Ветер, кровь и серебро

Игорю оставалось только подивиться такому ответственному отношению девушки к возложенным на неё обязанностям. О том, что Пчёлкина хозяйничает в его доме, он узнал ещё в первый же день её появления от Матвея Ефимовича, тот не мог не доложить ему о такой смене ролей в собственной вотчине, но больно сильно Игорю хотелось эту историю из первых уст услышать. Одевшись и подпоясавшись, он вышел из комнаты и направился в горницу, где уже собирали на стол завтрак. Пока что там стоял горшочек с кашей и кувшин с морсом, рядом же хмуро и насуплено сидела Юля, нервно теребя край легкой шали, которую накинула на плечи по утру. — Доброго утра, — буркнул Игорь, усаживаясь напротив девушки за стол, после чего добавил уже с ехидной улыбкой: — Как вам спалось сегодня? Мне вот как за пазухой у матушки Луны, только пробуждение всю малину испортило. — А что мне делать остается, Игорь Константинович? Я не по своей воле здесь, будто вы этого не знаете, — фыркнула девушка, бросая на него быстрый взгляд, как бы проверяя, вдруг правда не знает и не ведает, какие интриги за его спиной князь плетёт. — Надо же как-то с вами познакомиться, а вы бегаете от меня, будто от девицы речной. Я вас на дно утаскивать не собираюсь. Али боитесь теперь меня? — Известно мне об этом, доложили уже, — вздохнул Гром. — Получается, оба мы в безвыходной ситуации. Если я опять буянить начну, то и мне худо будет, и тебе. Коли тихо сидеть будем, тоже князь подозревать нас в сговоре начнет. А на службу ратную я к нему не вернусь, кого бы он ко мне не присылал, ты уж извини. Девушка, до этого сидевшая строго и горделиво, вдруг потупилась, плечи опустились, будто последняя надежда её покинула. Конечно же Юля и не надеялась на его понимание, но слышать такое было неприятно. — Раз уж нам теперь почти жить вместе придётся, то предлагаю хотя бы немного узнать друг о друге. Сложно, знаешь ли, общаться с человеком, когда его не знаешь. — заметив, что начинать она не собирается, Игорь проглотил вставшую комом в горле кашу и заговорил первым: — Я всю жизнь занят был военным делом, отец мой тоже в дружине княжеской был, за него и погиб. Я тогда дите-дитëм ещё был, но семье нужен был мужчина, который мог участвовать в голосовании на собраниях, так что очень рано пришлось пройти инициацию. А потом всё, как у всех. Женился, сыном обзавёлся, вместо небольшой избушки целый терем поставил, не хуже купеческих и боярских. Тут Игорь примолк. Легко было вот так листать страницы собственной жизни, но сколько за этими простыми словами было тягот и радостей: сынишка появился здоровый, но родами ушла жена. Дом вышел на славу, но в какой-то момент он сам в последней рубахе ходил, столько денег в строительство и убранство вложил. — … Как в тумане всё было, когда в дом зашёл, а их нет, — вздохнул Гром, попытавшись отстраниться от той бездны боли, которой накрыло в тот момент. — Матушка так ведь в лесу и осталась. Я её чувствую, слышу запах, вижу следы, — произнёс он вдруг горячо и быстро. — А найти не могу. Я же к князю пьяный явился, требовать от него что-то стал, не помню. — Думала я, что вы, Игорь Константиныч, умом не сильны, но чтобы настолько, — ухмыльнулась Юля. — Поэтому он так и взъелся? — Что ж ты заладила, Константиныч да Константиныч, Игорь просто. На цепь меня грозился посадить, — чуть стыдливо потерев шею, кивнул Гром. — Может, и лучше так было бы. Быстрее в себя пришел, не знаю. Брагу мне не продают, вино прячут, в лес ты не пускаешь теперь. Со всех сторон обложили. — Князь, видимо, очень тебя ценил, раз так взялся. С человеком, который ему безразличен, он бы так не маялся. — А он мается? — хохотнул Игорь. — На тебя скинул, потому что ты мне на инициации приглянулась, — не стал скрываться он. — Как? — возмутилась Юля, щеки её густо покраснели. — Очень мне понравилось, как ты поëшь, а у него, видимо, везде глаза и уши есть. Высоко он сидит и далеко глядит, всё замечает. Нам на беду, — Игорь отвернулся, прикусив язык и по реакции девушки понимая, что наговорил лишнего. — По своей воле никогда бы за пьяницей следить не пошла, — злилась девушка. — Ублюдок! Мы все потеряли, еле ноги унесли, дом дотла сожгли, — отвернулась Юля, украдкой пряча заслезившиеся глаза. — Только здесь обустроились, на нас перестали коситься зло. Я надеялась, что наконец-то жить начнем. Но отцу пригрозили, что жизни не дадут, торговлю с ним все прекратят, выгонят нас на все четыре стороны, если ты на поклон к Князю не пойдёшь. Видимо, нужно идти домой и говорить родителям, чтобы вещи собирали. Я-то думала, что это из-за отца, князь его проверить так решил. А все из-за тебя! — Юля не скрывала злости, она вскочила из-за стола, но подойти ближе к мужчине, грозно глянувшему исподлобья не решилась. Только и могла, что ножкой топнуть. Теперь уж точно подтвердились самые худшие её мысли. И непонятно было, что будет хуже лично для неё: снова мыкаться с семьёй по земле в поисках дома или быть навсегда привязанной к Грому. Он их обоих так накажет, если Игорь не одумается. Теперь от его решения не только его судьба зависит, но и многих других людей. Лучше бы она вообще не пошла на праздник, лучше бы сидела дома и не высовывалась, никому не попадаясь на глаза, особенно князю и его прихвостням. — Я правда не думал, что так получится. Я песней заслушался, а ты такая красивая была и яркая, живая, что глаз не отвести, — не скупился Гром на комплименты, понимая, что нужно либо полностью душу открывать, либо прямо сейчас еë выгонять и за свой порог, и за околицу всего поселения. — Из-за твоих пьяных бредней, моя семья под монастырь попала! — не унималась она. — Чем себя жалеть, лучше бы делом занялся, восстановлению столицы помог бы. А так все бегаешь, как пёс, поджав хвост. — Не зарывайся, — тихо, но жестко произнёс Игорь, пропустив в голос стальные нотки, которые обычно в собственном доме использовал редко. — Ты думаешь, я знал, что Князь такие условия вам поставил? Думаешь, мне самому от себя сейчас не тошно, что из-за моей дурости ещё одна семья пострадать может? — И делать нам что теперь? — А ничего. На кону ваше будущее, а вредить, тем более тебе, я не намерен, — мысли в его голове ворочались медленно и неохотно. Как же все-таки легко и просто, когда ты зверь: никаких напастей и ответственности, единственная твоя проблема состоит в том, как бы найти пропитание. — Но запомни, не я тебя сюда силком, а Князь. Вот, кто твой настоящий враг. Я же могу стать если не другом, то хотя бы союзником. — Чертов князь, чтоб ему пусто было, — вздохнула обреченно Юля, усаживаясь обратно за стол. — Хоть в чём-то мы солидарны, — мягко улыбнулся Игорь. — Давай хоть мы с тобой не будем друг другу врагами. Понимаю, положение наше не шибко хорошее, но если мы ещё между собой собачиться будем, — он многозначительно глянул на Юлю. — Мир? — Мир, — вздохнула девушка, протягивая ему тонкую ладошку для рукопожатия. — Но это не значит, что я не злюсь и ты прощен. — Ты, знаешь ли, не сахар. Впрочем, я тоже, но уживаться нам с тобой всё же как-то придется. В тот вечер Игорь долго не мог уснуть, раз за разом вспоминая их разговор. Как бы он не старался убежать от мыслей, они все равно были быстрее, окружали и нападали без предупреждения. Груз ответственности снова лёг на плечи, и если раньше это была его собственная семья и части приближенных дружинников, то теперь от него напрямую зависели чужие люди, их судьба и будущее положение. Тоска по былому не отпускала, и рвало душу на части чувство, что если он снова позволит себе искренне улыбнуться и почувствовать что-то кроме безразличия, то он их предаст. Они, словно незримые призраки, были рядом, по ночам, когда уходила Юля, он слышал, как поскрипывает прялка и прогибаются под бегом Костика ступеньки с чердака. В парнях из его отряда, которые время от времени появлялись во дворе и пытались придумать себе дела поближе к Грому, он видел Костю, каким тот мог стать через пару лет. Сердце сжималось, когда он слышал веселый молодецкий хохот, когда в лесу чувствовал волчат, недавно прошедших инициацию, видел их ещё пока неловкие, неумелые, но милые сердцу попытки играть во взрослых. Про мать не хотелось даже думать. Как он теперь без её совета и поддержки? К кому бежать, если весь мир опостылел и обратился против него, а жены, которой можно было бы рассказать все горести, давно ушла. Она уходила от него в волчьем обличие, ускользала, когда он почти настигал её в густом зеленом подлеске. И даже милая сердцу Юля, как оказалось, не по своей воле к нему ушла. Крепко его князь по рукам и ногам связал, прекрасно все рассчитал, зная, что Игорь теперь никуда не дернется — у Сергея теперь рычаг давления на него посильнее прочих имеется. С мыслями о Пчёлкиной он и заснул, гадая, как бы все сложилось, если бы они встретились при других обстоятельствах.

***

Между ними установился хрупкий мир, хотя огрызались они друг на друга знатно, вели себя как кошка с собакой, но оба будто бы знали пределы дозволенного, когда пикировка перейдет из привычной перебранки в настоящий скандал. Юля не затрагивала тему бывших домочадцев Игоря, только недавно неожиданно спокойно и не настаивая спросив разрешения привести их комнаты в порядок. Гром противиться не стал, но занялся этим сам с некоторой помощью Матвея Ефимовича, так никого и не пустив дальше очерченной линии дозволенного. Он же сам не давил на то, что Юля и её семья здесь чужие, пришлые, и скорее всего такими навсегда и останутся. Пчёлкиной становилось даже как-то совестно за собственный поступок. Однажды вечером, когда Гром уже вернулся домой и ушёл к себе, они с дядькой тихонько разговорились. Матвей Ефимович неожиданно разоткровенничался, поведав историю Игоря чуть ли не с самого младенчества и в более красочных подробностях, чем готов был говорить сам Гром. И про доблестную, но всё же такую ненавистную смерть отца на поле брани, и про инициацию, пройденную в очень раннем возрасте. И про то, как родами ушла его жена, оставив после себя крохотного, болезненного по малолетству мальчонку. Конечно же она слышала многое о Громе, как только князь отдал приказ, ей не составило труда собрать сплетни о нём у желающих перемыть чужие косточки кумушек. Но слушать о лишениях, которые ему суждено было пройти от одного из самых близких для него людей было очень больно. — Ушла она, Юленька, совсем ушла. Лешеньку растерзали и напоказ выставили, в назидание другим, чтобы мысли даже сопротивляться не было. А она не выдержала. Да и кто бы не сломался под гнетом того, чтобы внука не уберегла и сын возможно в бою сгинул? Даже самые сильные волчицы руки на себя накладывали, а она в самом деле волчицей стала, — украдкой мужчина стер с глаз влагу, вздохнул прерывисто и продолжил: — Страшно, когда зверь верх берёт. Игорь тоже чуть на ту сторону не перешёл, не знаю, что уберегло. Может, сам одумался, немного отболело, отгоревал, а может, твое появление его встряхнуло. Такое слышать было неожиданно, но все же приятно. Значит, хотя бы один человек сможет выступить перед князем с тем, что Юля сделала что-то для возвращения Игоря в строй, но все же она не всесильная и не богиня, чтобы судьбы человеческие вершить. Следующий день начался так же, как и прошлый. У них установился особый ритуал. Каждое утро он, громко шаркая со сна, выбирался из своей комнаты и спускался в горницу, где его уже ждали горячая каша, квас или морс и Юля с очередной порцией колкостей. Потом они играли в шахматы или занимались насущными делами, а после Гром все же уходил из дома, чтобы вернуться только к позднему вечеру. — Игорь Константиныч, — окликнула Игоря Юля, когда тот тяжело спускался по скрипящим ступенькам, собираясь снова пропасть на целый день в лесу. По отчеству она его называла теперь в тех случаях, когда была зла или раздражена чем-то. И он это прекрасно знал. — У нас дела, если вы не забыли. Ещё пару таких дней, и она окончательно запрет его в доме, никуда не выпуская. Прошло уже несколько недель с того злополучного дня, как ей в голову пришла мысль разбудить его ушатом воды. Жестоко, Юля была абсолютно согласна, но после этого дом будто ожил. Игорь все ещё уходил из терема, но теперь её саму почти не сторонился, возвращался ещё засветло, да и городке его видели всё чаще. Казалось, ей не нравится в нём абсолютно всё, что больно било как по гордости и мужскому самолюбию Игоря, так и по его былой, такой легкой надежде на взаимность. Ходил он слишком громко, зевал неприлично, забывал причёсываться, борода росла у него неаккуратно, делами домашними он занимался спустя рукава, и обо всем этом Юля не забывала ему сказать прямо в лицо, завуалировав колкость так, чтобы ничего по-настоящему оскорбительного ответить тот не мог. — И как только, Игорь Константиныч, в вашем подчинении люди ходили? — бросила Юля, заглядывая в очередной список насущного и нужного, который составлял Игорь. Близилась большая летняя ярмарка, и заранее нужно было подумать, что купить и у кого, чтобы потом не остаться и с пустым кошелём, и с пустым погребом. Сама девушка тоже частенько занималась делами, сидя неподалеку. Всё же одним из главных принимающих купцов является её отец, и её помощь в составлении пригласительных грамот и распоряжений была неоценима. Гром же время от времени заглядывал к ней в написанное, любуясь аккуратным почерком. Сам же он писал неаккуратно, матушка столько подзатыльников ему отвесила в детстве, когда он больше игрался, чем учился писать. Пергамент из-под его руки всегда выходил грязным, в черных неаккуратных кляксах, да и сами буквы выходили кривоватыми, создавалось впечатление, что перо не поспевало за мыслями. Ему всегда делом было легче показать свои намерения и выразить чувства, чем складывать слова в витиеватые фразы. — Это абсолютно невозможно, — вздохнула Юля, отодвигая чернильницу и стопку запечатанных уже грамот. — Тогда предлагаю отвлечься, тем более что у нас партия со вчера стоит незаконченная. Иль ты сдаешься? — поддел Игорь, сразу же заметив, как непокорно блеснул чужой взор. — Ещё чего, — вскинулась Юля, Игорю показалось, что даже височные колечки на её очелье дрогнули как-то особенно возмущённо. Распрямив затекшую спину, Гром встал с лавки и выставил на стол большую шахматную доску с крупными резными фигурами. Поправив несколько из них так, чтобы они стояли на своих местах, он пытался вспомнить вчерашнюю свою тактику, пока Юля, задумчиво скривив полные губы, уже сделала первый шаг. За шахматами они проводили по добрые пару часов в день, иногда разговаривая ни о чем, иногда в тишине, прерываемой стуком деревянных фигур. Но молчание это было уютным, вызванным увлеченностью игрой и общим делом. Шахматы у Игоря были завидные, мастерски вырезанные из дерева, точенные, совсем уж ладно ложащееся в руку. Почти как у князя, только вот драгоценными каменьями, как у того, не украшенные. Сама доска расписана была по ободу существами сказочными: с одной стороны выглядывали девицы с рыбьими хвостами, с другой чудо-юдо выплывало из волн морских рядом с кораблём. А верхушечки были одни золоченые, а другие черненые — дорогие были шахматы, но не только красотой своей, но и историей. Их отец ещё сам вырезал да расписывал, Игорь помнил, как сидел крохой совсем рядом с ним, в комнате тускло горела лучина, а он тянул любопытный нос чуть ли не под самый нож, только бы разглядеть, как из очередного брусочка появляется конь с длинной гривой и крупными копытами, а ладьи застывают сторожевыми башнями по самым краям доски. Гром всегда играл с азартом, желая не просто победить оппонента, но сделать это красиво, обхитрить, но Юля тоже была не из робкого десятка. Её отец шахматы уважал, а потому научил дочь играть наравне с тем, как мама приучала к манерам и шитью. Она тоже плела свою паутину на шахматной доске, утягивая Игоря, провоцируя его на необдуманные действия. Он проникся к девушке особой приязнью и уважением, обнаружив в ней соперника, с которым игра не превращалась в бездумное переставление фигур. Но сегодня Юля играла вяло, не замечая очевидных громовских ходов, западни, в которую попали большинство её фигур. В какой-то момент она вообще отвлеклась, тревожно и нервно поглядывая в сторону грамот, лежащих неподалеку. — Шах и мат! — улыбнулся довольно Игорь. Юля вздрогнула от его громкого голоса, будто очнулась от собственных мыслей. — Случилось что? На тебе лица нет, — глянул Гром участливо, возвращая фигуры на причитающееся каждой из них место. Юля посмотрела на него задумчиво, будто решая, стоит ли делиться тяготами и горестями. Девушка снова отвернулась. Она была на перепутье. Жаловаться не хотелось, тем более Игорю, но больше было некому было об этом рассказать. Делиться своей усталостью с матушкой было ни в коем случае нельзя, она бы сразу рассказала все отцу, а тот и без её нытья сейчас был по самые уши в проблемах и делах. Юля сама вызвалась ему помогать, чтобы облегчить его ношу, поэтому дома ей приходилось скрывать свою измученность и положением, в которое она попала из-за Грома, и подготовкой к предстоящим гуляниям. Но выбора не оставалось — если она не выплеснет все, что накопилось внутри, просто взорвётся. Волчица внутри выла от тоски и всех напастей, что на неё свалились. — Я отцу пытаюсь помогать с ярмаркой, рука уже отнимается, столько грамот и прошений написала, а всё одно. Местные с ним работать не хотят, предложения перехватывают, к работе не подпускают, а он последние деньги в неё вложил, лишь бы торговать позволили, — горячилась она, всплеснув руками. — А как ему без этого? Он всю жизнь торговлей занимался, только это и умеет, по происхождению мы не родовиты, ну и что с того? А у вас здесь будто только по роду и оценивают, а не по заслугам! Внимательно слушая девушку и исподтишка любуясь румянцем на щеках, Игорь поражался недальновидности здешних купцов. Неужели в попытках удержать своё место, они не готовы были поделиться территорией с новым человеком. Пчёлкины славились своей хваткой, род их, изначально незнатный и бедный, благодаря деду Юли прославился на несколько княжеств удачливостью и умением нажить полные подполы сундуков с мехами и золотом. Виктор дело продолжил и смог в несколько раз преумножить то, что было накоплено до него. И потерять почти в один миг. Именно эта фамилия могла привести в княжество множество богатых покупателей и выгодных предложений, а они артачились, пытаясь выдавить чужака. Даже Гром, дальновидность которого проявлялась только на поле боя, понимал, что от такого отказываться просто глупо. Но это был прекрасный повод помочь Юле, завоевав если не её сердце, то хотя бы симпатию и дружеское расположение. Авторитета при дворе у него не осталось, выходя в город, он прекрасно видел взгляды окружающих: иногда сочувствующие, а иногда и уничижительные, наполненные отвращением. Бояре его теперь точно за человека не считали, но он же и не к ним обращаться будет. — Не думаю, что слово моё сейчас большую силу имеет, не чета тому, что раньше было. Но определённое влияние у меня есть. Ничего обещать не могу, но попробую что-то сделать. С твоего позволения, конечно, — Игорь выжидающе замер, поигрывая зажатой в руке пешкой. — Можешь не спрашивать даже, конечно, я любой помощи буду рада, — улыбнулась Юля ему впервые открыто. — Только вот не думала, что к тебе с таким можно обратиться, после того, что было. Такое заявление больно кольнуло Игоря, видимо, он мог между строк прочитать заложенный посыл: она не верила и в него, и в его силы. Он был последним, к кому Юля могла бы обратиться за помощью, значит, положение их на самом деле крайне шаткое. По правде сказать, никакой силы при дворе у него не осталось, а купцы с неохотой подчинялись даже самому князю, но попробовать стоило. Сергею доставит особое удовольствие просьба Грома о помощи Пчелкиным, и как бы Игорю не хотелось ему это удовольствие доставить, ради Юли и для изгнания этого скорбного вида с её милого личика попробовать стоило. — Кто тут из парней самый расторопный? — поинтересовался Игорь, пододвигая к себе пустую грамоту, сургуч и чернильницу с пером. — Вадим, — сразу же ответила девушка. — Не ожидала от такого детины подобной прыти, — чуть улыбнулась Юля. — Он один из первых откликнулся на просьбы Матвея Ефимовича, когда… Когда ты буянил, — на одном духу закончила девушка, будто не хотела напоминать о том времени. — И он остался, тут во дворе где-то должен быть, я его видела. Скоро нацарапав записку, он запечатал послание и выглянул в окно. И правда, парень, засучив повыше рукава просторной рубахи, колол дрова, легко, будто пушинкой, махая тяжёлым топором. Игорю понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить его. Молодчик лет двадцати, только-только молоко мамкино на губах обсохло, а он в самое пекло с Громовским отрядом кинулся в одном из боёв. Недавно поселился с престарелыми родителями на окраине, видно, кроме как драться, ничего не умел, поэтому в ополчение и пошёл. Быстро прошел через Игоревы тренировки, подавал такие надежды, а в итоге его вытаскивать на себе пришлось, когда огнём попалило всю грудь и шею, благо, лицо почти не задело. Игорь легко сбежал по ступенечкам на улицу, где его встретил летний зной, пыль и громкий гомон дворовых. — Вадим! Парень тут же обернулся, неверяще глянул на него и, поспешив отложить топор в сторону, счастливо улыбнулся. — Игорь Константинович, как я вас рад видеть. По нему видно было, что он от радости готов командира сжать в медвежьих объятиях, все же, когда человек тебе спасает жизнь, а потом сам попадает в трудности, ему хочется помочь и поддержать. Вадим это делал в меру своих возможностей. Игорь подошёл ближе, чуть оттянул ворот чужой рубахи, чтобы посмотреть, что же с этим умалишенным в итоге стало. Почти вся шея и грудь, немного даже плечи были теперь обтянуты не чистой кожей, а бугрящейся, на вид крайне воспаленной. Видно было, как она неприятно стягивается, туго обхватывая молодецкий стан. — А это откуда? — кивнул Игорь на шрам, рассекающий бровь пополам. Вадим замялся, отвёл взгляд, но все же старшему перечить не мог, поэтому ответил: — Вас когда от князя забирали, вот, в косяк вписался неудачно, — оборвал он и замолк, будто в рот воды набрал. — Эт я что ли тебя так? — решил все же уточнить Игорь, Вадик неуклюжестью никогда не страдал. — Чем хочешь поклянусь, не помню. Ему вдруг так стыдно стало перед парнем, тот сам вызвался помогать, среди ночи своего командира пьяного тащил, когда сам ещё повязки с ран не снял, а Гром его вот так приложил. Да и не помнил Игорь, чтобы настолько буянил в то время. — Правда, не вы. Сказать даже стыдно, что не в бою, а в темноте в угол врезался со всей дури, я ж не знал, что у вас коридоры такие крутые, — Игорь смог заметить, как покраснели у того кончики ушей, наливаясь маковым цветом. На самом деле, кому сказать, засмеют. — А мы им не скажем. У тебя и так шрамов на всю жизнь теперь. От них пользы никакой, только если кумушки какие повздыхают грустно да приголубят. Ты, Вадь, смотри. Дело к тебе есть. Записку надо отнести, князю из рук в руки передашь, скажешь, от Грома, тебе сразу к нему пустят. Понял? — Понял. Очень срочно нужно? Я бы переодеться забежал, быстро обернусь, даже не заметите. Меня ж в таком виде даже на порог не пустят. — Лети, сокол, сегодня до вечера главное передай. Игорь, отдав записку, обернулся к окнам дома, приметив, как мелькнула чужая яркая макушка в окне, а потому не увидел, как радостно блеснули чужие глаза в предвкушении посещения княжеского подворья.