A Terribilis Puer

То, что мы называем хаосом — это всего лишь закономерности, которые мы не сумели распознать. То, что мы называем случайностями — это всего лишь закономерности, которые мы не в состоянии расшифровать. То, что мы не можем понять, мы называем бредом. То, что мы не можем прочесть, мы называем тарабарщиной.

Чак Паланик

***

      Ночь была тёмной, можно даже сказать — чёрной. Густые облака заполонили собой всё небо, не давая ему и шанса стать хотя бы на оттенок светлее. Все птицы, что нашли свой дом на массивных ветках деревьев, уже давно спали, устроившись в своих гнёздах рядом с детёнышами. Шелест листьев усиливался и затихал от каждого порыва немного прохладного осеннего ветра. На траве с каждым часом появлялось всё больше маленьких капелек прохладной воды, которая обязательно поднимет табун мурашек, стоит только коснуться их босыми ногами.       Замок, окружённый огромной территорией, что ограничена чугунным позолоченным забором, стоял посреди густого леса. Может показаться, что он здесь одинок, однако это совершенно не так. Он выглядит скорее величественно и в какой-то мере даже устрашающе. Его идеальные, выложенные камень к камню, башни стремятся высоко вверх, заканчиваясь красивыми заострёнными куполами. Ветер, что гуляет по окрестностям без чьего-либо на то разрешения, остервенело бьётся в окна, просится внутрь.       Тоже хочет в тепло.       По каменному полу замка гуляет холод — отголосок уличного ветра, который таки смог пробраться через окна. Ледяные порывы осторожно скользят по каждому сантиметру, проникают в различные комнаты, морозят стоящие на полу предметы и лежащие ковры. Огонёчки свечей, что расположены на стенах, не трогают — до них слишком высоко.       Не добраться.       Почти каждый коридор и каждая комната здесь освещены. Свечи горят, не затухая, и, кажется, даже если попытаться задуть их — ничего не выйдет. Их огонь может задрожать, может стать ярче или темнее, может изменить свою привычную форму капельки на причудливую, но…       Но никогда не потухнет.       В столовой на первом этаже по прежнему большое количество еды и изысканных блюд, что находятся на огромном длинном столе. Там, на разных концах стола, всё ещё стоят две тарелки, в одной из которых пусто, а в другой — почти не тронутая пища. На кухне, в углу, возле одиноко стоящего стула, всё ещё стоит бутылка лечебного вина, рядом с которой всё ещё лежат использованные марлевые тряпочки. В ванной, что расположена на втором этаже, по прежнему лежит мокрая и грязная одежда, валяясь прямо на полу.       И всё это придаёт данному месту какой-то загадочности и некой таинственности. Взглянув на это лишь раз, появляется желание написать картину, запечатлев на ней каждый уголок и каждый миллиметр здания, чтобы в точности передать всё волшебство, которое хранится здесь. Хочется сделать из этого величественного дворца небольшое сказочное, чтобы даже дети, взглянув на полотно, заинтересовались им.       Всё это хочется.       Ровно до одного момента.

***

      LordOfDarkness: Prokusha — страх       Дверь комнаты, что расположена прямо напротив башни, медленно открывается, не издавая ни единого звука. Из неё выходит невысокого роста парнишка. Он останавливается посреди помещения, замирая.       Его левый глаз, как и вся левая сторона тела, каждые пару минут слегка подрагивает, словно это всё иннервируется одним единственным нервом, который постоянно кто-то дёргает. Он, трясясь, поворачивает голову направо — в сторону двери, ведущей в коридор с гостевыми комнатами и ванной. Губы, бледные и израненные, сами тянутся в маниакальной улыбке, заставляя глаза превратиться в ужасающие полумесяцы.       В пустой, лишённой каких-либо мыслей голове, проносится лишь одна единственная: «Время новой игры», — и она не может не радовать.       Он переставляет свои ноги медленно не потому что хочет, а потому что правая стопа неестественно вывернута в сторону, формируя прямой угол. Так было бы, если бы кто-то специально со всей силы дёрнул за стопу, заставляя её выйти из сустава, а кости — сломаться.       Он шаркает своей обувью по полу, разрушая царящую в замке ночную тишину. Доходит до двери и, открыв, попадает в коридор.       На подсознательном уровне знает, в какой из гостевых комнат находится тот, с кем можно поиграть.       Улыбается ещё сильнее, предвкушая.       Доходит до необходимого помещения, открывает дверь и смотрит на человека, лежащего в грязных прогнивших тряпках. Усмехается и чувствует, как из груди рвётся самый настоящий издевательский смех, но вовремя сдерживает себя.       Сейчас не время будить человека.       Замедляет свои движения ещё сильнее, присаживается на корточки и начинает подкрадываться к спящему на четвереньках. От старого постельного белья исходит полюбившийся запах гнили и затхлости, из-за чего он, втянув носом побольше воздуха, закатывает глаза, продолжая двигаться в нужном направлении.       Останавливается около человека и чуть наклоняет голову к его лицу. Рассматривает, изучая. Скользит взглядом по грязной сорочке, которая скрывает тело, и ухмыляется. Чувствует витающую в комнате усталость и изнеможённость, исходящие прямиком от этого человека, и питается ими, наслаждаясь. «Идиот. Наивный идиот, — радует самого себя этими мыслями и отстраняется, натыкаясь глазами на поношенные и сгнившие ботинки. — Идиотов нужно наказывать», — подцепляет костлявыми пальцами некогда красивую обувь и, напоследок взглянув на хмурящегося во сне человека, покидает комнату, специально не закрывая дверь.       Он не станет будить его сейчас.       Он подождёт, пока человек проснётся сам.       А пока что он встретит рассвет, шаркая по пустым коридорам, наполненным в некоторых местах прогнившей и развалившейся мебелью. Посмотрит на восходящее солнце, стоя босыми ногами на осколках, что есть и на балконе второго этажа, и маниакально улыбнётся, когда почувствует, что человек проснулся.

***

      Kevin MacLeod: Classing Horror 3       Всё начинается со скрипа, который в гробовой тишине кажется слишком громким, даже немного устрашающим. Он порождается от шевеления рукой, которое совершает спящий на дряхлых, затхлых и грязных тряпках Господин. Он пытается устроиться поудобнее, не желая прерывать такой крепкий и необходимый для себя сон. Эмоциональная встряска, что он испытал за все два дня, начиная с момента прихода на территорию замка с камерой в руках, отняла все оставшиеся в запасе силы, которые парень сейчас старательно восполнял.       Его голова лежала на прогнившей от стольких лет подушке, внутри которой не осталось никаких перьев и пуха. Её некогда белоснежный цвет сейчас грязно-коричневого, а наволочка, когда-то красивая и пошитая на заказ, с огромным количеством протёртостей и дырок. Одеяло, которым укрывался Господин перед сном, сейчас в виде половой тряпки, от которой, вдобавок, исходил отвратительный запах. Край его всё так же зажат между пальцев, что прижимали его к острому подбородку, в попытке найти больше тепла и создать хотя бы какую-то атмосферу уюта.       Каркас кровати, некогда массивный и величественный, представлен грудой донельзя сгнивших досок, которые не имеют даже прежнего изысканного цвета. Вся мебель, за исключением разве что шкафа у стены, имеет такой же вид, как и мебель, стоящая в музыкальной комнате на первом этаже — старый, отвратительный, поношенный.       Чистые, недавно вымытые фиолетовые волосы разбросаны по грязной подушке. Они впитывают в себя противный запах старости, влажности и сырости. Кожа, такая белая и чистая, покрывается большим количеством непрошенных мурашек, заставляя тело рефлекторно вздрогнуть. Вдыхаемый носом воздух слишком холодный и морозный — не такой, каким был ночью. Ночью здесь было тепло, а одеяло, такое огромное и пуховое, моментально согревало, не давая породиться даже хотя бы одной мурашке.       Спина и шея затекают, лежать становится всё неудобнее и неудобнее. Глаза, всё ещё завлечённые сном, слегка жмурятся, а брови заламываются, хмурясь. Некогда облизанные перед сном губы потрескались и обветрились от гуляющего по комнате холода, покраснев.       Феликс громко вздыхает и переворачивается на другой бок, надеясь хотя бы так найти более удобную позу. Тазовая кость впивается в жёсткую поверхность, совсем не характерную для той огромной перины, на которую он ложился ночью. Плечевая кость чувствует непривычную твёрдость, которая неприятно впивается в кожу руки. Нос утыкается в грязную пожухлую наволочку подушки, не чувствуя под ней перьевую мягкость, а рука, затёкшая от долгого сна, при перевороте на другой бок ударяется о какую-то деревяшку, заставляя парня наконец-то пробудиться и болезненно застонать, не открывая глаз.       Он инстинктивно касается пострадавшей руки, обхватывая запястье. Сильной боли нет, но организм, доселе мирно спавший, имеет полное право реагировать на данный удар сильнее обычного, ведь его оторвали от такого важного занятия, как восполнение утраченной энергии.       Феликс растирает ушибленное и немного покрасневшее место, а затем, приняв сидячее положение и уперев локти в колени, потирает заспанные глаза, стараясь, тем самым, снять с них сухость от крепкого и, он надеется, долгого сна. Он сонно чмокает губами, вновь облизывая их языком и чувствуя, как они обветрились за ночь. Ненавидит это чувство всей душой, а потому морщится и едва слышно стонет.       Сейчас в планах найти хозяина замка, который так услужливо помог ночью, поблагодарить его за всё, что он сделал для парня, а затем спросить, как покинуть это место.       Последний раз растерев глаза, заставляя их немного покраснеть, блогер отнимает руки от лица, застывая.       Перед ним открылась картина, которую он хотел увидеть меньше всего.       Он, не двигаясь, опускает глаза ниже, поджимая губы. Взгляд бегает по старым прогнившим тряпкам, которые он вчера, видимо будучи в пьяном бреду, принял за дорогое и изысканное постельное бельё. Феликс чувствует, как сердце начинает биться чаще, заходясь в каком-то бешенном ритме, вызванным нарастающим ужасом и страхом.       Взгляд цепляется за диван, что ночью стоял по левой стене — напротив входной двери в комнату. Сейчас же он развалился словно напополам, из его сидушки торчал почерневший от огромного количества времени его существования пух; ткани, обрамляющие мебель, посерели и приняли противный оттенок, отторгающий глаз.       Феликс чувствует, как накатывает паника. Ничего не может поделать с собой и с адреналином, который попадает в кровь огромными порциями и с немыслимой скоростью. Прикладывает холодную, продрогшую за ночь ладонь к груди, куда-то в районе сердца, пытаясь будто бы схватиться за него.       Сжать.       Заставить прекратить заходиться в таком безумном ритме.       Губы размыкаются, и из них выходит облачко пара, которое лишь доказывает: здесь очень холодно.       Феликс медленно прикрывает глаза, стараясь помочь своему сознанию успокоиться, но, увидев темноту, мозг тут же начинает подкидывать в голову парня воспоминания прошлого еле пережитого дня, которые лишь вгоняют в животный ужас и заставляют тут же открыть глаза. Лучше видеть комнату и всё, что в ней происходит, чем не видеть ничего.       Неизвестность пугает куда сильнее.       Он оглядывает себя, замечая, что тело его облачено в какую-то старую тряпку.       Не выдерживает.       Вскакивает с места, в котором когда-то стояла кровать, спотыкается о сбившееся в ногах бывшее одеяло и, теряя равновесие, падает в сторону — туда, где в стене имелось небольшое углубление, которое вечером показалось Феликсу отличным местом для чтения какой-нибудь романтичной книги.       Парень выставляет руки вперёд, не даёт себе удариться о пол, и, кряхтя, поднимается. Видит, что всё его тело грязное и пыльное из-за ужасного места, в котором он проснулся.       Вся комната выглядит как самая настоящая разруха. Потребуется не то что одна ночь, а несколько лет, чтобы она, по сути из нормальной, стала таковой. Дотрагивается до сорочки, у которой нижний край весь порванный да со свисающими нитями, подтягивает ближе к лицу, нюхает.       Моментально морщится, выпуская ткань из рук и откидывая подол подальше от носа. Запах гнили, сырости и грязи моментально ударил по рецепторам, вызывая рвотные позывы. Хочется упасть на колени, скрючиться, схватившись за живот, и, наконец, очистить собственный желудок.       Всё это место вызывает лишь страх, ужас и отвращение.       Не понимает, как он мог уснуть здесь. Ни за что в жизни не смог бы сомкнуть и глаза в таком помещении.       Хочется поверить, что всё, что ему удалось увидеть ночью, это плод его фантазий. Эмоциональный всплеск, сильный стресс, отсутствие нормального сна, большая физическая нагрузка и огромная доза адреналина вполне могли устроить ему порцию галлюцинаций, под которыми он видел всё, что видел.       Но… — Как тогда объяснить грёбаную сорочку?.. — тихо шепчет Феликс, вновь опуская взгляд и рассматривая её. Он точно помнит, что из замка он убегал в своей одежде. По лесу он бегал тоже в своей одежде. И выбежал он к воротам дворца, падая на колени и содрогаясь в истерике, тоже в своей одежде. Даже в пьяном бреду блогер ни за что не надел бы такое отвращение.       Он точно помнит, что сорочка была идеально чистой.       И что принёс её идеальный молодой человек с красиво уложенными волосами, пухлыми губами и проницательным взглядом, который в глубокой ночи казался каким-то спасением, не иначе.       Глухо сглатывает.       Бегает глазами по помещению и пытается понять, что ему делать дальше.       Сейчас эта гостевая комната, отданная хозяином дворца для ночлега, похожа на все пожухлые и прогнившие от огромного количества лет комнаты, что Феликс видел днём ранее на первом этаже. «Надо спуститься. В музыкальной комнате я оставлял свой рюкзак. Там запасные камеры, штативы и одежда», — напуганный мозг всё же способен выдать хоть одну здравую мысль. Парень решает, что пока что такой план действий самый адекватный, учитывая данную ситуацию, а потому принимает решение выдвигаться.       Феликс медленно скользит взглядом до двери, которая слегка приоткрыта.       Чётко помнит, что человек, помогший ему вчера ночью, закрывал её плотно.       Сглатывает. Чувствует, как сильно дрожат его колени. И дрожь эта вызвана не только страхом, окутавшим парня с головы до пят, но и холодом, который гуляет по комнате, словно у себя дома.       Хотя, возможно, так оно и есть.       Пересиливает собственный страх и ступает босыми ногами по ледяному камню. В мозг тут же просачивается мысль о возможной простуде, но она волнует сейчас меньше всего. Если сравнить обычный кашель и небольшую температуру с тем ужасом, что пережил Феликс прошлым днём, становится всё равно на возможную болезнь. Сейчас главное спуститься, найти музыкальную комнату, переодеться, собрать вещи и… — Свалить отсюда к чёртовой матери, — проговаривает вслух, однако голос его охрипший от долгого сна в продрогшем помещении Богом забытого замка.       Вспоминает, что ночью молодой человек давал некую обувь, способную спасти ступни от холода. Вспоминает, что перед тем, как забраться на кровать, оставил её у подножия.       Поворачивает голову в сторону прогнивших досок, грязных тряпок и отдельно валявшихся кусков ткани, осматривает всё, что находится рядом, не находя того, что так сейчас необходимо.       Вздыхает и идёт в сторону приоткрытой двери, шлёпая босыми ногами. Глухой звук в такой звенящей тишине кажется слишком громким, отчего хочется зажмуриться и остановиться. Есть пугающее ощущение, которое настолько осязаемо, словно это человек, имеющий тело и способный передвигаться. И «человек» этот стоит прямо за Феликсом, положив свою дряхлую страшную руку на плечо и несильно сжав. Оно наклоняется к уху парня и, маниакально улыбнувшись, шепчет: «Ты здесь не один».       Пугает сам себя. Прекрасно это осознаёт и понимает, но поделать с собой ничего не может. У парня за плечами огромный опыт блогерства, бесчисленное количество отснятых постановочных и импровизационных роликов, груда посещённых кладбищ и заброшенных зданий, но тех эмоций, что он испытывает каждую секунду в этом чёртовом замке, он не испытал ни разу за всю свою карьеру.              Кладёт руку на ледяную позолоченную ручку и толкает дверь вперёд, не прилагая особых для того усилий. Та скрипит, и скрип этот режет сердце бедного Феликса, который, вздрогнув, громко сглатывает. Да, он безбашенный. Да, он смотрит любой фильм ужасов, при этом спокойно поедая вкусную еду, наблюдая, как кого-то расчленяют. Да, он спокойно мог в одиночку пойти на тот же хоррор-квест и от души повеселиться. Только всё перечисленное — обычная постановка, где люди играют по строго отведённому сценарию. А это жизнь.       И Феликс ни черта не понимает. Пытается найти всему логическое объяснение, но не может.       Единственную здравую мысль — наличие галлюцинаций от пережитого стресса — отметает долбанная сорочка, уродливо свисающая своими лохмотьями со стройного тела. Она будто бы усмехается и довольствуется тем, что своим существованием сбивает парня с толку.       Феликс делает шаг вперёд, кладёт руку на косяк двери и, чуть наклонившись, выглядывает в коридор, смотря сначала направо, затем налево. «Никого», — и эта мысль неплохо так успокаивает, учитывая ситуацию, в которой оказался парень.       Он пересекает порог комнаты, выходя в просторный коридор. Напротив парня стена, в которой, начиная от потолка и заканчивая у пола, были огромные ничем незаполненные пустоты, словно для… — Окон, — шепчет Феликс, заинтересованно подходя ближе. — Ночью здесь были окна, я точно помню это! — добавляет чуть громче, сам того не замечая. Внутри парня порождается неосознанное чувство радости, будто бы он нашёл какую-то зацепку, хотя по сути…       По сути, ни черта он не нашёл.       Понимание того, что он видел данный коридор совершенно в ином обличье, совершенно не помогает. — А здесь было много растений, — проговаривает, поднимая голову к потолку и рассматривая начало бывших окон. Ведя осторожным взглядом вниз, к полу, замечает большое количество осколков и стеклянной крошки. — Видимо, остатки тех панорамных окон… — делает осторожный шаг назад, чтобы случайно не наступить на них.       Спина врезается во что-то не сильно широкое и не особо мягкое. Парень вздрагивает и тут же отскакивает вперёд, таки наступая на осколки, но совершенно этого не замечая. Слышит тихий смешок и моментально оборачивается, но видит лишь…       Пустой коридор.       Хватается за грудь в районе сердца, сжимая противную ткань сорочки, и громко дышит, смотря по сторонам. Вертит головой то вправо, то влево, не понимая, что это сейчас было. «Может, показалось?» — очень хочется так думать, но Феликс не псих, чтобы ему это просто показалось. Его осязание и слух всё ещё в норме, чтобы понять, что это не шутка его разума.       Простояв так ещё пару минут и убедившись, что ничего подозрительного не происходит, он продолжает осматриваться. Сделав шаг, парень шипит, чувствуя, как левую пятку пронзила не сильная, но неприятная боль. Отходит в сторону, поднимает ногу и замечает небольшой осколок, вонзившийся в мягкую кожу. Вымученно хнычет от собственного бессилия, заламывая брови. Сам же отошёл, чтобы не напороться, а в итоге, невесть что испугавшись, всё равно поранился.       Плюхается на холодный пол, подальше от осколков, сгибает пораненную ногу в колене и подцепляет осколок ногтями, вытаскивая. Крови и сильной боли нет — стекляшка вошла не так глубоко — и это не может не радовать. Только ран не хватало в этом прогнившем к чертям замке.       Поворачивается боком и продолжает рассматривать стену, сидя на каменном полу. Место, где ещё ночью были застеклённые двери, сейчас представлено просто пустотой, выполняющую роль прохода на балкон. «Вчера там стоял молодой человек, который помог мне, — напоминает мозг и Феликса озаряет. — Точно! Тот парень! Он же тоже должен быть здесь! — блогер воодушевляется, выпрямляясь в спине и поворачивая голову в сторону трёх дверей — две из них вели в гостевые комнаты, а одна — в ванную. — Только где его найти и… И возможно ли это?..» — сомневается парень, жуя и без того обветрившуюся и настрадавшуюся губу. Когда Феликс провёл здесь день, он сбежал из замка словно умалишённый. Каков шанс, что он найдёт этого парня, если и он был тут впервые? Но ведь... — Он вёл себя так, словно знает это место… — проговаривает вслух, нарушая звенящую тишину. — Значит, он знает, что за хрень здесь творится и точно сможет помочь мне! — эта мысль не может не радовать.       Феликс поднимается, ставя левую ногу на носок — рана небольшая, но не хочется, чтобы туда попала грязь. В который раз осматривается и замирает, подвисая. «А откуда я вчера пришёл с ним?» — справа и слева, на разных концах длинного коридора, находятся две абсолютно идентичные двери. Расстояние до них одинаковое, вид у них такой же, как и у всего здесь — дряхлые пожухлые доски, разделяющие помещение.       И любой человек точно помнил бы, откуда он пришёл, если бы не одно «но». Огромное количество стресса и отсутствие нормального отдыха — как морального, так и физического — сделали своё дело. «Ни черта не помню», — и это чистая правда, которая в данной ситуации нисколько не успокаивает. — Ладно, в любом случае, когда я осматривал территорию, у замка было две башни, значит, и лестницы должно быть две. С какой стороны не пойду, всё равно найду путь к первому этажу, — говорит вслух, давно привыкнув к такой своей «странности». Жизнь под объективом камеры сделала своё дело — Феликс привык постоянно говорить вслух, находясь в одиночестве. В этом заключалась его работа и, пускай на данный момент у блогера не было камеры, это не заставило его вести себя молча.       Да и как можно оставаться молчаливым, когда тебе, чёрт возьми, страшно. «Ещё и камеру вчера ночью оставил там же, где меня и нашёл парень. Даже заснять сейчас ничего не могу», — вспоминает Феликс, направляясь к левой двери.       Ступает как можно осторожнее, чтобы не издавать ни единого звука. Шуметь почему-то не хочется даже на интуитивном уровне.       Lustmord: Black Star       Толкает дверь и видит точно такое же большое пространство, какое представало его взору и ночью, когда незнакомец помогал ему подняться по лестнице. Феликс стопорится. Ещё вчера, выйдя из башни и попав на второй этаж, он видел окно, небольшой стол со стульями и ковёр, что занимал собой практически весь пол.       Сейчас же парень видит остатки окон, валяющиеся на полу, перевёрнутый стол и рядом опрокинутые стулья — такие же прогнившие, как и всё, что здесь находится. Ковёр чёрный, грязный, скорее всего сырой и покрытый слоем пыли — нет возможности разглядеть какого он цвета. Но слева есть массивная дверь и она, вероятно, ведёт туда, куда и надо Феликсу. На первый этаж.       Дополнительно посмотрев направо и увидев ещё одну дверь и ничего более, успокаивается, проходя в помещение и прикрывая за собой держащуюся на добром слове дряхлую дверь. «Было ли здесь больше дверей вчера?» — задумывается, стоя посреди помещения, вдыхая носом затхлый запах. Солнечные лучи подсвечивают летающие по комнате пылинки, которых так много, что они больше походили на бесчисленное количество снежинок в сильную метель.       Прислушавшись и поняв, что никаких посторонних звуков, кроме шелеста листьев деревьев, он не слышит, успокаивается и направляется к левой двери — входу в башню. По крайней мере, Феликс очень надеется, что это именно он, и что память его не подводит.       Идёт к двери не спеша. Левая пятка всё так же на весу и лишь подушечки пальцев касаются холодного грязного пола. Место, повреждённое небольшим осколком, уже совсем не болит, но парень пятку не опускает — антисанитария, которая царит в этом месте, бьёт набатом по голове, не давая возможности расслабиться.       Сверху и сбоку у двери видны пробоины, будто бы кто-то бил в неё кулаком да со всей имеющейся силы. В эти щёлочки можно заглянуть, однако за ними лишь сплошная непроглядная темень, в которой невозможно что-либо распознать. Феликс кладёт ладонь на отсыревшую поверхность, толкает от себя и слышит противный скрип, будто бы эта дверь не открывалась не то что несколько веков, а что она вообще никогда и никем в жизни не открывалась.       Ведёт взглядом по абсолютно тёмному помещению, опуская глаза всё ниже и ниже. Дневной свет из комнаты пробирается в башню, подсвечивая и давая возможность рассмотреть небольшую её часть. Видны обвалившиеся и потрескавшиеся каменные ступеньки, обросшие в некоторых местах мхом. Видны прибитые намертво к стенам подставки под факелы — точно такие же, какие Феликс видел ночью, когда поднимался вместе с незнакомцем на второй этаж. Только в них действительно стояли факелы. Да ещё и горели, освещая своим светом добрую часть башни.       Сглатывает и делает неуверенный шаг вперёд, вытягивая шею, пытаясь тем самым рассмотреть большую часть лестницы, ведущей вниз.       Однако стоит только возникнуть такому простому человеческому желанию, стоит только обеспокоенному карему взгляду скользнуть чуть дальше, на первый лестничный поворот, как он замечает стоящего к нему спиной худого паренька.       Тот стоит ровно и, кажется, даже не дышит. Не видно у него ни одного движения. Его волосы, отросшие и доходящие до плеч, сбитые и спутанные в противные сальные клочья, в которых видны огромные куски земли и грязи. И что самое ужасное — на правой стороне головы волос нет вообще, словно их просто безжалостно выдрали. Вместо них обычная плешь, такая же грязная и почерневшая, как и всё здесь.       Феликс громко сглатывает и инстинктивно сжимает рукой косяк двери, впиваясь кожей в прогнившую деревянную поверхность. Он ведёт взглядом ниже, подмечая длинную бледную шею с огромным количеством гематом и синяков, переходит на незамысловатого фасона рубашку, похожую больше на сборище сшитых между собой грязных и рваных тряпок. На ней бесконечно много дырок и торчащих нитей, да и сама вещь растянута так, словно парню она на размера три больше. Взгляд цепляется за широкие штаны, скрывающие ноги: правая штанина оборвана ниже колена, открывая вид на бледную голень, а левая длиннее, но ближе к стопе распорота, из-за чего ткань её болтается лишь на одной стороне. На ногах ничего нет — этот парень босой.       Так же, как и сам Феликс.       Блогер, чувствуя, как сердце вновь заходится в бешеном ритме, начинает паниковать. Тот незнакомец, который помог ему вчера ночью, был выше ростом, значит, это точно не он. Тот парень, что напугал его вчера днём, был намного ниже ростом и выглядел он куда хуже, даже если сравнивать со спиной того, кого он видит перед собой.       Чувствует наступающую панику, чувствует, как не хватает кислорода, и как грудная клетка начинает совершать больше дыхательных движений. Истеричных дыхательных движений. Чувствует, как в кровь выбрасывается куча адреналина, и как он неприятно щекочет низ живота, а потому, судорожно собрав носом воздух, Феликс решает осторожно закрыть дверь и пойти в противоположную сторону — к другой башне — и спуститься там.       Главное, сделать это тихо.       Делает осторожный шаг назад, стараясь издавать как можно меньше звуков, чтобы не привлекать внимание. Не знает, кто перед ним, и знать не хочет. «Нужно просто свалить отсюда», — единственная мысль, которая сейчас движет парнем. — Разве ты не это ищешь? — спрашивает стоящее не так уж и далеко от Феликса нечто, после чего оно вытягивает свою левую руку в сторону — так, чтобы блогеру было видно. Кожа бледной руки сгнившая и дряхлая, на предплечье она прерывается и дальше видно только изжившие себя мёртвые мышцы и трухлявые кости, которые того и гляди сломаются.       Феликс, чувствуя, как колени начинают дрожать, ведёт взглядом дальше по руке, доходя до запястья, из-под кожи которого торчат обломки костей и сочится жидкая грязь; переходит на кисть, в пальцах которой зажаты сгнившие и рваные ботинки с пришитыми к ним грязными носками. «Те самые, которые дал мне незнакомец ночью!» — проносится очевидная мысль, которая, кажется, совсем не радует. Феликс чувствует, как от страха покалывает кончики пальцев, чувствует, как в глазах скапливается влага, и как по позвоночнику пробегается противный холодок.       Нечто громко хмыкает, и звук этот разносится по всей башне. Его эхо отскакивает от каменных стен, и каждый этот хмык бьёт по барабанным перепонкам Феликса, заставляя захотеть зажать уши руками, зажмуриться, забиться в угол и сжаться, пытаясь просто пережить этот момент. — Бери! — говорит, чуть повысив голос, и встряхивает рукой, из-за чего ошмёток болтающейся на предплечье кожи отрывается и падает на одну из ступенек, шлёпаясь о её поверхность с глухим звуком. Из руки неизвестного начинает сочиться грязная кровь, падая обильными каплями туда же, куда мгновение назад упала кожа. — Твою мать! — кричит Феликс, наплевав на своё собственное желание быть тише. Парень чувствует, как к горлу подкатывает тошнота от увиденной картины, а животный страх, что нарастает с каждой секундой, только увеличивает желание избавиться от содержимого желудка.       Блогер видит, как нечто чуть поворачивает голову влево — к вытянутой руке — демонстрируя свой профиль. Острый подбородок, впалая щека с огромной сочащейся язвой, опухший глаз, отёчность которого видно даже с такого расстояния, и бровь, волоски которой лежат в совершенно хаотичном порядке. — Ну нахуй! — кричит в истерике Феликс и отшатывается назад, покидая порог башни. Он хватается за дряхлую дверь и с силой захлопывает её, будто бы она хоть как-то сможет помочь ему в случае чего.       Слышит за дверью громкий мужской смех, вовсе не похожий на детский. Голос глубокий, слегка грубый и будто бы какой-то нечеловеческий. Его ноты бьются о стенки башни и вновь разносятся эхом, заставляя лоб Феликса покрыться холодной испариной. Он судорожно осматривается по сторонам, пытаясь хоть что-то придумать. Здесь только прогнившие стол и два стула, осколки от бывшего окна и две двери. Прыгать из окна не вариант — слишком высоко, он просто убьётся. «Что находится за этой дверью — тоже чёрт его знает!» — истерично обдумывает Феликс и поэтому, поворачиваясь к той двери, из которой пришёл, срывается на бег.       Zack Hemsey: See What I’ve Become       Подбегает к ней, резко открывает и вскрикивает. Сделав шаг назад, путается о собственные ноги и падает на пятую точку, больно ударяясь.       За дверью, прямо на её пороге, в позе лотоса сидит то самое нечто, которое буквально пару секунд назад стояло на лестнице в башне. Его голова опущена, а ноги слегка дрыгаются, будто всё происходящее сейчас его сильно веселит и забавляет.       Феликс, широко раскрыв глаза и распахнув рот, чтобы захватывать им как можно больше воздуха, с ужасом смотрит на него, не понимая, как такое возможно.       Тот в свою очередь продолжает лишь активно дрыгать ногами. Головы он не поднимает, но зато теперь можно рассмотреть его грудь — здесь ткань рубашки разорвана так, будто бы её с силой потянули в разные стороны. Вместо нормальной груди — зияющая глубокая рана с торчащими рёбрами и внутренностями. Крупные сосуды прерываются и ошмётками свисают из раны, будто бы это нечто может функционировать и без них.       Блогер, инстинктивно замерев и почувствовав, как все его волосы встали дыбом, смотрит, боясь пошевелиться.       Нечто резко прекращает болтать ногами. Замирает. Но не проходит и пары секунд, как оно снова вытягивает свою левую руку вперёд, указательным пальцем показывая на стоящие перед ним прогнившие ботинки.       Те самые ботинки. — Ты ведь потерял их, — и смеётся. Смеётся так громко и утробно, что смех этот заставляет задрожать все внутренности Феликса. Колени ходят ходуном, пальцы на ногах и руках заледенели, низ живота покалывает, а рот всё ещё судорожно хватает воздух, что так сейчас необходим ему.       Нечто запрокидывает голову назад, оголяя свою покрытую гематомами шею. Из его рта сочится какая-то грязная жидкость, стекая по подбородку и капая вниз. — Я сказал: забери! — резко перестав смеяться, кричит он, опуская голову и смотря чётко на Феликса.       И ничего, кроме как заорать от увиденного ужаса, блогер не может.       Он кое-как поднимается на ноги, опираясь о холодный грязный пол руками и помогая себе. Видит неизвестную ему дверь и бежит к ней, не зная, что его ждёт за ней. Во всяком случае, это точно комната, а не башня, значит, там есть окна, которые освещают помещение. И помещение это, скорее всего, просторное, что тоже не может не радовать.       Слыша позади себя нарастающий по громкости издевательский смех, он наваливается на дверь, толкая её вперёд, вваливается в помещение и тут же закрывает за собой, плотно прижимаясь к деревянной поверхности спиной и судорожно дыша, скатываясь на пол.       Грудная клетка движется в истерике, сердце бьётся, словно бешенное, а рот раскрыт так, будто бы Феликс задыхается. Он кладёт руку в районе сердца и сжимает, стараясь успокоить. Дышит рвано и истерично, пытается унять дрожь, но ничего не выходит.       Глаза с расширившимися, словно под дозой, зрачками смотрят тупо вперёд, не имея цели оценить помещение, в которое он попал. Пальцы ног упираются в каменный пол так, будто бы в случае опасности готовы моментально врасти в холодную поверхность и не дать войти тому, кто будет стоять по ту сторону двери.       Жмурится до бликов перед глазами, плотно сжимает губы и с силой упирается в пол ещё и ладонями. Всё его тело напряжено, словно струна, а внутренности трясутся так, будто Феликс едет на большой скорости по разбитой дороге.       Лучше бы он действительно просто куда-то ехал.       Ben: In the House, in a Heartbeat       Просидев так некоторое время, блогер понимает, что более не слышит за дверью никакого смеха.       Он вообще за дверью больше ничего не слышит.       Этот факт не может не успокаивать. Мозг потихоньку расслабляется, с тела спадает былое напряжение, а грудная клетка больше не болит так сильно от бесконтрольных сердечных ударов. Прислушивается на всякий случай, замерев. Не хочет, чтобы эта тишина была лишь плодом его фантазий, а потому старается вести себя как можно внимательнее.       Но за дверью и правда не слышно никаких звуков, словно всё, что сейчас произошло, результат уставшего разума. — Но это вряд ли, — шепчет Феликс, окончательно успокаиваясь.       Наконец-то он способен рассмотреть место, в которое попал: огромного размера комната, заполненная всё той же дряхлой, сгнившей и обшарпанной мебелью.       Парень поднимается на ноги, уже и позабыв о ране на левой пятке. Проходит вглубь помещения, осматриваясь по сторонам. Справа, у стены, стоит огромного размера кровать. Её каркас, прогнив, развалился чётко посередине, забирая за собой всё постельное бельё и, по-видимому, покрывало — ткани сбились в одну груду грязных тряпок и свалились к месту повреждения каркаса. Рядом с кроватью валяются подушки, из которых торчит почерневший и затвердевший от высохшей влаги пух, который когда-то придавал этим подушкам мягкость и воздушность. Правее кровати, ближе ко входу, стоит уцелевший комод вытянутой формы. На его ящичках вырублены различные узоры, напоминающие ветки винограда или что-то вроде того. Ручки маленькие, круглые, выполненные из металла. За них можно даже ухватиться да потянуть на себя, чтобы посмотреть, что внутри, однако делать этого не хочется.       Феликс подходит ближе, осматривая предметы, что лежат на комоде: какие-то пустые и покрытые ржавчиной флакончики с трубочками, отходящими от их крышек; вытянутые металлические палочки, похожие на деревянные для роллов; и приоткрытая шкатулка, из которой вываливается, свесившись на один бортик, ожерелье с выпавшими из него камушками. «Это, видимо, были духи или вроде того, — думает Феликс, рассматривая пустые флакончики, что валяются в хаотичном порядке. В руки не берёт, так как сейчас это не имеет смысла. Камеры у него всё равно нет, а сам он подобные вещи видел слишком много раз. — Это скорее всего использовали для причёсок. Закреплять пучки, к примеру, — обводит взглядом металлические палочки. Возможно раньше на них был какой-то узор, сделанный обычной краской, но из-за большого количества времени его, разумеется, не осталось. — А это… — доходит взглядом до золотой ажурной рамки, которая просто лежала, а не стояла, как должна. — Рамка с полотном?» — эта вещица привлекает внимание.       Феликс берёт рамку в руки, замечая, что стекло во многих местах имеет огромные длинные трещины, а в некоторых вообще отсутствует, словно эту рамку уже когда-то роняли. Осторожно подцепив осколок ноготком, блогер убирает его, откладывая на комод. Проходится подушечкой пальца по полотну, убеждаясь в том, что это действительно оно. «Выходит, небольшая картина», — выдвигает вердикт, после чего, поднеся рамку к лицу, сдувает с неё пыль, подмечая, как образуется достаточно большое серое «облако», состоящее из быстро оседающих пылинок.       Подбирает подол сорочки и протирает ещё и им, чтобы снять всю грязь.       Рассматривает.       На полотне, где краски уже порядком выцвели, виднеются очертания чьего-то портрета. Виден контур плеч, шеи и…       — Лицо замазано слоем чёрной краски… — задумчиво шепчет Феликс.       Мазки хаотичные, сделанные будто бы впопыхах и в приступе агрессии. Чёрный слой слишком плотный, разглядеть потенциальное лицо под ним просто невозможно.       Блогер пожимает плечами, кладёт рамку на прежнее место, возвращая вытащенный из неё осколок, и движется дальше, вглубь комнаты.       В конце помещения, справа, видит ещё одну комнату, что ограничена отсыревшими шторами, от которых исходит противный запах. Подходит ближе, осторожно заглядывая. Там небольшое окно, которое освещает этот маленький закуток, а в центре стоит развалившаяся конструкция, даже в таком своём виде очень похожая на купальню, в которой вчера принимал ванну сам Феликс.       Желания детальнее осматривать это грязное помещение нет, поэтому блогер подходит к двери, что была левее. Опускает руку на холодную позолоченную ручку и медленно надавливает, стараясь сделать так, чтобы старая конструкция не издала противного скрежета.       Открывает и из-за движения этого в нос ударяет запах затхлых старых тряпок. Феликс тут же морщится, прикрывая нос рукой и отшагивая назад. Щурится, пытаясь рассмотреть, что находится внутри, но там слишком темно и окон нет — ни черта не видно. — Ну уж нет, туда без камер ночного виденья и фонарика я точно не пойду, — вслух произносит парень и захлопывает дверь обратно, от греха подальше. «Особенно после того, что я увидел десятками минут ранее», — проносится в голове отрезвляющая мысль. Каким бы бесстрашным экстремистом не был Феликс, всему есть предел, и парень прекрасно это понимает.       Многолетний опыт становится ничем, когда ты видишь такое.       Феликс отходит от двери, опуская взгляд на пол. Парень даже не заметил, что ходит по грязному пыльному уродливому ковру, который покрывал большую часть комнаты. Морщится, чувствуя, как к горлу подкатывает отвращение, но терпит — другого варианта нет.       Осматривает каменные стены, подмечая всё те же подсвечники, что видел во всех комнатах замка вчера, когда ему помогал незнакомец. Ведёт взглядом выше, останавливаясь на каких-то намертво прибитых металлических знаках позолоченного цвета. Где-то красивое покрытие обвалилось и из-под него торчали просто металл или ржавчина, но в целом эти непонятные штуковины сохранились весьма неплохо. — Что это? — тихо спрашивает Феликс, поднося руку к подбородку и заламывая брови в задумчивости. Такого он раньше не видел. И даже когда лазал по просторам Интернета, пытаясь выудить о замках как можно больше информации, такого он не встречал.       Таких металлических штуковин было всего пять — они располагались на одинаковом расстоянии друг от друга и чётко над кроватью. На них были выгравированы какие-то узоры, что стёрлись со временем — рассмотреть, что конкретно на них изображено, — невозможно. Однако Феликс замечает одну деталь: — Все узоры разные, — это действительно так. Если сравнивать одинаковые участки на разных металлических штуковинах, то можно заметить, что узоры совершенно отличны друг от друга.       Феликс поднимает глаза к потолку, отмечая, что тот разрисован так же, как, вероятно, разрисован потолок в столовой, где парню довелось побывать вчера ночью с незнакомцем. На поверхности виднеются остатки выцветшей краски, но чёткой картинки также не удаётся увидеть — слишком много кусков обвалилось и выгорело. — Возможно, когда-то это было очень красиво… — проговаривает Феликс, опуская взгляд к кровати. — Комната выглядит слишком шикарно. Плюсом ко всему, здесь отдельная ванная. Возможно, это комната…       Но договорить блогер не успевает. В дверь, что вела в непонятное тёмное помещение, слышится стук. Всего лишь два удара костяшками о деревянную поверхность, но этого становится достаточно, чтобы парень моментально замер и, кажется, перестал дышать.       Феликс, собрав всю свою смелость в кулак, медленно поворачивает голову, боковым зрением рассматривая абсолютно мирно стоявшую закрытую дверь. Будто бы ничего и не произошло. «Но я слышал это весьма чётко», — думает блогер, подозрительно рассматривая заднюю часть комнаты.       Не проходит и пары секунд, как из-за двери слышится приглушённый детский смешок, который становится спусковым крючком для блогера. На шок и панику времени нет, поэтому Феликс, не думая, моментально поворачивает голову обратно и несётся к выходу из комнаты.       Подбегает к двери, у которой сам же недавно сидел и пытался прийти в норму, открывает и выбегает, направляясь к башне. Помнит, что там темно без факелов, но так же помнит, что вчера ночью, идя с незнакомцем на второй этаж, он заметил небольшие окна, чтобы углекислый газ, образующийся из-за огня, мог выветриваться.       Значит, небольшой свет в башне всё же есть.       Отворяет дверь, словно умалишённый, не обращая никакого внимания на то, что та от такой силы бьётся о стену и отваливается от верхней петли, оставаясь накренившейся. Сзади слышится какой-то быстрый топот, причём такой активный и громкий, будто бы таковым его делают специально.       Чтобы напугать.       Феликс несётся вниз по лестнице, игнорируя всё это. Его глупые детские предположения, выдвинутые днём, о том, что, возможно, в замке просто уличные бродяги, сейчас могут лишь рассмешить. Хочется встать, подставить указательный палец к виску и покрутить им, смотря при этом в зеркало.       Глупый.       Наивный.       Думал, словно малолетний неопытный детёныш.       Босые ноги шлёпают по сырому обвалившемуся камню ступенек, отражаясь гулким эхом по всей башне. Блогер всецело игнорирует отсутствие какой-либо защиты для ступней — не чувствует боли даже тогда, когда его мягкая и всегда ухоженная кожа стоп раздирается о неровную поверхность сколотых и обвалившихся ступенек. Не обращает внимания на то, как на подушечках пальцев появляется много маленьких неглубоких, но очень неприятных царапин. Не обращает на всё это внимания, так как мозг на данный момент преследует лишь одну цель: сбежать. Другие сигналы организма сейчас являются фоновыми и полностью игнорируются головой Феликса.       Дышит слишком часто и активно, отчего в горле ощущается сухость, которая с каждым новым вдохом отдаёт неприятным ощущением, словно кто-то ножом режет слизистую. В груди давящее чувство, которое, вдобавок ко всему, усиливается животным страхом, из-за чего блогеру кажется, что он задыхается. Словно в лёгких резко уменьшился объём и теперь взять и вдохнуть побольше воздуха невозможно.       Феликс периодически опускает руку на каменные стены, наваливаясь, особенно на поворотах лестницы. Чувствует, как от истерики и страха не контролирует движения своего тела, ощущает, как заносит в стороны. Боится упасть и кубарем скатиться вниз, а потому хватается за выступающие холодные камни, придерживаясь.       Парень добегает до конца лестницы, быстро открывает дверь и, покинув башню, тут же закрывает. Понимает, что когда он долго стоит на месте, что-то обязательно случается, как, к примеру, это было на втором этаже, когда, отворяя дверь, он увидел сидящего на полу, если его можно так назвать, парня. Именно поэтому он долго не думает: сейчас останавливаться и пытаться успокоиться резона нет, сначала нужно убежать подальше от башни — только тогда будет возможен шанс найти покой.       Бегло осматривается, чтобы понять, где он находится, и прикинуть, куда ему бежать.       Здесь по левой и дальней стене выложены кирпичные сооружения, очень сильно напоминающие печи. По центру лежит длинный, сделанный из досок, которые давно прогнили, стол, что, как и всё в этом замке, перевёрнут. Он развалился и не был единой цельной конструкцией, однако по ему внешнему виду всё же можно определить, какой именно это был предмет мебели. По правой стене стоит длинный стеллаж, большинство полок которого обвалились и их содержимое огромной «кашей» лежало либо у подножия стеллажа, либо на ярусе ниже. Вновь поворачивает голову влево, смотрит в ближайший угол и замечает там… «Стул?» — подвисает, рассматривая. Он неплохо сохранился, не прогнил и нигде не сломался. Садиться на него точно плохая идея — очевидно, он хрустнет пополам, но со стороны он выглядит очень даже ничего, особенно если сравнивать с другой мебелью.       Феликс хмурит брови, забывая о своём первоначальном плане — не останавливаться надолго в одном месте. Осматривает левый угол помещения и замечает рядом со стулом деревянный сгнивший ящик и тёмного цвета осколки.       Чувствует, как в груди начинает неприятно давить, а внизу живота скапливается какое-то предупреждающее чувство. Будто бы интуиция Феликса знает куда больше, чем сам блогер.       Делает парочку неуверенных шагов по направлению к стулу, который стоит в углу комнаты подле бывшего окна и останавливается. Встаёт на носочек стоящей ближе к интересующему его месту ноги, вытягивается, словно струна, и заглядывает в ящик. Внутри него куча грязных марлевых тряпок. — Это всё мне что-то напоминает… — отводит взгляд от угла комнаты, рассматривая всё помещение. — Только вот что…       Делает шаг в сторону, наступает на валяющуюся деревяшку, из-за чего раздаётся оглушающий и будто бы отрезвляющий звук. Он всё ещё рядом с башней, всё ещё рядом с этой чёртовой лестницей, а из-за двери, что находится прямо за спиной блогера, всё ещё может выбежать это нечто, которое выглядит так, словно восстало из мёртвых.       Эта мысль не даёт покоя, поэтому Феликс, найдя глазами дверь по правой стороне комнаты, несётся в её сторону.       Открывает и попадает в помещение, где он уже был днём ранее: здесь стол, стулья и длинный буфет, в ящике которого сидел какой-то пацан в неестественной для человека позе.       Играл в прятки. «Господи, сколько вообще этих ублюдков здесь?» — проносится в сознании пугающая мысль, которая придаёт сил, чтобы бежать дальше.       Выбегает, оказываясь в прихожей. Справа массивные двери, которые не получилось открыть ещё в самом начале, когда блогер только приехал на территорию замка. Сейчас в состоянии страха и шока с ними тем более не выйдет ничего сделать.       Единственным решением остаётся бежать в музыкальную комнату — как он и хотел, когда только проснулся. Там же как раз лежат все его вещи, камеры и даже пару батончиков и пакетированных соков, которыми можно хотя бы забить желудок.       Планировку первого этажа помнит весьма неплохо, а потому бежит прямо — в комнату, которую именовал гостиной. Там всё та же гнилая и развалившаяся мебель, но блогера сейчас она мало беспокоит.       Феликс добегает до музыкальной комнаты, захлопывает за собой дверь и, уткнувшись в неё лбом, выдыхает. Погони за собой он не слышал ещё когда добежал до конца лестницы, но это мало успокаивало. Сейчас же он далеко от этой башни, их разделяет куча стен, дверей и комнат, а это не может не радовать.       Восстанавливает сбившееся к чертям дыхание и, шмыгнув носом, отходит от двери, проводя предплечьем по покрывшемуся потом лбу.       Интересно, пот появился от частого бега или от сильного страха?       А может, от всего вместе?       Музыкальная комната выглядит так же, как выглядела все разы, когда её видел Феликс. Здесь не изменилось ровным счётом ничего. Парень смотрит направо, в сторону окон, замечая у одного из них оставленный собой же рюкзак. Тот стоит так, словно ничего за всё это время не случилось.       Словно здесь вообще не происходило никакой чертовщины. «Хоть кому-то повезло», — хмыкает Феликс, чувствуя, как немного успокаивается. Страх потихоньку сходит на «нет», а в душе появляется чувство защищённости, стоило блогеру увидеть то, без чего он не может жить.       Рюкзак, наполненный камерами.       Даже в таком Богом забытом месте, где происходит невесть что, ему будет куда менее страшно, если он будет периодически смотреть в объектив аппарата, постоянно что-то говорить и показывать разные вещи. Это отвлекает и создаёт чувство, будто ты не один.       Потому что все записи автоматически перекидываются Джисону. Потому что тот их тут же монтирует. Потому что готовые ролики увидят миллионы фанатов.       Не один Феликс.       А бесчисленное количество людей.       Поэтому с грёбаными камерами Феликс чувствует себя куда спокойнее и храбрее.       Обрадовавшись и почувствовав какое-то детское ликование, блогер подбегает к большому походному рюкзаку, плюхаясь на колени. Открывает дрожащими от предвкушения руками и достаёт оттуда никем нетронутые камеры с полной зарядкой.       Кладёт их рядом с собой и, стоя на коленях, роется дальше, ища запасную одежду. «Благо я взял не один комплект. Опыт», — хмыкает Феликс, доставая свободные спортивные штаны чёрного цвета и такого же цвета тёплую кофту с капюшоном. В конце достаёт белого цвета нижнее бельё, радуясь тому, что заставил себя взять ещё и его.       Выудив в конце из огромного вместительного рюкзака ещё и упаковку больших влажных салфеток, пару носок и лёгких кед, взятых нехотя, но на очень крайний случай, Феликс, чувствуя гордость за собственную находчивость, поднимается с колен, отряхивая их.       Он стягивает с себя грязную, вонючую и рваную сорочку, откидывает её на подоконник и, открыв упаковку салфеток, достаёт оттуда сразу несколько, начиная оттирать своё испачканное тело. Да, это не душ и даже не вода, но это лучше, чем ничего. Ходить грязным оборванцем нет никакого желания. К тому же, это ещё и противно даже для самого себя. Убедившись, что тело более менее чистое, парень надевает нижнее бельё.       Особое внимание Феликс уделяет своей настрадавшейся пятке левой ноги, тратя на неё чистую салфетку. Прочищает рану, проталкивая влажную ткань достаточно глубоко и вызывая у себя, тем самым, шипение. Но продолжает это делать, опять же, из-за многолетнего опыта — знает, что может случиться, если вовремя не обработать рану. Даже если она не такая глубокая.       Откинув последнюю использованную собой салфетку к остальным — таким же грязным и больше не влажным — Феликс надевает носки, наклеив перед этим на левую пятку круглый пластырь, и спортивный костюм. Присаживается на корточки, просовывает ноги в кеды, шнурует их и выпрямляется, чувствуя забытый за время, проведённое в замке, комфорт.       Губы сами тянутся в скромной улыбке, когда в боковом кармашке рюкзака парень находит гребешок. Им он расчёсывает спутавшиеся волосы, игнорируя их маслянистость и грязь. Да, пускай они продолжат неприятно пахнуть. Пускай чище от расчёсывания они тоже не станут.       Но Феликсу на душе будет намного легче.       Он достаёт из рюкзака крепление для камеры на голову, вспоминая, что свой штатив, с которым он проходил добрую часть времени, он оставил там, за воротами. Не хочется, чтобы история повторилась ещё раз, а камера осталась лежать не пойми где.       Затем достаёт новый, полностью заряженный аппарат, включает его, проверяет, что запись идёт, вставляет камеру в крепление и надевает конструкцию на голову, потуже затягивая ремешок на затылке, чтобы ничего не болталось, и чтобы камера, не дай Бог, не упала. — Ну что, ребята, — начинает Феликс, ковыряясь на дне рюкзака в попытке найти свои заветные батончики и сок. — Много же вы пропустили, хочу вам признаться, — тихо смеётся и искренне улыбается, находя, наконец, еду.       Выпрямляется, открывает протеиновый батончик и, откусив, продолжает. — Случилось много чего странного и ужасного. Уверен, вам понравится. Но я расскажу всё это только после того, как покину этот грёбаный замок, — заканчивает парень, проглатывая откусанный кусочек. Да, говорить с набитым ртом на камеру — такая себе идея, но что поделать, ждать, пока он сначала поест, а потом начнёт говорить, он тоже не будет. — А сейчас мы с вами забираем вещи и сваливаем отсюда к чёртовой матери, — делится дальнейшими планами блогер, засовывая фантик от батончика в карман штанов.       Сок, в упаковку которого вставлена маленькая трубочка, остаётся стоять недопитым на оконной раме, пока Феликс, склонившись над рюкзаком, застёгивает его молнию, внутренне искренне радуясь, что всё это скоро закончится. — Ну всё, нам с вами остаётся только сигануть через окно и…       Geek Music: Convoy       Феликс слышит какой-то странный шум в стороне им же плотно закрытой двери и замирает. Медленно поворачивается туда, где слышен частый звук, не замечая, как кончики пальцев начинают подрагивать от страха.       Дверь открыта.       Блогер выпрямляется, смотря чётко в дверной проём. Он чуть подсвечивается из-за большого количества окон как в этой комнате, так и в той, через которую он сюда попал, поэтому пугающей темноты там нет. «Вот кажется и засниму сейчас хоть что-то на камеру», — думает Феликс, всерьёз готовый задержаться здесь ради контента. Он ни черта не отснял, лишь походил снаружи да поболтал, всю паранормальщину он пережил в одиночку и без камеры.       В проёме проскакивает мячик и, видимо ударившись о какую-то стену, отскакивает от него, возвращаясь обратно — туда, откуда он и показался.       Слышится искренний детский смешок.       Одиночный смешок.       Феликс чувствует, как по спине пробегается липкий холодок, но продолжает стоять на месте, сжав пальцы рук в кулаки. Язык судорожно проходится по искусанным в порыве страха губам, увлажняя и заставляя почувствовать холод.       На несколько секунд стук мячика о пол прекращается, но затем звук возобновляется — он частый и слишком отчётливый, словно его кто-то кидает в стену, которая разделяет две комнаты. — Ха-ха! — слышится из-за стены и Феликс моментально перемещает туда взгляд, хотя прекрасно понимает, что ничего не увидит. — Он делает тук-тук! — и снова стук мяча о стену. — Он делает тук-тук, ха-ха, тук-тук! — Феликс продолжает стоять повёрнутым к открытой двери, рассматривая внимательным взглядом стену, в которую по ту сторону кто-то кидает грёбаный мяч. «Но на втором этаже со мной разговаривали другим голосом… Более взрослым. Этот писклявый, слишком ребяческий», — рассуждает Феликс у себя в голове, не рискуя озвучивать свои мысли вслух. Пускай камера и работает, пускай с ней и надо говорить — инстинкт самосохранения никто не отменял. Как выяснилось, создавая здесь лишние звуки, он привлекает к себе абсолютно ненужное ему внимание.       Звук резко прекращается.       Феликс хмурится, всматривается, но с места не сдвигается — отголоски разума открытым текстом намекают, что так делать не надо. — Поиграем? — разносится прямо над ухом, из-за чего блогер дёргается и отшатывается в сторону, моментально оборачиваясь и никого не видя позади себя. — Ха-ха, ты такой пугливый, — доносится с прежнего места — из-за стены. Словно то, что Феликс услышал у своего уха — плод его фантазий. Он метает взгляд к стене, хмурясь.       Не понимает, что происходит.       Жутко бесится.       Боится и хочет сбежать.       Но не может перестать раздражаться. «Хорошо, если включить логику: то, что я видел на втором этаже — я не знаю, как объяснить. Но сейчас со мной разговаривают другим голосом. Может, тут правда есть дети бездомных бродяг?» — Тебя не учили, что не отвечать на вопросы нехорошо? — раздаётся всё оттуда же, отвлекая Феликса от мыслей. «Окей. Мне всё ещё нужен контент», — успокаивает себя парень, стараясь игнорировать щекочущее чувство подступающего страха и накатывающего волнения. — Во что ты хочешь поиграть? — задаёт вопрос вслух, стараясь произнести слова чётко и уверенно, чтобы в них невозможно было распознать настоящие эмоции, что сейчас испытывает парень. — В мячик, во что же ещё? Я тебе его принёс вообще-то, — отвечают голосом, в котором проскальзывают нотки обиды. Феликс сглатывает вязкую слюну, давая себе время собраться с силами. — Хорошо. Что мне нужно делать? — Ура-ура! — кричат из-за двери, заставляя вздрогнуть. Голос, такой детский, ещё не сломавшийся, слишком высокий и даже в какой-то степени писклявый, в такой звенящей тишине кажется слишком громким и пугающим. «Словно я попал в фильм ужасов. Тот самый персонаж, который пошёл в заброшенный дом, а там дух какого-то убитого ребёнка, ей Богу», — думает Феликс и эта мысль почему-то его даже немного веселит, притесняя страх. — Просто со мной никто не хочет играть… Знаешь… Это даже обидно, — проговаривает предполагаемый Феликсом парнишка. — Так вот, игра! — восклицает. — Я кидаю тебе мячик, он делает четыре отскока, и ты ловишь его. Поймал — можешь задать мне один вопрос. Не поймал — я задаю тебе один вопрос. Надо ответить честно! Это важная часть игры! — тянет писклявым голосом и вкладывает в него какие-то нотки нравоучения.       Феликс усмехается. — Хорошо. А что потом? — Потом ты кидаешь этот мячик мне, — серьёзно отвечает парнишка, будто бы Феликс действительно мог его забрать себе и не отдать.       Будто бы его это может разозлить. — Хорошо. Давай поиграем, — отвечает блогер, выходя чуть вперёд, так, чтобы обломки сгнившей мебели не мешали ему играть в мячик. — Ура! — кричит громко, заставляя на секунду испугаться. — Ура, ха-ха, наконец-то со мной поиграют! — и звонко хлопает в ладоши и, похоже, прыгает на месте, поочередно стуча ногами.       Резко прекращает. — Я бросаю? — серьёзный голос без ноток веселья. — Да, — отвечает и даже чуть сгибает колени, чтобы было удобнее если что подбежать к мячу и поймать его. — Хорошо! — и вновь смеётся.       Через секунду из дверного проёма виднеется худая бледная рука, облачённая в какую-то белую обтягивающую ткань. На ладони лежит тот самый мячик, который Феликс уже успел увидеть. Он красного цвета, весь грязный, с чёрными полосками-потёртостями, которые лишь доказывают, что игрушка эта повидала уже достаточно много.       Издав ещё один короткий смешок, пацан кидает мячик, а Феликс тут же опускает глаза на него, начиная считать, сколько ударов о пол он сделал.       Раз.       Мячик пересекает добрую часть комнаты, словно его бросил вовсе и не ребёнок.       Два.       Мячик отскакивает от каких-то валяющихся на полу тряпок, замедляя свою скорость.       Три.       Отскакивает от ровной поверхности, но меняет свою траекторию и летит чуть в сторону, заставляя Феликса начать двигаться в том же направлении.       Четыре.       И мячик летит прямо туда, где когда-то было красивое окно. Сейчас же это огромная дырень, в которую игрушка запросто может улететь.       Почему-то допускать этого вовсе не хочется.       Феликс срывается на бег, подпрыгивает и ловит мячик, плотно прижимая его к собственной груди. Корпусом наваливается на оконную раму, больно ударяясь костяшками позвоночника, но полностью игнорирует это, направляя всё своё внимание на игру. — Ха-ха, поймал! Ты поймал, ха-ха! — смеётся стоящий за стеной паршивец, активно хлопая в ладоши. — Молодец, растяпа! Можешь задать мне один вопрос! — смеётся, продолжая топать ногами по полу. «Говнюк», — злится Феликс, отходя от бывшего окна и возвращаясь на то место, где стоял изначально. — Кто ты? — задаёт самый интересующий его вопрос. — Ты бродяга? Бездомный? Ты потерялся? — заваливает вопросами, позабыв об озвученных паршивцем правилах. — Не угадал, — отвечает серьёзно и чётко. — Тогда как тебя зовут? Скажи хотя бы своё имя, — продолжает уверенно напирать, будто перед ним стоит провинившийся школьник с оленьими глазами, готовый сделать всё, чтобы его простили за двойку. — Ты идиот, ха-ха! — разносится спустя недолгую паузу из-за стены, заставляя светлые брови нахмурится. — Такой идиот! — хлопает в ладоши, смеясь. — Что? — сдержанно спрашивает Феликс, сосредоточенно смотря на дверной проём, контролируя его. — Ты играешь не по правилам.       Раздаётся чётко за спиной и Феликс, не выдержав, кричит, моментально отскакивая вперёд и падая на пол, вовремя подставляя руки. Ему не показалось.       Ему абсолютно точно не показалось.       Это был мужской, сформировавшийся, чёткий и грубый голос.       Он тут же оборачивается, видя перед собой маленького роста мальчишку.       Тот одет в тёмно-коричневого цвета свободные шорты, доходящие ему до разодранных до костей и мяса колен. Голени скрыты грязными высокими носками, а грудь закрывает рубашка, поверх которой идут подтяжки, удерживающие шорты на худом теле. Голова его опущена, тёмные волосы свисают вниз, прикрывая лицо.       Он всхлипывает.       Феликс, замерев, продолжает валяться на грязном полу, во все глаза таращась на пацана. «За мной же никого не было», — включает какую-никакую логику и пытается думать. — Это с тобой я играл в мячик? — задаёт вопрос, чтобы попытаться понять, что здесь происходит.       Пацан не отвечает, лишь медленно кивает, а затем подносит руку к лицу, вытирая рукавом свои, судя по всему, слёзы. Следом за тканью тянется какая-то длинная прозрачная нить, похожая на что-то склизкое. Феликс подмечает это. — Почему ты плачешь? — задаёт ещё один вопрос Феликс, чувствуя, как все внутренности сжимаются из-за интуитивного чувства страха.       Что-то не так. — Ты обидел меня! — восклицает засранец, заставляя светлые брови блогера полезть на лоб.       Когда он успел?.. — Обидел меня! Не дал поиграть! Испортил всю игру! Мне больше не весело! Он больше не делает «тук-тук» и всё из-за тебя! — по мере восклицания голос пацана становится всё грубее и грубее, превращаясь из писклявого в тот страшный и грозный, что раздался тогда над самым ухом парня. — Идиот!       Поднимает голову, заставляя Феликса закричать и начать отползать подальше.       У пацана напополам распорота нижняя губа, из неё когда-то сочилась кровь, которая теперь, застыв уродливой лужей, засохла на подбородке. Верхняя челюсть, судя по всему, сломана — всё лицо несимметрично и перекошено. А левый глаз, выпав из глазницы, свисает, держась на одних сосудах и нервах и демонстрируя пустое углубление глазницы в черепе, заполненное сгнившим мясом. — Твою, блять, мать! — орёт во всё горло Феликс и, ведомый страхом, в одно мгновенье вскакивает на ноги. Держит взгляд на этом ужасе и движется в сторону рядом расположенного окна, совершая осторожные шаги.       Пацан тоже не двигается — смотрит на блогера одним своим покрасневшим от лопнувших капилляров глазом, лишь медленно поворачивая голову. Из его носа сочатся сопли — вот, что за прозрачную нить увидел Феликс.       В одночасье хочется опорожниться, потому что ощущение отвращения и брезгливости уже достигло просто критической точки. — Обидел меня! Сыграл не по правилам! — кричит надломано, и голос сменяется с писклявого на грубый и снова на писклявый. — Идиот! Какой ты идиот! — начинает хаотично махать руками в разные стороны, словно у него нет ни костей, ни суставов. Вертит головой, будто умалишённый, и начинает быстро двигаться на Феликса, заставляя того ускориться.       Руками задевает собственный болтающийся глаз и отрывает его, заставляя тот отлететь в сторону.       Феликс не выдерживает.       Моментально забирается на оконную раму, позабыв об оставленном рюкзаке. К нему сейчас и не подобраться — как раз рядом с ним и находится это нечто.       Придерживается за стену и смотрит, как на него неестественными для человека движениями что-то стремительно надвигается. Оно кричит, хнычет, топает ногами по полу, вдалбливая в голову Феликса животный ужас от увиденной картины.       Долго не думает и уж тем более не ждёт, пока его вновь кто-то толкнёт в спину — сам спрыгивает, удачно приземляясь и опираясь руками, чтобы не сломать себе, как минимум, нос. Быстро поднимается, видит заветную пробоину в заборе и спешит к ней. Становится боком и пролезает, повернув голову не в сторону леса, а в сторону окна, из которого выпрыгнул.       Там не видно пацана — лишь его торчащую макушку с копной тёмных волос, что только подтверждает догадку блогера: тот стоит чётко под окном, будто бы наблюдает.       Будто бы и так всё видит.       Оказавшись по ту сторону забора, Феликс со всех ног несётся вперёд, вглубь леса.       Сейчас ему повезло куда больше: ноги не повреждены, на теле нет свежих ран и силы более-менее ещё остались, оттого и проще. — Наивный, ха-ха! — кричит ему вслед этот пацан, заставляя ускориться.

***

      Феликс бежит со всех ног, судорожно и впопыхах откидывая от лица ветки деревьев, чтобы не пораниться о них и не повредить камеру. Тело, одетое в спортивный костюм, вспотело, из-за чего блогер чувствует неприятно скатывающиеся по ногам влажные дорожки. Волосы прилипли к коже головы, кончики их также промокли, а под ремешком крепления для камеры даже печёт — настолько тело сейчас горячее.       Солнце уходит в закат, окрашивая небо в приятные глазу тёплые цвета. Периодически дует ветер, заставляя листочки на деревьях заговорить друг с другом, а кроны покачиваться, приветствуя своих соседей.       Природа напоминает Феликсу, что он всё ещё в сознании.       Всё ещё живой.       Парень решает добежать до небольшой полянки, которая виднеется впереди. Там он остановится, отдышится, снимет камеру и скажет пару слов о случившемся своим подписчикам, стараясь передать весь спектр испытываемых им сейчас эмоций.       Решив, что это неплохой такой план, Феликс ускоряется, желая поскорее оказаться на полянке. Откинув от себя очередную ветку, блогер не замечает, как наступает на что-то мокрое и оттого слишком склизкое.       Он теряет равновесие, поскальзывается и летит лицом вперёд, сразу же выставляя руки и защищая, тем самым, голову. Устоять на ногах не получается — парень практически сразу сваливается на колени, затем на пятую точку и кубарем падает вниз по склону, умудряясь вовремя закрываться руками, чтобы не ударяться всеми возможными частями тела.       Не знает, сколько времени прошло до того, как он наконец оказался внизу. Всё, что он видел, это быстро сменяющиеся одна за другой картинки, которые мелькали перед глазами со скоростью света. Голова от этого нещадно гудела, а страх и резко выброшенная добрая порция адреналина вообще нисколько не улучшали ситуацию.       Руки и ноги снова в грязи, одежда испачкалась, но вид всё равно лучше того, в котором парень проснулся.       Феликс лежит животом вниз на какой-то голой, лишённой травы, земле, уложив голову на вытянутую руку. Грудная клетка совершает большое количество ритмичных движений, заставляя лёгкие наполниться необходимой им дозой кислорода. Ноги широко распластаны в разные стороны, а другая рука лежит рядом с головой блогера в согнутом положении.       Прикрыв глаза, он даёт себе время прийти в норму.       Не подумал, поторопился.       Надо было смотреть под ноги.       Всё было относительно неплохо, когда он только покинул территорию дворца.       Заставляет себя спустя пару минут поднять голову, чтобы понять, где он оказался и куда ему двигаться дальше.       Будто бы он в действительности знает дорогу.       Но на глаза попадается лишь каркас и обломки какой-то вытянутой деревянной конструкции. Веки раскрываются сильнее, когда за этой конструкцией Феликс видит виднеющийся второй этаж замка.       Чувствует, как по щеке скатывается слеза. «Быть такого не может», — последнее, что проносится в голове блогера перед тем, как его мозг сдаётся перед усталостью и стрессом и ненадолго отключается.       А из-за старого дряхлого здания показывается бледная рука, держащая красного цвета мячик. Она кидает его, игрушка катится по сухой траве, врезаясь в руку блогера и, немного отскочив, останавливается. — Он снова сделал тук-тук! Тук-тук, ха-ха, тук-тук!