. Как оказалось, он ещё и довольно ревнивый. Ревнует человека, который ему даже не принадлежит, к тому, кому тот ещё недавно всецело принадлежал. Это просто глупость. Как и ожидать того, что Юнги будет ревновать его. Как и ожидать того, что Юнги, в целом, будет интересно, что там вообще происходит в его глупом ревнивом сердце. — Нет, я поверил, — Чимин улыбается и сейчас, несмотря на то, что ему трудно, но эта улыбка настоящая, потому что он действительно верит в то, что говорит. — Дай покажу. Чимин берёт ладонь Юнги в свою и разворачивает. — Мне всегда нравились твои руки, Юнги. Я обратил на них внимание с первой нашей встречи. Сегодня, увидев тебя, я заметил кое-что, — Чимин аккуратно очерчивает подушечки его пальцев. — Эти шрамы. Это шрамы от гитарных струн. Ты очень-очень много играешь на гитаре, иначе они бы не появились. Юнги смотрит на свои ладони, улыбаясь. Он и не заметил. — Так было раньше, да? Когда ты выпускал свои микстейпы. — Так ты знаешь мою музыку! — Юнги притворяется обиженным. — А я никогда и не говорил, что не знаю. Ты был довольно популярным. У меня на старом плеере сохранено несколько твоих треков. — Странно. Мы об этом ни разу не говорили. — Странно ли? Ты так давно ничего не выпускал, что люди уже не видят в тебе артиста. Они видят продюсера, менеджера… Я когда-то знал Агуста Ди, но сейчас я знаком с Мин Юнги, и вы оба — два совершенно разных человека. Как будто после того, как ты начал продюсировать Чонгука, наступило радиомолчание. Надеюсь, ты об этом не жалеешь. — Нет, конечно. Если бы нужно было вернуться в прошлое, я бы выбрал то же самое. В Гуке всегда было больше потенциала, чем во мне. Я бы никогда не вписался в стандарты, диктуемые айдолам, а Чонгук эти стандарты ещё и под себя подбирает. Юнги так им гордится. Это почти больно. Да нет, не почти — режет Чимину грудную клетку прямо по центру. Как, как ему с этим соревноваться? — Но ты изменился. Стал более счастливым, это точно. — Возможно… Возможно, только теперь я понял, какой гигантский поток мыслей и идей сдерживал все эти годы, думая о Чонгуке, о других своих артистах. Теперь у меня есть место, куда можно выбросить все свои мысли. Мне это нравится. — Ты, кстати, не спросил, как у меня дела. Невежливо, не находишь? — Чимин по-прежнему улыбается. Юнги поражает, сколько разных эмоций может выразить изгиб его губ за одну минуту: от гнева и злости до раздражения, от сожаления до гордости. Юнги ему даже немного завидует. Чимин большинство своих эмоций хотя бы умеет выражать. — Прости. Просто… помнишь нашу последнюю встречу? Это был первый концерт Чонгука, где он нас всех собрал. Тэхён тогда сказал, что ты начал выкладывать танцевальные видео на ютюбе, и ты так улыбнулся мне, будто бы хотел показать, что у тебя всё хорошо. Сегодня ты улыбнулся мне точно так же. Твоя улыбка вообще не изменилась. Я просто знал, что у тебя всё хорошо, поэтому не спросил. Похоже, именно танцы идут тебе на пользу. — Танцы — это почти всё, чем я сейчас занимаюсь, помимо руководства в школы. — Только это? Ничего больше? Что это? Юнги впечатлён? Ощущается, как трёхочковый на последней секунде матча. Команда Пака забирает трофей. — От некоторых привычек всё же нужно избавляться, Юнги, как бы трудно это ни было. Он не говорит: «Смотри, я бросил, я завязал, значит, можешь и ты». Чимин не имеет в виду: «Брось уже свою привычку и беги ко мне». Хотя, на самом деле, он именно это и имеет в виду. Пока духу не хватает признаться даже самому себе. — И… как оно? — Было уже несколько угроз, но у меня очень хороший адвокат. Бояться нечего. — Не понимаю, почему ты до этого боялся. У тебя достаточно денег, чтобы позволить себе любого адвоката. — Ты такой смешной. Никогда не понимаешь, когда я говорю о Намджуне. — Потому что мне до сих пор кажется, что вы выдумали историю о студенческой дружбе. Ну не могло такого быть, Чимин-а. — Когда я тебе врал вообще? — Тут даже не начинай… Они смеются, потому что разговор начинает походить на дружескую перепалку: глупую и безобидную, как это бывает между людьми, которые друг другом дорожат. Чимин зажмуривается, ощущая теплоту, разливающуюся в грудной клетке. — Я рад, что мы можем сидеть и говорить вот так. — Я тоже рад. Я думал, что окончательно тебя потерял, что у нас не получится вернуться в ту точку, на которой мы остановились. — Но почему? — Я тебя оттолкнул, — тихо отвечает Чимин. Его голос звучит так неуверенно. Юнги надеется, что это не сомнение. Очень хочется верить, что Чимин не пожалел о самом правильном поступке, который совершал по отношению к нему. — И правильно сделал. Ты тогда думал за нас двоих, потому что я не думал вообще. Разве это, — Юнги показывает на них, — хуже того, что могло было быть между нами? Мы бы ушли от реальности друг в друга, но от этого нам бы не стало легче. — Пожалуй, ты прав. — Прав. Я очень глупо поступил. — Тебе станет легче, если я скажу, что не хотел тебя останавливать? — Я знаю, — Юнги ухмыляется. Чимин мотает головой, усмехаясь. В том поцелуе было столько отчаяния и мольбы остаться и забыться, что Юнги просто не мог этого не почувствовать, и им обоим было тяжело это чувство продолжать игнорировать. Чимин хотел совершить ошибку так же сильно, как и сам Юнги. По крайней мере, он своих чувств не скрывал: тем больнее, что тем, кто оттолкнул, стал он сам. На секунду кажется, что их жизнь будет вращаться вокруг этого момента, пока они не умрут. Экран телефона Юнги вспыхивает, и Мин настороженно косится, будто всё это время ждал сообщения, и в этом мире есть только один человек, сообщений которого он ждёт. На секунду Чимина пронзает боль уверенности, что это уже ничем не исправить. Даже если Юнги отводит взгляд и притворяется безразличным. Даже если Чимин переводит тему, подыгрывая. — Есть какие-то планы на ближайшее время? — На следующей неделе лечу в Париж на концерт Гука. Блять. Ты до сих пор в него влюблён. — Я собрал этот тур по частям, но так ни разу вживую его и не увидел. Немного забавно, не находишь? — Забавным я нахожу то, что Чонгук позвал и меня. Юнги несколько секунд внимательно смотрит на Чимина. До этого он и не знал, что люди могут думать так громко. — Ему, похоже, кайф доставляет собирать в одном помещении людей, которые друг друга либо трахают, либо терпеть не могут. — На этот раз хотя бы Джуни-хён и Джин вместе. Тогда на них больно было смотреть, — Чимин цокает. — Подожди, а к какой тогда категории относимся мы с тобой? — Мы просто его маленький благотворительный проект. Чонгук слишком любит лезть не в своё дело. Всегда любил. Чимин мысленно со всей дури бьётся затылком о воображаемую стену и кусает губу, чтобы не завыть. Юнги сводит его с ума этой своей дурацкой любовью. — Я вспомнил, что у меня есть потрясающий бельгийский шоколад к этому кофе. Подожди секундочку. Чимин слишком быстро поднимается с места, уходя на кухню, и со всей силы вжимается пальцами в столешницу, закрывая глаза. Это просто ревность. Это пройдёт. Нужно успокоиться и прийти в себя. Шоколад — отличный повод перевести дух. Может, он не настолько жалок, каким себе сейчас кажется. Чимин достаёт коробку шоколадных конфет и машинально кладёт одну конфету в рот, чтобы перебить горечь очередного разочарования. Он возвращается в комнату и замирает с коробкой в руках. Юнги быстро кладёт телефон обратно на кофейный столик, улыбаясь мимолётной, но такой блаженной улыбкой. Чимин делает то, что умеет делать лучше всего: он притворяется. Потому что это просто ревность. Это пройдёт. Пройдёт, в отличие от любви Юнги к Чонгуку.