В посмертии и после.

Бо Ми очнулась, и Хун Гиль правда был этому рад. Смотрел, как она общается с матерью, робко — в посмертии она была настроена решительнее — возражая на её требования как можно скорее закончить диссертацию. Как, стараясь соблюдать вежливость, протестует торопящемуся обсудить их будущие отношения жениху… И, особенно, тому, как она, пусть и не помня о своём посмертии, по мере сил, начала искать информацию о тех самых нестыковках в теории соулмейтов… Единственное, чему Хун Гиль точно не был рад, так это… своему собственному состоянию, которое ощутил невероятно остро, когда Бо Ми всё-таки выписали. Он чувствовал себя пленником, запертым, неспособным выбраться из заточения… Хотя, конечно, доктор Ча дал надежду и ему. Но теперь Хун Гиль был не уверен, что хочет возвращаться к жизни. Почувствует ли Бо Ми, что он очнулся? Она ведь не призрак и, ожив, он уж точно не умрёт для её мира. Он и сам поражается, насколько нелепо звучат подобные рассуждения. А ещё ему хотелось верить, что те мимолётные взгляды, которые она бросала на его лежащее в коме тело, когда её увозили на очередные обследования, ему не показались. Воспоминания заперты в нём, как он сам — в больнице. Однако, если он сам всё же имеет шанс выбраться, то воспоминания… Они не выберутся. Просто исчезнут, и он никогда не вспомнит, что была в этой больнице какая-то Бо Ми, с которой они вместе злились на доктора Ча, пытались утихомирить неугомонного О Сен Джона, смеялись над шутками Гук Чана и слушали философствования Тесса… И много, много рассуждений о важном и не очень. Хун Гиль очень хочет очнуться, но при этом не хочет забывать. Он уже однажды, когда понял, что врачи от него отказались, смирился с тем, что навсегда — или на очень долгое время, пока родители не решат, что хватит тратить на него деньги — останется в стенах больницы. В конце концов, Тесс существовал здесь уже двадцать, если не больше, лет. И на скуку не жаловался. Друзья, словно понимая, что ему сейчас не до них, оставили его наедине с мыслями. Хун Гиль проводил Бо Ми до самого выхода из больницы… точнее, до середины холла, где пролегал невидимый барьер, ограничивающий его мир стенами больницы. Вернувшись, он нашёл их — Гук Чана и Тесса. И понял, что, пусть и заперт, но всё-таки не одинок. — Жаль, что она нас забыла, — первым нарушил молчание Тесс. — Жаль, что мы тоже забудем её, когда выберемся, — ответил Хун Гиль. В том, что доктор Ча и Ко Сын Так действительно смогут найти способ вернуть его и Гук Чана к жизни, он уже не сомневался. — Зато я вас точно не забуду, — добродушно усмехнулся Тесс. Хун Гиль слабо улыбнулся в ответ, только сейчас подумав, что Тесс ведь тоже, по сути, заперт. — А почему ты не ушёл? — вырвалось у него. И, смутившись, торопливо, опасаясь, что его обвинят в неуважении к старшим или даже бестактности, Хун Гиль торопливо пояснил: — Ну, когда умер… Просто я не понимаю. Мы здесь, потому что в наших телах всё ещё поддерживают жизнь. Но ведь те, чьё тело умерло, не остаются призраками, верно? Иначе бы здесь наверняка не протолкнуться было! И тот парень, которого Сын Так с доктором Ча не смогли спасти, он ведь просто исчез… куда-то. — Да и сам доктор Ча, если выбить его из тела Сын Така за пределами больницы, начинал исчезать, — припомнил Гук Чан. — Они что-то такое обсуждали вроде. Тесс какое-то время молчал, и Хун Гиль уже решил было, что он так и не ответит. Но тот всё-таки заговорил: — Не знаю. Сперва я остался, чтобы спасти одного пациента… Решил, что ничего страшного не произойдёт, если я задержусь на пару часов. Зато будет спасена ещё одна жизнь. И я действительно помог его спасти и был готов отправиться… куда бы то ни было. Но время шло, а я так никуда и не отправился. Может быть… — он вздохнул. — Полагаю, у каждого призрака есть определённое время, чтобы уйти. И теперь, когда я упустил своё время, мне придётся навсегда остаться призраком в этой больнице. — Значит, ты навсегда заперт здесь? — сочувственно спросил Гук Чан. Тесс открыл было рот, наверняка, чтобы сказать, что уж его-то жалеть не надо, однако Хун Гиль покачал головой: — Что-то не сходится. Ты чего-то недоговариваешь! Доктор Ча… — он отчаянно старался ухватить ускользающую мысль, и наконец ему это удалось: — Ты сказал доктору Ча, что он никогда не очнётся из-за того, что входил в тело Сын Така! И для того, чтобы спасти того пациента, тебе тоже пришлось в кого-то вселиться, да? — Это не то же самое, — возразил Тесс. — Доктор Ча жив, тело не умерло. Поэтому ему нельзя было ни в кого вселяться. А у меня констатировали смерть. Не клиническую, настоящую. Мне некуда было возвращаться, только уходить… — Но, возможно, это действительно связано, — вмешался в разгорающийся спор Гук Чан. — Ведь ты до сих пор вселяешься в ту уборщицу. Может быть, это тоже имеет значение? И должно пройти какое-то время без этих вселений в чужое тело, чтобы открылась возможность уйти? Не то, чтобы мы хотели тебя прогнать, — замахал он руками. — Просто… рассуждения на заданную тему. Пусть ты и был врачом, и тебе наверняка нравится наблюдать за жизнью больницы, но ведь ты здесь просто-напросто заперт! — У вас бы и не получилось меня прогнать, — с напускной надменностью фыркнул Тесс. — Ишь, чего удумали! А вселяюсь я не ради развлечений, а чтобы помогать живым! — Ну, разумеется, — улыбнулся Гук Чан. — Именно поэтому ты в теле той уборщицы накормил доктора Бана выпечкой. Знаешь, как он потом на неё весь день смотрел? Бедной женщине аж неловко стало… — Её зовут госпожа Ким! — рявкнул Тесс. — Если не перестанешь случайно в её теле то обливать его водой, то ставить подножки, то кормить… станет она из госпожи Ким госпожой Бан, даже не поняв, как это произошло, — рассмеялся Гук Чан. Хун Гиль рассмеялся вместе с ним. Конечно, это было преувеличением, но… представить себе Тесса в роли соединяющего пару одиноких немолодых людей Купидона почему-то было довольно забавно и естественно. Пусть тот и яростно отрицал такое трактование своих действий. А ещё это помогло прогнать горечь от осознания, что Бо Ми его не помнит… и он тоже не вспомнит её, встретив в мире живых.