Дядя Тима

I

      Выступления и любые выходы в свет вместе с дуэтом «Сис-Терс» казались Тимуру невыносимыми. Куда более невыносимыми, чем те же еженедельные поездки на дачу к Жданову.       «Уж не знаю, что меня тогда выручало сильнее. Его скорость безногой черепахи или проблемы с потенцией. Хотя, Господи, выжри он хоть всю пачку “Виагры” или погоняй лысого на весь ее состав, его пять сантиметров это никак бы не спасло».       От Жданова получалось отвлечься выпивкой и легкими наркотиками, которых на той самой даче было всегда в достатке — «Ему нравилось ебать молоденьких парней в несознанке, бр-р…» — и, конечно, мыслью о том, что все это делалось ради их с Максимом светлого будущего. Так что необходимость делить того с рыжими сестрами в мини, пускай даже на камеру и максимально неубедительно, злила до одури.       Вот, например, их вчетвером позвали на открытие Гранд-Отеля «Марриотт» на Тверской. Кроме них наприглашали кучу фотографов, телевизионщиков. Как и, главное, почему люксовый отель решил, что им на перерезание красной ленты надо именно молодежную модную группу — для Тимура загадка по сей день. «Тогда уже с натягом модную. Видать, Жданов в уши им напел, какие мы прикольные и сладкие».       Девчонок обрядили в непотребно короткие клетчатые платьица. Чтобы и до засвета трусов оставались считанные миллиметры, и груди, обтянутые строительным скотчем, вываливались из декольте. Восемнадцатилетний Тимур плохо разбирался в моде — настолько, что искренне любил джинсы в облипку в сочетании с майкой-алкоголичкой — но и тогда понимал, что все это — адский перебор, особенно в сочетании с сапогами на шпильках и бантами а-ля «школьная линейка города Зажопинска».       «Нет, нас одевали не сильно лучше. Тоже поливали волосы гелем, лачили так, что при нас лучше было спичкой не чиркать. Тоже заставляли оголяться, но как-то по-другому. Девчонкам доставалось крепче. Жаль, что у меня не включалось сострадания и они меня все равно бесили».       Особенно злила Маша, та самая, что предназначалась по продюсерскому сценарию Максиму — «Ведь это обосраться как классно, у них же парные инициалы “М” и “М”...» — она в дуэте близняшек выполняла роль «старшей» заботливой сестры. Тут, на удивление, все как в жизни, разве что за кулисами Маша переставала всем сладко улыбаться, поспешно тянулась к портсигару, замаскированному под клатч, курила крепкие сигареты одну за другой, зажав их ватными палочками, материлась как сапожник и старый военный в одном флаконе. А забота по отношению к Саше у нее выражалась в постоянных одергиваниях, мол, «не сутулься», «не шаркай» и «не ной» и косых взглядах в сторону Тимура. Маша однажды так ему и шепнула на какой-то автограф-сессии: «Саню обидишь — кадык вырву», — а потом мило захихикала и поправила спадающую ему на лицо кудряшку.       «Желтушники рвали и метали за эту фотку».       Тимур в тот раз фыркнул, делать ему больше нечего было. Он откровенно забил на свою часть любовной легенды, пристально наблюдая за тем, как Маша в наглую хватала Максима, обнимала, вешалась ему на шею. Ревность застилала глаза настолько, что Тимур не замечал, а может и не хотел замечать, что Маша приставала к Максиму исключительно на публику, таскала его, как тряпичную куклу, шипела и ругалась, когда тот от смущения цепенел, а как только репортеры теряли их из виду, мгновенно отпускала его ладонь, разве что не вытиралась и неслась к Саше с расспросами: «Как ты? Что ты? Патлатый не задирал?»       «В общем, логично. Мы были продуктами одной компании. Нами вертели, как могли. Наши проекты доили, да и нас… Кхм… Неважно».       Ему мерещилось их закулисье. Маша нетерпеливо стучала каблуком, крутила клатч и шумно чавкала клубничной жвачкой, чтобы перебить табачный запах. Клубника наслаивалась на духи «Барби-принцесса», настолько приторные и тошнотворные, что их удавалось почувствовать и во сне.       «Ах да, точно, это же мне все снится. Понятно».       Машу явно тянуло курить, ее утомляла затянувшаяся официальная часть, она то и дело проверяла, что происходило на сцене и с недовольной миной, закатив глаза к потолку, бродила туда-сюда. Тимура ее метанья раздражали, как и запах «Барби», как и блестки в волосах, искрившие на свету, но он молчал, чтобы опрометчиво брошенным словом не испортить карьеру им всем.       «Она и так у нас на ладан дышала к тому моменту. А вот так ловко перевоплощаться и шипеть по-змеиному на Машин манер я не умел. Тогда».       Максим прикинулся ветошью. Спрятался среди нерабочих усилителей, устало ковырялся в дырках на коленях джинсов, да так увлеченно, что Маше пришлось его придержать, чем ужасно рассердила. Не Максима, разумеется, он-то лишь смущенно что-то пробубнил и сунул руки за спину, как провинившийся школьник. А у Тимура сразу кровь к лицу прилила, когда увидел, как сомкнулись розовые когти в стразах на любимом запястье.       «Меня вообще выводила из равновесия любая мелочь. Я бы и на фанаток рычал, если б точно не знал, что Жданов ни одну из них к нам не допустит. А тут вроде как нас с близняшками прям сватали».       Сердило и то, что никто, кроме него, не придал прикосновению значения. Тимур, раздувая ноздри, прижался спиной к стене, надеясь, хоть так остыть. Случайно задел локтем стоявшую рядом Сашу.       — И-извини… — пролепетала та робко и с усилием потянула подол платья вниз, безуспешно стараясь прикрыться.       Тимура удивляло то, насколько сестры держались по-разному. Нет, было ясно, что обе, как и они с Максимом, обалдели от своих образов, но все равно, Маша умела по щелчку пальцев превращаться в обольстительную красотку, умеренно бестолковую, чтобы на камеру отвечать на сальные вопросы одновременно и просто, и двусмысленно, а потом очаровательно хлопать накладными ресницами. Саша же...       «Вот вроде все при ней. Тот же рост, лицо, копна рыжих, реально обалденно рыжих своих волос... Сиськи. Но нет, ее как ни ряди, она смотрелась во всем угловатой и… примученной? Аж жалко. Ну. Мне сейчас. Тогда я преимущественно жалел себя».       Хотя в тот раз все же проявить сочувствие вышло. Его самого обрядили в кожаные брюки с сетчатой футболкой, а сверху дали накинуть длинный черный плащ.       «Чертова мода девяностых. Я был вылитый Терминатор или Ебетмен...»       Тимур молча снял плащ и протянул его Саше. Та изумленно моргнула — накладные и еще и накрашенные ресницы медленно разлеплялись — зашептала нечто про:       — Ой, с-спасибо большое. Эт-то так мило с твоей стороны. Т-то-есть-я-х-хотела-ска.... — с каждым словом ее голос делался все тише и тише, потока благодарностей стало совсем не разобрать.       Тимур отмахнулся.       — Нормально, — и поспешно отвернулся, чтобы не смущать и не смущаться, а в итоге с размаху напоролся на испытующий прищур Маши.       Как знать, может, они бы и зацепились в тот день языками, но их позвали на сцену.       «Журналюги кипятком ссались от того, что на Саше мой плащ. А Маша честно продержалась с Максимом за руку полвечера. И чего я так переживал? Ну "ММ", что тут такого. Бля, как с Мариной. Блядство, теперь я буду об этом думать... Не хочу...»       Тимур всегда считал секунды и изнывал, когда же их с «Сис-Терс» свидания подойдут к концу, чтобы поскорее вернуться в Кузьминки, сварить пельменей, завалиться на диван и, как бы невзначай, сесть поближе, чтобы...       — Чо ты на меня вытаращился?       Максим усмехнулся:       — Да ничего. Просто думаю, когда ты догадаешься, что ты Саше нравишься. Не по сценарию, а по-настоящему.       Тогда было абсолютно наплевать — «Сейчас, в общем-то, тоже» — но хотелось раскрутить Максима на ревность, заставить его самую капельку опробовать то, что испытывал Тимур, безуспешно шляясь за ним, помогая с мелкими, принимая от Жданова со всех сторон, лишь бы им вдвоем жилось спокойно в их крошечной квартире... Но Максим не ревновал, наоборот, по-дружески подначивал:       — Да брось. Ты не просек еще? Тимоха, ну как так? Она ж за тобой хвостом ходит. В рот разве что не заглядывает, а как в плащ твой вцепилась... Ты ж у нас вроде умный, а когда в тебя так втрескались, не видишь?       Максим все говорил с улыбкой, а Тимур... Ну а что он мог? Обернуть все в шутку, стукнуть поварешкой от пельменей по лбу, что угодно, только бы реально не объяснять, каково это, когда на твои чувства не обращают внимания.       Тогда Тимуру показалось, что он приметил надежду в том их разговоре, что все не безнадежно, что раз Максим сумел заметить симпатию Саши, то Тимура-то точно!..       «М-да. Когда кажется, креститься надо. И зачем мне он снится? От этого еще гаже. Тошно. Боже, как же мне тошно…»

***

      Тимур просыпался мучительно долго. Сперва испытал тошноту, преследовавшую его еще во сне, да такую, что дышалось тяжело и через раз. Очень мешал запах. Нечто среднее между недельной пепельницей и холодильником, где что-то умерло и воскресло, чтобы поработить мир.       «Боже, это у меня изо рта? Жуть какая, а почему?... А. Я был на том ретро-вечере. Там был Максим. А потом? Потом были шоты... какой позор».       Захотелось срочно почистить зубы, залезть в ванную — «Нет, на такой подвиг сил однозначно не хватит» — хотя бы умыться. Выпить стакан — «Лучше два... Нет, три» — воды и принять «ПатиСмарт», но стоило вообразить весь путь от спальни до кухни, как мутить начинало больше. Тимур зажмуривал глаза и ждал, надеясь вот так бесхитростно спастись от жестокого внешнего мира и необходимости подходить к зеркалу.       «Пиздец. Я умираю. Вот прям почти весь. Помогите».       Через пару бесконечно долгих минут ком в горле удалось побороть, но на смену чуть утихшей дурноте пришел холод. Странно, но хваленое утяжеленное одеяло ни капли не грело, да и веса почти не ощущалось. Тимур беспомощно ерзал, зябко поджимая ноги.       «Я что, не разулся? И не разделся. Класс. Как меня вообще, такого хорошего, угораздило до дома доползти?»       Он провел рукой в поисках телефона, чтобы проверить время, а заодно и личку, убедиться, что он случайно никому ничего не написал. Вздрогнул. Под пальцами вместо привычных шелковых простыней и упругого ортопедического матраса обнаружилась каменная плитка с шершавыми швами.       Первая мысль — его вырубило возле унитаза. Вторая — в прихожей. И то, и другое отвратительно, до подобного свинского состояния он не упивался последние лет двадцать точно. Испуганно потянул края одеяла на себя, понял, что оно слишком короткое и кривое, неправильное?       Поспешно разлепив воспаленные после беспокойного сна глаза, Тимур вынырнул из своего укрытия... Куда-то.       Однозначно он был не дома. И не у Лысого. Не у Марты с Лексом и, прости Господи, не у Максима. У Тимура имелись надежные инсайдеры, через них он давно и запросто разузнал и точный адрес, вплоть до номера квартиры, и посмотрел внутреннее убранство их с Мариной сахарного жилища.       Сейчас Тимур лежал, укрытый чужой курткой, в непонятном сером полутемном коридоре возле лестницы, откуда то и дело задувал утренний холодный ветер. Все это смущало и очень походило на сон. Ну что за место такое, где вроде и потолок со стенами, а вроде и улица? Тимур попытался приподняться на локтях, его повело в сторону и он приложился затылком о стену. Слабый удар отозвался мощнее, чем ожидалось, усилив похмелье и убедив, что происходящее — не сон. Тимур, шипя сквозь зубы, задрал голову и увидел на стене нечто цветное, спросонья рассыпающееся на сотни пестрых пятен и отдельных букв, где выделялась одна, большая и красная.       «М».       «“М”?.. Метро, что ли? Бля, только не говорите, что меня вырубило в переходе!..»       Тимур мучительно застонал, растирая лицо, сердито отмахиваясь от лезшего в рот искусственного синего меха. Послышалось шевеление, а следом беспардонно громкий зевок.       — О, дядь, проснулись?       Прозвучало непринужденно и оттого безумно страшно. Выходит, здесь кто-то был еще? Кто-то видел его… таким? Тимур повернулся на голос, встревоженно выглянув из-под растрепанных кудрей.       Молодой парень в яркой оранжевой шапке — «А. Это же… тот самый… музыкант этот». — сидел рядом на каменном полу, обхватив гитару, и разглядывал Тимура в ответ, отчего захотелось закрыться, а лучше сбежать да поскорее.       — Тих-тих, — парень решительным прикосновением к плечу пресек любые попытки удрать. — Полегче, дядь. Приложились вы знатно. Да и… накидались неплохо, я вам скорую думал вызвать.       — Н-не… — начал Тимур, не узнав своего голоса, настолько он был сиплым.       Парень усмехнулся.       — Я почему-то так и понял. Поэтому вот, устроил вам люкс. Откисайте помаленьку. Менты обычно тут по понедельникам не шарятся. Но если что, я вам свистну.       Тимур все воспринимал с трудом. У него и свои мысли прогружались с опозданием, как у старого компьютера, а тут «менты шарятся»… Парень переключил внимание на гитару. То ли от скуки, то ли из желания не стеснять Тимура. Мило, если бы не было настолько тошно с самого себя. Безуспешно стремясь вернуть ощущение собственного тела, шарил непослушными руками вдоль и поперек. Обнаружил, что про «люкс» ему не наврали: Тимура уложили не на голый камень, а постелили картонку, сверху укрыли курткой, провонявшей табаком — «Вот откуда тянуло пепельницей» — под голову подложили чехол от гитары. Почему-то подобная забота не порадовала, а наоборот сделала хуже.       «Это до какого я был невменько, что нихуя не заметил?»       Растерянно ощупал карманы.       Парень вдруг перестал дергать струны, молча пододвинул Тимуру телефон и портмоне, снова улыбнулся — видно, как блеснул металлический клык — предложил:       — Пить будете?       — А?.. — а Тимур застрял взглядом на клыке, приметная деталь и нетипичная для молодого человека.       «Бля, вот будет, что в полиции рассказывать. А зачем рассказывать? Он мне ничего… а точно? Вещи отдал. Меня не трогал… ничего не помню».       — Я говорю, сушит мощно, да? — парень вытащил из-за спины потрепанный рюкзак цвета хаки. — У меня немного, но и то хлеб, да? В смысле, вода… — рассмеялся, выудив из рюкзака старый термос, литра на два, не меньше. — Черный чай. Считайте, почти чифир. Зато с сахаром. Как говорится, сам бы пил, да… только вы сядьте, дядь.       В любой другой ситуации Тимур бы возмутился и приказному тону, и слишком часто мелькавшему «дядь» — вот уж правда, какой он нахер дядя? — но сейчас пить хотелось действительно больше, чем набивать себе цену.       «Да и какая цена? Я тут бухой валялся. Мне только милостыню подавать...»       Поэтому Тимур послушно, хоть и не с первого раза сел, оперевшись о стену. Парень помог ему, не слишком бережно ухватив за ворот, придвинулся ближе — запах табака стал злее, к нему добавился еще какой-то железный, солоноватый — протянул крышку с еще теплым чаем. Это, пожалуй, единственное, что здесь показалось Тимуру приятно пахнущим да и на вкус, особенно с перепоя.       «Погодите. Он тоже из нее пил? Боже, надеюсь, он не заразный».       О том, что парень дал ему, незнакомому и пьяному в слюни мужику, свое питье и тоже всячески пренебрег гигиеной ради него, Тимур не подумал.       — Еще...       — А то ж. С радостью.       С каждым новым глотком делалось легче. Наверное, Тимур выхлебал половину термоса, прежде чем жажду удалось хоть чуть-чуть притупить. Он осторожно прислонился ноющим затылком к холодной плитке стены и с облегчением выдохнул.       Глаза успели более-менее привыкнуть к странному освещению, а поэтому удалось рассмотреть спасителя. Вчера под влиянием выпивки, музыки и ностальгии парень казался... симпатичнее? Эдакий бременский музыкант с налетом гранжа, чем-то — чем именно абсолютно не ясно — похожий на Максима, одинокий и свободный.       Теперь же перед Тимуром сидел здоровенный амбал с крупными и грубыми чертами лица. Пугала каждая деталь: железный клык, шрам на щеке, словно от пореза, перебитый нос, причем последняя ссадина совсем свежая с едва запекшейся полоской крови.       «Вот откуда железом воняло...»       Тимур сообразил, что пялится на парня чересчур долго, заторможенно отвернулся, порываясь поправить волосы. Снова зашипел. Те запутались нещадно и, видно, к чему-то прилипли.       «Я, блядь, даже знать не хочу, к чему».       Отвратительным казалось все. И положение, в котором Тимур оказался, и место, переход раздражал от и до: тусклый свет, серый типа-гранит, непонятное пестрое месиво, в итоге оказавшееся картой Охотного Ряда, буква «М», бездарно маячившая перед глазами, знакомство. Парень тоже злил и настораживал.       «Такой и обокрасть может, и ножиком исполосовать. А этот меня чаем поит. И чего я решил, что он на Максима похож? Нифига. У того патлы всегда были — любая баба обзавидовалась бы. А у этого под шапкой явно бритая черепушка. Господи, а морда-то какая протокольная... как меня угораздило? И как мне из этого всего выпутываться?»       Фантазии о возможной расправе никак не отпускали, возникали наплывами, тогда Тимур крепче сжимал портмоне и съеживался, надеясь так стать достаточно незаметным, чтобы парень про него… забыл? Куда-нибудь делся. Вообще хотелось, чтобы все прошло и исчезло само, но пока, в нынешнем состоянии, Тимур не мог не то что стоять, представить, что он стоит или идет.       Так они и сидели. Парень — с гитарой, а Тимур — с постепенно возвращающими воспоминаниями.       «Я так стыдно вел себя с Максимом. Боже. Он обо всем догадался? Он тормоз, но не дурак. Он меня не видел? А, помню, он уехал сразу. Блядь, сколько я всего интересного еще вспомню, а. Погодите…»       Тимуру повезло, Максим не застал его в алкогольном раздрае прямо там, на вечере, но что мешало ему посмотреть на него позже? Как и всем остальным.       «Твою… нет, сука, ну, нет».       Предположение, что его вчера успели заснять и выложить, клещами вцепилось в Тимура. На вечер согнали достаточно репортеров, да и на улице его, спотыкающегося на каждом шагу, запросто могли заснять и выложить. О, это самое страшное. Из Интернета ничего и никогда не пропадает навсегда, и если молодые выходки все же удалось прикрыть с помощью того же Жданова или перекрыть их новыми успехами, то сейчас, будучи состоятельным и зрелым человеком, выйти в дурном свете — ну уж нет.       Тимур торопливо схватился за телефон, чуть не выронив его.       — Б-блядство, — дрожащими пальцами, промахиваясь мимо цифр, принялся вводить пароль.       Мимо.       И еще.       Лишняя девятка.       — С-сука…       Смешок.       Парень перестал мучить струны и вновь наблюдал за Тимуром в полоборота.       «Дофига смешно ему? В цирке, что ли?» — одновременно язвить и вводить пароль не получилось.       Айфон мигнул предупреждением, что попытки истрачены, Тимур лягнул несуществующего врага.       — Дядь.       «Сука блядь», — Тимур приготовился рычать, но его сбила с толку протянутая «Нокиа». Кнопочная. Парень уточнил:       — Вам ж позвонить. У меня есть.       Тимур с удивлением скосил глаза на потрепанный черный корпус и местами стертые кнопки. Давненько он не встречал ни у кого всамделишнюю «Нокию».       — А… не… не надо.       — Точно? — не отставал парень. — А то смотрите, родные там волноваться будут.       Тимур фыркнул, вообразив кого-то из «родных», кто мог бы всерьез о нем переживать.       «Не, ну Марта с Лексом. Но им я про эту фигню и под пистолетом не расскажу».       — Не надо. Я… — медленно подбирая слова. — Уже д-достаточно большой, чтоб-б не отчитываться…       «Не, фигня. Похмельным острить себе дороже», — однако парню как будто понравилось, он согласно кивнул, спрятал доисторический аппарат в карман.       Повисла неловкая пауза. Вводить пароль все еще было нельзя, а молча ждать Тимуру не хотелось, поэтому он, как сумел, перекинул мешавшие кудри на плечо и спросил:       — А твои? Р-родителям нормально, что ты тут вот…       Парень рассмеялся:       — А то ж. Розы любят воду, пацаны — свободу.       — Бездомный, ч-что ли?..       — Ну, можно и так сказать, — весело пихнул Тимура в бок локтем. — Да я шучу. Расслабьтесь, нормально все. Мамка не заругает, что я тут с вами.       Бок заныл, все это панибратство насторожило.       «Значит, точно бездомный. Класс. Пацанские цитатки. Не зря я напрягся. Ну там и "мусора" всплывали, да. Если выяснится, что он еще про всякое "АУЕ", я поползу на брюхе, нафиг оно мне надо».       — Жрать… то есть есть хотите?       «Спасибо, что не "кушать"».       — Не. И… чего т-ты так обо мне паришься?.. Не, помог — круто, но… нафиг?       Благодарить напрямую за спасение не хватало смелости, ведь тогда полагалось бы признаваться и во всех вчерашних прегрешениях, посыпать голову пеплом.       «Много чести».       Парень пожал плечами:       — Ну а чего? Видно ж, человек взгрустнул. Пить вы не умеете… Ток не обижайтесь. Значит, чего случилось. А тут вы еще и отключились.       — А к-который?.. — спросил Тимур, указав на запястье.       Удивительно, но, возясь с паролем, он не удосужился проверить время.       — Половина пятого. Вас часа на три отрубило, не меньше. И чего я вас? Кинуть должен? Не.       — Как-к благородно…       — А то ж. Я почти как этот. Ну самый. Робин Гуд.       — Тогда ты д-должен забрать, — Тимур махнул портмоне, намекая на то, что вот он, богатый, его и грабить положено.       Парень все так же со смехом, почесывая щеку, возразил:       — Ой, не. Это вы при себе держите. Вдруг вы еще кому сумочкой нос раскрасите.       Тимур моргнул.       «А. Ой».       Момент падения и того, что случилось за секунды до него, мозг прогрузил лишь сейчас. От стыда Тимур растерял остатки красноречия, пробормотал невнятно, что:       — Это п-портмоне… — и уткнулся в до сих пор заблокированный айфон, только бы не глядеть на ссадину на чужом лице.       «Я никогда никого не бил. Ну почти. А тут вообще офигенный пиздец. А он мне еще и помогает… дурак совсем?»       Парень продолжил преспокойным тоном, возвращаясь к струнам гитары:       — Да не бои́тесь, я крепкий. А вот вы потом к врачу сходите, лады? Вы знатно шкернулись. Пусть вас просветят, чего там и как. Так-то удачно, что вы на Охотке отключились, а не где-то еще. Не, народ тут мирный, просто все ж по точкам работают. О, — отвлекшись на нечто в противоположном конце перехода. — Какие люди. Э! — свист парня разнесся по коридору, отозвался звучным эхом, шепотом прибавил. — Сорян. Забыл, что вы бо́льный еще. Но пусть подойдет. Вы не думайте, он славный дед. Болтливый и усе.       Тимур непонимающе прищурился. К ним медленно приближалась груда тряпья, следом с ржавым скрипом катилась тележка на колесиках, нагруженная под завязку все тем же тряпьем и, кажется, полиэтиленовыми пакетами.       «Мать моя женщина, какой кромешный пиздец».       Если по поводу парня возникали сомнения, то сейчас Тимур был уверен, к ним неспешной шаркающей походкой вышагивал бомж. Отросшие седые волосы вылезали из-под съехавшей набок шапки невнятными клочьями, такая же серая лохматая борода торчала в разные стороны. Темное, отекшее с перепоя лицо без возраста, имело странное выражение, сложно догадаться, оно было злым или усталым, но Тимуру и разбираться не хотелось. Он изначально записал высокую фигуру в нечто бесконечно враждебное, и по мере ее приближения это ощущение усиливалось. Разве что нелепым светлым пятном выглядывал из-под грязного пальто кусок шарфа «Барберри» тщательно заправленного внутрь, что слегка портило образ мусорного чудища.       «Так вот какие они, бомжи из центра, модные. Не, все равно пиздец».       Тимур инстинктивно потянулся к тому, кого боялся меньше, к безымянному парню, а тот, как ни в чем не бывало, махнул рукой, заговорил самым приветливым тоном:       — Здоров, дядь Валер! Как оно?       «Дядя Валера» поднял на них с парнем мутный и подслеповатый взгляд, изумленно всплеснул свободной от тележки рукой, будто и не слышал свиста, и не шел изначально к ним:       — О, здорóво, мóлодежь. Вот так встреча. А ты чего здесь в такую рань? Никак в жаворонки ко мне набиваешься?       — Я в такую срань не встаю, — весело ответил парень, заулыбался, довольный каламбуром. — Засиделся прост.       Валера покачал головой:       — Сказал сальность и сидит гордый. Не стыдно, что вот ты великий и могучий язык вот для такого срама используешь?       — Не. Ваще не, дядь Валер, вы ж меня знаете, мне оно как-то по боку, это вы так-то препод, а не я.       Валера скривился:       — «Препод». Скажешь тоже… То ли дело «преподаватель», как звучит. А у вас, молодых, все быстро. «Прив», «спок», «ок». Не язык, а морзянка… — тут он, наконец, обратил внимание на Тимура, тихо слушавшего распекание из-под прокуренной куртки. — О, это что же у нас, новенький? Миль пардон, я не заметил…       — Это ты, дядь Валер, старенький, — перебил его парень, прикрывая Тимура собой. — Человеку плохо стало. В обморок грохнулся, а я его караулил, пока не оклемается.       На лице Валеры появилось легкое ехидство:       — У-у… Знаю я, как людям после воскресенья плохо бывает. Но кто из нас не грешен? Очень приятно, Валерий Геннадьевич.       Это сделалось последней каплей. Тимур чувствовал, что он за каких-то пару часов окунулся на дно Марианской впадины и что дальше опускаться до рукопожатия со всякими Валерами и, чего доброго, последующего опохмела в подобной компании — не намерен.       — Мне п-пора, — прошептал он, старательно не глядя ни на Валеру, ни на парня, с трудом поднялся, сбросил на картонку чужую куртку, и, придерживаясь сперва за стену, а потом за долгожданные поручни, поспешил на поверхность.       Его по-прежнему вело, колени плохо сгибались, но желание вырваться наружу придавало сил. Тимур слышал за спиной голоса. Веселый и юношеский:       — Ха. Ты его напугал.       И огорченно-стариковский:       — Что я — зверь какой? Чего меня бояться? Хоть бы «здрасте» сказал. Эх, мóлодежь-мóлодежь, пропащие вы люди.

II

      Добравшись до дома, Тимур первым делом скинул с себя всю одежду вплоть до белья и нырнул под душ натираться мочалкой до скрипа и красноты. Каждый раз, когда он собирался вылезать, ему чудился стойкий запах сигарет и чужой крови, прилипший к его коже, а еще микробы, да такой величины, что их можно было увидеть невооруженным глазом.       Из ванной комнаты он вышел чистым физически, но не морально. Да, его кожа благоухала всеми запахами одновременно, так что у самого голова кружилась, а десны слегка саднило от чрезмерно усердной чистки. Но вот в мыслях творилась полная неразбериха. Тимур метался по дому, как подстреленный, хватался за все и сразу, чтобы вклиниться в устоявшийся ритм и сделать вид, что ничего не произошло: витамины, замеры, весы. Но не доделав одно, Тимур застывал, бросал все и хватался за прочие пункты в утреннем расписании. Нарезал круги по коридорам, пока, в конце концов, не решился на самый опасный, но необходимый поступок.       Тимур взялся за ноутбук.       Забыв напрочь про кудрявый метод укладки, скребок-гуашь и маски, он добрых полтора часа мониторил социальные сети и сайты новостных изданий, вплоть до откровенно желтушных и ничтожных. После тщательных поисков с изумлением обнаружил, что про него нигде и ничего не написали.       «Правду говорят, что бог бережет дураков и пьяных, но чтоб вот настолько», — задумчиво прокручивая туда-сюда три недостатьи, где засветились его снимки. На них он только приехал, а потому ослепительно лучезарен и свеж.       «Хотя тут еще надо учесть, что я никому не уперся. Тусовка певческая, а я к ним не отношусь уже двадцать лет. Вон, ни одна фотка не подписана. Сняли, чисто потому что мужичишка симпатичный подвернулся… ха. А парень тот из перехода меня не узнал. Логично, ему-то откуда? С его репертуаром он в попсу не сунется, религия не позволит. Здорово он, конечно, продешевил, мог бы чего попросить. А он за просто так за мной присматривал. Дурак какой», — в обычной жизни подобное безразличие со стороны прессы задело бы, как бы Тимур ни приучал себя к театральным условностям, а внимание ему нравилось. Но сегодня он готов был благодарить небеса за то, что среди папарацци ему не встретилось ни единого театрала, заскочившего на ретро-вечер сразу после их субботней «Собаки на сене». Это заставило сердце успокоиться и не биться о грудную клетку с неистовой силой застрявшей птицы. Тимур захлопнул крышку ноутбука, откинулся на спинку дивана, почти разрешил себе прикрыть глаза, но вновь подорвался:       «Бля, репетиция!»       Времени на растянуться/распеться категорически не оставалось. Все, что он успел: влезть в джинсы и рубашку, брезгливо обойдя кучу из вчерашнего наряда.       «Я это и стирать не буду. Выкину. Нет, сожгу. Чтоб бухать не повадно было… боже, что с рожей, — в панике осматриваясь во всех зеркалах поочередно, словно надеясь где-нибудь найти себя менее помятым. — Это вам не шампаньевое подпитие, это уровень Валеры. Нет, забыть к дьяволу про Валеру. Ничего не случилось. Раз нет фото. Нету тела, нет и дела… тьфу, бля! Я как тот пацан разговариваю. Так, соберись, — пристально изучая отражение. — Мужик, я тебя не знаю, но я тебя сейчас накрашу».       От безысходности Тимур полез в косметичку, кое-как набросал тон, надел самые массивные очки, что у него лежали в комоде прихожей. Поклялся себе про «никогда и ни за что больше». И бегом, прихватив пальто, понесся к лифту, попутно вызывая такси.       В машине кое-как потренировался, разогрев связки. В процессе даже не смутило очевидное недоумение таксиста.       «Раз я утреннего водилу своим амбре не испугал, то и этот с шоком справится. Я ему за “бизнесс” не просто так плачу».       Когда речь заходила о работе, Тимур из кожи вон лез, чтобы никто не смел усомниться в его профессионализме. Обыкновенно дотошность здорово выручала, благодаря ней получалось затолкать переживания поглубже, утрамбовать к ним же болезненные воспоминания и вообще не думать о себе как о живом человеке. Тимур превращался в Теодоро, Свидригайлова, короля. Ни у кого из них проблемы не повторялись, все они жили уникальной сценической жизнью с красочными выходами и роскошными ариями.       «А главное все сплошь натуралы, куда ни плюнь».       Тимур порой завидовал своим героям, ему воображалось, что если бы в реальности включалась музыка на фоне и выскакивал на заднем плане ансамбль, выносить неприятные встречи с первой любовью и удары судьбы стало бы во сто раз проще.       Удачно, на репетицию он не опоздал, внесся в зал за пять минут до помрежа. Обогнув ансамбль с ребятами, что играли служанок и слуг, упал на сиденье возле Зои. Та молниеносно вынула из сумочки термокружку.       — Как заказывали, Тимур Давидович.       — О, спасибо, милая. Я тебя жойско люблю, — после первого глотка чуть не выплюнул все. — Какое дерьмо…       Зоя надавила на дно чашки, заставляя Тимура пить дальше:       — Давай-давай, «Антипохмелин» — злая, но действенная штука. Я тебе водичкой разбавила.       — Какой сервис…       — Не болтай, а глотай. И сними очки.       — Ну вот, а я так хотел погламуриться.       — Пей, кому велено. В ведомости я за тебя расписалась, ключ от гримерки взяла. Но вообще ты меня удивил. Не припомню, чтобы ты приходил на службу на бровях. Обыкновенно я так развлекаюсь.       — Я сам себя удивил, — с усилием глотая остатки лекарства.       «И продолжаю удивляться».       — Случилось чего?       — Нет, разве что пара-тройка лишних шотов, — заметив недовольное выражение лица Зои, ласково поцеловал ей руку. — Ну стал бы я утаивать что-то интересное от моей кошечки! Кстати, от меня не пахнет?       — Только литром унисексика. Я тебе все равно не верю. Расскажешь потом и… о. Наш молодой отец идет, тихо, — Зоя кивнула на появившегося в проходе помрежа.       Тимур улыбнулся скорее из вежливости, чем из-за того, что шутка его рассмешила. Ему было решительно плевать на все, что творилось вокруг. К счастью, его трогали мало. Они продолжали судорожно вводить Тому вторым составом на Марселу, сегодня она в основном работала с Зоей, а Тимура поднимали мало и по большей части для повторения мизансцен. Его болезненный вид, наспех скрытый корректором и пудрой, привлек внимание, но совсем чуть-чуть, ровно до того момента, как на перерыве всей труппой выяснили, что прежняя Марсела в «Инстаграме» поменяла статус с «❤️‍🔥🥂🍒» на «Я всегда буду хранить наш теплый очаг для тебя и наших детей».       — Главное, чтобы его первая и пока законная хранительница очага его кочергой не прибила, — позлорадствовала Зоя и увлеченно принялась кому-то строчить сообщения, окончательно забыв про то, что Тимур что-то там должен был ей рассказать. В общем, он оказался спасен.       — …и девочка б поаккуратнее цитатки постила. Ей так и носик помять могут. Ты знаешь, кто брат его жены?..       Тимуру было глубоко безразлично, он ради приличия крысятничал со всеми, чтобы не выбиваться, изображал любопытство. А сам думал:       «Черт, а что если я тому парню нос сломал? Не, там и до меня прикладывали. Но все равно нехорошо… ха! Вот уж не ожидал, что я такое выдам. Не-хо-ро-шо… нет, он и сам виноват, что полез к пьяному. Но действовал-то он вроде как по доброте? Деньги все у меня на месте, кредитки, карты… никаких сообщений из банков мне не приходило. Просто так получил по роже. Дурак. Мне его почти жалко».       После репетиции силы иссякли, не хотелось ни вызывать очередное такси, ни ждать, когда Зоя докурит с коллегами и подбросит его до дома. Хотелось лечь или, по крайней мере, сесть прямо сейчас.       Тимур еле добрел до гримерки, чтобы там обнаружить, что у него заклинило замок.       «Я сто пятьсот раз просил починить, но нет же. Может, мне тоже начать спать с помрежами, а лучше с режиссерами, чтобы меня слушались? Гадство».       — Ти-ма!       — А? — он заторможенно обернулся на собственное имя.       Увидев Лысого рядом с собой, помрачнел. «Тебя мне не хватало», — вслух же произнес как можно приветливее:       — Здравствуй...       — Обалдеть! Ты говорящий, а я боялся, что ты меня снова пошлешь.       «Обиделся. Пиздец детский сад, мне некогда с ним разбираться». Тимур продолжил пытаться открыть дверь гримерки.       — Слушай, я вчера был... Очень не очень. Признаю. В этом нет твоей вины, просто так совпало. Можешь тоже меня послать, если тебе полегчает. Я просто хочу... — «Сдохнуть». — Отдохнуть. Зараза!..       Ключ застрял в замке, отказывался вылезать, так что Тимур чувствовал, что еще немного и он будет готов пинать дверь, но вдруг вклинился Лысый. Он аккуратно перехватил ключ и стал медленно раскручивать его внутри, придерживаясь за ручку.       — Восхитительно, ты можешь извиняться не извиняясь. Забей, я понял, что вчера тебя фигачило по-крупному. Прощаю. По большей части я злился, потому что волновался, как ты там. Вуаля, — он толкнул поддавшуюся ему дверь и пропустил Тимура внутрь. — Как ты вообще добрался вчера?       «Никак».       — С большим трудом.       — Ясно. Ну, я рад, что ты жив-здоров. Я пойду тогда?       Тимур чувствовал, что просто так отпускать Лысого будет неправильным. Не из-за чувства вины и не ради каких-то особенных отношений — по факту, они друг другу любовники и не больше — а потому что с ним пока казалось надежнее. Особенно, когда все настолько наперекосяк.       — Подожди. Ты не зайдешь? — кивнул на диван, стоявший возле самого входа в гримерку. — Расскажешь… что там с конкурсом Натахи. Мне... Интересно, — «Нет, мне просто некомфортно и страшно одному».

***

      Тимур помнил, как после открытия «Марриотт» их потащили в «Титаник». Кому принадлежала идея, не волновало, главное, хотелось избавиться от необходимости позировать и терпеть Машу с Сашей...       «Нет, Саша была славной. Помню, мы даже выпили с ней тогда. Она совала мне шоколадки, чтоб я совсем не улетел, и уговаривала поесть. А я бухал и делал вид, что не слышу. Бедолага. Объяснить бы ей, что не, ты славная, просто мне нравишься не ты, а вон то мохнатое недоразумение, с которым по сценарию флиртует твоя сестрица. И все встало бы на свои места. И мы бы, наверное, подружились. Не то чтобы мне не хватало друзей тогда. Марта и Лекс всегда были классные и понимающие, но... Они оба понятия не имели, что такое шоу-биз и как это хреново быть... Не собой, а "проектом" продюсеров, даже самым перспективным. А Саша понимала. Наверное, она догадалась про нас с Максимом. Она хоть и много молчала, в отличие от Маши, но как будто больше думала и понимала... В отличие от Маши».       В юности Тимур напивался легко и, в каком-то смысле с радостью. Коктейли, украшенные фруктами и зонтиками, дарили легкость и ощущение, словно все происходило не по-настоящему. Становилось веселее. Не пугал Жданов со своими бесчисленными указаниями и поездками на дачу, не злили журналисты с вечно включенными камерами и совсем не заботило собственное будущее. Но самое замечательное, Тимуру удавалось не ревновать Максима. Да и атмосфера «Титаника», футуристичная, с диско-шарами и дымом, расстилающимся по полу, укореняла уверенность, что да, все сто процентов происходило во сне, а потому надо было со страшной силой наслаждаться недолгой свободой. Каких-то полчаса, потом все тяготы бытия сваливались на него обратно, отзываясь рвотными позывами.       Тимур не помнил, когда и как расстался с Сашей. Вроде бы она довела его до мужского туалета, пообещав позвать Максима, и растворилась в мельтешащей толпе. Следовало бы возразить, но, прочистив желудок, Тимур мог лишь сидеть на полу, обняв унитаз, и ловить вертолеты.       — Тимур.       — Все в ажуре. Я в ажуре! — заверил он не столько Максима, сколько его кроссовки, беззаботно замахал руками. — П-просто устал. Забей!       — Я вижу, — строго ответил Максим и протянул ему ладонь. — Вставай, я спросил про выход для персонала. Выведем тебя тихо, и домой.       Тимур с трудом сфокусировал взгляд. Максим стоял над ним серьезный и строгий.       «Но такой красивый. Он всегда звал меня полным именем, когда реально свирепел», — Тимур с улыбкой потянулся к нему навстречу, прицепился к его ноге.       — П-поймал!..       — Твою ж!.. — вздрогнул Максим и начал его оттаскивать, силясь сохранить равновесие. — Хватит! Тимур! Тима! — они налетели на стенку кабинки, по всему туалету пронесся пластиково-металлический грохот. — Тимоха, бля, упадем в сортир оба, идиот ты пьяный!..       Сейчас подобные выходки вызывали беспросветный стыд и угрызения совести, но тогда подобное веселило.       «Да и предлогов прикоснуться случалось немного. Ну, таких, чтобы их получилось списать на дружеские приколы».       Совместными усилиями они выволокли Тимура на улицу, он честно старался идти, но то и дело налетал на Максима и путался в ногах, так что тот в какой-то момент просто посадил его к себе на спину.       — Жданову скажем, что ушли раньше. И что трезвые были, ладно?       — Да-а-а, — «А то Жданов не знал, какой я, когда бухой. Он сам меня и спаивал, когда ему этого хотелось».       — Дома съешь активированного угля и спать.       — П-пиздец, это у меня весь рот и жопа ч-черные будут. Не хочу, — Тимур рассмеялся Максиму в плечо, вдохнул знакомый запах.       Практически все перекрывала смесь из геля для укладки и лака, но и так получалось учуять природный аромат его тела.       «Древесно-соленый. Теплый».       Пока Максим тащил его по темноте в сторону шоссе ловить попутку, Тимур наслаждался их близостью.       «Удивительно, что у меня не встал. То ли выручил алкоголь, как ни странно, то ли я весь сконцентрировался на факте близости и как-то не до пошлостей казалось».       — Ты злишься? — Тимур пригрелся, прижавшись к теплой спине Максима, и любовался его шеей, обсыпанной летними веснушками, такую целовать и целовать. — Макси-и-им. Злишься?       — Нет, блин, радуюсь, — хмуро проворчал. — Знаешь же, что так квасить вредно. Не, ну раз выпил, ну два. Но это ж не шутки. Я-то знаю.       — Ты знаешь, — повторил за ним Тимур и вообразил, как Максим, еще будучи ребенком, присматривал за пьющими родителями, потом за выпивающим братом.       «И я тут еще примазался», — с тяжелым вздохом прижался к плечу Максима щекой.       Тот воспринял доверительное прикосновение по-своему, чуть помолчав, добавил:       — Не. Я ж не прям запрещаю развлекаться или вроде того. Просто, ну... не много, ладно? В меру. И не убегай ты от меня, я ж волнуюсь. Где ты, что... Тимох, слышишь?       — Слы-ышу... но там была эта ебучая Маша. Она мне, — «Всю душу вымотала, я ей в волосы вцепиться хочу, ненавижу, фу, бля» — не нравитс-ся...       — Ты чо, меня ревнуешь?       По телу пробежался холодок, Тимур затаился, подбирая слова, чтобы поудачнее превратить все в шутку, но Максим сам расхохотался:       — Да лан! Я тебя не брошу.       — П-потому что я хороший?.. — с трудом выдавливая из себя нервный смешок.       — А то. Да и Маше я не сдался. Она страшная.       — Он-на реально уродина...       — Не, — смутился Максим. — Я не в том плане. Она вроде как... Свирепая.       — Нет, она — с-страшила, — решительно объявил Тимур и устало затих, благодарный уже за то, что его, наверняка обиженного, лица не видно.       Вспомнились длинные ногти на груди Максима, копна рыжих волос возле его плеча. Сделалось почти больно. Тимур покрепче ухватился за широкие плечи, якобы для подстраховки, на деле — лишь для того, чтобы стать к Максиму еще ближе.       — Ну, а Саша? Саша ж не страшила, — подначивал его тот, как ребенка.       — Н-ну, нет...       — Вот! А они ж близняшки.       — Саша лучше. Он-на... — «Не трогает тебя», — тихая. Не з-знаю. Иди н-нафиг!..       — Ладно-ладно, не бузи.       Им никто не встретился по дороге. Максим честно тащил Тимура долгим, зато безлюдным путем. Между домов, мимо палисадников. Их разве что встречали фонари, они перемигивались оранжевым цветом, а иногда и вовсе затухали в ту самую секунду, когда Максим с Тимуром заходили в пятно света.       Ночной воздух тогда пах приближающейся осенью. Отчетливо въелась в нос смесь из остывающего асфальта, скошенной травы и соли, так что всякий раз, когда Тимур улавливал ее и спустя много лет, мысленно он возвращался в тот, казалось бы непримечательный, вечер, где он снова накосячил, а Максим его жалел.       «Мне тогда даже нравилось быть таким... Несчастным уебком? Да, пожалуй. Я получал нагоняй и порцию занудных упреков, но потом он меня непременно утешал. Я допускался к телу... Господи, и противно, и грустно, и радостно это все вспоминать. Вот ведь я мелкий наворотил дел».       Максим пронес его с пару-тройку минут в тишине, а потом аккуратно добавил.       — Ты б с Сашей, ну... помягче. Она ж ко мне побежала, чтоб я тебя, балбеса, спасал. Ты ей реально нравишься. По-моему, это круто. Когда человек тебя со всеми недостатками принимает. Такое ж ценить надо. Попробовал бы ты с ней, а? Тим?.. Тимох? Спишь, что ли?.. ну ты... орел, конечно. Ха-ха, слюней мне не напускай, весь загривок мокрый...       Тимур тогда ничего не сказал, покрепче прикусил губу, чтобы Максим случайно не услышал его плач.

***

      — Тима.       — М? — неохотно разлепляя веки.       Он сидел в своей гримерке, на узком диване, прислонившись к Лысому.       — Ты задремал. Все еще болеешь?       Бережное прикосновение к собственным волосам, вкрадчивый тон, да и вообще бережное обращение после пережитых приключений успокаивали. Тимур невольно проверил телефон и сумку с вещами, которую носил с собой и за кулисами, и в буфет, и по коридорам театра.       — Болею… — потянулся по-кошачьи, чтобы как бы невзначай дотронуться до Лысого и окончательно убедить его оставить обиду позади. — Но уже не головой, а душой. Как вспомню, так вздрогну…       — Бедняжка, — поцеловал в лоб.       Так Тимур понял, что Лысый растаял, и что ему самому нежность резко успела надоесть.       «Я как его псина… ладно, я накосячил, можно и потерпеть. Это-то я умею… — украдкой проверил время на часах, высчитывая в уме, сколько им нужно высидеть вот так в обнимку, чтобы попроситься уйти стало прилично. — Минут пятнадцать и скажусь страшно занятым… или не, надавлю на жалость, сегодня и предлоги особо сочинять не надо. У меня все предлоги на лицо… и на лице, Господи».       — И все-таки я не понимаю, — заговорил Лысый. — И Максим прям не догадался, что ты в него?.. — он не закончил предложение, с опаской покосился на Тимура.       «Фига его Натаха застращала. А. Или это из-за того, что я его вчера хуями обложил?»       Вздохнул, похлопал по колену, как бы успокаивая:       — Нет, не думаю. Я ему не рассказывал.       — А он прям верит только в то, что ему рассказывают?       — Максим — да. Я тебе больше скажу, я ему никогда не признавался, что гей. А следовательно, он не в курсе ни моих детских похождений, ни того же Жданова.       — Да ладно? — Лысый удивленно вскинул брови, поправил очки. — Даже я про Жданова знаю.       — Ты знаешь, потому что ты — в теме. А Максим гетеро до мозга костей. И он, ну… в хорошем смысле гетеро. Если ему вывалят на стол мои голые фотки двадцатилетней давности, где я беру с заглотом, а рядом встану я и скажу, что это неправда, Максим поверит мне.       — Классно. Мило даже. Это настоящая такая мужская дружба.       — Да-а, — протянул согласно Тимур, усмехнулся.       Лысый спохватился:       — Прости. Я в том смысле, что это мило, когда ты не в многолетней френдзоне.       — Все в порядке, — «В каком месте? Не пизди», — Я так-то привык. Свел контакты на минимум. Притворился бесконечно занятым. Нет, я могу с ним встретиться, если очень припрет. Но мне к такому готовиться надо, а когда он сваливается как снег на голову и говорит, что он…       Тимур осекся, мысленно дал себе по губам за то, что чуть не выдал секрет Максима, на ходу поправился:       — …счастлив в своей гетеро-семье.       — Думаешь, он бы не прогнулся под твоим напором, если б ты, ну… постарался? Тим, ты та еще сосочка, перед тобой хрен устоишь.       Тимур на миг вышел из роли раскаявшегося кота, зыркнул на Лысого холодно и зло:       — С дуба рухнул? Я скорее Жданова раскопаю и с ним пересплю, чем буду портить Максиму жизнь. Я тебе уже объяснял…       — Прости-прости, — поспешно погладил по спине и поудобнее прижал к себе. — Был неправ. Ну а открыться ему? Излить душу? Вроде говорят, что это помогает.       Тимур обреченно закатил глаза:       — Слышал анекдот про Мойшу и Абрама?       — Видимо, нет.       Тимур принял самый одухотворенный вид:       — Ночь. Одесса. В кровати лежат супруги. Мойша и Сарочка. Мойша не спит, ворочается. Сарочке это надоедает, она спрашивает: «Мойша, любимый, что ты весь извертелся?» А он ей отвечает: «Ой, Сарочка, не могу уснуть: я должен нашему соседу Абраму денег. Завтра их надо отдавать, а у меня их нет». Сара, значит, выходит на балкон, поднимает голову: «Абрам! Абра-ам!» Через секунду раздается сонный голос: «Что, Сарочка?» «Тебе Мойша денег должен?» «Должен», — с удивлением подтверждает Абрам. «Так вот, он тебе их не отдаст!» Сказав так, Сарочка возвращается в кровать, целует мужа: «Спи, Мойша, пусть теперь Абрам не спит!» Ко-нец, — Тимур выдержал паузу. — Теперь понял?       — Ага, вроде бы, — Лысый рассеянно почесал макушку, блестевшую в свете лампы. — Или не совсем. Ну что ему будет от твоего признания? Сколько лет прошло, у него своя жизнь, тем более ты на нее не претендуешь.       — Будет, что угодно. Ты Максима не знаешь. Ему хватает проблем и без меня. Родители-алкаши, средний брат из окна вышел… И младшего с циррозом печени похоронил каких-то пять лет назад, — «И это не упоминая про их с Мариной беды с зачатием». — Нафига ему думать про меня? А он будет. Потому что он всегда так делал, и «своя» жизнь у него началась вот только что…       Здесь Тимур догадался, что увлекся. Отвернулся, смущенный тем, с каким жаром он отстаивал важность спокойствия Максима. Удивительно, но Лысый его выслушал внимательно и как будто бы остался доволен:       — Поверить не могу, что удостаиваюсь таких откровений. Кто ж знал, что наш самодовольный Тима был всегда такой нежный внутри. Милашество.       «Странный он. Я ему про другого мужика душу изливаю, а у него “милашество”. Это их с Натахой бисексуальные приколы или что? А. Плевать. Главное, что все позади. Все обошлось. Осталось вернуться домой и поскорее вклиниться в привычный ритм».       Тимур опять проверил стрелки часов, те ползли неохотно и медленно, терпения не хватало, чтобы блюсти «приличную» паузу. Потому он пошел на коварный шаг, боднул Лысого носом, и когда тот повернулся к нему, выпятил губы:       — Миш, я по ходу все же умираю. Мне нужен нормальный кофе, а не та бурда буфетная, и… отдохнуть.       Тот мгновенно прижался к нему с поцелуем.       — О, с радостью. Отвезу тебя в «Даблби». Подброшу до дома. Проконтролирую, чтоб ты лег в кроватку и больше не бузил, — перечисляя все это, Лысый наглаживал Тимуру бедра и талию.       «Бля, ну я же попросил меня не мацать. Высунь из меня язык. Как же я устал», — Тимур разрешал похабные жесты, лишь проверяя, чтобы они не переместились под одежду. Улыбался очаровательно, да так, что щеки сводило.       — Тим.       — М?..       — А у тебя реально есть те фотки? Из молодости…       — Лысый…       — Понял-понял. Молчу. Проклятое любопытство.

III

      Казалось бы, ну сколько можно, но с Тимуром произошла еще одна странность: он все время думал про того парня из перехода. В театре, в машине у Лысого, в кофейне, окончательно отмытый и окруженный привычным вниманием то и дело прокручивал в памяти их разговор и то, как парень играл в переходе как бы специально для него. А чем дольше он копался в воспоминаниях, тем больше ощущал схожесть незнакомца с Максимом.       «Бред какой-то. Они разные. Прямо… совсем. Максим высокий и поджарый, этот какой-то низкий шкаф. Тумбочка, блин. И вообще Максим — это Максим», — мысленно убеждал сам себя Тимур, хоть и догадывался, что дело заключалось вовсе не во внешности. Впечатление от столь разных людей выходило если не одинаковым, то крайне близким. Кто-то, кому не нужно от него ни денег, ни связей, ни секса, просто помогал ему, потому что…       «Зачем?» — Тимур не понимал.       Максим верил в дружбу, такую, до гроба. И разубедить его не был способен никто, он искренне считал Тимура другом и, пожалуй, считает до сих пор. Их связали обстоятельства, контракт, цепкие лапы Жданова, детдомовское детство, да много чего.       «А парень получил от меня ни за что. Интересно, он там в порядке?»       Тимур прекрасно знал, что он как человек — не то чтобы хорош. Ему нравилось вертеть людьми, манипулировать, искать в знакомствах выгоду, но и откровенным подлецом он назваться не мог, по крайней мере, не хотел. И представлять, что из-за него пострадал, пускай по первому впечатлению не особо приятный, но в целом ни в чем не виноватый парень — тоже.       Идея сходить и проверить с самого начала показалась идиотской, но вот они с Лысым допили кофе, прогулялись по центру вдоль бутиков, а желание быстро спуститься в переход Охотного ряда не пропало, наоборот, усилилось: «Да тут и недалеко. Пешком по Тверской дойти и сразу домой. Но если там будет злоебучий Валера, то я сваливаю. Типа ничего и никогда не случилось».       Тимур легко распрощался с Лысым, тот явно остался доволен совместно проведенным вечером, весь лоснился и сыпал комплиментами.       «Он сам, как этот его Шампусик. Кинули кость, погладили брюхо — и нормально, вейте веревки дальше. Не, раз ему нравится… нормально? Но все-таки щенячьи восторги не по мне. Любите-восхищайтесь на расстоянии».       Когда Тимур добрался до Охотного ряда, успело стемнеть, не так, как вчера, тогда ему чудилось, что он искал метро на ощупь. Теперь он был трезв, относительно опрятен, а потому без особого опасения влился в толпу клерков, спустился по лестнице. Подсознательно встреча пугала. Где-то в глубине души Тимур надеялся, что парень уйдет домой, на другую точку, «нафиг», а он сам разведет руками, мол, сделал все, что сумел, и уедет восвояси на такси бизнес-класса. Но, увы, парень стоял на прежнем месте. Он играл «Город золотой» с полуприкрытыми веками, прислонившись к стене и покачиваясь в такт песне. Не обращал внимания ни на мелькающих людей, ни на то, бросали ему деньги или нет. Завидев Тимура, приветливо кивнул, но петь не прекратил, что немного смутило.       «Это мне его ждать еще? Класс, мне же делать нефиг. Нет, поет-то он неплохо, даже… хорошо. Чересчур надрывно. Дыхалка не поставлена… а, он ж курит, тогда ясно. Не знаю, чего я в нем нашел вчера. Разве что дофига проблем».       Как бы Тимур ни критиковал манеру парня, ожидание выдалось не слишком тягостным — «Потому что умели раньше музыку писать!» — когда парень выдал последний аккорд, приблизился. И сразу был сбит с толку хамовато-небрежным:       — О, здоров, дядь! Вы живой.       — С чего бы мне умирать?       — Ну вы ж себя не видели.       — Спасибо, но зеркало у меня дома есть.       — И как? Не сильно испугались?       «Мелкий сопляк, бесишь. Ты думаешь, что смешно шутишь? И какой нафиг "дядя"?! Так, стоп, я не за этим сюда приперся».       Тимур медленно выдохнул через нос:       — Бывало и хуже. Слушай, — поспешно, не давая парню вставить ни единой шутки. — Я пришел извиниться. За то, что тебе пришлось это все увидеть, а потом присматривать за мной. И... за нос.       — О, вы вспомнили, — парень с улыбкой потер коричневую корочку крови на переносице. — Да с каждым бывает.       «Не перебивай меня».       — Да, но... Нет, со мной такого не было, я не бью людей и не пью... столько. Вчера выдался очень непростой день. Ты попал под горячую руку.       — Мне не привыкать. Не грузитесь, — похлопал Тимура по плечу. — Я ж понимаю, случилось чего. На работе, с дамой там...       Тимур подавился смешком:       — Вот уж обошлось.       — ...тогда с кавалером, — окинул оценивающим взглядом. — Всякое бывает.       Уточнение про ориентацию задело слабо — «Офигеть, я про себя не знал» — но для вида Тимур нахмурился:       — А ты дерзкий.       — Приходится.       — Поэтому нос перебитый был и до меня?       — Ха. Подловили. Вы за «кавалеров» обиделись? Так это ж я не с оскорблением. Я ж понимаючи.       Тимур вскинул брови:       — Даже так?       — Ага, поэтому расслабьтесь. Я вас осуждать не буду. Удачно, что вам я подвернулся. А вот дядю Валеру вы зря обидели, он, в отличие от меня, мягкий.       — Хорошо, перед ним я тоже извинюсь. При встрече, — Тимур нервно растер лоб и потянулся в сумку за кошельком. — Короче, считай это компенсацией за нанесенный ущерб. Сколько я тебе?..       Парень торопливо накрыл его руку ладонью:       — Ну не здесь же, — почти расхохотался. — Нас так с вами повяжут. Типа я вам дурь толкаю или жопу продаю. Шучу. Оставьте себе.       «Сученыш, бесишь! Возьми деньги и дай мне уже почувствовать себя лучше», — Тимур включил обаяние, решил сыграть на самолюбии парня:       — Впервые вижу музыканта, которому не нужно денег. На развитие там. А я потом буду хвастаться, что помог старту звезды.       Тот небрежно отмахнулся:       — Мягко стелете, но не. Спасибо. Мне чужого не надо.       — Ну, а это что? — Тимур взглядом указал на чехол из-под гитары, где скопилась пригоршня мелочи.       — А это на «Киндеры». И так-то мне за музыку платят, а не за битую морду лица. Но если вам так надо, — «Ага, обоссаться как». — Скажите, чего спеть?       Тимур понял, что если не играть по правилам парня, то он уйдет ни с чем. «Вернее, с тем же чувством вины».       — Окей. Какой тариф? Только не продешеви. Задирай нормально так.       Тот задумчиво почесал макушку. Вид у него при том сделался до странного детский. «Он хмурится, как Максим. Проклятье. С фига ли опять Максим? Хочу уйти». Тимуру начало мерещиться, что на них косятся прохожие, что его вот-вот узнают и непременно что-нибудь где-нибудь да напишут скабрезное. Поднял повыше ворот пальто. Парень же, качнувшись на пятках, выдал:       — Ну, давайте пятихатку.       — Отлично, — «Все равно дешево, но допустим. Я устал с ним спорить».       Тимур вынул пятитысячную купюру и точь-в-точь как в гангстерских фильмах сунул парню в руку. Тот ошарашенно вытаращил глаза, снова полез чесать затылок.       — Дядь, я про пятьсот говорил...       Терпение иссякло как по щелчку, Тимур вскипел:       — Блядь, мельче нет. Бери, что дают, и не выеживайся!       — Лады-лады. Что ж вы за птица, что у вас меньше пяти косарей нет... За мной точно не придут? — парень сунул скрученную купюру под носок. — Спецслужбы? Бандиты? Кавалеры?       — Санитары, — обессиленно огрызнулся Тимур.       Он не испытал ни капли облегчения, лишь новый приступ досады, а заодно непонимания, с чего он вдруг решил, что парень похож на Максима и ему нужен этот жест извинения.       «Наверное, реально надо голову проверить. Сотрясение или чего похуже», — Тимур собрался уходить, но парень его окликнул, да так громко, что наверняка все в переходе услышали.       — Дя-ядь! А сыграть-то чего?       «Господи, он в самом деле?.. дурак».       — Высоцкого знаешь?       — Обижаете. А чего конкретно?       — Да что хочешь.       Парень с секунду постоял с сосредоточенным лицом, а потом ударил по струнам.

Когда вода всемирного потопа Вернулась вновь в границы берегов, Из пены уходящего потока На берег тихо выбралась любовь И растворилась в воздухе до срока, А срока было сорок сороков.

      Музыка и голос отражались от стен, гулким потоком разносились по коридорам перехода. Прохожие, спешившие на поверхность и вглубь метро, притормаживали, наблюдали. Кто-то бросил в чехол еще монет. Их стук отозвался в сердце причудливой и ноющей болью.       Тимур забыл, что он собирался незаметно уйти, застыл как вкопанный: «Высоцким никого не удивить. Всех от него тошнит, но… это шутка какая-то?» — никак по-другому он не сумел себе объяснить то, что парень выбрал песню, которую пел Максим в их первую встречу.

Только чувству, словно кораблю, Долго оставаться на плаву, Прежде чем узнать, что «я люблю», — То же, что дышу, или живу!