Secrets of the gardenia heart

      Прежде всего, Бакуго раздумывал сначала об идее лечения: вдруг оно окажется эффективным, а уже потом решать, ненавидеть или нет. Решив, что с этим лучше не затягивать, он в ближайшие дни записался к психологу. Он не раз слышал, что специалисты, наоборот, помогают принять себя, но это вызвало у Кацуки лишь мысли, что врачи сами больны.       Пока он ждал нужный день, он пытался как можно меньше времени проводить с Мидорией, списывая всё на работу, или вовсе не появлялся дома целый день, приходил только на вечер и ночь. Перестал есть вместе с ним, и это не осталось без внимания мужчины, но на его беспокойство Бакуго грубо отмахивался. Чем дольше он себя так вёл, тем больше у него начиналась «ломка». Его мысли были заполнены лишь Деку, это раздражало, но более злило то, что из-за его действий желание только росло. То поцелуй приснится, то обнять захочется, но Кацуки продолжал убеждать себя, что его нужно ненавидеть. Может, так пройдёт его влюблённость. Может, это просто пубертат так действует...       – Здравствуйте, вы Кацуки Бакуго? – просматривала бумаги длинноволосая женщина. Её волосы имели голубой оттенок, а глаза были того же цвета, но, видимо, с не очень хорошим зрением: её переносицу обхватывали узкие квадратные очки. Вид дружелюбный, но с вкраплением серьёзности.       – Верно.       – Меня зовут Неджире Хадо, приятно познакомиться. Сколько тебе лет, и с какой проблемой ты обратился ко мне?       – Семнадцать. С просьбой вылечить меня.       – Тебя привели сюда родители? Обычно именно они с такой просьбой приводят своих детей, а ты несовершеннолетний.       – У меня нет родителей, – соврал Бакуго, – Я по своему желанию сюда пришёл.       – Хорошо, — кивнула женщина, сидящая напротив, – Что тебя беспокоит?       – Ненормальность, я, похоже, влюбился в свой пол.       Бакуго был очень недоверчив, но всё, что касается этой ситуации, он не хотел оставлять незамеченным и пускать на самотёк. Он не хотел мириться с этим, поэтому принял решение лечиться.       Психолог замерла на несколько секунд, сняла очки и тяжело выдохнула.       – Ты считаешь это болезнью?       – Конечно, это не может быть в пределах адекватного поведения. А вы что, так не считаете? – Кацуки сощурил глаза с подозрением.       – Неважно, что думаю я, но это уже давно не считается болезнью. Я могу помочь тебе принять себя, но уж никак не избавить...       – Нет, всё, ничего не нужно! Так и знал что здесь ненормальные работают, – с этими словами он покинул кабинет, громко хлопнув дверью.       «Так и знал, что врачи сами больны! Не болезнь? Серьёзно?! Где слыхано, что однополая любовь – это естественно?»       Всё внутри полыхало от злости как на всех, так и на самого себя. Он не мог смириться с тем, что ему действительно придётся прибегнуть к другому способу, если только не искать других врачей. Но какова вероятность, что они окажутся другими? Неужели мир настолько свихнулся, что приняли гомосексуальность за нормальное? Его мысли были перемешаны, он находился в замешательстве и безысходности. Внутри всё сжималось от мысли, что ему придётся возненавидеть того, кого он полюбил. Но, может, это просто период, который Кацуки переживёт. Чем больше он думает и тревожится об этом, тем больше Бакуго хочет перестать существовать. Он снова ощущает бессилие, которое ещё долго не даст ему подняться с кровати. Ему это надоело, но он не может принять, что это действительно с ним происходит. Кацуки ничего в себе не может принять: ни чувств, ни эмоций, ни болезней, ни слабостей, ни себя. Ничего. Он ненавидит себя и свою жизнь, несмотря на то, что все причины его больше не трогают. Ему всё ещё хочется умереть.       По пути домой Кацуки присел на лавочку в почти безлюдном парке – ведь был будний день. Его размышления крутились вокруг вопроса: «Неужели я заслужил быть таким отвратительным?» Но всё это тут же было перебито неожиданным встречным.       – Чего тут делаешь один? – нагло присев рядом и закинув руку на плечи Бакуго, произнёс сумасшедший незнакомец, с которым он недавно виделся впервые.       – Я вроде говорил отвянуть, не приставай, – Кацуки поднялся с желанием поскорее уйти, но был грубо остановлен.       – Ты грустный, случилось что-то? – взял его за плечи сзади, – Эй, ты можешь мне всё рассказать. Мы хоть и не знакомы, но с твоими родителями я был очень близок, Кацуки.       Его передёрнуло от этой новости, а страх начал понемногу появляться.       – Если хочешь убить, то так и скажи.       – Что? Нет! Как ты мог о таком подумать?       – Тогда чего прицепился?       Незнакомец замолчал, будто раздумывая о чём-то.       – Понравился ты мне. Да и тем более мне незачем делать тебе какое-то зло. Все думают, что такие, как я, подлые наркоманы.       – Вот только на жалость давить не нужно.       Тяжело выдохнув, незнакомец присел на лавочку.       – Меня Шизо зовут, кстати.       – Мне плевать.       – Ты извини, что такими грубыми методами пытался к себе завлечь. У меня никого нет, вот и цепляюсь к кому попало. Кстати, это из-за твоих стариков я таким стал.       – Ожидаемо.       – Пошли в тот бар, – указал Шизо палтуем на противоположнцю сторону улицы, – Побеседуем. По тебе видно, что тебе нужно выпить. И не бойся, я угощаю.       Чувство отчаянья, безысходности и слабости душило его, но желание расслабиться тянуло его к не самой лучшей стороне. Это пугало, но одновременно с этим ему хоть на момент хотелось побыть в беспамятстве от алкоголя, хоть он ни разу и не пил.       «Лишь бы домой не идти, пойду куда угодно. Может, меня убьют, это даже лучше».       – Идём.       – Ух ты! Как ты согласился быстро, неожиданно.       – Меньше слов, веди уже.       Перейдя дорогу, их встретила ярко светящаяся дверь с вывеской «Ваг», которая сама не переливалась какими-то фонариками, а светила ярким белым светом. За ней их ждала лестница, периметр которой также был украшен светодиодными лентами.       «Больше похоже на стриптиз-клуб».       Внутри всё было забито людьми, а снаружи так и не скажешь, что здесь довольно шумно, хотя, что там, снаружи вообще не слышно ни музыки, ни гомона. Его потянули к ближайшему месту у барного столика, где Шизо, видимо, был знаком с барменом.       – Шизо, давно ты не заходил к нам с кем-то. Познакомишь нас?       – Бакуго, это Киносуке. Киносуке, это Бакуго.       – Я не намерен знакомиться с новыми людьми, – недовольно отмахнулся Кацуки.       – Да брось, ты ещё не раз здесь будешь, если, конечно, захочешь.       – Ты привёл меня выпить, так не томи.       – Кинни, сделай по классическому виски две порции.       – Раз ты привёл нового человека, то можете не платить, но только за первую порцию.       – От души!       Искусно делая напитки не только для них, но и одновременно для остальных посетителей, Киносуке уже ставил перед ними два стакана с квадратным дном. Внутри жидкости чайного цвета перекатывался круглый кусочек льда, как только его возьмёшь в руки. Это манило, и, несмотря на то что Бакуго никогда до этого не пил, он отпил довольно большой глоток. Жгучая жидкость обожгла полость рта и горло, но послевкусие сопровождалось приятным жаром внутри тела. Это вызвало желание отпить ещё и ещё. Ему понравилось.       – Так что, поведаешь мне свою историю грусти? Мы совсем незнакомы, поэтому это куда лучше, чем рассказывать близким. Хотя, – он оценивающе провел по парню взглядом и продолжил, – Видимо, у тебя не так много таких людей, если вообще ни одного. Я тебя понимаю.       – Ты ужасно оцениваешь людей, и интуиция твоя подводит.       – О как, значит, ты не один. Так почему пошел со мной? Что, неужто влюбился в него? – посмеялся Шизо, опустошив стакан.       – А тут ты прав, – Кацуки начал ощущать смешанное чувство тошноты и теплоты в теле, что язык не слушался.       «Неудивительно, никто же не пил, но мне нравится...»       – Чего не признаешься? Думаешь, не взаимно?       – Тут даже не в этом дело, – схватившись за голову одной рукой, тяжело вздохнул Бакуго, – Это неправильно с моей стороны любить её, – сделал он ещё один глоток.       – О как, неправильно значит. Почему ты так решил? Она уже в отношениях?       – Нет...       Он не мог рассказать, что это из-за того, что «она» это парень. Его мысли снова заполнились Деку, всеми воспоминаниями, словами, улыбкой, глазами... Кацуки разрывался от желания вступить в любой физический контакт с ним. Это было неправильно. Он ненавидел себя за эти мысли, но где-то вдали он слышал плач желаний, которые тяготили ещё больше.       – Что ты собираешься делать?       – Ненавидеть её.       – Зачем?       – Чтобы избавиться от чувств.       – Ух, это жёстко с твоей стороны, – похлопал его по плечу Шизо, – Раз ты любишь её, то не будет ли больно смотреть на то, как она страдает из-за твоей внезапной ненависти?       Кацуки задумался и понял, что никогда не ощущал беспокойства за Мидорию. Наверное, не было смысла, потому что у Деку не было того, из-за чего бы Бакуго мог впасть в волнение. Тогда почему он любит его, если не переживает? Правильно ли это?       – Твой способ может быть действителен, но...       – Не отговаривай меня, я много времени это обдумывал. Наверное, пришло время.       – Парень, жизнь одна, так незачем затмевать свои чувства ненавистью. Ты ещё успеешь кого-то возненавидеть.       – Хах, и что? Подойти и высказать ей всё, чтобы она плохо думала обо мне?       – Так в чем разница? Возненавидишь – будет такая же реакция.       – Ты не понимаешь.       – О как, так расскажи подробнее.       Бакуго задумался. Почему его так забеспокоила мысль, что Деку плохо о нем подумает? Не будет ли хуже, когда Кацуки начнет вести себя неблагодарно и грубо? Ему все же не наплевать на его? Но ответ нашелся сам собой:       «Я не хочу, чтобы он возненавидел меня из-за моей ненормальности, а лишь от моего поведения и отношения к нему».       – Тебе не нужно знать подробности.       Его стакан опустел, но не успела стеклянная посуда снова быть полной, как внутри не было ни капли. Рассудок был размыт, но Бакуго ещё мог немного соображать и передвигаться. Он не помнил последующих разговоров с Шизо, но его компания ему была по душе, пусть и вызывал мужчина недобрые чувства.       Кацуки никак не мог разобраться в своей безысходности. Из-за родителей он плохо понимал, что ощущает, и ощущает ли вообще. Не знал понятия своего внутреннего мира, это оставляло большую брешь в его душе. Влюбленность была первым чувством, что выбило его из колеи пустоты, в результате чего другие эмоции и чувства начали топить его. Бакуго уже ощущал себя утопленником, однако маленькие глотки воздуха это они, чувства. Можно сказать, они спасают его?       «Как избавиться от них? Они крайне надоели. Хочется прирезать себя, лишь бы ничего не ощущать».       Кацуки не помнил, как добрался до дверей квартиры, но помнил сильно обеспокоенное лицо Деку, когда тот увидел Бакуго в таком состоянии. И помнил также лицо, наполненное страхом, когда Кацуки сказал:«Отъебись, не твоё дело! Прекрати ебать меня вопросами!»       Ему стало противно от себя, что сказал такие слова, но Кацуки привёл себя в чувства, когда вбил себе в голову:       «Это единственный способ! Другой лишь подразумевает убить себя!»       Но чем второй вариант плох? Он и так, и так страдает от суицидальных мыслей. И тем более депрессия обостряется. Когда он проснулся после вчерашнего, то сразу же ощутил свинцовую усталость и бессилие, нежелание что-либо делать и сонливость. Ко всему этому набору прибавилось ещё похмелье. Голова раскалывалась, тошнило. Наверное, хорошо бы было встать и позавтракать, но он не мог. И поэтому, будто по телепатии, уже остывший завтрак, стакан воды и какие-то таблетки валялись на прикроватной тумбочке.       Бакуго перевернулся на бок, чтобы взглянуть на это всё повнимательнее.       «Это Деку принёс?» – сразу прокрутилось в голове у Кацуки.       Но он не притронулся к тарелке, лишь залпом выпил несколько таблеток обезболивающего и опустошил целый стакан. Ему было безумно плохо как физически, так и морально, из-за чего весь день Кацуки провел в постели, утопая в своих мыслях, ненависти, любви, тошноте, боли, слезах, крови. Бакуго лежал спиной к двери, и следующие два раза, когда Деку заходил к нему, он не видел его, но и Изуку ни разу не проронил ни слова.       Вечером всё повторилось. На алкоголь Бакуго нашел силы лишь потому, что он хоть немного помогал избавиться от мыслей, хоть и ненадолго. Придя под утро, весь день он проспал. Такой ли жизни он хотел?