Дядя Тима

I

      Тимур умел нравиться. Он так мастерски подстраивался под ситуацию, что ему верили все. Бестолковые учителя, чья любовь покупалась парой льстивых фраз, наивные девочки, видевшие в нем принца из грез, парни из клуба, пьяневшие от одного лишь вида голого торса и готовые на все, чтобы к нему прикоснуться. Обманывались не только идиоты и идиотки, но и вполне разумные люди. Спонсоры, музыкальные критики, журналисты. Жданов. С ним вообще выходило непонятно. В шоу-бизнесе он был настоящей акулой, хищной и жадной до свежей крови. Он чуял хиты, удачные инфоповоды, щедрых, но не слишком внимательных инвесторов. На раз-два распознавал мельчайшее вранье, но притом, не кривясь, наблюдал за тем, как Тимур играл для него влюбленность и желание.       «Нет, я всегда был талантливым мальчиком, но не настолько, чтобы искренне изобразить великое и нежное с... ним».       Тимур уже тогда сомневался, боялся, что его раскроют по тому, как он усиленно прятал лицо в простыни, имитировал порнушные стоны, хотя у самого вставал разве что под экстази, и когда целовал, часто промахивался и звонко чмокал воздух. Но нет. Жданов брал его на дачу, там водил в сауну, сажал на колени, а после, накурив и распарив, брал с нелепым неистовством — «На которое способен лишь жирный боров» — а в конце, разомлев после единственного, выстраданного оргазма, спрашивал:       — Чего хочешь, ящереныш? — и сжимал бедро Тимура, так по-хозяйски, что почти больно.       «Фу бля. По-другому и не скажешь. Чистое "фу" и "бля". И нафиг я это вспомнил?»       Тимур просил денег. Разумеется, для Максима. Иногда для отвода глаз вымогал цацки и игрушки. Так у него собралась коллекция всех цветов «Нокиа 5110», мощнейшая музыкальная установка в Кузьминках, коробка часов от «Картье» с изумрудами, в золоте, кварцевые, во второй коробке хранились кольца-печатки, тоже от «Картье», с аметистами, гранатами, цитрином, кабошоном, с турмалином... То ли розовым, то ли черным. Тимур надевал их крайне редко, в основном снова для Жданова, тому нравилось смотреть на то, как руки в купленных им украшениях сминали одеяло и цеплялись за изогнутую спинку кровати. Еще он любил делать снимки и домашние видео, связывать, использовать вибраторы и анальные пробки, бить наотмашь по голым ягодицам, непременно задевая спину, чтобы Тимур скорчился от боли, поджимая под себя ноги.       — Ящереныш.       «Слово-то какое гадкое выбрал. Я бы и на сиропных "заек" с "котиками" согласился. Но "ящереныш"... Ха. Нет, если вспомнить, как он иногда меня драл, у меня реально создавалось впечатление, что у меня где-то что-то вот-вот оторвется».       В какой-то момент близость со Ждановым стала так невыносима, что Тимур перестал на него смотреть. Не переваливал его голос, одышку, мгновенно потеющие подмышки. Потому Жданов для него как полноценный человек перестал существовать еще в году так девяносто пятом, витал над Тимуром всемогущими и обвислыми руками с волосатыми пальцами и выпуклыми родинками, звучал бесконечными командами, не отпускающими ни на сцене, ни в кровати.       «И отдельная деталька в этом монстро-конструкторе — кривой член, конечно...»       Подобная деконструкция спасала частично.       «Интересно, он знал о том, какой он блевотный? Не только для меня, а для всех. Да сто процентов. И что удивительно, он же не хотел меняться. Не в смысле подобреть, элементарно в зал там сходить... К врачу, по-хорошему. Наоборот делал так, чтобы стать еще отвратительнее».       Чем сильнее была неприязнь Тимура, тем, казалось, больше Жданов получал удовольствия, примучивая и помыкая. Трогал, гладил, наматывал кудри на кулак и тянул к себе за очередным поцелуем, попутно делясь офигенской мудростью:       — Запомни, ящереныш, если хочешь что-то взять от жизни — давай взамен. Не жадничай. Жадины нахуй никому не всрались. Но и не продешеви. Дешевок миру и без тебя хватает.       «Это звучит как претенциозный бред. К тому же противоречивый. Каким мне надо было стать, чтобы тебе, уебку, угодить? И ты ведь, тварь, наверняка знал, что я старался не для себя, а для Максима. Но ты, ублюдок, присосался ко мне как клещ и радовался. Вонючий, жирный, грязный...»       Так думал Тимур теперь, тогда сил на злобу, даже в мыслях, не хватало. Разве что на наивную улыбку и приторно-лживое:       — Дядь Ждан, я не понима-аю.       Тот смеялся, трепал по щеке и, с кряхтением дотянувшись до бумажника, совал купюры. Доллары, евро, а еще подарки, все швырял на смятую постель, пропахшую потом и спермой.       — Радуйся, пока мелкий. Ты сейчас и тупой хорошенький. Не. Ты, Тим, тупой еще лучше.       «Мерзость. А говорят, золото не пахнет». Зачем Тимур все-таки вспомнил про это все? Наверное, потому что, приближаясь к возрасту Жданова, понял несколько тогда неочевидных вещей.       Первое — быть тупым в молодости реально нравилось больше. Вон как он люто пил и кутил в девяностые, плевал людям в лицо и сердца, скандалил и хоть бы что. А сейчас? Один раз напился, и все, кожа сказала «до свидания», привес в проклятых триста грамм не уходил почти неделю. А еще Тимур в пылу обидел ни в чем не виноватых людей, и все. Настроение на ближайшие дни испорчено. И спустя полмесяца в самую неподходящую секунду воспоминание о пьяной истерике на ретро-вечере подкрадывалось и выбивало землю из-под ног.       «Стыдно».       Второе — Тимур искал той дебошной глупости в других. Ухмыляясь, следил за Томой и остальными молоденькими актрисами и актерами. В каком-то смысле, его и история с предыдущей Марселой, что залетела от режиссера, умиляла своей наивностью и непродуманностью. Ну правда, на что ей тот старик? А младенец? Испортит фигуру и нервы, лишит карьеры, а прежняя Марсела уперлась, ставила семейные статусы, фотографировалась, непременно положив ладошку на живот.       «Ну прелесть, что за дурочка. Ебанутенькая».       Глядя на все это, хотелось еще. Больше искренней юношеской дурости, как можно ближе к себе, чтобы чувствовать ее кожей.       «Я что, понимаю Жданова? Свят-свят, лучше уж Тиграна, чем вот это... Но мне правда нужен кто-то мелкий».       И третье неожиданное открытие — Тимур, как ни старался, не сумел вспомнить Жданова молодым. Не нашел ни одной фотографии или записи, словно он родился безобразным чудовищем, чтобы вселять в окружающих страх и питаться юными мальчиками.       «Боже, а он же непрерывно был женат. И, главное, сука, выбирал не абы кого, а симпатичных бабенок. Ну реально чудовище. Как хорошо, что я — не он».

***

      Невзирая на злосчастные триста грамм и периодически возникающее чувство вины, Тимур довольно быстро вернулся к привычной жизни. Постепенно он прекратил проверять соцсети на предмет новостей про «спившуюся и опустившуюся звезду девяностых», без опаски стал ходить в зал, продолжил выкладывать красивые снимки в «Инстаграм», радуя верных курочек глубокомысленными цитатами из Ремарка и «Убить пересмешника». И плевать, что рассуждения о гармонии с собой и мужестве не очень сочетались с селфи из зала или из спальни с как бы случайно расстегнувшейся рубашкой, но главное, что курочкам нравилось, они лайкали и писали теплые слова восхищения с кучей смайликов.       Тимур получал необходимую ему порцию обожания из Интернета, на сцене и в компании Лысого, согласного, как в анекдоте, на любой кипиш, кроме голодовки, ну и воздержания. В свободное от работы и саморазвития время Тимур искал себе новую пассию. Перебирая претендентов, он неожиданно для себя выяснил, что найти сексуального партнера в тридцать девять сложнее, чем в девятнадцать. Да, до сих пор его многие хотели, но тогда его хотели практически все. И выбор был существенно шире. Это раз.       Два — Тимур теперь задумывался о собственной безопасности и комфорте.       «Значит, ребята из театра сразу в пролете. Мне хватило Лысого, еще повезло, что он спокойный как удав, не лезет и не встает в позу по любой мелочи. При этом мне надо знать, что потенциальный "он" не сын кого-то там важного, не работает в серьезном месте и вообще никак не сможет на меня давить и удерживать, если мне захочется слиться. Сложно-сложно, как сложно».       Вариант со всякими приложениями вроде «Тиндера» или «Баду» Тимур даже не рассматривал.       — Я им не доверяю.       — Звучит очень старомодно, — усмехнулся Лысый, с которым Тимур сидел в «Старбаксе» на Камергере.       — Пошел нафиг. Меня не радует мысль, что у кого-то незнакомого может появиться моя интимная переписка. А она будет интимной. Потому что мне нужны подробности. Ну и... Я предпочитаю ориентироваться на живого человека.       — А в приложениях упыри типа одни?       — Нет. Хотя... да. Иногда они так реально выглядят. Неважно, я имею в виду, что мне нужно видеть человека, как он держится, разговаривает, пахнет, в конце концов. А то я так начну переписку с каким-нибудь миловидным Валерой, — «Боже, опять этот Валера», — а потом выяснится, что фотографии лет десять, не меньше, что в Бауманке он работает... дворником. И пахнет от него перегаром и тройным одеколоном.       — Тим, ты реально старомодный. Никто не пользуется сейчас тройным одеколоном.       — Хочешь со мной об этом поспорить?       — Боже избави... — Лысый задумчиво постучал по своему стаканчику с недопитым американо. — Ну а как тогда? Возить тебя по клубам и барам, чтобы ты искал кого-то симпатичного и проводил с ним собеседование?       — Не то чтобы меня надо прям возить... Если только ты не рассчитываешь на тройничок и... Не тешишь свои куколдские наклонности, о которых я не знаю, — «И не очень хочу знать».       Лысый рассмеялся как-то смущенно, поправил очки с заискивающим видом:       — Ну я ж понимаю, что у нас не про любовь до гроба и вот это все. Я рад помочь, только если обещаешь не забывать про старого верного друга.       «Господи, я все меньше понимаю бисексуалов. Но он прав. И слава богу, что он это понимает», — удовлетворенно вздохнул Тимур, но все же решил уточнить:       — Мило с твоей стороны, но я предпочитаю оставаться с членом партнера один на один. Лишнее... Меня отвлекает. Что ты улыбаешься? Назовешь меня старомодным еще хоть раз, я обижусь.       — Я молчал.       — Ты громко думал.       — О боже, какая ностальжи! Я обожал этот фильм. Мне тогда было всего двадцать два, я вот только из уника выпустился и... Понял, прости.       «Идиот», — закатил глаза Тимур и, отхлебнув из высокого стакана, засобирался. Лысый встрепенулся:       — Погоди, ты уже уходишь? Не хочешь еще погулять? Я куплю тебе еще кофе и... У меня как раз окно.       «Чудно, вот в него и выйди», — мысленно съязвил Тимур и тут же осадил себя. Так-то Лысый был ни в чем не виноват, ни в отсутствии нормальных претендентов на роль временного увлечения, ни в том, что в 2008 году ему исполнилось лишь двадцать два.       — Нет, спасибо, — Тимур помахал телефоном с открытым приложением, где записывал все приемы пищи и количество выпитой жидкости. — Не хватало тахикардии.       — Тогда... тебя подвезти?       — Нет, я сегодня встречаюсь с друзьями. Так что... не скучай, — Тимур одними губами отправил воздушный поцелуй, на прощанье погладил Лысого поверх шапки.       Да, однозначно ничего не поменялось. Жизнь шла своим чередом: репетиции, тренировки, встречи с Мартой и Лексом, немного Лысого. Тимур выскочил из «Старбакса» и, поправив ворот кашемирового пальто, зашагал по Камергеру в сторону Лубянки, минуя ЦУМ и бутики, в которые бы при обычном раскладе обязательно заглянул. До посиделок с ребятами осталось больше часа, его можно было бы потратить в гримерке, отлеживаясь с книгой, с тем же Лысым, позволив ему немного за собой поухаживать и поволочиться, но последние полторы недели Тимур предпочитал гулять по центру в одиночестве. Исключительно от Охотного ряда до ЦДМ и обратно. Причина проста — по такому маршруту легче всего наткнуться на уличных музыкантов и в частности на того коренастого парня из перехода. Странно, что прежде Тимур не замечал его. Может, потому что шел слегка другим путем, может, потому что отвлекался в телефон или полностью погружался в самолюбование, поправляя волосы, чеканя шаг, чтобы каблуки полусапог звонко стучали о плитку...       «А может я просто тогда не фигачился башкой об лестницу со всей дури. Чего он мне сдался? Ну парень, ну с гитарой. Мало таких, что ли? И на Максима совсем не похож».       Так Тимур убеждал себя каждый раз, когда слышал знакомый голос и замедлялся, чтобы выхватить строки из Высоцкого, Цоя или Шевчука. За полторы недели наблюдений Тимур успел возненавидеть других ребят, что выходили в люди с отвратительными колонками, ненастроенными микрофонами и, еще лучше, с девочками-ассистентками, что бежали в толпу с шапочками в руках, мол, подайте, ну же!       «И было б за что подавать. Не, если я дам денег, и они больше в жизни не откроют рта — то окей».       Его парень — «Ого, уже мой, приплыли» — пел один, никогда не использовал никакой аппаратуры. Да, выставлял перед собой раскрытый чехол от гитары, но в этом не ощущалось никакой настойчивости: хочешь — давай, не хочешь — не давай. Тимур, например, клал деньги через раз — специально сходил к буфетчице в театре и попросил размена с тысячи — чтобы не привлекать внимания. Все же причин, приемлемых, а не основанных на нелепых ассоциациях, чтобы взрослый и занятой мужчина так интересовался беспризорником, у Тимура не находилось. Потому он старался пробегать быстро, если останавливался — вставать подальше, если подавал — то впроброс, не глядя в лицо.       Но парень Тимура узнавал — «Естественно, он ж не без глаз» — приветствовал кивком головы, подмигивал или махал, на миг убирая пальцы со струн, и в его ухмылке сразу читалось нечто такое... неправильно родное. Нет, Максим никогда не улыбался так нагло, и он никогда не носил такую одежду, и гитару держал по-другому, но дрожь в груди от очередного баррэ или рокочуще-развязного рычания была точь-в-точь как двадцать лет назад.       Обыкновенно после встречи с парнем Тимур нырял во дворы, к театру возвращался окольными путями, чтобы не мелькать повторно — раз. И чтобы успокоиться и выветрить из головы докучливые воспоминания о Кузьминках, пьяных прогулках вдоль шоссе и лохматом Максиме под боком — два. Тимур уверял себя, что он не делает ничего предосудительного, пока.       «"Пока"? Нет-нет, Тимур Давидович, это какой-то бред. У тебя такой выбор разных юношей. А главное, столько возможностей закадрить любого... Это все равно что, имея перспективу поесть в мишленовском ресторане, нафигачить "Доширака". Ну фу же».       Но как бы Тимур ни кривился, ноги тянули его к Лубянке, а еще теплый кофе придавал походке бодрости. Как соврать своей совести сегодня? Что ему скучно дожидаться Марту и Лекса в театре или в кофейне? Что хорошую погоду надо примечать и пользоваться ясными днями, тем более вот, недавно похолодало, значит, можно покрасоваться свежими сочетаниями в одежде, а еще...       «Ой, да насрать. Кого я пытаюсь обмануть? Пацан прикольный».       Тимур дошел до ЦУМа и, не услышав никакой музыки, успел расстроиться, что, возможно, парень пел в одном из переходов красной ветки, а туда спускаться не хотелось совершенно, или что он вовсе решил не выходить — «В пятницу-то? С его стороны опрометчиво» — на какой-то инерции миновал очередной переход на Кузнецком мосту. Иногда парень устраивался с гитарой напротив «Книжной лавки» между ресторанами — место удачное и с точки зрения акустики, и с точки зрения заработка, сытые и подпитые гости того же «Шона О’Нилла» любезно подкидывали в раскрытый чехол сдачу, завалявшуюся после пива, или вовсе заказывали «свою любимую», чтобы продолжить праздник души и порадовать весь честной народ.       Парень нашелся, он притулился возле витрины «Хендерсона», на фоне манекенов в стильных приталенных костюмах и тренчах разной степени бежевости потрепанная куртка выглядела в разы старше, а весь несуразно-брутальный наряд парня — нелепее, точно прямиком из девяностых. Тимур бы, наверное, даже пошутил, мол, какое «офигенное» случилось соседство, но парню явно было не до смеха: он, опустив гитару, мрачно смотрел на двух полицейских, что копались в его рюкзаке.       «Ого, внезапно. Я их раньше не встречал. Конец месяца, план не выполнили, что ли?»       Тимур настороженно остановился чуть поодаль, чтобы и внимания не привлекать, и слышать обрывки долетающих до него фраз. В основном получалось разобрать слова парня, медленно, но верно начинавшего нервничать:       — Да чего я сделал-то?.. Я знаю, как надо... Больше десяти человек не подошло... А вы подлетели, ваще все разбежались!.. Нет, я нигде и ни к чему не призывал... Какие налоги? Не надо мне про них! Это «пожертвования», по закону ничего с них не... Да идите вы...       «Ты ж погляди, какой умный. Знает он, а вот что спорить с ребятами в форме нехорошо — не знает. Ай-я-яй», — Тимур глотнул кофе, кивнул на прохожих, которые зигзагом огибали полицейских, но при том по-гусиному вытягивали шеи, стараясь набегу разобрать, чего там все-таки стряслось. Любопытные. Тимур всеобщего трепета перед нелепыми мужичками в форме не очень понимал. С законом у него проблем не имелось, а если и доводилось как-то мимолетно встретиться с сотрудником ДПС, то помогал кошелек или телефонная книга, где во все времена находился нужный человечек, что просил отпустить «друга» и впредь не беспокоить. Так что и ситуация с парнем со стороны казалась незначительной, пока того не начали хватать за руки. Тут Тимур все же решил вмешаться, натянув по дороге очаровательно-простодушную улыбку.       — Господа! Господа-а!.. Здравствуйте, — приложил усилие, чтобы не засмеяться, поскольку все трое, и парень, и полицейские были Тимуру примерно по плечо. — Простите великодушно, что отвлекаю, а... Что случилось?       Полицейские переглянулись. Ответил тот, что был явно постарше, обрюзгший, с измотанным лицом и по меньшей мере трехдневной щетиной.       «Кажется, мой ровесник».       — Мужчина, идите, куда шли. Не мешайте работать. А ты, — обратился к напарнику, державшему расстегнутый рюкзак парня, — заканчивай и пакуем.       — Ой, что вы, что вы! Я ни в коем случае не хотел мешать. Просто стало интересно. Хороший мальчик. Хорошо играет. Настроение всем поднимает. Что же он сделал?       Парень, до сих пор изумленно наблюдавший за Тимуром, будто вспомнил, что он, вообще-то злился, заговорил быстро и взволнованно:       — Да, блин, ничего!.. Докопались с нихера и...       Тимур коротко нахмурился, как бы одним движением бровей давая понять — а вот ты молчи. Вновь повернулся к старшему полицейскому:       — Он что-то натворил?       Тот вздохнул, растер маленькие впалые глазки желтоватыми от сигарет пальцами:       — Деньги вымогает.       — Что вы говорите... — продолжил Тимур прикидываться любознательным идиотом. — А я думал, что можно. Ну что он споет, а люди как бы в знак благодарности...       — Ну, поет-то он без разрешения! — встрял второй полицейский, помоложе и покрепче, но как показалось Тимуру, с совершенно дебильным взглядом. — Текста́-то не его.       — Охренеть, мне у Окуджавы спросить надо было?! — вспыхнул парень.       Тимур шикнул, преспокойно передал ему стакан с остатками кофе, повернулся к остолбеневшим от такой дерзости полицейским:       — Послушайте, авторское право, конечно, важно, но это же по сути... Почти кавер, да? С ними проблем не должно быть? — «Ой, да конечно». — Главное, что он не собирает стадионы, не толкает билеты... Это же так, выходит… для души.       — Вы закончили?       — О, да! Я отвлекаю вас от исполнения служебных обязанностей и все такое прочее. Очень некрасиво с моей стороны, я понимаю... Но, может, в честь того, что сегодня погожая пятница, вы мальчика простите? Да-да, я понимаю, вы обязаны, это ваша работа. Но... Сами посудите, какой с него прок? Еще и шуметь начнет, вон какой сердитый. Пока оформите, всю кровь вам выпьет.       Полицейские переглянулись. Тот, что старше, быстрее просек, чего именно от них добивался Тимур, а потому надел соответствующее выражение лица — строгое и слегка озадаченное.       — И что ж вы предлагаете? Так-то это нарушение... Нарушение.       — О, я вас понимаю! — подхватил Тимур и, коротко коснувшись старшего полицейского, ловко вложил ему в ладонь сложенную в несколько раз пятитысячную купюру. — Очень понимаю, — еще одну. — Но и вы поймите, жалко же мальчишку, — и еще.       Старший полицейский удовлетворенно отступил назад, для вида по-прежнему хмурясь.       «Интересно, он на ощупь понимает, какой номинал я ему сую? Или у них развиваются экстрасенсорные способности? Похуй, главное, чтобы пацан не возникал и мы слились от них поскорее. Ха. Интересно, он заценил, как ловко я умею давать на лапу?»       Парень правда притих. Может, в нем проснулось благоразумие, а может, он ошалел от творящейся наглости. Все-таки посреди бела дня давать взятку людям при исполнении — это сильно, хотя Тимура не волновало, что и как о нем подумают, главное, разобраться.       Внезапно голос подал младший полицейский:       — Так у него еще вон чего, — показал початый блистер ярко-желтого цвета с круглыми таблетками. — Запрещенка.       «Господи, чему ты радуешься? Тому, что ты — конченый кретин?»       Вслух же Тимур показно восхитился находкой:       — Надо же! А я и не знал, что... Всякое такое уже и упаковывают. До чего дошел прогресс.       Стало неловко всем. Парень оскалился, поспешно прикрывшись кулаком, младший полицейский стушеванно покосился на коллегу, а тот вновь обреченно полез растирать глаза:       — Черт с вами. Проваливайте.

II

      Они дошли до аллеи возле Чистых прудов. Сели за памятником Грибоедова на скамейку. Для Тимура непривычная локация. Его никогда не мучила необходимость найти в городе относительно зеленый уголок и уединиться там с книжкой или плеером, хотя бы потому что в таких местах уединения он не ощущал совсем: мимо бродили парочки, державшиеся за руки или под локоток, смеялись, отдаленно звучала музыка, однообразно тусовочная, иногда ее разбавлял звон проехавших мимо трамваев. И это если не считать спавших чуть поодаль коллег Валеры с тюками нужного мусора и помятыми пластиковыми стаканчиками.       «И… что я тут забыл? Еще ветер, кажется, дождь скоро будет. Ха. Как там? “И когда вы умрете на этой скамейке, кошмарная, ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма”, да? Ну, мальчишка, вроде, помирать или плакать не собирается, уже хорошо. Но с таблеточками правда занятно».       Тимур с изумлением отметил про себя, как легко он согласился последовать за парнем, даже подождал, когда тот попросился в «Макдональдс», но близко к окну выдачи подходить не стал.       «На такие подвиги я пока не готов. Интересно, сколько ж ему? Вроде крупный. Шрам этот, зуб железный, а глаза какие-то совсем мальчишеские. Боже, надеюсь, ты хотя бы совершеннолетний, а то все мои мысли и прочее... станет совсем уж странным».       Они почти не разговаривали. Сперва просто старались поскорее убраться подальше от полицейских, практически убежали от них. Потом парня прорвало на нервную бессвязную брань, Тимур не мешал, иногда касался его плеча, слегка похлопывал, успокаивая, но ненавязчиво.       «Пускай проматерится, полегчает».       Когда они миновали «Библио-Глобус», парень спохватился, начал предлагать деньги, что успел заработать, обещал отдать все до копейки. Тимур только отмахивался, смотрел сверху вниз на смурное лицо.       «Нет. Однозначно, не Максим. Ни черточки не похоже. Он мордастый, широкий… Нет, Максим тоже немаленький, но... Нет, внешне совсем не похожи. Тогда почему когда на него гляжу, то вижу Максима? Загадка».       — Вот, — парень вынул из пакета чизбургер, завернутый в цветную бумагу. — Я взял двойной, нормально?       Тимур, выдернутый внезапным вопросом из размышлений, послушно взял теплый сверток, пахший маслом, кетчупом и подтаявшим, как Тимур где-то услышал и запомнил, «пластмассовым» сыром.       — Нормально, — заверил, усердно скрывая отвращение к оказавшейся в руках отраве. — Спасибо.       «Здесь калорий пятьсот, не меньше! А он прям... Жрать это будет?»       Парень достал из пакета чизбургер поменьше и торопливо запихнул в рот. Тимур почувствовал, как дернулось веко.       «Еще и всухомятку. Офигеть».       — Спасибо. Вы меня очень прям выручили.       — Никаких проблем. Я рад помочь.       — Ага, но... Зачем?       — А разве нужен повод для доброго дела? — улыбнулся Тимур.       Парень недоверчиво пожал плечами, бросил пустую обертку в мусорку у соседней скамейки и достал следующую булку.       — Для вас — да.       «Какой сообразительный».       Точно спохватившись, парень добавил:       — Я не в том смысле, чтоб я про вас плохо думал. Просто вы такой... Ну, короче, важная птица вы. Зачем вам?       — Считай, это плата за то, что ты со мной пронянчился тогда до утра. И повредился заодно.       — Не, за это вы уже заплатили. Причем с горочкой. И денег еще... Рублей пятьсот где-то накидали за эту неделю.       — А ты прям считал? — Тимур откинулся на спинку скамейки, устроился поудобнее, но так, красиво, вытянув ноги, откинув полы пальто. — Если серьезно, мне обидно, когда обижают ни в чем не виноватых ребят. К тому же талантливых. Но ты и сам хорош, чего спорить-то начал?       — Потому что пошли они нахуй.       — Ого, как грубо. Не любишь полицейских?       — Да кто ж их… — парень вдруг замолчал, проглотил половину чизбургера, почти не жуя. — Неважно. У меня там своя история с ними…       «Божечки, какой серьезный», — Тимур прикусил губу, сдерживая подступивший смешок.       — Как скажешь. А таблетки?       — «Сонапакс» это. Ну, нейролептик такой. Чтоб… не нервничать, — парень замялся. — Так я не псих какой-то. Просто, ну… бесит все.       — М… И давно ты их? — осторожно отложив собственное «угощение» на край скамейки.       — А вам зачем? — настороженно.       — Интересно, может, мне тоже надо. Но, полагаю, от встречи с полицейскими таблетки не очень помогают?       — Ха! Это точно. Там всю пачку придется жрать… — потянулся в пакет за третьим свертком.       «Тимур Давидович, а вы помечайте себе. Мальчик еще и больненький. Вы б умерили свое любопытство и отсели нафиг, пока вас в порыве гнева не отфигачили гитарой или еще чем потяжелее, а? Давидович, алло, включи мозг».       Но Тимур сидел на том же месте, наблюдая за тем, как парень расправляется с чизбургерами, и находя его с каждой секундой все симпатичнее.       «Ой, дело дрянь».       — Ты не пробовал выбрать менее опасный способ заработка? Знаешь, так-то в клубах платят свободным артистам, да и в некоторых неплохих ресторанах… — довести мысль не получилось, взгляд парня стал уж слишком странным. — Что?       — Дядь, вы реально думаете, что это — моя работа? — рассмеялся. — Не, я так-то по фану тут стою. В детстве, когда никуда не брали, я реально в переходах себе на жрачку так собирал, но сейчас у меня есть нормальная работа. Даже две. Иногда три… А. И про бары я знаю. Там я тоже иногда выступаю. У меня типа группа есть. Мы с кентами каверы делаем.       — Тогда зачем?       — Говорю ж, по старой памяти. Нравится мне народ веселить, да и удобно. Вроде как и тренируюсь, и пар выпускаю, и места хватает, и другим не мешаю, а наоборот… ну и копейка душу греет, ага. Так что я деловой, а не хрен какой-нибудь моржовый.       — Я не и не думал, что ты моржовый… я скорее думал, что ты эдакий Гекльберри Финн.       — Это кто?       — Неважно, — заверил Тимур, наклоняясь чуть ближе. — Раз ты такой весь прекрасный, и у тебя все схвачено, чего ж ты в детстве по переходам шлялся?       Парень посмотрел на Тимура с прищуром.       — А вам все расскажи, да? Сами ж про себя ничего.       — Ты прав, — Тимур вновь отстранился. — Невежливо с моей стороны заваливать тебя вопросами в одного. Спрашивай, — принял очередную красивую позу, закинув ногу на ногу.       Выдержав короткую паузу, парень настороженно уточнил:       — Вы… типа модель или типа того?       Тимур не стерпел и расхохотался.       — Не, ну вы просто такой весь… я не в плохом смысле…       — Ой, это офигительно мило. Да-да, «модель или типа», — смахнул выступившую слезу. — Я — актер. В основном работаю в «Театре оперетты» и «Театре мюзикла». Ни о чем не говорит, да? Это на Большой Дмитровке и на Пушкинской площади. А раньше я пел. Про дуэт «ТиМа» слышал? По глазам вижу, что нет. Логично, скорее всего тебя еще в проекте не было, когда мы начинали.       Глаза парня нелепо округлились:       — Дядь, это ж вам сколько?       — Достаточно, — украдкой касаясь века кончиками пальцев. — Мне достаточно, чтобы знать, что такие вопросы задавать незнакомцем невежливо.       — Извините, я ж не со зла…       Парень дожевал седьмой по счету чизбургер и вытер пятерню о куртку:       — Меня Киром звать.       «Ого, какая хватка», — восхитился Тимур, отвечая на рукопожатие с привычной ему грациозностью.       — Кир… Это получается Кирилл?       — Получается. Но лучше Кир.       — Какие тонкости. Тимур.       — Дайте угадаю, вас заебали с вопросами про вашу команду, да?       — Не то слово.       Видимо, новость о том, что его новый знакомый как-то был связан с музыкой, заинтересовала Кира. Во взгляде вспыхнула искра любопытства. «Здорово, что я его заинтриговал, плохо, что теперь я для него — динозавр. Хорошо замаскированный и симпатичный, но динозавр».       — А чего вы пели?       — А сам как думаешь?       Кир задумался на мгновение, вздохнул:       — Попса, да?       — Самая настоящая.       — Понятно, чего я вас не знаю. Не мой жанр.       — Я не сомневаюсь.       — Но я вас загуглю! Интересно же. С вас, наверное, все текли. Или в СССР так не делали?       Тимуру снова пришлось прикрывать дрожащее веко пальцами и напоминать себе, что это — нормально. Он сам когда-то считал, что дольше сорока не живут, а если и живут, то все взрослые непременно превращаются в уродливых жаб, наподобие Жданова, теряя с годами не просто красоту, а человеческий облик.       «Ну, старушок у меня как человек не воспринималась никогда. Она такой... Маленький и могучий гном, хранитель знаний и всяких поговорок. Милый такой. Но и ее я никогда не представлял молодой, даже из любопытства. Еще одна странность. Мне вообще казалось, что у взрослых молодости или детства не было никогда. Что они всегда были вот такими, с морщинами, седые и... Что-то меня унесло».       Посчитав, что лучше момента не подгадать, Тимур задал встречный вопрос, который его занимал уже какое-то время:       — Тебе самому восемнадцать хоть есть? А то вдруг я с ребенком разговариваю.       Кир, закончивший, наконец, жевать, с важным видом откинулся на спинку скамьи.       — Мне так-то двадцать уже. Чо, и вам паспорт показать?       Тимур не успел понять, радоваться ему такой цифре или все же насторожиться. С одной стороны, ура, его не посадят. А с другой, у него никогда не было интрижек с подобной разницей.       «Не, если бы младшим был я — не вопрос. Двадцать лет — не такая уж... Да я с мужиками и на тридцать лет старше знаю, как общаться... А хотя... Чего я вообще за него переживаю? Разве я плохой вариант?»       — Так вы это… будете? — Кир кивнул на успевший остыть двойной чизбургер.       «Господи, как в тебя влезает это пластиковое дерьмо?»       — Держи, — Тимур отдал сверток и все в той же будничной манере предложил. — Хочешь обменяться номерами?       Кир, приготовившийся сделать огромный укус, недоуменно подвис на мгновение с открытым ртом, так что блестящий в свете зажегшихся фонарей клык стал особенно заметен.       — А... Зачем?       — Просто так, — Тимур подпер подбородок рукой, пристально разглядывая изумленное лицо. — Вдруг опять в беду попадешь, а я помочь смогу. Разве плохо?       — Ага... — Кир почесал затылок, шапочка смешно съехала ему на брови. — А про возраст вы для этого спрашивали? Типа... Если б мне не было восемнадцати, то вы б мне не помогали?       — Почему, помогал бы, но не так явно. Сам понимаешь, мой номер в телефоне малолетки — такое себе.       — Понимаю, — рассеянно тряхнул головой. — Это что получается, вы меня вроде как клеите, да?       — Может быть, — «Я, блин, сам в это не до конца верю, пацан». — Но если тебе неприятно, я отстану. Поэтому и говорю «хочешь», а не «дай».       — Да не, я не против, — Кир полез в карман куртки за «Нокиа». — Ха. Меня клеит взрослый дядя.       — И как впечатления?       — Странновато, но вы обосраться насколько лучше бухарей, которые предлагают передернуть им в подворотне.       — Сочту за комплимент. Ну а... Сверстники к тебе не подкатывали?       Кир коротко зыркнул на него исподлобья, ухмыльнулся как-то вдруг хищно, но по-своему обаятельно.       — К ним обычно подкатываю я, — покрутив в руках кнопочный кирпичик, с углов замотанный изолентой. — И типа... Я могу вам звонить, когда?..       — Когда угодно, да. Если снова налетят легавые...       — Вау, да вы тертый дядя!       — ...ну или понадобятся деньги. Все-таки музыканты друг другу помогать должны, что скажешь?       Кир пожал плечами:       – Как у вас, богатых, все запросто. Аж завидно.       «"Запросто" говоришь? Ха, это как посмотреть. Мне кажется, будто просто у меня не было... Да примерно никогда».

***

      Когда дуэт развалился, у Тимура кроме разбитого вдребезги сердца обнаружились серьезные финансовые проблемы. И в годы успеха «ТиМы», когда запросто собирались стадионы и снимались неприлично дорогие клипы, денег им с Максимом всегда не хватало. Во многом потому что они подписали договоры, не особо их читая, и сильно после выяснили, что их «гонорар» от концертов, тв-шоу, корпоративов и продажи всякого пестрого мусора фанатам, что нынче принято на западный манер называть «мерчом», со всего этого они получали десять процентов. Здесь впору бы уже заплакать, но очередное коварство заключалось в том, что ни Тимур, ни Максим никогда не знали всей суммы, а потому, что Жданов им выдавал, то и считалось десятью процентами.       «Малолетние дебилы. С другой стороны, а где б мы обучились финансовой грамотности? Максимум, какие экономические задачки бы нас волновали, не встреть нас Жданов, это сколько надо выпить бутылок синьки, чтоб не думать о будущем, или сколько раз надо ударить должника при детях и жене, чтоб у тебя самого появилась зарплата».       Нет, на общем фоне России девяностых жилось им неплохо. В квартире, с холодильником, полным продуктов, в дорогих шмотках, что им подбирало агентство, чтоб «контору не позорили». Их возили по стране, пару раз даже на море пускали, селили в крутые отели — из рассуждений безопасности и все того же имиджа — где все приносили по щелчку пальцев. Это выглядело здорово, но не в долгосрочной перспективе. У Максима были братья, у Тимура был Максим, так что за время дуэта они не скопили абсолютно ничего.       «А Максим еще и должен остался. В первые годы ему с его "Порезом" пришлось несладко, ну и я, в общем-то, без него не мед пил...»       Оказавшись один на один с миром шоу-бизнеса, Тимур с ужасом понял, что он не справляется. Жданов, явно затаивший на них обоих злобу, организовал ему по-быстрому сольный проект, но выходило все из рук вон скверно: вместе с распадом дуэта ушла почти вся команда, а новая... Лучше б ее не набирали вовсе. Тексты скатились в абсолютно бессмысленное: «я тебя — да, ты меня — а-ха», — клипы подешевели, одежды для выступлений начали выдавать меньше. Буквально. Тимура вывозили на корпоративы в расстегнутых джинсах, снимали для журналов вовсе без всего. Но делу не помогли ни пошлые песенки, ни фотосессии в стиле ню. Тимура больше не приглашали на модные музыкальные премии, музыкальные журналисты не уделяли ему и строчки, даже самой ругательской, а вызывали его на совсем уж низкосортные мероприятия, заказывали на открытие подмосковного ресторана или к каким-нибудь браткам в баню.       «И я там был чисто как в анекдоте. "Ты не пой, ты так ходи"».       Тимур вертелся. Сперва заложил кольца, потом часы, телефоны. Выручали Марта с Лексом, как бы невзначай заезжавшие к нему погостить с продуктами, готовой едой, которой, разумеется, у них осталось слишком много. Деньги тоже совали под всякими предлогами. Хотелось провалиться под землю от стыда и чувства, что он пользуется добротой последних своих друзей, а взамен может предложить крепкие объятья и кислую физиономию.       Девяносто девятый год Тимур встречал с затаенным испугом: о его существовании забыли и поклонники, и критики, да и Жданов к нему охладел, все реже звал на дачу, а если и брал с собой, то после секса не давал ничего, даже денег на такси.       — Ждан, ну не будь бессердечной скотиной, — сквозь зубы просил Тимур. — Я живу на гречке. И то последние два дня я просто нюхаю пакет из-под нее. Мне нужны деньги.       — Ящереныш, что я могу?.. — лениво разводил тот руками и, казалось, получал особое удовольствие, произнося все Тимуру в лицо и наблюдая за его реакцией. — Нет работы — нет бабок. Или хочешь сказать, это я виноват, что ты никому не всрался?       «Да, черт возьми! Ты превратил меня в дешевку! Ты дал мне худших текстовиков и аранжировщиков! Ты издевался надо мной, потому что до Максима не мог дотянуться, а я был вынужден оставаться рядом. Ты посреди ночи вызывал меня к себе на ковер, тупо, чтобы выебать и унизить еще больше! Тебе всегда нравилось показывать свое превосходство, кусок ты дерьма».       Лишь от одних воспоминаний о тех днях у Тимура все внутри закипало, а уж тогда требовалось прилагать все усилия, чтобы не срываться на Жданове, не выть от досады и ужаса, что вот еще чуть-чуть — и он очутится на улице.       Естественно, никакой квартиры или, по крайней мере, комнаты ему от государства не досталось. Формально для всех он — богач и звезда, а не несчастный сиротка. И близких, к кому бы удалось прибиться, у Тимура тоже не осталось. С Максимом они рассорились в дым. Причем громче всех ссорился именно Тимур, не стерпевший распада дуэта, а значит, ползти с покаянием он не мог. Старушок к тому моменту умерла.       «Может, и к лучшему. Она и так не особо ценила наш репертуар, ей бы хотелось, чтоб я осовременил Вертинского, например. А уж если б она увидела меня тогда... Нет, старушка бы такого не выдержала. Она мадама крепкая, но жалостливая, как бы это ни скрывала».       Марта и Лекс... При том, что они наверняка его любили и прибежали бы на помощь, Тимур понимал, что не сумеет сесть им на шею. Не позволяла все та же гордость, поэтому он просто ждал, когда все закончится и ему придется шататься по барам и ресторанам в попытках продать себя, то есть свой дивный талант.       Однажды Тимур приехал к Жданову в очередной попытке выпросить немного налички, чтобы его не выгнали из квартиры.       Дверь открыл «Стефа́н» — свежий проект их агентства. По легенде, французский юный музыкант, влюбившийся в матушку-Россию с первого взгляда, по факту, новый мальчишка из приюта с безумно голубыми глазами и белыми локонами. И звали его, разумеется, Степан, но для всех он был Стева.       «Хорошую они схему придумали. Берем никому не нужных, одиноких и забитых. И бьем сильнее, чтобы те слушались беспрекословно и не выпендривались».       Тимур закипал от одного лишь наивного взгляда или жеманного шепота. Справедливости ради, Стева пел редким контртенором, томным и нежным, такую особенность обыгрывали костюмами а-ля восемнадцатый век, париками, тонной косметики, байками про кастрацию и прочую чушь. Тимур не слишком желал в этом разбираться, Стеву он воспринимал исключительно как конкурента, опасного, да к тому же назойливого. Тот так и норовил Тимуру понравиться и задружиться. Болтал про то, что слушал их с Максимом с детства — «Боже, как это смешно звучало» — что всегда ими восхищался.       «Мелкий говнюк. Возможно, он все это нес искренне. Все же мальчишка был обалденно глупый, но тогда я его прям ненавидел. Вроде как он меня затмевал и... Ха, удивительно, как мне все это было важно».       Так что когда Стева предстал на пороге в одном халате и явно под кайфом, в мозгу что-то щелкнуло.       Тимур влетел в дом Жданова, дрожащий от злости:       — Какого ляда?! Ты совсем офонарел?       — Что ты разорался? Ревнуешь?       — Ждан, ему пятнадцать, сукин ты сын! У тебя совсем крыша съехала? Нет, ладно меня, но он же тупой, как молоток! Он обдолбан? Ты его смерти хочешь?!       Почему он прицепился к возрасту Стевы и к наркотикам? Неясно, тогда ему была глубоко безразлична судьба человека, что занял его место у кормушки во всех смыслах.       «Едва ли бы кого-то мой "праведный гнев" впечатлил. Жданов — мудак, а Стева — доверчивый болван, идущий на поводу у всех "взрослых", что появляются у него на пути. К тому же болван, безумно обожающий внимание... Ха, как и все мы».       Жданов дослушивать тираду Тимура не стал, с отсутствующим видом схватил за волосы и крепко приложил лицом о стол, где остались следы от кокаиновых дорожек. И наблюдая все так же отстраненно за брызнувшей по столу и полу кровью, велел:       — Уебывай-ка отсюда, Тимох. Заебал.

III

      «Нет, оно, конечно, к лучшему. Нос он мне не сломал, а я удачно сорвался с крючка. Не известно, чего бы еще этот прифигевший свин удумал. Вон Стеве не повезло, он со Ждановым завис надолго. Точно-точно, я слышал про него всякое... Разное. Интересно, что с ним сейчас? Подозреваю, что ничего хорошего, но... Неважно. Главное, что меня этот танкер говна миновал, и спасибо».       Тимур пригубил бокал с прохладным белым полусухим, чуть раздраженно постучал ногтями по столу.       — Ребят, если мы собрались, чтобы залипать в телефоны, то с уверенностью заявляю — мне нифига не весело.       Ресторан «Рыба моя» понравился им сразу. Лекс зазвал их с Мартой на открытие в феврале, организовал им «пожизненное» место в центре зала, там, где открывался и шикарный вид на Тверскую и на аквариум с крабами. Лекс еще объяснял им, что «Рыба моя» — едва ли не единственное место в Москве, где подавали «правильного» парга и Бургундию самых удачных годов, но Тимур, как ни старался вникнуть, ценителем вина так и не стал. Он слушал лекции, ходил на дегустации, вынес из них лишь то, что «вкусным» вино называть нельзя и лед в него бросать не полагается.       — Прости, лапуль, — Лекс с неохотой перевернул телефон экраном вниз. — Не могу избавиться от ощущения, что в этот раз переборщил, — повернулся к Тимуру боком, слегка выпятил губы. — Насколько я утка?       — Настолько же, насколько я — разрушительница семей, – Марта закинула телефон в сумку, брезгливо морщась.       — Мартиш, мы это проходили. На кой ты читаешь отзывы?       — Наверное, потому что они написаны про меня, логично.       — Не-туш-ки, — нараспев протянул Лекс. — Они не про тебя, а про твою книгу. Написанную по фану. То, что кто-то вместо того, чтоб дрочить, решил увидеть в ней что-то опасное — чисто его или ее проблема. Есть такие глупики, что ищут глубинный смысл даже в ненавязчивой порнухе.       — Не, я все понимаю. Просто та женщина писала, что такое чтиво опасно, потому что идеализирует отношения. И что после такого ей тяжело возвращаться к жизни, где все по-другому. Такие предъявы задевают сильнее, чем, знаешь, банальное обвинение в графоманстве или извращенстве. Вроде как я человеку в душу насрала.       — Ну и дура, — развел руками Лекс. — Кто ж виноват, что у нее жизнь не такая, как ей хотелось? Ты, что ли? Ах, божечки!       — Свирепый ты, Лешенька, — усмехнулась Марта и, придвинувшись ближе, так что декольте на ее пиджаке стало еще более привлекательным, шепнула. — Ну а как там твой?.. Племянник?       Лекс за секунду помрачнел, откинулся на спинку стула, потянулся к своей порции карпаччо, но лишь для того, чтобы максимально свирепо насадить гребешок на вилку.       — Никак... Хотел бы я сказать, но нет. Это была ка-тас-тро-фа-фа. Я, разумеется, видел его вживую. Лет пять тому или больше. Не знаю. Не помню. Я говорил, как его назвали родители? Вита-а-алик... Не, вы вслушайтесь, «Вита-а-алик». Это ж жопа, ребенку обосрали все на этапе рождения.       — Ну почему, — вмешался Тимур. — Нормальное имя.       — Ой, — Лекс отмахнулся. — Ты сам в это веришь?.. Короче, он ко мне приехал. Выглядит он, кстати, как стопроцентный Виталик. Очочки на пол-лица, заклеенные скотчиком сбоку. Футболка, замусоленная, с надписью «Я люблю Миасс». Погодите ржать, я не закончил. Штаны. Блядь, это даже не «Абибас», там еще перевернутое лого «Найка» прилеплено. Ну чтоб наверняка... И вот это чудище ходило в Бауманку под моей фамилией.       — «Не позорь мне фамили-о́», — тихо напел Тимур и подмигнул Марте.       — Вам смешно, а я чуть не взвыл. Весь выходной убил на то, чтобы это недоразумение переодеть и переобуть. Стилистку на дом вызвал и дверь за ней запер, чтоб не сбежала. Так стыдно было. Она-то привыкла, что там я. Или Бульдожка. А там, блядь, тотальный Виталик.       — Слушай, ну что ты прям на говно так исходишь, — вступилась Марта. — Мальчик-то он хороший? И вообще, вспомни меня в его годы. Я ходила в очках толщиной с кулак, юбках в пол и футболках отца, тупо потому что все остальное мне было мало. И что? Я же вам нравилась.       Лекс быстро схватил ладони Марты и поцеловал.       — Мартиш, ты — наша любовь и ягодка. И так считали не только мы. Понимаешь, у тебя всегда была харизма, ум, папины деньги...       — Сиськи, — подсказал Тимур.       — О да, и это очень тоже!       Марта устало закатила глаза:       — Сучки вы.       — Но любимые. Во-от... — Лекс отпил немного вина. — А Виталик... он тоже хороший, но такой ды́кий. Помогает. Вот на завтрак кашу делает. Пытался борщом накормить. Готовит он хорошо, зараза, а я ж на безуглеводной. А. И еще он умненький. Лучший в потоке. Все время в учебе. Я как не приду, он за компьютером. Видно, короче, что мы — родственники. Но, боже, у него ни друзей, никого. А пришел в «Томми Джинс», линзах и новой стрижечке — его не узнали! Красавец. Ну тут тоже ясно, что мы родственники.       — Как грустно, — Марта с тоской повернулась к окну, где в свете фонарей и ярких витрин прогуливались молодые ребята в роскошных нарядах, медленно буквально один за другим проезжали «Бентли», «Мерседесы» и «Бугатти». — Хороший мальчик, но этого не замечают до тех пор, пока на нем нет модных шмоток и модного хаера.       — «Хаер», — повторил Тимур с усмешкой, надеясь через шутку уйти от животрепещущей темы. — Мы вернулись в двухтысячные?..       — Нет, а что такого, Мартиш? Совершенно нормально, что людям хочется общаться с красивыми. Или по крайней мере с хорошо одетыми. Ты вон сама, смотрю, зрение выправила, губы красишь. Тебе ж приятненько?       — Да, но с Ваней я познакомилась в своих окулярах и футболке с олимпиады восемьдесят восьмого. И он, кстати, был в трениках и с девственными усиками.       — Исключение из правил. Оба два, — отмахнулся Лекс. — И потом я ж ничего плохого Виталику не сделал.       — Ты выкинул его старую, возможно, любимую одежду. Заставил меняться...       — Обосраться, я заставил! Нож к горлу прижал, — взмахнув вилкой. — Сказал, либо в ЦУМ, либо на Ваганькова. Что ты из меня монстра делаешь... И потом я же ему добра желаю. Я не хочу, чтобы мой племянник умер девственником, которого мама растила, как цветочек на черноземе, и в футболочках с рынка, где все сплошь — безвкусное дерьмо, «зато дышащая хэбэшечка».       Тимур благоразумно отодвинулся, когда увидел в глазах Марты подозрительно свирепый блеск.       — О да, я и забыла, что у нас это главная проблема. Почему все так одержимы темой страшной и ужасной девственности?       — Возбухнул порнограф со стажем, — парировал Лекс.       «Боже, как скучно», — Тимур угрюмо поковырялся в остатках крудо из тунца.       Разговоры о семье и детях, пускай и таких взрослых, как Виталик — «Ему семнадцать вроде?» — утомляли и не вызывали никаких светлых откликов в душе. Наверное, потому что сам Тимур порядком подзабыл, что такое нормальная семья, а себя семейным человеком никак не видел.       «Марта с Ваней хорошо устроились, у них гармония. Как слиплись лет двадцать тому, так и сидят. Как по мне, это скорее дружба с сексом, но кто ж этих гетерастов разберет. Лекс, пусть и выпендривается, а от Бульдожки не отходит. И голос еще такой дебильный делает, когда с ним разговаривает. Якобы у него не два высших, а сам он — ни разу не большой начальник, а сладкий мальчик-зайчик. Аж смешно».       Тимур гордился своей свободой, берег ее и культивировал, хвастаясь сексуальными победами и собранными за день комплиментами. Подобное веселило всех: и рассказчика, и слушателей, — поэтому, когда спор Марты и Лекса перестал звучать по-дружески, Тимур объявил:       — Кстати, я нашел себе новое развлечение. Если вам интересно, могу рассказать, но если вы хотите поцапаться, то...       — Как зовут? — спросил Лекс, молниеносно сменив обиженный тон на нежный и вкрадчивый.       — Кирилл.       — «Кирилл», — словно попробовав имя на вкус. — Неплохо. Все лучше, чем «Виталик».       — Тебе все же надоел Лысый? — уточнила Марта. — Мне казалось, он забавный.       — Слишком забавный. Иногда он перебарщивает. А эта шерсть от его псины. Фу. Замудохаешься чистить одежду.       — Да-да, припоминаю. Ты ездил на эту тухлую тусовку с певцами, из которых песок сыпется. Не принимай на свой счет, ты — душка. Кирилл оттуда? Я его знаю?       Стоило Лексу упомянуть о ретро-вечере, как у Тимура замелькали в голове сцены с его позором: встреча с Максимом, шоты, дорога до Охотного, лестница. От поясницы до загривка прокатилась волна отвращения, ее сумел обуздать лишь глоток Бургундии.       — Н-нет. Нет, не оттуда. Ты его не знаешь.       — Странно, я и не знаю...       — Я встретил его... Мельком. На улице, пока, — «Старался не выблевать душу». — Гулял. Да, дорогой, тебе такой вариант знакомства не близок. Но Кирилл вполне... Славный мальчишка.       Лекс расплылся в довольной улыбке:       — «Мальчишка»?.. Тимур Давидович, да вы ловелас. Сколько ж ему.       — Кажется, двадцать.       — Сколько?! — Марта навалилась на стол, так что декольте раскрылось сильнее, но выглядело это теперь скорее угрожающе. — Тимур, ты обалдел?       На них, кажется, обернулся кто-то из гостей.       — Господи! Лапуля, прикройся, — Лекс торопливо принялся поправлять лацканы пиджака Марты. — Однако. Ты говорил, что хочешь молоденького, но чтоб так... Нет, я не против, это прям мяу. Я хочу подробностей. Какой он?       — Невысокий, широкий, мордастый. Басит и играет на гитаре.       — М-м, вкусно. Из таких вырастают потом видные дяди по моей части.       — Леш, ждать придется долго. И потом он — бедный как церковная мышь. С другой стороны, мне и не это от него надо, так что это не проблема...       — Я одна, блядь, вижу, где реально есть проблема? — перебила Марта. — Тимур, ты старше его ровно в два раза. У тебя ничего не екает?       Лекс всплеснул руками:       — Какая ж ты сегодня злющая. Ну старше и что? Потом не ровно в два. У Тимоши есть в запасе целый месяц. Да, родной?       — Да какая нахер разница? Тим, я тебя люблю и все такое...       — Я заметил.       — ...но это перебор. Он же... мелкий.       — Ну, во-первых, он — нормальный, — возразил Тимур и, выпрямив спину и демонстративно собрав руки на груди. — Мальчишка не дурак, работает. И отношения у него до меня были. Разные. Во-вторых, ты же не думаешь, что я на него полез? Мы пересекались на неделе, — «Формально, наши "встречи" длились от силы пару минут, но это неважно». — Болтали. И сегодня я просто предложил обменяться номерами. Подчеркиваю. Предложил. Он имел полное право отказаться, но делать этого не стал. Никакой любви до гроба я ему не обещал, не подкупал. Так что я считаю, что моя совесть чиста. А то, что ты мне сорокетом в нос тыкаешь и какого-то растлителя из меня рисуешь, это, честно, офигеть как обидно.       Повисла неловкая пауза. До них доносились звуки чужого веселья, сдержанной болтовни, звон приборов. Тимур выжидал с непробиваемо холодным видом.       Раньше всех сдался Лекс, нервно поигрывая пальцами, он шепнул:       — Мы ссоримся?.. Не, пожалуйста, давайте не сегодня. Выяснять отношения, мириться — на все это нужно время. А у меня его нет! Работа, Бульдожка, тренерка моя, Виталик...       — Леш, — Марта дотронулась до его плеча. — Мы не поссорились. Я представила лишнего...       — Такое бывает, — сдержанно и благосклонно улыбнулся Тимур.       — ...но я все равно против этой фигни.       — Мартиша, ну не надо! — взмолился Лекс.       — Скажешь, я не права? Но он же почти ровесник твоего Виталика. Вообрази, что было бы, если бы он встречался с кем-то вроде Тимура? Леш?..       — Что? Ты думаешь, я бы возражал? Ну да, было бы слегка неловко, но зато какой отличный опыт. И в сексе и вообще. Что? Ну что я такого сказал? Нынешние ребята сейчас очень прогрессивные. Личная жизнь у них начинается и в шестнадцать, и того раньше. Уверен, этот Кирилл воспримет все правильно. Галочку себе поставит — завалил взрослого. У них это нормально. Даже у меня это было нормально, ясно? И вообще вспомни его Тиграна. Шикарный мужчина. Джентльмен. А сколько пользы Тимуру сделал.       — Я-то как раз очень хорошо помню историю с Тиграном. И чем это все закончилось, — лицо Марты внезапно стало невероятно печальным, но уже через секунду она взяла себя в руки. — Забейте. Я — порнографическая зануда. Давайте остановимся на этих вводных. Прости, Тим, уверена, ты будешь благоразумен.       — Непременно. Если что, мы даже не целовались. И вообще он обещал меня «загуглить». Так что делаем ставки, кто я для него: мамонт или динозавр?       Марта коротко усмехнулась, отчего на душе полегчало. Как бы Тимур ни старался быть независимым и надменным, мнение Лекса и Марты все еще его заботило.       «В этом смысле я не взрослею. Или это просто возрастная сентиментальность? В любом случае, жуть».       Лекс окинул их с Мартой довольным взглядом:       — Мы помирились? Чудно. Это хороший тост, — жестом подзывая к ним официанта. — И больше ни слова про отношения. Договорились? Мне ваша чувствительность… ох, черт! — вздрогнул, когда его телефон, поставленный на беззвучный режим, заползал по скатерти.       Лекс переключился как по щелчку, заворковал с придыханием:       — Да, Бульдоженька?.. Нет-нет, я вообще не занят. Что ты. Ой, и я, я тоже страшно соскучился. Да-да…       Марта прыснула, Тимур, подмигнув ей, сделал брови домиком, судя по ее смеху, вышло уморительно, почти так же, как рассвирепевший Лекс, пытающийся удержать нежную интонацию, пока убегал от них к выходу.

***

      С трудом дождавшись, когда нос полностью заживет, Тимур надел лучшие джинсы, короткий топ и кофту в сеточку, красиво и как бы невзначай оголявшую примерно все. Распустил волосы. И отправился в «Три обезьяны».       Марта звала жить к себе, неумело сочиняя глупые причины, вроде того, что ей резко стало одиноко в огромном загородном доме, что, в принципе, ей давно хотелось с кем-то съехаться, нет, не с Ваней, с ним попозже, а вот Тимур! Они же так славно будут проводить время, болтать и шутить, у них выйдет классная бессрочная пижамная вечеринка и т.д. Лекс действовал прямолинейнее, он обрывал Тимуру телефон, накидывая идеи для подработок:       — Будешь моделить. Я знаю фотографа. Если что он — стопроцентный натурал и вообще лапа.       Или:       — Смотри, я все придумал. Офис хороший. Будешь секретутить, но платить будут, как обычному сотруднику.       И непременно уточнял по поводу безопасности:       — Если что там одни женщины. Начальница — вот такая лесбуха. Она тебя в обиду не даст, а чего делать, я тебе объясню.       Тимур кивал Марте, врал Лексу, что вот-вот побежит и к фотографу, и к обещанной ему доброй «лесбухе», параллельно стараясь не расплакаться от бессилия и злости на весь мир. Даже поддержка друзей не спасала, потому что они, как ни пытались, не понимали, каково это — лишиться единственного дела, что тебе по-настоящему давалось. Важное уточнение: каково жить без образования, любящих родителей и своей крыши над головой, когда на раскачку и поиск себя времени банально не было. Конечно, Марта никогда не кичилась богатством, а Лекс уехал из Миасса, поступил в МГИМО, учился изо всех сил, но... «Это все равно другое. Они оба все равно развивались, двигались к целям, а меня законсервировали в образе мальчика-плохиша для сцены. Мне просто было не до учебы и прочего. Ха, звучит так, будто я жил и кайфовал, а по факту скакал под дудку Жданова двадцать четыре на семь, потом эту же дудку сосал. Ха-ха...»       Очевидно, что в одиночку с навалившейся ответственностью не совладать. Тимур не умел ничего, кроме как петь и быть красивым. Первое никого отныне не волновало, а второе скоро могло закончиться. Поэтому он принял единственно верное, как ему казалось, решение — пока его вовсе не списали со счетов, найти себе по-быстрому папика. Претенденты имелись. Узнав о том, что Жданов, наконец, выпустил из цепких лапищ одного из самых желанных всеми подопечных, многие дали знать Тимуру о своих намерениях.       Тимур специально приехал в «Три обезьяны» — место модное, но при том не слишком шумное, с круглой сценой, где плясали стриптизеры, широкой барной стойкой в зеркалах, и, главное, с «темной комнатой», где при необходимости Тимур был готов продемонстрировать все умения.       «Только заберите меня, ага. Боже, вспоминаю и реально себя жалею».       Тимур приехал на метро с последними тремя рублями в кармане, на них он купил джин с клубникой в жестяной банке, чтобы чуть успокоиться и увереннее ходить по залу, выискивая среди гостей хоть кого-то стоящего.       Выбор складывался из следующих категорий: воры в законе и прочие бандиты, явно с тюрьмы привыкшие к мужскому телу, такие щедро отсыпали налички, но в случае скандала не скупились и на побои; бизнесмены, страшно занятые, часто женатые и с детьми, они ни во что не вникали, к ним полагалось быстро приезжать и быстро же сматывать удочки, а параллельно убегать от разъяренных жен; иностранцы, загадочные, часто плохо говорившие по-русски, а потому предпочитавшие сразу переходить к «языку любви». «Ты им — минет. Они тебе — пару сотен долларов, обещания о райской сказке где-то на югах и венерический букетик на сдачу».       Тимур вспоминал истории коллег, с тоской перебирал варианты, нервничал. Бандиты пугали, иностранцы не внушали доверия, бизнесмены попадались какие-то некрасивые.       «Не-е. Уродами были примерно все. И все напоминали мне Жданова». Так что Тимур бросил скитаться уже через полчаса, грустно уселся за барную стойку, воображая, как ему придется как-то добираться до съемной квартиры: или пешком, или зайцем, проскочив мимо турникета? А еще, добравшись до дома, предстояло вымолить у хозяйки отсрочку с арендой.       Всеобщее пьяное брожение не расслабляло, скорее наоборот. От него делалось дурно и душно. Музыка, небрежно-веселая и громкая, звучала как насмешка. Включали Шуру, Линду, «Гостей из будущего», Стефана. На последнем глаза затянуло слезливой пеленой.       Тимур, голодный, измученный и захмелевший от половины банки, готов был лечь на стойку и зарыдать, но вдруг до его плеча дотронулась холодная рука. Прикосновение получилось деликатным и пришлось четко на кофту, не задело голой кожи.       — Простите, вы — Тимур Нейзбор, верно?       Слева за барной стойкой образовался мужчина с сигареткой.       — Д-да, а откуда?..       — Знаю вашу фамилию? О, простите, я не уточнил, хотите ли вы, чтобы я ее произносил вслух. Грубо с моей стороны. Мне показалось, что «Кошкин» напомнит вам о дуэте и его распаде, так что... Меня зовут Тигран Арманович Гуруян. Рад с вами познакомиться.       — Я т-тоже, — соврал Тимур, стараясь незаметно шмыгнуть носом, прищурился.       Тигран был худым. Длиннолицый, носатый, с широкими восходящими бровями. На нем превосходно сидел его темно-зеленый костюм тройка, пошитый явно на заказ. В редких всполохах цветных огней зачесанные назад волосы отливали серебром. От него изумительно пахло пряной гвоздикой, хорошим табаком и алкоголем.       «Сейчас бы я сказал, что он — офигенный мужик, за которого надо драться голыми руками. Но тогда я решил, что он безумно старый. Малолетний дебил. Пятьдесят семь всего, а выглядел на сорок пять, максимум».       — Вы позволите вас угостить?       — У меня есть, — Тимур кивнул на банку и тут же изумился собственной тупости, он же папиков искать приполз, а не джином накидываться.       Тигран улыбнулся. Стало видно красивые крупные зубы.       — И все же я настаиваю. Здесь подают красивые вещи.       До тех пор, пока бармен не придвинул Тимуру бокал с чем-то зеленым, не проронили ни слова.       «С хера ли я превратился в окаменелую целку, я не знаю. При том, что когда он со мной заговорил, мысленно я согласился с ним вплоть до золотого дождя и копро».       Тигран ждал, не торопил, не лапал и глядел исключительно Тимуру в глаза, когда с ним разговаривал.       — Я сразу перейду к делу. Простите, я плох в подобных вещах. С вашим творчеством я знаком давно. Не мой репертуар, но не могу не отметить ваш талант и усердие.       — С-спасибо. Я не то чтобы...       — Оставьте излишнюю скромность. Вы сами прекрасно знаете, что вы — талантливы. И что с вами поступили совершенно по-свински. Мне стало известно о вашем бедственном положении. Полагаю, вам нужна протекция. Я могу вам ее предложить, — здесь Тигран улыбнулся, словно бы извиняясь. — Полагаю, внешне я вас не слишком впечатляю, но, надеюсь, мое предложение вас заинтересует. Я могу вас взять на полное обеспечение, вы не будете нуждаться ни в чем. Жилье, машины, конечно, подарки и поездки, куда пожелаете. Я сделаю все возможное, чтобы ваш талант не пропал. Если рассматривать наше общение как долгосрочное, скажу, что я — холост, у меня нет никаких детей, даже утерянных или украденных, да и в целом родственников, а значит, на мои деньги никто, кроме вас, претендовать не будет. А это, замечу, один из главных плюсов отношений с мужчинами сильно старше вас — наследство.       — Да я даже не д-думал!..       Тигран рассмеялся:       — Мне показалось, немного черного юмора вас развеселит. Я шучу. Лет пять я, вероятнее всего, протяну. А вот про наследство я совершенно серьезен. Что еще... — в очередной раз щелкнув крышкой портсигара. — Никаких специфических фетишей у меня нет. Болезней и зависимостей тоже. Я не буду требовать от вас чего-то невозможного, у меня много работы, но, уверяю, культурную программу я вам организовать всегда смогу. И вот такого, — Тигран украдкой взглянул на нос Тимура, густо намазанный тоналкой. — Я себе не позволю. У нас такое не принято.       Тимур молча кивал на все, что говорил Тигран, нервно ерзал на высоком барном стуле и думал, что, да, определенно, это — лучший расклад для него. Немолодой — «Старый! Я считал его нереально старым!» — аккуратный, вроде как интеллигентный.       — Д-да, я... Я согласен. Это было бы... Клево. И вы тоже... К-клевый.       Тимур, не слишком еще привыкший продавать себя малознакомым людям, готов был сорваться и идти в «темную комнату» или ехать, куда ему прикажут, но Тигран все так же спокойно протянул ему визитку:       — Давайте вы подумаете, хорошо? Вам не нужно торопиться, я буду всегда рад с вами встретиться... в менее шумном месте. А сейчас я вас оставлю. Я слегка отвык от подобных празднеств. А это, — пододвигая следом за визиткой аккуратно сложенные купюры. — Вам на такси.       — Спас-сибо! — Тимур рассеянно принял и визитку, и деньги.       То, что ему дали намного больше, чем полагалось платить таксистам, он сообразил сразу, а то, что под рублями лежали и доллары, обнаружил только дома.       Тимур вскочил из-за барной стойки следом за Тиграном, чтобы пожать руку и, наверное, проводить. С изумлением обнаружил, что тот ему примерно по грудь. Почему-то тогда такая деталь испугала и снова... Расстроила?       «Боже, блядь, идиот. Обаятельный армянский миллионер. Компактный. Взял и унес к себе тратить его деньги и любить где-нибудь на отдыхе в Неаполе. Да, конечно, хочется молодого и поджарого. Но вот сюрприз, таких миллионеров не бывает. Они или в бабских романах, или им все досталось от отца или другого любовника, а значит, бабло с ними очень быстро закончится. А вот когда ты сам, ну, допустим не миллионер, но и не нищий, вот тогда да. Тогда можно выбирать себе любых парней и ебать их направо и налево».       Отдав удивленной хозяйке всю просроченную аренду с горочкой, Тимур решил посоветоваться с Лексом как с главным специалистом по московским богачам.       — Лапуль, ну какого хрена? Ты или фотографу ответь, или лесбухе. Я не могу их завтраками кормить. Или если ни того, ни другую, я сейчас...       — Леш, погоди. Я не про то. У меня вот... Я вчера в клуб ходил...       — А! То есть на клубы у тебя время есть?!       — Леша! Я там встретил... Этого... Гуру... Гуруяна. Который Тигран. Ты не знаешь, он норм...       — Ты ему дал? — спросил Лекс строго.       — Что? Еще нет, я...       — Значит, слушай сюда. Ты растягиваешься и бреешься, надеваешь лучшее тряпье... Нет. Ты едешь ко мне. Мы. Я. Я тебя одеваю. И ты едешь к нему. Понял? Тима, ты — сука, я о нем даже не мечтал, а ты... Гаденыш... Я б тебя придушил, но люблю. Тима, он — потрясный, ты понял?!       Тимур тогда уже мало что понимал. Покорно оделся в то, что ему выдал Лекс, под его же строгим надзором созвонился с Тиграном. Согласился на ресторан.       Тигран приехал с охранником, детиной шесть на восемь — «Как я его в "Трех обезьянах" проморгал? За пальмой он, что ли, спрятался» — и подарком. Запонками. Тимур тогда еще растерялся: сам он костюмов не носил, но отказываться постеснялся. Ответил Тиграну по заученному с Лексом тексту, что еще вчера оценил его обходительность и доброту, влюбился с первых секунд. И, разумеется, согласен на все и сразу. Тигран ласково, пусть и быстро, погладил Тимура по ладони:       — Благодарю. Вы меня осчастливили. Давайте это отпразднуем. Заказывайте, что вам нравится.       — Я не голоден. Спасибо, — возразил Тимур, живший с самого утра на воде и половинке яблока, он же готовился!       — Не переживайте. Сегодня вечером я никак не смогу побыть с вами, поэтому выбирайте все спокойно. Скажите, вы завтра свободны?       — Я всегда свободен, — взволнованно.       — Ну, это пока... Тимур, тогда давайте завтра с вами съездим на прослушивание в театр? А... И вы не будете возражать, если, — Тигран вкрадчиво шепнул. — Мы заскочим к моему портному? Уверяю, он вам понравится.