«Ассистент»

Мои глаза почти неподвижно уставились в иллюминатор вращающегося барабана стиральной машинки. Что, спрашивается, я делал здесь, если дома у меня было где стирать? Да, было, и даже порошок был, даже сушарка была! Но не было этого вращающегося барабана, не было широкого помещения прачечной, не было стоящих в ряд еще стиральных машин, в которых кто-то тоже что-то стирал. И не было… вот всего этого ощущения, что я испытывал сейчас. Мне почему-то прачечные нравились. Широкие проходы, белое освещение, кресла со спинками и маленькими круглыми отверстиями в сидушке. И всего четвертак за стирку. Порошок, само собой, свой, корзина для сбора вещей на входе прилагается. Я сидел в своем «дырявом» кресле и молча смотрел как крутится барабан. Мне даже толком нечего было стирать, я просто снял с себя толстовку и бросил её в барабан. Даже порошка не насыпал, только вкинул пачку ванильного сахара, который у меня остался из кофейни, где Мэн Яо угостил меня чаем. Вот этот весь бред, что мол китайцы снаркоманились с этим чаем… уточню — чёрным или зеленым чаем. Но это, конечно же, было не так, и мало кто знал «что» на самом деле это был за чай. Вроде как бред о том, что именно европейцы завезли опиум в Китай, разбивается об реальность, где именно китайцы завезли опиум в Англию, выращивая его задолго до того, как последний мужик из династии Тюдоров обезглавил очередную жену из рода Говардов. Ну что за цирк: взять в жены наследницу той же крови и тоже обезглавить её. На самом деле мне хотелось, чтобы кофта пахла чистой ванилью, но я знал, что сахар тоже оставит свои следы. Не буквально, разумеется. Вечерело, и глаз мой порой цеплялся за опускающиеся на город сумерки. Больше всего на свете я любил сидеть в таких местах, когда за окном была ночь, а внутри все белело от выжигающего глаза лампового освещения. Ночью в стиралке было мало посетителей, а потому это было идеальное время и место, чтобы застыть на одном месте с немигающим взглядом и… и всё. Не думать, не чувствовать, не воспринимать… кайф. Машинка пикнула, и я слегка пришел в себя. Подойдя, я открыл дверцу и всунул руку внутрь, когда вдруг мимо меня быстро прошел какой-то высокий парень, и не успел я даже поднять брови, как он мигом начал без помощи рук стягивать с себя обувь, потом уже с руками взялся за джинсы, резко спуская их к щиколоткам, после чего стянул с себя футболку и, оставшись в одних трусах, кинул все свои шмотки в барабан. Носки отправились следом. Он был черноволос и подкачан, тип его мышц сразу выдавал в нем разнорабочего, которые, по своим причинам путешествуя из штата в штат, нанимались на стройку, в метро, мойщиками машин или посуды. Жили хрен знает где, если повезет, то в строительных бараках, питались там же — хрен знает где, но чаще всего не без помощи подавальщиков для малоимущих, они же волонтеры, ну а стирались, само собой, тут. Четвертак — и даже без стирального порошка одежда прогонится водой и хоть пыль выбьет, смыв её во внутренний сток. Усевшись в кресло, парень втянул ноги и закинул голову назад. Я же, так и стоя с засунутой внутрь рукой, наконец-то очнулся и вытащил свою толстовку, вкинув её в другую машинку, ту, которая с помощью центрифуги выжмет из неё всю влагу. Всё же прохладно было, а слишком темное небо уже намекало, что возможно станет еще и мокро. — Долго оно? — послышался его голос, казалось, обращенный ко мне. — Что? — Стирка. — Есть таймер. — Что? — аж вскочил он. — Твою мать, это был мой последний четвертак! — Чего орешь? — я слегка изогнул бровь. — Не сороковой же год, чтобы так побиваться. Неожиданно он посмотрел на меня так, словно впервые осознал, что перед ним не просто проходящий мимо объект, а вполне себе человек, который реагирует не только на пищалку в машинке. Я в свою очередь зыркнул на него. Отчетливые линии и выпуклости его мышц не слишком привлекли меня, хотя я отметил его сильные крепкие ноги. Не знаю почему, но из всех частей тела меня почему-то всегда привлекали именно ноги, от бедра и к лодыжке. Мне нравилась прямая симметрия и отсутствие кривизны. Мои же ноги, к примеру, были очень ровными и когда я учился в школе, некто на заправке предложил мне, тогда еще школьнику в шортах, сфотографировать их для какого-то журнала. Мэн Яо потом рассказывал, что это был журнал для педиков. Как он узнал? А он снялся, потому что за это платили. Ему сказали раздеться до трусов и попозировать, лицо они не снимали. Заплатили десять баксов, но с условием, что он вернется. Разумеется, Мэн Яо не вернулся. — Что? — я совсем не понял, что так очевидно на него пялился. — Я уже согрелся, можешь выключить фары своих глаз. — На стройке работаешь? — непонятно зачем спросил я. — Да. А ты на каком участке вкалываешь? — Ни на каком. — Почему? — Потому что я американец, а не гастарбайтер ёбаный. Брови его поднялись вверх. — Не пизди, — аж дернулся он. — Я что, так сильно похож на эмигранта? — Твоя рожа об этом так и вопит, — совсем беззлобно сказал он. Похоже, он был такой же прямой, как и его ноги. От этой мысли я не стал отвечать и просто уставился на его ноги. Странно, но в какой-то момент пальцы на этих ногах слегка поджались. Я поднял взгляд и увидел, что он внимательно наблюдает за мной. — Нет, — я отвернулся, закатив глаза, — этого точно не будет. — Что? — Ни за что, — я снова закатил глаза, — не будет такого отчаяния, которое сподвигнет меня к такому, я лучше тогда сразу застрелюсь. — О чем ты там шипишь? — Она может пихать пальцы мне в зад, но уговорить меня на другого мужика она точно не сможет, — я с силой захлопнул крышку и повернулся к парню. — Я всё решил. Парень молчал, с каким-то удивлением смотря на меня. Похоже, он тоже правильно всё понял. Я развернулся и, не надевая кофты, направился к выходу, когда вдруг что-то схватило меня сзади и прижало к чему-то ужасно горячему… к груди. Я настолько онемел от неожиданности, что даже воздух в легких задержал, а тот, кто сжал меня так крепко, вдруг зарылся носом в мои волосы и с легонца сжал зубы на коже моей головы… с моими волосами, разумеется. От этого чувства мне показалось, что я самец богомола, которого сейчас сожрут. — Когда это делает девчонка, мы вроде как сохраняем гордость, — послышалось над моим ухом. — Но когда это же делает другой парень, начинается какой-то хероворот в душе. Что плохого в том, чтобы снять стресс через жопу? Это даже приятно, прикольная долбежка. — Тебя трахали? — спросил я. — И я тоже трахал, — ответил он. — Хочешь? Это «хочешь» настолько было сказано без малейшего намека на страсть или похоть, что я так и не ощутил себя объектом желания. Мне просто предложили секс, тот секс, которому не нужны имена или чувства. Просто два парня, два куска мяса, которые трутся друг об друга, а потом расходятся. И этот парень не не уважал меня, он просто контачил со мной. Я мог согласиться. Потому что не имел бы с этого никаких последствий, даже психологических. — Я… не знаю, — только и выдушил из себя я. — Что… что происходит потом? — В смысле? — В том смысле, когда всё заканчивается, — я так и не шевелился. — Что ты чувствуешь? Он немного помолчал, и в беззвучии наших глоток было слышно лишь то, как крутится барабан стиральной машинки. — Ты о том, царапает ли что-то внутри? — спросил он. — Да. Мне… было интересно. Кем… ты себя ощутишь? Девушкой? Педиком? Тряпкой? Захочется ли вообще продолжать дальше жить, когда вот так переступаешь через свою собственную природу и идешь в… эксперименты, потому что тебе… скучно. Лечь под мужика, когда сам мужик… настолько ли это унизительно, раздвинуть ноги и дать выебать себя в жопу? — Я был в настроении, — просто сказал он. — Поэтому и был сосредоточен только на своих ощущениях. — И тебе не было противно? — Я не оценивал то, что произошло, с такой стороны, — сказал он, — я просто сделал так, как в тот момент почувствовал. — Это случилось на стройке? — Нет, на армейской ротации. Только в порту, в пабе у моря. — И что ты там делал? — Служил вышибалой. Мне надоел этот разговор. Странно, но едва эта мысль проскочила у меня в голове, как он тут же разомкнул объятия. — Если трахнешься с парнем, имея такой хероворот в голове, — спокойно и даже как-то добродушно смотря на меня, сказал он, — то получишь такое душевное несварение, что хоть вешайся. Тебе явно в жизни нечем заняться, ищешь эмоций? Постель — плохой пункт назначения, скажу я тебе. Если приходить в эту постель без чувств, то после секса будешь иметь лишь одно состояние — ограбленности. Словно у тебя, и без того бедного, украли то, о существовании чего ты даже не подозревал. Но вот опустошенность на месте украденного… ощутишь очень остро. — Это у тебя так с парнем было? — Нет, с моей первой подружкой, — сказал он. — Я был хилым, невзрачным и в очках, а её заводила убогость и просто было интересно. Когда она сделала это со мной, я не мог говорить полгода… так и не закончил школу, потому что ушел из дома и с тех пор дрейфую по штатам. — Какая интересная история, — я и правда заинтересовался. — Но ведь ты же не стал геем? — С чего бы? — Трудно представить тебя задротом, которого ты описал, — почему-то сказал я. — Ну и как оно… бродяжничать. — Свободно, — просто ответил он. — Каждый день несет что-то новое… и это чувство самое лучшее, когда хорошо на него настраиваешься и ничего от него не ждешь, что очень важно. Не знаешь, где будешь завтра, куда тебя занесет сегодня. Жизнь… не какой-то план, который нужно подготовить и выполнить, не какая-то там таблица с данными, которым нужно соответствовать уравнению своей души. Не подгонять жизнь под планы, а просто с благодарностью ждать, что она тебе подарит — вот что является настоящим существованием. А это… — он кивнул взглядом в сторону города, — просто клетка, в которой всегда будет тесно, так как в одну банку понапихали слишком много пауков. Вот они и жрут друг друга, потому что оказались в этой банке, а не потому что такими являются. Вопрос не в пауках, а в банке. Понимаешь? — Ты смотрел фильм с Мэрилин Монро, где она режет себе лицо? Этот резкий вопрос, казалось, сбил его с орбиты размышлений. — А это кто? — подумав, наконец-то спросил он. — Вроде слышал это имя… не смотрю кино просто. Я резко потерял к нему интерес. Он, ну что за удивительный человек, сразу это ощутил и мгновенно отключил от меня свое внимание, вернулся на свое место и, усевшись, стал ждать окончания стирки. Без обиды, без ожиданий продолжения… бесстрастно и спокойно. Я удивился этому парню, он был по возрасту немногим старше меня, но какой самоконтроль… Я позавидовал. Будь я на его месте, уже бы нацепил на человека ярлык ожиданий. А вдруг «тот самый»? Меня, конечно, эта романтическая сторона жизни мало волнует, но кого-то же волнует. Интересно… может я сам по себе фригидный? Вроде это женское понятие, но суть понятна. Джессика подсадила меня на анальную стимуляцию, и клянусь, я не вкладываю в это никаких эмоций. Я просто концентрируюсь на ощущениях и мне не нравится, что мне хочется большего. Буквально. Мне хочется больше пальцев хочется большей растяжки. Проклятая шлюха, а она умеет вербовать. — Я всё решил… — выходя из прачечной, снова повторил я. — Может это единственное, что я действительно захотел решить… /// Иногда хотелки дорого обходятся… или просто больно. Стоя возле затемненной витрины я молча наблюдал не слишком радостную в ней рожу, разумеется свою. Меня раз за разом охватывал то легкий гнев, то какое-то отвращение. Щека болела, и этот сочный красный шлепок, оставивший мне отпечатки чужой ладони, вряд ли сойдет до того момента, ради которого я, быть может, и порвал с этой девушкой. Потому что это было тем решением, которое я принял, и, как мне показалось в тот момент, когда это озвучил, что рельсы моей жизни шевельнулись и повернулись в направлении возникнувшей в этом тумане безобразной апатичности стрелки. Я и правда это почувствовал — смену направления. Она ждала меня у дома, сидя на ступеньках, ведущими к порогу. К слову сказать, семье дяди не слишком нравилось, что я привожу домой шлюху, а в том, что это была именно она, даже уточнять не имело смысла — там внешность говорила сама за себя. Я удивился её ожиданию, но поприветствовал её, мы зашли в дом, она оценила запах ванили, который исходил от моей еще чуть влажноватой кофты. Потом мы поднялись наверх, минуя гостиную, в которой горел телевизор — дядя смотрел китайскую оперу по видику. — Будто бы на родине ему этого было мало, — сказал я, когда мы вошли внутрь моей комнаты. — Что ты здесь делаешь? — Ты мне не рад? — Я и себе мало рад, — ответил я. — Но ты, разумеется, другое дело. — Могу я принять душ? — Только не говори, что хочешь остаться на ночь. — А что, так плохо спать со мной под боком? — Проблема не в моем боку, а в том, какой частью тела ты к нему тиснешься. Она хохотнула и уселась на мою кровать, принявшись листать плейбой, который я держал исключительно из-за дяди, чтобы внушить ему уверенность моей заинтересованности жизнью. — Как учеба? — спросила она. — Уже получил аттестат? — Ага. Мы с Мэн Яо как раз это отметили. — А я?! — Тебя я еще не отметил. Она разлеглась на моей кровати и раскинула руки. — Ты сегодня не в настроении? — Да как-то не особо. Тебе лучше пойти к себе домой. — Опять меня выгоняешь, — она с выдохом села. — Нет, не гоню, но я и правда сегодня не активен. В стиралке ко мне прицепился какой-то гей. — О, правда? И что он сделал? — Обнял меня и поведал о своем травмирующем опыте. — Он лез тебе отсосать? — Нет. — Тогда это неправильный гей, — она развела руками и отвела взгляд. Я тоже отвел свой, втупившись в какую-то точку. Настроение было такое, что хоть вешайся, и сейчас присутствие Джессики стало меня откровенно… утомлять. Нет, я ничего против неё не имел, но слова того парня порой всплывали в голове. «Не вешать ярлыки ожидания». А как быть с тем, что я не вешаю эти ярлыки даже на себя? И что мне делать со своей жизнью, с которой уже пора бы что-то делать… но апатия моя достигла той силы, когда жизнь, с которой надо что-то делать и вот именно это «надо», становится бременем, которое хочется скинуть… или на кого-то спихнуть. Но на кого? — Что это? — я не заметил, как она залезла под кровать и достала оттуда джинсы, которые я закинул туда еще пару недель назад. Джессика залезла в карман и достала оттуда какой-то листок. — Требуется… машинистка? Вау, так вот почему ты… эй, погоди! — Что такое? — я устало поплелся к ней и отнял листок. Это объявление о поиске сотрудника, которое я сорвал на той парковке. — Ты же как раз на такие курсы ходил! Не из-за этого ли? — И что? — я ответил только на первый вопрос. — Это всё равно не имеет никакого смысла, там наверняка уже нашли себе сотрудни… цу. — А вот и нет, — она вырвала у меня листок и распрямила. — Я знаю этот адрес. Там стоит целый дом, оборудованный под офис, — она посмотрела на меня, — и большой стенд у входа всё еще горит вывеской «Ищем работника». — Что? — я слегка скривился. — Ты о чем вообще… две недели прошло, как вакансия может быть свободной? — Ты вообще знаешь, с кем дело имеешь? — спросила Джессика. — Не… помню. — Вообще речь идет об адвокате, который ищет себе… — тут она как-то странно посмотрела на меня. Наверное, причина была в том, что я в недоумении уставился на лист с объявлением, потому что верил, что нет никакого смысла идти туда и пробоваться. Даже для работы ремингтониста требовались хоть полудохые амбиции, а у меня они так вообще были в коматозе. Но… Я снова посмотрел на чуть стершиеся буквы. Этот адвокат всё еще ищет себе сотрудницу… почему? Работа полное дерьмо или же сами девушки, которые, судя по всему, не смогли задержаться? Или же он такое дерьмо, что от него бежали? В таком случае зарплата должна быть до колена, чтобы очередное нечто психологически вынести. Наверное, он старый злобный сыч, и до колена у него разве что пузо. Я сразу же представил себе какого-нибудь бородатого еврея, которых в Америке расплодилось больше, чем… а впрочем, кто я такой, чтобы судить очередных беженцев лучшей жизни. Я оказался здесь по той же причине, хотя эту причину выбрали за меня, транспортировав меня в эту страну до того, как я бы вкусил горького и, должно быть, голодного опыта своей исторической родины. Гребаный Китай. Кстати о Китае. Я же не забыл слова той горы мышц? За меня всё говорит мое лицо. Никто не наймет на более-менее серьезную работу китайца, тем более без послешкольного образования, а раз это адвокат, то и лица ему нужны в соответствии с американской мечтой — калифорнийский загорелый, гомо-америко по выкройке нового тысячелетия. Слыхал, волки с Уолл-Стрит ходят в пошитых на заказ костюмах, носят кожаный портфель и ездят на такси. Сразу вспомнилась одноименная книга, вызвавшая настоящий взрыв в прессе. Я её читал. Вот к чему приводит погоня за идеалом, который определяет, как сказал мой безымянный друг, банка с пауками. Я бы лучше сидел на ветке и плел бы свое плетиво, нежели добровольно бы залез в такую банку. Жутко всё это… жутко тем, что можешь не понять, упустить тот момент, когда потерял то, что было твоим прежним Я. Но мы же никогда не думаем об этом, когда начинаем. Или всё же думаем? — Слушай, Джессика, — подушечки больших пальцев скользнули по бумажке с объявлением. Я повернул к ней лицо, мой голос был спокойным, без эмоций. — Давай расстанемся.