Линии

Хосок сидит на больничной кушетке и болтает ногами. Его щёки надуты то ли от обиды, то ли от усталости. Сейчас он выглядит совсем как тот пацан, с которым Юнги познакомился на рэп-баттле больше десяти лет назад. Чон Хосок — из тех людей, к которым очень легко привязаться. Тебе даже ничего особо делать не надо, и он уже твой лучший друг. Так было и с Юнги. Их объединяли ещё и амбиции, желание доказать всему миру, какие они крутые, и Юнги души не чаял в Хосоке, который всегда поддерживал стремления друга сбежать из своего лейбла, как только контракт закончится. Он даже предлагал сделать собственный вдвоём, но настойчивость Чона Юнги оценил слишком поздно. Юнги и понятия не имел, что предложения, бросаемые в воздух после двух банок пива, когда они сидели на полу рядом с диваном и смотрели в потолок, были настоящими, а не абстрактными. Ну, а кто после баночки пива не предлагает другу замутить собственный бизнес? Юнги относился к младшему со снисхождением, а потом встретил Чонгука. Когда Мин объявил товарищу, что решил с мелким основать свою компанию, Хосок пришёл вне себя от ярости. Пускай долго злиться на Чонгука тот не мог, на Юнги он затаил обиду. Эту обиду Хосок пронёс через всю молодость. Выдвинув последнее, серьёзное предложение Юнги, Хосок услышал отказ. Увидел то глупое, почти детское обожание в глазах Мина. И возненавидел брата ещё больше. Чон Чонгук из тех, кто не оставляет шанса людям. В него невозможно не влюбиться. Он забрал у него отца, забрал у него друга и напарника, забрал у него всё. Хосок ненавидел эту жизнь за то, что мог злиться на Чонгука лишь урывками, периодами, когда жалость к себе перевешивала здравый смысл. Чон Чонгук не оставляет шанса людям, всё-таки. Он полюбил этого вредного, закрытого, капризного парня с первой встречи. Чонгук стал его главной слабостью, и теперь уже Хосок понимает, что ненавидит жизнь, а не брата, за то, как изощрённо она сводит людей, называя это случайностью. Из всех жителей Суела Мин Юнги выбрал именно Чонгука. — Я любил тебя, ты в курсе? Хосок аккуратно касается повязки на лице, а Юнги, сидящий рядом с ним, одёргивает его руку и шикает. Боится, что занесёт инфекцию. — У тебя не особо получалось это скрывать, — его голос неожиданно нежный, идёт вразрез с действиями. — И ты всё равно бросил меня, хотя знал? — Никто тебя не бросал, Сок-а, я выбрал идти своей дорогой. Это не означало, что я от тебя отрекаюсь, но ты сам выбрал так думать. Я пытался переубедить тебя, разве нет? Ты очень сильно обиделся, поэтому даже не стал меня слушать. Юнги прав. Юнги прав везде и во всём, потому что… — Знаешь, я бы ради него тоже всё бросил. Если бы Чонгук попросил его оставить всё и пойти за ним, Хосок бы сделал это, не раздумывая. Это же Чонгук. — Почему? Хосок передёргивает плечами: забыл на секунду, что никто не знает, кто они друг другу. Забыл, что только он сам знает, что у него прав на то, чтобы быть рядом с этим парнем и всегда держать его за руку, больше, чем у кого-либо. Кто-то скажет, что кровная связь — далеко не самое важное. Не для Хосока. Он всегда мечтал о брате, о семье, о счастливой семье, но его мама умерла, а отец оказался с сюрпризом, но перед тем, как умереть, оставил ему этого парня в качестве извинения за все свои грехи. И, чёрт, Чонгука было так легко любить. Ещё тогда, подростком, он был невероятным: немного запуганным, но с бунтарской натурой, когда озлобленно смотрел на него своими оленьими глазками, и в этих глазах отражались все его обиды, всё его смятение этой жизнью. Чонгуку почти ничего не нужно было делать для того, чтобы Хосока к себе привязать, потому что он оказался единственной родной душой в мире, полном пугающих незнакомцев. Он мог дуться на него, злиться, но Хосок всё прощал и терпеливо ждал, когда братское сердце оттает. Тот день, когда Чонгук поставил ему ультиматум, Хосок запомнил на всю жизнь. Ему нужно было всего-то молчать, чтобы он от него не отказался. Это означало, что у них ещё есть надежда. Хосок живёт этой надеждой уже многие годы, и теперь, когда младший снова стал появляться в его жизни, не хочет терять нить связи с ним. Молчать вовсе не так сложно, когда знаешь, ради чего ты это делаешь. — Чонгук очень талантливый, мне это помешала разглядеть собственная ревность. Теперь, зная его, на твоём месте я бы поступил точно так же. Ложь, но такая правдоподобная. Он согласен быть глупым, ревнивым, каким угодно — всё стерпит, если дело касается Чонгука. — Всё ещё злишься на меня? Юнги поднимает бровь, на губах — лёгкая улыбка. Он никогда не откажется от надежд закопать уже топор этой их войны. Давно пора все обиды оставить в прошлом. — Устал я. Отвези меня домой, ты же за этим тут ошиваешься, верно? Юнги смеётся хосоковой честности, но тут же вызывает им такси. Ещё в машине Чон упирается, говоря, что не нужна ему нянька, что сам дойдёт, но Юнги меньше всего хочет потом отчитываться перед Намджуном, Сокджином или даже Чимином, почему не позаботился о надежде Кореи должным образом. Он и сам о нём беспокоится, но признаёт это только под конец, когда садит Хосока на диван в его квартире и видит, как закрываются от усталости его глаза. — Ты в порядке? — Мм, да, уже и не болит особо… — сонно мычит Чон, хмурясь. — Я не про это. Хосок открывает глаза и несколько раз моргает. — Ты попал в аварию на ровном месте, Сок-а. Что-то случилось? Чонгук, Чимин, Юнги… Все эти люди и его непонятные отношения с ними случились. В основном, конечно, он до дрожи в коленках волнуется за Чонгука, но в последнее время всё так запуталось, что Хосок не понимает, что ожидать от будущего, и тревога его съедает. — А, понимаю. Ты больше мне не доверяешь. Он давно это доверие потерял. — Юнги… — Просто отдыхай, Хосок, — он гладит его по плечу, поднимаясь. — Уверен, ты захочешь обсудить это с кем-то более близким. Возвращаясь к себе домой, Юнги идёт прямиком в свой рабочий кабинет и встаёт около окна — так ему всегда лучше думается. Проведя несколько минут наедине со своими мыслями, он достаёт из кармана брюк телефон и набирает Чимина. — Алло? — раздаётся неуверенное и как будто немного сонное из трубки. — Чимин. Юнги быстро понимает, что успел соскучиться по этому голосу, хотя не должен был. У него есть мотив для звонка, есть настоящий повод, но вместо этого Юнги стоит и наслаждается голосом Чимина. Он больной, это точно. Совсем крыша поехала. — Юнги… — слышно, что второй громко выдыхает прямо в динамик, удивлённый. — Откуда у тебя мой номер? — Порылся в телефоне Хосока и нашёл. — Ты рылся в телефоне у Хоби? Голос уставший, но всё равно заискивающий. Юнги усмехается — будто ему самому это нравилось. И всё же, он должен был это сделать. — Пришлось, потому что я думаю, что ты должен знать, что он сегодня попал в аварию, и по голосу ты сейчас где угодно, но не с ним. — Он… в аварию? — Всё обошлось, только пару швов на бровь наложили, а так он в порядке. Я уложил его спать, но, думаю, ты должен знать. Он был таким уставшим, что ни о чём не думал. Чимин молчит некоторое время. Тишина будто за него высказывает безмолвную обиду. Не позвонил, не написал. Юнги уверен, что Чимина сейчас переполняет обида. — Эм, спасибо. Спасибо, что дал знать. Юнги тоже молчит. Это, наверное, их самый нормальный разговор — без личных мотивов, тайн, без заигрывания и манипуляций. — Побудь с ним, ладно? — спустя почти минуту просит Юнги. — Мне кажется, что ему сейчас это нужно. Могут хотя бы у одного из них быть нормальные отношения? Юнги кажется, что все они по очереди кем-то прокляты.

=

Чонгук сдаётся слишком быстро. Он никогда не умел хорошо справляться с гневом, и этот день не исключение. Он чувствует себя тем самым шестнадцатилетним подростком, узнавшим об измене отца, когда срывается домой к Юнги не в силах больше терпеть и прожёвывать обиду. Будь это кто угодно, но не Тэхён, Чонгука бы это не задело так сильно — он это и сам прекрасно понимает. Только вот это именно он, и Чонгука разрывает от злости. Зашли на его территорию. Ким Тэхён — его проблема, его помешательство. Ким Тэхён — что-то, что должно было остаться спрятанным глубоко у него в душе, в сердце, к которому подлец всё-таки подобрался, и Чонгук чувствует себя уязвимым, потому что они играли с ним настолько грязно, что использовали его. Тэхён не заслуживает быть чьим-то секретом. Тэхён — не предмет манипуляций, не нажива, не звено в схеме вымогательств. Он, прежде всего, живой человек, имеющий право на чувства. Использовать Тэхёна — удар ниже пояса. Чонгука это задевает даже больше, чем то, что их отношения с Юнги приходится так старательно замалчивать. Чонгук никогда не умел справляться с эмоциями, большинство из них он в себе копил, глушил и давил или воскрешал на сцене, проживая их хотя бы там. Чонгук — оружие массового поражения, если его разозлить и задеть его гордость. Юнги это прекрасно знает, но день ото дня Чонгук всё больше убеждается, что тот совершенно с этим не считается. Ты сам напросился, дорогой. Чонгук прикладывает ключ к двери квартиры и заходит. Внутри так тихо, как будто пусто, но Чонгук не спешит делать выводы раньше времени. Юнги — очень тихий человек. Он умеет существовать в пространстве так, что становится с ним одним целым, растворяясь в нём. Первым делом Чонгук заходит его в кабинет, где, конечно же, находит самого Юнги. Он сидит на диване спиной к нему с опущенной головой. Юнги выглядит довольно устало, но на этот раз Чонгук не позволяет этому повлиять на него. Он тоже устал, смертельно устал. Это больше не оправдание. — Юнги, — требовательно начинает он. — Нам надо поговорить. — Гук-а, у меня нет сейчас сил на этот твой тон. Он даже не оборачивается, не смотрит, только рукой встряхивает, отмахиваясь от него. Чонгук шипит. Такое отношение — словно пощёчина. Будто он надоедливый котёнок, которого отшвырнули, наигравшись. — Нет, мы поговорим, хочешь ты этого или нет! Он топает ногой, и это зарабатывает ему целый взгляд. Ну надо же, чудеса. — Ты не с той ноги встал, что ли? — Юнги поднимается и подходит к нему. — Может, я и не с той ноги встал, но я хотя бы сплю, а ты как спишь под тяжестью своих секретов, дорогой мой? Да нет, я сам за тебя отвечу: херово ты спишь! — Чонгук, я не понимаю, о чём ты… — глаза Юнги бегают по его лицу, и это выражение очень знакомо Чону. Сейчас Юнги судорожно пытается понять, в чём дело, чтобы как можно быстрее потушить очередную волну его истерики. Они проходили это тысячу раз. Чонгук только теперь видит, насколько всё запущено. Как часто он клевал на эту удочку, верил, успокаивался под действием слов. Раньше, но не сейчас. Сегодня не тот случай. Сегодня он должен быть сильным. — Да всё ты прекрасно понимаешь. — Я, правда, очень не хотел бы сейчас ссориться и выяснять с тобой отношения, Гук-а, совершенно нет на это сил. Хосок сегодня попал в аварию, и мы все немного перенерв… — Хосок-хён что? Чонгук неожиданно берёт его за руку от испуга, и Юнги смотрит на пальцы Чонгука, обёрнутые вокруг своего запястья. Чонгук одёргивает руку. Хён? — Хён? — читает его мысли Юнги. — Не знал, что вы с ним близки. — Мне не нужно быть его лучшим другом, чтобы проявить банальное уважение и обеспокоенность, — тихо говорит Чонгук. — Давно ли? — Юнги не отстаёт: нажим хватки Чонгука до сих пор ощущается на руке. — Он нам всем не чужой человек, Юнги. У меня на него гораздо больше прав, чем у тебя когда-либо будет. Ты просто об этом не знаешь, потому что я не хочу и потому что Хосок слишком дорожит мной, чтобы рассказать. — В порядке он. Бровь рассёк, испугался. Нормально всё с ним будет, — раздражённо поясняет Юнги. — Окей, и ты из-за этого меня игнорировать вздумал? Ну уж нет. На этот раз придётся выслушать всё, что я о тебе думаю, — Чонгук тычет в него пальцем, на лице столько обиды, сколько Юнги не видел тогда, десять лет назад, когда впервые его встретил. — И что же ты обо мне думаешь, Чон Чонгук? — усмехается старший, и Чонгук указывает ему на диван. — Садись. Чонгук садится за ним следом и набирает в лёгкие побольше воздуха. Бог видит, этот разговор напрашивался уже очень давно, но, как и заведено это у людей, всё делается уже тогда, когда слишком поздно и случилось что-то непоправимое. — Ты врал мне, Юнги. Ты обманываешь меня на каждом шагу, а я продолжаю тебе верить. Юнги нервно сглатывает. Чонгук давит в себе усмешку: каково это — хоть раз не владеть ситуацией? Каково это — не иметь возможности переписать её под себя? Он прекрасно знает это ощущение. — О чём ты? — О Чимине. О том, что он тебя шантажировал, решив раскрыть наши отношения, а ты со мной даже не посоветовался на этот счёт. Ты опять решил всё за нас, в очередной раз, и я уже сбился со счёту, в который раз это происходит. Юнги открывает рот от неожиданности. У него даже правый глаз дёргается. Это состояние — полностью его вина. Сам себя довёл. — Ч-чимин тебе об этом сказал? — Он самый. А ещё он сказал, что использовал чувства Тэхёна. Низкий и очень подлый ход, — Чонгук шипит, и его губы кривятся. — Ты и рад был подыгрывать, да? Потому что мне кажется, что всё это — одна большая игра. Нравилось играть моими, твоими, его чувствами, да? Нравилось, что мы с тобой — такая огромная тайна, что ну просто жизненно необходимо пресмыкаться перед Чимином, чтобы ничего не поменялось? Его чувствами? — Всё сложнее, чем ты думаешь, Гук-а… — пытается успокоить его Юнги, но Чонгук дёргает плечами. — Да ни хрена это не сложно, вот вообще! Он рычит и скидывает несколько журналов со столика. Тот грёбаный день встаёт перед глазами. Ваза, которую Чонгук разбил. Журналы, раскиданные на полу. Реакция матери. Лицо Юнги. Какое всё одинаковое… Секреты убивают человека в человеке. — Ты же, блять, прекрасно знал, что я ни за что не позволю нас вот так шантажировать! Ты всё это знал, Юнги… Чонгук задыхается, выдыхая последние слова ему прямо в лицо. Он отрывисто дышит, выдохшийся от силы собственных эмоций. — Блять, да я просто тебя потерять боялся! Юнги тормошит Чонгука за плечи, смотря ему в глаза. — Я просто боялся тебя потерять… Чонгук сглатывает и кусает губы. Он не должен плакать. Не будет. Только не сейчас. — Ты столько всего достиг в этой жизни, так высоко забрался, и я просто… Чонгук, ты не понимаешь, что стоит на кону. Твоя репутация могла полететь коту под хвост! Всё, к чему мы целых десять лет шли вместе, могло бы разрушиться в один миг… Ты так же, как и я, не хочешь этого, Чонгук. — Не говори мне больше, чего я хочу или не хочу, — строго парирует он. — Хватит. Надоело. Чего я точно не хочу, Юнги, — так это быть частью мира, в котором меня не принимают таким, какой я есть. Я прожил так почти всю жизнь, и с меня хватит! — Не боишься, что можешь потерять всё разом? — Юнги горько усмехается. Чонгук видит пирамиды, рушащиеся одна за другой, в его глазах. Он видит, как домик из банковских карт, который они вдвоём построили, терпит крушение. — Деньги, славу. Фанатов своих… Не боишься всё это потерять? — И что, я должен жить, прячась по углам, просто потому что этого боишься ты? Нет, Юнги, я так не могу. Я так жить отказываюсь! Юнги смотрит на него поражённо. Так, будто впервые видит, и это пробуждает в Чонгуке старые привычки. Где он ошибся? Что не так сказал? — Ты серьёзно сейчас? Я в ужасе. Я снова один. Но… нет. Пора взрослеть. Пора быть смелым. — Более чем. — Чонгук, ты меня вообще знаешь? Пожалуйста, пусть ему это просто послышалось. Юнги не может всхлипывать, он вообще, блять, никогда не плачет. Пожалуйста, пусть это не будет правдой. — Я боюсь лишь того, что ты оставишь меня, Чонгук. На остальное мне плевать. Чонгук вздыхает и мотает головой. Эти слова не должны влиять на него так сильно, но они влияют. Любовь Юнги не должна затмевать ему разум, но у неё получается… Почти. Чонгук слишком зол, и эта злоба — спасительная. — Я не могу вечно быть твоим страхом, Юнги. Не могу быть твоей тайной. Я хотел быть твоим любимым человеком, но это слишком сложно, и я просто устал… Устал быть рядом с тобой, только потому что ты боишься меня потерять. — Разве ты… ты сам не боишься меня потерять? — Так в этом и разница! Чонгук поверить не может, что он его младше. Сейчас Юнги кажется закомплексованным, неуверенным в себе парнишкой, а не его партнёром. — Я никогда не боялся потерять тебя… — Чонгук переходит на шёпот, заставляя старшего вздрогнуть. — Мы нашли друг друга тогда, когда больше всего были друг другу нужны, и для меня эта связь… она для меня вечной казалась. Не поддавалась ни страхам, ни обидам. Пока ты боялся меня потерять, я знал, что всегда буду частью твоей жизни. Мы всегда любили друг друга по-разному. — Потому что я никогда не смог понять, почему ты захотел именно меня… Из всех людей — именно меня? — Вот видишь, ты опять это делаешь! Не нужна мне твоя жалость, Юнги, и страхи твои всегда были беспочвенными, но ты оправдывал себя ими. — Ты понимаешь, что будет, если ты всё потеряешь? Чонгук смотрит на него грустными, уставшими глазами. — А у меня насчёт себя никогда надежд и не было. Переживу как-нибудь. — И это у меня ещё проблемы с самооценкой? Да ты же сам людей сторонишься, привязаться к кому-либо боишься! Ты вцепился в меня так, будто я последний человек на планете, и не делай вид, что это не так. — А ты целых десять лет не спал по ночам, лишь бы не совершить ошибку, потому что боялся, что я уйду от тебя из-за неё. Не смотри так удивлённо, Юнги, я же не глупый! Ты всегда приравнивал любовь и работу! Ты всегда почему-то думал, что я уйду и из компании, и из твоей жизни заодно. Это просто нечестно. Слабак. Слабак, который стирает с щеки слезу. — Ты меня как будто совсем не знаешь… — Окей, я не был честен с тобой, хорошо, — Юнги выставляет перед собой руки. — Но ты тоже не был честен со мной! Я спрашивал тебя про Тэхёна, несколько раз спрашивал, и ты давал мне один и тот же ответ. В последний раз ты сказал, что между вами ничего нет, но это ложь… — Это не… — Он, блять, влюблён в тебя, Чонгук! И ты знал это! Давно знал, но каждый раз молчал об этом. Что ты на это скажешь? — Что это его чувства, и Тэхён имеет на них право. Чонгук смотрит на Юнги твёрдо, будто готовится каждое его следующее слово взвесить, чтобы понять, представляет ли он угрозу. Нужно ли защищать Тэхёна от его нападок. Он всегда был собственником. Только какого хрена он делает Тэхёна своим, пусть даже в пределах разговора? Предатель. — Только ты их от меня всё же предпочёл скрыть. Почему? Как бы его чувства помешали нашим отношениям, Чонгук? — Тэхён является частью этого разговора только потому, что вы с Чимином его сюда приплели, — строго отвечает Чон. — Мне противно от того, что вы используете его как… — Так это всё из-за этого парня? — смеётся Мин. — Из-за него ты на меня так взбесился? Отчасти. Отчасти это правда. Ким Тэхён стал последней каплей. — Из-за себя, Юнги. Из-за того, что я для тебя всегда буду твоей самой большой тайной, из-за того, что в наших отношениях всегда будут роли, из-за того, что ты отдаляешься от меня каждый раз, когда мы по мелочам ссоримся… Мне продолжать? — Чонгук, ты не… А Чонгук больше не может сдерживаться. Слёзы катятся по щекам, и он не способен их контролировать. С ними выходит вся накопившаяся обида. — Посмотри мне в глаза, Юнги, — просит он. — Посмотри мне в глаза и скажи, что готов рассказать о нас всему миру. Он готов на всё. Готов мириться с его характером, готов до конца жизни ему отдаваться, не требуя многого взамен, если готов Юнги. Чонгук готов, по-прежнему хочет подарить ему всего себя, пойти за ним куда угодно, если этого хочет сам Юнги. Он готов давать ему сколько угодно последних шансов. Первая любовь никогда не умирает. — Гук-а, я… Это слишком серьёзный шаг. Я боюсь, и… Чонгук смаргивает слёзы и кусает губы до крови. И делает шаг. Назад. — Может, мы могли бы… Чонгук, пожалуйста… — Нет, Юнги. Чон устало мотает головой. Теперь ему всё понятно. Юнги никогда не решится, ни за что не осмелеет. Они так и будут топтаться на одном месте, а он — терпеть. — Я так больше не могу. Хватит. — Ты можешь похерить свою карьеру! Чонгук усмехается сквозь слёзы. — Знаешь, я думал, что наконец-то нашёл любовь. У меня её в жизни-то никогда не было, меня даже мать родная не любила, представляешь? Я думал, что в тебе наконец-то обрёл ту самую любовь, Юнги, и я готов был рискнуть всем ради неё. Я уже однажды выбрал тебя и сделал бы это снова. Только теперь ты не даёшь мне этого сделать. Ещё один шаг назад. — Чонгук, не уходи, прошу. — Не проси меня остаться. Я рядом с тобой себе больше не доверяю. Чонгук всхлипывает. Не думал, что когда-либо будет говорить ему эти слова. — Рядом с тобой я себя не слышу. — Гук-а, пожалуйста… — Не держи меня сейчас. Лучше ты нам от этого не сделаешь. Он мотает головой, разворачивается и уходит. Слёзы продолжают течь по щекам, и Чонгук идёт к машине по наитию, не осознавая до конца, что только что произошло. Уже в салоне он понимает, что натворил, и бьёт со всей силы рукой по рулю. Нельзя ему сейчас оставаться одному. Слишком опасно. Перебирая в голове знакомых, Чонгук останавливается на Намджуне. И так же быстро его отметает, потому что тот — самый близкий друг Юнги, и плакаться он наверняка пойдёт к нему. Остаётся лишь один человек, к которому может пойти Чонгук, и это до смешного символично. Заезжая на территорию своего жилого комплекса, Чон паркует машину и заходит в дом с аркой. Даже если бы и хотел, он вряд ли забыл бы квартиру с номером восемьсот пятнадцать. Ноги сами ведут туда, где живёт опасность. Чонгук идёт на красный свет. Не по ошибке, не по случайности — осознанно. Идёт, потому что зелёный свет не подарил ему ничего хорошего. Идёт к нему, потому что ему больше некуда идти. — Чонгук-а? Что случилось? Немного сонный, Тэхён встречает его в пижамных шортах, растянутой футболке и с беспорядком на голове. Пропуская внутрь, Ким отнимает у него куртку и ведёт в гостиную, куда он уже и сам знает путь. — Случилось то, что мне очень плохо, и я понял, что у меня, кроме тебя, никого нет, Ким Тэхён. Случилась моя жизнь, Тэхён, в которой тебе очень не посчастливилось оказаться.

=

Чимин нежно касается волос Хосока и улыбается. Сейчас, во сне, он выглядит так невинно, так чисто. Чимин не знает, как давно тот уснул, не знает, что такого могло случиться, что Хосок попал в эту глупую аварию, — он уже ничего не знает. Чимин может только догадываться, что Чона что-то гложет изнутри, и в последние дни он действительно был сам не свой, но они нечасто разговаривают о таких вещах. Чимин и Хосок привыкли общаться чувствами, стонами, поцелуями — это их особый, понятный только двоим язык. Видя, как Хосок ворочается, Чимин убирает руку и ложится рядом, продолжая смотреть на него. Ощущая вес тела Чимина рядом с собой, Хосок вздрагивает и просыпается. Открывая глаза, он видит плывущий силуэт и шепчет: — А-а, Чимин-а, не заметил, когда ты пришёл. — Отдыхай, хён, — тихо отвечает тот и улыбается. — Нет, я вообще-то поговорить хотел… — Сейчас тебе лучше поспать. Хосок сдаётся быстро, закрывая глаза и проваливаясь в сон. Голос Пака на него всегда действовал подобно гипнозу, да и сам Чимин — что-то, против чего крайне сложно устоять. У Хосока это никогда и не получалось. Чимин не может сомкнуть глаз всю ночь, охраняя сон Хосока, и ему в голову лезут все мысли подряд, без разбора, будто его мозг — рекламное агентство в период застоя идей. Чимин пытается понять, что именно привело хёна в такое плачевное состояние и почему в моменте тот готов был пойти на что угодно ради человека, которого едва знает. Хосок — очень добрый парень, но любая доброта имеет границы. Любая доброта имеет цену. Иногда цена ей — дружба, близость. Но разве есть хоть одно из этого у Хосока и Чонгука? Да ни черта у них нет. Будь это иначе, он бы знал. Даже если бы не знал, Чимин бы это заметил. Он же всех их видит насквозь. Чонгук не настолько сложный человек, чтобы его нельзя было прочитать, а Хосока он и без того знает лучше остальных. Эта загадка заняла разум Чимина до самого рассвета, и Пак чуть было не упустил пробуждение Чона. — Так и не смог уснуть? — потирая глаза, спрашивает Хосок. — Мысли замучили… Ну, ты знаешь, как это со мной бывает. Хосок морщит лоб, слушая усталый голос Чимина. Он действительно знает, как это с ним бывает. Если Чимина что-то беспокоит, он практически не спит, пока не решит проблему. Иногда он не спит из-за тяжести секретов, к которой оказывается не готов. Чимин играет в очень опасные игры, но сам этого не замечает. Он каждый день будто проверяет себя на прочность, вставая с кровати, чтобы посмотреть, получится ли у жизни его сегодня сломать. — Что на этот раз? Чимин редко отвечает на такие вопросы, но, по большому счёту, — из-за того, что ему придётся выдать чьи-то планы или тайны, а он делает это только тогда, когда сладость голоса Хосока затуманивает ему разум и в моменте кажется, что оргазм, к которому Чимин его ведёт, будет ярче, если с его губ вместо стона слетит чей-то грязный секрет. Чимин редко говорит о том, что его гложет, но, к ужасу Хосока, этим утром он отвечает. — Ты, вообще-то. — Я? — Да, ты, — Чимин грустно улыбается ему с соседней подушки. — Ты пообещал сделать что угодно ради Чонгука, и я не понимаю, что мне с этим делать. — Я… — на секунду кажется, что в глазах Хосока появляется страх. — Да, пообещал. — Почему? Знаешь же, что легко не отвертишься. Хосок выдыхает воздух через нос и закрывает глаза. Набирается мужества. — Знаю. Ты не делаешь скидок даже тем, кто тебе нравится. — Юнги мне не… — Вообще-то, я имел в виду себя, — Хосок устало смеётся и качает головой. — Ты стал таким уязвимым, господи. Не думал, что когда-нибудь тебя таким увижу, а я тебя уже шесть лет таким вижу. Подо мной. — Задевает, да? — Просто скажи уже, что тебе от меня нужно, Чимин-а. Давай хотя бы мы не будем растягивать агонию, уступи хоть здесь, а? — Во-первых, — Чимин садится на кровати и, борясь с внезапным головокружением, поворачивается к Хосоку, — я хочу узнать, как ты себя чувствуешь после аварии. Что бы ни случилось, это важнее. — Да нормально, — Хосок повторяет за ним, неосознанно касаясь места ушиба. — Отделался лёгким испугом. Всё? Можем продолжать? Чимин усмехается и набирает воздуха в лёгкие. Это больше похоже на деловую встречу, а не на откровенный разговор в постели. — Как скажешь. Я и сам понимаю, что тебя бесит ходить в должниках, и ты пообещал мне сделать что угодно, лишь бы я согласился встретиться с Чонгуком… Это интересно и наталкивает на некоторые мысли. Чимин видит, что Хосок начинает нервничать от одного только упоминания им Чонгука, и это его интригует, но есть ещё одна вещь, которую он хотел бы узнать. Как бы дьявольски любопытно ему ни было, что там связывает этих двоих, у Чимина есть собственные демоны, свои вопросы, на которые он жаждет получит ответ уже давно. Будто всё это время ждал, что Хосок у него что-то попросит. Будто так и должны выглядеть отношения. Будто он и сам не знает, что это всё — что угодно, кроме настоящих отношений. — Но… — Чимин улыбается уголком губы, видя, как расслабляется Хосок от одного только слова. — На этот раз я дам тебе выбор, потому что это не единственное, что меня интересует. Выбирай, о чём ты хочешь поговорить: о Чонгуке или о нас с тобой? Хосок от неожиданности открывает рот. Сейчас не время и не место для таких разговоров — семь утра тридцатого декабря. Чимин будто специально выбрал оставить этот вопрос в текущем году. Он не знает, что здесь у Хосока совершенно нет выбора. Убегая от разговора о них в любой другой момент, сейчас Чон по-настоящему бессилен, но виноват ли в этом Чимин? Наверное, нет. Виноват он сам, потому что тогда, много лет назад, пошёл на поводу у малолетки и не был достаточно смелым для того, чтобы обрести в нём семью. Хосок всегда слишком слаб, когда дело касается Чонгука. — О нас с тобой. Чимин улыбается так, будто знал, какой именно выбор сделает Хосок. Улыбается, как человек, назвавший случайный ответ в викторине и выигравший миллион. Но стоит ли удивляться, помня о том, какая безупречная у него интуиция? — Окей, ты сам это выбрал, — предостерегающе говорит Чимин. — На самом деле, мой вопрос не такой сложный, Хосок. Ты просто должен ответить мне, каким видишь наше будущее. Скажи мне, что мы будем просыпаться вот так в одной постели каждый день. Скажи мне, что сможешь назвать меня своим. Скажи мне, что познакомишь меня с родителями и начнёшь носить кольцо, которое я тебе год назад подарил, а ты притворился, что не понимаешь, что это значит. — Чимин… — Скажи, что всё, что между нами, — это по-настоящему… Чимин совсем не похож на того, кто управляет ситуаций. Уставший. Измученный. Отчаявшийся. — Родной, я не… — Не называй меня так, если не собираешься сказать то, что я попросил… — голос Чимина дрожит, будто он вот-вот заплачет. — Я что, так много попросил? — Аргх, Чимин-а… — Хосок закрывает лицо ладонями. Совершенно не готов к этому разговору. — Ты меня хотя бы любишь? Хосок сдавленно смеётся в ответ на то, каким безнадёжным ему кажется этот вопрос. — Разве ты этого не чувствуешь? — Почему ты переспрашиваешь, а не отвечаешь? Чимин меняет позу, подбирая ноги под себя и складывая немного подрагивающие руки на коленях. — Я… Конечно, я люблю тебя, Чимин-а, ну что за вопрос такой? — недовольно стонет Хосок. — Любишь меня как? Чимин щёлкает пальцами, наивно полагая, что это его отвлечёт, и его перестанет трясти. — Молчишь. — Знаешь, я это ненавижу… Ненавижу, когда ты меня принуждаешь к откровениям, признаниям! То, что между нами, гораздо выше слов… Ну, для меня, по крайней мере. — Грёбаная ложь. Теперь Чимин сжимает руки в кулаки, тяжело выдыхая через нос, его челюсть плотно сжата, а в глазах — разочарование. — Ты не любишь меня настолько, чтобы ходить со мной за руку на улице. Не любишь меня настолько, чтобы отвезти в родной город. Не любишь меня настолько, чтобы хотя бы назвать это всё отношениями… Ты меня вообще не любишь, Хосок. Просто признай это. Чон свирепо откидывает край одеяло и скрещивает руки на груди. — А ты, Чимин? Чем ты меня лучше? Что-то не припомню, чтобы ты со своей стороны хоть что-то сделал! — Блять, я хотя бы пытался, как ты этого не замечаешь? Я пытался, всю жизнь пытался понять, что такое любовь, и с тобой на эту тему не раз разговаривал, но ты же… Ты всего себя мне отдал, но для тебя это что угодно, только не любовь. Почему так, Хосок? Меня что, так сложно любить? Хосок вздыхает — это тяжело. Любить Чимина, правда, тяжело, но говорить о своих чувствах ещё тяжелее. Чон прекрасно понимает, что правда ему не понравится. Чувства к Чимину стали отражением его худших качеств, но превратились в зависимость так быстро, что он не сумел выбраться из них вовремя. И тонул в них шесть долгих лет. — Это… не в тебе дело, Минни, — Хосок вспоминает прозвище, от которого у Чимина дрожат губы, но непонятно, от желания улыбнуться или расплакаться. — Я долгое время был не в себе, меня убивало одиночество, а потом, в студии, я встретил тебя. Ты был воплощением всего, чего мне не хватало, и в тебе была эта власть над человеком… Ты был таким сложным, но от тебя шёл какой-то свет, и я к нему тянулся. Хотел тебя разгадать. Ты заполнил пустоту в моей душе. — Вот так, значит? — Чимин горько улыбается: он почему-то не удивлён, хотя это же Чимин. Он всегда всё знает наперёд. — Это вообще не похоже на любовь. — Откуда тебе знать? — Да ты уже и сам всё знаешь, но отпустить боишься… — шепчет блондин и осторожно берёт его за руку. — Разве это любовь, когда не можешь найти ей определение? Разве это любовь, когда не хочется кричать о ней, когда не даёшь обещания в будущее? Влюблённые люди готовы клясться, Хосок-а… — Может быть, я просто не романтик. — Может быть, ты просто меня не любишь. Чимин сглатывает ком и продолжает улыбаться. — Может быть, тебе нужно что-то другое, чтобы перестать чувствовать себя одиноким. Хосок вздрагивает. Чонгук. Ему нужна семья. Ему нужен брат, нужно о ком-то заботиться, нужна родная душа рядом. Хуже всего на свете — быть отвергнутым. Может быть, именно эту пустоту он и пытался заполнить все эти годы. Единственное, чего Хосок искренне хочет, — это Чонгук. Быть рядом с ним. Стать ему опорой и обрести опору в нём. Сделать хоть что-то в этой жизни нормально, правильно. — Я отдал тебе шесть лет своей жизни, и мне их совершенно их не жаль, но, если ты сейчас не попросишь меня остаться, я больше не вернусь. Хосок ничего не говорит. Отпускает. — Ладно… Ладно, пусть будет так, — Чимин поднимается с кровати и смотрит на Хосока через плечо. — Береги себя, Чон Хосок. — Найди то, что ищешь всю жизнь, Пак Чимин. Они улыбаются друг другу, и на этот раз беззлобно — с лёгкой ностальгией об ушедшей эпохе. Сложно отпускать того, к кому так сильно привык, но теперь они оба понимают, что, кроме привычки, их ничего не связывает. Привычка — это не то, что должно держать рядом. Хосоку, на удивление, дышится легче. Смаргивая слёзы, он смотрит на экран телефона и только теперь вспоминает, какой сегодня день. Кажется, он кое о чём забыл. — Эй, Ким Тэхён! С днём рождения тебя. Сонный голос на другом конце смеётся, но у Хосока уже нет сил, чтобы спросить, почему этот смех настолько несчастно звучит. Силы есть только на то, чтобы надеяться, что когда-нибудь у них всё наладится. В этом весь Хосок, не так ли?

=

Чонгуку нужна целая минута, чтобы картинка перед глазами обрела чёткость. Постепенно вуаль перед глазами испаряется, и он видит перед собой сонное лицо Тэхёна. Кажется, именно его голос Чонгука и разбудил, но говорил тот не с ним. Опуская взгляд, Чонгук видит в его руке телефон. Понятно. Тэхён разговаривал с кем-то по телефону. Опуская взгляд ещё ниже, Чонгук замечает, что на него накинуто одеяло — тёплое и мягкое, но это он может ощутить только теперь. Наморщив лоб, Чонгук вертится и понимает, что, кажется, уснул на диване у Тэхёна. Хозяин дивана, да и квартиры в целом, сейчас смотрит на него, весь такой сонный и невероятно милый, своими этими тёплыми грёбаными глазами. Его взгляд мягкий, его диван мягкий, одеяло — тоже мягкое. Наверное, его лохматые кудри тоже мягкие на ощупь. Чонгук не рискнёт проверить. Всё такое мягкое, такое уютное, что ему резко хочется снять с себя кожу, чтобы этого не чувствовать. Потому что не заслужил. Ни его снисхождения, ни такого к себе отношения. Чонгуку стыдно, противно, он не может выдержать этого взгляда Тэхёна, который, кажется, даже ни в чём его не винит, но ему всё равно не по себе. Прийти в дом того, кто тебя любит, чтобы у него на глазах страдать по кому-то другому? Тэхён, наверное, ангел, раз всё это терпит. — Я… — начинает Чонгук, но слова не идут. Ему настолько стыдно, что будто и говорить нечего. Вряд ли что-то, что он сейчас скажет, вообще сможет оправдать его поведение. — Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спрашивает Тэхён, и Чонгук вскидывает брови. — Разве сейчас это важно? Тэхён, я… Мне так стыдно, что я воспользовался… — Заткнись, господи. Тэхён прислоняет палец к его губам, и у Чонгука перехватывает дыхание. Он опускает взгляд вниз, а потом растерянно смотрит на Тэхёна, чувствуя электричество, передающееся от одного тела к другому. Короткое замыкание. Пускай это длится всего секунду, но они оба задерживают дыхание. Тэхён одёргивает руку и виновато смотрит на Чонгука. Он последний человек, который вообще должен так на него смотреть. — Пожалуйста, прекрати, — Чонгук закрывает глаза и вздыхает. — Прекратить что? — Смотреть так на меня. Тэхён непонимающе моргает. Чонгук снова вздыхает и садится. Голова немного болит, но ему нужно это сказать. Хватит строить отношения с людьми на недомолвках. — Тэхён, прекрати так драматизировать каждое прикосновение ко мне. Знаю, я сам отталкивал тебя очень долго, но разве сейчас похоже, что я от тебя шарахаюсь? Разве это все выглядит, будто мне с тобой некомфортно? Перестань чувствовать вину за каждое своё действие, хорошо? Тэхён молчит, но из его глаз исчезает прежний испуг. Прогресс. — Да господи, я спал на твоём диване, неизвестно что тебе прошлой ночью наговорил, пил твой алкоголь… Пожалуйста, не смотри на меня больше так, будто ты в чём-то виноват. Я этого не вынесу. Тебя уже использовали до меня. Будь я проклят, если окажусь очередным плохим парнем в твоей жизни. — Тебе правда… комфортно со мной? — Разве не я тебе сказал, что у меня больше никого нет? Чонгук размыто помнит, что произошло прошлой ночью. Наверное, ничего серьёзного, раз Тэхён на него не злится, но теперь Чонгук чувствует себя уродом, потому что воспользовался чьей-то к себе слабостью. Чем он лучше их всех? — Комфорту тоже можно научиться. Я к тебе привык. — Мне жаль, если эта привычка для тебя — вредная, — Тэхён улыбается уголком губы так, как делает только он, вкладывая всю печаль этого мира в крошечный жест. — Я тебе чего-то вчера наговорил, раз ты так теперь обо мне судишь? — Чонгук недовольно сдвигает брови. И выпрямляется от неожиданности, потому что Тэхён делает то же самое. Он тоже кажется чем-то очень сильно недовольным, но Чонгук и понятия не имеет, что Тэхёна раздражает, насколько расплывчато вчера говорил с ним Чонгук и насколько недостаточно тот ему сказал. Даже спьяну этот язык невозможно было развязать. Тэхёну бы, конечно, поменьше вообще о языке его думать, но у него саднит в груди оттого, что Чонгук явился на пороге его дома, в ночи, со своими этими большими, невозможно грустными глазами, видя в нём свой последний спасительный маяк, но даже так выражался метафорами и не был конкретен ни в чём. Тэхён понимает только, что в его жизни случилось что-то плохое; что-то, что разделило всё на «до» и «после», и Чонгуку нелегко даётся эта перемена. Он будто чем-то очень разочарован, но и опустошён одновременно. Кажется, что Чонгук оплакивает какую-то часть своего прошлого. Но, возможно, это всё ему лишь только кажется. — Вовсе нет. Просто… я к тебе не привык, Чонгук. — О-у. Вот оно что. Я не… я не должен был приходить, да? Свалился на тебя как снег на голову со своими проблемами. — Ты говоришь мне не шарахаться от тебя, но сам же не принимаешь моих попыток стать тебе ближе? Это я впустил тебя в свой дом вчера. Я предложил тебе выпить. Ты не так хорошо меня ещё знаешь, но, думаю, единственное, что ты точно обо мне знаешь, — так это то, что я ненавижу, когда меня заставляют что-то делать. — Своенравный козёл, — Чонгук улыбается. — Я так раньше тебя называл. — Хорошо, что это в прошлом. Они смотрят друг на друга, и Чонгук ощущает неловкость. Похоже, он так и не проболтался Тэхёну, что бросил вчера Юнги, а тот не стал докапываться и оставил всё как есть. — Тэхён, я реально не понимаю, что на меня нашло… На эмоциях я не думаю и делаю много глупостей. Мне не стоило приходить, но я чувствовал себя так дерьмово, и мне нужно было побыть с кем-то… В мыслях был только ты. Прости. — За что ты извиняешься? — Тэхён осторожно, будто боится спугнуть, касается его руки. — Мне приятно быть частью твоих мыслей. Ты же знаешь о моих чувствах, поэтому не надо извиняться. Если тебе нужна жилетка, я всегда рядом. — Нет, это неправильно, я чувствую, будто тебя использую, — Чонгук мотает головой и вырывает руку. — Именно это я тебе и предлагаю. Пользуйся мной, как хочешь. Чонгук чувствует, как вспыхивают его щёки от этих слов. Теперь у него полный карт-бланш, но, если он действительно воспользуется Тэхёном, Чонгук никогда себе этого не простит. Неважно, насколько сильно он хочет к нему прикоснуться. Неважно, как невыносимо быть так близко к нему, позволяя себе только платонические жесты. Неважно, как давно он думает о том, чтобы попробовать на вкус эту медовую кожу. Это всё неважно. Потому что Тэхён его любит, а Чонгук… он не хочет, чтобы его желание столкнулось с чувствами, потому что Тэхён заслуживает большего. Он заслуживает определённости, а не вожделения. Тэхён достоин чего-то большего, чем просто похоть, и Чонгук не уверен, сможет ли это предложить, и он не собирается делать вообще ничего, потому что знает, что Тэхён примет любое его чувство, но Чонгук уже это проходил. С Юнги. Отдавал и любил, попадался на удочку собственных чувств, стал жертвой его желания, перепутав с крепкой любовью. Чонгук никто, чтобы судить о чувствах Юнги, и, возможно, тот его по-настоящему любил, но совершенно точно любил не так, как нужно было Чонгуку. А понял он это долгих десять лет спустя. Поэтому Чонгук не хочет повторять ошибки. Ему тошно от мысли, что Тэхёна может постигнуть его собственная участь. Чонгук не пожелал бы этого даже тому Тэхёну, который когда-то был его врагом. — Не поступай так с собой, хён. Тэхён задерживает дыхание. Который раз Чонгук его так называет? Первый? Второй? Тёплое, уважительно обращение заставляет его думать, что Чон действительно изменил к нему отношение. Чонгук и сам будто смущается, когда это слово слетает с его губ. — А ты всё думаешь, что можешь ранить меня, Чонгук-а, — Тэхён вновь улыбается и проходится ладонью по волосам. — Я два года по тебе страдал, ты закалил меня. Что бы ты ни сказал, хуже мне уже не будет. Для меня достаточно просто того, что ты есть в моей жизни. Что ты не видишь во мне мерзкого злодея. Что ты меня не ненавидишь. — Ты хороший человек, Ким Тэхён. Прости, что так поздно это понял. — Прости, что так дерьмово пытался это тебе показать. Чонгук смеётся, прекрасно понимая, что Тэхён имеет в виду. — Знаешь, мы похожи больше, чем ты думаешь. Я терпеть не могу, когда мне навязывают общение, пристают и всё такое… Мне легко с тобой, когда ты ничего мне не навязываешь. Так гораздо проще увидеть настоящего тебя, без всей твоей показушности, без твоих идиотских подкатов. — Влюблённость отупляет. Думаю, ты знаешь это лучше меня. Тэхён закусывает губу. Как же хочется заглянуть Чонгуку в мозг и узнать, о чём он думает, что у него случилось, но давить на него нельзя. Уже погорел на этом. Два года нещадно, без остановки горел. Теперь он играет по его правилам. Тэхён сдаётся собственной любви. — Знаю. — бормочет Чонгук, складывая одеяло на диване и поправляя свитер. — Мне пора идти. — Хорошо, что живёшь недалеко. И всегда можешь вернуться. Чонгук поднимается и смотрит на Тэхёна. На секунду кажется, что они думают об одном и том же, и его разум окутывает непонятной, манящей творить глупости пеленой. — Спасибо за всё, Тэхён. Чонгук аккуратно большим пальцем касается его щеки в районе скулы, замедляясь и ведя короткую дорожку вдоль неё. Тэхён замирает и смотрит на Чонгука так, будто боится. Его или себя самого —кто его знает? Чёрт. Не удержался. Слишком хотелось прикоснуться. Хотя бы так. Хотя бы почти платонически. Пускай ничего платонического в этом касании нет. Пускай Чонгук облизывает губы, ведя пальцем по щеке Тэхёна. Пускай его ресницы дрожат от этого прикосновения, и они оба сходят с ума на ровном месте. Ничего платонического в этом нет. И Чонгук ненавидит себя за это. Но прощает, в первый и последний раз, потому что это его способ сказать спасибо. Он не чувствует, что слов достаточно. Чонгук убирает руку, когда понимает, что его щёки горят так сильно, что Тэхён не может этого не заметить. Он неловко прощается, берёт куртку и тихо уходит. Оставляя Тэхёна стоять на том же месте в попытках принять, что это произошло по-настоящему. В попытках принять подарок на день рождения, о котором тот даже не мечтал.

=

Джин довольно кивает, смотря на машину Хоби. Как новенькая. Совсем не скажешь, что ещё вчера она была подбита. Деньги и связи, конечно, решают всё. — Что с машиной Юнги? — тревожно интересуется он у Намджуна, который стоит немного поодаль, убрав руки в карманы. Происходящее не интересует его настолько же, насколько интересует сам Ким Сокджин. Есть в этом человеке что-то, что заставляет Намджуна хотеть ему помочь, и он совершенно не понимает, откуда что взялось. Хотя, если так подумать, он ни разу толком по-настоящему не смотрел в глаза этому человеку, и тревога, которую Намджун увидел в них вчера, превратилась в его собственную — за состояние Джина. Абсолютно иррациональная и не пойми откуда взявшаяся тревога. Просто видеть сильных людей такими слабыми — как удар под дых. У Намджуна тех, на кого ему не наплевать, наберётся очень короткий список. Этот же человек одним взглядом изменил все его планы на день. Там у Намджуна, конечно, из запланированного было разве что выключить телефон и пролежать с книжкой на диване весь вечер, и это, наверное, чуть менее скучно, чем его изначальная идея. Намджун может это признать хотя бы потому, что всегда честен с самим собой. Ким Сокджин не то, чтобы незнакомец. Они знают друг друга давным-давно, неоднократно оказывались в одном помещении и даже выстроили иронично-заискивающую манеру общения, если пререкания вообще можно назвать общением. Намджун искренне охреневает от того, что Джин оказался совсем другим человеком. Не таким, каким он его представлял. Гораздо слабее, но это делает его более человечным. Джин чем-то напоминает ему Чимина. Оба красивы в своей уязвимости, которую скрывают от посторонних глаз. — Отдыхает в гараже Юнги. Всё с ней нормально. — Хорошо, — выдыхает Джин прямо в свои слова, и его плечи расслабляются. — Спасибо. — Поедем уже? — Разве я не должен заплатить? — Джин кладёт руку в карман куртки, но Намджун его останавливает. — Я уже обо всём позаботился. — Я тебя об этом не просил, — Ким поджимает губы. — Это просто деньги. Никто из нас не обеднел бы от этого счёта, так какая разница, кому платить? — Что на тебя нашло, мне интересно… — вырывается у Джина раньше, чем тот успевает подумать. Вообще-то, он должен быть благодарным ему за то, что ситуация решилась так легко и быстро, а Хоби не пострадал и Юнги не закатил истерику. Никакой огласки в медиа. Инцидента просто не существует, и это самый большой плюс во всей ситуации — иначе раздули бы новость государственного масштаба. — Представь себе, хоть раз в жизни решил сделать что-то хорошее, — усмехается Намджун, и Джин морщится, слыша привычное раздражение в его тоне. — Извини, я просто… не привык к такому. Я должен решать проблемы, а не создавать их, и ты… Помощи от тебя я ждал в последнюю очередь, скажем так. Ты чётко дал понять, что я тебе не нравлюсь. Ты сам виноват в моей реакции, Ким Намджун. — Мне много кто не нравится, Джин. Это не делает тебя особенным. — Оно и видно. — И снова мы вернулись к тому, с чего начали, — Намджун улыбается, но так неискренне, что у Сокджина сводит зубы. — Ладно. Думаю, мы оба сойдёмся на том, что у нас есть общая проблема, и это пиздец, который творится с нашими друзьями. — Допустим, — Джин скрещивает руки на груди. — И что ты, собираешься взять и всё исправить? Намджун оглядывается по сторонам. — Это в любом случае не стоит обсуждать здесь. Поехали, поговорим в более спокойном месте. — Есть что-то на примете? — Ага. Теперь Намджун улыбается более искренне. Господи. У него ямочки на щеках. И пусть улыбка такая лисья, дьявольская, эти самые ямочки делают его почти что милым. Сокджин сжимает руку в кулак, обрывая эту мысль, и следует за Намджуном. — Моя квартира. Ким вбивает свой адрес в навигаторе, и совсем скоро они оказываются в просторном пентхаусе. Джин не ожидал ничего меньшего, эта квартира похожа на арт-галерею. Он интересуется искусством? Так и не скажешь, судя по тому, насколько тяжело заинтересовать Намджуна хотя бы чем-то. У него извечно этот взгляд заскучавшего человека, который понял ситуацию и просто в ней существует. Переживания за друга — это, определённо, что-то новенькое. — У тебя не было планов на вечер? — неожиданно спрашивает Намджун, и Джин сдвигает брови. — Да у меня никогда особо планов не бывает. Вся моя жизнь крутится вокруг Хосока, и я давно к этому привык. Живу по ситуации. — Как печально, — цокает Намджун, доставая виски. — Будешь? Сокджин очень хочет, потому что его всё катастрофически заебало. Он бы выпил половину этой бутылки в одно горло, но есть одно обстоятельство. — Я за рулём. Намджун фыркает и наливает немного алкоголя во второй бокал. — До утра машина никуда не денется. Ты можешь уехать на такси. А вот об этом он не подумал. Жизнь Джина настолько зависима от расписания Хосока, что он должен быть готов сорваться с места в любое время. Только вот Хосок сегодня отдыхает после аварии и вряд ли станет строить планы. Даже у его сумасшествия есть грань. — Выпей немного. Тебе надо. Станет легче. — Ой ли? Джин усмехается, когда Намджун протягивает ему напиток, но всё равно принимает и делает глоток. — С чего ты взял, что мне это вообще нужно? — Ты вчера сломался, — отвечает Намджун и проходит к дивану. — Никогда раньше не вёл себя так в моём присутствии, но вчера ты дал слабину. Честно, я понимаю. Меня тоже это всё уже заебало. — «Это всё»? — Джин садится рядом и ставит бокал на кофейный столик. — Юнги. Чонгук. Чимин. Хосок. Ну, ты знаешь. — Знаю? Да ни черта я не знаю! А если и знаю, то нихуя уже не понимаю. Маты из его уст звучат особенно. Почти изысканно. Элегантно. Так, будто это правила этикета. — Что ты знаешь? — А ты? Никто не отвечает. Они просто продолжают выжидающе смотреть друг на друга. — Нет, так не пойдёт, — сдаётся первым Намджун. — Я не за этим сюда тебя привёл. Мне нужна информация. — И что ты собираешься с ней делать? — Понятия не имею. Может, вообще ничего. Я не больно-то фанат вмешательств в чужую жизнь, но всё это дерьмо капает мне на мозг. Сейчас будто затишье перед бурей, и мне это ой как не нравится. — Если хочешь говорить, говори первым. Твоя идея всё-таки. Намджун вздыхает: он не может с этим поспорить. Даже к себе домой его привёл — хён будет в шоке, если узнает. — Всё дело в Юнги и Чонгуке. Знаешь, что они вместе? Джин присвистывает. Этот вечер начинает ему нравиться. — Впервые слышу… Хотя, наверное, это логично. Они же огонь и воду вместе прошли. — Да. Только проблема в том, что в их отношениях нет ничего хорошего, и Юнги периодически выносит мне мозг этим… Ну, когда он в настроении на откровения. К моему счастью, это нечасто происходит. — Надо отдать должное, они хорошо это скрывают. — Не так хорошо, как Хоби и Чимин, — усмехается Намджун, и Джин бьёт ладонью по дивану от удивления. — Так ты и это знаешь? Ну ни хрена себе… — Чимин никогда обо мне не упоминал? — Намджун заинтересованно поднимает бровь. — С чего бы ему… — Джин не понимает, к чему клонит блондин. — Знаешь, мы не так уж и близки с Чимином, на самом деле. Общаемся, конечно, и я хорошего о нём мнения, но Хоби мне гораздо ближе, понятное дело. Чимин на своей волне. — Сильно удивишься, если скажу, что Минни жил со мной в одной комнате, когда мы учились в колледже? Джин не отвечает сразу, только смотрит на Намджуна и часто моргает. Минни? Сложно понять, что из этого нужно переварить первым. У него и так уже несварение от нервов. — Ну охренеть теперь. А я зачем тебе вообще нужен? Похоже, я абсолютно ни черта не знаю. — Это нам ещё предстоит выяснить. Так вы не близки с Чимином? — Ну, мы иногда видимся, разговариваем. Чаще всего — из-за Хосока. Он как бы наш общий интерес, только я на него работаю, а Чимин… ну, скажем так, с ним отдыхает. — Сложно представить, что рядом с таким человеком вообще можно отдохнуть… — Ты при мне оскорблять моего друга решил? — Да не заводись ты так, господи, — Намджун закатывает глаза. — Я лишь имел в виду, что Хосок… очень громкий. Он заполняет собой всё пространство, а меня никогда не тянуло к таким людям. Тяжело представить такого, как Чимин, и такого, как Хосок, вместе. — Ну… — Джин пожимает плечами. — Вместе — это громко сказано…. — Как это понимать? — Я… — заметно, что Джин ведёт внутренний диалог с собой. Говорить или не говорить? Не доверяет, но Намджун уже так много ему рассказал. — В общем, Юнги и Чонгук вместе, да? — Ага. — Так вот, это не совсем похоже на то, что происходит между Чимином и Хосоком… Они как бы вместе, но не вместе. Целую вечность вокруг да около ходят, и я пытался подтолкнуть, да не вижу, чтобы был от этого хоть какой-то толк… Скажем так, они проводят время вместе. Парой их назвать сложно, но только лишь потому, что они боятся друг друга и своих чувств. — Чувств, говоришь… — задумчиво комментирует Намджун. — Тогда у меня для тебя плохая новость. У Чимина есть чувства к другому человеку. Он сам их едва осознаёт, но, похоже, это что-то серьёзное. — Этого ещё не хватало! То есть, ты думаешь, что Чимин и Хоби скоро…? — Я думаю, что всё слишком сложно, и нам бы держаться подальше от этого пиздеца, но не получается. Юнги, Чонгук и Чимин по-своему мне дороги, и я просто не знаю, как им всем помочь, никого не обидев. — А с Чонгуком что не так? — Да всё с ним не так. Я радовался, когда они наконец-то сошлись, потому что долго этого ждал, но их отношения… Ничего нормального в них нет, а я вечный третий лишний. — Так же и у меня с Хосоком… — задумчиво говорит Сокджин. — Думаешь, они расстанутся? — Я не знаю… Иногда мне кажется, что так было бы лучше для всех. У них слишком много секретов друг от друга. Сами их отношения — один, блин, большой секрет… — Боюсь, если они расстанутся, у Хосока снова появится надежда. — Первая любовь никогда не умирает? Что-то в усмешке Намджуна очень сильно Джину не нравится. Она такая горькая, будто тот про себя сейчас говорит. — И это ты тоже знаешь. — Скажи мне что-то, чего я не знаю, тогда, — предлагает Намджун. — Вряд ли я тебя чем-то смогу удивить… Есть кое-что, но не знаю, насколько это серьёзно. Чимин в последнее время гораздо больше танцует и меньше времени уделяет… ну, сторонним вещам. — Значит, Юнги повезло вовремя стать его клиентом. Джин в который раз удивлённо смотрит на Намджуна и тянется за бокалом. — Да пошёл ты к чёрту, Ким Намджун. Допивая остаток, Джин мотает головой и устало вздыхает, а Намджун смеётся. Он не обижается, потому что понимает, что сказано это было от безысходности. Джин исчерпал свой лимит удивления на этот вечер. — Ощущение, будто ты надо мной глумишься. Серьёзно, зачем я тебе? Почему ты позвал меня сюда, раз уже и так знаешь абсолютно всё? — Всё да не всё, Ким Сокджин, — Намджун серьёзно смотрит на него. — Ким Тэхён. Ты много о нём знаешь, не так ли? Ох, Сокджин знает о нём кое-что. Например, то, как обольстительно блестят его глаза в темноте, когда он его раздевает, и какие мягкие у него губы. Как он смеётся, чуть запрокидывая голову. Как он пахнет. Знает, как звучит его голос, когда срывается на стоны — как всегда мелодичные, певец же. Знает, как звучит рингтон его телефона, прерывающий торопливые поцелуи. Знает, какую марку одежды тот носит, потому что эту одежду Джин с него снимал. Сокджин знает о Тэхёне так много, но одновременно с этим ровным счётом ничего. — Боюсь, тут ты не совсем по адресу. Намджун замечает, что уши Джина немного краснеют, и хмурится. — Как это? Разве вы не… Ну, разве между вами ничего нет? Потому что в тренировочном зале они совершенно случайно доказали обратное. — Ничего. Это была разовая акция, скажем так, — признаётся Джин, чувствуя себя немного неловко. Вернее, очень сильно неловко. Как будто одноразовые связи делают его преступником, пускай они с Тэхёном и дразнили друг друга целый месяц, пускай оба понимали, что дальше постели эти отношения никуда не зайдут. Обоих это вполне себе устраивало. Состава преступления не обнаружено, он чист. — Прям… совсем-совсем не вместе? Намджун понимает, что ведёт себя, как полный идиот, с этой своей пустой надеждой, и заслуживает соответствующую реакцию. Джин смотрит на него так, будто он только что сошёл с ума. — Совсем-совсем… — неуверенно растягивает тот. — Блять, это плохо. Это очень плохо… Джин издает нервный смешок. — Ну… извини? Стоп, почему он извиняется? Намджун сдвигает брови, пытаясь понять, и бьёт себя по лбу, когда до него доходит. — Да я не… Боже, ты не так всё понял. Это плохо, потому что это всё усложняет. — Как именно? — Ну… Намджун устало смотрит на Сокджина, понимая, что ситуация окончательно выходит из-под контроля, и он уже вряд ли способен что-то сделать, чтобы вернуть её в правильное русло. — Тэхён давно влюблён в Чонгука. Пока я думал, что он с тобой, у меня была хоть какая-то надежда, что его чувства угасли, но теперь… — Что теперь? — Теперь остаётся только молиться… Молиться, что грёбаный Ким Тэхён не испортит жизнь нам всем. Ему ещё неизвестно, что вовсе не Тэхён заправляет всем этим хаосом. Намджун просто слишком сильно любит Чонгука, чтобы в чём-то его винить.

=

Юнги всегда успокаивал вид вечернего офиса. Это значило, что очередной день подходил к концу, что можно немного сбавить темп и позаботиться о своём душевном комфорте. Юнги воспринимал закат как награду за очередной день, который он посвятил достижению своих целей. Закат ему всегда нравился, но не сегодня. Юнги стоит посреди офиса своей опустевшей компании и не знает, куда ему деться. Принадлежит ли он ещё этому месту? Где его место вообще теперь? Что будет дальше? На этот вопрос ему не ответит даже Чонгук, который заходит в кабинет и тихо садится на край стола. — Как ты узнал, что я тут? — Как я узнал? Как ты можешь такое спрашивать у того, кто тебя десять лет знает? — Я это спрашиваю у того, кто меня бросает спустя десять лет, — тихо отвечает Юнги. — Это нечестно. Чонгук поджимает губы. Он привык быть младшим, эмоциональным, более уязвимым в ситуации. То, что происходит сейчас, — полная противоположность. Ты вырос таким потрясающим, брат. Ещё одна ложь, которую он будет себе повторять себе по ночам, пытаясь уснуть. — Что нечестно, Чонгук? Что ты столько лет молчал, а теперь просто решил уйти? Здесь Юнги отчасти прав. С его стороны это так и выглядит, но Чонгук слишком поздно понял, что у правды всегда две стороны. Он имеет право на свои эмоции. Он должен иметь право высказывать чувства, не боясь быть обруганным или загнанным в угол. Он действительно вырос. Потрясающим — вряд ли. Но вырос. Больше не тот наивный мальчишка, по принципам которого можно пройтись. — А ты знаешь, почему я молчал? Потому что каждый раз, когда я пытался заговорить с тобой о действительно важных вещах для меня, ты предельно ясно давал мне понять, чего именно стоит ждать от этих отношений. И я молчал, потому что это не такая уж и большая плата за твою любовь. По крайней мере, тогда мне так казалось. — И что изменилось? — Я изменился, Юнги, — Чонгук вздыхает. — Я вырос. Перестал думать, что с помощью тебя защищаюсь от внешнего мира, потому что всё это время ты влиял на мой внутренний мир. Я постоянно старался тебе угодить и боялся разочаровать, глушил собственные желания, надеясь, что когда-нибудь всё изменится… Но ничего ведь никогда не изменится, теперь я это понимаю. — Только потому, что ты так решил! — Нет, Юнги. Ну же, признай это. Это не так сложно. Видишь, я признал, и теперь мне значительно легче. Ничего между нами уже не изменится, мы так и останемся параллельными, которые никогда не пересекутся. Мы исчерпали лимит попыток что-то поменять. Нас уже не спасти. Да ты и не особо пытался. — Чего ты хочешь? Он не просит — умоляет. Словно это последняя воля умирающего. — Теперь тебе это интересно? — Чонгук, ради всего святого… Просто скажи. Надо отдать ему должное. Юнги хотя бы сейчас пытается. Отчасти — будто бы из вежливости. — Хочу, чтобы ты простил меня. Прости и отпусти. Пожалуйста. Юнги ослабляет галстук и упирается руками в стол. Это не сложно. Сложно было убедить инвесторов вложиться в них. Сложно было не спать две недели перед первым туром Чонгука. Это не сложно — это невозможно. Юнги этого не вынесет. — Зачем просить отпустить, если всё равно уйдёшь? — он закрывает глаза, не понимая, почему нахлынувшие эмоции так сложно контролировать. — Потому что я люблю тебя. Юнги открывает глаза и усмехается. — Тогда останься. Чонгук сглатывает застрявшие будто бы в глотке слёзы и улыбается. — Не могу, — Чонгук стирает тылом ладони слезинку, скатившуюся по щеке. — Не хочу. Юнги отворачивается и закрывает лицо руками. Зачем это чувство вообще существует? Он бы набил морду тому, кто его придумал, прямо сейчас. Слишком больно. Слишком тяжело. Он всхлипывает, когда чувствует тепло тела Чонгука возле себя. — Ты как-то сказал, что, если тебе суждено быть сломанным, ты бы в любую секунду предпочёл быть сломанным мной… — Ничего не изменилось. Я благодарен тебе за эти десять лет, Юнги. Я благодарен, что это был именно ты. Ты — часть моей судьбы, и это навсегда. — Навсегда? Чонгук улыбается сквозь слёзы. — Навсегда. Разворачиваясь, Юнги впервые за долгое время предстаёт перед Чонгуком в таком уязвимом виде: уставший, испуганный, зарёванный. Как будто он действительно потерял что-то важное. Как будто самый большой страх из снов добрался до него наяву. — И что, какие теперь планы на будущее? — Ты что, забыл, что у нас тур в конце января? Юнги моргает несколько раз и переспрашивает: — Тур? Чонгук осторожно касается его руки своей. Я рядом. Я с тобой. Всё хорошо. — Ты думал, что я уйду, да? Совсем-совсем уйду? — Гук-а… — Юнги шмыгает носом. — Разве я стал бы держать тебя? Я умолял, но я же не монстр какой-то… — Скажи, зачем мне уходить из собственного дома? В этих круглых глазах — миллионы созвездий. Только теперь Юнги видит, как далеко они всё это время были. Только теперь замечает, какие грустные глаза затмевали эти созвездия. Видит, какие эти созвездия холодные. — Верно. Незачем. Он несмело сжимает руку Чонгука в ответ. — Вот и я о том же, — Чон медленно убирает свою руку и прочищает горло. — С наступающим новым годом, Юнги. Пусть все неприятности останутся в этом году. — С наступающим… Когда-то я тебя целовал ровно в полночь. Когда-то совсем недавно. — Увидимся на репетициях. Юнги кивает, и Чонгук выходит из его кабинета и смотрит на бесконечный коридор, ведущий к лифтовому холлу. Он знает, что именно чувствует сейчас Юнги. Чонгук не сомневается, что Юнги чувствует именно это. Два человека ощущают себя бездомными в доме, который они для них двоих и построили. Это пройдёт. Эта боль когда-нибудь пройдёт.