Fatum

Утро будит теплом. Ласковым лучиком солнца, который пригревает щеку. Тёплым одеялом, в которое Чимин замотан словно в кокон. И небольшой тяжестью на талии, которая ощущается даже сквозь плотную ткань. Омега приоткрывает немного глаза и улыбается. Он чувствует себя удивительно спокойно. Ленивые мысли ворочаются в голове, но он даже не пытается ухватиться за какую-то из них. Впервые за долгое время Пак просыпается не измученный ночными кошмарами. Он слегка ворочается, закапываясь глубже в спасительное тепло. Отчего-то хочется, как в детстве, сучить ногами, чувствуя, как мягкая шелковистая простыня сбивается в складки, раскидывать руки, потягиваясь, громко зевать и улыбаться новому дню. От тяжести на душе, что много лет тянула его на самое дно, остались лишь лёгкие оковы, которые пусть ещё не дают дышать полной грудью, но уже не сковывают полностью тело и душу. Чимин прислушивается к себе, лениво разглядывая легкие пылинки, что кружат в луче света над светло-зеленым ковром, укрывающим пол его спальни. Возвращается мыслями во вчерашний вечер, когда метался в своей комнате. Вспоминает свой надломанный тихий голос, которым раскрывал свое прошлое перед Юнги. Темный взгляд альфы, сочувствие и понимание, что заполняло глубину глаз. Теплые руки, так удивительно правильно и так необходимо обнимающие его дрожащее тело. Он не помнит, в какой момент уснул, но точно раньше, чем обычно, у него получается закрыть глаза и провалиться в темноту, полную болезненных воспоминаний и монстров, рвущих его тело. Воздух в комнате наполнен их смешанными запахами, как в те времена, когда Юнги читал ему по вечерам. Чимин с удивлением осознает, как ярко и полно ощущает мускусный запах, сплетенный с его цветочными нотками. Не так тускло, едва уловимым шлейфом, а, наоборот, почти как раньше. Это… приятно. Жизнь словно снова наполняется красками, меняя блёкло-серый цвет, которым раньше было окрашено всё вокруг. Аромат альфы, густой, наполненный феромонами, заботливо окутывает Пака, защищая. А его слабая, ещё почти неощутимая, омега внутри тихонько ворочается от счастья и чувства безопасности. Руку, по привычке спрятанную под подушкой, сводит небольшой судорогой, и Чимин поворачивается на кровати, почти тут же натыкаясь плечом на препятствие. Сердце в груди начинает заполошно колотиться, и он со страхом поворачивает голову. Рядом на покрывале, полностью одетый, спит Юнги. Темные густые ресницы Мина бросают тени на бледную кожу щек, волосы на голове рассыпались в беспорядке по подушке, а губы отчего-то крепко сжаты. Пак внезапно понимает, что тяжесть, которую он ощущал на талии, это рука альфы. И в первые мгновения осознания по телу проходит волна ледяного ужаса, заставляя мелко, поверхностно дышать. Собственный аромат становится тусклее и наполняется горькими нотками страха. Альфа во сне, чуть подрагивая носом, хмурится, сдвигая темные брови, и бессознательно выпускает ещё больше феромонов, стараясь успокоить. Это заставляет Чимина прийти в себя. Он снова смотрит на мужа, оценивая разумное расстояние между их телами, и то, что альфа лежит поверх одеяла, тогда как Чимин укутан в него весь. Вдыхает глубже, насыщая легкие кислородом, и расслабляется. Юнги ничего не сделал плохого. Вчера, когда Чимина выворачивало наизнанку от чувств и воспоминаний, которые разрывали его, альфа утешал. Обнимал. Обещал заботиться. И омега знал, что это не просто слова, которыми так любят разбрасываться другие. Юнги был готов доказывать это делами. Чимин вспоминает, как Мин шептал, что ему не важно, что Пак скрывает под своей одеждой, потому что он видит душу омеги. Яркую, чистую и искреннюю. Юнги клялся защищать от кошмаров прошлого и дарить новые светлые воспоминания. И даже на признание, что омега, скорее всего, не сможет подарить наследника, отреагировал более, чем спокойно. Альфа каждым словом разрушал в душе Чимина стену недоверия и холода. Было…больно. Мучительно больно отказываться от той защиты, которая укрывала его много лет. Но вместе с тем, душа наполнялась чем-то щекочуще-светлым и согревающим. Чимин чуть отодвигается, заставляя тяжелую руку Юнги сползти на кровать, и вылезает из своего кокона. Слишком… Непривычно. Неспокойно. Слегка тревожно лежать вот так рядом, после стольких лет недоверия и презрения к любому альфе. Побороть это противное ощущение пока никак не выходит. Но Пак знает, что ужаса, рвущего нервы, уже нет. Просто пока для него это… слишком. В ванной все привычно знакомо. Омега снимает рубашку, отмечая, как с непривычки спать в плотной одежде ноют мышцы. Стягивает брюки и накидывает ночную рубашку, которую всегда готовит ему вечером Уён. В душе что-то трепыхается от осознания, что Юнги не решился его раздеть, а лишь укутал в одеяло. Как и то, что альфа не вызвал на помощь слугу, словно не желал разделять это новое между ними, двумя, с кем-то третьим. Пак умывается прохладной водой, чистит зубы и смотрит на свое лицо в зеркале. На щеках небольшой румянец, а глаза, пусть и немного опухшие после сна и вчерашней истерики, блестят чем-то таинственно-радостным. Предвкушающим. Чимин приглаживает слегка растрепанные волосы, которые с вчера сохраняют некое подобие прически, вцепляется пальцами в край медной раковины, сжимая добела и даёт себе обещание. Новое обещание. Клянется попробовать по-настоящему. Не так, как раньше, утопая в сомнениях, подозрениях и предполагая самое худшее. Он словно перечеркивает свое прошлое жирной черной линией, оставляя его там, за чертой. И делает шаг в будущее. Пока неизвестное, непонятное и немного тревожащее, но всё равно манящее обещанием счастья и… любви? Чимин не уверен, что способен на это чувство, но он попытается. Постарается подарить Юнги всего себя. Постарается сделать их брак настоящим. Таким, каким он представлял его в детстве, смотря на своих родителей. До того, как узнал, что большая часть высшего света живет совершенно иначе. До того, как стал мужем монстра. А если альфа обожжет его своей силой, принесет новую боль и разочарование, что же… Тогда, возможно, он решится на то, для чего не хватало смелости раньше. Но больше жить в тени сумрака болезненных воспоминаний он не хочет. Слишком долго это разрушало его, уничтожая душу, предавало воспоминания о родителях и их надежды на то, что сын будет жить свою лучшую жизнь. Он попробует. Маленькими шагами. Осторожно. Не кидаясь головой в омут. Доверится и позволит вести себя. И будет надеяться, что это окупится. В конце концов, что у него осталось? Какой выбор? Жить, потакая своим страхам, видеть в каждом альфе врага, сторониться и дрожать от страха? Или выбрать свободу? Свободу от прошлого, от тех, кто давно мертв? Омега решительно встряхивает головой и, собирая всю решимость, что есть в его теле, возвращается в кровать. Он хочет узнать, что такое проснуться рядом с мужем и больше не чувствовать опасности и страха. *** Весь день Юнги словно избегает Чимина. Решимость омеги немного гаснет, но Чимин зло одергивает сам себя, уговаривая потерпеть до ужина и спросить у альфы о причинах лично. За ужином. Мысли, что муж туда не явится, скрываясь за делами и заботами в кабинете, даже не мелькает. Он знает, что Мин придет. И они поговорят. Поэтому вечером он одевается особенно тщательно. У него не так много действительно красивой одежды, которая может привлечь внимание альфы, он к этому и не стремился никогда. Но Чимин следит за модой, да и Уён бы не позволил своему господину одеваться во что-то, что не соответствует статусу. А сегодня хочется… блистать… привлечь внимание. Он вертится перед зеркалом, отмечая, что прическа особенно удалась. Светлые тонкие косы обрамляют голову по краям, а маленькие жемчужные бусинки игриво поблескивают среди прядей. Темно-серые, зауженные к щиколоткам бархатные брюки подчеркивают длину ног, а светлая цвета шампанского рубашка красивыми волнами струится по телу. В столовой уже накрыто, и с каким-то трепетом Пак отмечает, что Юнги уже ждёт его, стоя спиной у незажжённого камина. На мгновение воспоминание двухлетней давности мелькает перед глазами, заставляя сжаться, но он с усилием отгоняет его, выравнивая дыхание. — Юнги? — мягко зовет он альфу. — Чимин, — Мин резко разворачивает, замирает, рассматривая омегу и шумно выдыхает. — Добрый вечер. Ты… ты выглядишь изумительно. — Спасибо, Юнги, — Чимин заправляет прядку за ухо и не удерживает рвущихся наружу слов, — только сегодня? — Что? — Только сегодня выгляжу изумительно? — чуть склоняя голову вбок, сверкая искорками смеха в глазах, переспрашивает Чимин. — Нет… нет… Ты… всегда выглядишь прекрасно… — отчего-то тушуется альфа, но, замечая подрагивающие от сдерживаемого смеха губы Пака, сурово щурится. — Играешься, маленький омега? Чимин, не сдерживаясь, заразительно смеется, привычно прикрывая ладошкой раскрытый в широкой улыбке рот. Альфа в очередной раз отмечает это невинное и такое милое действие, но обещает себе, что доберётся до причин, по которым Чимин скрывает свое счастье. — Ох, Юнги… разве ты не привык к таким вопросам на светских раутах? — Я просто не ожидал, что ты будешь так откровенно кокетничать, Чимин-а, — признаётся с легкой улыбкой Мин. Ему нравится смех омеги, нравится легкое настроение, которое тот задает сегодняшнему вечеру. И нравится то, как меняются их отношения. Его внутренний альфа довольно рычит, радуясь хорошему настроению Чимина и тому, как тот свободно себя чувствует с ним. Проснувшись утром, Юнги с удивлением обнаружил спящего подле него Чимина, трогательно уткнувшегося носом ему в плечо. Судя по переодетой ночной рубашке, Пак просыпался, но отчего-то не переполошил весь дом криками, что альфа в его в постели. Наоборот, вернулся под бок и даже смог заснуть снова. Внутренний зверь довольно урчал, призывая подвинуться ближе, укутать омегу ещё больше в их аромат и остаться. Но Юнги не решился. Побоялся испортить то новое, ещё незнакомое, что рождалось между ними. И весь день сдерживался, чтобы не пойти к Чимину, присоединиться ли к прогулке, или заглянуть в библиотеку, давая мужу и себе время принять то, что случилось вчера. Откровения Пака, разрывающие альфе душу, слезы и истерика, и собственные чувства, осознание которых пришло так внезапно. Он не боялся признаться себе, что влюблен. Просто это всё было настолько ново и непривычно, что Юнги терялся в лёгкой задумчивости. Ему впервые со смерти папы было страшно потерять кого-то. Страшно до болезненно сжимающегося сердца, до желания укутать в свою заботу, укрыть от всего мира и людей. Альфу разрывало от желания быть ближе и не напугать этой близостью. Он уже точно знал, что сделает всё, чтобы подарить Чимину счастье, но понимал, что делать это придется медленно и аккуратно. Потому и ступал сейчас по этому пути, словно охотник, выслеживающий добычу в лесу, тихо и осторожно. — Юнги, — прерывает мысли Мина нежный голос его мужа. — Да? — Я… я хотел попросить тебя… — О чём? — спокойно спрашивает Юнги, а внутри все сжимается от желания исполнить любую просьбу омеги. — Ты… ты не против сегодня тоже поспать со мной? — Я, — альфа откашливается, чуть не подавившись от такого внезапного вопроса. — Просто… просто спать… рядом… — торопливо добавляет Чимин, слегка краснея. — Ничего такого… Мне казалось… Паку потребовалось немало мужества, чтобы решиться на это. Он даже репетировал снова перед зеркалом в своей комнате, неизменно чувствуя, как кровь приливает к щекам. Какое-то смутное внутреннее ощущение твердило ему, что это поможет, что он может доверять, и что Юнги не перейдет границу там, где почувствует сопротивление. — Тебе казалось? — спрашивает Мин, уговаривая продолжить. — В браке… в браке… обычно… Я… — смущенно, сжимая руки между бедер, мямлит Чимин, уговаривая себя собраться и нормально закончить. В конце концов они мужья, а не юные подростки скрывающие свои чувства от родителей, и тайно прикасающиеся друг другу в танцах на балах. У Пака такого не было, но ещё тогда, в прошлой жизни, некоторые из его знакомых делились историями своих первых влюбленностей. Он взрослый омега, в конце концов, и должен перестать стесняться таких простых вещей. — Мой опыт… быть мужем… он… болезненный. Неправильный. Я хотел бы, чтобы между нами было всё иначе. Мои родители… они были счастливы в браке. Я знаю, что возможно много прошу, да и сам не уверен пока ни в чём. Но мне хотелось бы попробовать. Я хотел бы делить с тобой не только вечерние беседы, прогулки и возможность обсудить что-то. Я хотел бы делить с тобой спальню. Просто спать. Я… Я не готов пока на что-то большее, но проснувшись сегодня утром… Я чувствовал себя лучше, чем обычно, и меня не мучили кошмары… — Конечно, Чимин-а, — мягко отзывается Юнги, — я же обещал вчера сделать всё, чтобы ты был счастлив и не отказываюсь от своих слов. Проси всё, что тебе нужно. И, поверь, я не перейду границы… пока ты мне не позволишь… — Могу я спросить ещё кое-что? — Конечно. — Ты… ты не стал… сразу после церемонии… да и после… — Чимин чувствует себя до невозможности глупо, но ему нужно знать, — почему? — Почему я не предъявил свои права на тебя и моё место в твоей постели? — Да. — Намджун мне запретил. — Юнги говорит резко и отрывисто, он эту правду скрывать не хочет. — Король? — Да. Но… — Юнги видит, как в глазах Чимина мелькает разочарование. — Нет. Чимин. Не надумывай себе ничего, пожалуйста. Позволь объяснить. Да, Намджун запретил. Но мы уезжали, и слово короля… Ты же понимаешь, что я мог бы. Мог бы взять тебя, и тот никогда бы этого не узнал. Да и потом, я уверен, что король не имеет права лезть к нам в постель… — Но ты не стал? Почему? — Я не поверил ему, когда он сказал, что между вами ничего нет и не было. Ты знаешь, какие мысли меня преследовали. И я решил присмотреться. Будь ты алчным, жадным до власти омегой, каким я тебя представлял, твое поведение было бы другим. Ты не рвался обратно в столицу. Не писал писем Намджуну. Ты словно вычеркнул всё, что было в столице, из своей жизни и памяти. А ещё ты не пытался меня завоевать. Поверь, за время моей работы я насмотрелся на омег, которые умеют добиваться желаемого. Наверное, тогда я начал понимать, как ты от них отличаешься и как я ошибался. А ещё я заметил, как ты шарахаешься от меня при любом столкновении и… не знаю, чахнешь день ото дня. Всё в поместье словно замерли в ожидании. А потом мы начали немного сближаться. И я не мог оторвать от тебя глаз. Какими бы стенами ты ни окружил себя, скрыть свою душу, что проявлялась в мелочах, невозможно. Ты добр к слугам. Уён готов ради тебя на всё. Ты заботишься о людях вокруг тебя, незаметно, исподволь, но стараешься помогать. А ещё ты совершенно не думаешь о себе в первую очередь. И, сам того не замечая, я захотел поставить тебя на первое место. Захотел позаботиться, помочь. И я решил, что начну с малого. Завоюю доверие, покажу, как ты нужен мне. Стану нужным тебе. Я не хочу больше, чтобы наш брак был формальностью. — Формальностью? — Да. Я хочу… — Юнги на мгновение задумывается, как лучше показать всё то, что у него на душе, — я хочу быть счастливым. Хочу любви. Хочу верности. Хочу знать, что дома меня ждут. И не только потому, что священник связал наши жизни в церкви, и так положено. Я хочу, чтобы ты тоже желал этого. Я знаю, что так не принято. Знаю, что чаще всего брак — это оковы, которые связывают двух почти незнакомых людей, где вежливо раскланиваются по утрам, потому что так принято. Где омега терпит мужа в своей постели до рождения парочки детей, а после позволяет себе легкомысленно изменять. Но я не хочу быть альфой, который хвастается в ближнем кругу других альф, скольких омег перепробовал. — Ты хочешь такого брака? — Да, знаю, что звучу сейчас эгоистично со своими «я, я, я». Но именно поэтому раскрываю сейчас карты. Если ты готов попробовать дать мне шанс, то я приложу все силы, чтобы твое прошлое осталось в прошлом, а настоящее дарило только радость и счастье. Юнги не может удержать в себе последние слова. Надеется только, что не напугает омегу. И точно знает, что как бы сильно ему ни хотелось быть с Чимином ближе, это произойдет только когда тот будет готов. Сколько бы времени ни потребовалось. Но и вяло двигаться по течению не намерен. Он слишком влюблен. Теперь при взгляде или мысли на омегу все внутри зудит от желания сделать их брак настоящим, тем, который не так часто случается среди знати. Брак, где нет измен, нет довлеющей власти альфы и унизительного подчинения омеги, где есть чувства, есть забота и есть уверенность в человеке, с которым связана твоя жизнь. Он завоюет доверие Чимина. Отдаст ему всё чтобы тот не попросил, а взамен попросит лишь честности. *** Чимин уже лежит в кровати, натянув одеяло практически до носа, когда приходит Юнги. Второе одеяло для альфы, которое омега попросил подготовить, аккуратно расстелено рядом. Ему неловко. А ведь в мыслях все казалось просто. Решение. Обещание себе. Просьба. И… спокойный сон ночью, когда омега, укутанный в яркие мускусные феромоны альфы, больше не будет видеть кошмаров. По крайней мере, Чимин на это надеется. А теперь, когда большая часть плана уже осуществлена, и Юнги не отказался, наоборот, с радостью согласился, страшно. Вчера все было слишком спонтанно, и Чимин сам не заметил, как утихшая истерика оставила его полностью без сил и как утянуло в сон. Сегодня всё иначе. И Пак последние двадцать минут пытается разобраться в себе, что именно заставляет его дрожать, а руки холодеть. Он точно не боится, что Юнги попробует его склонить к чему-то. Особенно после их разговора за ужином. Чимина и правда слегка уязвило то, что Намджун сделал. Король не имел права лезть в такие вещи, но ещё он чувствует благодарность. Эта просьба, неловкая и неуместная, дала им с Юнги время присмотреться друг к другу. И все то, что говорил альфа после… Это всё так сильно откликается душе и желаниям самого Чимина, что он пока боится верить. Но о своем решении не жалеет. Чимин закрывает глаза и мысленно пытается прогнать это ржавое, разрушающее чувство страха, причины для которого нет. Знает, что просто слишком привык к тому, что любой альфа — это угроза. Любой альфа — это жестокое, похотливое животное. И даже если голова кричит, что Юнги не такой, инстинкты всё ещё играют против него. — Давай я тебе почитаю, а ты попробуешь заснуть? — предлагает Юнги, заметив нервозность омеги. — Давай, — чуть срывающимся голосом соглашается Пак. — Если ты не хочешь, я всё ещё могу вернуться к себе. В любой момент, — альфа замечает легкое движение в сторону от себя, когда присаживается на другую половину кровати. — Нет! Нет! — вскрикивает Чимин. — Я хочу. Мне сложно и хочется сбежать. Но я верю, что ты не причинишь мне вреда. — Я действительно не стал бы этого делать. Тогда давай так. Ты отворачивайся, ложись поудобнее, и я начну. Уснешь — хорошо. А если нет, то мы подумаем, что делать. Юнги совершенно не раздражает, что омега его сторонится. Теперь он знает всю историю и, более того, удивляется, что его муж решился. Рад этому, конечно, но испытывает смутное беспокойство, что может, не желая того, всё же нарушить хрупкое доверие. Поэтому ложится ближе к своему краю и открывает книгу, которую ему протянул омега. Юнги начинает неспешно читать тихим голосом, погружаясь в сюжет. Бессознательно выпускает успокаивающие феромоны и не замечает, как Чимин засыпает. Свеча уже догорает, когда он отрывается от книги, устало потирает глаза и поворачивает голову к мужу. Тот спит, как и предыдущей ночью. Полностью укутавшись в одеяло и трогательно сжавшись под ним. На улице довольно жарко, но Пак все равно мерзнет по ночам, да и привычка кутаться у него с детства, Юнги помнит, как тот со смехом рассказывал ему об этом. Альфа придвигается чуть ближе, ложится на бок и ласково проводит по лбу омеги, убирая растрепанные волосы самыми кончиками пальцев. Не хочет разбудить и напугать. Но и противиться желанию невинно прикоснуться к мужу не может. Чимин во сне милый. Пухлые губы слегка надуты, словно омега на что-то дуется, а тонкие пальчики держат самый край одеяла у груди, не давая ему соскользнуть ниже. У Юнги от этой картины на душе так легко и светло, что он сам себе удивляется. Альфа действительно никогда не думал, что кто-то сможет проникнуть внутрь так сильно. Что чьи-то желания станут важнее собственных, а желание защищать будет настолько велико. Да он и в эту пресловутую любовь почти не верил, крутясь в высшем свете и дворцах. Там чаще среди супругов натянутые нити взаимных претензий или холодное равнодушие договорных браков. Аристократии не нужны чувства. Им подавай расчёт, прибыль и наследников. Любовь, привязанность они оставляли для простого народа. Там, где семьи создаются из взаимной симпатии. Юнги не ожидал, что его накроет чувствами к Чимину, как девятибалльной волной. Но не жалел об этом ни секунды. И пусть раньше он свой брак представлял в лучших традициях высшего света, теперь не был готов отказаться от счастья быть рядом с любимым, какие бы сложности не пришлось пройти. *** Следующим утром Чимин просыпается на альфе. Он все ещё завернут в свое одеяло, но носом уткнулся в ароматное местечко у самых ключиц Юнги. Ощущая твердое тело под собой, омега заливается румянцем и проклинает мысленно внутреннюю сущность, которая так сильно тянется к Мину. Он пытается незаметно сползти на кровать и не разбудить альфу, но когда поднимает голову, встречается с чуть насмешливыми сонными глазами Юнги. — Прости? — шепчет Пак, скатываясь окончательно на кровать и зарываясь носом в подушку. Ему неловко до горящих щёк. — Не стоит. Мне было приятно проснуться так, — чуть хрипловато со сна говорит Юнги, — тебе не за что извиняться. — Ммм… — глухо стонет Чимин, всё еще уткнувшись лицом. — Выспался? Кошмары не мучали? — заботливо интересуется Мин. — Нет, всё хорошо. — Тогда доброе утро! — Юнги хочется вернуть омегу в объятия, но он боится торопиться, поэтому выползает из кровати, пользуясь тем, что Чимин его не видит. Спальная рубашка и широкие штаны не могут скрыть легкое утреннее возбуждение, которое отчасти случилось по вине Пака, тесно прижимающегося к нему. — Я к себе. Встретимся за завтраком? — Угу, — бурчит Пак, а стоит Юнги выйти за дверь, несдержанно пищит. Спустя полчаса Уён находит своего господина, всё так же лежащего в кровати с ярко-красными щеками, и в первые мгновения теряется, беспокоясь, что омега опять приболел. — Вам нехорошо, милорд? Опять температура? — Нет… — Чимин выползает из своего укрытия, — мне…неловко… — Это… — несмело предположил слуга, — как-то связано с тем, что вы пустили графа Мина в вашу спальню? — Угу, — растерянно и как-то по-детски пискнул Чимин. — Так… вы… — Уён сцепил пальцы в замок, заставляя себя не нервничать, они много прошли вместе с милордом Паком, но такие темы не затрагивали. Чимин не слишком делился тем, что у него на душе, стараясь удерживать всех своих демонов внутри. — Вы… уже… — Что? — воскликнул изумленно Пак. — нет! Нет! Мы просто спали рядом. — Тогда что вас так беспокоит? Это была не ваша идея? — Моя… я захотел попробовать. Ты сам говорил, что граф Мин хороший альфа. Да и я сам это вижу. Но моя омега тянется к нему. Такого никогда не было. Это странно и неловко. Я думаю, не поторопился ли я? — Милорд… — Уён решительно поднял голову, позволяя себе сказать то, о чем думал последние пару недель. — Прошу прощения, если я переступлю рамки, но позвольте мне поделиться своими мыслями. Барон Чхве ранил вас, принес столько горя и боли. Он был злобным монстром. Отвратительным. Мерзким альфой. Но граф Мин, он действительно другой. И он так на вас смотрит, словно… его жизнь зависит от вас. Вы же… сами решились двигаться дальше. Иначе не было бы этих ужинов, прогулок и… этой ночи. Мне кажется, вам стоит позволить себе довериться вашей внутренней сущности. Не думаете ли вы, что то, что ваша омега тянется к вашему мужу, это знак? Доверьтесь ей. Ведь никто так не заслуживает счастья, как вы. Чимин замирает. Чувствует себя до невозможности глупо. Он снова и снова попадает в капкан собственных сомнений и какие бы решения не принимал, как бы не обещал себе довериться все равно сделав два шага вперед, отскакивает назад при малейшем намеке на опасность. Опасность, которой даже нет. Юнги не делает ничего, что могло бы напугать или отвернуть его. Заставило бы отказаться от собственного решения. Наоборот, Мин даёт столько времени и пространства, не ограничивая чувства омеги, какими бы они ни были. А он трус. Самый настоящий трус играет в игру «горячо-холодно». То говорит о том, что желает довериться, желает семью, а после прячется в своей комнате, не желая даже смотреть альфе в глаза из-за простой неловкости. Альфа не сделал с утра ничего, чтобы могло его так смутить. Не акцентировал внимание на положении, в котором Чимин проснулся. Наоборот, заверил, что рад и счастлив послужить подушкой. — Ты прав, Уён. Прав. Я веду себя как трус. — С болью в голосе шепчет Чимин. — Не вините себя, милорд. У вас много причин бояться. Но попробуйте поговорить об этом с графом Мином откровенно. И поверьте, если он причинит вам боль, то смерть его будет совсем не случайностью на охоте. Я не позволю вам снова страдать, и поверьте мне, тут, в «Долине пионов», я не одинок в таких мыслях. Как бы всем ни нравился ваш муж, вы для них всё ещё тот солнечный, маленький, обласканный любовью родителей, омежка. — Спасибо, — растроганно отвечает Чимин. — Я чувствую себя словно глупый ребенок, мечусь между своими желаниями и страхом, который в меня вбивали годами. Там во дворце я был… был сильным. Я облачил себя в доспехи и с легкостью дирижировал всем этим цирком. И хотя мне не нравилась такая жизнь… Что-то в этом было… А, стоило вернуться сюда, я растерял всю свою броню… Это всё так глупо… — Вы… простите меня, милорд, но вы напрасно себя вините. Разве вам дали повзрослеть? Вам было всего пятнадцать… Сначала ваш дед, пусть Боги покарают его душу, старался вас уничтожить. Потом этот жалкий альфа, гореть его душе вечно, мнивший себя вашим господином, а после дворец, куда вы кинулись сломя голову, пытаясь избавиться от воспоминаний. У вас не было времени повзрослеть, как полагается. Познать все прелести юной первой влюбленности, танцевать на балах, купаться в заботе и любви родителей. Вас выкинули во взрослую жизнь, заставляя каждый день бороться за свое существование. Позвольте себе сейчас прожить всё то, что горит в душе. Хотите бояться — бойтесь. Хотите капризничать — капризничайте. Флиртуйте. Улыбайтесь. Узнавайте своего альфу. Его светлость, граф Мин, поймет. Чимин подскакивает на кровати и, не скрывая слёз, подходит к слуге, глаза которого тоже подозрительно блестят. Прижимает Уёна к себе, обнимая, и шепчет. — Как же я счастлив, Уён, что тогда, шесть лет назад, дед назначил тебя моим личным слугой. Мне всегда будет бесконечно больно, что из-за меня тебе тоже пришлось пережить. Но… если бы я был один… — Не нужно, милорд, не нужно, — Уён плакал, так же, как и Чимин, уткнувшись головой в его плечо. И не было им в тот момент никакого дела до разницы в статусах, в титулах и праве рождения. Обе омеги наконец-то отпускали свою боль и печали, с надеждой смотря в будущее. *** Последние две недели августа пролетают почти незаметно. Юнги всё так же проводит много времени с Чимином, отвлекаясь изредка на письма, которые всё чаще и чаще приходят из столицы. Новости тревожные, но гроза ещё не грянула. Мин знает, что через неделю небольшая группа посланников должна выдвинуться на Север. Намджун надеется на мирное разрешение ситуации, но Юнги отчего-то не верит в благоприятный исход. У северян нет реальной причины для военных действий, кроме как попытки расширить свою территорию туда, где земли более плодородные, да и погода позволяет снимать урожай два раза за долгое лето. И альфа сомневается, что король готов отдать часть своей земли, только бы предотвратить войну. Он знает, что последние годы Запад снизил цены для Севера на зерновые и овощи, но, по всей вероятности, Север расценивает эту уступку как слабость. Юнги уверен, войне быть, и не устает писать об этом королю в своих письмах, убеждая продолжать тайную подготовку пехоты и артиллерии. Да и письма Ким Сокджина, с которым Юнги вел переписку, не внушают спокойствия. На границе тревожно. Воздух там наполнен ожиданием, а мелкие стычки не прекращаются ни на один день. Всё это заставляет графа Мина частенько теряться в собственных мыслях и переживаниях. Он знает, что встанет на защиту собственной страны. О том, чтобы попытаться увильнуть, не идёт даже речи. Но и покидать омегу, которого любит, не хочется до дрожи. Он боится, что стоит ему оставить Чимина одного, как страхи омеги вернутся и кто знает, к чему приведут. Они каждую ночь проводят вместе, и Юнги частенько просыпается ранним утром, чувствуя, как его муж снова прижимается к нему во сне. Обычно уснуть после этого не получается, и он просто час или два лежит, с нежностью смотря на Чимина. А всё внутри наполняется ошеломляющим чувством, которое он не надеялся когда-нибудь испытать. Любовью. Нежностью. Восхищением. Раньше любовь казалась Юнги чем-то эфемерным, ненадежным, ненастоящим. Выдуманным только лишь для того, чтобы завлечь очередного омегу в постель. Альфа познал страсть, похоть, вожделение. Но любовь… нет. Он даже сам себе не признавался, что в глубине души верит в это чувство. И Мин не устаёт благодарить богов и судьбу за то, что в его жизни появился этот омега. Израненный не только телом, но и душой, но сияющий изнутри светом настолько ярко, что Юнги иногда чувствует себя недостойным быть рядом. Чимин привыкает к нему. Оттаивает. И всё больше доверяет. Уже не отскакивает по утрам, снова обнаружив себя уткнувшегося носиком в ключицы альфы. А Юнги сгорает от стыда за непроизвольные реакции тела, которые неизменно дают о себе знать, когда Пак так сильно прижимался к нему. Ему кажется, что эти мысли о физической близости, о поцелуях, о желании подмять мягкое тело мужа под себя, очерняют омегу и их мягкий путь друг к другу. Что он вместо того, чтобы с должным смирением и пониманием, которое он обещал Чимину, лечить душу Пака, дожидаться, когда тот будет готов, Юнги поддается низменным чувствам. Поэтому каждое утро выскакивает из постели, стоит омеге открыть глаза и сбегает в свою комнату. Этой ночью Юнги будят болезненные стоны. Он резко садится в кровати и немного дезориентированно осматривается. В комнате темно, только небольшой свет луны из окна слегка освещает кровать и мечущееся тело Чимина на простынях. Одеяло сброшено, ночная рубашка немного задралась, открывая тонкую полоску медовой кожи. Омега тихо скулит и что-то шепчет, а руки дергаются, словно пытаются прикрыть голову. — Чимин… — тихо шепчет Юнги, слегка дотрагиваясь до плеча мужа. — Чимин! Альфа боится говорить громче, боится испугать ещё больше, но и оставить омегу и дальше метаться, тонуть в этом кошмаре, не может. Пак болезненно мычит, и сердце Юнги сбивается с привычного ритма. Он словно ощущает всю боль Чимина. Он двигается ближе, немного склоняется и более чувствительно проводит ладонью по плечу. — Чимин, проснись! — снова зовет Юнги. — Это просто кошмар. Омега вздрагивает всем телом и распахивает глаза. Сначала в них лишь ужас и черная ненависть, но чем больше секунд проскальзывает между ними, тем более осознанным становится взгляд Чимина. Юнги чувствует, что его узнают, ощущают их смешанный за столько ночей аромат, впитавшийся в постель и воздух комнаты. Чимин прикрывает глаза, всхлипывает и дрожит. Садится, натягивая на тело одеяло, а после несмело тянет руку к лицу альфы, который уже не нависает так близко, но все еще рядом, тревожными глазами всматриваясь в родное лицо. — Юнги, — сбито шепчет Чимин, — поцелуй меня? — Ты уверен? — Юнги в тот же миг жалеет о сказанном, но не позволяет этому чувству растечься внутри горечью. Он делает все правильно. Нельзя поддаваться минутному порыву омеги. Чимин должен быть уверен, чтобы потом сожаление острыми осколками не порезало нити, связывающие их. — Заставь меня забыть, — Чимин говорит торопливо, а в голосе слезы и боль. — Заставь меня забыть, что было иначе. Поцелуй меня. Позволь почувствовать что-то иное. Я больше не хочу видеть его живым даже во сне. И Юнги целует. Нежно касается губами желанных губ. Не напирает, наслаждаясь их мягкостью и покорностью. Чувствует легкий соленый привкус слёз, что еще недавно лились из прекрасных голубых глаз. Он готов на всё. Подарить мир. Подарить счастье. Исполнить любое желание. Чимина никогда так не целовали. Даже их первый поцелуй на пляже был иным, что говорить про другие, которыми его награждали раньше. В прикосновениях Юнги нет злости, ярости и желания подчинить. Он нежен, словно Чимин хрустальный, и от любого неверного прикосновения рассыплется в руках. Руки омеги сами по себе вплетаются в темные пряди Мина, тянут альфу ближе, уговаривая быть чуть более решительным. Показывая, что он согласен. Прося подарить первый, действительно желанный, осознанно-желанный поцелуй. И Юнги поддается. Скользит языком по пухлой нижней губе, а когда Пак от неожиданности резко выдыхает, приоткрывая рот, проскальзывает внутрь. Жаркой волной желание прокатывается по телу омеги. В движениях Мина напор и жажда. Но это приятно. В них нет унижения, грубости и насилия. Чимин сам желает этого. Поддается и раскрывается. Он не уверен, что делает хоть что-то правильно, но поддается интуиции и древнему инстинкту, когда его внутренняя сущность, так долго спящая, наконец-то берет контроль. Когда они отрываются от губ друг друга, жарко дышат, а темнота с трудом даёт смотреть глаза в глаза, оба откровенно сомневаются в том, что стоит продолжать. Но альфа, жаждущий своего омегу, и омега, готовая подарить всего себя, уже не способны остановиться. — Помоги забыть. Покажи, почему близость может приносить удовольствие, — снова шепчет Чимин, но в голосе уверенность и решимость. Он позволяет своей животной стороне взять контроль. Отдает его с радостью. Знает, что его трусливая человеческая сторона никогда не решится. Ни после того, что сотворил с ним Хаджун. Отключает мысли. Отдается инстинктам. — Я покажу. Чимин сквозь полуприкрытые веки видит, как Юнги решительно отстраняясь, резко стягивает ночную рубаху и оголяет крепкий накаченный торс. Пробегается взглядом по широким плечам и напряженным мышцам рук, когда альфа склоняется ниже и вновь утягивает в поцелуй. Страх, который мелькает где-то на самом краю сознания, почти не мешает, и первые секунды Пак мысленно шепчет себе: «это Юнги, это Юнги». Поцелуй становится глубже, чувствительнее. И Чимин закрывает глаза, ему больше нет нужды вглядываться в тёмные очертания альфы, чтобы помнить, кто с ним. Движения языка и рук, которые скользят по его телу, слишком отличаются от всего того, что было раньше. Когда альфа приподнимает рубашку и пальцами скользит по ребрам, это немного щекотно, но вместо желания увернуться, омега чувствует, как жаркая волна вновь прокатывается по телу. — Давай это снимем, — шепчет Мин, разрывая поцелуй, и стягивает мешающуюся ткань с Пака. Чимин снова замирает, а панический страх, что альфа увидит его изъяны, поднимается из самых глубин. Он распахивает глаза, всматриваясь в лицо Юнги, пытаясь отыскать там малейший отблеск недовольства или брезгливости. Но Мин не смотрит на шрамы, он смотрит только в глаза. — В любой момент… В любой момент, если ты передумаешь, дай мне знать, и я остановлюсь, — твёрдым голосом говорит Юнги. — Я не хочу останавливаться… Хочу, чтобы воспоминания потеряли власть надо мной и моим телом. Альфа громко выдыхает и утягивает снова в длинный глубокий поцелуй, заставляя омегу забыться в нём и отпустить все сомнения. Чимин доверяется этим умелым рукам и мягким губам, которые словно обещают, что все будет правильно, хорошо и приятно. Когда лёгкие буквально начинают гореть от нехватки воздуха, Юнги отрывается от мягких губ и покрывает лёгкими нежными поцелуями скулы Чимина, спускаясь к шее, а после к ключицам. Каждое прикосновение теплых жестких губ заставляет теряться в ощущениях. Пальцы омеги сжимают простынь, пока альфа выцеловывает одному ему известный маршрут на коже. Каждое касание будоражит настолько, что Чимин не сразу замечает, что на отдельных местах Юнги задерживается особенно долго. Он слишком хорошо знаком с собственными шрамами, чтобы не понять, что альфа именно им уделяет особое внимание, зацеловывая, словно пытается забрать застарелую боль. Он резко выдыхает, когда прохладный воздух касается влажных следов от поцелуев, теряется в ощущениях и осознает, что Юнги делает это не случайно. Что альфа знал об уродстве его тела. Страх не успевает забрать себе контроль. От осознания действий альфы накатывает облегчение. Ему не противно. В прикосновениях нет жалости, нет снисхождения. Лишь понимание и нежность. Напряженное до этого тело омеги наконец-то расслабляется, всё то, что терзало и беспокоило, больше не имеет над ним власти, да и темнота ночи помогает скрыть смущение и переживания. Чимин отдаётся ощущениям. Теплым губам, горячему языку, который мягко облизывал сосок, заставляя тело покрываться мурашками. Возбуждение, незнакомое, но такое желанное, разгоняет кровь, накапливаясь внизу живота. Тягучее. Мучительное. Приятное. Мягкий до этого член немного твердеет, наливаясь кровью. Чимин стонет и слегка дергается, когда Юнги чуть прикусывает темную горошинку соска. Прикрывает от неожиданности рот ладошкой и стремительно краснеет. — Не стесняйся меня, маленький. Я хочу слышать, как тебе приятно. Сердце гулко грохочет в груди Чимина, когда он слышит это ласковое «маленький». Втягивает живот и дрожит, чувствуя теплые касания альфы. Пальцы Юнги оглаживают большой неровный шрам ниже пупка с такой нежностью и любовью, что на глаза наворачиваются благодарные слёзы. И пока омега теряется в приятных ощущениях и благодарности, затапливающей его изнутри, Юнги стягивает с него спальные штаны и наконец-то прикасается к члену Чимина. Проходится по нему губами, облизывая, но не вбирая в рот, и вырывает первый настоящий стон омеги. Громкий. Жаждущий большего. Юнги, словно поощряя Чимина, целует головку, чуть касаясь жарким языком. Внутри омеги все скручивает сладким спазмом, и он, прикрывая глаза, прикусывает нижнюю губу. — Ещё! — Жадно просит Пак. Омега хочет большего. Удовольствие, которое ему сейчас дарит муж, не сравнимо даже с жалкими фантазиями, которые посещали его много лет назад. Движения такие интимные, такие чувствительные. Пробуждающее внутри незнакомый голод, удовлетворить который, кажется, может только этот альфа. Чимин неосознанно разводит ноги шире, приглашая, побуждая действовать дальше. Альфа проводит языком по шовчику яичек, заставляя их поджиматься от удовольствия. Засасывает один из шариков, уделяя сразу внимание и второму. Чимин снова громко стонет и дергается под Мином, сжимает простынь под собой сильнее. Юнги не останавливается, спускается ниже, закидывая ноги омеги себе на плечи. Разводит руками мягкие ягодицы и припадает губами к анусу. Смазки нет, но Мин и не ждал другого. Для того, что он хочет сегодня подарить Чимину, ему хватит собственной слюны. Он рычит от удовольствия и осознания, как близко омега его подпустил, а Пак вторит громким стоном. Альфа проводит языком длинную полосу, лижет снова и снова, медленно, тянуще, а член Чимина пульсирует, откликаясь на удовольствие, которое ему доставляют. Юнги усиливает давление языка, когда чувствует, как чувствительные края расслабляются, и проникает языком внутрь. Ввинчивается ритмично, вылизывая бархатные стенки, и чувствует вознаграждение своим стараниям, небольшими сладковатыми капельками влаги и небольшой пульсацией, которую чувствует языком. Омега мечется по кровати, поджимает пальчики ног, вскрикивает и стонет от незнакомых, доводящих до безумства, приятных ощущений. Жажда, которая наполняла его, становится больше. Чимин безостановочно шепчет имя Юнги, потерявшись в удовольствие. Узел в животе нарастает, грозясь взорваться и растечься теплом по всему телу, когда Мин опускается ртом на истекающий соками член омеги, одновременно проникая в мягкий анус одним пальцем. Нащупывает в узком, жадно обхватывающем его нутре мягкий бугорок. Пак скулит, стонет высоко и впивается ноготками в плечи Юнги, кончая. — Вот так, маленький, — хрипло шепчет Юнги, — теперь отдохни. — А…ты? — тихо спрашивает Чимин. — Не сегодня, омежка мой. Не сегодня. — Юнги встает из постели, — я на минутку и вернусь к тебе. Альфа заходит в ванну, ему требуется буквально пару движений по напряженному члену, чтобы со сдавленным стоном кончить себе в ладонь. Смывает семя в теплой, оставшейся с вечера воде, мочит полотенце и возвращается к омеге. Чимин обнаженный спит на кровати и мягкий белый свет луны ласкает его бархатную кожу. Мин старается не засматриваться на красоту мужа, обтирая его полотенцем. На сегодня экспериментов достаточно. Но они обязательно повторят. И будут повторять до тех пор, пока омега полностью не доверится