Линии

Чимин держит во рту глоток дорогущего виски, смакуя его вкус, прежде чем проглотить. Париж встречает слишком гостеприимно, и Чимин бы мог удивляться своей сегодняшней компании, если бы окончательно не потерял способность к удивлению. — Боже, как я люблю Европу, — Чонгук откидывается на спинку кресла, закрывая глаза. — И в жизни бы не подумал, что когда-то буду радоваться возможности побыть никем. — На твой концерт вчера пришло тридцать тысяч человек, поясни, пожалуйста, что именно для тебя означает слово «никем»? — Чонгук по-детски хихикает в ответ на этот искусственно заискивающий тон. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, хён. В Париже мы просто два симпатичных азиата. — Чего я не понимаю, так это какого чёрта я здесь делаю. Твой драгоценный Намджун тут, Тэхён тут, твой брат тут, Юнги тут… А ты торчишь в этом баре со мной. Не понимаю я тебя иногда, Чонгук-а. — Посмотри на это с другой стороны… Два злодея всегда могут стать хорошим дуэтом, если захотят, не так ли? — Значит, ты догадался, что я вижу к тебе злодея. — Я не так наивен, каким меня рисует публика, хён, — Чонгук делает глоток виски и улыбается. — Знаю, что ты меня ненавидишь. Категоричность и прямолинейность Чонгука — ещё две черты, которые приписывает ему публика. В этом люди хотя бы правы. — Я не ненавижу тебя, Чонгук. Есть то, что я ненавижу в тебе, и, да, пожалуй, я один из немногих, для кого ты стал злодеем, но я не могу поменять свои чувства, потому что я всего лишь человек. Позволь мне хоть немного побыть субъективным. — Я для тебя как кость поперёк горла. Я важен людям, которые важны тебе, и я забрал у тебя всё, что могло быть твоим, но ты сейчас сидишь передо мной в другой стране и успешно делаешь вид, что это всё не так уж важно. Знаешь что? Я тобой восхищаюсь, Чимин-хён. — А это откуда взялось? — Чимин усмехается, поднимая брови. — Ты ранил сразу двух моих близких людей, и мне очень сильно хотелось тебе за это вмазать, но я перехотел, когда увидел, как сильно был ранен ты сам. Когда я увидел в тебе человека, я не смог не сочувствовать этому человеку. Ты изменился, ты всё ещё чего-то хочешь от этой жизни, и это потрясающе. — Я слишком многого хочу, Чонгук-а. Это больше меня не убивает, но и сильнее не делает. Это как крест, который мне по жизни придётся нести, и нужно попытаться с этим смириться, но я устал притворяться, что это легко. У меня был только один близкий человек, которому я мог всё сказать, но теперь и его рядом нет. Я устал молча глотать собственную боль, поэтому пришлось от неё отказаться. — Прости меня за него. — Да, за него стоит извиняться. — Я знаю. Я очень глупый. У тебя есть полное право считать меня подонком. Хосок навсегда останется для Чимина причиной его грустной улыбки. Чонгук забрал у него всё настоящее и возможное. Даже Юнги. — Я здесь, можешь считать это моим ответом. Каким бы подонком я тебя ни считал, ты всё ещё талантливая суперзвезда, а я всегда ценил преданность своему делу в людях. — Хён, ни за что что не поверю, что ты тут по этой причине. — Хватит напрашиваться на комплименты, заноза ты эдакая… — Ты здесь, потому что я увидел в тебе человека, потому что я был с тобой рядом в тяжёлый момент твоей жизни, и это поменяло твоё отношение ко мне. Люди чаще видят в тебе функцию, решение своих проблем, а не живого человека, и глубоко в душе ты жаждешь быть услышанным. Это нормально. Это, наверное, самое нормальное и хорошее, что я в тебе нашёл, хён. — Звучит так, будто я неплохой человек… — Можешь быть хорошим. Тебе просто слишком часто разбивали сердце. — В этом тоже есть твоя вина, засранец. — Но я же извинился за Хоби-хёна, — Чонгук обиженно надувает губы. — И я тебя простил, но ненавижу я тебя не из-за него, да и глупо это бы было — ненавидеть кого-то из-за человека, который тебя даже никогда не любил. Я не собираюсь его ошибки тебе приписывать, это наше с ним дело. — Так проблема в Юнги? — Проблема в том, что он всегда будет любить тебя. Ты мог его со скалы бросить, из лейбла выгнать, а он всё равно продолжил бы любить тебя. Это никогда не пройдёт, понимаешь? Его любовь к тебе не закончится, и всё сложилось так, что в определённый момент ты был повсюду. Меня бросили из-за тебя. Я не могу быть с человеком, которого люблю, из-за тебя. Ты повсюду, Чонгук, и меня просто это бесит. — Ты думаешь, Юнги по-прежнему в меня влюблён? — Чонгук смотрит на Чимина круглыми, непонимающими глазами. — Это, блять, до смешного очевидно. Он светится от каждого твоего сообщения. Его лицо меняется, стоит только упомянуть твоё имя, а это ведь ты его бросил. Честно, думаю, он безнадёжен, потому что не понимаю, как можно так сильно любить. — Глупый ты, Чимин-хён. Вы оба такие дураки. Чимин усмехается, поднося к губам бокал. — Нам повезло, что миром правят дураки.

=

Джин смотрит на воюющего с отпаривателем Намджуна и неожиданно выдаёт: — Я соскучился по дому. Намджун, бросив затею справиться с самой мятой рубашкой в мире, переводит взгляд на Джина. — Ты имеешь в виду мою квартиру, твою или Сеул в целом? — Что? Я думал, мы оба уже приняли тот факт, что мы живём вместе. Намджун поправляет очки на переносице. Кажется, у него, как из этого отпаривателя, из головы сейчас кольцами пойдёт пар. — Но мы не живём вместе, хён. — Нонсенс! Сядь, пожалуйста. Намджун послушно садится на краешек кровати, настороженно слушая, что готовится сказать ему Сокджин. — Большая часть моих вещей у тебя дома. Я знаю пароль от твоей квартиры. Мы проводим каждый вечер у тебя. Это, по-твоему, не живём вместе, Джун-а? Намджун пытается игнорировать ласковый тон и обращение. Он явно потерялся во времени, ситуации, собственных отношениях настолько, что не увидел очевидного. А ведь это он сам требовал внимания, нуждался в его присутствии. — Пароль от моей квартиры ты изначально знал. — Прошу прощения? За то, что тебе настолько нравилось меня трахать? — Джин! — он пропускает «хён», потому что лицо и уши мгновенно краснеют. Намджун закатывает глаза на это довольное лицо: ему нравятся такие слова, но только в постели. Возможно, не только, но он либо не привык, либо просто ещё не готов себе в этом признаться. Ему просто нравится Джин. — Что? Я всего лишь озвучиваю факты. — С этим, конечно, сложно поспорить, но… Намджун опускает взгляд, смотря на свои сложенные руки. Джин хмурится, не понимая, откуда взялась такая внезапная перемена настроения. Он привык к стабильному, спокойному Намджуну, но ему нравится, как в отношениях с ним Джун раскрывается, показывая истинного себя, но то, что Джин сейчас в нём замечает, ему очень сильно не нравится. Почему Намджуну грустно? — Тебе что, грустно из-за того, что я прав? Тебе не нравится жить со мной? — Нет, дело не в этом… — Намджун садится ближе и берёт Джина за руку. — Мне грустно, потому что ты лишил меня возможности официально попросить тебя переехать ко мне. — Напугал, идиот… — Джин вырывает руку и бьёт его по ладони, смеясь. — Насовсем, я имею в виду, — Намджун по-прежнему серьёзен. — Со всеми твоими прикидами от «Гуччи», ради которых ты срываешься домой чуть ли не в ночи. — Ну извини, что Хосок привил мне хороший вкус в одежде. — Джинни, я бы сейчас хотел услышать ответ на мой вопрос, а не комплименты твоему начальнику… — Боже мой, конечно, я к тебе перееду, — Джин целует Намджуна в висок, мотая головой. — Конечно, я перееду к человеку, с которым и так уже живу. Фигня вопрос, мой дорогой. Я в деле. — Ты такой несерьёзный, аж бесит… — Намджун пытается злиться, но его максимум — это лёгкое раздражение. — Я тебя люблю. Улыбка тут же исчезает с лица Намджуна, и он удивлённо смотрит на Сокджина. — Что? Ты сказал кое-что важное. Теперь я тоже говорю кое-что важное. Нельзя? Рано? — О господи… Намджун всем телом обрушивается на Джина, обнимая его за плечи и утыкаясь носом в районе шеи. Джин застывает на секунду, но расслабляется, доверяя себя родному теплу. — Можно. В самый раз, — шепчет Намджун, отвечая сразу на все вопросы, крепче сжимая Джина в своих руках. — Какой ты, оказывается, романтик… Намджун немного отстраняется и смотрит на Джина. Джин чувствует, как дрожат пальцы Джуна у него на плечах, и хмурится. — Что не так? — Я ведь не заставил тебя это сказать? — Намджун нервно кусает губу. — Если ты признался, потому что подумал, что я действительно считаю тебя несерьёзным, то это не так. Ты… я не знаю, кто ещё смог бы настолько серьёзно относиться ко мне и моим принципам. Ты многим для меня пожертвовал. Не хочу, чтобы ты думал, что я тебя таким считаю. — Чёрт возьми, ты весь дрожишь… — Джин притягивает Намджуна обратно к себе и гладит по голове. — Всё в порядке. Как я и сказал: ты говоришь что-то важное, и я тоже говорю… Я хотел сказать это уже несколько дней, с тех пор, как мы сюда приехали, потому что понял, что мы уезжали из одного места вместе и вернёмся обратно вместе, и я бы не хотел, чтобы было как-то по другому, потому что я тебя люблю. — Я тебя тоже очень люблю. — Перестань тогда дрожать, ради всего святого, Джун… — Всё в порядке, честно, просто на секунду подумал, что вынудил тебя признаться. Не хочу, чтобы ты так себя чувствовал. Я пиздец как боюсь потерять тебя, но понял это только сейчаc, и, если мы начинаем вот так, я боюсь, что в один день ты просто… — Намджун закрывает глаза. Не может продолжить. — Я здесь. Всё хорошо. Если что-то пойдёт не так, я скажу тебе, и мы со всем разберёмся. — Почему я так редко тебя обнимал? Как же хорошо… Джин смеётся ему в шею. — Париж — город любви. Не зря люди всё-таки это говорят. — Я тебя и в Сеуле буду любить. — А в Лондоне? — А в Лондоне я куплю для тебя самый яркий зонт, чтобы скрыть от дождя. — Вот это ты вспомнил… Клянусь, я почти влюбился в тебя в тот день. Ты со своим зонтом был похож на чеболя из дорамы. — Даже если я подсознательно пытался произвести впечатление, моя гордость не позволит в этом признаться… — усмехается Намджун. Экран его телефона загорается, и Намджун вынужденно выбирается из их маленькой идиллии. — Чимин просит, чтобы ты подвёз их с Чонгуком до отеля. Эти двое, похоже, напились. Джин закатывает глаза. — Ну вот почему, почему я думал, что арендовать машину — хорошая идея? Теперь они сядут мне на шею, конечно, а ведь я ни на кого из них не работаю! — Как заинтересованное лицо, я бы тоже всё-таки попросил тебя их подвезти. Нам не нужны скандалы с этими двумя. — «Этими двумя», — эхом повторяет Джин, поднимаясь. — Когда они вообще так спелись? У них такая история, что я бы понял, если бы они даже не здоровались, а они напиваться вместе вздумали… — Так ты съездишь за ними? — Не ради них, а потому что ты попросил. — Лжец. Знаю, тебе нравится Минни. — Минни… Не называй его так. Ты прав, но, серьёзно, лучше не надо. Намджун смеётся в кулак. — Ревнуешь, похоже. — Можно и так сказать, но… Просто это странно, как мы все друг с другом повязаны. Каждый из нас кому-то либо перешёл дорогу, либо разбил сердце, но мы все сейчас в Париже, в этом отеле. Никто бы не поверил, узнав историю нашей маленькой… компании? — Это точно. Вспомнить хотя бы, с чего начались наши отношения. — Больной, безумный мир, — Джин цитирует название передачи из сериала, который они смотрят с Намджуном во время еды, потому что у главных героинь юмор такой же экзистенциальный, как у Намджуна, и это Джина крайне умиляет. — Куда там ехать?

=

Чонгук клянётся и божится, что не устал и вообще не пьян, но засыпает после первого поворота. Джин пытается сохранять спокойствие, мысленно сокрушаясь: нет, они бы ещё подальше от отеля бар выбрали! Кто вообще напивается в семь вечера? Конечно же, они встают в пробку недалеко от отеля. Чимин нервно отстукивает ритм какой-то подозрительно знакомой песни по коленке. — Как ты? — тихо начинает Джин. — Я так и не спросил. — Хён, не надо, — устало выдыхает Чимин. — Ты не обязан. — Но я хочу знать. Я должен знать, что у тебя всё хорошо. — Почему? — Чимин переводит взгляд от окна на водительское сиденье. — Ты его друг, а не мой. — Потому что я был на твоей стороне… — с сожалением в голосе признаётся Джин. — Я хотел, чтобы вы были вместе, это всё казалось таким логичным, и вы… Я думал, что он любит тебя, но боится своих чувств, и я даже как-то пытался подтолкнуть Хоби к тебе. Видимо, не сработало. — Хм, — удивляется Чимин, — никогда не думал, что нравлюсь тебе. — Не нравился. Ты опасный, тяжёлый человек, Чимин, а я ведь не слепой. Просто с Хосоком ты был совершенно другим. Ты ни разу его не обидел, всегда охранял его от внешнего мира, был на его стороне, ты всё для него делал… Не думай, что я этого не замечал. Хосок использовал тебя как щит от реальности, и я думал, что тебе было всё равно, пока ты разрешал ему себя так использовать. Ты был единственным, что вдыхало в него жизнь, так много лет. Я бы никогда не смог тебя ненавидеть, Чимин. — Ты тоже не знал о Чонгуке? О новом смысле жизни Хосока. О смысле жизни Юнги. Об этом пьяном дурачке, который видит сейчас десятый сон на заднем сиденье. — Ага, и узнал, похоже, последним. Я тогда на Хоби впервые в жизни поднял руку со злости. — Слишком подло говорить, что так ему и надо? — смеётся Чимин. — Хоба — пропащая душа, но он не плохой человек. Теперь, когда он нашёл то, что искал, я верю, что у него всё будет хорошо. Ему долгие годы жилось тяжелее нас всех. Представь, каково это — быть отвергнутым единственным родным в этом мире человеком? Я бы и вполовину так звонко не смеялся, как смеялся он. Однажды, надеюсь, ты сможешь его простить. Чимин не отвечает. Сомневается, нужно ли вообще это им обоим. Теперь он видит в Хоби партнёра по бизнесу, с которым у них разорвалась сделка, и оба благодарны, что не выбрали друг друга. Теперь он не настолько глуп, чтобы выбрать быть несчастным с кем-то другим вместо того, чтобы быть несчастным в одиночестве. Сейчас Чимин понимает, что это так себе выбор. — Как у вас дела с Джуни-хёном? — Минни, Джуни… Что с вами не так? — оскорбляется Джин. — Хорошо. У нас всё отлично, — Джин останавливает машину и оборачивается, тормоша Чонгука за плечи. — Эй, поп-звезда, просыпайся. Я видел твоих сталкеров рядом с отелем. Постарайся выглядеть хорошим трезвым мальчиком, иначе Джун мне голову открутит, а я тут даже не при чём. — Я возьму его под руку, чтобы не упал. Чонгук, давай, проснись и пой! — Чимин отстёгивает его ремень безопасности. — Мне завтра целых два часа петь… — обиженно бурчит Чонгук, открывая глаза. — Я в порядке. Отведите меня к Тэхёну… — Забавно, что ты про него вообще вспомнил, — иронизирует Чимин. — Я по нему соскучился… Как думаете, что он сейчас делает? — Наверняка рисует плакаты в твою поддержку, — отвечает Джин. — Он бы мог... Чонгук расплывается в дурацкой улыбке. Париж — город любви. С этим ничего не поделаешь.

=

— Чонгук? Что-то случилось? — Юнги-хён, ты можешь брать трубку хотя бы после третьего гудка? Мы, вроде как, уже давно не встречаемся. — Тебя напрягает, что я отвечаю на твои звонки? — Нет, просто… Аргх, тебе не объяснишь. Юнги смеётся в экран телефона, сонно зевая. — Так что случилось? — Приходи в мой номер, и я всё расскажу. Юнги хмыкает, убирая растрёпанные волосы назад. — А мы точно не встречаемся? А то в номер к себе зовёшь, мало ли… — Здорово, что мы теперь можем шутить об этом, хён. Тащи уже свой зад сюда. Вздыхая, Юнги одевается и устало плетётся к Чонгуку. Никогда он не умел адаптироваться к другим часовым поясам и не любил спать в отелях. Может быть, и хорошо, что он не поехал в Штаты с Чонгуком. Сэкономил себе много нервов. — Что там у тебя случилось, Гук? Юнги видит полуголого Чонгука, и у него на лице сразу же появляется сомнение. Нормально ли видеть его таким теперь? Нормально ли знать, что его тело по-прежнему выглядит так же хорошо, как и раньше? Нормально ли помнить, какое оно на ощупь? Чонгука, кажется, собственная нагота не смущает. Он пропускает Юнги в номер и буднично продолжает заправлять постель, стоя перед ним в одних пижамных штанах. — Чонгук, оденься. — Я, как видишь, только недавно проснулся. Он критичным взглядом окидывает подушки, пытаясь определить, достаточно ли ровно они лежат. Педантичен во всём. — Это не значит, что ты можешь ходить передо мной в таком виде. Оденься, пожалуйста. — Юнги-хён… — он закатывает глаза, ища взглядом, куда мог деть любимую футболку. — После стольких лет, правда, чего ты вообще стесняешься… Открывается дверь ванной комнаты, и оттуда выходит Тэхён. Немного сонный, он смотрит сначала на Юнги, потом на Чонгука, и в итоге говорит: — Не понял. Тэхён всё это время был здесь. Юнги этого тоже совершенно не понял. Глупо, наверное, думать, что он мог быть где-то в другом месте, ведь они с Чонгуком теперь встречаются, но Юнги ещё не может привыкнуть к тому, что Чонгук вместе с кем-то, кроме него. Он по-прежнему его привычка. — Доброе утро, Тэхён, — говорит Юнги. — Доброе утро, мой полуголый парень и его бывший в нашей спальне…? Тэхён чешет затылок, обращаясь больше к Чонгуку, чем к Юнги. — Одеться, например, не хочешь? Ревнует. Оно и понятно. Такого, как Чонгук, невозможно не ревновать. Юнги неоднократно проходил через это сам, но, когда они встречались, он видел, что Чонгук смотрит только на него, и это успокаивало. Теперь Чонгук таким же взглядом смотрит на кого-то другого. Это по-прежнему ранит, но уже не так сильно. Бьёт больше по самолюбию, нежели по совместным воспоминаниям. Его боль не ощущается так, будто они всё потеряли. Чонгук по-прежнему с ним, только теперь в другом ключе, и Юнги постепенно к этому привыкает. — Не поверишь, я сказал ему то же самое. Чонгук снова закатывает глаза, и ему в лицо тут же прилетает собственная футболка. Бурча, он одевается и садится на кровать. — Я тебя позвал, чтобы поговорить о Чимине, вообще-то. Тэхён заинтересованно поднимает бровь. — Я, пожалуй, останусь, — он садится на кровать рядом с Чонгуком, скрещивая руки на груди. Юнги ёрзает на месте, сконфуженный тем, что его личную жизнь снова собираются вытащить на поверхность. Успокаивает лишь то, что Тэхён, вроде как, теперь не чужой. Боже, что за год у них был… — Юнги-хён, тебе по-прежнему нравится Чимин? — спрашивает Чонгук. — Пожалуй, да. Ему до сих пор трудно это признавать, особенно — кому-то другому. Чувства к Чимину не ослабли с того момента, как они появились. Чимин ему нравится, он его интригует, завораживает, и со временем это чувство переросло в нечто большее, в какое-то более светлое, чистое чувство, чем простое желание. Юнги знает Чимина довольно неплохо, но ему хочется узнать о нём больше. Узнать, как он смеётся, краснея, когда выдаст глупую шутку. Узнать, какие песни он поёт, готовя кофе по утрам. Узнать, какой может стать его жизнь, когда Чимин будет улыбаться ему каждый день. Так было не всегда. Чимин поглотил, поработил его, почти сразу же завладел его разумом, но этому чувству требовалось время для того, чтобы перерасти в нечто более серьёзное. Юнги даже благодарен их разлуке. Возможно, если бы они просто затрахали свою боль, их отношения так бы и не переросли во что-то большее. Теперь Юнги хочет водить его в рестораны. Смотреть, как Чимин танцует. Показать ему каждый уголок мира и просто быть рядом, когда он ему нужен. Душа просится к Чимину каждый раз, когда его нет рядом. — Так какого же тогда хрена он уверен, что ты до сих пор меня любишь? — Что? Юнги уверен, что ему послышалось. Ну не может быть такого. — Нет, в чём-то он, конечно, прав… — Я тут, вообще-то, если вас это интересует, — Тэхён поднимает руку, напоминая о своём присутствии. Юнги и не думал, что он такой ревнивый. Впрочем, с Чонгуком по-другому сложно. Иногда он с ума сходил от ревности. — Я тебя очень люблю, Гук, просто дело в том, что ты решил закончить наши отношения, а я впустил в сердце кого-то другого, и с того момента моя любовь к тебе поменялась. Я всегда буду любить тебя, просто уже немного по-другому. Ты разбил мне сердце, но я только теперь понял, сколько раз разбивал твоё, не слыша и не слушая тебя. Это не значит, что я тебя больше не люблю. Просто… многое поменялось. — Я понимаю, хён. Я чувствую примерно то же самое. Просто мне неловко перед Чимином. Он уверен, что ты до сих пор любишь меня так, как раньше любил, и уверен, что ты никогда меня не разлюбишь. — Откуда у него такая уверенность вообще? — Видишь ли… Чимин сейчас в очень уязвимом состоянии. Он не сильно себя уважает, на самом деле, и не уверен, что его можно любить, потому что его никто никогда не любил. По крайней мере, так, как ему это было нужно. Чимин видит в каждом твоём жесте проявление любви ко мне, он ревнует, он в себе не уверен… Сделай с этим хоть что-то. Юнги мотает головой, нервно сглатывая. — Что? Что, например? — Не знаю, на свидание его пригласи, какой-то романтический жест придумай… Чимин в тебя влюблён, но он в самой любви разочарован. Он не будет ждать тебя до конца жизни. Ещё немного — и он навсегда закроет для себя эту тему. Каждый раз, когда я вижу его, я вижу обречённость в его глазах. Чимин, как и все остальные, заслуживает любви. Не опоздай, хён. Ты можешь упустить что-то драгоценное. — Юнги-хён, файтин! — говорит Тэхён бодрым голосом, и Юнги только смеётся. Чонгук слишком заигрался в купидона.

=

Юнги не предпринимает ничего ни в последний день в Париже, ни сразу по возвращении в Сеул. Париж, конечно, город любви, но Юнги решает не торопиться и тщательно обдумать, что скажет Чимину, чтобы заставить его довериться ему. Три дня он собирается с мыслями, чтобы вернуться в квартиру, в которой всё началось. Чимин встречает его на пороге, ещё одетый в рабочий костюм, на лице макияж, волосы ровно уложены — наверняка завлекал очередных инвесторов в свою академию. В последнее время Чимин целиком и полностью отдаёт себя именно ей. Юнги не может этим не гордиться. — Юнги? Чимин удивлён, но это и понятно. В туре они почти не разговаривали, Юнги много работал перед выпуском альбома, половину времени проводил с Чонгуком или его командой, помогая решать рабочие вопросы. — Добрый вечер. Не сильно помешал? — Да я, как видишь, сам только пришёл… Чимин указывает на свой костюм и направляется к кофе-машине. — Зачем пришёл? Пытается выглядеть уверенно, но движения мельтешат, и Чимин тупо делает вид, что чем-то занят. Он волнуется. Взволнован появлением Юнги, потому что совсем этого не ожидал. — Спросить у тебя кое-что. Чимин показывает на пустую чашку рядом со своей, и Юнги кивает. Кофе ему понадобится. У него тоже был тяжёлый день. — Спраши- — Чимин, у тебя остались ко мне чувства? От неожиданности его рука дрожит, и Чимин проливает горячий кофе себе прямо на пальцы. Вскрикивая, он ставит кружку на стол, но, прежде чем успеть среагировать, чувствует, как Юнги берёт его руку в свою, подносит к раковине, открывает кран и подставляет под струю холодной воды, предварительно убедившись, что из крана течёт именно холодная. Вздыхая, Чимин чувствует облегчение и удивлённо смотрит на Юнги, который держит свою руку в его руке. Вода ледяная, рукав его толстовки мокрый. Кажется, ему абсолютно наплевать на это. — Ты не в костюме… — Чимин хмыкает. — Я почти всегда на студии. Так, вроде, одеваются звёзды в наше время. — Тебе так больше идёт, — Чимин улыбается, убирая их руки из-под струи воды. — Всё, прошло. — Кружка разбилась, — тихо говорит Юнги. — Да и хрен с ней. Ответ на твой вопрос: да. Юнги пытается побороть очень глупую улыбку. — Только почему ты спрашиваешь? — Потому что мои чувства к тебе по-прежнему те же, и от твоего ответа зависело то, что я собираюсь сделать сейчас. — Что ты собираешься сделать? Сердце Чимина стучит так часто. Отбивает чечётку, шаги которой он знает идеально, не помня, зачем вообще когда-то её выучил. — Первый шаг. Юнги делает шаг вперёд, подходя ближе к нему. — Я делаю первый шаг, потому что ты этого хочешь, потому что ни мои, ни твои чувства не изменились… Чёрт, да потому что прошло уже достаточно времени, и ты смирился с уходом Хоби, начал новую жизнь, а я смирился с уходом Чонгука. Юнги осторожно берёт его маленькую ладонь в свою. — Что мне сделать, чтобы ты поверил мне, Чимин? Как я могу показать тебе, что тебе больше не нужно опасаться моей любви к бывшему, что ты для меня — не просто способ его забыть? Потому что прошло уже достаточно времени, чтобы у нас обоих отболело. Чимин закрывает глаза, глубоко вздыхая. Но руку не вырывает. — Просто скажи, что я должен сделать? Дай мне один шанс, дай нам всего один шанс. Мне невыносимо продолжать так жить, зная, что я могу упустить тебя. Убить любовь ещё до того, как она начнётся. — Лю-любовь? — неуверенно спрашивает Чимин. — Не бойся этого слова. Это просто чувство. Его нужно прожить, им нужно насладиться, даже если оно невечное. Я просто хочу вновь понять, что такое любовь, Чимин. Хочу понять это с тобой. — Поцелуй меня, Юнги. Он округляет глаза, шокированный. — Поцелуй меня или уходи. Его не нужно просить дважды. Юнги делает последний, единственный разделявший их шаг, к Чимину, кладёт ладонь ему на подбородок и осторожно касается губ. Этот поцелуй совсем не такой, как их первый, единственный. Этот поцелуй — нежный, осторожный. Совсем как обещание научиться любить. Чимин начинает отвечать почти сразу, меняя поцелуй на более глубокий, чувственный. Если Юнги аккуратно просит разрешения, то Чимин требует заботы, ласки, любви от его губ. Поцелуй Чимина почти отчаянный, потому что он не знает, что такое любовь. Потому что его любят впервые. Это опьяняет. Отстраняясь, Чимин ведёт подушечкой большого пальца по щеке Юнги, в ответ на что он закрывает глаза, мягко улыбаясь. — Это было слишком? — Нет-нет, в самый раз… — смеётся Юнги. — Я просто… Никто мне таких слов раньше не говорил, Юнги. Никто за меня вот так не боролся. Они просто брали то, что им было нужно. — Я не собираюсь жаловаться на поцелуи, Чимин. — Я просто… иногда мне кажется, что меня слишком много. Всю жизнь я пытался понять, что такое любовь, но теперь, когда она так близко, мне кажется, меня накроет. Юнги обнимает его, кладя голову Чимина себе на плечо. Чимин успокаивается, улыбаясь. — Знаешь, какой самый ценный урок я вынес из всех своих отношений? Если кого-то в чём-то подавлять, однажды увидишь, как этот человек уйдёт. А у тебя в сердце останется дыра размером с вашу любовь. — Так было с Чонгуком? — Да, с ним. Поэтому, чего бы ты ни хотел, какими бы ни казались тебе твои порывы, я не хочу тебя подавлять… Если ты чувствуешь что-то, если ты хочешь чего-то — дай мне знать. Не нужно стыдиться своих чувств, желаний, не нужно оправдываться за них. Просто будь со мной, хорошо? Юнги переплетает их пальцы и целует ладонь Чимина. — Хорошо. Юнги облегчённо выдыхает. Может, у них всё-таки есть право на счастье.

=

Юнги осматривается по сторонам. Немного не так он представлял себе офис Чимина, но это довольно милое место. Повсюду награды, дипломы, фотографии его самого — молодого, грациозного, знаменитого. Он и сейчас не утратил грациозности, тут надо отдать должное, и роль артиста Чимину подходит гораздо больше. Он смотрит на Юнги, который ведёт пальцами по обивке кресла, и усмехается. — Заводит? — Есть немного, — Юнги поднимает бровь, приглашая Чимина сесть в это кресло. — Тебе идёт быть большим боссом. Весь такой изящный, ты выглядишь ещё круче, управляя людьми. — Примерно это тебя и погубило, дорогой мой, — Чимин садится в кресло, улыбаясь. Юнги начинает массировать его плечи, и Чимин блаженно стонет. — У тебя есть какие-нибудь сексуальные фантазии относительно этого места? Чимин открывает глаза, заинтересованно смотря на Юнги через плечо. — Больше, чем ты себе можешь представить. Юнги отпускает его, садится на край стола и скрещивает руки на груди. — А ты когда-то… Был тут с Хосоком? Чимин почти сжимается от волны уязвимости в глазах Юнги. Его неуверенность кажется немного милой, но его страсть невероятно заводит. Спокойный с виду, Мин Юнги, на самом деле, полон контрастов, и с каждым новым днём, проведённым вместе, Чимин всё больше влюбляется. Он понимает, что Юнги не сможет сразу отпустить тему Хосока, — точно так же, как и он сам ещё долгое время не сможет чувствовать себя комфортно рядом с Чонгуком. Юнги просто слишком хороший. Каждое утро он каким-либо образом напоминает ему, что они вместе, что он всё ещё от него без ума. Чимину это крайне необходимо. Он нашёл новый источник жизненных сил в этой любви и питается от него, становясь счастливей день ото дня. Кажется, будто сбылись все его мечты. Все его мечты — в одном человеке, который сидит совсем рядом и смотрит на него так, что хочется съесть. Юнги ешё и очень милый, и это новое открытие не даёт Чимину покоя. — Нет, никогда раньше, — Чимин накрывает его ладонь своей, притягивая Юнги ближе к себе. — Не мешаю рабочее с личным. — Значит, для меня всё-таки пришлось сделать исключение? — Мин Юнги, ты сегодня подозрительно много флиртуешь. Юнги смеётся, на что Чимин не может не улыбнуться. — Расскажи мне поподробней о твоих сексуальных фантазиях, Пак Чимин. — Если скажу, что мне за это будет? — Зависит от того, может ли кто-то неожиданно зайти в этот кабинет. Чимин ухмыляется. — Мой секретарь всегда уточняет по внутренней связи, может ли она войти. Офис наш. — Тогда… — Юнги запускает руки под пряжку ремня Чимина. — Тогда я бы очень хотел увидеть тебя на коленях, Юнги.

=

Если бы у спокойствия был звук, он стал бы шелестом медленно опадающих лепестков сакуры. — И снова мы здесь. Хосок оглядывается по сторонам, смотря на прекрасные сакуры. — В годовщину смерти нашего отца, — вздыхает Чонгук, смотря на набросок в своих руках. Хосок переводит взгляд на рисунок, сводя брови. — Насколько мы вообще уверены, что это та самая скамейка? — Не знаю, хён. Наш отец и при жизни особо доверия не внушал. — Блин, а ты всё такой же противный, каким был в шестнадцать. Хоби взъерошивает его волосы, и Чонгук изображает кислую мину. Понятно, что он не злится по-настоящему, и теперь вот эти моменты с братом — одни из самых ценных в его жизни. Они с Хосоком неплохо ладят, Чонгук приглашал его на концерт и потом даже немного об этом пожалел, потому что Хоби об этом целый месяц не затыкался. Только теперь Чонгук понимает, как глупо было отталкивать родного человека, который искренне хотел быть частью его жизни, пускай он и не понимал, почему. Чонгук умеет нравится людям, но их связь с Хоби-хёном — совершенно другое. У них обоих есть шрамы, оставленные родным отцом, и пустота, образовавшаяся после его смерти. Когда-то у них не было никого, кроме друг друга, но Чонгук предпочёл прятаться и переживать всё это рядом с другим человеком, а Хоби — нашёл своё укрытие. Им больше не нужно прятаться от боли в разных местах. Они есть друг у друга, и это главное. Чонгук жалеет о потерянном времени, но, вспоминая, что у них впереди ещё целая жизнь, улыбается, успокаиваясь. Иметь старшего брата — привилегия, которая есть не у каждого. Он гордится тем, что его старший брат — это именно Чон Хосок. Он обожает в нём всё, что когда-то ненавидел. Чонгук принял себя, свою жизнь, свои чувства. Он больше не бежит и не прячется. Хосок забирает у него фотографию и пытается сопоставить с видом, который открывается перед ними. — Вроде, похоже. — Хён, мы теперь каждый год будем тут собираться? — Думаю, он бы этого хотел, — Хоби хмыкает. Чонгук мотает головой, удивляясь. — Что такое? — спрашивает Хосок. — Я ненавижу его за его измены, но благодаря его изменам есть я, есть мы, — говорит Чонгук. — Это странно, я и сам не понимаю, как за что-то можно ненавидеть и быть благодарным одновременно. — Знаешь, я ведь то же самое чувствую, — Хоби улыбается. — Если бы он не изменял маме, не было бы тебя. Я проклинал его за измены ровно до того момента, как тебя увидел. Отец вёл такой образ жизни, что я был уверен, что он и до пятидесяти не протянет. Это меня убивало, но потом появился ты. Частичка родного, напоминание о том, что он когда-то вообще существовал. — Я его всё ещё ненавижу. Ты простишь меня за это? — Ты имеешь право чувствовать что угодно. Раньше я не совсем понимал, как можно было быть таким капризным, но я тоже был несправедлив к тебе. Тогда ты был совсем ребёнком. Твоя мать не умерла от рака, ты вёл обычную подростковую жизнь… Жизнь, в которой мне не было места. — Зато теперь нашлось, хён, — Чонгук берёт его ладонь в свою. — Смотри-ка, у тебя линия жизни такая длинная. У меня вот короткая, а отец всегда верил в эту чушь, поэтому говорил мне не гулять допоздна и быть осторожным. Берёг меня непонятно, от чего… — Ты, то есть, в это всё не веришь? — Хосок заинтересованно разглядывает их ладони. — В линии жизни — вряд ли. Я больше верю в законы физики, и этому постоянно находится подтверждение. — Например? — Например, то, что две параллельные прямые никогда не пересекаются. Я думаю, параллельные прямые — это мы с Юнги. Ни при каких обстоятельствах мы не должны были пересечься, но решили нарушить законы физики, и вышло то, что вышло. Теперь, когда мы просто есть в жизни друг друга, находимся рядом и охраняем друг друга, всё встало на свои места. — А вы с Тэхёном? — Мы с Тэхёном — две линии, которые должны были пересечься рано или поздно в одной точке. Примерно так же, как Юнги с Чимином. — У них всё хорошо? Чонгук смеётся. Хосок, хоть и не говорит с Чимином, редко упускает возможность спросить, как он там. Чонгук, в целом, не против: он понимает, как закончились эти отношения. Если Чимин не хочет снова впускать Хосока в свою жизнь, тот и не настаивает. Чонгук видит в глазах брата, что ему всё ещё не наплевать. Возможно, однажды… — Лучше не бывает. Юнги-хён выпустил альбом. Чимин-хён полетел в Канаду на его концерт. Даже раздражает, как хорошо они друг другу подходят. Хосок улыбается. Знать, что у Чимина всё в порядке, что он нашёл то, что искал, уже для него достаточно. Хоби отлично знает это чувство. Это чувство сидит перед ним сейчас, и у него такие же большие глаза, какими они были много лет назад. — Если ты и Юнги — параллельные прямые — то кто тогда мы? — А мы, хён, линии, которые пересекаются, чтобы разойтись и вновь сойтись. Множество раз. — Это как? — Как спираль ДНК, — Чонгук улыбается. Хосок стирает слезинку с щеки и улыбается в ответ. В нём столько любви, что ещё немного — и он лопнет. — Ты, кстати, знал, что у отца была аллергия на сакуру? — Получается, старик оставил нам обоим шанс немного поглумиться. Хосок встаёт, протягивает руку Чонгуку, которую он принимает, поднимаясь, и они уходят вглубь парка, разговаривая о музыке, которую всегда любили гораздо больше, чем физику. Если бы у счастья было место в цифровом хранилище, оно бы стало концом этой прекрасной истории.