на краю земли

      Дома, в Калифорнии, Йеджи видела индейцев только издалека. Иногда, когда отец позволял ей поехать с ним в небольшое путешествие, она замечала их фигуры через окно поезда. Размытые чёрные силуэты, наполовину скрытые поднимающейся из-под ног лошадей пылью, мчались по бескрайней калифорнийской равнине, и сердце Хван, вопя, требовало присоединиться к ним. Она проводила часы, представляя, как вскакивает на лошадь, – непременно чёрную, – и бросается вперёд, в бесконечное море зелёной травы. И ветер треплет её волосы, развевает полы широкой одежды, пока счастье наполняет всё её существо.       «Вот, что такое свобода», – думала она, пока сани старика сминали грязно-коричневую снежную кашу. – «Мчаться вперёд, ни о чём не думая, не зная, что ждёт тебя дальше. Вот, что такое счастье».       Мороз щипал её щёки, залезал за ворот утеплённой куртки, но Йеджи будто не чувствовала холода. Он не имел для неё для значения. Не тогда, когда её мечта стремительно становилась реальностью, а очертания индейского посёлка становились всё более чёткими.       – Подумать только, – выдохнула тётушка. – В гости к язычникам. Итан, наш проводник, должно быть, сошёл с ума!       – Я вас слышу, – рассмеялся Хауи, щёлкая языком, чтобы собаки бежали быстрее. – Это самое частое, что я слышу, когда вожу «чечакос». Там, в тёплых краях, у вас есть роскошь судить людей по цвету их кожи. Здесь, на Севере, мы относимся к людям так же, как они относятся к нам. Я видел язычников, которые помогали врагам, и христиан, которые оставляли в беде, и позвольте дать вам совет, леди, – не судите людей только по их вере. По крайней мере, пока вы в этих местах.       – Я просто говорю, что мы могли бы остановиться где-нибудь подальше от этих людей.       – У них есть еда, тепло и корм для собак. Не знаю, как вы, а я не позволю своей упряжке мёрзнуть в лесу, если знаю, что недалеко есть тёплые лежанки у огня и горячий тюлений жир.       Йеджи с трудом подавила желание закатить глаза. Она знала, что так будет. Поняла в тот же день, когда они сели на поезд до Сан-Франциско. В купе по соседству ехала милая женатая пара, и Йеджи легко нашла язык с их маленьким сыном. Она учила его рисованию, когда тётушка, хмыкнув, сказала, что для темнокожего у него удивительно нежные руки.       – Вам стоит перестать говорить такие вещи.       – Разве я не права?       – Нет, – твёрдо ответила Йеджи. – Они помогают нам, и вы должны быть благодарны за это.       Тётя фыркнула, всем своим видом показывая, что откровенная глупость племянницы её веселит. Йеджи чувствовала, как злость раскалённым металлом текла по её венам, медленно заполняя сердце, но держалась. Дядя только покачал головой, а отец сжал её плечо, давая знак успокоиться.       – Я не думаю, что нам следует обсуждать это сейчас, – сказал он. – Йеджи права, эти люди нам помогают, и мы должны поблагодарить их.       – Вот ещё, буду я благодарить язычников.       Вдруг сани Хауи резко повернули налево, и в одно мгновение тучное тело тётушки оказалось забрызгано грязью. Она взвизгнула, поднимая руки.       – Кочка, – деловито сообщил погонщик, заставляя Йеджи улыбнуться.       Спустя двадцать или тридцать минут до её слуха наконец начали долетать звуки жизни. Мужчины громко обсуждали что-то на незнакомом языке, женщины, очевидно, переругивались, собаки выли и грызлись, но всё затихло, когда их сани въехали в посёлок.       Йеджи не смогла сдержать восхищённого вздоха. Повсюду, – по длине всего берега, – стояли то тут, то там обтянутые парусиной и кожей вигвамы. Их острые коричневые вершины будто подпирали низкое серое небо. В центре находился обложенный камнями круг, – большое кострище. Рядом стоял огромный котёл, которого, наверное, хватило бы на сотню или даже две человек. Женщины возились с ним, натирая до блеска чугунные бока, пока дети собирали у леса упавшие ветки.       – Мунаи-Каа, – вдруг закричала одна из них, – самая старшая, лет пятнадцати. – Мунаи-Каа, хиэ. Аппа, Мунаи-Каа!       – Ма тому, Аджи,– ответил высокий краснокожий мужчина в тяжёлой шубе. Отложив в сторону мох, он в два шага добрался до саней и протянул Хауи мозолистую руку. – Рад видеть, друг.       – И я тебя, Атохи. Эти люди попросили довезти их до прииска.       – Друзья моего друга – мои друзья. Пусть проходят к костру. Аджи накормить ваших собак, а моя жена приготовит для вас посуду.       – Спасибо, Атохи, – улыбнулся Хауи. – Это вождь племени и мой старый друг. Он главный на этой земле.       – Йеджи, – Хван боязливо протянула ему руку, но вождь крепко её пожал.       – У тебя сильная рука. Почти такая же, как у Мунаи-Каа. Ты можешь стать хорошей погонщицей.       – Кто такой Мунаи-Каа?       – Я, – отозвалась Рюджин. – У индейцев есть для нас свои имена.       – Меня зовут Пибоан. Это значит «зима», – Хауи гордо постучал пальцем по седому виску. – А Рюджин они называют «девушкой Луны».       – Не болтай, а работай, старик, я не собираюсь вытаскивать это одна.       С усмешкой покачав головой, Хауи отошёл к саням Рюджин. Там, под шкурой оленя, лежали два набитых патронами ящика и несколько ружей. Недавно здесь, по словам погонщика, завёлся медведь. К тому времени, как они вышли в путь, он уже успел задрать несколько оленей. Пока от этих мест его удерживал страх перед стаями волков, давно обитающих в лесу, но скоро весенний голод, несомненно, победил бы любые инстинкты.       – Могу я прогуляться немного? – Спросила Йеджи, и Атохи кивнул. Губы его растянулись в улыбке, которая чем-то напоминала Хван улыбку её профессора, когда он снова находил её в библиотеке рядом с набором книг.       – Ты здесь не ради золота, – заметил вождь. – Хорошо. Люди, которые приходят сюда, чтобы разбогатеть, не всегда хорошие. Ты – не такая.       Когда он ушёл, чтобы помочь погонщику, а родственники занялись своими делами, Йеджи спустилась к берегу. Совсем рядом, у её ног, иногда задевая ботинки, бурлили воды Макензи. Пресные капли, разбиваясь о камни у края воды, ударяли ей в лицо, но даже их холод не мог заставить Йеджи перестать улыбаться.       Она смотрела вперёд, – на острые пики гор, скрытые ватой облаков, зелёное море из хвойных деревьев и тёмную, словно ночное небо, воду. Рука сама потянулась к карману, в которой хранились записная книжка и два карандаша. Йеджи просто знала, что должна зарисовать это. Вернувшись домой, она непременно напишет книгу, и пусть мама снова будет говорить, что это бессмысленно и глупо. Люди должны знать о том, что Клондайк – не просто земля золота, а прекрасное место.       – Ким су того? – Вдруг раздалось откуда-то сзади. Затем маленькая рука ребёнка наклонила её записную книжку. Спустя всего секунду её окружили несколько любопытных детей. – Ким ни? – Я не понимаю. – Ким ни? – Повторил мальчик, тыкая пальцем в бумагу. – Нэшка! Нэшка! Каа ду кооло!       Йеджи удивлённо вздрогнула, когда ещё несколько девочек лет двенадцати подошли к ней и заглянули в книгу. Их глаза округлились. Они тихо проговорили друг другу фразы на своём языке и испуганно отступили назад.       – Агда! – Это был голос Аджи. – Простить их, – сказала она на ломаном английском. – Они мало видеть белых людей, не знать, что такое… ох… я забыть слово.       – Рисунок?       – Уг! То есть «да». Они не знать, что так можно делать. Простить их.       – О… нет, ничего страшного. Я… я могу научить их рисовать, если они хотят.       Аджи перевела эти слова, и дети довольно закивали.       – У меня больше нет карандашей, но я видела много углей у кострища. Идёмте за мной.       Раздав каждому по угольку и кусочку бересты, Йеджи усадила их в круг. Она начала рисовать десять лет назад, когда, заглянув в одну из книг, увидела строение листа. Одолжив (вернее, украв) из кабинета отца бумагу и чернила, Хван потратила весь вечер на то, чтобы перерисовать всё до последней детали. К ужину её белое платье, руки, лицо, стол и ковёр стали чёрными, но она с уверенностью заявляла, что это того стоило.       Жаль, что мама была с ней согласна, и три раза больно ударила линейкой по пальцам.       Не прошло и получаса, как все дети, подняв над головами изрисованную кору, побежали к вигвамам. Йеджи с довольной улыбкой смотрела им вслед.       – Мой папа прав. Вы хорошая.       – Спасибо.       – Мунаи-Каа смотреть на вас всё это время.       – А, вы о Рюджин. Почему вы так её называете?       – У нас есть история. Я… я не знать, как многие слова, но я попробовать. В начале быть только Лунаи, что есть Солнце, Киас, что есть Земля, и Акитэ, что есть Вода. Лунаи быть на Киасом и Акитэ. Она видела их счастье, и ей было больно, ибо она была одна. Она просить у Киаса подарить ей друга. И тогда Киас создал Мунаи, что есть Луна. Лунаи и Мунаи полюбили друг друга с первого взгляда, но в это время Каис поссорился с Акитэ, и начал завидовать их счастью. Тогда он повернулся спиной к небу, и Мунаи навсегда рассталась с Лунаи. Они тосковать друг по другу, и Мунаи сделала из звёзд волка. Много лет он бегать по небу от Лунаи до Мунаи, передавая их сообщения. Мунаи-Каа как из легенды, она приручить волка. Для нас это чудо.       – Чудо, да? – Переспросила Йеджи.       Её взгляд опустился на Рюджин. Она сидела у саней, вытянув вперёд ноги. Её рука ласкала почёсывала Кайо за ушами, и он, высунув язык, довольно ворчал. Другие собаки, проходя мимо, рычали и скалились, но волк не обращал на это никакого внимания. Они не были частью его мира, его стаей. Ему не нужно было играть с другими собаками, как это делали остальные из упряжки. Он хотел быть только рядом с Рюджин.       Казалось, будто, став её псом, он отбросил в сторону всё, что связывало его с лесом, отдал ей душу и тело, и Рюджин, – Йеджи была в этом уверена, – сполна вознаградила его за преданность. Она сразу заметила, что Шин кормила его первым, гладила дольше, чем остальных собак, и никогда не привязывала. Впрочем, он в этом и не нуждался. Как только его отцепляли от саней, Кайо вставал рядом с Шин словно верный рыцарь.       – Кайо не любит никого, кроме Мунаи-Каа. Она – его всё, – сказала Аджи, качая головой. – Волки любят только тех, кто так же силён. Мунаи-Каа сильна.

***

      Когда Йеджи проснулась, семья ещё спала, но за тёплыми стенами вигвама давно кипела жизнь. Хауи и Рюджин собирались отправиться в путь, и всё, чего они ждали, – когда Атохи закончит упаковывать для них запасы сушёного мяса.       – Йеджи! – Улыбнулся погонщик. – Ты рано.       – Я привыкла просыпаться раньше, чтобы наблюдать за природой.       – Хорошо. Полезная привычка. Я собираюсь кормить собак. Хочешь помочь?       – Конечно!       Разлив по глубоким металлическим тарелкам горячий тюлений жир, Йеджи расставила их перед собаками. Спустя мгновение все они с довольным рычанием кинулись к мискам, едва не сбивая друг друга с ног, и только Кайо пристально смотрел на Хван. Его тёмно-оранжевые, с вкраплениями чёрного, глаза остановились на лице Йеджи. Облизнувшись, он лёг, всем видом показывая, что не собирается есть.       – Он не берёт еду у незнакомцев, – объяснила Рюджин. – У всех незнакомцев. Не принимайте это на свой счёт.       – Да, я… я понимаю, – кивнула Хван. – Это полезно, учитывая, ну… отношение к нему.       – Одна из причин. Кайо, мальчик, ешь.       Только после этого волк подошёл к миске. Рюджин мягко потрепала его по шерстяной холке.       – Умный мальчик. Тебе придётся много бежать сегодня. Не подведёшь меня?       Подняв голову, Кайо прорычал, и губы Шин скривились в слабой, но милой улыбке.       – Конечно, не подведёшь. Нам ещё нужно загрузить кое-какие вещи, так что вы пока можете выпить кофе или поесть.       – Я хочу помочь.       – Вы не должны.       – Я хочу, – настояла Йеджи. – Если я еду с вами, то должна помогать.       – Это из-за «чечакос»? Слушайте, я…       – Нет… я просто хочу помочь. Глупо приехать сюда, чтобы всю поездку провести в санях. Я хочу быть частью этого, научиться новому.       – Для чего? Не то, чтобы в Калифорнии нужны погонщики.       – Мне просто интересно. Я здесь не ради золота, Рюджин, оно нужно моему отцу. Я хочу изучить это место, понять его. В погоне за богатством люди упускают ту красоту, которая их окружает. Эти леса и горы, и… всё здесь!       – Посмотрим, покажется ли вам это красивым, когда ночью вы окажетесь в кольце голодных волков, – усмехнулась Рюджин, но Йеджи не услышала в её тоне ни капли грубости, только лёгкую насмешку, словно игривое покусывание щенка.       – Ну… это ведь закон природы, верно? Волки жили здесь с того момента, как возникли эти леса, и, если кто и чужак, то люди. Для них мы – то же, что и олени, и кролики, – мясо.       – Ваша тётя, наверное, упала бы в обморок, услышав это.       – Я – не моя тётя. Может, вам так и не кажется, но я уважаю природу и хочу её изучать. И я не боюсь ни волков, ни чего-либо другого.       – Ну, посмотрим. Берите те два мешка, потом займётесь ящиками.       – Да, мэм!       По улыбке, на секунду скользнувшей по губам Рюджин, Йеджи поняла, что она, как минимум, была впечатлена.       «Отлично», – подумала Хван, взваливая на плечи пару холщовых мешков. – «Она поймёт, что я не обуза. Я сделаю всё, чтобы она поняла».

***

      К шести часам розовый отблеск закатного солнца быстро померк, сменившись серой тяжестью наступающей ночи. Хауи, срубив пару тонких деревьев у края проложенной санями тропы, разжёг костёр, а Рюджин привязала собак. Она позволила Йеджи наблюдать, но сама не проронила ни слова до того момента, пока вдалеке не послышался тонкий, пробирающий до самых костей вой.       Все псы, кроме Кайо, заволновались. Он привычно подошёл к Рюджин, но та надела на его шею ошейник из сыромятной кожи и привязала к сухой палке. Волк недовольно заворчал, и Шин почесала его за ушами.       – Для твоего же блага, мальчик.       – Посмотри только, Рюджин, – усмехнулся старик, указывая на давние следы сломанных кустов и срезы на деревьях. – А не в этом ли месте мы тогда встретили его мать?       – Мать Кайо? – Переспорила Йеджи.       – Его, засранца. Пришла к костру, украла у меня рыбу. Я хотел было застрелить, да Рюджин кинула ей целых двух лососей.       – Не кинь я тогда ей еды, у меня не было бы лучшего вожака на всём Клондайке.       – Ну-ну, – кивнул Хауи. – Если бы ты его продала…       – Этот парень бесценен, старик. И не говори так, я его никогда не продам.       – Просто… не знаю, Рюджин, тебе бы уехать, колледж окончить, человеком стать, а не гнить здесь, в вечной мерзлоте.       – Моё дело, где гнить, старик, – отрезала Шин. – И Кайо не продаётся. Понял?       Погонщик поднял обе руки вверх, признавая поражение, и Рюджин расслабилась. Закончив с палками, она забросила в кофейник пару кусков льда. Тётушка, увидев это, поморщилась, но дядя прервал её слабым толчком в плечо.       Они расселись у костра, вытянув вперёд руки и ноги, чтобы согреться, и рука Йеджи снова скользнула в карман, выуживая жестяную коробочку. Внутри, ударяясь о бортики, перекатывались леденцы.       – Ого, – лицо Хауи расплылось в улыбке, когда Хван протянула ему коробочку. – Давненько я такого не видел.       – Что это? – Нахмурилась Рюджин.       – Конфеты. Будете?       – Нет, я… нет.       – Она боится, – пошутил погонщик. – Такая же, как свой волк. Не ест без команды.       – Заткнись! Я… дайте мне это! То есть, если ещё можно, не могли бы…       – Конечно, пробуйте. Пап? Тётя? Дядя?       – Спасибо, милая.       Недоверчиво покрутив в руках похожую на цветную стекляшку карамель, Рюджин положила её на язык. Йеджи наблюдала, как менялись выражения на её красивом лице. Сперва, когда чуть кисловатая жидкость начала растекаться по языку, она поморщилась, но затем вкус сменился сладким. Он наполнил её рот, и Шин провела кончиком языка по нижней губе, собирая остатки сладости.       – Ну, как?       – Вкусно.       – Запейте кофе.       После первого глотка по лицу Рюджин снова проскользнула почти невидимая улыбка. Сердце Йеджи, на секунду сжавшись, неожиданно забилось быстрее, и она подумала, что хотела бы видеть это как можно чаще. Это девушка становилась прекрасной, когда улыбалась.       – После неё хочется пить. Не слишком практично.       – Не вся еда должна быть практичной. Конфеты нужны для удовольствия.       – Кофе тоже нужен для удовольствия, но он ещё и согревает. А это, – Рюджин указала на книгу на коленях Йеджи. – Для чего вы это взяли?       – Тоже для удовольствия. Я люблю «Остров сокровищ». Вы читали?       – Нет, но… – Йеджи готова была поклясться, что видела, как на её щеках проступил румянец. Шин осторожно протянула руку к обложке, скользя по ней кончиками пальцев. – Мне нравились сказки про клады.       – Я могла бы дать вам эту книгу или почитать…       – О, нет, – Тётя покачала головой, явно собирая последние силы, чтобы не засмеяться. – Не думаю, что люди здесь должны быть увлечены такими историями. Знаете, они совершенно не подходят для дам. Наверное, из-за таких романчиков Йеджи до сих пор и не нашла для себя мужа.       – Тётя!       – Хочешь сказать, что я не права? Вот, Рюджин, скажите…       – Не увлекаюсь мужчинами, – грубо отрезала Шин, делая ещё глоток кофе. – И не собираюсь увлекаться.       – Вы просто ещё слишком молоды.       – Или слишком умна, чтобы понять, что в браке нет никакого смысла.       Закрыв лицо рукой, Йеджи с трудом подавила смешок. Круглое лицо тётушки покраснело от злости и возмущения, и она то открывала, то закрывала рот, словно рыба, выброшенная на сушу. Слова тонули в её горле. Хван соврала, если бы сказала, что не наслаждается этим зрелищем.       Повернувшись, она улыбнулась Рюджин, но та стремительно опустила голову. Румянец на щеках стал ещё ярче.       «Кажется, у меня получается», – подумала Йеджи, улыбаясь ещё шире.