Fatum

Август в самом разгаре. Погода, словно чувствуя изменения в отношениях альфы и омеги, последний месяц стоит отличная. Тяжелые грозовые тучи больше не нависают над «Долиной пионов» темным занавесом, а солнце радует всех обитателей поместья ярким и теплым светом весь день. Припозднившиеся в этом году пионы расцветают в саду, раскрашивая его во все оттенки розового и бордового, и слуги частенько украшают комнаты искусно составленными букетами, наполняя дом сладковатым ароматом, который так хорошо подчеркивает запах их господина. А у Юнги и Чимина весна. Робкая, несмелая, когда до яркого и буйного цветения ещё далеко, но морозы уже отступили, и надобность в теплых пуховых одеялах давно отпала. С того искреннего и тяжелого разговора прошло не так много времени, но Чимин чувствует, насколько легче и свободнее ему дышится. Он больше не передвигается бесшумно по дому, скрываясь на прогулках и пляже. Теперь Юнги составляет ему компанию по утрам, пока они неспешно двигаются по аккуратным тропинкам сада, наслаждаясь густой зеленью и разноцветными красками лета. Альфа делится планами о том, что хочет изменить в поместье, смешит историями про поездки в другие страны и казусами, которые не раз случались там, и редко касается событий из столицы, всегда ограничиваясь лишь общими фразами. Омега же рассказывает о своем детстве, которое летом всегда проводил здесь с матерью и многочисленными няньками. Каждый уголок, каждая комната и место здесь наполнены воспоминаниями и переживаниями, радостными или печальными моментами, любовью и умиротворением. И Паку не хочется омрачать эти дни тяжелыми воспоминаниями. Он только учится доверять. Маленькими, почти незаметными шажочками, с постоянно возникающими подозрениями, которые против воли, то и дело лезут в мысли. Недосказанность, длинный пробел почти в пять лет, ощущается почти в каждом разговоре, но Юнги на удивление омеги ни на чём не настаивает, не любопытствует, не задаёт наводящие вопросы о прошлом браке. Словно даёт время и пространство самому Паку сделать этот шаг. И тёмными ночами, оставаясь один, Чимин чувствует одновременно благодарность за терпение и понимание со стороны альфы, и досаду от собственной слабости, и трусости, которые не позволяют довериться до конца. Как-то раз он почти решается, но ком из слез и горя, образовавшийся в горле, и удушающий страх не позволяют вытолкнуть ни единого слова, которые мысленно репетировал перед зеркалом в собственной комнате. Чимин безуспешно силится сказать хоть что-то, бледнеет и дрожит. — Чимин, — Юнги пугается излишней бледности омеги и торопливо усаживает его на ближайшую скамейку, под сенью высокого дерева. — что-то случилось? — Нет, — шепчет Пак. — Ты… ты так резко остановился. Может, стоит пойти в дом? Здесь слишком жарко даже утром? — Нет-нет, Юнги, — Чимин слегка прикасается пальчиками к предплечью альфы, скрытого светло-бежевым пиджаком, останавливая, — я… мне нужно…нужно рассказать… — Нужно? — Мне хочется быть с тобой откровенным… Но я боюсь… — Чимин снова чувствует, что начинает задыхаться. Внутри него плотина, сдерживающая все чувства и боль, и вытащи даже маленькую часть, всё хлынет неудержимым потоком. — Тогда не нужно? — Юнги садится более расслабленно и облокачивается на спинку, — расскажи, когда почувствуешь, что готов. Я тут, рядом. И никуда не собираюсь исчезать. Нет никакой необходимости торопиться. — Ты… ты не против? — Я же сам предлагаю, Чимин. Я вижу, что тебе тяжело, и мне не нравится то, как ты бледнеешь и дрожишь от страха. Это точно не те чувства, которые я хотел бы у тебя вызывать. — Я боюсь не… — Пак останавливается. Потому что это неправда. Он боится Юнги, но не так, как раньше. Он уже достаточно узнал своего мужа, чтобы не бояться, что альфа в момент озвереет, позволит внутренней сущности взять верх и кинется на него. Не боится, что тот принудит его к близости, когда узнает подробности прошлого брака. Чимина пугают мысли, что, узнав правду, альфа его покинет. Бросит попытки наладить хоть что-то с неполноценным омегой. Боится, что они вновь вернутся к холодному и молчаливому существованию под одной крышей. И более всего страшится, что Мину будет противно смотреть и прикасаться, если они когда-нибудь дойдут до этой черты. — Я… — Ты просто не готов пока, Чимин. Мои откровения ни к чему тебя не обязывают. Я хотел, был готов и рассказал. Тем более отчасти вина за всё то, что произошло во дворце, на мне. И, надо признать, я вёл себя недостойно альфы. Если что-то лежит тяжким бременем у тебя на душе, чем ты пока не готов делиться, то в этом нет ничего страшного. Я готов ждать. Ты… стоишь того, чтобы ждать. И поверь, что бы ты мне не рассказал, это не изменит моего отношения к тебе, — внезапно говорит Юнги, словно читает все страхи на лице омеги. Чимин в ответ лишь тупит глаза, скрывая внезапные слёзы, а после поддавшись внезапному порыву, тянется к альфе и впервые обнимает. И даже не вздрагивает, чувствуя, как альфа легко приобнимает в ответ. Наоборот, по телу расплывается давно забытое умиротворение. Чувствует, как размеренно и гулко бьётся сердце Юнги, и в тот момент ему кажется, что это то самое его место, которое он так долго искал. Знает, что его не будут удерживать силой, и стоит малейшему напряжению пробежаться дрожью по телу, омегу сразу же отпустят и позволят отойти на несколько шагов. Но как же не хочется. В голове стучит только осознание, как Пак скучал по простому человеческому теплу, по желанию прикасаться, держать кого-то за руку и прижиматься в порыве чувств и благодарности к другому. После смерти родителей не нашлось ни одного человека, который хотел бы подарить ему немного собственного тепла. С Уёном их разделяли статус и происхождение, и слуга никогда бы не позволил себе такой вольности, а Чимину было неловко и неудобно навязываться. С Юнги же проще. Он муж омеги, равный ему по рождению. И главное, в его объятиях спокойно и безопасно. А самое удивительное, что Чимин осознаёт в этот момент, это то, что он не боится. Совсем. Оттого разрывать эти объятия нет никакого желания, но Пак всё же отстраняется спустя пару минут, видит лёгкую улыбку на губах Юнги и сам несмело растягивает уголки губ в ответ. — Убит, — меч альфы аккуратно прикасается к плечу омеги. — Ой, — Чимин вздрагивает, и стыдливый румянец покрывает его щеки. Он снова вместо того, чтобы сосредоточиться на обучении, застыл, утонув в собственных воспоминаниях. — Ты замечтался, отвлекся. Так дело не пойдет, — Юнги подходит ближе и опускает острое оружие, чтобы ненароком не ранить омегу по-настоящему. — Ты отлично выполнил этот финт с обманкой, но замер, когда нужно было просто направить на меня свое оружие и обозначить победу. — Да, — отвечает Пак, — прости. Я просто… — Чимин не договаривает, ловит смешливый отблеск в глазах альфы и не пытается продолжать. Ему совершенно нечем оправдаться, а сказать правду, что, засмотревшись на восхищенное его удачным маневром лицо альфы, омегу вновь унесло по рекам воспоминаний, стыдно. Он смущенно откашливается и говорит, — спасибо, что занимаешься со мной. И терпишь мою неопытность. — Ну, ты не так плох. Тот, кто учил тебя весь прошлый год во дворце, хорошо постарался. Но, Чимин, без внимания к схватке выиграть её не получится. Нужно полностью сосредоточиться на противнике, не сводить глаз, пытаться предугадать его следующий ход. А главное, не дать разгадать себя. Не отвлекаться и не витать в облаках. На сегодня всё. Альфа заканчивает и тут же смягчает строгую речь мягкой улыбкой. Чимин же отвешивает традиционный поклон Юнги, один из тех, что положены для учителя, и, прощаясь, уходит. Знает, что муж будет ещё не меньше часа тренироваться самостоятельно. Юнги смотрит, как Чимин покидает тренировочную комнату и уже жалеет, что время их занятий пролетело так быстро. Признаётся сам себе, что ему мало. Его муж удивительный. Мягкий, нежный, а его звонкий, переливчатый смех трогает струны его души, задевая всё то чувствительное и желанное, что копилось внутри со смерти папы. На Чимина хочется вылить тонну нежности, заботиться и оберегать. А храня в памяти тайну омеги, которая, словно призрачный мост, позволяет чувствам выплескиваться волнами, Юнги хочет быть ближе ещё больше. Шрамы на теле у воинов это достойно и привычно, но у его омеги была своя война, где он не дождался ни поддержки, ни помощи. Мин, как бы нелепо это ни звучало, потому что не было бы тогда Чимина в его жизни, хотел бы, чтобы это подобие альфы, первый муж омеги, был жив. Чтобы воткнуть в него меч, а после медленно и с особой жестокостью отсечь руки, которые посмели с такой злобой прикасаться к Паку. Юнги крутится на месте, оттачивая движения и удары на деревянном манекене, а мысленно рисует себе барона Чхве. Они почти не пересекались во дворце, но альфа помнит маленькие, заплывшие жиром хитрые глаза, грузное тело и полное неумение сражаться. Прошлый муж Пака из той породы альф, которые только пользуются благами государства и, дай боги, платят налоги в полном объеме. Из тех, что никогда не выйдут на поле боя, чтобы сражаться за собственную страну и семью. Мин таких презирает. И ему до сжимающихся кулаков жаль, что Чимину пришлось провести несколько лет подле мужа, способного воевать только со слабыми и неспособными себя защитить омегами. Именно поэтому он с лёгкостью и восхищением поддержал желание Чимина продолжать учиться сражению на мечах. Но мысленно молился, чтобы омеге никогда не пришлось использовать это умение. Чтобы он всегда оказывался рядом, чтобы защитить и помочь. За эти месяцы он исподволь, при любой возможности, рассматривал Чимина. Наблюдал из окна за утренними прогулками и редкими улыбками, которые появлялись на полных губах. Приятно удивлялся их беседам за ужинами, которые не были наполнены сплетнями и обсуждениями слуг и простых бытовых дел в поместье. Чимин был начитан, и они нередко обсуждали что-то из недавно прочитанного, и могли коснуться даже политики и других государств, в которых омега хоть и не был лично, но имел довольное полное представление о традициях и других модных веяниях. На удивленный вопрос откуда, Чимин лишь смущенно ответил, что много читал, да и Намджун на их совместных вечерах делился новостями. Юнги поражала искренность и забота по отношению к слугам, которые отвечали любовью и желанием во всем угодить господину. А сердце тревожно стучало, стоило ему поймать печальный и испуганный взгляд Пака, словно тот инстинктивно боялся его заранее. Болезнь сблизила их, позволила открыться и договориться, попытаться. Но с каждым днём, проведенным с Чимином в Юнги, просыпается жадность. И он начинает отчасти понимать всех этих придворных лощеных альф, которые так старались привлечь внимание ледяного герцога. При этих воспоминаниях хочется рычать, но внутри греет мысль, что только ему удалось подобраться ближе, приоткрыть дверцу, где Пак скрывает себя настоящего. Искреннего. Смешливого. Невероятно тактильного. Доброго и открытого. *** Омега устало бредет в сторону своей комнаты, чтобы переодеться и обмыться. Сегодня они изучали парочку хитрых приемов, и Пак сильно извалялся на песчаном полу тренировочной комнаты. Но ни единого мгновения не жалеет о том, что попросил Юнги его тренировать. Ему нравится, как тело вновь наполняется силой, нравится, как серьезно и строго Мин подходит к задаче. И уже почти не удивляется, что его просьбу не сочли блажью и глупостью, ведь омегам не пристало уметь владеть мечом. Единственное, о чем Чимин жалеет, так это о том, что последнее время постоянно отвлекается. Словно относится несерьезно, сам себе противореча, когда так настойчиво просил о тренировках. Впрочем, Чимин во многом сам себя не понимает в последнее время. Настроение скачет от радостного и счастливого до апатии, охватывающей все тело и сознание, когда с трудом хочется подниматься с постели и встречать новый день. Внутри него война, противоборство собственных мыслей и убеждений. С одной стороны, он сам, Чимин, герцог Пак, тот, кем он привык быть последние годы. Холодный, недоверчивый, опасающийся любого альфы. Тот Чимин, который так боится довериться Юнги и увидеть разочарование мужа. Омега, скрывающий под одеждой карту боли, мести и превосходства в силе, где он не столь красив. А ведь Мин ни раз осыпал комплиментами его лицо и фигуру, скорее всего, ожидая, увидеть на теле нежную кожу без единого изъяна. Боится признаться в своей неспособности стать альфе настоящим мужем, пустить к себе в постель и подарить удовлетворение. Признаться, что не способен на самое важное, то ради чего альфы соединяют свою жизнь с омегами — родить наследника. Ущербный. Искалеченный не только душой, но и телом. Недостойный честного и открытого Юнги. Юнги, с которым его навсегда связали обстоятельства и глупая месть ревнивого мальчишки, обрекая альфу всю жизнь терпеть подле себя сломанного омегу. А с другой стороны, та светлая сторона Чимина, которая, как ему казалось, умерла, исчезла, и никогда больше не появится. Доверчивая, искренняя и открытая миру и людям. Та сторона, которая верила в детстве в сказки, которая ещё помнит любовь и заботу между родителями. И которая наслаждается каждой минутой рядом с Юнги и жадно просит «ещё, ещё, ещё». Наслаждается касаниями альфы и, когда вокруг разносится обволакивающий, чуть мускусный аромат Юнги, отчаянно тянется навстречу, словно инстинктивно желая приблизиться. А ночами мучает неясными образами, заставляя просыпаться и дрожать не от кошмаров, а от неясного томления в душе и теле. Это пугает и манит одновременно. Ведь именно эта его сторона сияет ярче, затмевает темные уголки его души, где прячутся страхи и сомнения. Именно она заставляет заталкивать разрушающие мысли глубже. Чимин знает, что до полного доверия ещё далеко, но уже хочет верить, что преодолеет, разрушит эту собственноручно воздвигнутую стену холода, недоверия и отчуждения. Чимин привычно быстро, не глядя, обмывается в теплой воде и мысленно ругает себя. Он снова и снова прокручивается мысли, словно блуждая по замкнутому кругу сомнений и страхов, а ведь на самом деле, если набраться сил, отыскать на самом дне свою гордость и волю, он может признаться сам себе, что больше всего на свете хочет позволить себе любить. Обжечься страшно до ужаса, от которого немеет тело и душа, знает, что предательство или презрение Юнги разрушит его окончательно. Но хочется… Чимин не верит, что Боги, судьба или другие высшие, недоступные простым людям, силы обрекут его на новые испытания. Заставят вновь и вновь переживать кошмар во снах и наяву. Он хочет надеяться, что родители в небесных чертогах желают ему только добра и дарят свои силы. Не хочет больше быть ледяным герцогом. Юнги что-то разбудил в нем. Что-то, что сейчас, после осознания и принятия, словно благословенный дождь в засуху орошает давно высохшее поле внутри него. Чимин снова способен чувствовать. В душе теснятся забытая радость, искорки любопытства, желание прихорашиваться ради кого-то другого, а не простое следование правилам, вбитым ещё с детства. Ему хочется флиртовать, вести серьезные беседы, разделять радости и печали прошедшего дня. Омега решительно вылезает из воды и не позволяет себе привычно замотаться в мягкую ткань. Приближается к зеркалу, которое сразу по его возвращению закрыли темным полотном, и, зажмурившись, сдергивает его. Открывать глаза страшно, но пора столкнуться с собственными страхами, посмотреть им прямо в глаза и прекратить это игру в «горячо, холодно» с самим собой и мужем. Слегка искаженная гладь отражает влажные, светлые волосы, свисающие до плеч, и многочисленные капельки воды, опадающие на худые узкие плечи. Медовая кожа выглядит бледной, но в свете свечей, кажется жемчужной. Чимин взволнованно дышит. Взгляд опускается на чуть выпирающие ребра, впалый живот и длинные ноги. У него довольно обычная фигура для омеги, невысокий, ладно сложенный, а длинные ноги всегда были предметом восхищения мамы. И если бы не… Чимин поднимает слегка дрожащую руку и прикасается к трем небольшим круглым шрамам, на ключицах. Следы от сигар, которыми любил баловаться его прошлый муж после очередного насилия. Кожа чуть сморщенная, но уже не так ярко выделяется на теле, как в первые месяцы. Лечебная мазь, которую с таким трудом достал Уён, всё же помогла. Легкими движениями пальцы спускаются ниже к маленькому, не слишком заметному шраму от кинжала. Разрез был тонким и неглубоким, оставив после себя лишь белесую ниточку чуть более плотной кожи около плеча. Тогда Чимин прикрывал своего слугу от гнева пьяного и размахивающего кинжалом Хаджуна. Этот даже не пришлось зашивать. Лишь плотно затянуть узкой полоской ткани, пропитанной специальным настоем. Ведет рукой дальше, принимая и смиряясь с собственными несовершенствами. Длинный, слегка бугристый шрам на боку, под ребрами. Следствие ревности и глупости. Если присмотреться ближе, даже видно неровные следы стежков, Уён тогда впервые зашивал, и руки слуги страшно дрожали, пока Чимин, прижимая подушку к лицу, сдавленно кричал от боли. Огромный шрам на животе, ближе к паху, там, где пинался его малыш, так и не раскрывший глазки для этого мира. Уродливый, чуть красноватый, даже спустя почти полтора года, след от нагретых в камине щипцов. Тут даже чудодейственная мазь не могла помочь. Чимин знает, что ещё парочка шрамов украшают его спину, как и несколько ожогов на мягких бедрах, но больше не хочет смотреть. Он такой, какой есть. Он не хотел такой судьбы, не хотел всей этой боли. Но он выжил, пусть изломанный, но выжил, а его обидчики гниют в могиле. И если Юнги, который, кажется, что-то чувствует к нему, не сможет принять омегу со всеми этими недостатками и болью, то никто не сможет. Он решительно хватает ткань и промакивает тело от влаги. Довольно сомнений и трусости. Он пойдет навстречу своим непривычным желаниям, позволит себе довериться альфе и судьбе. *** В очередной жаркий августовский день они выбираются на пикник на берегу моря. Теплое послеполуденное солнце, широкий плед, расстеленный на песке, вино, закуски и небольшой тент, который соорудили слуги. А ещё глупый спор, что омега сможет победить и добежать до скалы, на другой стороне пляжа, быстрее, чем альфа. Пак был абсолютно уверен в своей победе, он легче и быстрее, а ещё знает эти места с детства. Но несмотря на это, он жарко выторговывал себе поблажку начать первым. Чимин бежит. Бежит изо всех сил, чувствуя, как ноги вязнут в теплом, мягком песке, мешая двигаться ещё быстрее. Внутри кипит азарт, а на губах шальная улыбка, и, хотя он практически задыхается с непривычки, омега старается думать только о победе. Ткань просторных светлых брюк хлещет по ногам, а полы рубашки давно выбились из-за пояса и развеваются на ветру. Омеге остается всего несколько десятков метров до скального выступа, когда альфа его догоняет, хватая крепкими руками за талию. Не удерживаясь, оба падают на песок, но Юнги успевает извернуться так, чтобы Чимин упал на него и не ушибся. — Догнал, — хрипит Мин, ощущая тяжесть омеги на своем теле. — А должен был обогнать, — слегка задыхаясь, смеется Чимин. —Ты проиграл, Юнги. — Нет, я бы все равно прибежал раньше, — ухмыляется альфа, оглаживая взглядом немного раскрасневшиеся щёки и мягкие приоткрытые губы Пака. Юнги не готов упускать возможность загадать Чимину желание, на которое они и спорили. Слишком давно его преследует навязчивое стремление сорвать поцелуй с желанных губ, а именно это он рассчитывал попросить в качестве приза. Мин признается сам себе, что не будет настаивать, если омега откажется, не будет давить и требовать выполнения обязательства. Их спор, такой внезапный, родившийся из шутки, не стоит того, чтобы испортить это тепло и нежную трепетность, которая всё больше прослеживается в их общении с Чимином последнее время. Знает, что возможно торопится, но зудящее внутри чувство, что время утекает сквозь пальцы с невероятной скоростью, не отпускает. И не далек тот день, когда король прикажет прибыть во дворец и принять на себя обязанности командира одного из полков. Юнги ничем не может оправдать свое эгоистичное желание наладить свою семейную жизнь до своего отъезда. Он уже видит, что оборона омеги не столь крепка, а чувство симпатии, а возможно даже влюблённости самого Юнги к своему мужу с каждым днем все сильнее. Казалось бы, надави чуть сильнее, усиль атаку, и омега сдастся. Но Мин точно знает, что вот так нельзя. Нельзя действовать напором, и как бы ни хотелось сломить сопротивление привычным наскоком, комплиментами и заигрываниями, Чимина это только отпугнет и отдалит. Альфа не знает всю историю прошлого замужества Пака, но и того, что видел, достаточно, чтобы понять, что Чимин не был счастлив. А потому сдерживает себя и своего зверя, который хочет добиться желанного омегу. — Юнги, — внезапно смутившись, шепчет Чимин, осознавая, что лежит практически полностью на альфе, — ничья? — Ничья? — Мин словно в удивлении приподнимает бровь. — Нет, уж, дорогой муж. Давай хотя бы считать, что оба победили? — И… и что бы ты хотел загадать в качестве приза? Чимину одновременно страшно и приятно. Он смотрит в темные, уже такие знакомые, темные глаза, которые сейчас сверкают легкой хитринкой. Ощущает под ладошкой крепкие мышцы груди и быстрое, сильное биение сердца. А мурашки, скользящие плавной волной по позвоночнику, концентрируются в месте, где горячие пальцы альфы касаются теплой кожи на талии. Волнительно. Такие откровенные прикосновения не вызывают желания отпрянуть и отскочить, а омега внутри оживает и даже наслаждается. Чимин почти не боится. Он уверен, что альфа остановится в то же мгновение, как он словом или жестом даст понять, что эти касания лишние и нежелательные. И оттого смелеет. Проводит пальчиками по натянутой на груди рубашке и с внезапным удовольствием отмечает, как у Юнги сбивается дыхание. — Или всё же будем считать, что победил я? — снова шепчет Чимин, смотря на альфу из-под полуприкрытых век. Флиртует. Чимин осознанно флиртует, ещё пока не осознавая всю силу собственной власти, и оттого чувствуя себя до невозможности неловко. Щеки теплеют от жара, смущения, но омега не останавливается, убеждая себя, что это только для победы. — Играешь не по правилам, маленький омега? — Помогает? — улыбается хитро Пак, перемещает руку выше, пробегаясь почти незаметными касаниями по напряженной шее Мина. Юнги завороженно смотрит на такого игривого Чимина, и желание поцеловать эти прекрасные губы растекается внутри, вытесняя все остальные мысли. Альфа сгибает руки и, упираясь предплечьями на песок, приближается к лицу омеги. Пристально смотрит в расширившиеся от понимания и осознания того, что произойдет дальше, глаза и, не увидев там страха, осторожно прикасается к приоткрытым губам. Чимин вздрагивает, а Мин тут же отстраняется, бегает взглядом по лицу, пытаясь понять, испортил ли он своим порывом, то нежное и искреннее, что межу ними растет последние недели. У Чимина разум и сердце сражаются внутри, и, тогда как одна часть просит поддаться, насладиться первым в его жизни желанным поцелуем, мысли в голове мечутся от страшных предположений. Но омега отбрасывает сомнения, вспомнив о своем решении, отдаваясь чувствам и внутренней сущности, которая всегда шепчет рядом с Юнги «доверься», «этот альфа наш», «он не обидит». Дыхание омеги срывается, затрепетав в груди, как пойманный мотылек, он опускает веки и со всей нерастраченной нежностью возвращает поцелуй. Легкие, словно ветер, прикосновения мягких губ кружат Юнги голову. Он никогда не был любителем нежности, долгих ласк и прелюдий. Но знает, что с Чимином нельзя иначе. Ему и самому с мужем хочется иначе, мягче, ласковее. Ему нравится то, как медленно, но уверенно они сближаются. Не поддаются похоти, выпуская своих животных, а узнают друг друга, узнают всё то, что внутри, что важно. И сейчас, в эту секунду, когда Чимин так несмело, словно впервые, даёт понять, что желает этой близости, остановиться не получится. Ни тогда, когда к нему так трепетно прижимаются, обхватывают шею руками и мелко дрожат. Юнги целует в ответ, впервые чувствуя, как его буквально затапливает терпкой нежностью и предвкушением. *** На ужин Чимин трусливо решает не ходить. Меряет шагами комнату и старается игнорировать удивленные взгляды Уёна, который, конечно, не позволяет себе смотреть прямо и открыто, но нет-нет, да поглядывает. — Может принести ужин сюда, милорд? — наконец решается спросить слуга. — Да… Нет… Не знаю… Скажи Юнги, что я не приду. У меня… болит голова… Да, именно так и скажи, — нервно отзывается Чимин. — Взять снадобье у миссис Ким? — Уён… — протяжно вздыхает Пак, — у меня ничего не болит. Я…я просто не готов…не хочу идти на ужин. — Как скажете, милорд. Уён торопливо покидает комнату, а Чимин всё никак не может остановиться. Кажется, в нём сейчас столько энергии, столько всего бурлит внутри, что если он хоть на секунду остановится — то взорвется. Ему понравилось целоваться с Юнги. Мягкие губы, немного напористые движения языка и удовольствие, которое растекалось по телу как патока. Понравились нежные прикосновения теплых рук к спине, понравилось зарываться пальчиками в густые темные волосы альфы, портя прическу, над которой наверняка поработал с утра личный слуга Мина. Понравились влажные, горячие прикосновения, мурашками расползающиеся по телу и щекочущие что-то, давно забытое внутри. Но стоило Чимину чуть пошевелиться на альфе, попытаться найти удобное положение на твёрдой груди, как он почувствовал бедром небольшое возбуждение Мина. И в тот же самый момент весь флёр слетел, словно подхваченный быстрым ветром. Чимин испугался. Не хотел, но испугался. Рефлекторно. Инстинкты, которые долгое время были подчинены лишь одному правилу «желание альфы равно боль», взбунтовались, заставили отпрянуть, а после и вовсе сбежать с пляжа, оставляя Юнги в недоумении лежать на песке. И теперь, мучимый стыдом в собственной комнате, он не знал, как смотреть мужу в глаза. Улыбаться, смеяться, обсуждать что-то. Любой альфа на месте Юнги потребовал бы объяснений, и Чимин, конечно же, знает, что Мин не любой. Иначе не стала бы его израненная душа тянуться к мужу. Но сомнения и опасения маячат темными тенями на краю сознания, не давая сделать последние шаги к доверию. Чимин отчаянно стонет, не в силах справиться с мыслями и падает на кровать, чуть пружиня на матрасе. — Как ребенок, — приглушенно стонет омега в подушку. Негромкий стук в дверь прерывает его метания и заставляет затихнуть. Это точно не Уён. Тот постучал бы и сразу вошёл. От мысли, что это Юнги, внутри что-то замирает. Чимин не знает, страшно ему или волнительно, но чувства смешиваются внутри, словно ингредиенты для соуса в сотейнике, кипят и то и дело норовят вылиться на поверхность. Омега садится и негромко даёт разрешение войти. — Чимин, — Юнги чуть взволнованно входит в комнату. — Ты в порядке? Уён сказал, что у тебя болит голова. Не стоило нам так долго гулять у моря. Хоть на улице и жара, ветер всё же был прохладный. А ты только недавно поправился. — Юнги… Юнги… — прерывает мужа омега. — Я… Я в порядке. Просто немного перегрелся. — Чимин смущенно опускает глаза, скрывая собственную ложь. — Перегрелся? — Юнги быстрыми шагами приближается к Паку и кладет ладонь на лоб так естественно, будто делает это далеко не в первый раз. — Надо вызвать врача, ты немного горячий. А Чимин не знает, куда деться от смущения и стыда, кровь приливает к щекам, нагревая кожу. Трусит, врёт, заставляет беспокоиться. «До чего ты докатился, Чимин?!» — думает омега про себя, а вслух говорит. — Не надо врача, я просто полежу немного и всё будет в порядке. Не беспокойся, Юнги. — Как мне не беспокоиться, когда в прошлый раз после прогулки под дождем ты разболелся такой горячкой, что метался, не приходя в сознание три дня! Лучше мы заранее вызовем доктора! И не спорь, пожалуйста, Чимин, — продолжает настаивать Юнги. — Да, Боги! Ничего у меня не болит! — жалобно вскрикивает Чимин, поднимаясь с постели. — Не… не болит? Но ты же… — осознание постепенно приходит к альфе, — ты меня…хм… обманул? Омега стыдливо отходит к небольшому рабочему столику и начинает бездумно переставлять с места на место безделушки, которые с избытком там стоят. — Я не хотел… не мог поужинать с тобой сегодня, — Чимин запинается и чувствует себя внезапно глупым провинившимся малышом. Поцелуй, последствия, и все те чувства, что всколыхнулись внутри, заставляют его теряться и чувствовать неуверенность. Желание раскрыться и довериться, словно выдернуло из него на мгновение стержень, который весь прошлый год позволял держаться, встречать неприятности с высоко поднятой головой. Пак слегка качает головой в неверии, что так расклеился из-за небольшой и совершенно естественной мелочи. Заставил волноваться альфу, а главное сам себя загнал в ловушку. Поэтому сейчас ему необходимо признаться, чтобы не продолжать плодить ложь, нагромождать её, как дом из кирпичиков, и в любой момент ожидать, что всё упадет. «Будь сильным. Будь сильным» Чимин резко разворачивается к Юнги, предпочитая смотреть в глаза при этом непростом разговоре. Ведь говорят они — зеркало души, и омега в это верит. У его первого мужа, во взгляде всегда проскальзывала твердая, как сталь, жестокость, и никогда их не касалась нежность и любовь. В глазах Намджуна сквозило легкое равнодушие, уверенность в себе и лишь иногда тепло. Родительские взгляды всегда были наполнены любовью и обожанием, которые укутывали Чимина в теплые объятия и заставляли сердце петь от счастья. Юнги смотрел по-разному. Вначале с презрением и долей брезгливости. С насмешкой. После, с немым, обреченным пониманием неизбежности. Но последнее время все чаще и чаще там было восхищение, беспокойство и тепло. И Чимин по-настоящему решается. В конце концов, он должен быть честен с мужем до того, как они оба, а омега каким-то внутренним чутьем знает, что оба позволят своим теплым чувствам прорасти во что-то большее. — Мой первый брак не был удачным. Он мог казаться таковым для наших соседей, частенько приезжающих на балы и охоту, которые так любил Хаджун. Для всех мы выглядели красивой и счастливой парой. Мой… мой бывший муж любил рассказывать историю, как был очарован мной с первого же дня, когда встретил в имении дедушки. Он хвастался своими ухаживаниями, подарками и тем, как практически на коленях умолял прошлого герцога Пака дать согласие на брак. И ему верили. Верили просто потому, что Чхве Хаджун был обычным бароном. Одним из тех мелких дворян, которые и при дворе-то были всего пару раз. Одним из тех, у кого за душой мелкое владение, полсотни слуг и крестьян и, дай боги, какие-никакие накопления. А ещё ему верили, потому что я улыбался. Соглашался. И вторил этой истории. — Чимин гулко сглатывает ком в горле, когда он сознательно возвращает эти воспоминания, которые мечтал похоронить под каменной плитой и больше никогда не возвращаться. — Я не мог ослушаться мужа. Последствия всегда пестрили разнообразием, но никогда не доставляли удовольствия. Весь мой прошлый брак состоял из боли и попыток выжить. Юнги напряженно стоит около кровати омеги, не опуская глаз. Его почти сбивает с ног яростный, наполненный жгучей ненавистью и презрением, шепот, которым Чимин внезапно начинает свой рассказ о прошлом. Мин не знает о тех годах почти ничего, о многом догадывается, но то, как неожиданно и резко Пак решается поведать свою историю, выбивает из колеи. Альфа шёл в комнату мужа, наполненный беспокойством, он действительно переживал о его здоровье, и даже не подозревал, что их поцелуй на пляже спровоцирует такую бурю. Но он готов выслушать, готов утешить, понять и позволить омеге выпустить через раны всё то, что медленно гниет на душе. Юнги знает, что, чтобы он не услышал, ничто не заставит его относиться к Чимину хуже и не заставит чувство внутри угаснуть. — Мой брак был местью выжившего из ума старика. — Местью? — удивленно переспрашивает Юнги. — Да. Местью моему погибшему отцу, что посмел пойти против семьи и жениться на моей матери. Местью моей маме, что посмела настолько задурить голову их сыну, что тот практически отказался от семьи. Дед так до самой своей смерти и не поверил, что мои родители искренне любили друг друга. И даже если бы король Джеву не предложил этот брак, то мой отец сам бы решился на ухаживания, так очарован он был южной красавицей. — Чимин замолкает на мгновение, чтобы собраться с мыслями и рассказать то, что действительно важно. — Весь год после их смерти старый герцог Пак делал мою жизнь невыносимой. Меня наказывали за любое непослушание и выдуманные проступки. А потом, чувствуя, что здоровье его подводит, он вбил последний гвоздь, который захлопнул клетку, и уничтожил всё то светлое, что ещё оставалось. Дед выдал меня замуж. Замуж за альфу, мелкого барончика, чьи две жены до этого скончались при неизвестных обстоятельствах. Чимин продолжает яростно шептать, стоя на одном месте и не отрывая взгляд от альфы. Он боится уловить любой намек на одобрение, который может мелькнуть во взгляде Юнги, и мысленно готовит себя к новой боли. И лишь крошечный лучик надежды продолжает его удерживать на ногах, рядом с мужем и в этой комнате. — Я был юн и наивен, а барон Чхве, хоть и казался мне странным и подозрительным, действительно немного ухаживал за мной. Я не знал тогда, что уже обещан. Не знал, что это всё лишь игра, чтобы я не сбежал раньше времени. — Сбежал? — Да. Я пытался ещё до того, как узнал о замужестве. Я был любимым ребенком. Рос в ласке, тепле и заботе. И до смерти моих родителей даже не знал о том, что у меня есть ещё родственники тут в Западном королевстве. Я переписывался с дедушками по линии мамы, мы даже разок были у них в гостях. Но про прошлого герцога Пака я не знал. Не знал до тех пор, пока он не явился в наш городской дом как-то поутру и не сообщил о смерти родителей. — Представляю, какой это был удар, — Юнги тоже не отрывает взгляд от омеги, стараясь показать, как он сочувствует этой потере. — Я был уничтожен. Разбит. И почти не заметил, когда мои вещи собрали и перевезли в главный замок герцогства. А там я оказался заперт с сумасшедшим стариком, душа которого была наполнена только желчью и ненавистью. Даже слуги, которые жалели меня, ничего не могли сделать. Всех несогласных пороли перед моими окнами, а меня самого сажали под замок, лишая еды. Тогда замужество казалось мне спасением. Но на деле я попал в ещё худший ад, чем у деда. — Он… твой муж, — Юнги сжимает кулаки, он знает ответ, но хочет услышать этот от Чимина, не может раскрыть то, что успел тайно подглядеть во время болезни. — Он бил тебя? Чимин истерично смеется, прерывая зрительный контакт. Юнги болезненно кривится. Альфе хочется подойти, укутать в свои объятия, но он чувствует, что ещё не время. — Он не просто бил меня. Я был вещью, игрушкой, которая была нужна только для удовлетворения альфего эго и похоти. Он… — Чимин судорожно дышит, пытаясь выдавить следующие слова, — он насиловал меня несколько лет. И оставил в покое, только когда я забеременел. — Ребенок? У тебя есть ребенок? — с волнением в голосе спрашивает Юнги. — Нет. Этот монстр не позволил мне доносить моё дитя. Сонун родился на пару месяцев раньше и так и не задышал. — Я… — эта новость бьёт Юнги под дых, словно таран. Он видит в глубине глаз Чимина море выплаканных слез, горе и бесконечную вину. — Я не знаю, где похоронен мой мальчик. Мне даже не дали на него взглянуть. — Чимин вздрагивает и чувствует, как теплые слезы текут по щекам. Он тянет дрожащие руки и утирает лицо. И Юнги срывается, он не может больше почти безучастно стоять, позволяя омеге выговориться. Его до дрожи ужасает всё, о чем он только что узнал. А слова о ребенке и вовсе убивают. Мин знает, что для омег нет ничего важнее их детей. И он не может даже на долю секунды представить, что пережил Чимин, с чем ему пришлось столкнуться. Мин мягко обнимает рыдающего омегу, прижимая к себе. Его внутренний зверь воет и готов упасть на колени перед Чимином, вымаливая прощение за всех альф. — Я… я… — сквозь всхлипы продолжает омега. — Не надо больше Чимин. Не надо. Не причиняй себе боль этими воспоминаниями. Я обещаю тебе, что перекрою их хорошими, помогу забыть всё, что было раньше. Буду заботиться и защищать! — Ты… ты не понимаешь… я… не могу больше иметь детей… Не смогу стать тем, кто сможет подарить тебе наследника… — Это не важно, Чимин. Не важно. Юнги действительно сейчас ничего не важно. Держа в руках это хрупкое, сотрясающееся от слёз тело мужа, Мин с внезапной ясностью осознаёт, что уже давно влюблён. Влюблен в яркие, голубые, словно небо, глаза, влюблён в улыбку и звонкий смех, влюблен в характер и несгибаемую волю, влюблен в наполненную нежностью душу. И мысленно повторяет про себя свои обещание, которые не так давно давал Чимину. Он сделает все, чтобы его муж был счастлив. И даже если ответное чувство так и не возникнет, альфа будет наслаждаться просто тем, что Чимин рядом с ним, что позволяет ухаживать, заботиться и дарить свою любовь.