Линии

В этот раз Чонгук хотя бы не заявляется к Тэхёну без приглашения. Последний день двадцать третьего года тянется тоскливо и слишком долго, и Чонгук постоянно ловит себя на мысли, что продолжает прокручивать утренний разговор с Хоби. Почему быть взрослым и ответственным так тяжело? Почему так до трясучки страшно осознавать, что только ты ответственен за собственную жизнь? Без тебя ничего не произойдёт. Не сломается. Не испортится. Чонгук опьянён, измождён этой свалившейся на него властью над собственными поступками и решениями, и все его мысли в конечном итоге, спотыкаясь о разговор с Хосоком, приводят к Тэхёну. За ними тащится чувство вины, успевшее уже достигнуть размеров Эйфелевой башни. Чонгук прекрасно понимает, что это не любовь, что он, скорее всего, просто хочет Тэхёна. Хочет его очень сильно. Настолько, что мышцы живота сводит от невозможности схватить Тэхёна за руки и прижать его большие ладони к своему паху, чтобы тот понял, как сильно Чонгук его хочет. Хочет, но не любит. А когда-то он эти вещи отождествлял. Теперь же Чон Чонгук вырос. Он понимает, что не может дать Тэхёну того, что просят его глаза, что это неправильно, что ему стоит от него отдалиться, потому что ни к чему хорошему их обоюдное желание не приведёт. Они просто ещё больше запутаются, и он ранит Тэхёна, которого хочется защищать, но никак не ранить. Уберечь его красивое, нежное лицо от слёз и боли, которую таит его взгляд каждый раз, когда Ким Тэхён на него смотрит. И Чонгук почти задыхается от этой романтичной печали. Почти. Но он просто человек. Человек с грехами и слабостями. Человек, чей затуманенный похотью взгляд находит телефон в самый неподходящий момент. Какие планы на новогоднюю ночь? Ответ приходит почти тут же. Абсолютно никаких планов. Король вечеринок решил остаться дома? А что, не веришь? Зная тебя, ты уже должен слизывать текилу с незнакомого парня. Я дома. Приходи, если хочешь убедиться. Чонгук смотрит на чат пустым взглядом. Что он вообще только что написал? Какая текила, какие парни? Ещё и зовёт к себе как раз в тот момент, когда его собственное одиночество зазывает опуститься на дно, пытаясь доказать, что там ему будет хорошо. Чонгук не понимает, как надевает брюки, берёт куртку и выходит из дома. Не понимает. Да и плевать. Он вновь оказывается перед дверями этой квартиры. Успокаивает лишь то, что сейчас его хотя бы ждут. Он не завалится сюда бесцеремонным гостем. — Ты быстрее, чем я думал, — комментирует Тэхён, усмехаясь. Пропуская Чонгука в квартиру, он прижимается лопатками к стене, скрещивая руки на груди. — А ты, похоже, действительно куда-то собирался. Чонгук кивает на его белую, расстёгнутую на две верхние пуговицы рубашку и ведёт бровями. — Оделся для мальчика, который мне нравится. Что-то невероятно раздражающее мелькает в его взгляде, и Чонгук не понимает сразу, что именно, но, когда до него доходит, только смеётся: это же то самое нахальное озорство Тэхёна, которым тот мучил Чонгука несколько лет! Самая противная часть его натуры, которая теперь почему-то совершенно не бесит. — Тебе не надо пытаться произвести на меня впечатление, Тэхён. — Потому что у меня ничего не выйдет? Есть что-то настолько отчаявшееся в этом взгляде, что на секунду хочется перед ним весь мир на колени бросить, только бы Тэхён перестал так на него смотреть. Так, будто Чонгук способен его разрушить. — Потому что уже производишь. Тэхён нервно сглатывает, Чонгуку даже кажется, что он немного дрожит. — Правда? — Мне нужно напомнить тебе, кто ты? Ты половину Кореи одним взглядом под себя подобрал, Тэхён, — Чонгук мягко смеётся, но улыбка сходит с его лица, когда Ким подходит к нему ближе. — Мне плевать на них всех. Мне важен только ты, — Тэхён убирает руки в карманы, серьёзно смотря на Чонгука. Чонгук закрывает глаза и мотает головой. Неправильно, как же это всё неправильно… — Почему ты говоришь такие вещи? — Потому что я тебя позвал, а ты пришёл. — И? — И смотришь на меня так, будто самому себе сопротивляешься… — неожиданно тихо произносит Тэхён, и по рукам Чонгука ползут мурашки. Он очень сильно его хочет. Это никуда не делось, да и как, когда Ким Тэхён выглядит настолько ослепительно? — Может, хватит уже себя мучить, Чонгук-а? — Тэхён… — стонет Чонгук. — Ну разве ты не видишь? Разве не понимаешь, что я не могу тебе дать того, чего ты хочешь? Не хочу тобой пользоваться. Ты заслуживаешь лучшего. — Откуда тебе знать, что для меня — лучшее? — скалится Ким. — Верно, я не знаю, но я — худшее, что может с тобой случиться. Это я точно знаю. Тэхён сокращает расстояние между ними и кладёт руки ему на плечи. — Посмотри на меня, Чонгук. Посмотри мне в глаза внимательней и скажи, что ты для меня — худший исход. И это просто пиздец, потому что Чонгук не может не посмотреть в его глаза, не может не увидеть там его чистого, неподдельного обожания. Тэхён смотрит на него так, будто он реликвия. Что-то драгоценное, что есть только в одном экземпляре. Этот взгляд пробивает Чонгука до дрожи. Он видит в его глазах худший исход. Для себя самого. — Видишь? — Ты сумасшедший. — Так и есть, — смеётся Тэхён, продолжая держать его за плечи. — Правда, в твоих глазах я тоже очень многое вижу. Притворялся, что раньше этого не замечал, но, Чонгук, может, уже пора перестать это скрывать? — Скрывать что? — Как сильно ты меня хочешь. Чонгук сглатывает, отводя взгляд. Попался. Попался, и сил бежать уже нет. Силы остались разве что падать. — Это невозможно. — Да почему, блять? — Тэхён резко его отпускает, взмахивая руками. — Почему, Чонгук? — Хотеть и любить — не одно и то же. — Разве я тебе не говорил, что ты можешь использовать меня как угодно? — Тэхён садится на диван, кладя руку на подлокотник. — Думаешь, я настолько слабый, что не выдержу и сломаюсь? — Я вовсе не думаю, что ты слабый. Ты храбрее большинства людей, Тэхён, — Чонгук садится рядом с ним в пустой надежде что-то объяснить. Мы все свои чувства прятать привыкли, а ты их так открыто показываешь. Бесстрашный. — Почему это неправильно, Чонгук? — шёпотом спрашивает Тэхён. — Я просто хочу быть с тобой, и мне плевать, как. Плевать, даже если это на одну ночь. — Я твоя первая любовь… — Чонгук огорчённо цокает, понимая. — Так очевидно? Чон усмехается, поднося ладонь к переносице. — Тэхён, мне так жаль… Так жаль, что всё это происходит. Так жаль, что ты влюбился в такого, как я, так жаль, что я не могу ответить тебе взаимностью… Чонгук прерывается, чувствуя, как Ким находит его ладонь, сжимая её. — Так жаль, что я не чувствую того же. Чонгук давится слюной, когда Тэхён переплетает их пальцы. Слишком… слишком интимно. Ах, да. Он просто человек. — Так жаль, что уже несколько месяцев я хочу попробовать на вкус твою кожу… Тэхён мгновенно замирает, даже его взгляд будто бы на паузе. — Так попробуй. С этими словами Чонгук резко подаётся вперёд, нависая над ним. Упираясь носом в его шею, Чонгук медленно вдыхает аромат Кима, практически чувствуя на вкус его бешеный пульс. Тэхён дрожит под ним, и это ещё больше Чонгука заводит. Выдыхая прямо ему под кожу, Чон срывает с Губ Тэхёна тихий стон, который едва ли успевает выйти наружу, прерываясь мёртвой тишиной, когда Чонгук осторожно касается губами его шеи, оставляя там маленький поцелуй. Тэхён застывает, не в силах пошевелиться, не уверенный в реальности происходящего. Не уверенный, на самом ли деле сейчас эти губы целуют его шею. Он в ужасе, ведь происходит именно то, чего он ждал два грёбаных года. Чонгук, коснувшись губами его шеи, отстраняется и переводит взгляд вверх. Хочет убедиться, что всё в порядке, что он не против. — Ты недостаточно попробовал, — только и может сказать Тэхён, но этого, впрочем, вполне достаточно для того, чтобы губы Чонгука вернулись к его шее, на этот раз вбирая в себя тонкую чувствительную кожу. Останется засос. Похуй. Пусть он даже никогда не сойдёт — похуй. Он бы хотел, как тату, в своё тело вбить это прикосновение. Эти губы. Губы Чонгука вновь отстраняются от его шеи, и он пальцами отодвигает немного ткань рубашки, чтобы провести дорожку из поцелуев по его ключице. Тэхён запрокидывает голову, довольно хмыкая. Чонгук расстёгивает ещё одну пуговицу и касается языком соска Тэхёна, зарабатывая себе первый настоящий стон. Этот стон вырывает их обоих из агонии, и Чонгук и Тэхён впериваются друг в друга взглядами. — Ну и какой я на вкус, Чонгук-а? — желание льётся в голосе тающим воском, распаляя, возбуждая. — Как мёд, — сглатывая, признаётся он.        Только теперь Тэхён понимает, что за всё это время даже не прикоснулся к нему. Ладони напряжённо впиваются в диван, и он убирает одну руку, оставляя единственную точку опоры, и кладёт пальцы на подбородок Чонгука. — Хочешь ещё? — Хочу тебе не навредить… — Тогда поцелуй. Окончание фразы оказывается где-то в глотке у Чонгука, когда тот накрывает губы Тэхёна своими. Это не прямо-таки поцелуй — скорее, первое, пробное прикосновение. Медленное, нежное, будто извиняющееся. Извини, что тебя разрушил. Прости, что так сильно хочу. Чонгук плавно вбирает в себя нижнюю губу Тэхёна, чуть оттягивая её, что пробуждает в нём какое-то животное, дикое чувство, и тот обеими руками обхватывает талию Чонгука, прижимая к себе вплотную. Тэхён раскрывается, подстраивается под медленный темп поцелуя, позволяя Чонгуку убедиться в том, что он не против. Его губы такие же мягкие, как Тэхён себе представлял. Их прикосновения такие же заботливые, нежные, как и этот его взгляд, который жаждет уберечь от всех бед. Чонгук целует его так, будто это последний билет в неизвестность, давая маленький шанс спрыгнуть. Тэхён не соглашается, заставляя Чонгука приоткрыть рот, пуская его язык, и тот сплетается с его языком, после чего Чон резко отстраняется. — Ты… реально хочешь? — сбивчиво дыша, спрашивает Чонгук. — Поцелуй меня сейчас же, или я тебя покалечу, Чон Чонгук… Его губы тут же находят губы Тэхёна, и это так легко, будто они целовались тысячу раз. Новый поцелуй выходит тягучим, жадным, страстным, Тэхён отчаянно держится за ощущение языка Чонгука в своём рту, будто оно в любую секунду может исчезнуть навсегда. Чон прекрасно понимает, что Тэхён и пальца на него не поднимет, что нужно было сказать хоть что-то, лишь бы это не прекращалось. Притягивая к себе Чонгука, Тэхён продолжает его целовать, укладывая их на диван, и Чонгук снова отстраняется, смотря Тэхёну в глаза. — Хочешь, чтобы я раздел тебя? Тэхён шумно выдыхает ему в рот, наслаждаясь тем, насколько красиво это звучит. — Под рубашкой ещё больше кожи. Тебе, вроде бы, нравился её вкус… Чонгук ловко расстёгивает оставшиеся пуговицы и обводит языком сосок Тэхёна. Эта медовая кожа сводит его с ума, не оставляет ничего от Чонгука, поселяет полную пустоту у него в голове. Нависая над Тэхёном, Чонгук продолжает целовать его грудь, исследуя её языком и губами и возвращаясь к соскам, потому что, кажется, эта точка — самая чувствительная. — Ещё… Поцелуй меня ещё раз. Тэхёну не нужно просить дважды, и уже в следующую секунду губы Чонгука сминают его губы, пока их тела прижимаются друг к другу вплотную, и это только добавляет поцелую чувственности. Ощущая под собой сильное тело, Тэхён рвётся к нему навстречу, не желая отпускать ни на сантиметр, оглаживая спину и плечи Чонгука во время поцелуя. Тэхён замирает, когда чувствует, как крепко у Чонгука на него стоит. Моргая, Чон вопросительно на него смотрит, пытаясь понять, что сделал не так. — Гук-а, кажется, у тебя проблема… — хрипло говорит он, переводят взгляд на его пах. Чонгук, будто бы стесняясь, чуть отодвигается, но Тэхён тут же снова вжимает его в себя. — Дай я сам разберусь. Он убирает одну руку с его талии и начинает расстёгивать пряжку ремня, плавясь под бешеным взглядом Чонгука. Когда с ремнём покончено, Тэхён оглаживает пальцами низ живота, спрашивая: — Можно? — Пожалуйста… Сдаётся. Просит. Практически требует, и это срывает с губ Тэхёна хриплый победный стон. Такой долгожданный. Чонгук снова жмётся к нему всем телом, и пальцы Тэхёна скользят под ткань белья, проходя по всей его длине, как бы оценивая. Тэхён сглатывает, останавливаясь, и Чонгук тихо смеётся. — Нравится? — сладко шепчет он, прикусывая мочку уха Кима. — А тебе? Он начинает активно двигать рукой, быстро доводя Чонгука до исступления. Он только теперь понимает, насколько возбуждён всё это время был, а эти тонкие, изящные пальцы Тэхёна прямо на его члене и двигаются именно так, как надо, чтобы он кончил быстро, но не унизительно быстро. Имена друг друга разливаются в комнате приятным, притягательным эхо. Всё исчезает, важна только ладонь Тэхёна на его члене. Всё уходит на второй план, кроме желания довести любимого человека до экстаза. — Блять… — Так люблю, когда ты ругаешься… — выдыхает Тэхён ему в шею, когда Чонгук обрушивается на него без сил, кончая. Часть спермы у него на руке, другая — на джинсах Чонгука, и Тэхёну ужасно нравится, что в этот момент вечно педантичному, идеально выглядящему Чону поебать на беспорядок, который они тут устроили. Приходя в себя, Чонгук поднимается, пытаясь выровнять дыхание. — Там салфетки под столиком… — Ким мотает головой в сторону журнального столика, и Чонгук пьяно садится, чтобы стереть с Тэхёна следы себя. — Пожалуйста, только не говори, что жалеешь… Чон переводит на него задумчивый взгляд. — С чего это? — Ты… на минуту показалось, что ты пожалел. Чонгук закусывает губу, понимая, что именно не удалось ему от Тэхёна скрыть. — Просто… салфетки оказались прямо под рукой, — виновато признаётся он. — Я на секунду подумал: а сколько парней побывало в этой квартире? Прости, я идиот… — Ты идиот, Чонгук, — Тэхён цокает, вытирая руку. — Потому что ты первый. Чонгук задумывается на какое-то время, после чего загадочно хмыкает. — Так… никто тебе до этого тут не отсасывал? — Не… что, прости? Чонгук скатывается с дивана и разводит колени Тэхёна, расстёгивая пуговицу его брюк. Смотря на Тэхёна снизу вверх, тот ждёт какой-либо реакции, но Ким, кажется, находится в каком-то трансе. — Ты что, собираешься… — А ты что, не хочешь? — дразнит Чонгук, обводя подушечкой большого пальца его косые мышцы. — Я сейчас с ума сойду… Чонгук пододвигается ближе и оставляет несколько поцелуев на его животе. Тэхён запрокидывает голову и кладёт ладонь на затылок Чонгука, направляя его голову ниже. — Хён, ты, может быть, ответишь? Чонгук отрывается, сияя дерзкой улыбкой. — Хочу ли я, чтобы ты мне отсосал? Конечно, блять, хочу, как можно такое вообще спрашивать… — хнычет Ким и сам порывается стянуть с себя бельё, но Чонгук перехватывает его руку. Хватка на шее Чона инстинктивно усиливается, но Тэхён тут же расслабляет пальцы, боясь сделать больно. — Я сам. Чонгук стягивает с него боксеры и довольно хмыкает, пуская по позвоночнику Тэхёна новую волну возбуждения. Каждая деталь тела Тэхёна красивая, манящая. Хочется попробовать, и желание такое острое, что появляется страх не насытиться вдоволь. Чонгук обхватывает губами головку его члена и медленно посасывает, наслаждаясь мягкими стонами, которые издаёт хён. Тэхён открывает глаза, чтобы убедиться, что перед ним сейчас сидит на коленях Чон Чонгук, толкающий его член себе за щёку чуть глубже. Это… крышесносно. Не кажется чем-то реальным, больше похоже на один из его влажных снов. Чонгук чувствует, как член Тэхёна становится ещё твёрже, и останавливается, смотря на него. — Нравится? Дразнит. Откуда только смелый такой взялся? Но типа он не знал. Знал, уже очень давно видел это всё в нём, когда Чонгук выступал на сцене. Именно таким Тэхён его и представлял, но чувствовать — совершенно другое. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. — Ты Бог… Только, пожалуйста. Сжалься надо мной и продолжи, хочу кончить от твоих губ. — Как скажешь. И Чонгук заглатывает его член глубже, наслаждаясь лёгкой резью во рту, пока Тэхён низко и рвано стонет, держа его за затылок, но не командуя, полностью позволяя Чонгуку трахать его своим ртом. Тэхён сдаётся, отдаёт себя в руки этому ощущению, пока Чонгук продолжает отсасывать ему, подбирая темп, в котором Ким быстро, но не чересчур быстро сходит с ума. Чонгук очень хорош, не просто для первого раза — в целом. Знает, как ему хочется, нутром чувствует, когда нужно ускориться и что Тэхён обожает все эти пошлые звуки. Рот Чонгука создан для двух вещей, и теперь уже непонятно, в чём он уступает. Вновь открывая глаза, Тэхён видит, как старательно Чонгук вбирает его в себя, и, не сдержавшись от этой картины, едва успевает выйти, когда кончает. Капли спермы попадают Чонгуку на подбородок и пачкают его футболку. Тэхён тяжело дышит. Нельзя сейчас смотреть ему в лицо, но он просто не может оторвать взгляд. Пухлые, влажные губы Чонгука, его взъерошенные волосы… Чон вытирает с лица жидкость, облизывая палец, и Тэхён в очередной раз стонет. Он слишком слаб. Это всё просто… слишком. Вот так ощущается заниматься любовью. Это и есть любовь. Он и до этого понимал, чувствовал, что это любовь, но никто и никогда не дарил ему настолько острых, вводящих в эйфорию эмоций. — Футболку запачкал… — хрипло комментирует Тэхён. Чонгук морщится непонятно откуда взявшемуся чувству вины в его голосе. — Значит, придётся снять. Тэхён моргает, не понимая. Чонгук поднимается с колен и садится рядом, стягивая с себя футболку одним сильным движением. Он действительно Бог. Его тело будто бы с особой любовью создали греческие скульпторы. — Я только что кончил, дай мне хотя бы минуту… — смеётся Тэхён, утыкаясь макушкой в его оголённое плечо. — Для казановы ты слишком чувствительный, — говорит Чонгук и, противореча самому себе, запускает пальцы в его волосы и начинает медленно, нежно поглаживать. — Хочешь пойти в спальню? — предлагает Тэхён, нервно выдыхая. — Этот диван не очень удобный. Мы тут едва помещаемся. Ким смеётся, смотря на их сцепленные пальцы. — Так ты остаёшься? — Веди уже в спальню свою. И Тэхён в одном движении поднимется на ноги, с силой толкая Чонгука на себя. Так по-мужски, так храбро, что ещё больше заводит, лишает всех раздумий о том, что, наверное, это всё ужасно неправильно и они оба пожалеют. Тэхён ведёт за собой Чонгука, открывает перед ним дверь спальни и провожает прямо к кровати. — Подожди, я… Смазка в ванной, — быстро объясняет и убегает, успевая в отражении зеркала увидеть своё ошалевшее от любви лицо. Когда Тэхён возвращается, Чонгук уже лежит в кровати — без футболки, со спущенными джинсами. Он смотрит на Тэхёна в этой грёбаной белой рубашке и облизывает губы. Ким подходит к нему, садится рядом на кровати и целует в губы. Чонгук фиксирует руки у него на талии, усаживая его сверху, и продолжает целовать, пока Тэхён роняет баночку на кровать. На какой-то момент он забывает обо всём, сдаваясь во власть поцелуя, но Чонгук отстраняется и шепчет: — Только давай медленно, я какое-то время не… Он останавливается, удивлённый недоумением Тэхёна. Тот смотрит на него так, будто впервые видит, их тела до сих пор прижаты друг другу, и эта близость, в которой Тэхён оказывается сверху, вместо слов отвечает ему, что именно не так. Кое-что они упустили. — Чонгук-а, — Тэхён садится, потягивая его корпус на себя, — дай угадаю, ты раньше всё время был снизу, да? — Это важно? Я могу… Я не знаю, раньше — да. — А теперь вспомни, пожалуйста, что я тебе обещал? — он проводит пальцами по его скуле. Чонгук вздрагивает. — Вспомнил, да? Если бы ты был со мной, ты бы точно не был снизу. Тэхён мягко улыбается. — Но это… тебе это подходит? — Чон взволнованно на него косится. — Гук-а, мне подходит всё, что подходит тебе. Я трахну тебя в любое время, ты только попроси, но сейчас я хочу дать тебе то, чего ты на самом деле хочешь. — И чего же? — он сглатывает очередную волну возбуждения. — Меня. Ты хочешь меня. А я привык сдерживать обещания. Чонгук резко меняет положение их тел, нависая над Тэхёном сверху. И это так, сука, правильно. Так необходимо. Так возбуждает. Тэхён не ошибся ни разу — именно так он хочет. Именно так Чонгук хочет его. — Всё-то ты знаешь… — целуя его в шею, шепчет Чон, пока крепкие длинные пальцы смыкаются у него на талии, не оставляя между ними ни сантиметра расстояния. — Смотришь на меня так, будто хочешь… Целуешь меня так, будто хочешь… Ты не очень сложный человек, Чон Чонгук. Тот лишь смеётся, продолжая целовать шею Тэхёна, готовя его к очередному раунду. У Чонгука мало опыта в этом, но желание перевешивает неуверенность, потому что Тэхён прав — он его хочет. Хочет, и теперь, когда Чонгук попробовал его на вкус, он уже не в силах остановиться. — Юнги такой дурак, что не давал тебе его трахать… — Не говори о других парнях, когда я собираюсь трахнуть тебя. — Ты сам думал о других парнях в моей квартире, пока я тебе дрочил. Даже эти колкости — вид прелюдии. Они наслаждаются этой глупой ревностью. — Скажи мне, что Сокджин не трахал тебя на этих простынях. — Вау, да ты тот ещё собственник… Чонгук отрывается от его шеи и недовольно смотрит на Тэхёна. — Гук-а, я рядом с тобой ни о ком другом думать вообще не могу. Такой ответ устроит? Чонгук улыбается и возвращается к его груди. Запомнив, насколько чувствительные у него соски, он проводит языком по одному, зарабатывая себе в копилку ещё один блаженный стон. — Чёрт, ты… Чонгуку нравится доставлять удовольствие, нравится контролировать, вести за собой. Он просто обязан показать Тэхёну, насколько сильно его хочет. Обязан заставить его не пожалеть об этой ночи, даже если потом им будет больно. Это будет потом. Сейчас Чонгук опускается к животу Тэхёна, ведёт по нему дорожку из поцелуев к паху и снова снимает с него бельё. Тэхён разводит бёдра шире ещё до того, как Чонгук об этом просит, на что Чонгук реагирует тихим: — Хороший мальчик. Он видит, как тело Тэхёна реагирует на эти слова, и запоминает очередной его кинк. Устраиваясь рядом с бёдрами, Чонгук выдавливает немного смазки на пальцы, слыша, как тяжело дышит Ким, и это его тело еще больше распаляет. Вновь нависая над ним, Чонгук смотрит Тэхёну в глаза. — Мы можем начать медленно, хорошо? Я буду осторожен. — Не надо, малыш, всё нормально. — Эй, нельзя терпеть боль ради кого-то… В доказательство слов Чонгук медленно и нежно касается его губ своими. — Я знаю, просто… Взгляд Тэхёна в момент наливается похотью, и Чонгук особо остро ощущает свой стояк. — Возможно, я трахал себя пальцами до этого в ванной, думая о тебе… Возможно, это случилось больше одного раза… — Блять, ты… На этот раз Чонгук впивается в его рот своими губами, будто хочет перевести слова с них в цифровое изображение, которое покажет ему, как влажный Тэхён в душевой кабине насаживается на свои пальцы, выдыхая имя Чонгука. — Не нежничай сильно. Я готов. Чонгук кивает, возвращаясь к бёдрам Тэхёна и разводя их шире. Он медленно вводит один палец, чувствуя, что Тэхён не соврал — в нём всё равно немного узко, но по тому, как довольно тот стонет, Чонгук понимает, что ему приятно. — Ещё, хочу ещё… Вместо ответа Чонгук вводит второй и начинает плавно в нём двигаться, собирая все сладкие ругательства на свете. Когда Тэхён начинает подаваться бёдрами навстречу его пальцам, тяжело дыша и хныча, и Чонгук добавляет третий палец и разводит их. Тэхён издаёт новый, необычно высокий и долгий стон, и Чонгук понимает, что нашёл нужную точку, и продолжает давить на неё, лишая Тэхёна рассудка. — Пожалуйста… Нужен ты. Нужен. Его собственное возбуждение уже настолько болезненно, что Чонгук едва ли может терпеть. — Презервативы в верхнем ящике. Смотря на разгорячённого, стонущего, извивающегося под ним Тэхёна, Чонгук понимает это. Нужен. Он ему нужен. Прямо здесь и сейчас. Ему нужен Тэхён. Входя в него плавно, медленно, Чонгук находит руки Тэхёна и сцепляет их пальцы. Он испытывает невероятное возбуждение от одного только этого прикосновения. Тэхён низко стонет под ним, привыкая к новому ощущению. — Всё хорошо? — Никогда не было так хорошо… — хрипло отвечает Ким. — Двигайся. Чонгук толкается ещё несколько раз, давая Тэхёну то, чего он просит, продолжая целовать его шею и держать за руки. Очень быстро Чон понимает, что медленный, нежный секс не во вкусе Тэхёна, и начинает набирать обороты, входя в него всей длинной, учащая толчки, превращая Тэхёна в стонущее, дрожащее месиво. Вот так, вместе — хорошо. Быть над ним, в нём, давать ему то, что просит. Отдавать всё, что хочешь отдать, высказать языком тела, без недомолвок и смирения. Он толкается в Тэхёна, ощущая, как это на самом деле — показывать кому-то, как ты можешь его любить. И, наверное, это не любовь, но это ощущается потрясающе. Это совершенно точно не повторится, но Чонгук сходит с ума от мысли, что это могло бы повториться. Что трахать Тэхёна — не разовая акция в попытке усмирить его собственных демонов. Возможно, он и сам обманывает себя, называя это разовой акцией. Так хочет Тэхёна, что любая ложь сейчас правдой покажется. — Чонгук-а, я уже почти… Освобождая одну руку, Чон находит его член и обхватывает, делая несколько фрикций. Тэхён гортанно стонет, насаживаясь на него сильнее, и Чонгук скулит, выходя из него и кончая Тэхёну на бёдра. Отдышавшись, он чувствует жидкость на пальцах. Они кончают одновременно. Потрясающе. Так тихо. В голове так тихо и пусто, так хорошо. Чонгук слезает с Тэхёна и падает на соседнюю подушку. Они тяжело дышат в унисон, примиряясь с реальностью происходящего. Переспали. Они только что переспали. Сирен в собственной башке почему-то не слышно. Их просто нет. — Ты постоянно спрашиваешь, можно ли… Никогда не думал, что это меня будет заводить… — говорит Тэхён, тихо смеясь. — Манеры — лицо мужчины, — смеётся Чонгук в ответ. — Цитируешь «Кингсмэн» через минуту после секса? Я же тебя отсюда больше не выпущу, Чон Чонгук. Тэхён поворачивается к нему лицом, наблюдая за тем, как Чон убирает со лба намокшие пряди чёлки. — Даже в душ не отпустишь? — Ладно, так и быть. Тэхён не предлагает ему остаться, а Чонгук не спрашивает, можно ли. Он просто остаётся.

=

Чимин смотрит на своё отражение в зеркале и видит в собственных глазах отвращение. Он выглядит не просто плохо — ужасно. Одного грёбаного разговора хватило, чтобы в пыль стереть его тщательно выстраиваемый образ. Двух, если быть точнее, потому что отказывать Юнги, который ему искренне нравится, было неприятно, но расставание с Хосоком по-прежнему саднит в глотке. Одиночество ему не к лицу. Оно выводит, выкручивает руки, заставляет видеть в отражении этого грёбаного зеркала кого угодно, но не ту версию себя, которую Чимин когда-то любил. Вся его аура посыпалась, как карточный домик при малейшем дуновении ветра. Чимин давно не чувствовал себя так паршиво. Жизнь в очередной раз обошлась с ним нечестно. В первый раз это случилось, когда он понял, в какую опасную ловушку его завела его же дальновидность. Чимин всегда знал, как кому нужно жить, только вот о себе самом ни малейшего понятия не имел и двигался на ощупь, но он же танцор, его поступь обязана была быть плавной, грациозной. Вместо этого Чимин падал в ямы и пропасти, не понимая последствий, которые его действия имели. Он привязал к себе слишком много жизней, поработил слишком много людей, чтобы в итоге стать их же заложником, и это всё так бессмысленно, что даже смешно. И на вершине этого торта из бренности бытия — его отношения с Юнги. Отношения, которые, если бы и начались, то начались бы совершенно не в то время, потому что Чимину хочется уважать и его, и себя самого. Он уже был отвлечением. Целых шесть лет был. Боится снова забыться, заиграться. Ему хочется любить, но нужно залечить старые раны, чтобы снова доверять людям. Юнги встретился ему в самый неподходящий и верный момент жизни одновременно. Отчасти благодаря ему Чимин смог впервые научиться ценить себя, понял, что иногда нужно выбирать себя. Как бы хреново от этого ни было. Даже если с кровати встать тяжело, даже если воротит от собственного одиночества. Даже если от отчаяния хочется прыгнуть в постель к первому встречному, но Чимин уже забыл за шесть лет, что это такое. Он патологически преданный. Всеми и всем. Смог бы даже в любовь себя заставить поверить, только бы Хосок не уходил, а теперь задыхается от мысли, как же круто он мог себя одурачить. Чимин хочет любить. Но сейчас больше всего он хочет одного — покоя. Покой и комфорт он всегда находил только в одном месте. Чимин даже рад, что его покой и комфорт не переехал, потому что тогда ему было бы некуда идти. Он был здесь один лишь раз, потому что они не видятся и почти не общаются, но этот диван по-прежнему такой же мягкий и усыпляющий. Чимин даже рад провести здесь новогоднюю ночь. У него больше нет сил злиться ни эту жизнь. Нет больше сил на что-либо и у Намджуна, который появляется на пороге своего дома сильно за полночь, и, видя свернувшегося калачиком на диване Чимина, сначала даже думает, что это его пьяная галлюцинация. Ему сейчас вообще не до чего, разве что дурацкие мысли о человеке, который внезапно открылся ему с другой стороны, продолжают доканывать, как и сам факт, что о нём почему-то хочется заботиться, но появляется новая проблема. Эта проблема спит на его диване и выглядит, как самая милая проблема в жизни Намджуна. Чимин всегда очень мило спал. Намджун, даже при своей чёрствости, не мог этого не признавать, потому что во сне Пак превращался в полную противоположность себя — в безобидного, мягкого маленького мальчишку. Намджун улыбается воспоминаниям из колледжа. Ни черта не изменилось. Они по-прежнему там, в этой комнате, пропахшей рамёном и спреем от тараканов. Даже странно, как мало они общались после выпуска, но оба будто бы пытались показаться друг другу крутыми, взрослыми, бежали от прошлого, которое никогда и не было таким позорным. Хотя бы потому, что благодаря этому прошлому Чимин сейчас может себе позволить спать на диване соседа по комнате, к которому непонятно как пробрался. — Не буду даже пытаться спрашивать, как ты узнал код от двери… — шепчет Намджун, наклоняясь над Чимином, чтобы поправить плед. — С новым годом, Минни. Пусть у тебя всё будет хорошо. Он целует его в лоб и уходит к себе. Это самый странный новый год за последние лет десять.

=

— Ты поужинаешь со мной? Чонгук не знает, что на него нашло, когда задаёт этот вопрос всё ещё заспанному Тэхёну, который пытается отмерить нужное количество сахара с свой какао. Чайная ложка падает на пол, и Тэхён разворачивается к нему и улыбается так глупо, что внутренности сводит от нежности. Чонгук стоит посреди кухни, думая, что это самое странное, что он ощущал за последние несколько лет. А ведь он в процессе забывания Юнги. Долгое время Чонгук не думал, что вообще на это способен. Но не теперь, когда Тэхён повсюду: в его голове, в его сердце, на его коже. Всё тело Чонгука изнутри покрыто Тэхёном, Чон практически уверен, что вчера ему удалось дотронуться губами до каждого сантиметра его кожи, и теперь это новая кожа, а Чонгук как будто бы совсем не против в ней жить. — Похоже, ты сошёл с ума. И, видимо, Тэхён тоже, потому что несколько часов спустя они сидят в одном из самых дорогих ресторанов города, где подают отличный стейк, и Чонгук ловит себя на том, что засматривается на движения губ Тэхёна, когда он ест, пьёт вино, что-то говорит. Это похоже на виртуозный гипноз, о котором понимаешь только тогда, когда тебя из него выводят. Тэхён делает это самым неожиданным способом. — Боже, Чонгук… Он чувствует такое огромное разочарование в голосе Тэхёна и дёргается с места, не понимая, зачем. Будто бы хочет укрыть его от его же грусти, будто что-то опять сделал не так и рвётся это исправить. Старые привычки умирают в муках. Чонгук сжимает руки в кулаки под столом и глотает ком в горле. Это не Юнги. Тэхён. — Если ты так смотришь на меня, потому что жалеешь о том, что между нами произошло, и если ты в голове прокручиваешь варианты, как поделикатней меня отшить, то, пожалуйста, не трать на это силы. Я большой мальчик и знаю, когда пора уходить. Тэхён перестаёт есть. Кажется, будто кто-то другой, а не он, ещё несколько минут назад наслаждался этим стейком. Видно, как его тонкие пальцы дрожат, когда Тэхён опускает вилку. Он не просто сыт: сыт по горло. — Прошу прощения? Тэхён оглядывается вокруг них и понимающе улыбается. В его глазах что-то похожее на осознание очень простой вещи, которую тот до этого не мог понять. Мол, как только это всё смогло ускользнуть от меня? — О, Боже. Ты играешь в хорошего парня. Тэхён вытирает губы салфеткой, скрывая ей горькую улыбку, которая против воли появляется у него на губах. — Я тебя не понимаю… И впервые за целую вечность испуганное, наивное лицо Чонгука не вызывает в нём сострадания. Даже вмазать немного хочется. За то, что продолжает подпитывать иллюзии, за то, что ходит вокруг да около. За то, что так мучает, прекрасно зная, что Тэхён в любую секунду сдастся этому мучению, выберет Чонгука. — Я не так наивен, как ты думаешь, Чонгук, и у меня большой жизненный опыт. Мужчины часто приглашают меня в ресторан, пытаясь сделать вид, что это был не просто секс, что я им интересен, когда на самом деле это просто вежливый способ распрощаться. Тэхён кладёт ладони с краёв стола и подаётся вперёд. — Ты же знаешь, что я люблю тебя. Зачем так поступать со мной, Гук-а? Чонгук сдвигает брови, смотря на Тэхёна так, будто видит впервые. Он ранен. Чонгук в очередной раз его ранил своими действиями, словами, и, кажется, уже не может не ранить его на каждом шагу. Почему всё так? Может, не стоило топтаться на пепелище прошлых отношений? — Я не… Что бы ты там себе ни надумал, я не пытался так с тобой поступить, — низко говорит Чонгук. — А что я должен думать? Ты за весь день два слова мне сказал, смотришь так, будто я чем-то серьёзно болен… Что я, по-твоему, сейчас должен думать? Потому что, Чонгук, я к тебе в голову даже при желании заглянуть не смогу, а твои действия ни о чём хорошем мне не говорят. — Я позвал тебя в ресторан, потому что хотел этого, — сжав руку в кулаке под столом, начинает Чонгук. — Я смотрю на тебя, потому что… потому что не могу поверить в то, что случилось прошлой ночью, потому что не знаю, как мне на тебя смотреть теперь, как говорить с тобой, как… — Разве я не дал понять тебе, что это ничего не поменяет? — Тэхён жалостливо усмехается. — Ты действительно думал, что я настолько наивен, что попрошу чего-то большего? Я схожу с ума от любви к тебе, но я не буду тебя просить полюбить меня, потому что это не то, о чем можно просить. У меня тоже есть гордость. — Я ненавижу, когда ты так на меня смотришь, — Тэхён стонет, закрывая глаза. — На секунду, всего на секунду, мне кажется, будто у меня есть шанс. — Мне нравится смотреть на тебя. Чонгук не понимает, как говорит это, и почти жалеет, потому что у него совершенно не было времени это обдумать, но это правда. Ему нравится смотреть на Тэхёна, нравится видеть его любым: уязвимым, сильным, красивым, раненым. Он — поэзия, заключённая в человеческий облик. Чонгуку просто нравится смотреть на него. — Ч-что? Тэхён округляет глаза: вероятно, ему просто послышалось. — Мне нравилось смотреть на тебя уже какое-то время. Дольше, чем я готов себе признаться в этом, но… наверное, только вчера я это окончательно принял. Я знаю, что сказал тебе, и мне жаль, если я ранил тебя своей… настойчивостью, но я вовсе не смотрел на тебя, потому что думал, как бы побыстрее избавиться. Всё наоборот, Тэхён. Я думал, как бы подольше задержать это чувство. — Какое чувство? — шёпотом спрашивает Тэхён. — Да откуда мне знать? Чонгук усмехается, опуская голову. Тэхён настойчиво хмыкает, требуя продолжения. — Нет ничего хуже неопределённости, Чонгук. Я разрешил тебе меня использовать, но надеялся, что ты достаточно благороден для этих игр. Чонгук сцепляет пальцы на коленях, собираясь с мыслями. — Я не уверен, что это чувство можно описать парой слов. Просто… есть разница между тем, чтобы чего-то хотеть и в чём-то нуждаться, понимаешь? Я получал всё, что хотел, в своей жизни, но никогда не задумывался о том, нужно ли мне это было на самом деле… Иногда я хотел чего-то эгоистично, иногда — целеустремлённо. Я получал то, чего хотел, но мне некогда было сесть и подумать, а нужно ли это всё мне было? Он переводит взгляд на Тэхёна, и ему кажется, будто Чонгук повзрослел на десять лет за один миг. — И тебя я вчера тоже хотел. Да я и не особо это скрывал, просто, — Чонгук усмехается, — просто уже потом я понял, что ты нужен мне был так же сильно, как я тебя хотел. Да, я тобой воспользовался, чтобы поставить точку в своих отношениях, и, да, я манипулировал твоими чувствами, но, Тэхён, я и сам не понимаю, как так получилось… Похоже, я себя ни хрена не знаю. — Что ты имеешь в виду? — Тэхён нервно сглатывает, продолжая буравить Чонгука взглядом. — Что всё это время обманывал себя иллюзией своего же желания. Оно… сильнее, чем кажется. Оно другое. — Насколько? Насколько другое? — Настолько, что оно до сих пор никуда не ушло. Тэхён дрожащими пальцами хватает ножку бокала и осушает его до дна. — И что это значит? — Что ты до сих пор мне нужен… Чтобы забыть его, чтобы вспомнить себя, чтобы — не знаю, Тэ. Я ни хрена не знаю. Я просто хочу смотреть на тебя. Хочу говорить с тобой. Хочу… трогать тебя. Хочу, потому что понимаю, что мне это нужно. Что это желание не пустое, оно идёт отсюда. Чонгук кладёт руку себе на грудь, и Тэхён глубоко вздыхает. — Что же ты творишь со мной… — Эй, нет, — Чонгук резко мотает головой, — теперь ты ничего мне не должен. Я понимаю, что мне нет веры, что я уже тобой воспользовался, что ты боишься, что я разобью тебе сердце. Всё верно, Тэхён. Тебе решать. Тэхён нервно смеётся, чувствуя, как тепло любви смешивается с теплом вина, и совсем скоро его ноги обмякнут. Сердце — уже. Оно в таком состоянии уже несколько лет. — Я для себя уже давно всё решил. Вопрос только в том, что ты с этим будешь делать? Чонгук улыбается, понимая, что наконец-то у него есть силы на это. Наконец-то в его улыбке есть какой-то смысл. — Что я буду делать? Смотреть на тебя, например. Тэхён закусывает губу: тепло приливает ещё и к щекам. — Потому что тебе это нравится? — Потому что не могу по-другому. Эти слова похожи на проливной дождь в тридцатиградусную жару. Долгожданные, живительные. Дающие понять, что с ним не обойдутся, как обходились многие, что он не просто декорация, дорогое украшение дорогого ресторана, в котором состоялось очередное дорогое расставание. Тэхён достоин большего, и Чонгуку нужно ему это показать. — Так это свидание? — Поздравляю. До тебя наконец-то дошло. Тэхён смеётся, и его смех на вкус, как шампанское, которое он тут же заказывает. Начинать новый год с первого свидания — может, это не такая уж и плохая идея.

=

Чимин уверен, что люди всегда преувеличивают значение словосочетания «новая жизнь». Почему именно она новая, если ты старый? В отражении зеркала тот же поношенный человек, который тащит на своих ссутуленных плечах тот же жизненный опыт. Те же простыни, та же кружка, стоящая на кофейном столике. Те же четыре стены, отграничивающие внутреннее безумие от внешнего. Проснувшись утром первого января в квартире Намджуна, Чимин не ощущает магической лёгкости от смены последней цифры на календаре, которой люди, уставшие и измождённые в конце абсолютно любого года, придают преувеличенное значение. Он не чувствует ни облегчения, ни надежды, потому что, какая разница, где ты, если это по-прежнему ты? В голову не получится вживить чип с гигабайтами чужого позитивного мышления и оптимистического мировоззрения. Чимин также не понимает, как Намджуну так легко удаётся принять его обратно в свою жизнь. Всё говорит о том, что тот должен выбрать сторону, но Намджун, мудрый и спокойный Намджун, любящий сторониться чужих проблем, — он как будто бы единственный человек в его жизни, который выбирает мир. Кажется, будто он немного предаёт этим Юнги, но у них двоих своя история. У Юнги с Чимином — своя. Намджун просто позволяет этим историям сосуществовать, и это то, что Чимин любит в Намджуне больше всего. Они не совсем друзья, но Ким даёт понять, что не против, если у Чимина возникнет жизненная необходимость вломиться к нему в квартиру. Намджун просто такой. Чимину даже жаль, что в погоне за оазисом, которым для него всегда была любовь, он упустил важнейшую для себя вещь — дружбу. Первое января нового года не стирает магически ту боль, которую причинил ему Хосок. Второе, третье, пятое января её притупляют, становится легче дышать, цвет этой боли становится более блёклым, она по-прежнему тут, потому что теперь она — часть его. Чимин засыпает и просыпается с ней, и эта тяжесть в груди, к которой он уже почти привык, сопровождает его повсюду, но она не меняется, как не меняется с годами Ким Намджун. Хосок — главная потеря его жизни. Чимину бы хотелось отмотать время назад, чтобы не видеть того, как в студийном освещении глаза Хоби блестели слишком игриво, и этого хватило для того, чтобы встать на цыпочки и поцеловать его. Хотелось бы стереть их первые ночи, лучше которых он не помнит ничего в своей жизни — то самое сладкое забытье, эта иллюзия нового, построенного ими двумя мира. Ему бы хотелось всё это забыть, но воспоминания слишком ценны, и Чимин до сих пор не может отрицать, что ему с Хосоком было хорошо. Дураком бы был, если бы отрицал, ведь кто побежит от хорошей жизни? Дурак он только в том, что, просыпаясь в одной кровати с ним, раз от раза давал себе и ему ещё один шанс и на что-то надеялся. Иногда хорошо — это просто хорошо. Теперь Чимину даже смешно думать о том, как редко за столько проведённых вместе лет он задумывался о том, хочет ли Хосок вообще этого общего будущего? Наверное, это достаточный срок, чтобы определиться. Чимин тешил себя иллюзией возможной любви. В их отношениях было всё, кроме любви. Чимин винит Хоби в этом, но и себя он теперь тоже винит. Возможно, он ушёл бы раньше, если бы не был таким наивным. Возможно, уже давно был бы счастлив с кем-то другим. Возможно — с Юнги. Мин Юнги — гигантский камень преткновения во всей этой истории. Он — его самое большое «что, если…». Чимин винит в этом интерес, с которым Юнги на него смотрит. Он винит обстоятельства, которые свели их в самый неподходящий момент. Чимин винит грёбаную Вселенную за то, что она их прокляла, подсунув друг другу именно сейчас. Чимин прекрасно понимает, что у них ничего не получится. Эта история началась неправильно, но должна хотя бы иметь правильный конец. Это ошибка, которая не должна повториться. Они, возможно, правильные друг для друга люди, но встретились в совершенно неправильный момент. Чимин видит отражение собственной грусти в глазах Юнги, нашедших его с другого конца зала. — Год только начался, а ты уже знаешь все секреты, — подойдя к Чимину, говорит Юнги с лёгкой улыбкой на губах. Он пристально смотрит на Чимина, и его улыбка становится немного другой — чуть более грустной. Почти понимающей. Юнги думает, что действительно его знает, и от этого у Чимина пересыхает в горле. Он деланно вальяжно берёт бокал шампанского, надеясь, что это поможет хоть как-то скрыть его истинные эмоции. — А я, кажется, знаю твой. Юнги продолжает изучать лицо Чимина в такой же манере, с которой посетители музеев изучают картины. Понимая, что именно скрывает это красивое, украшенное идеально ровным макияжем лицо, Юнги тихо охает. Чимин вопросительно сдвигает брови. Что ты понял? — Ты злишься. Ты в ярости. — Что, прости? — Чимин недовольно выгибает бровь. Да как ты смеешь знать то, чего не знаю я? — Когда я увидел тебя здесь, то подумал, что тебе просто грустно. Это логично, я ожидал чего-то такого, и всем нужно время, чтобы начать новую жизнь и отпустить прошлое, но, когда я подошёл поближе… Ты злишься, Чимин. Я чувствую твою злость. Она тебя просто съедает. — Злюсь? — Никогда прежде не видел столько ярости в твоих глазах. Ты очень хорошо контролируешь… контролировал эмоции. Чимин не отвечает сразу. Потому что — ну а кто ещё скажет ему правду? Кто ещё сможет понять, каково быть в его шкуре, несмотря на то, что им бы вообще лучше сейчас избегать друг друга и не разговаривать ещё пару лет. Пока не уляжется неловкость, которой Чимин почему-то совсем не чувствует. И должен бы, но нет этой неловкости. Наверное, тут и кроется главная беда. Между ними нет неловкости, потому что Юнги его понимает. Потому что Юнги — правильный, подходящий ему человек. Это и бесит. Бесит, что вот он — стоит в метре от него, терпеливо ожидая, пока до Чимина дойдёт то, что он понял ещё до него. Юнги — его спусковой крючок. Видя его, Чимин понимает, что, возможно, потерял любовь всей своей жизни, а, если и нет, — определённо, что-то, стоящее попыток понять, что вообще такое любовь. Он злится, потому что Хосок лишил его, их, этого времени. Он злится, потому что Чонгук бросил Юнги, и теперь у Чимина нет даже оправдания толкового, почему им не стоит хотя бы попытаться. Чимин вне себя от ярости, потому что Хосок оставил от него выжженное поле, и нужно ждать, долго ждать, пока на нём появятся хоть какие-то признаки жизни. Чимин зол, что не может стать для Юнги тем правильным человеком. Чимин зол, что сила притяжения тянет его прямо к нему. Чимин зол, что судьба вот так над ним издевается, не оставляя ему ничего, кроме потраченного времени. — Это пройдёт, — тихо говорит Чимин, грустно улыбаясь. — Конечно. Это лишь одна из стадий принятия. Ты двигаешься, не стоишь на месте, и этого уже достаточно. Ты достаточно стараешься. Ты молодец. — Мне жаль, что я вызываю в тебе ярость, Чимин. — Мне тебя не в чем винить, — он усмехается. — Знаешь, я сейчас, кажется, ещё сильнее разозлюсь из-за того, что тебе почему-то легко говорить со мной, ты не пытаешься внушить мне тупое чувство вины и ведёшь себя как обычно, а он просто взял и бросил меня. В своей собственной постели. Я уехал, а он даже не позвонил. Юнги понимающе хмыкает. Хорошо, что они не зашли дальше того поцелуя. — Только теперь, говоря с тобой, я понимаю, как сильно на него зол. Я просто хотел окончания этой истории, но теперь чувствую, будто меня из неё вышвырнули. Я никогда не относился к тебе по-человечески, но меня ранил человек, которому я отдавал всего себя. — Даже если ты думаешь, что у нашей боли нет ничего общего, я всё ещё могу представить, как больно тебе. — Я устал делать первые шаги, Юнги. Я просто устал. Чимин с трудом заставляет себя улыбаться, потому что на них смотрят люди и для них они должны выглядеть так, будто обсуждают что-то будничное и весёлое. У него всё-таки тоже есть гордость, Чимин не позволит людям заподозрить хоть каплю тоски на его лице. — Ты изменился, — тихо говорит Юнги, и Чимин улавливает отголосок грусти в его голосе. — Правда? Юнги кивает. — Исчезла эта твоя аура недоступности, ты перестал быть иллюзией, миражом. Теперь ты просто… здесь. — Может быть, это потому, что ты перестал гнаться за этим миражом, Юнги? Чимин осушает бокал и элегантно поправляет пиджак. Собирается уйти. — Может быть, потому что ты стал одним из немногих, кто меня по-настоящему узнал? Чимин удаляется с вежливым кивком, и Юнги только мотает головой, видя, какой тяжёлой стала его походка. Юнги искренне жаль этого Чимина, но ему до усрачки страшно, что этот неидеальный, подавленный, запутавшийся Чимин нравится ему ещё больше.

=

Юнги впервые за долгое время встречает новый год в одиночестве. Первые пару дней он размышляет, не слишком ли стар для того, чтобы в его лексикон могло вписаться понятие новой жизни. Как будто он слишком много пожил, чтобы хоть что-то вообще в этой жизни ощущалось новым. Новое, чистое, вечное — он видел это только в глазах Чонгука. Теперь всё поменялось. Каким-то образом нужно взять и развидеть это, запретить себе его любить, чтобы не страдать ещё больше, и Юнги чувствует себя поганым лицемером, потому что его сердце прекрасно всё понимает, чувствует, что его любовь к Чонгуку уже давно другая, но сила привычки бьёт его хлыстом обвинений в неверности. Бросать любить — это как бросать курить. На пятый день Юнги думает, может, они действительно всё это время не замечали красных флагов, раз любовь для него подобна тлеющей сигарете, которую кто-то пытается вырвать из пальцев, а ты рычишь, упираешься, потому что она вот-вот станет просто фильтром, но тебе необходимо сделать хотя бы ещё одну затяжку. Когда начинается подготовка к туру, голова Юнги снова забивается, как прачечная, мыслями, и личных демонов приходится ненадолго оставить гнить на задворках души. Чонгук не пересекается с ним лично, потому что всё его время проходит в тренировочном зале. Так даже лучше. Мысль прерывает стук в дверь, и Юнги негромко просит зайти. Всё так привычно. Тот же Чонгук, та же газета в его руке, та же остывшая кружка кофе, которая уже тут больше для антуража и серьёзности образа начальника. Только он больше не наклоняется и не целует его в щёку, а Юнги больше сжимает его ягодицы, срывая с губ Чонгука похотливый смешок. — Доброе утро, — тихо начинает Чон. — Доброе, Чонгук, — Юнги пытается отвечать спокойно, хотя искренне не понимает, зачем он пришёл. Чонгук садится на диван и складывает пальцы в замок, жуёт губу — он явно нервничает. Теперь им обоим неловко. — Я хотел сказать, что был неправ. Юнги удивлённо приоткрывает рот. — Я сильно недооценил твою стратегию подготовки к туру и в порыве злости сказал, что ты пытаешься меня угробить. Первые два дня было действительно тяжело, но сейчас я привык и чувствую себя очень уверенно на сцене. Всё благодаря тебе. Я так злился на тебя, что забыл о том, какой ты профессионал. — Всё в порядке, Гук-а. Никнейм слетает с языка, и они оба вздыхают. Глаза Чонгука вдруг становятся такими грустными, такими уязвимыми, будто хрупкий хрусталь. Юнги вздыхает, набираясь смелости продолжить разговор, но, к его удивлению, Чонгук сам спешит сгладить ситуацию. — Ничего страшного, я не злюсь. Ты можешь называть меня так, если хочешь, хён. Юнги пытается улыбнуться, но Чонгук задевает слишком свежую рану. — Так я теперь хён? — Ты всегда был моим хёном. — Со мной тебе всегда было насрать на приличия. — Может, в этом и была проблема? Чонгук смотрит на Юнги и понимает: тот ещё злится. Он по-прежнему обижен на Чонгука, на весь мир, на себя самого. — Хён, это не значит, что я тебя не люблю, ты же понимаешь? И, как бы пытаясь достучаться до него, Чонгук придвигается чуть ближе. — Я пойму, если ты больше никогда не захочешь иметь со мной дела, но я всегда буду любить тебя. Ты всегда будешь моей семьёй — той, которую я нашёл, когда сбежал от людей, которые мне семьёй никогда не были. — Почему тогда ты ушёл? — Потому что верю, что мне нужно что-то другое. — И ты уверен, что я тебе не могу этого дать? — Даже если сможешь, у меня уже просто закончились силы просить, — Чонгук грустно ему улыбается и переводит взгляд в пол. Повисает неловкая тишина. Это даже странно — чувствовать такую неловкость по отношению друг к другу. Вот перед тобой сидит человек, который ещё недавно был твоим всем, а теперь тебе просто придётся смириться с тем, что это больше не твой человек. — Я тут неожиданно начал писать. — Как необычно для известного продюсера, — пытается пошутить Чонгук. — Нет, ты не понял. Для себя. Чонгук охает и смотрит на Юнги так, будто видит впервые. — Но, хён, столько лет прошло… — Пять, шесть? Что-то около того с моего последнего микстейпа. Всего-то нужно, чтобы тебя бросили, кто бы мог подумать, да? — Хён! Юнги сдавленно хохочет. — Да шучу я. Хотя, кто знает, может, и альбом напишу… Чонгук нервно улыбается, теребя рукав толстовки. — Может, весь мой альбом будет о тебе. Это нормально? — Каждая твоя песня до этого была обо мне, Юнги. Просто ты писал их для меня или кого-то другого. — Ты слишком хорошо меня знаешь, — он не может не улыбнуться. Это почти ностальгия. — Ты сегодня очень честный. Чонгук собирается с мыслями, удивляясь, как много храбрости нужно для того, чтобы вести себя как взрослый человек. — Поэтому я тоже чувствую, что должен быть с тобой честен, — Чонгук переводит взгляд обратно на Юнги, замечая его встревоженность. — Я сегодня иду на свидание с Тэхёном. Мы… Да чёрт его знает, что такое это «мы». — Боже, прошла всего-то неделя… — Я хотел его несколько месяцев, — Чонгук глотает вину собственных слов. — Извини. — Так не я один виноват во всём, выходит? — А я и не виню ни в чём тебя одного. Виноваты мы оба, это нормально для отношений. Я не святой и никогда не пытался им казаться. Ты просто навязал себе этот мой образ. Наверное, мне стоило открыть рот раньше, когда эти мысли только появились, но я пытался забыться рядом с тобой, напомнить себе о тебе. Что-то мне подсказывает, что ты очень хорошо меня понимаешь. — Прошу прощения? — Чимин. Чонгук видит всё, что ему нужно, в реакции Юнги на это имя. — Это плохо, что я надеялся, что это хотя бы невзаимное чувство? Чимин не так уж хорош в хранении собственных секретов. — Мы с ним не вместе, Чонгук… Между нами нет ничего такого. Я тебе никогда не изменял. Чонгук склоняет голову вбок, пытаясь залезть к нему в голову. — Даже если ты делал это в мыслях, ничего страшного, потому что я изменял тебе в мыслях. Нас уже тогда было не спасти. — Ещё раз, Чонгук: между мной и Чимином ничего нет. — Это уже не так важно, хотя, мне кажется, что ты не понимаешь, как сильно ему нравишься. — Сейчас мне важнее то, что чувствую я. — Если ты по-прежнему мне доверяешь, то можешь рассказать о своих чувствах в любой момент, хён. — Спасибо. Я буду иметь это в виду. У них на счету — вторая неловкая пауза. — Хотел ещё что-то обсудить? — А… Нет. Наверное, этого пока достаточно. Чонгук поднимается с места, но не может уйти, потому что чувствует, что Юнги очень хочет что-то спросить или сказать, но не может. Или не знает, как. — Что? — Чимин, — тихо говорит Юнги. — Я не знаю, в курсе ли ты, что Хосок его бросил, но Чимин ужасно на него зол из-за этого. Если я попрошу Хоби быть мужчиной и поговорить с ним нормально, он пошлёт меня куда подальше, но ты, похоже, у него на особом счету, поэтому… До Чонгука резко доходит, что Юнги имеет в виду. Если Чимин злится, то это значит, что они до сих пор не поговорили. Это значит, что его старший брат — грёбаный трус. — Тебе не плевать на него, — улыбается Чонгук. — Я и не думал, что мне будет приятно видеть, как ты заботишься о ком-то другом. — Да я просто никогда не видел его таким… злым. Чёрт. Хосок сломал его. — Спасибо, что сказал. Посмотрим, что с этим можно сделать.