Ветер, кровь и серебро

Сергей ходил по палатам в нервном напряжении: то присядет ненадолго у открытого окна, посмотрит поверх высокого забора, как вьются дымные узоры над селением, то снова начнёт мерить широким шагом комнату. Посреди стоял крепкий стол и несколько длинных скамеек, сейчас пустующих: дьяки с утра уже получили новые задания на день, сотников он не собирал с того злополучного раза, когда Гром не явился после похода, а всяких проходимцев и нахлебников князь сейчас не жаловал — некогда развлекаться беседами, когда дела не ждут. В помещении было светло — через слюду в оконцах проникало яркое солнце, с каждым днем приближающее благостную вторую половину весны. Волки продолжали жить, но до сих пор каждое утро начинали будто бы с опаской. Очередное подтверждение власти на южных границах в этот раз слишком уж отдавало проигрышем, горчило на языке так, что даже вслух произносить не хотелось — только воздух сотрясать. Слишком много душ потеряли, и теперь нужно затаиться, сохранить силы. Да хотя бы новую кровь в стаю влить, волчат инициировать. А там уже и лето в свои права полноправно вступит, и дышать станет легче. Занимаясь мелкими делами, будь то проверка многочисленных погребов и припасов, встречи с купцами, изучение таможенных книг, инспекции нескольких артелей, занимающихся добычей древесины и ловлей рыбы, князь отвлекал себя от проблемы, что дамокловым мечом повисла над ним, лежала на душе тяжёлым неподъёмным камнем. Гром перестал пить, но и в городе почти не появлялся. Прислуги у него совсем не осталось — один старик Матвей, заставший Игоря ещё молочным волчонком, пытался образумить хозяина да присмаривал за домом. А ведь складывалось всё расчудесно, прямо как в сказках, которые няньки им со старшим братом перед сном рассказывала. Этот поход должен был обернуться маленькой, но его личной победоносной войной, а в итоге полегли волки, бесславно доверившись своему князю, корившему себя за это каждую ночь. Пётр, явившийся на подмогу, только снова посмеялся, блеснув закатными глазами, да с ненасытной яростью бросился в бой со своим войском. Громко скрипнула дверь, вырывая его из невесёлых мыслей, и в комнату вошёл Дмитрий, правая рука Грома, сейчас занимающийся его сотней. Белобрысая макушка выдавала в нём северного волка, резко выделяющегося среди осеннего яркого убранства леса, но зимой Дмитрий был незаменимым охотником и добытчиком, сливаясь с окружением белой шубой. — Садись, разговор сложный будет, — махнул Сергей рукой в сторону стола и сам принёс кувшин с морсом и два деревянных стакана. Дмитрий понимающе кивнул, хмуро сдвинув белёсые брови к переносице. Когда тебя вызывает князь на личный разговор, то в любом случае это будет не простой пересуд, как у девушек вечерами, а серьёзное обсуждение дел. А предмет обсуждения ни для кого не был тайной: состояние Грома тревожило всех. — Как там Игорь? До меня доходят странные сплетни… Он на самом деле больше не живёт у себя? — пытливо поглядывая на парня, сразу начал Сергей. — Его в лесу видят чаще, чем в поселении, — кивнул Дмитрий будто бы нехотя. Понимал, что этим только усугубляет положение друга и старшего в чужих глазах, но и врать князю в лицо не имел права. Вожак всегда почувствует, если кто-то будет нагло клеветать. — Плохо ему, княже. Никогда его таким не видел, да и боюсь, что как раньше уже не станет. Он совсем из ума выжил, как бы тоже совсем к отцу Волку не ушёл. — Мне нужен сильный Гром рядом, — будто и не обратив внимания на слова Димы, отмахнулся Сергей. Сейчас нужно было слишком многому уделить внимание: предстоящая инициация дочери, младенец сын и захворавшая жена, восстановление города. Загулявший Гром ему нужен был в последнюю очередь. — А это теперь не от нас зависит, я пытался его образумить, на меня рычат, будто я змея подколодная, а не друг, — с обидой в голосе поделился Дима. Он устал делать вид, что всё хорошо и такое отношение его никак не задевает. Приходил же к нему, много раз приходил, да только даже на порог светлицы не пустили, погнал взашей и даже увидеть себя не дал, яростно проклиная всех и вся. Об этом только его жена знала, с которой он горестями своими делился да хлопотавший тогда по дому Матвей. — А я думаю, что мы его вернуть ещё можем. Хитро только нужно действовать, тонко. Я уже от него чуть когтями не получил, когда он приходил, — Сергей хлопнул руками по столу и встал, начиная прохаживаться по комнате, будто что-то обдумывая. — Больше, как понимаешь, не хочу. — Может, оставим его в покое? Не будет с него уже толка, пока сам на место душу свою не вернёт, не отгорюет, — покачал головой Дмитрий, но уже видел в глазах напротив явное несогласие. Князь уже ведь всё придумал, таинственности наводит только. — Ты вот что сделай. Найди девок сердобольных, которых он не напугает своей заросшей мордой. Может, волчат, которые к нему в сотню сильно хотели. Пусть по хозяйству помогут, человеческой еды ему сготовят да присматривают, чтобы совсем не одичал. Нужен кто-то ещё, одного Матвея не хватает, в стаю его вернуть нужно. — Он уже всю деревню распугал, — сердцах перебил Дима. — Легче самому с Лилей к нему пойти. — Нет, я тебе чёткий наказ даю, а ты сиди и на ус ещё невыросший мотай. Найди кого-то другого. Ты и я у него с походом в голове повязаны, а нужен кто-то со стороны. Чем быстрее Гром в строй вернётся, тем быстрее ты свою сотню получишь, — припечатал князь, заметив, как наконец-то заинтересованностью заиграл чужой взгляд. Ударив по рукам, на том и порешили. И если князь остался доволен тем, что переложил на кого-то решение важной проблемы, то у Димы теперь болела его бедовая головушка, где же ему таких найти, чтобы не побоялись к Грому пойти.

***

Легко сказать, да исполнить сложно. Сидя на низкой скамеечке, Дима дожидался Игоря. Поправив тонкую весеннюю ферязь, накинутую на простой кафтан, он подставил лицо ласковым тёплым лучам. Неизвестно сколько ему ещё вот так изображать истукана и ждать, пока явится хозяин — второй день уже кукует во дворе у Грома, а его так и нет. Вот уже который час несколько парней занимались игоревой усадьбой. К домашнему делу они были не приучены, а сердобольных девушек не нашлось, потому под чутким руководством Матвея они прибирались, мыли окна, обходили стороной лишь комнату самого Грома да и к вещам почивших хозяев не прикасались, иначе Игорь на месте всех загрыз бы и даже глазом не моргнул. Появлялся сотник дома теперь редко, всё больше на свободе, в лесу был, там его и охотничьи артели видели, да и просто жители. Остановится, взглянет недобро да дальше себе побежит, будто не хорошие знакомцы это, а неизвестные, забредшие в его владенья. До самого вечера просидел Дубин, солнце уже клонилось к закату, вот-вот скроется за темнеющей границей леса. Сытно поужинав и пожаловавшись на суматошную судьбинушку, они с Матвеем Ефимычем пропустили по паре чарок кваса в дышавшей чистотой горнице, молодёжь давным-давно отпустили, а Игоря так и не было. Столкнулся с ним Дима буквально в воротах, когда выходил в первую темень, и изумлённо замер посреди пустого двора. Раньше сильный огромный волчара теперь исхудал, ещё чуть — и рëбра будут походить на стиральные доски, лоснящаяся шерсть потеряла былой блеск, свалявшись грязными колтунами, а кое-где её вообще не было, будто выдрали клоком. Стараясь не показывать жалость и то, насколько больно смотреть на друга, он медленно подходил к зверю, пока тот предостерегающе не зарычал, не подпуская ближе. Остановившись в нескольких шагах, Дмитрий присел на корточки, чтобы повнимательнее рассмотреть неприветливую и подранную морду. — На следующую полную Луну инициация будет, княжна тоже на охоту пойдёт, не гневи князя и богов, Игорь, приходи. Все по тебе соскучились и будут ждать. Гром заворчал, фыркнул недовольно и, проходя мимо, боднул Диму в сторону ворот. Ясно, гостей теперь здесь не привечают, но хоть ноги уносить от острых клыков не приходится. Игорь же, так и не перекинувшись, пошëл в дом, цокая когтями по нагретому за день солнцем дереву. Встряхнув лобастой головой, он сразу направился в спальню, запрыгнул в кровать, где из нескольких одеял у него было готово лежбище, и забылся тяжëлым усталым сном. А там снова был лес — в зверином облике переносить горести ему было намного легче, бешеный бег и азарт охоты затмевали всё вокруг. Иногда, погнавшись за несчастным зайцем, он на самом деле забывал, что когда-то был человеком, сотником, отцом и сыном — всё это будто стиралось из сознания, и оставался лишь запах сырой от сошедшего снега земли, что чавкала под лапами, сочных первых травинок и набухших маслянистых почек, весны и будто новой жизни. Но человеческое всё же не отпускало — он вынюхивал еë, слоняясь по всему лесу и забираясь в такие дебри, куда даже по оголтелой молодости не заходил. Матери не было нигде, будто сквозь землю провалилась, хотя иногда и ловил он отголоски еë запаха, но они были настолько слабы, что скорее были миражами больного разума, чем реальными подтверждениями. Приближение полной Луны каждый волк чувствует нутром, это нельзя точно описать, но будто второе дыхание открывается, чем ближе кульминационная ночь месяца, тем сильнее зверь внутри, а у молодëжи совсем голову сносит. Потому через несколько дней ощутив то самое где-то внутри, Игорь всё же с трудом обернулся человеком. Привыкнув за несколько месяцев к зверю, первые пару часов ходил он неловко и шатко, двух опор явно не хватало для координации движений, собственное тело казалось несуразным и неправильным. Ощупав свою заросшую морду, лицом это назвать никак не получилось, Гром достал из сундука складную бритву и ножницы. Раньше при должной сноровке подравнять бороду он мог и сам, но сейчас руки тряслись так, что и помыслить о таком было страшно. — Есть кто дома? Матвей Ефимыч? — кликнул он Матвея. На первом этаже кто-то закопошился, и по шаркающей неровной походке Игорь узнал своего старого дядьку. В услужение он поступил ещё когда старший Гром был жив, Матвей как раз из его отряда был, да когда ногу подрубили в строй встать уже не смог, потому нанялся в их семью управителем и показал себя весьма мозговитым и хозяйственным человеком. — Неужто на праздник пойдёте? — удивился мужичок, восторженно улыбнувшись. Глубокие морщины залегли по уголкам глаз, на секунду возвращая Игоря в те времена, когда Ефимыч на пару с матерью рассказывали маленькому Костику сказки по ролям, пока сам Игорь мог сидеть рядом и заниматься княжьими делами и приказами. — Окажи услугу, — он кивнул на подготовленные принадлежности, отгоняя непрошенные мысли. — Начисто только выбрей. Засуетившись, Матвей подготовил тёплую воду, откопал где-то в закромах масло и усадил Грома поближе к окну. Прикрыв глаза, Игорь позволил себе впасть в приятное забытье, пока его внешний вид приводили в порядок. Показаться таким перед честным народом — ещё больше распугать, да и волчаткам праздник поганить всё же не хотелось, они и без этого волнуются. После получаса манипуляций он с удивлением увидел в зеркале нового человека: уставшего, понурого, но хоть немного посвежевшего — на зверя в человечьем обличии или бродягу какого он теперь походил мало. Сегодня нельзя было отсидеться, запершись в доме за дубовой дверью и баюкая на руках очередную книгу, или сбежать в лес, как делал он это последние несколько месяцев. Приличный коричневый кафтан, в котором он являлся обычно пред очи князя, нашёлся на дне сундука. Пыльный настолько, что пришлось выходить на улицу и вытряхивать его, а потом яростно чихать, он теперь был широковат в поясе да чуть большеват в плечах, но проблему можно было легко решить чуть посильнее затянувшись поясом. Рядом мельтешащий Матвей Ефимыч нарадоваться не мог и собирал Игоря будто не на общее празднество, а на свадьбу женихом. Растерев в мозолистых пальцах несколько листиков из мешочка, что к одежде всегда укладывала мать, Гром почувствовал запах любимой ею мяты и немного зверобоя. Сердце болезненно ёкнуло, но впервые вместо злости и горя Игорь почувствовал какую-то тихую скорбь, хотя до конца чувство, теплящееся в груди, так и не понял. Вдалеке, на главной площади города, были слышны барабаны и тонкие напевы жалеек, и Игорь точно не был волком, который мог пропустить столь важное событие. Инициация волчат была ежегодной церемонией, ритуалом, определяющим жизнь всей стаи на ближайшее время. Все ли волчатки, явившиеся на площадь, пройдут дорогой первой охоты и повстречаются со своим Зверем? Или всё же будут те, кто выйдет из леса человеком, оставшись дожидаться следующего года? Чем дальше шёл Игорь к центру, тем сильнее отзывалась музыка в груди, зверь впервые за несколько месяцев замолчал, перестав скулить побитой собакой, удовлетворённо почувствовав запах застолья. Около терема князя на площади стояли столы и лавки, рядом, взмахивая яркими юбками, суетились женщины, заставляя любую горизонтальную поверхность едой, разнообразными угощениями и мясом с кровью специально для волчаток. В строй вступили бубны и гусли, в толпе Игорь рассмотрел светлую макушку Дмитрия, танцующего со своей молодкой. Искренне улыбаясь своей ненаглядной, он распахнул кафтан, разгорячился от выпивки и быстрых движений. Хоть у кого-то сейчас всё было хорошо, подумалось Игорю, рассекающему многоголосую и весёлую толпу. Родители инициируемых и подростки сейчас сидели по домам, вознося последние молитвы и выслушивая советы с наставлениями. Было не зазорно пройти дорогой первой охоты не с первого раза, но самолюбие подрывалось, да и сверстники могли начать подшучивать. Свою инициацию Игорь помнил плохо — отдельными моментами. Двенадцать лет, редко кто пробует так рано, но семье нужен был добытчик и мужчина, так что мать, проведя весь день и всю ночь в молитвах Луне-матушке и Волку-отцу, только бы с её мальчиком всё было хорошо, разрешила. Он помнил, как стоял на площади и смотрел, как мама режет руку родовым клыком и делится своей силой, сцеживая кровь в плошку, наполненную молоком. Смутно помнил ещё нескольких волков, что были с отцом в дружине и тоже подошли к нему в ту ночь. Было страшно, хотелось сбежать ото всех, забраться на печку и спрятаться там, но материнская рука на плече успокаивала. Первое обращение прошло болезненно, будто каждую косточку выломали, вытащили и снова на нужное место поставили, но уже в другом порядке. Он тогда умирал и возрождался, Волк-отец призвал его, проложив путь к первой добыче. Мир опустился, а в нос ударили сотни и сотни новых запахов: пахло другими волками, каждый по-своему, травой и пробежавшим недавно зайцем, за которым он и погнался. Первая добыча, первая кровь, которую он пустил собственными клыками. Найдя пустое место на дальней лавке, Игорь сел за стол. Остальные тоже стали расходиться и рассаживаться, музыка стихла, и все ждали только волчат. На площадь потянулись босые подростки в широких белых рубашках, расшитых красными узорами до самых пят, вместе с родителями. Десять человек выстроились стройным рядом перед народом, за плечами у них стояли родители: они не показывали виду, но было заметно, как напряженно отцы сжимают родовые кинжалы, а в материнских руках подрагивают чаши с парным молоком для крови. Людской гомон затих, как только из терема появился князь с семьей. Старшая дочь его, Валерия, вцепившись в отцовскую руку, шла подле него. Из-под расшитой узорами белой рубашки были заметны ещё по-детски острые плечи, но тёмные глаза из-за светлой чёлки смотрели пристально и совсем небоязливо. За ними с младенцем на руках, закутанным в цветастые одеяла, плыла княгиня Ольга, ласково глядя на волнующуюся дочь. Она встала в ряд с остальными, пока Сергей вышел на центр площади. — Благословенна ночь сегодняшняя, Волки, — начал он, широко взмахнув руками, из-за чего взметнулся его дорогой плащ, закреплённый золотой фибулой. — Давайте же силой своей поможем детям нашим. Их зверь где-то внутри, чувствует, как мы зовём его показаться, проявить себя. Сегодня мы поддержим тех, кто сможет принести первую добычу и поддержим тех, кто не сможет сладить со зверем. Мужчина вытащил из украшенных каменьями ножен кинжал и от души резанул ладонь. Валерия вздрогнула, чуть не упустила чашу, куда уже быстрой струйкой лилась отцовская кровь, она расползалась красными цветами, окрашивая молоко в розоватые тона. Первыми силу отдают родители, ведь дети плоть от их плоти, потому чем сильнее их кровь, тем волчонку будет легче. Сергей ободряюще улыбнулся дочери, сжимая ладонь в кулак и заматывая его тряпицей. Он забрал сына, что-то шепнув кряхтящему свертку, пока Ольга, поцеловав дочь в лоб, отдавала свою кровь. У других волчат происходило то же самое, и только после того, как закончили родители, к ним потянулись другие. Считалось, что чем больше Волков с тобой силой поделится, тем лучше, да и знак это был для всех, что родители с этим человеком в добрых отношениях. Это была определённая церемония уважения и благословения. Большая часть волчат неприязненно вздрагивали и дергали носами, когда туда ударял запах новой сильной крови, они широко раздували ноздри, пытаясь этим напитаться. Гром как сидел на месте, так и не встал, наблюдал со стороны. Чужой был для него этот праздник жизни. Непрошенной гостьей закралась мысль, что он мог бы стоять вот там рядом с другими волнующимися родителями, отдавая свою силу Костику. Он бы всю кровь свою в землю спустил, если бы это могло сына воскресить, вернуть живым и здоровым. Знал бы, что не свидятся больше, может, и не стал бы так нагнетать с инициацией. Отпустил бы, даже сам за вышивание его рубахи сел, лишь бы только он вот сейчас рядом с ним был. От невеселых мыслей его отвлекла чья-то рука, потрепавшая по плечу. Повернувшись с той же скорбью на лице, что стала теперь его постоянным спутником, он увидел Диму, опасливо глядящего куда-то поверх его головы. — Тебя князь зовёт, — бросил он и ушёл поскорее, чтобы Гром не смог отговориться от приглашения. Нечего ему было делать, отставив стакан с брагой, что уже в горло не лезла, он оправил кафтан и пошёл в самую гущу толпы, где князь с дочерью принимали подношения. — Не уважишь нас, Гром? Моей дочери сила нужна, — протягивая мужчине кинжал, Сергей смотрел на него пристально и будто бы испытывающе. — Дурная у меня сейчас кровь, а Валерия у тебя и так умница, без меня обойдётся, — кивнув княгине в знак уважения, ответил Игорь, молясь, чтобы от него поскорее все отстали и забыли на сегодня. — Голова у тебя дурная, а кровь сильная. Не оскорбляй меня, Игорь, — в голос закрались рычащие нотки, хотя угрозы не было. С сомнением взглянув на князя, он всё же забрал у него дорогой серебряный кинжал, по рукояти его вился узор драгоценных каменьев, навершие украшал крупный кровавый самоцвет, сразу ясно, что не боевой оружие, а ритуальное. Княжна оробела перед ним, опустила взгляд в побуревшее молоко, когда несколько капель пошатнули поверхность, пустив тоненькие круги. — Удачной охоты, — попытался улыбнуться и подбодрить Гром, хотя у самого чуть слёзы на глаза не наворачивались. Все разошлись, остались на площади только подростки. Испив по несколько глотков из чаш, они ждали, пока шаманка, старая седая волчица, окурит их всех едким травяным дымом. Она тянула какую-то песню, грудную, на старом, забытом уже почти наречии, но внутри что-то отзывалось на этот мотив, дрожало, заставляло будто проснуться ото сна. Паренёк лет пятнадцати первым сорвался с места, уносясь куда-то в сторону леса, по другую сторону княжеского терема ближе были малые городские ворота, а там до леса рукой подать. За ним побежали и другие, только пятки засверкали в неясном свете чадящих факелов. Шаманка, вскинув голову к небу, завыла и последовала за ними. Некоторые родители от волнения даже присесть не могли, отцы, тихонько переговариваясь, застыли в воротах в ожидании молодняка, матери тоже собрались кружком, вознося молитвы за детей. Княжеская семья исключением не была, потому музыкальные инструменты чуть притихли, остались несколько дудочек. Обычно достаточно было часа, чтобы большинство волчков обернулись и принесли хоть что-то в зубах, будь то заяц или даже мышь-полёвка, потом уже приходилось собирать отряд на поиски потеряшек. Такое бывало редко, но исключать подобную возможность было нельзя. Сорок минут спустя, когда Гром откровенно заскучал, а на родителях уже лица не было, неподалёку послышался дурной от радости и восторга вой. Демьян, сидевший рядом с Игорем, встрепенулся, вскинулся, они с женой ринулись к краю площади, где совсем скоро в свете факелов появилась миниатюрная волчица, ноги совсем тонкие, длинные, как у оленёнка, Гром подивился, как она в них только не путается. Утку, которую держала в зубах, она положила в ноги родителям, упавшим на колени. Женщина запричитала, обнимая дочь и почёсывая густую тёмную шерсть на загривке. Расшалившаяся девочка лизнула в щёку сначала её, потом отца и вдруг застыла на несколько секунд, заскулила жалобно, а в следующее мгновение рядом с ними на земле сидела встрепаная нагая девочка шестнадцати лет, Ксеня, вдруг вспомнилось Игорю. Бывали дни, когда Костика прорывало, и он вдруг начинал рассказывать, какая Ксеничка смелая, и как она дерзко Кириллу ответила, а сам Костя ещё потом кулаками дело закончил. Демьян тут же замотал дочь в стеганое покрывало, подхватил на руки и усадил за стол, подвигая поближе мясо, кашу и другие вкусности. Гром даже чуть отодвинуться не успел, чтобы ей на лавке сидеть было удобнее, а она уже тянула руки к еде. Позабыв совсем про приличия, она запихивалась горячей кашей, тут же хватаясь за пирожки. Игорь такому мог только умилиться — всем здесь присутствующим не понаслышке был знаком голод первого обращения, да и потом, когда уже со зверем живёшь в мире и согласии, всё равно внутренних сил тратится на переворот очень много. Подхватив кувшин с компотом, Гром налил в пустующий стакан и отдал девочке, она даже не заметила сначала, кто сидит рядом, а когда признала отца Кости Грома, глянула на него как-то совсем потеряно и грустно. Ксения уткнулась в тарелку, не поднимая глаз, пока все потянулись к ней и её родителям, обнимали, поздравляли, отвлекали от трапезы. Коротко рыкнув так, что даже Гром вздрогнул, она поплотнее закуталась в покрывало, совсем стала похожа на зверёныша. — Не спеши только, плохо станет, — тихо посоветовал Гром. Ксеня медленно выпрямилась, взяла тряпицу, лежащую рядом, и вытерла испачканное хорошее личико. Взяв ложку, она стала есть чуть вдумчивее, но все равно время от времени срывалась, запихивалась, запивая кашу компотом и едва не захлебываясь. Волчата потянулись после этого один за другим — кто-то принёс зайчонка, кто-то ласку, а двоим ребятам не повезло — не смогли обращение закончить, на своих двоих вернулись. Девчушка чуть не плакала, паренёк видно что нервничал, недоволен собой был. Но настроение у всех было праздничное: чествовали новых волков, каждый считал своим долгом поздравить их и подбодрить тех, кому не повезло. Когда все вернулись, праздник разгорелся с новой силой. Гром, тихонько сидя за дальним столом, наблюдал, как к зажжëнному посреди площади костру потянулись молодые. Поближе пришли музыканты, гусли, барабаны, жалейки, несколько балалаек — грянули как-то разом. Группка девушек, как-то хитро улыбаясь, о чём-то переговаривались, яркие отсветы костра играли всполохами на крупных серёжках и браслетах. Сразу видно — на выданье, напялили всё самое лучшее, набелились, нарумянились, женихов ищут — усмехнулся Игорь. И вдруг он вздрогнул, что-то глубоко и сильно прошило в сердце от зазвучавшего среди девичьей песни голоса. Девушка, скинув яркий платок, выступила вперёд, игриво улыбаясь гостям и широко раскидывая руки: — И внутри горит огонь, Буйно жадный к жизни он. Но сдержу его пока, Думайте, что я робка. — Гори-гори ясно, Чтобы не погасло. Искры ведь опасны, Надо мною властны, — подхватили подруги. Игорь с детства был прямолинейным и бесхитростным, упрямым и где-то даже грубоватым, поэтому сейчас потерялся, зачарованный, околдованный чужой красотой. Алые волосы играли закатными всполохами в огне костра, горделиво оглянув людей, девушка продолжила, наиграно складывая руки на груди: — На душе ненастно И чуть-чуть несчастно. Ох бы полюбиться Тому, кто мне снится. Страсть моя томится, Но в судьбе кружится. Люли люли люли лю, Час настанет полюблю. Люли люли люли лю, А себе пока пою…* Запрокинув голову, она громко рассмеялась, продолжая кружить около костра, Гром же не мог оторвать от неё взгляда. В ней было столько жизни, того самого огня, что в нём уже потух под натиском ненастий, что он оторопел не в силах справиться с зашедшимся сердцем. Неотрывно глядя на девушку, Игорь не мог её узнать, никогда раньше не видел, не замечал на ярмарочной площади или прошлых празднествах. Видно, кто-то из пришлых, бежавших сюда от набегов и за собой притянувших лихих людей. Князь, тоже залюбовавшийся девичьим хором, не мог не заметить, с каким растерянным лицом Гром наблюдал за певуньей. Таким Сергей видел его последний раз много-много лет назад — на свадьбе, когда совсем молодой Игорь стоял с невестой перед шаманкой и старым князем, получая благословение на брак.