Один за раз

      Аура Солана почти совсем угасла, хотя сам он был весьма весел и доволен жизнью. И даже Куртисса подбадривал:       — Расслабься, в конце концов всё удачно сложилось — во многом благодаря твоей потрясной заднице! Здорово же, что этот Похотник настолько проникся, что прислал ей, а заодно и всем нам личного проводника. Ты же сам говорил, что у твоего громилы на удивление хорошая аура…       — Он не мой, — тихо произнёс Куртисс — уже в тысячный раз за последние несколько часов.       — Твой. Как минимум — поклонник, — улыбка на полных, чётко очерченных губах Солана завораживала, и Куртисс почти силой заставлял себя не пялиться на неё.       Он пристально оглядывал окрестности, но ничего подозрительного не замечал. Небесный Отец готовился ко сну — мягкие лучи его сонного взгляда уже цепляли верхушки деревьев, длинные тени тянулись поперёк дороги. Они с Соланом ехали на двух сильных молодых кобылках, чуть отстав от десятка своих спутников. Их проводник — смышлёный расторопный парнишка — то появлялся рядом с едущими впереди всадниками, бодро размахивая руками и, видимо, указывая на некие ориентиры, то пускал своего коня вскачь, разведывая дальнейшую дорогу.       — У него вроде не было набитых седельных сумок, когда мы выезжали из Тулума? — тихо уточнил Куртисс, но Солан в ответ продолжал ехидно улыбаться:       — У него тогда и куропаток не было. Наверное, он коварно хочет разнообразить ужин. Ты его в чём-то подозреваешь? Думаешь, твой Похотник прислал нам проводника-отравителя?       — Не мой. И не факт, что это он прислал.       — А кто ещё мог о нас знать? Мы даже нашему тулумскому агенту не нужны… Хотя и Похотнику нужны не мы, а только ты, точнее — часть тебя. Запал ты ему в душу… задом, — продолжал веселиться Солан. Очень его порадовало, видимо, своевременное доказательство привлекательности Куртисса, от которой так много зависело. — А ведь ты даже не пускал в ход свои соблазняющие чары! Если пустишь — а там телохранители сплошь из родственников Фолга, — то с ними ты справишься в момент!       — А если они как ты — предпочитают только женщин? — проворчал Куртисс, не забывая внимательно осматриваться.       — Тогда бы Лунную семейку охраняли не они, а от них, — фыркнул Солан. — Ты же видел портреты. А вживую, говорят, Лунные ещё красивее. Но с тобой, конечно, никто не сравнится. Ты откровенно потрясаешь фонтаном своих талантов!       — Наконец ты это понял.       — Да я просто потрясён тем, какая у тебя потрясающая! Проводник от твоего Похотника тоже, видимо, был потрясён: отличных лошадок нам подобрал — и скидка получилась даже больше, чем в двадцать процентов. На таких резвых лошадях мы точно догоним утренний караван: там-то и пешие есть.       — Если верить проводнику. Он и в нападение партизан не верит, валит всё на местных волков. Хотя тот долинец предупреждал искренне.       — Долинец может и не в курсе быть, если одиночек обирали кигги, — логично предположил Солан. — Они могут: кигги редко упускают возможность попиратствовать. А тут двойная выгода: ограбить самых умных и этим запугать остальных, чтоб сами несли им деньги за охрану.       — Местные кигги подчиняются Лунному императору и его здешнему князю — думаешь, они опустились бы до грабежей?       — Кто знает? Деньги не пахнут. Но мы-то не одиночки — такую толпу не ограбишь просто так. Если по короткому пути мы и вправду догоним караван завтра к обеду, то мы точно успеем на встречу в посольстве.       — Можно было и опоздать на день. Или даже на два. Ничего страшного, — Куртисс постарался произнести это как можно более ровно, не выдавая испортившегося настроения. Он уже пытался уговорить приятеля выехать завтра утром, с караваном, но тот его даже слушать не захотел.       — Конечно, ничего страшного, если завтра вечером из столицы Готрона в нашу отправили бы письмо о том, что в Готр в оговорённое время мы не прибыли, а в Тулуме нас не нашли, — косо посмотрел Солан. — Ничьи бы родственники не нервничали, и мне бы за это ничего не было.       — Не было. Я бы всё объяснил им позже.       — Позже — понятие растяжимое.       Солан отвернулся. Нет, конечно, Куртисс его понимал: в свои тридцать шесть лет умный и талантливый, но не особо богатый выходец из третьесортного, пусть и знатного рода так бы и оставался в министерстве вечным помощником более протежируемых кадров, если бы член королевской семьи лично не настоял на его участии в совместной тайной миссии.       Для Солана — и для всего его рода, как подозревал Куртисс, — он вообще был единственным столь высокопоставленным знакомым. И за подвернувшийся ныне шанс Солан ухватился обеими руками, уже отбросив, видимо, радикальные убеждения юношества. Тогда он умом, старанием и упорством получал знания и репутацию в кадетском корпусе, не обращая ни малейшего внимания на важную персону поблизости. Чем и выделился среди однокурсников Куртисса, ни разу не пожалевшего, что первым проявил инициативу для знакомства и общения.       Куртисс до сих пор считал, что получил от Солана гораздо больше, чем тот от него самого. Конечно, до изначально возжеланной задницы Куртисс так и не добрался, но полученные знания, советы и поддержка были ему во много раз дороже. Пусть финансовое обеспечение их совместных загулов и приключений лежало в основном на Куртиссе, но Солан легко мог без этого обойтись — ему хватало и общества приятеля, а лично для себя чего-то материального он не просил принципиально.       — Ты глава миссии — тебе виднее, как будет лучше, — примирительно произнёс Куртисс. Он вновь оглянулся, но никого, способного подслушать их разговор, не обнаружил и тихо добавил: — Я руководствовался своими интересами, а ты — государственными. Как и положено послу. Единственное, в чем я до сих пор уверен: ты будешь лучшим послом Аллилака в Долине.       — Если меня не убьёт лавиной в этом их ущелье — как прошлого посла, — проворчал Солан, но по голосу было слышно, что он если и обиделся, то не сильно.       — Думаю, тех, кто держится близ Лунной семейки, не убьёт. Если дядя не зря потратил деньги на доносчика и тот сказал правду, я использую такой шанс. Ты же не сомневаешься в моих способностях?       — Сомневаюсь, конечно! Меня-то соблазнить ты не смог.       Этой их общей шутке было уже лет двадцать. И если поначалу Куртисс бесился и ради доказательства всячески пытался затащить Солана в постель, то позже, приобретя некоторый жизненный опыт, он резко домогательства прекратил, опасаясь потерять гораздо более ценную дружбу.       — Тебя любой юбкой соблазнить можно — зачем мне тратить на тебя свои силы и время? — привычно отмазался Куртисс и уверенно закончил: — А из тех, кто предпочитает мужчин, я соблазню любого.       — А если она предпочитает женщин — наденешь юбку и чулки?       — Придурок!       — Ну да, в юбке и чулках ты будешь как придурок, — согласно закивал Солан. — И тогда придётся прибегнуть к запасному плану — шантажировать.       — Шантаж — только в самом крайнем случае, — серьёзно предупредил Куртисс. — И только если я совсем не справлюсь. На первое время у нас есть наживка поменьше. Кстати, как себя чувствуют щенки?       — Неплохо. Уже не заливают слюнями всё вокруг, как в каюте. Ребята сейчас их по очереди за пазухами везут — так их не укачивает. Я сказал, что ты в этом участвовать не будешь, потому что не любишь собак.       — Не люблю, — испытывая толику облегчения, кивнул Куртисс. — Это же не слишком подозрительно? Многие не любят собак, не только…       — Не только один мой друг, — понимающе посмотрел Солан. — Не подозрительно, не волнуйся. Ну вот везёт мне на людей, не любящих собак.       — А такие подробности про меня ты знаешь, потому что… мы любовники? — Куртисс осторожно посмотрел на приятеля. — Ты поэтому ещё на корабле такие слухи распустил?       Солан легкомысленно пожал плечами:       — Мы с тобой часто уединялись, секретничали вдвоём — как ещё это объяснить?       Конечно, с одной стороны, Куртиссу было приятно, что их отряд — и команда торгового судна ранее — считали их любовниками. Но с другой — он бы хотел, чтобы это было реальностью. Уже лет двадцать как хотел. Однако Солан смотрел только на девчонок — тем особенным взглядом, который Куртисс так хотел почувствовать на себе. Но после одной тяжёлой беседы и твёрдого отказа Солана он понял, что этому не бывать. Этот разговор, а потом и второй, со старшим братом, окончательно его добили — и он сбежал. От семьи, от друга, от привычной жизни… от безнадёжной невзаимности. От страха сделать ошибку и увидеть на любимых лицах неприязнь. Ведь если он успеет вовремя уйти, они не решат сами прекратить с ним общение. Они у него останутся…       А через четыре года он был вынужден вернуться — ради других людей, за которых уже чувствовал ответственность, — и понял, что поступил верно, сбежав тогда. Он потерял то, о чём мечтал и чего никогда бы не получил, но какие-то крохи ему всё же достались. Старший брат нашел желание и время пообщаться с младшим — но немного, в основном жизнь короля была посвящена делам государства и семье. Однокурсник и друг тоже был рад его видеть — и познакомить с женой и новорождённым сыном. Он как-то умудрился жениться по любви — и в этом был весь Солан, искренний и правильный. Умный, красивый, сексуальный — и уже по большей части не куртиссов.       Куртисс жил и ждал, когда ему подвернётся хоть малейший шанс… Когда смерть свеженазначенного посла Аллилака в Долине совпала с неожиданным докладом от шпиона в Готре и у старшего брата с дядей возник интересный план, младший согласился претворить его в жизнь, только если в сообщники ему назначат человека, которому он полностью доверял. Так Солан внезапно стал послом. Гордый собой напарник любовался счастливым лицом приятеля и его сияющей аурой всю долгую дорогу по морю. А после того, как они сошли на берег, аура Солана резко померкла — и Куртисс просто впал в ступор: он не видел и не понимал причин, он даже предположить не мог, какой путь был бы безопаснее для друга. Что бы они ни предпринимали, что бы ни обсуждали, за какие возможности ни хватались, какие варианты ни выбирали — лучше не становилось.       Только теперь Куртисс понимал, каким дураком был, когда самонадеянно решил, что сможет защитить друга от любой опасности, просто находясь рядом с ним. Но аура меркла, и он ничего — совершенно ничего! — не мог сделать. А Солан после каюты послушного всем бурям кораблика наконец чувствовал, что вновь может не только строить планы, но и воплощать их в жизнь, и, закусив удила, рвался в Готр, стремясь успеть к последнему оговоренному сроку и оправдать оказанное ему доверие.       — Темнеет. Самое время для нападения. У тебя арбалет не разрядился? — тихо спросил Куртисс.       — Не разрядился, — послушно ответил Солан. — Я бы заметил. И меч легко вытаскивается, я проверяю постоянно. И если на отряд нападут, я не стану геройствовать, а вместе с тобой без раздумий поскачу обратно в Тулум.       Куртисс оценил и ехидный прищур приятеля, и елейность в его голосе, но ничего не ответил, а продолжил ещё более пристально оглядывать придорожные кусты и деревья.       — Проводник сказал, что мы будем ехать дотемна, чтобы переночевать у лечебного источника. И выехать придётся чуть позже рассвета, чтобы нагнать караван. Курт, постарайся выспаться, ладно? — голос Солана смягчился. — Тебе нужно. Я ночью посторожу, всё равно заснуть не смогу: в море я выспался на неделю вперёд.       Куртисс с трудом сдержал рвущиеся с языка слова: что он и сам может посторожить и что ему нужна не нянька, а друг… живой. И тут же устыдился: ещё в юности Солан и без начальствования над Куртиссом, и без поручений короля присматривал за высокородным приятелем. Вытаскивал из злачных мест, от грязи отмывал, от блевоты оттирал — чтобы даже старые верные слуги не видели четвёртого принца в непотребном виде. И в ответ на выжидательный взгляд приятеля Куртисс молча кивнул.       Уже в глубоких сумерках отряд вслед за проводником свернул с наезженного тракта на неширокую тропу. Куртисс изо всех сил всматривался и вслушивался, но ничего подозрительного не обнаруживалось, кроме далёкого волчьего воя. Путники действительно выехали к поляне с родником, бьющим из-под невысокого холма. Неподалёку от выжженых на земле кострищ под навесами виднелись груды хвороста, на стволах деревьев висели обрывки верёвок, верхушки вбитых в землю колышков венчали заметные яркие ленточки — очевидно, это было популярное место ночёвок.       Лошадей оставили пастись в густой траве у воды, люди после дороги расползлись поливать и удобрять кустики в подветренной низинке, указанной проводником. Самые деятельные уже разводили костры, потрошили куропаток и вещевые мешки в поисках котелков и провизии. Расторопный проводник кинул под опустевший навес охапку свежего хвороста и отправился за следующей. Щенки со всё большим энтузиазмом возились на твёрдой земле, приходя в себя после долгой верховой езды за пазухами.       Куртисс и Солан самыми последними отошли от лошадей и посетили облегчительную низинку, а затем опять вернулись к ручейку. Умываясь с заметным удовольствием, Солан продолжал тихо подшучивать над приятелем:       — Как договорились: покушаешь — и сразу в постельку, а я тебе одеялко подоткну. Могу колыбельную спеть или за руку подержать.       — Лучше б ты меня за другое место подержал, — не стерпел Куртисс.       А ещё мгновение назад ему показалось, что аура Солана моргнула чуть ярче, когда Куртисс, раздражённый подколками, шутливо отвесил другу шлепок по мягкому месту. Звук получился замечательным, а зад Солана — пусть и измученный седлом — на ощупь был вообще прекрасен. Как можно было из двух их задниц назвать потрясающей куртиссову, если у Солана она была просто божественна?       Но эта едва заметная вспышка ауры… Что может сделать её ярче? Не просто пошлёпать по заднице, а уединиться?.. Ради жизни друга Куртисс был готов уцепиться за любую соломинку, а эта такая завлекательная… и горькая. Если наконец решиться и переспать со своей безнадёжной любовью, может, тогда Куртисс потеряет только дружбу и друга — а физически Солан уцелеет?       — Я докажу, что могу соблазнить любого, — облизав запылавшие губы, прошептал Куртисс, пристально глядя на друга, — чтобы ты больше во мне не сомневался.       — До сих пор не смог — и сейчас не получится, — привычно отмахнулся Солан — и опешил от неожиданности, когда приятель одним грациозным обольстительным движением опустился перед ним на колени и, нежно огладив ладонями бёдра, горячо прошептал прямо в укрытый шёлком пах:       — А я попробую…       Солан покинул жену где-то месяц назад, в столице всё время был рядом с Куртиссом, самоудовлетворением в общей на двоих каюте не занимался, в Тулуме услугами работниц борделя не пользовался — значит, последний секс у него был больше месяца назад. Это было на руку Куртиссу — и он решительно начал показательную демонстрацию своих умений.       — Как хорошо, что ты не девушка, — ошеломлённо выдохнул Солан, замерев от давления тёплых губ на мягкую плоть, невольно начинавшую твердеть, — иначе я овладел бы тобой прямо здесь.       — Как жаль, что я не девушка, — тихо шепнул Куртисс, через плотный шёлк потираясь горящей щекой о полувставший член.       Осязание возбуждённой плоти было таким крышесносно распаляющим, расширившиеся глаза Солана — такими выразительными, его сочные полные губы — такими манящими…       — Мы полянку проезжали, пойдём туда… — хрипло выдохнул Куртисс, с радостью заметив сквозь блаженно прищуренные веки, что аура Солана стала чуть ярче.       Значит, он всё правильно делает! Лицо вспыхнуло, частившее сердце застучало ещё быстрее, в ушах зашумело. Солан не сопротивлялся — можно было продолжать: осторожно, умело, искушающе… Не спешить, не спугнуть, увести от всех подальше… Но одна ладонь медленно, словно помимо воли, уже скользнула под пояс шёлковых штанов, вторая — наконец легла на аппетитную половинку и жадно сжала… Солан дрогнул, рука его вцепилась в чёрные пряди, резко отдёргивая от паха голову друга:       — Курт!       А Куртисс с ужасом смотрел на возникшее в животе друга оперение арбалетного болта и расплывавшееся вокруг него кровавое пятно. Его резко ударили в спину, и он повалился на обессиленно рухнувшего Солана под чужой смешок:       — Не получилось сэкономить и завалить обоих одним болтом. Темно уже, мать их…       Куртисс осторожно повернул голову и в отблесках костров увидел двоих мужчин с клинками и разряженными арбалетами. Ростом они были ниже аллилакцев — значит, скорее всего, это готронцы. Не кигги. Куртисс почувствовал, как ладонь Солана несколько раз размеренно сжала левое запястье… Он жив?! Не поднимаясь, Куртисс развернулся и на четвереньках униженно подполз к мужчинам, стараясь вилять выставленной задницей как можно более шлюховато и скулить как можно более заискивающе:       — Не убивайте, прошу, добрые господа! Я вам так отсосу — как никто другой!       Нападавшие переглянулись с немым вопросом в глазах: «Убить шлюхана сразу или ещё развлечься перед этим?» Облегчая им выбор, Куртисс отбросил свой клинок, показал пустые ладони и с вульгарным причмокиванием облизал губы. Один готронец зашарил рукой у себя в штанах, и Курсисс с пошлым стоном потянулся лицом к его паху, чуть привстав на коленях. Второй мужчина шагнул к Солану — и Куртиссу пришлось действовать очень быстро. Благо, тренировался он достаточно и потайной арбалет не подвёл — бесшумный выстрел в лицо оказался очень удачным, болт по оперение вошёл в глазницу несбывшегося любовника. Мигом отшвырнув пошатнувшее тело на землю, Куртисс рванул к нагнувшемуся над Соланом второму готронцу — но тот уже хрипел, цепляя окровавленными пальцами болт в шее. Солан тоже был не промах! Подхватив клинок готронца, Куртисс одним движением рассёк ему горло — прямо над болтом — и бросился к другу:       — Бежим!       Нападавших было двое, арбалетов было два… Болтов, окружённых огромными кровавыми пятнами, тоже было два: один в животе, второй — ранее не замеченный — в груди Солана. Третье пятно обрамляло самые красивые на свете губы на жутко побелевшем лице. Куртисс ощутил, как у него заледенело всё внутри, и на ослабевших ногах опять упал на четвереньки. Дыхания не хватало — но не так, как Солану, судорожно глотавшему воздух и с огромным трудом выдавившему сквозь кровавые пузыри:       — Дети…       Куртисс судорожно закивал, с накатывавшим бессилием понимая, что́ это за влажная лужа на земле, которую он чувствовал ладонями. Солан повёл в сторону тускнеющими глазами, едва слышно прохрипев:       — Бег-ги…       — Сол, я тебя… всегда… — сдавленно всхлипнул Куртисс и под остекленевшим взглядом рванул на подгибавшихся ногах в сторону деревьев, что густо росли ниже по течению ручья.       Со стороны лагеря слышался шум незнакомых голосов, говоривших по-готронски. Нападавшие уже не стеснялись, значит, с его спутниками всё было покончено. Лая собак вроде не было слышно, только тявканье щенков, но рисковать не стоило. Влетев с разбегу в ручей, Куртисс спешно прошёл по мелководью пару сотен шагов, но очень неудачно нарвался на яму на дне. В очередной раз упав на четвереньки — уже в холодную воду, — он почувствовал как разливается боль по лодыжке. Вывих?       Выдохнув невнятное проклятье, он зашарил по дну ручья, пытаясь найти клинок готронца, который выронил при падении. Но ничего, похожего на рукоять, не нащупал, а риск распороть руку о лезвие всё повышался. Он торопливо выполз на берег и практически на одной ноге неуклюже поскакал к мощному старому дереву. Цепляясь за ветки и трещины в коре, Куртисс быстро полез наверх — в тёмную гущу листвы. Благо подвернувшийся вяз оказался достаточно развесистым и с густой кроной. Умостившись на более-менее подходящей ветви, он прижался грудью к шершавой коре и крепче обхватил ногами ствол. Сверху было хорошо видно, как от ярких пятен костров лагеря разбегались в стороны искры факелов. Несколько, к сожалению, двигались в его сторону — с раздражёнными криками на готронском:       — Не уйдёшь, паршивец! Не спрячешься!       Даже без собак найти его сейчас по мокрым следам было плёвым делом. Надежда была лишь на то, что готронцы плохо видели в темноте, но у них были факелы… Куртисс торопливо вытащил разряженный арбалет из кобуры под широким рукавом и взялся за механизм, взводящий тетиву. Действовать надо было тихо, но очень быстро: преследователи были уже близко. В крайнем случае, швырнёт его кому-нибудь в рожу…       — Стой, гадёныш хвостатый! А ну иди сюда!       Что? Куртисс напряжённо наблюдал, как один факел по какой-то странной кривой траектории подбирался к его укрытию, а второй стремительно приближался к первому. Их встречу в полусотне шагов от куртиссова вяза ознаменовал отчаянный щенячий скулёж.       — Попался! Давай его мне.       — На хер иди! — раздался знакомый голос. Голос их верного расторопного проводника. Куртисс стиснул зубы. — Мало, что не уследили за посольской шлюхой, так ты ещё щенка чуть не упустил!       Откуда эта мразь узнала, что в их отряде был посол?!       — Так не упустил же, поймали ж… — виновато протянул первый готронец. — А шлюхана ночью как искать? Эти меднолицые, говорят, в темноте видят не хуже кигги и бегают как лошади…       Факелы начали удаляться, присоединясь к десятку таких же ярких точек, голоса становились всё тише. Последними Куртисс расслышал слова, полные досады и злого упования:       — Ничего. Не мы — так волки его найдут.