Secrets of the gardenia heart

      День за днем проходил, солнце все больше согревало, как и белая полоса в жизни. Месяц борьбы с документами позади, и вот он уже живет, сравнивая с прошлым, хорошей жизнью. Однако отголоски воспоминаний режут не хуже кухонного ножа и ударяют словно церковные колокола, от которых шрамы снова кровоточат.       До этого Кацуки никогда не задумывался о том, насколько сильно влияли его родители на его внутреннее состояние — обычно только на физическое. Но с их заключением это осознание пришло так внезапно, что Бакуго сначала не понял, насколько все серьезно. Учитывая диагнозы, которые ему поставили психологи, он наконец-то смог найти причины бессилия, нежелания жить, причинения себе вреда и прочих звоночков, которые уже давно указывали на его депрессию и посттравматическое стрессовое расстройство.       Ему безумно плохо, однако Кацуки до сих пор не может привыкнуть к изменениям в своей жизни. Они словно резкие повороты с тропы или неожиданно выбитое окно камнем, брошенным какими-то хулиганами. Эта внезапность также повлияла на него, но, к счастью, в лучшую сторону.       Говоря о психологической помощи, он категорически от нее отказывается. Он не хочет признавать, что именно родители довели его до такого состояния и что он позволил себе быть слабым. Бакуго думает, что эти диагнозы появились из-за того, что он дал слабину. Он не верит другим и их уговорам.       Как Кацуки и говорили, он остался на второй год, однако на этот раз перейдя на домашнее обучение. Ему действительно стало легче, и он рад, что ему позволили это сделать. Да и с работой совмещать стало проще. Однако бессилие также стало причиной его перехода на домашнее обучение. Теперь он мог выспаться, спать не по четыре часа, а позволить себе больше.       Теперь он живет у Мидории вместе с Мияко. Она смогла полностью выздороветь, чему Кацуки невероятно счастлив. Теперь у него снова есть ради чего жить. Как бы раньше Бакуго ни сопротивлялся сближению с Изуку, они все равно смогли подружиться. И как мужчина обещал ранее, он не вел себя как родитель: никогда не названивал с вопросами о том, где он, не особо интересовался учебой и в целом беспокоился о нем лишь как взрослый друг. Однако Мидория так и не дал внятных ответов на вопросы: «Как ты оказался тогда на крыше?» и «Расскажи подробнее причину своей помощи». Он молчал, обещая, что когда-то поведает ему все.       Самый запоминающийся момент их дружбы и конкретный толчок к их сближению произошел через месяц.       — Не зря говорят, что домашние животные похожи на своих хозяев, — умиленно сказал Мидория, подперев рукой щеку.       — Хах, и чем же мы похожи?       Кацуки лежал на диване с Мияко на груди, касаясь своим носом ее носа, а она радостно закручивала хвост и мурчала.       — Друг с другом вы такие мягкие и ласковые, чем с остальными. У вас схожий взгляд, она будто копирует его у тебя в определенные моменты. И вообще, вы оба милые. Но это если описывать внешне, от вас прямо исходит тепло.       — Интересно, — ухмыльнулся Кацуки в ответ, а затем снова перевел взгляд на кошку.       — Ми-Ми и Каччан, звучит очаровательно.       — Что? «Каччан»? — с недоумением снова уставился он на Изуку.       — А что? Тебе не нравится? Как по мне, это звучит мило и созвучно с твоим именем.       — Фу, звучит как-то странно и неподходяще для друзей, — с отвращением скривил губы и нахмурился Кацуки.       — Не вижу ничего странного, — пожал плечами Изуку, — Но раз тебе не нравится, значит, буду так тебя называть!       — Эй! Нет!       — Тогда придумай что-то мне!       — Странный ты, кто в здравом уме захочет иметь кличку?       — Но это будет справедливо.       — Деку.       — Ого, совсем не созвучно с именем, — удивленно наклонил голову в бок Мидория.       — Не созвучно, но на письме его так можно прочесть. Как только услышал твое имя, так сразу это на ум пришло.       — Ой, так ты с самого начала уже придумал! Каччан, это так мило!       — Нет! Прекрати это говорить! Это ненормально! — разозлился Кацуки.       — Что? Но почему? — резко изменился в лице он.       — Парни не могут так друг с другом себя вести, это неправильно и ненормально.       Он заметил, как Мидория изменился в лице и стал каким-то грустным, но больше эту тему они не поднимали, однако не перестали так называть друг друга.       После этого случая Деку, по просьбе Кацуки, больше не читал ему книгу, чтобы успокоить его. Бакуго понял, что это тоже не в духе нормального. Парни не могут так себя вести.       «Это отвратительно! Как я раньше не понял, что это похоже на то, что делают пидоры? Неужели Деку на это не обращал внимания? Надеюсь, он не из этих».       У Бакуго росли злость на себя и отвращение из-за того, что он позволил себе такие действия. Тошнота усиливалась также из-за осознания того, что это ему нравилось. Он одновременно и любил, и ненавидел. Эти мысли и чувства могли бы разорвать его, но он всё же принял решение заставлять себя чувствовать ненависть, чем быть ненормальным.       Время близилось к каникулам, что не могло не радовать, однако множество контрольных в конце семестра тянуло время ещё дольше. Бакуго не мог бы сказать, что начал учиться лучше, чем раньше, хотя и тогда успеваемость была не слишком плохой, но изменения были. У него было больше времени, меньше стресса, но моральное состояние оставляло желать лучшего.       Ещё большим потрясением для него стало неописуемое чувство. Оно появилось в глупый момент, который не должен был вызвать никаких эмоций. Возможно. Он не знает. Но сопровождалось это ощущение чем-то похожим на пятно в груди от разлитой краски или же камень на душе, но при этом оно не вызывало боли, скорее, могло бы вызвать у него улыбку.       «Деку просто разговаривал с Мияко, почему же я ощущаю себя странно?»       – Каччан, почему ты такой красный? Не заболел случайно? – обеспокоенно спросил Изуку, переключив внимание на Бакуго.       От его слов Бакуго резко пришёл в себя и повертел головой.       – Нет, всё нормально.       В ту же секунду он почувствовал прикосновение к своему лбу. От неожиданности Бакуго откинул чужую руку своей. Подняв глаза, он увидел удивлённое лицо Изуку, который тут же начал извиняться. Но их неловкую атмосферу нарушил телефонный звонок, прозвучавший на телефоне Мидории. Это был Шинсо – Бакуго понял это по реакции Деку. Этот мужчина был довольно хорошим, и парень был удивлён тому, что так подумал. О Шиндо он думал наоборот, и, видимо, у самого Мидории этот мужчина не вызвал добрых чувств.       – Я сейчас спрошу у него и напишу тебе, – сказал Изуку. Эти последние слова привлекли внимание Бакуго. Изуку сбросил вызов и снова переключился на парня: – Как ты относишься к театрам?       – Не знаю, никогда там не был. Хочешь затащить меня туда?       – Шинсо со своей женой идёт на выходных на спектакль, и они приглашают нас. Учитывая, что там будет сюжет романа, который мы так и не дочитали, я подумал, что это отличная возможность узнать конец.       – Почему бы и нет.       – Отлично! Сейчас напишу Шинсо.       До спектакля оставалось ещё три дня, но Кацуки особо его не ждал. Скорее, он согласился из-за того, что пойдёт туда с Деку. Его раздражало непонимание происходящего у него внутри. Кацуки мог бы поискать информацию об этом в интернете, но знал, насколько нельзя доверять фальшивой информации в сети. Вдруг окажется, что это какая-то болезнь, и он начнёт накручивать себя ещё больше.       В его рутину вошла привычка вечерних прогулок. Поначалу они настораживали и усиливали паранойю, ведь в это время на улице еще темнело, но летом это стало приносить удовольствие. Мозг расслаблялся от теплого ветерка, который легким дуновением проникал под одежду. По ощущениям это было словно мягкие прикосновения, которые он сравнивал с шерстью Мияко.       Но улица не до конца спасала от мыслей. Да, они были не такими давящими и тягостными, но все равно надоедали и злили. Закрыв глаза и глубоко вздохнув, Кацуки начал анализировать это непонятное чувство. Первым делом он принялся вспоминать, когда именно оно возникает и усиливается, накрывая словно цунами.       — Каччан, почему ты не спишь?       — Ты в порядке, Каччан?       — Как прошел твой день, Каччан? Работа не слишком тяготит?       — Каччан, тебе помочь?       — Каччан, я дома!       — Нет! — выкрикнул сам себе Бакуго, хватаясь за голову обеими руками.       «Не может быть такого, что это из-за него! Это не-нор-маль-но! Я лучше сдохну, чем это окажется правдой».       — Эй-эй, я же еще ничего не сказал! — прозвучал незнакомый голос.       Бакуго тут же встрепенулся и взглянул на рядом стоящего мужчину. Его внешний вид не внушал доверия: взъерошенные неухоженные волосы, одежда на размер больше и потёртая до дыр в некоторых местах, глубокие синяки под глазами, руки в ранках, и такие же возле рта и носа.       — Ты ещё кто? Чего тебе?       — Не раз тебя здесь видел, вот и заинтересовался, — незнакомец сел рядом, развалившись, как на диване у себя дома.       Кацуки не горел желанием контактировать с каким-то странным типом, поэтому поднялся, чтобы уйти, но был внезапно остановлен и схвачен за плечо. Хватка была сильной, что заставило Бакуго не шевелиться.       — Эй! Ты куда? Мы же только начали знакомство.       — Мне такое не интересно, — Кацуки старался сдерживаться, ведь знал, что реакция таких людей на агрессию непредсказуема.       — Не бойся, я просто хочу узнать твое имя и почему ты так часто по вечерам здесь разгуливаешь. Знаешь, опасно ведь... Кто знает, может маньяк выскочит из-за угла, а то и вовсе бомж с ножом.       — Себя в пример подаёшь? Тогда по твоим словам я и собираюсь уходить. Отвали, — освободился из хватки он.       Подозрительный тип удивился, задумался, вглядываясь в лицо парня, а потом его словно пронзило осознание, и, указав на Кацуки пальцем, произнёс:       — А это не твоих родителей несколько месяцев назад посадили в тюрягу?       «А он откуда знает? В новостях не писали имена».       Кацуки насторожился ещё больше, но вида не подал.       — Так значит, у тебя тоже есть страсть к наркотикам?       — Заткнись! — его рука уже оказалась у лица незнакомца. Бакуго понял, что произошло, только когда мужчина лежал на земле, а костяшки пальцев побаливали.       — Сразу с кулаками? Небось, уже что-то принял? Хотя вряд ли, но могу поделиться, я такой же, как ты.       — Да пошел ты на хуй! Ты ничего не знаешь, придурок, поэтому нечего такую хуйню нести! Еще раз подойдёшь — и будь готов занимать деньги у таких же нариков, как ты, на похороны.       — Ты, кажется, не понял, — мужчина приподнялся, натянул лёгкую ухмылку на лицо и потянулся к карману.       Бакуго не успел среагировать: перед ним оказался нож. Сверкающее лезвие было близко к шее, поэтому Бакуго не стал дальше рисковать и высказывать всё, что хотел.       — Это мой район, и размахиваться словечками и руками я бы не советовал. Но на первый раз прощу, если запомнишь одно единственное правило: заинтересовал — принадлежишь мне, — он покрутил нож в руке, не боясь пораниться, и положил его обратно в карман.       — Да пошел ты к чёрту со своими запугиваниями!       Отступив назад, Кацуки решил, что больше никогда сюда не вернётся, а может, и вовсе больше никуда не пойдёт. Кто знает, сколько таких сумасшедших здесь водится?       «Угораздило же наткнуться на него. Главное, чтобы не начал следить».       Обернувшись, он не увидел никого, вероятно, мужчина убежал. С неким страхом Бакуго возвращался домой, с опаской оборачиваясь и заглядывая за углы. Уже довольно стемнело, но очертания подъезда были близки. Благо подниматься нужно было не так высоко, всего на второй этаж. Придя домой, он сел за работу, пытаясь отвлечься от произошедшего.

***

      В день спектакля Бакуго чувствовал предвкушение и нетерпение, ведь он наконец-то узнает, чем заканчивается тот роман. Одновременно с этим Кацуки часто погружался в размышления о том непонятном чувстве, из-за чего у него несколько раз случались панические атаки. Каждый раз, когда Деку его успокаивал, Бакуго убеждался, что не должен чувствовать столь сильное влечение к другу. Но он также не мог не удивляться тому, что каждый раз Мидория оказывается рядом и всегда замечает, будто чувствует, когда ему плохо и сам он не в силах успокоиться. Возможно, это должно осчастливить Кацуки, ведь теперь он не падает в обморок от паники и страха, но ему не по себе. Не слишком ли странная эта помощь?       Они оба довольно быстро оделись, и приехавший на машине Шинсо со своей женой уже ждали их у дороги. Кроме них, рядом стояла девочка лет десяти, покачиваясь из стороны в сторону. Она была очень похожа на Шинсо, и несложно было догадаться, что это его дочь. До этого Кацуки никогда ее не видел, только слышал, что для своего возраста она не интересуется сверстниками, немногословна и спокойна. Но стоило им двоим подойти ближе, как на ее маленьком круглом лице расплылась лучезарная улыбка, и, с распахнутыми руками, она побежала к Изуку.       — Изуку-у-у! — девочка обняла его.       — Привет, Наоми! Ты тоже едешь? — также радостно поприветствовал её Мидория.       — Да! А с нами еще твой друг Бакуго? — она отпустила его и протянула руку для рукопожатия, — Тебя я тоже рада видеть.       — Взаимно, — ухмыльнулся Кацуки, пожав ей руку в ответ.       — Мальчики, здравствуйте, — улыбнулась жена Шинсо, Конно. Черноволосая женщина с узкими глазами и равномерным голосом, утончённая и женственная, спокойная и рассудительная.       — Привет! — улыбнулся Шинсо. — Вы готовы? Театр находится на другом конце города, уже нужно выезжать.       — Да, мы готовы.       Когда все уселись в черную машину, они тут же тронулись и свернули на главную улицу. До сегодняшнего дня Бакуго никогда не бывал на севере города, поэтому новые улицы и здания вызвали у него интерес. Вспоминая, Бакуго осознал, что был только в двух районах: там, где находился его прежний дом, и там, где школа и его новое место жительства.       Время прошло довольно быстро, и Бакуго понял это, когда машина остановилась. Взглянув в другую сторону, он увидел перед собой здание. Его размеры внушали уважение, а стилистика поражала: она балансировала между барокко и классицизмом, и Кацуки сложно было понять, к какому именно направлению театр относится больше. Размышлять об этом ему нравилось, как и входить через большие двери в фойе и восхищаться интерьером здания.       — Как тебе? Здесь недавно сделали перестановку и небольшую реставрацию, так что всё выглядит, как будто с витрины магазина, — сказал Деку.       — Очень... Неплохо, — Бакуго не смог сказать слово «красиво», потому что оно не соответствовало его эмоциям, вызванным увиденным. Скорее подошли бы слова «изумительно», «поражающе», «прекрасно», но их Кацуки тем более не произнес бы.       — Неплохо? — слегка посмеялся Деку. — По глазам вижу, что ты поражён. Но услышать от тебя хотя бы «неплохо» — уже что-то удивительное.       — Не перегибай палку. Так говоришь, будто я какая-то стена и всё вокруг вижу бетонным.       — Ни в коем случае.       Кацуки снова напрягся от возникшего чувства внутри и прервал зрительный контакт, направившись за остальными.       «Надеюсь, оно не появится во время спектакля и не будет мешать».       Прозвучал первый звонок, а затем и второй. Началось выступление.       К сожалению, то, на что надеялся Бакуго, не помогло. Но окончательным ударом для него стала вторая часть спектакля, посвящённая чувствам главных героев. В них Кацуки нашёл себя, нашёл причину и название непонятного чувства. Всё было не так страшно и отвратительно, если бы это не оказалась влюблённость. Но главная беда даже не в этом... Влюблённость в свой пол — кошмар для гомофоба, для Бакуго.       «Какого черта я оказался одним из этих?! Чёрт, я не верю, это же ненормально, отвратительно! Я не могу быть таким!»       К концу спектакля он только и мог, что проклинать себя, свои чувства и думать о том, как вылечиться. Это выступление было для него словно в тумане; Кацуки ничего не помнил, но помнил ту ненависть, которая сопровождала его по пути домой.       — Каччан, что-то случилось? Во время спектакля и после него ты ни слова не произнес, отстранённый и разозленный какой-то... Всё хорошо?       Когда он взглянул на Мидорию, новое осознание стало последним ударом молота по колу внутри него.       «Я. Влюбился. В. Деку. Чёрт возьми! Чёрт!»       — Ничего.       Бакуго мигом ушёл в комнату, закрывшись в ней, наверняка оставив Мидорию в замешательстве.       «Почему именно в него?!»       Он до тошноты возненавидел себя, всё думал и задавался вопросами: «Почему?», «Как?», «Что делать?» Кацуки ощущал себя запятнанным, мерзким, словно только что окунулся во что-то гнусное, что не воспринимается как нормальное и не может быть принято в обществе. Может, от этого можно вылечиться? Неужели придётся идти к психологу? А может...       «Может, чтобы избавиться от этого чувства, мне нужно возненавидеть его?»