В кабинете после уроков

Старшая школа отстой.  Быть подростком само по себе сосёт. Начиная с пубертата, когда впервые осознаёшь, что пользоваться косметикой не зашкварно, но главное не светить этим перед компашкой и заканчивая тем, что вот тебе шестнадцать и всё, что ты обсуждаешь с пацанами — это то, кто с кем встречался или кто кого уже трахнул, избегая любых неудобных тем. Потому что каждый шаг — это ебучие прыжки по классикам. Ну, если тебе ещё завяжут глаза, а пол будет скользкий. И не дай бог ты упомянешь, что пользуешься гигиеничкой, потому что губы слишком сухие или слушаешь Hot N Cold — Katy Perry вместо зафоршенных треков из тиктока «для крутых парней».  Именно от этих действий зависит то, какое звание, или даже сказать, ранг ты получишь. Ботаник, хулиган, стрёмный нёрд, помешанный на науке или популярная девушка. Всё по заветам трешовых американских сериалов. И нет, не так я представлял своё будущее.  Но выпуск всегда неразрывно будет связан с этим клеймом звания, от него не отмыться, — оно с тобой навсегда, как пьяное тату или ребёнок по случайному залёту. Поэтому меня можно было обозначить коротким и лаконичным «нормальный».  Мои увлечения всегда были теми, которые парни выбирали по умолчанию. Был капитаном команды по бейсболу, любил стрельбу, иногда играл с пацанами в футбол, хорошо учился и даже имел друзей. Но не тех, про которых говорят «самые проблемные» или обходят стороной, ведь хуже, чем озлобленные подростки, шныряющие тебя за то, что ты сидишь отдельно ото всех в кафетерии или типа того, только оказаться другом подобных типов.  Поэтому популярности я не искал, всегда оставаясь вариантом, который не выберут в первую очередь. Не лох, но и не лучший — идеальная золотая середина.  Если не слишком выступать за черту этих «классиков», то можно вполне себе неплохо ужиться. Так, лавируя и маневрируя уже года два, я доучился до выпускного класса и всё, что оставалось — последняя ступень, а дальше — пулей на свободу.  Подобная жизнь была моим кредо. Минусы? То, что порой всё это слишком выматывало. Притворяться, что тебе интересно общаться с кем-то, чтобы просто не влипнуть потом в неприятности и сыскать выгоду. Не то чтобы я терпила или типа того, но если лишней «крови» можно избежать простыми методами, я выбирал всегда второй вариант.  Единственным, что скрашивало жизнь последние годы были как раз-таки друзья. Точнее, тот чувак, который хрен его знает, как вообще появился в моей жизни, ведь у каждого должен быть такой знакомый, в существовании которого вы сами иногда сомневаетесь. А, ну, и конечно Шарлотта.  Прекрасная женщина. И настолько же ужасающая в своём гневе и манерах. — Снайдер!  Её голос можно узнать из многих. Хотя бы потому, что в отличие от других парней перспективы почесать девушек снаружи и изнутри я не искал. Для меня девушки вообще чаще всего были тем, от чего лучше держаться на расстоянии. Знаете, те выборы — с кем ты остался бы в лесу с мужчиной или медведем. В этом плане я понимаю девушек, но тоже предпочёл бы остаться с медведем, если бы выбор шёл между ними и косолапым. Так меня воспитала мать и допиздил отец. И, может быть, повлияла немного Шарлотта.  Может, много. — Чего тебе? — я захлопнул дверцу шкафчика и та издала предсмертный хрип. Понимаю, дорогая, я тоже уже не вытягиваю учиться здесь, — в этой школе уже домирало всё, но только не учителя, родившиеся в двухсотом году до нашей эры.  Шарлотта встала рядом и мой взгляд привлекли сразу две вещи — её к удивлению хорошее настроение и грудь, которая выпячивала из-под расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки. Иногда казалось, что эта девушка реально презирала концепцию одежды. — Ты не поверишь, что произошло, — начала она в своей кошачьей манере, от которой постоянно пробегал холодок по спине, хотя, как я слышал, именно такое парни считали «милым». Сумасшедшие ублюдки.  Вздохнув, я опёрся спиной на шкафчик, высказывая, что во весь во внимании и Шарлотта продолжила:  — Ко мне сейчас подошла одна девушка и она спрашивала тебя.  Я моргнул. Вот тебе и новости. Понадобилась секунда, чтобы обработать эту неожиданную информацию, но порывшись в памяти я не мог вспомнить, чтобы общался с девушками на летних каникулах. Новый учебный год только начался, так что когда я успел?  — Девушка? — наконец переспросил я и заметил, как мгновенно исказилось лицо Шарлотты от усталости.  — Ты идиот, Стэн? Ладно, не отвечай, и так знаю. В общем, это Барбара.  Я понимающе кивнул, хотя нихрена понимания мне эта информация не дала.  Барбара — о ней я мог сказать лишь немного, чем нихрена: она была умная, красивая, но что самое главное — популярная. По этой же причине она получила свою кличку «Барби», которая идеально ту описывала. И, как можно догадаться, она была именно той самой популярной девушкой, от взгляда на которую некоторые парни реально кончают в штаны.  У меня же от одного упоминания разболелась голова.  — Барби… — я рассеянно замотал головой, но как не пытался вспомнить, в голову ничего не лезло. — То есть, Барбара. Что ей надо от меня?  Не поймите превратно, но мы с ней даже не общались толком никогда. Из всего взаимодействия за, пожалуй, всю старшую школу я мог вспомнить только моменты, когда дал ей стёрку на уроке и когда она нашла отбитый мною за стадион мяч во время тренировки по бейсболу. Слишком мало даже для какой-нибудь романтической комедии.  — Ты должен с ней поговорить, — продолжила Шарлотта и, честно говоря, это стало уже утомлять. — Эй, смотри на меня, когда я говорю с тобой, Снайдер!  Разговоры о Барби, конечно, были интригующи и увлекательны в своей бесполезности, но сейчас меня больше волновало другое.  Мистер Брум или Мистер Швабра, как мы его называли за соответствую причёску в виде метлы и за фамилию. Он был директором школы, довольно занудным человеком, любящим коллекционировать игрушки, но что не было выгодно ни для меня, ни для Шарлотты — он был огромным праведником «правильного вида». И пускай в этой школе даже не было формы и, как следствие, соответствующего наказания за это, один его бубнёж на тему пропащего поколения, если ему не понравишься, стоил того, чтобы самолично повеситься на этих чёртовых покрашенных волосах. И в те моменты, когда нас останавливали из-за Шарлотты я был готов лично зашить ей все эти кофты и оплатить операцию по пересадке груди от неё мне.  Поэтому первое, что я сделал, игнорируя всё недовольство дорогой подруги, застегнул хотя бы несколько пуговиц для приличия, закрывая вид на выпавшую грудь.  — Снайдер, не будь ты моим другом, я бы тебе себя так лапать точно не дала. Надо быть нежнее с девушкой, — пренебрежительно скривилась она, скрещивая руки на груди после того, как я отступил. И от одних этих слов у меня скрутило живот и лицо.  — Прости, вечно забываю, что ты женщина.  То, что я сделал сейчас было трюком, достойным премии Дарвина. Тот, который лишний раз лучше не повторять в домашних условиях для вашего же блага.  Поэтому легко избегая уже летящую ногу Шарлотты в меня, я махнул ей на прощание и дополнив это прощальным воздушным поцелуем, сбежал в класс. Шарлотта осталась снаружи, остановленная директором. Хах, она будет мне явно должна.  Такое правда работало только с ней. С другими девушками я, очевидно, не мог даже больше часа в одном помещении продержаться, если это не мои сестра или мама, поэтому не знал, зачем нужен Барбаре. И знать почему-то не хотелось. Оказавшись в классе, я устроился за свою парту, сразу же привлекая внимание одного из парней, что сидел за партой перед. Мы обменялись парой фраз до того, как прозвенел звонок. И нехотя я достал хоть что-то из рюкзака. Так и начался новый учебный год, от которого я не ждал ничего. Новостей хватило с утра, но, видимо, учитель считал иначе. И первая физика в этом году началась с совместки с каким-то классом ботаников из касты «продвинутых».  Я упал лицом на парту.  Хотелось спать. К середине урока я уже не понимал ничего. Тупой юношеский мозг, прошедший все стадии окисления летним отдыхом и ебланством, сейчас рвался наружу, на улицу, чтобы погонять мяч с пацанами и пострелять по мишеням с нового, подаренного отцом спортивного ружья. Выпрямившись хотя бы для приличия, я бросил взгляд на других учеников, которые что-то писали и тоже склонился над тетрадью с видом гениальной мыслительной деятельности, пока от нечего делать вырисовывал машинки и кривой пистолет. Художником мне явно не быть, но и физиком, как показывал опыт, тоже.  — Кто может ответить на этот вопрос? Я почти не слушал учителя. Поэтому, когда тот, поправив очки, бросил взгляд на класс и осмотрев каждого, остановил тот на мне, то страх я испытал мимолётный, но отрезвляющий. Вот же блять.  Начинать новый год с D в дневнике переспектива не из лучших, поэтому я уже был готов включать всю свою харизму, чтобы выдать всё, что придёт в голову с непроницаемым лицом, когда неожиданно возле раздался голос.  — Для прямолинейного равноускоренного движения характерно изменение скорости, поэтому его относят к неравномерному движению. Я замер тупо, как статуя. И моё лицо наверняка было тогда неописуемо дебильным, пока я неверяще пялился на своего ботаника-спасителя, гордо возвысившегося над партой без разрешения. — Мгновенная скорость неравномерного движения, кстати — это скорость конкретной точке траектории в данный момент времени. Какая элегантная тема, не правда ли? И предрекая ваш следующий вопрос… В какой-то момент я даже забыл в чём заключался вопрос и, кажется, учитель тоже, судя по неловкому выражению лица. Кашлянув в кулак, он небрежно мотнул головой. — Да, верно, достаточно, достаточно. Как всегда идеально, Уингфилд.  Уингфилд. Я осмотрел этого парня сверху вниз. Он казался обычным. Ну то есть не тянул на того, про которого подумаешь, что чувак ботаник. Одет прилично, конечно, ухоженно и причёская какая-то забавная и тупая. Но чем дольше я смотрел на него, тем больше убеждался, что он симпатичный. Симпатичный в мужском плане, конечно. У него не было каких-то выделяющихся или «женских» черт, как у меня, доставшиеся от матери, но то, как он говорил и улыбался... Было в этом, знаете, что-то такое обманчивое и элегантное. Да, как он и сказал. Элегантно.  Красиво. Он был олицетворением этого слова.  Я отвёл взгляд, когда понял, что пялюсь уже слишком много, чтобы это казалось вежливым или нормальным. Усевшись обратно на место не без облегчения, я услышал, как парень передо мной фыркнул.  — Ботаник.  Да. Не стоило забывать, что он был ботаником. Скорее всего из тех, которые имеют свою компанию или вообще не общаются ни с кем, как изгои, хотя в числе тех я его не замечал.  И на его пенале было написано «Ксено». Интересно, это было его имя?  После звонка я взглянул на тетрадь. За урок не написал почти ничего, но явно больше, чем многие мои одноклассники и это немного успокаивало.  Покидая класс с мыслью, что надо будет дома изучить всё самому, ведь на следующий урок меня явно никакой Уингфилд не вытянет, я остановился. Точнее, меня остановили и это был женский голос. Не Шарлотты.  Когда я обернулся, уже был готов встретиться лицом к лицу с Барби. Она стояла там такая как и всегда — красивая блондинка в красной кофте и юбке. Неприлично короткой, но и как грудь Шарлотты это последнее, что меня заботило на этом чёртовом свете. Ходите хоть голыми передо мной, — хотя, нет, лучше вот не передо мной.  — Стэн, — начала она и пришлось приложить усилия, чтобы сдержать внутренний дискомфорт. Благо, на моём лице не всегда можно было прочесть все эмоции.  Никогда не любил, когда меня называли по имени. По крайней мере, кто-то, кроме сестры, родителей или Шарлотты.  — Да? — я сжал руку в кулак. Вдох-выдох, просто успокойся, Стэнли.  Но честно говоря, мне хотелось быть сейчас где угодно, кроме этого места.  — Я хотела спросить… знаешь, если ещё никто не позвал тебя, — она посмеялась, затем поправила прядь волос и я невольно зацепился взглядом за ногти.  На них было выведено её имя. Прямо как у того парня на пенале.  Забавно. Это заставило меня улыбнуться, поэтому я надеялся, что не выглядел как дебил, когда она продолжила: — Ты не хочешь пойти со мной на выпускной?  Она замолкла, глядя мне прямо в глаза и я сделал тоже самое. Улыбка пропала. Не знаю, как долго мы так пялились друг на друга, как рыбы, которых одновременно выбросило на один берег, когда я понял, что это странно. И моргнул, пытаясь обработать то, что она только что сказала.  Итак, выпускной, да?  Та хрень, куда приходят подростки в конце года в тупых платьях и костюмах, а ещё выбираются королева и король. А ещё эта штука, как концепция, давно должна умереть.  И от одной мысли, от одного представления, как я нахожусь там в каком-нибудь костюме, которые мама заставляет меня надевать в церковь, скрутило живот.  Я представил Барбару рядом с собой и мне скрутило живот во второй раз. Завтрак уже просился наружу. — Барбара, — начал я, глубоко вздохнув, — думаю, это слишком резко. Имею в виду, я совсем забыл про это и… думаю, мне нужно подумать.  Боже, веду себя, как полный придурок. Буквально как девушка, которая пытается отшить некрасивого парня. И проблема в том, что Барбара была красивой; она была классной, но вся суть проблемы заключалась во мне.  Она мне не нравилась. Любой другой парень бы отдал всё за то, чтобы она пригласила его, а не меня и лучше бы так оно и было.  Барбара, дорогая, ты найдёшь лучше, не серчай и в общем, пока.  Хотелось бы так сказать, но.  — Я понимаю, — ответила она и по выражению лица можно было оценить масштабы моего кретинизма. Ей было неловко и очевидно, как девушка номер один во всей школе она не понимала, почему такой придурок, как я вообще ответил ей, типа, «мы вам перезвоним».  Другими словами, вы не приняты. Вам не перезвонят.  — Просто понимаешь, меня уже правда кое-кто звал, — соврал я, сразу же жалея об этом. Никогда не умел лгать и лучше бы не начинал, но почему-то Барбара поверила. Я даже заметил, как её неловкость на секунду пропала, сменившись лёгким интересом. Что ж, такой вариант звучал куда реалистичней, чем тот, где существует парень, как я, которому не нравится Барби.  — Ох, правда?  — Да, — очевидно, что нет, кто вообще захочет звать меня, кроме неё? Детка, я буквально потратил всю свою жизнь на то, чтобы быть тем, кого не позовут, но ей лучше об этом не знать. — Так что мне нужно подумать. Я не хочу так резко выбирать и всё такое… — Ох, я понимаю. Тогда я буду ждать. Спасибо, Стэн. Она кивнула и как-то сочувственно улыбнулась на прощание прежде, чем наконец-то отчалить. Я же до конца не мог поверить, что это сработало. Что ж, наполовину отшил. Оставалось сделать это полностью. И, чёрт возьми, понятия не имею, как это сделать. Ожидаемо, что Шарлотта не решит мне помогать в этом и скорее будет смотреть на мои страдания со стороны, записывая на камеру телефона для сторис. Да и скорее всего у неё уже есть на примете парень или девушка, с которыми она захочет пойти. Я не могу её осуждать, я бы тоже не стал приглашать себя на выпускной. Единственным выходом для меня было реально где-нибудь откопать этого призрачного партнёра. Хотя бы на время, для Барбары. А затем могу просто сказать, что чувак меня бросил или вообще не прийти на выпускной. Кому нужны эти танцы.  Проблема заключалась лишь в том, чтобы найти девушку, которая согласится на это.  Великолепная работа, Снайдер.  У меня ноль шансов.  Неожиданное приглашение Барбары я не мог выбросить из головы вплоть до конца тренировки в клубе стрельбы. Если бы отец видел, как я попадал по мишеням сегодня, то давно лишил бы меня рук, — с другой стороны минус выпускной с танцами. Но самому хотелось влепить себе со всей силы пощёчину от того, как жалко смотрелся. И пускай разговор шёл о нескольких миллиметрах, но для меня это было хуже, чем нихрена. Дело в том, что стрельба всегда была главной частью моей жизни. Лучшей частью. Только в такие моменты я мог очистить голову от всего и просто стрелять. Нет лучше ощущения, чем то, когда пуля пронзает мишень точно в цель.  Но сегодня я был сам не свой. То и дело что-то шло не так и даже руки не слушались, отказываясь нормально нажимать на курок. Стрелять в таком состоянии — себя позорить. Я сплюнул, отпросившись из клуба пораньше. И чтобы хоть как-то успокоить нервы, закурил на заднем школьном дворе. К сигаретам пристрастился тоже лишь в старшей школе. Ничего удивительного, когда общаешься часто с мальчишками. Сигареты были наименьшим из зол, но я предпочёл именно их. Работало безотказно и за всё время не поймали ни разу.  Оперевшись спиной на сырой бетон здания, я втянул сигаретный дым и медленно выпустил, наблюдая, как тот растворяется пеленой перед глазами. Завораживающе — почти как смотреть на сгорающий порох на кончике дула после точного выстрела.  Я прикрыл глаза, чтобы собрать все мысли в кучу. И в этот момент уловил звук.  Лёгкое шевеление ветра.  — Чарли.  Шарлотта мгновенно остановилась перед лицом. Почувствовал это по тени, что накрыла меня и когда открыл глаза, наши взгляды пересеклись. Она усмехнулась и ничего не говоря вынула сигарету у меня изо рта, сама закурив и устроившись рядом. — Чарли, — повторила она, рассмеявшись, — тебя так задел разговор с Барби?  — Ты не сказала мне.  Её небрежный тон вывел из себя на мгновение, но я сдержался и потянулся к другой сигарете, вынув пачку из внутреннего кармана на куртке. И, потопив злость в никотине, уже как можно терпеливей продолжил: — Так хотелось посмотреть на мои страдания?  Шарлотта пожала плечами. Было очевидно — она сама не знала ответа. Просто издевалась или правда понятия не имела, что именно хочет от меня Барбара. А, может, ещё что-то, чего я попросту не мог уловить.  — Почему нет в конце концов? — спросила она, докуривая сигарету. Я изогнул бровь.  — Чё?  — Я имею в виду, почему не согласишься? Знаешь, как все парни тебе завидовать будут, когда узнают.  — Ага, а потом дуэли устраивать со мной за её сердце.  — Ну и зануда же ты. Не спорю. Может, зануда, может, неудачник на деле, но для всех я был именно этим «нормальным» и этого было достаточно. Я не хотел терять это место и выходить как-то за рамки, а значит не должен был связываться ни с кем-то из популярных и наоборот.  — Мне не нужны проблемы вот и всё, — пояснил я прежде, чем прикусить фильтр, стиснув зубы до боли.  Шарлотта не стала допрашивать. Возможно, поняла или просто устала. Никогда не мог понять её полностью. Вообще я многих людей понимал редко. Поэтому намёки не любил и сам был всегда достаточно прямолинеен.  Шарлотта промолчала недолго и в конце концов оценила меня хмурым взглядом. — А как же любовь? Чувства, Стэнли. Штука такая, знаешь?  — Хз, не играл.  — Стэн!  Затушив сигарету, я махнул Шарлотте рукой на прощание прежде, чем вернуться в школу через задние двери. Она не стала догонять — скорее всего не видела смысла возвращаться, как я и сразу направилась к воротам.  Что до меня, то я нередко оставлял рюкзак в школе, особенно во время тренировок. Всё равно ничего важного внутри нет, а все учебники в основном оставались в шкафчике. Поэтому, подняв портфель, оставленный у класса, накинул его на плечо и уже собирался свалить, пока учителя не поймали и не почувствовали не выветрившийся до конца запах табака, когда услышал звук.  Это был удар. Или хлопок. Точно не скажешь, но что-то такое, что можно услышать в кабинете химии, если смешать то, что нельзя с тем, с чем не рекомендуется. У нас такие придурки в классе часто что-то взрывали. Проблема лишь в том, что этот звук шёл из обычно запертого и закрытого класса. Тот, который как раз научным и был. И вроде ничего такого — может, убирался кто из учеников или учитель ещё не ушёл, но какой-то странный прилив интереса заставил меня подойти ближе.  Я решил заглянуть через окошко двери. И первым, что увидел была знакомая за сегодня причёска. Эти белые волосы и такой же белый халат, накинутый на этого парня, который возился с пробирками на столе. Что странно, он делал это уже после уроков.  — Снайдер.  Я был так увлечён, что почти не услышал шаги, что направлялись всё ближе. Учитель. И прежде, чем я успел сделать хоть что-то, дверь неожиданно распахнулась перед лицом. Я почувствовал руку, что зажала вдруг рот, а затем силой втянула в мрак кабинета.  Щелчок — и тишина.  — Снайдер?  Классный руководитель остановился снаружи. И давно я, однако, не ощущал такого адреналина.  Сидел на коленях и рука того парня продолжала зажимать крепко мой рот. Мы были прямо под дверью. И он за спиной, прижав грудь к моему боку. Можно было слышать и ощущать его тихое, еле ощутимое дыхание, что касалось щекотно затылка.  И было что-то абсурдное и интимное в том, что происходило сейчас.  Учитель дёрнул ручку и тело на мгновение похолодело. Я услышал, как что-то звякнуло и бросил взгляд на ключи, предусмотрительно вставленные в замочную скважину, чтобы нельзя было отворить дверь снаружи.  Учитель что-то раздражительно бросил, но отпустил ручку. Затем раздались удаляющиеся по коридору шаги и я почти физически ощутил облегчение. И жаркий смешок у самого уха, когда чужая рука опустила мой рот.  — Какого хрена, чувак?! — пришлось перейти на громкий шёпот, схватившись за ухо и потирая. Не хотелось бы, чтобы учитель услышал и вернулся, если отошёл недостаточно далеко.  Но этот Уингфилд просто поднялся, поправляя с какой-то манерной педантичностью рабочий халат. Отряхнувшись, он взглянул на меня, склоняя голову набок.  — От тебя пахнет сигаретами.  Этот комментарий окончательно ввёл в тупик. Что бы этот парень не подразумевал, до меня только через секунду дошло, что он буквально спас меня. Во второй раз за один день. Правда, от одежды до сих пор несло сигаретами. И если бы учитель поймал нас так, то допизделся бы я точно.  Но это не объясняло, почему этот парень вообще сделал это. Не мог же он почувствовать тот запах через закрытую дверь.  — Ксено, — произнёс он, подойдя ближе и склонился, пока я ещё сидел на полу.  Изогнув бровь, я вообще не понял, к чему это было.  — Прости, что?   — Ксено Хьюстон Уингфилд. Это моё имя.  О, теперь стало понятнее.  Да чёрта с два, этот придурок со всеми так разговаривал? Стиснув зубы, я поднялся наконец с пола. А этот Ксено продолжал наблюдать, даже не подав руки помощи. Словно на собаку смотрел.  Псих. Псих и ботан. — Стэнли, — произнёс я, сдержав негодование. — Стэнли Снайдер. И да… спасибо, что помог.  Ксено в ответ чуть удивлённо похлопал глазами. — Я не собирался. Просто так сложились обстоятельства.  Как честно. Не знаю, восхищаться или убить его прямо в этом тупом кабинете. В этом парне вообще не было никакой тактичности и понимания. Ещё никогда внешний вид не был настолько обманчив.  Но в одном я оказался полностью прав: его звали Ксено. И этот Ксено сейчас явно занимался чем-то запрещённым в кабинете для химии.  Оглядевшись, я увидел лишь какие-то механизмы, вещества и пробирки, разложенные то тут, то там по столу. И не думая тут же спросил: — Что ты делаешь?  Ксено, будто какой-то учёный, только и ждавший вопроса, подошёл ко столу и торжественно приподнял одну колбу. Как я понял ту, что уцелела по сравнению с другой, от которой остался лишь след гари и осколки стекла.  — Смесь углеводородов и кислосодержащих органических соединений азота и серы. Или, простым языком, бензин обыкновенный. Но с кое-какими добавками и в более упрощённой его вариации.  Ксено повертел пробирку в руках и, солгу, если скажу, что я был не впечатлён. Даже отсюда мог уловить, что это правда пахло бензином, хоть еле уловимо и слабо.  — Но как? — я подошёл ближе, осматривая остальное, что было разложено на столе. Но ничто не дало даже намёка. — И зачем?  — Это будет топливом. Моей будущей ракеты. Я замер. Затем медленно похлопал глазами. — Ракеты?  — Да. Пока модель, но когда-нибудь она будет настоящая. Правда… в химии мне ещё есть что подтянуть.  Этот Ксено рассказывал об этом так просто и незатейливо, будто занимался таким каждый свой день. И только в этот момент я осознал, что это всё и правда было странно.  Начиная с ключей от класса, которые Ксено очевидно украл и заканчивая тем, что он ставил странные опыты по созданию бензина и модели ракеты в научном классе.   — Почему ты занимаешься этим после уроков?  — Потому что во время уроков мне никто не позволит, что должно быть ясно. И потому что после уроков мне никто не мешает, а здесь есть все доступные мне средства и ресурсы, — снисходительно пояснил Ксено, будто говорил с ребёнком прежде, чем вернуться к своим опытам. Он был и правда довольно честен, особенно с первым встречным.  — Средства и ресурсы школы? — подловил я. В ответ Ксено одарил меня коротким выжидающим взглядом, а затем усмехнулся.  — Деньги не бесконечны, Стэн.  Я уселся на край стола, наблюдая за тем, как руки этого парня ловко смешивают одну жидкость с другой. И было в этом что-то невероятно завораживающее.  Лишь через какое-то время пришло осознание, что Ксено назвал меня по имени. Но мне понравилось, как это звучало.