Гимн смерти

      Она просыпается в темноте и нащупывает палочку под подушкой. Спокойствие растекается внутри сразу же, как пальцы смыкаются на древке. Чужие чувства бьются в груди, оставленные обрывками полузабытого сна. Зелье почему-то не сработало…       Ярость, такая острая и пьянящая, пробуждает желание вновь что-то разрушить, но Гермиона подавляет это. Нельзя поддаваться. Стоит ей сорваться, пойти на поводу, и тогда она уже никогда не сможет остановиться. Тьма оплетет ее внутренности подобно виноградным лозам.        Гермиона садится и чуть отодвигает балдахин. В спальне не разглядеть ничего, будто весь окружающий мир провалился в удушающие объятия ночи. В этот момент Гермионе кажется, что она отгорожена ото всех остальных толстой стеной. И так почему-то спокойнее…       Она все еще не рассказала друзьям о том, что произошло. Хотела, но слова оказалось слишком тяжело произнести. Будто если озвучить их вслух, то подтвердится реальность произошедшего, тогда как сейчас можно притвориться, что ничего не было. Просто дурной сон.       После разговора с Дамблдором, который почему-то был таким неясным, точно часть воспоминаний стерлась, и неловкой встречи с друзьями, она вернулась в Гриффиндорскую спальню, задернула балдахин, наложила заглушающие чары и позволила истерике завладеть собой. Она плакала до тех пор, пока ее мозг не износился, и в голове не осталось ничего, кроме пульсирующей боли. Ее утянули под землю, и никто не мог ее спасти.        Она отгоняет воспоминания, опасаясь, что снова заплачет. С друзьями стоит поговорить завтра. Она даст себе возможность прожить в иллюзии еще немного.        Гермиона неловко тянется к тумбочке и достает новый флакон зелья. Ей нужно поспать, забыться. Она выпивает содержимое, задергивает балдахин и опускается обратно в постель. На этот раз она проваливается в сон без кошмаров и чужих чувств.

***

      В пустом пыльном классе, где почти никто не проводит занятия, Гермиона сидит в первом ряду напротив преподавательского стола. Она недоуменно смотрит на сотни белых перьев перед ней. От них исходит еле уловимый, как полузабытое воспоминание, запах колдовства – что-то лесное, дикое…        Она хмурится и переводит взгляд на Гонта, словно надеется, что он сразу же все расскажет. Но он стоит напротив и с едва заметной насмешкой наблюдает за ней. Свет, пробивающийся через толстые стекла окон, дотрагивается до его длинных ресниц.       – Почувствуй магию. Закрой глаза.         Она медлит несколько мгновений, затем подчиняется. Но не понимает, чего он хочет от нее. Ее магия рядом с ней, внутри, и от нее сотни нитей тянутся к нему…       Гермиона резко распахивает глаза. Гонт смотрит на нее с прищуром, выражая недовольство. Поразительно, что ему даже не нужно использовать слова, чтобы показать свое неодобрение.       Он ждет, когда она заговорит. Гермиона знает, что это его тактика – поймать ее на ошибке и нанести удар – поэтому молчит. Она поджимает губы и вздергивает подбородок. Ей нужны все внутренние силы для того, чтобы не отвернуться от его острого взгляда. Лишнее мгновение и, возможно, она сможет заглянуть ему в душу.       Но бесценное время утекает сквозь пальцы, и Гонт не выдерживает.        – И в чем сегодня дело? – выделяет каждое слово.       Гермиона тяжело вздыхает. Она понимает, что ему совсем неважно, как больно ей было вчера. Гонту нужен результат, а не отговорки. Чувства – не оправдание промахам.        – Я не понимаю, что нужно сделать, – слова произнесены неудачно, но их уже не забрать назад. Она демонстрирует ими свою глупость, слабость.       Гермиона опускает взгляд, насмешка в глазах Гонта слишком очевидна. Прошлым днем он проявил подобие понимания, только между вчера и сегодня лежит целая пропасть. Вечность. Гермиона чуть откидывается назад и прижимается к спинке стула, словно хочет увеличить расстояние между собой и Гонтом, но его тень все равно накрывает ее.        Он подходит ближе, протягивает руку, и на мгновение Гермионе кажется, что он дотронется до нее. Она замирает, то ли ожидая этого, то ли опасаясь. Его объятия вчера поселили странные чувства в ней. Она упирается взглядом в собственные руки, потому что боится поднять голову и заглянуть ему в глаза. Не хочет увидеть там…       Она слышит его тихий смешок. На секунду она задумывается: не мог ли он прочитать ее мысли? Но Гонт берет одно из перьев и отходит к преподавательскому столу. И сила его воздействия на нее уменьшается, будто с тела сбрасываются невидимые цепи.        – Ваша задача поднять эти перья в воздух, не используя силу заклинания, лишь собственную магию. Нельзя использовать палочку, нельзя произносить заклинание про себя или вслух. Просто почувствуйте магию и используйте ее.       Она хочет поспорить с ним и озвучить тысячи причин, почему у нее не выйдет, но знает, насколько это бесполезно. Иногда ей так хочется подловить его на ошибке, заставить его прочувствовать собственную неправоту.        – Закройте глаза, – произносит он тише.       Звук его голоса задевает что-то внутри нее и приносит щемящую тоску. Так грустят по чему-то далекому и утерянному. Разгадать тайну можно лишь, пропустив все чувства через себя. Признать их и позволить прочно обосноваться в душе. Она не может разрушить стену, отгораживающую ее от него, особенно когда сама же с такой любовью ее выстроила.        Она крепко смыкает веки. Отпускает все земные чувства и отдается на волю магии. Мир ощущается другим – бесконечным, цельным – в нем все взаимосвязано. Гермиона бродит по нему, чувствует силу, но не может понять, как направить ее. Возможно, в ней что-то сломалось вчера окончательно, фундамент, на котором держалась ее магическая сущность, треснул. Теперь она одинока.       Она распахивает глаза, чувствуя собственное бессилие.       – Я не могу! – слезы выступают на глазах, и она быстро стирает их.       Ее слова остаются без ответа. Гонт сидит за преподавательским столом и проверяет работы. Голова чуть наклонена, губы поджаты. Ей хочется разрушить его спокойствие, опустить его туда же, где оказалась она.        Гермиона медленно успокаивается и повторяет уже ровным голосом:       – Я не могу этого сделать.       – Можете. Вы и есть магия. Вы все сможете, – произносит он, не поднимая взгляд.       – Но я не могу. Быть может, вы ошиблись? – слова приносят ей удовольствие, патокой растекаются во рту.       Он отрывает взгляд от пергамента и смотрит на нее чуть раздраженно.       – Я никогда не ошибаюсь.       Небрежно пишет оценку и откладывает пергамент в сторону. Теперь все его внимание сосредоточено на Гермионе.       – Почему мы вообще пришли сюда? Вы не могли проверить работы в своем собственном кабинете?       Уголки его губ чуть приподнимаются, но он мигом стирает даже намек на улыбку с лица.        – Кабинет занят моим дедушкой. У него есть одно дело, не будем ему мешать, – он делает паузу, прежде чем продолжает говорить: – не переводите тему. Не думайте, что я забуду о задании и заменю его на другое. Вы не уйдете отсюда, пока не сделаете это. Вы поддаетесь сентиментальности и забываете, что ей нет места в новом мире. Продолжайте.        Он вновь возвращается к проверке работ. Она какое-то время сверлит его взглядом, будто пытается найти причину его жестокости сегодня. Но за этим фасадом, который он сам же придумал для мира, все искренние чувства прочно сокрыты.        Но все же когда она позволяет себе обдумать его слова, то понимает, что в них есть и доля истины. Просто его истина никогда бы не подошла ей.        Она может уйти, но каждый раз почему-то остается, а если и уходит, то всегда возвращается. Вот и сейчас она вновь закрывает глаза и пытается ощутить сердцевину собственной магии. Но понимание, как использовать ее, так и не приходит.       Гермиона терпит неудачу. Каждая попытка – очередной горький провал. Она кажется самой себе ничтожной.        Но затем Гермиона чувствует, как что-то меняется. Слышит шаги, которые затихают рядом с ней. Если протянет руку, то сможет дотронуться до него. Но она этого не делает.       – Следуй за магией, – его полушепот проходит по границам ее души. И словно вытягивает ее куда-то на поверхность: из-под земли, из-под толщ воды. Он не дает ей застрять там, куда ее опустило горе.       Магия ощущается иначе, более ярко. Гермиона позволяет себе следовать за нитями. Внутренний мир тонет в пылающем серебре. И когда она чувствует, что магия готова вырваться за пределы ее смертного тела, то вкладывает намерение…       Она распахивает глаза. Сотни белых перьев парят в воздухе, иногда чуть задевают друг друга, словно танцуют причудливый танец. Она может управлять ими, чувствует, как ее магия связана с каждым из них. Это красиво, волшебно, непередаваемо. И ей кажется, что солнечный свет в кабинете становится ярче, сливаясь с колдовством.        Она смотрит на Гонта и широко улыбается, когда ловит в его взгляде одобрение. Он помог ей, Гермиона не знает как, но чувствует, что помог.       Она ощущает себя единой с ним в это мгновение. Не раненной, а исцеленной, будто в один момент его магия будет способна излечить все ее царапины и трещины.        Ей не хочется, чтобы это заканчивалось. Но когда Гонт отступает в сторону, а она понимает, что ей пора отпустить свою магию. Гермиона делает это резко, как если бы перерезала нити ножницами. Перья вновь падают на стол.       – Осторожнее, Гермиона, – медленно произносит Гонт, – магия – это искусство. Обращайтесь с ней аккуратнее. 

***

      – Гермиона! – Рон ловит ее в коридоре.        Она совсем не готова к разговору сейчас. Жаль, что у нее нет мантии-невидимки. Иногда так хорошо просто скрыться.        Но Рон уже рядом. Его ладони обхватывают ее плечи.       – Что произошло вчера? – беспокойство в его голосе пробуждает стыд.        Она хочет сказать правду, но вместо этого…       – Ничего, – и сама не понимает, почему ответила именно так. Чуть безэмоционально, будто в ее мире все в полном порядке.       Но Рон не отпускает ее.       – Не ври.       Возможно, они втроем провели слишком много времени вместе, и теперь сложно скрыть то, что хочется. А, быть может, утрата оставила отпечаток на лице. Клеймо на ее коже.        Гермиона сдается.       – Я стерла родителям память.       Рон приоткрывает рот и растерянно моргает, на веснушчатом лице отражается непонимание.       – ЧТО ты сделала? – он всегда говорит громко, когда не может совладать с эмоциями.       Она прикладывает ладонь к его губам и косится на пробегающих мимо студентов.       – Говори тише, Рон.       Она отступает от него, а затем берет за руку и утягивает за собой в один из пустующих классов. Им нужно поговорить наедине.        Она готовится к худшему, ожидая осуждения. Быть может, Рон в лицо ей скажет, как ужасно она поступила. Гермиона даже хочет этого.        – Я стерла родителям память, – она прислоняется спиной к двери.       – Зачем? – его голос падает на несколько тонов, когда он задает следующий вопрос: – Почему ты ничего не сказала нам?       Она потерянно смотрит на него, не зная, как объяснить. Гермиона хочет перенестись во времени и пойти другим путем, чтобы не наткнуться на Рона, дать себе чуть больше времени. Сейчас она чувствует себя слепым котенком и не понимает, что ей делать.       – Я должна была сама, – упрямо говорит она, но он не может услышать то, что скрывается за этими словами.        – Ты нам не доверяешь? – обида звенит в его голосе. От этого становится больно.       Она знает, что должна объяснить, поэтому просто начинает говорить, и слова льются бессвязным потоком. Мысли путаются.        – Нет, я не могла! Если бы я сказала вам, я бы никогда не смогла довести дело до конца. Мне бы не хватило сил. Вы бы захотели помочь мне. Гарри бы почувствовал вину. Пожиратели убивают семьи магглорожденных. Когда-нибудь они бы дошли и до моей, а я… не хочу хоронить близких. Пусть они живут в безопасном мире…       Слезы текут по щекам, и Гермиона прерывается, чтобы вытереть их. Неожиданно Рон подается вперед и крепко обнимает ее.       – Все в порядке. Пожалуйста, не плачь.       Она не чувствует в его объятиях того странного волнения, что вызывает Гонт, лишь тепло, как если бы ее обнимал близкий родственник.         – Ты думаешь – это единственный способ уберечь их? – тихо спрашивает он.       – Да, – она вздрагивает, когда слышит собственный надтреснутый голос.       Она чувствует, как Рон кивает.        – Понятно, – его ладони неловко застывают у нее на спине.        Он молчит, и Гермиона понимает: возможно, Рон и мог бы что-нибудь сказать еще, но он мальчишка, школьник, и не понимает, какие слова найти, чтобы утешить.        Она сама выскальзывает из его объятий.       – Нам надо найти Гарри и Джинни. Я расскажу им.        Рон глядит на нее с беспокойством, осматривает так, словно ищет какие-то раны, а затем открывает дверь и говорит:       – Идем, они уже в Большом зале.       Она покидает кабинет следом за Роном и чувствует, как на душе становится легче, будто одно признание сняло маленький камень в грузе ее вины. 

***

      Разговор с Гарри проходит чуть тяжелее, чем с Роном. Она аккуратно подбирает слова и старается не плакать. Не хочет, чтобы он чувствовал вину за ее решения. Вопреки ожиданиям, Гарри выслушивает ее спокойно.       Она ловит какие-то странные эмоции в зелени его глаз, беспокойство, но больше ничего. И все же Гермиона напрягается из-за этого. Словно что-то ускользает от нее, какая-то тайна.        – Я смогу все вернуть. Когда война закончится, я смогу восстановить им память, – она сама до конца не верит в свои слова, но вкладывает в голос всю убежденность, которая у нее есть.       Закончится ли война когда-нибудь? Или ее пепел накроет мир навсегда?

***

      Когда день подходит к концу, она идет в кабинет к Гонту. Руки начинают дрожать, стоит Гермионе только представить, что он увидит ее воспоминания. Но она почему-то обещала это Дамблдору и поверила в его уверения, что все будет хорошо. Возможно, это ошибка.       Она неосознанно начинает перебирать в памяти те воспоминания, которые боится ему показать: что-то связанно с Гарри, что-то личное. Распределяет их по степени важности в библиотеке своей памяти.        Она входит в кабинет и тихо прикрывает за собой дверь. Внутри все скручивается от страха. Вечный полумрак лишь усиливает тревогу. Гермиона сразу же цепляется взглядом за Гонта в другом конце кабинета и просто смотрит на него какое-то время, а затем проходит вперед.       – Я пришла.       Она хочет сесть за стол, но Гонт останавливает ее и указывает на одиноко стоящий стул. Гермиона смотрит на него в полном недоумении.       – Боитесь, что я украду у вас стол и решили посадить меня отдельно?       Ее слова вызывают его смех. Она прикусывает губу, сдерживая очередные колкие фразы. Ей хочется отыграться за утренний урок и скрыть свой ужас от предстоящего.       – Мне нужно, чтобы вы чувствовали себя неуютно, – следует пауза. Гермиона чувствует на себе изучающий взгляд Гонта.        Воздух словно меняется между ними, тонет в напряжении.       – О, не переживайте, вашего присутствия вполне достаточно, – показная дерзость прикрывает ее собственные страхи.        – Смотрю, настроение у вас боевое. Проходите, Гермиона, – он вновь указывает на стул.       Она мысленно перебирает список того, что может ему сказать. Но вместо того, чтобы вновь дерзить, уверенно подходит к стулу и садится. Гонт ее не запугает. Она сцепливает пальцы в замок, чтобы скрыть дрожь рук.       Гермиона не знает, как бороться с ним, когда он ворвется в ее голову. Теоретических знаний здесь будет недостаточно.       Гонт стоит в полуметре от нее. Он выдерживает паузу, за которую волнение Гермионы лишь больше возрастает.        – Что вы знаете об окклюменции, Гермиона?       Она облизывает пересохшие губы, а потом быстро говорит:       – Практика, позволяющая защитить свое сознание от вторжения. Есть несколько способов. Один из них – выстроить стену, через которую другой волшебник не сможет пробиться. Второй – сделать ловушку, чтобы волшебник застрял внутри чужого сознания, но не смог добраться до важных воспоминаний.       Гонт одобрительно кивает.       – Мы начнем с практики. Я буду пытаться проникнуть в вашу голову, ваша задача – остановить меня.       Он подходит к ней ближе. Гермиона сглатывает ком тревоги, образовавшийся в горле. Холодок пробегает вдоль позвоночника.       – Начнем.       Он касается палочкой ее подбородка, заставляя поднять голову и заглянуть в глаза.       – Легилименс!        Она не успевает защитить сознание. Острая боль пронзает голову, и Гермиона чувствует чужое присутствие внутри своей памяти. Сотни образов вспыхивают яркими красками. Но Гонт тут же покидает ее сознание, нисколько не заинтересованный в воспоминаниях.        – Еще раз.

***

      Она чувствует себя полностью опустошенной. Голова раскалывается от боли. Гермиона выпивает обезболивающее зелье и ложится в постель.       Она никогда не ощущала себя такой беспомощной, как сегодня… перед ним. Ни разу ей не удалось отбить его атаки, даже на секунду задержать. Он разбивал ее стены также легко, как ребенок может разбить посуду.       Она уверена, Гонт не показал и части своей силы. Вероятно, он мог бы испепелить ее мозг, превратить его в ничто.        Гермиона проваливается в сон, мрачный и одинокий. В месте, где она находится, пахнет мхом и холодом, а под ногами ползают черные змеи. За спиной стена, обвитая плющом, а путь вперед покрывает густой туман.       И все же Гермиона не видит смысла оставаться на месте. Она идет вперед, и змеи расползаются под ее ногами. Несколько яблонь так и манят ее подойти ближе, сорвать алый плод…       Туман поглощает ее фигуру. Гермиона знает: она должна идти, найти … кого-то. Этот зов исходит из самой ее души.       Вскоре туман сменятся кромешной тьмой. Из нее отделяется фигура человека, и Гермиона замирает, изучая его лицо. Она знает его, знает!       Подходит ближе. Она должна забрать его отсюда, пока его еще можно спасти. Касается ладонями его лица и чувствует холод, который и не может принадлежать живому человеку. Она хочет согреть его, исцелить. Но ни тепла ее тела, ни ее души недостаточно для этого.       Она тянет его за руку, но он не поддаётся. Умоляет идти с ней, но он будто и не слышит ее.       Она приподнимается на носочках и тянется к его лицу. Ее губы касаются его в коротком целомудренном поцелуе. Он не отвечает, не двигается. Как мраморная статуя. Гермиона на секунду задерживается, прежде чем отстраниться. Поцелуй не спас его, а ей оставил лишь разочарование и миндальную горечь на губах.