Tabou

      

[воскресенье, 2 ноября, 1975 год]

      Барти всегда держался подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твердо и прочно стоять обеими ногами на земле. И эта острозаточенная «приземленность», которую тот в себе любовно взрастил, было единственным, за что, по его мнению, и стоило держаться. Так что, все те неудачи, что время от времени с ним случались, он сам никогда не называл именно «неудачами». Неудач, в принципе, не существовало — все они так или иначе были ошибками и просчетами, не более того. И то, что сейчас Барти прижимал Розье, что был на голову выше него и шире в плечах, к стене одного из темных и пустых коридоров Хогвартса, в то время как его волшебная палочка упиралась старшекурснику куда-то под ребра… было ничем иным, как ошибкой, просчетом. Причем, ошибся не Крауч. Нет. Его план был выверен, возможные погрешности учтены, но, видимо, не все можно просчитать, особенно если имеешь дела с людьми, которые имели весьма отдаленное представление о существовании такого слова, как «план». А ведь все началось еще шестого октября… Нет, идея, что стала основой всего, появилась гораздо раньше, но это не важно. Барти действительно много думал о том, как подарить Регулусу возможность сыграть в квиддич без вступления в команду, ведь он знал, что тот не пойдет наперекор своей матери. Нужен был другой способ. О своих изысканиях юноша, конечно, и словом не обмолвился другу — бессмысленно. Учитывая то, что Блэк был талантлив именно как ловец, то… участие Розье в будущих событиях было предрешено. А в остальном это было просто вопросом хорошей цены за оказанную услугу — понятный язык для любого слизеринца. Крауч заключил сделку с этим старшекурсником. Он должен был делать за него все письменные домашние задания до конца года, а Розье уступит позицию ловца Регулусу. Причем, не просто уступит, нет. Как уже говорилось ранее, друг ни за что бы не вступил в команду. Вся соль была в том, что этот «тщеславный-придурок-Эван» должен был сам попросить Блэка о том, чтобы тот заменил его на матчах на позиции ловца под оборотным зельем. Делать домашние задания за него? Для Барти это не было особо высокой ценой. Мечта Регулуса осуществится — вот, что главное. И пусть беспокойство не отпускало, но все воплотилось в жизнь, как задумывалось — расчет верен. А главное, «игра» и правда стоила свеч, особенно если вспомнить те светящиеся искренним счастьем глаза друга после матча — казалось, еще немного и тот взлетит в небо без метлы. Все и правда было здорово, слишком хорошо. По крайней мере, так было ровно до тех пор, пока сегодня Крауч не оказался в самом неподходящем обществе и не услышал, что Розье хватило ума провести время в чайной, когда его все видели на поле и… словно бы этого было мало, тот забыл своей ежедневник. Промах незначительный. Так и было бы, если бы все не всплыло перед чертовым Сириусом Блэком, охотником той команды, против которой играл Розье, умудрившийся быть в двух местах одновременно. В голове до сих пор звучал голос Беатрис:

«— Розье был тут в прошлую пятницу? Но… Я его точно видела на матче. Как такое… возможно?

      

— Наверное, официантка что-то напутала… — деланно равнодушно.

      

— И то верно… Не мог же он быть в двух местах одновременно? Глупость какая-то…»

Всего этого не должно было случиться. Все должно было быть не так. То, что происходило сейчас, неправильно. Неудача? Что ж… Может, другие назовут это так. Но нет. Ошибка. Ошибка Розье в том, что тот не смог следовать инструкциям и тем самым подставил под удар Регулуса и себя самого. Ошибка Барти в том, что не предугадал нечто подобное, не рассчитал.       — Тихо-тихо, друг. Спокойнее, — и тон такой осторожный, даже заискивающий. — Уберёшь палочку, а? Наверное, могло показаться странным то, что четверокурсник легко удерживает пятикурсника, которому значительно уступает в размерах. При этом Розье выглядел напряженным, можно сказать, даже боялся. На самом деле, в этом не было ничего странного, учитывая, что Крауч вообще прослыл умным, если не гениальным, ко всему прочему ещё и непредсказуемым — с ним не любили шутить. А причинить ему вред? Что ж… Это было возможно. Вот только никто не рискнул бы сделать это, зная, кем являлся и до сих пор является его отец. Барти всем этим пользовался: и своими мозгами, и отцом, что, сам того не подозревая, сделал сына неприкосновенным — должна же быть от него хоть какая-то польза? А еще… еще Барти нравилось это. Загонять людей в угол, наблюдать за их страхом, слышать их мольбу — бывали моменты, когда юноша упивался этим. Страх, который парализует, учащает дыхание, заставляет сердце биться быстрее, а кровь стремительнее растекаться по венам… Сразу срываются все маски. Истинное лицо человека… М-м-м… Так соблазнительно и восхитительно. Иногда казалось, что в нем уживалось сразу несколько «Барти Краучей» скрытых единой оболочкой, которую и видели все остальные.       — Я тебе не друг, — язык нервно и как-то жадно, почти хищно скользнул по собственной нижней губе. Барти не знал, откуда это взялось у него. Не задумывался. Но когда злился, был слишком взволнован, возбуждён или находился в предвкушении чего-то, его язык неизменным быстрым движением проходился по нижней губе.       — Какого черта тебя вообще понесло в чайную в прошлую пятницу, а? — после этих слов палочка Барти сильнее впечаталась в рёбра Розье, заставляя его едва заметно поморщиться, ведь ощущение было отнюдь не из приятных. Пятикурсник не сразу понял, о чем шла речь, что именно имел в виду Крауч. Растерянность слишком четко отпечаталась на его холёном лице. Что тут говорить? Даже глазами хлопнул.       — Да брось ты… Меня никто не видел! — слишком небрежно для того, кому вполне могло грозить исключение, если все всплывет.       — Так уж и никто? — прошипел ему в лицо Барти. — Тогда скажи это официантке, отдавшей сегодня сестре Треверса твой ежедневник, — продолжил он. — Если для тебя это все ещё пустяк, то эта самая официантка любезно сообщила Сириусу Блэку о том, что некий «Эван Розье» был в чайной ровно в то же время, когда его видели на поле, — сократил расстояние ещё сильнее, чувствуя дыхание пятикурсника на коже, сильно отдававшее бараниной, что подавали на ужине. И тут его пробрало. Крауч буквально слышал, как начали крутиться шестерёнки в голове этого пятикурсника, в то время на лице отобразилась дикая работа мысли. Казалось, Розье впервые переживал момент понимания того, что и впрямь ошибся. Но Барти зажимал его в одном из коридоров не с целью «достучаться» или «открыть глаза». Ему было плевать на пресловутое «понимание» — не это было нужно. Он хотел указать на ошибку, ткнуть его носом в лужу, как кота, что по дурости напрудил в ботинки хозяина.       — Это ты вообще все это придумал ради своего дружка! — отозвался Розье. — Какого Мордреда огребать должен я? Барти заметно поморщился от этого… «ради своего дружка». Ему никогда особо не нравилось, когда о друге, которого подпустил к себе слишком близко, почти брате… если не по духу, то по крови точно, отзывались так пренебрежительно. Вот только до некоторых, к сожалению, было не достучаться…       — Вот именно, — зло выдавил из себя Барти, все ещё не опуская палочку. — Я все придумал. И если бы ты не совершил бы столь глупую ошибку, то все бы прошло отлично…       — Ладно. Слышишь? Ладно! Я ошибся. Ошибся! Признаю. Дальше-то, что делать?       — Ничего. Тебе уже ничего. Ты и так сделал все, что мог, — палочка Барти проскользила выше, к шее, замирая чуть выше дёрнувшегося кадыка, прямо под подбородком. — Если кто будет задавать вопросы, все отрицай. Тебя не было в пятницу в чайной. Официантка просто ошиблась. Это понятно? Розье на это только нервно и как-то сдавленно кивнул, на пару мгновений с опасением все же скосив взгляд на палочку, которую чувствовал кожей.       — А как же этот… ну, Блэк, что с Гриффиндора?       — Им и его дружками займусь я, — прозвучало неожиданно твёрдо и в достаточной мере решительно. Барти отступил на шаг, разрывая тем самым расстояние. Больше он не удерживал Розье. Даже палочка, что недавно с явной и четкой угрозой была прижата к пятикурснику, скрылась в кобуре. Он даже уже развернулся и сделал первый шаг, намереваясь уйти, но…       — Эй, Крауч! — донёсся ему оклик в спину. — Наш же договор ещё в силе? Не нужно было иметь много ума, чтобы понять, о чем именно спрашивал Розье. Все же Барти легко мог после случившегося разорвать заключённую сделку. К тому же, после совершенной пятикурсником ошибки был в праве отказаться от своей части и не выполнять его домашние задания, о чем и был договор раньше. Барти усмехнулся.       — В силе, — усмехнулся он. — Просто больше не совершай таких ошибок. Ты же не какой-то пуффендуец, в конце концов… И после ушёл. Задерживаться в этом коридоре и в этом… обществе больше не было никаких причин.

***

      В гостиную Барти вошел как ни в чем не бывало, как будто и не было той... своего рода «стычки» в коридоре, словно он только вернулся из Хогсмида.       — Погода мерзкая… — сказал он, используя эти слова вместо приветствия.       — И зачем тебя только понесло в Хогсмид? — покачал головой Регулус, вольготно расположившись на диване с учебником по Трансфигурации.       — Пошел бы со мной, — парировал в ответ его друг, приземляясь на поручень этого же дивана. — Хоть проветрился бы.       — Вынужден отказаться от вашего крайне сомнительного предложения, — шутливый реверанс. Барти ничего не рассказал Регулусу, даже и не собирался. И дело не в недоверии. Он доверял младшему Блэку практически безоговорочно — как никак выросли вместе и стали друг для друга той единственной и необходимой опорой, поддержкой. Тогда почему? Просто Крауч не считал, что Регулусу необходимо было знать о сделке с Розье и о том, что Сириус узнал то, что не должен был. Пока все стояло не так остро. К чему его другу лишние беспокойства? К тому же, тот был так счастлив, что смог сыграть в матче — не хотелось омрачать воплощение его мечты в жизнь. А со всеми проблемами, которые возникнут по причине Розье или того же старшего Блэка, Барти разберется. Обязательно разберется.

[понедельник, 3 ноября, 1975 год]

      Понедельник всегда наступает после воскресенья — так уж повелось. Но даже с таким давно устоявшимся порядком, он все равно вступил в свои права преступно неожиданно. Надо сказать, спал Барти плохо. Сон долго не шёл в беспокойную голову, переполненную самыми разными мыслями в попытке просчитать, предугадать, что конкретно сделает старший брат Регулуса с тем, что узнал. Юноша не мог конкретно сказать, сколько часов ему удалось поспать, но проснулся за пару минут до звонка механического заколдованного будильника резко, будто бы от толчка. В голову практически тут же ворвалось осознание того, что наступил новый день. Честно? Захотелось со стоном упасть обратно на подушку, для верности накрываясь одеялом с головой, растягивая те оставшиеся две минуты до звонка будильника в маленькую вечность. В детстве, когда его взращённые рациональность, объективность и логичность ещё не были так сильны и ещё не окрепли, как-то легче верилось в то, что одеяло — универсальное средство защиты, и что стоит укрыться им, то никакие «подкроватные монстры» ни за что не доберутся. Может, с монстрами такое и правда срабатывало, но с реальными проблемами одеяло никак не могло помочь, сколько под ним не прячься — осознать и принять это пришлось довольно рано, как, собственно, и повзрослеть. Так что, нужно было брать себя в руки и подниматься, становясь тем самым Барти Краучем, каким его и знали, попутно отключая будильник, чтобы тот не раздражал лишний раз напоминанием, что у него оставалось ещё две минуты. А вскоре юноша уже сидел в Большом зале бок о бок с Регулусом, как и всегда. Этот день вообще мало чем отличался от предыдущих, как на первый взгляд — такой же понедельник, как и многие до него, со всей своей обычностью, предсказуемостью и рутиной, что становилась той самой необходимой деталью в идеальном механизме под названием «затянувшийся и набивший изрядную оскомину День Сурка». Вот только это именно что на первый взгляд. Если копнуть глубже, то разница между этим понедельником и предыдущими просто-таки бросалась в глаза. Например? Сегодня Барти был слишком далек мыслями от происходящего. И даже пододвигая к себе тарелку с овсянкой, юноша думал о все том же, о чем и ночью: о Розье, о Сириусе и о том, во что все это могло вылиться в том или ином случае. В любом случае, нужно было узнать, выбросил ли гриффиндорец из головы то, что узнал в чайной, или… наоборот, загорелся желанием докопаться до правды, а главное, что он вообще знал — задача непростая, учитывая, что просто так в голову другого человека не влезть, хотя и хотелось бы. Барти поскрёб коротким ногтем бронзовую ложку, даже не замечая за собой этого движения, которое было буквально олицетворением задумчивости. Взгляд сам скользнул в противоположную сторону Большого зала, замирая на гриффиндорского столе. Умом Крауч, конечно, понимал, что если найдет Сириуса Блэка за гриффиндорским столом, то это никак толком делу не поможет, ничего не даст. Но все же… Скользя взглядом по чужим практически безликим макушкам, Крауч искал ту самую. Нашёл ее практически сразу — поставленная задача вообще не казалась особо сложной, ведь Барти всегда умел находить Сириуса Блэка взглядом в толпе, настолько старший брат его друга крепко врезался в память и закрепился где-то на подкорке сознания ещё с детства. И нельзя сказать, что его радовал этот факт, наоборот, больше злил. Да, Крауч не отрицал своё глубокое небезразличие к старшему из братьев Блэк — не в его привычках лгать самому себе, закрывать глаза даже на что-то настолько постыдное. Даже знал, когда все примерно началось… да, ему было всего десять — именно тогда Сириус Блэк стал тем, кто вызвал в нем неподдельное восхищение. Превращение же этого восхищения в нечто сильное, стягивающее ребра жгутами и запретное произошло много позже, бесшумно и незаметно настигнув Крауча — о чем не знал никто, даже Регулус. И ведь он правда изо всех сил старался подавить в себе это, уничтожить не нужное и совершенно бессмысленное чувство, стараясь его трансфигурировать в злость. Даже получалось. Барти и правда злился на Блэка. За то, что тот пренебрегал младшим братом, хотя мог стать ему поддержкой. За то, что порою был слишком несдержан, безответственен. За то, что привлёк внимание Крауча, а теперь, словно этого было мало, узнал то, что ему не полагалось знать, и тем самым стал проблемой, из-за чего вместо того, чтобы как и раньше избегать любого контакта с этим гриффиндорцем, теперь придётся сконцентрировать на нем своё внимание. Подводя итог, можно было с уверенностью утверждать, что Барти совершенно не нравилось, как все сложилось. Ему и без того непросто, учитывая тот факт, что отец уже стал рассматривать кандидаток для будущей помолвки своего единственного сына, не спросив о его желаниях, к тому же не стоит забывать об учебе и многих других важных вещах, а теперь ещё и это… Барти невольно закусил губу, окончательно забыв про овсяную кашу, хотя ложка так и осталась зажатой в руке, в живом капкане большого, указательного и среднего пальцев. Настолько внезапно и глубоко погрузился в лабиринт из собственных мыслей, что такая простая вещь, навроде завтрака, отошла на второй, а то и на третий план, выходя за границы его внимания, пока взгляд впервые сознательно был прикован к гриффиндорцу, который одним своим существованием создавал слишком много проблем в таком упорядоченном мирке Крауча-младшего. Сириус виделся живым олицетворением хаоса для привыкшего к порядку и контролю слизеринца. Ведь когда происходящее было под контролем, ему даже дышалось легче. Все становилось сразу просто, понятно и хорошо — так, как нужно. Контроль для Барти стал своего рода гарантом безопасности. И если его не хватало, если жизнь снова поглощал хаос случайных и совершенно незапланированных событий, нарушая тем самым точность и выверенность линий всего того ей привычного, которые испещряли жизнь юноши в сложном, но таком понятном геометрическом рисунке, возникала потребность в контроле, в желании все упорядочить, пока волнение и тревожность скребли внутри, желая вонзить свои заостренные когти в плоть, пуская кровь, вспарывая. Крауч понял, что смотрел непозволительно долго, слишком поздно. В какой-то момент его «поднадзорный объект» напрягся. Или ему так показалось? Просто он как-то подтянулся весь, а после тряхнул плечами, словно бы в попытке что-то сбросить с себя, стряхнуть — его передернуло. А после, практически через мгновение, совершенно неожиданно поднял свой взгляд, словно ища что-то, пока его взгляд не остановился в одной точке. Барти понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что этой самой «точкой» был он. Сириус смотрел прямо на него. Причем, внимательно, цепко, прищурившись, словно бы гриффиндорец решал какую-то важную для себя и крайне сложную загадку, иначе не скажешь. В такие моменты те же романтичные барышни, начитавшись бульварных романов, обязательно упомянули бы, что время будто бы замерло, дабы продлить магнетический и волшебный момент. Но это не было ни чем-то магнетическим, ни, тем более, волшебным. Для Крауча это был момент позора, собственной несдержанности. Время не остановилось, оно просто замедлилось, издеваясь, вгрызаясь острыми зубами в безупречную идеальность слизеринца. Наверное, любой другой на месте Барти растерялся бы, ведь его, получается, поймали с поличным. Но юноша совершенно не выглядел, как перепуганный зверёк, застигнутый врасплох светом автомобильных фар, когда пытался перебежать дорогу. Крауч не имел права на слабость, как и на совершение ошибок, а если таковые случались, то нужно было держать лицо, чтобы не было даже мизерного шанса упрекнуть его. Так что, если стыд и неловкость были где-то внутри, то наружу они так и не проскользнули. На спокойном, будто выточенном из камня лице, уголок губ приподнимается, точной режущей гранью обозначая усмешку. Но не ту, что отравляет все вокруг злобой. Скорее, в ней горел вызов. Тонкая бровь вопросительно изгибается, мол: «Ну, посмотрел я… и дальше-то что?». Надо отвернуться. Он должен был отвернуться. Должен был. Но... Почему-то не получалось. Не мог. Казалось, их взгляды сцепились. Так, что не разорвать. Крауч сжал ложку, что все еще находилась в его руках, сильнее, практически впечатывая нагревшийся металл в кожу. Неизвестно, чем бы все кончилось, однако…       — Барти! Юноша вздрогнул от неожиданности. Голос Регулуса буквально ворвался в мысли, что носились в голове Крауча подобно растревоженному рою ос, выстрелом, почти сразу же возвращая его в реальность и тем самым заставляя разорвать тот внезапно установившийся зрительный контакт. Благо, взять себя в руки удалось довольно быстро.       — Что-то случилось?       — Где ты витаешь? — напрямик спросил Регулус. — Даже не позавтракал толком, — кивнул на тарелку овсянки, которая была почти не тронута.       — Да думаю, все ли источники упомянул в своем эссе по трансфигурации. Но, по теме «создание иллюзий и подобий, — легко слетает с языка. Ложь. Врать друзьям — не хорошо. Врать Регулусу… тем более. И Барти его почти никогда не обманывал. А что до тех исключительных случаев, когда так получалось… Обычно это происходило ради защиты самого Блэка или касалось лишь Крауча — все-таки некоторые вещи он не мог доверить даже своему самому и близкому другу… такие грязные и темные тайны, «скелеты в шкафу» были у каждого.       — Так... что ты там говорил? — полностью сконцентрировался на Регулусе и на том, что происходило здесь и сейчас, отодвигая все мысленные дилеммы, неразрешенные проблемы и прочее на задний план. Вот только… Барти казалось, что он все еще чувствовал на себе взгляд с гриффиндорского стола. Но мысленно пытался убедить себя, что ему это казалось. С чего бы тому Блэку вообще продолжать смотреть? «Мне это только кажется, а раз кажется, то этого нет,» — как мантру повторял это мысленно самому себе. В любом случае, пытаться удостовериться в «смотрит или не смотрит» не собирался.       — Сегодня не будет занятий по Зельям, — ответил Регулус. — Говорят, профессора Слизнорта еще в пятницу пригласили на званный ужин. В Хогвартс он пока так и не вернулся, поэтому расписание изменили.       — Да? — вот это как раз Барти чуть не упустил. — Впрочем, чему удивляться? Наш декан любитель хорошей медовухи и выдержанного огневиски, особенно если компания подстать напиткам, — хмыкнул. Регулус в ответ на это лишь усмехнулся, соглашаясь. Завтрак же постепенно подходил к концу…