Дядя Тима

I

      Тимур набрал в грудь побольше воздуха, прежде чем разразиться язвительным монологом:       — Честно, мне глубоко насрать на то, что он женат. Когда меня это останавливало? Тут дело в другом, меня бесит, что он такой… до блевоты правильный. По будням допоздна на работе. Пятничным вечером с друзьями в баре, кружка пива и не больше. А выходные с семьей. Барбекю, вот это все… Ну бесит же! Я, знаешь, в такие моменты представляю, а что бы сказали его коллеги, если бы застукали нас, скажем, в машине? Или его друзья? Если бы он промахнулся и отправил фотографию своего шланга не мне, а кому-то из них? Что подумала бы его сисястая женушка, если бы увидела, как ловко он у меня отсасывает? Идея того, что я могу вот так по щелчку пальца разрушить чью-то репутацию и поставить двуличного ублюдка на место, будоражит куда-а сильнее тупых ролевых игр…       Выдержав паузу, Тимур дождался, пока его персонаж, сорокапятилетний архитектор из Орландо, залпом допьет бокал вина, встанет из-за стола и выйдет из кадра.       — Нормально?       — Ага, все супер! — отозвался довольный Лысый из захламленной рубки. — Прям четенько. Ничо не трогаем. Сразу едем дальше.       Тимур удовлетворенно кивнул, быстро отыскал в планшете следующий кусок текста, прочитал его так же безукоризненно и почти не глядя.       «Ясен пень, я репетировал эту фигню с ночи... Конечно, для закадра так жопу можно и не рвать. С другой стороны, с фига ли? Пусть режиссер видит, что я — умничка, в другие проекты берет. Да и тренироваться мне еще... М-да».       Тимур запросто прикинулся для старших коллег понимающим и внимательным «юношей» — а большинство профессионалов были старше его лет на пятнадцать, а то и двадцать, — готовым впитывать новые знания. Полезное умение, да, ему рассказывали много очевидных вещей, вроде того, что на смену полагалось приходить в не шуршащей одежде, без украшений, желательно с убранными волосами; что перед записями полагалось разминаться; что у каждого персонажа предполагалась собственная краска в голосе. Говорили и кучу всего устаревшего, вроде того, что раньше — здесь следовало бы дать драматичную барабанную дробь — отдельной наукой считалось бесшумно переворачивать листочки с текстом, или что прежде писались все вместе, в одной студии, с погружением и отыгрышем, а не как теперь, поодиночке, проклятущий рекаст и прочая гадость, и вот тогда!.. тогда чтобы во время записи молча выразить коллеге восхищение, полагалось постучать указательными пальцами друг о друга, получались эдакие мини-аплодисменты.       «Господи, старперская фигня. Тогда трава была зеленее, мороженое вкуснее, хуй тверже... Мне-то вот это все слушать нахрена?»       Разумеется, Тимур понимал, что, кивая на все ностальгические бредни и советы вроде «не ешь соленого и острого», «не болтай по телефону» перед записью, он проникал в новую для себя среду и закреплялся в ней как обаятельный и обязательный человек.       «А это выгодно. Это замолвленное словцо. Новый дубляжик. А то и два. Хотя, бля, над липсинком пахать и пахать... Не могу я в рот все время пялиться».       Еще Тимуру банально нравилось копаться в чем-то незнакомом. Когда его первый раз попросили добавить «грязи» он растерялся, а после специально стал собирать всякие смешные словечки и фразочки, невольно откатываясь в собственных мыслях в ту пору, когда его только-только привели в театр и у него разбегались глаза от обилия новых терминов и привычек.       «Полезно все же пробовать что-нибудь новенькое. Или нет. Даже не так. Полезно самому становиться в позицию новенького. А то я офигенный, базару ноль, но подушку безопасности придумать надо. Хорошо, что голос стареет дольше, чем рожа. Глядишь, и книжки начитывать буду. Не Клюквин, конечно, но голодным не останусь».       Поэтому Тимур старался, учился и изредка косился на «Эпл Вотч». Сегодня он писался один — не совпали графики с коллегами по сериалу; пока они работали, Тимур репетировал «Собаку», вводил Тому и заодно узнавал все больше душераздирающих подробностей от Зои о предыдущей Марселе. Отчасти одиночество здесь радовало, можно и отдохнуть от театрального галдежа, и сосредоточиться на персонажах, их у Тимура пока всего три, зато очень выразительных.       «Лысый явно что-то кому-то или занес, или приятного наобещал, раз я такая привилегированная сучка. Это значит, что и мне надо быть благодарным? Фу бля. Ужасно это дело не люблю, — Тимур устало кивнул Лысому, что показывал ему из рубки на каждую реплику большой палец. — Ну, допустим я ему отсосу. Пообедаю с ним… В жопу не дам, мне тащиться на вечер этот и танцевать скоро. Ладно. Есть еще порох в пороховницах, можно пока с озвучкой книг и подождать…»       Тимур управился за два часа, записал пять серий, как и договаривались, ни на секунду не выбился из графика, и в целом остался собой доволен. Отыгрывать персонажей исключительно голосом оказалось непривычно, приходилось себя сдерживать: руки за спину убирать, следить за дыханием, опорой.       «Старушок бы меня и сейчас дрючила во все дыры, что я — ленивый бездарь, свалился на ее голову, не жалею ее седые мудя. Мощная тетка. Обматерила б, но похвалила в конце обязательно. Особенно, если б я ее ненаглядного Тургенева озвучил».       Голос уставал, виски стягивала, пускай и не сильная, но не дающая покоя боль, так что Тимур искренне порадовался, когда режиссер объявил ему в наушник:       — На сегодня все. Спасибо вам большое. По-моему, все отлично прошло. Да, Лысый?       Тот закивал, с грохотом, ощутимым даже через толстое стекло, принялся сгребать вещи в рюкзак.       — А когда будет готово? — уточнил Тимур, стараясь не морщиться от шума и осознания, что благодарить все же придется.       — Во вторник, как всегда. А что, вам тоже интересно? — усмехнулся режиссер. — Американосы умеют драму снимать. Прям накрутили.       — Не то слово, — вежливо улыбнулся Тимур, а про себя подумал.       «Интересно, как я звучу, когда пытаюсь так быстро переключаться с одного персонажа на другого. Насколько это убого, какие еще минусы подчеркнул микрофон и как долго мне еще репетировать…»       «Эпл Вотч» показывали четыре часа дня. По-хорошему хотелось принять «Аспирин», заесть его чем-нибудь более существенным, чем обыкновенное его меню — «Что сегодня по плану? Ебучие сырники с орехами. Бу-э» — и завалиться спать, но Тимур честно дождался Лысого в коридоре. К чести того стоило отметить, что он торопился как мог и старался сделать все, чтобы не взбесить Тимура и доставить удовольствие.       — Ты чертовски крут! — одной рукой Лысый приобнял его за талию, а второй придержал лямку незастегнутого рюкзака. — Все по красоте сделал. Режик тобой страшно доволен! Видишь, не зря я тебя позвал. А ты идти отказывался!       — Ага. Только честно, ты специально мне дал роль скандального педрилы?       — Бля, Тим, ну я как лучше… И ты реально хорошо его делаешь!       — Да я шучу, — Тимур легко толкнул его в плечо, поспешно вышагивая по коридору в сторону лифта. — Расслабься. И увези меня отсюда уже… куда-нибудь.       — Эт с радостью, — расплылся в улыбке. — Давай ко мне. Натаха уехала со своими девчонками на выступления. Вернется только завтра вечером. Дом свободен.       — Дом? — Тимур изумленно вскинул брови. — А почему не отель? Ты ж сам сказал, что я отлично постарался, — чуть наклонившись к Лысому, шепнул. — Так хвали, как полагается.       Кроме них в коридоре бизнес-центра не было ни души, поэтому никто бы не заметил их милований у лифта, но Лысый, мгновенно покрасневший, остался непреклонен:       — Тим, я б рад. Но там ж… Шампусик совсем один с утра. Я ж это… Волнуюсь за него. Может, все-таки ко мне, а? А потом я тебя и в ресторан, и на вечер «Ретро радио» отвезу. И увезу… типа личный шофер. Ладно?       Тимур обреченно закатил глаза, поправил ворот водолазки.       «Чертовы собачники, с ними хер договоришься».

***

      О том, что Максим ему нравится, Тимур догадался довольно скоро. То ли повлияли приставания Жданова, то ли творческая среда, где геи и лесбиянки встречались регулярно. Так что никакого внутреннего кризиса от осознания, что он влюбился в первого и единственного на тот момент друга, у Тимура не случилось. Сперва и вовсе воспринял образовавшееся чувство как легкое увлечение, оно и понятно, красивый и рослый парень, ровесник, не то что Жданов. Проблема заключалась в другом: Максим был стопроцентным натуралом, не тем, что от прикосновения к гею принимался орать и трястись над своей гетеросексуальностью, как над увядающей розой, а таким, что не понимал ни намеков, ни откровенных приставаний. Тимур запросто мог повиснуть на Максиме, облизать его вдоль и поперек, завалиться к нему спать раздетым, но тот бы лишь улыбался и искренне верил, что так проявлялась их суровая мужская дружба.       «Сказочный идиот. Но добрый».       Больше того, Максим сам охотно лез обниматься, шуточно драться и вот с чем-чем, а с атмосферой дружбы у них в дуэте проблем не имелось. Что ни выход в свет, то непременно фотография, где они кривляются, корчат рожи или просто не отлипают друг от друга.       «Ладно, допустим… идиоты».       Максим удивительным образом вмещал в себе все те качества, которые раньше бы молодого и циничного Тимура разозлили, но в новообретенном друге очаровывали: прямолинейность, отзывчивость, бесхитростность, часто переходящая в кристальную, подчас детскую наивность, упрямство, оптимизм. В какую бы откровенную грязь их ни вписывал Жданов, Максим во всем находил мало-мальский плюс, чаще всего выражавшийся в коротком и честном «зато это закончилось». Тимуру оставалось удивляться его светлому нраву, граничащему с чем-то нездоровым, и потихоньку бояться, ведь с каждым днем он привыкал и к дураковатой улыбке, и к медвежьим объятьям, и к тому, что Максим вообще не умел давать интервью всяким музыкальным передачам и модным журналам, испуганно чесал затылок и косился на Тимура, мол, спасай. И в том взгляде... Ох, сколько всего хотелось еще напридумывать с тем его взглядом. Тимур и не заметил, как влюбился в Максима.       «Как кошка».       Первые два года хватало и подобной чисто дружеской близости. Они жили вдвоем на съемной квартире, поскольку Жданова душила жаба расщедриться на что-то существеннее однушки в Кузьминках. Да им и жаловаться особо не приходилось — не до того, они если и появлялись дома, то ближе к ночи, убитые съемками и выступлениями, заваривали лапшу и болтали, сидя на не заправленных с самого утра кроватях. Так Тимур выяснил, что за образом жизнерадостного балбеса у Максима скрывалась своя мрачная история.       «Кто бы в этом, блядь, сомневался».       Родился он в Оренбурге. В многодетной семье беспробудных алкоголиков. Максим, как и Тимур, детство помнил смутно, и в основном если и рассказывал что-то, то про уличные игры с ребятней со двора или про соседей, что подкармливали его с двумя младшими братьями. Хотя и в тех относительно светлых воспоминаниях сквозила безнадега:       — Нас как-то заперли дома. Ну вроде как надо за продуктами было, а мы мелкие, мешаемся. И в общем не было старших дня три. А жрать нечего прям ваще. Соседи прознали, на веревке нам корзинки со жрачкой спускали. Хлеб, молоко там. Плоские пакеты с вермишелью под дверь пропихивали и объясняли, как варить.       — А чего ментов не вызвали?       — Ну как, семья. Нехорошо. Да и я тя умоляю, так многие жили, ничего. Но это ладно. О. Помню, как мелкие чуть травилок от тараканов с голодухи не нажрались. Вот это была история…       О родителях отзывался коротко:       — Алкаши как алкаши. Не видел, что ли, никогда? Ха. Хотя у мамани шутка была. Нас три сына, разница в два года. Вот она и говорила. «Палка раз в год стреляет, а ваш батя — тормоз». Что? Не смешно?       — Оборжешься…       Прожили они так до тех пор, пока Максиму не исполнилось шесть. В одну из осенних ночей батя забил маманю до смерти в пьяном угаре, а сообразив, что натворил, вышел из окна. Когда в квартире стало окончательно тихо, Максим побежал к соседям звонить в милицию и одевать-собирать ревущих братьев в детский дом.       — Так и живем втроем. Ну, вернее, я уже не живу как бы. Но я им вот пишу. Звоню. Они крутые у меня. Ленивые только. Один вот футболистом хочет быть, второй ничего пока не хочет, но он малой совсем. Жалко, что ни в какие семьи их не взяли. Ну это потому что мы вроде как втроем и надо брать всех, — рассуждал Максим совсем не свойственным ему серьезным тоном. — Я чего играть-то начал, чтобы их развлекать, ну и отвлекаться. Вроде как спел, по струнам подергал и полегче. Гитара так-то батина. Качество. Самара. Удивительно, как не пропили.       Тимур слушал и думал, что ему, в сущности, повезло с его «Заботой» и старушком, а заодно делал выводы. Он-то запросто распрощался с мечтами о роке и сильных текстах, когда угодил в «ТиМу», потому что догадался, что петь про «ее глаза» и «я хочу тебя» куда выгоднее с его внешностью и умением двигаться под легкую музыку. Помогал и всеобщий ажиотаж вокруг дуэта, их любили и хотели, и девушки, и мужчины, так что Тимур не испытывал ни угрызений совести, ни внутренних противоречий, даже старушок его не чморила за сделанный выбор, лишь просила беречь голос, не совать в рот разную гадость и пользоваться изделием №2.       А вот Максима от приторных песен и однообразных мотивов корежило, как и от необходимости вставать в сексуальные позы, показывать пресс, приспускать джинсы на камеру, задирать футболки и т.д. Но ему хотелось заработать денег для братьев, дать им образование, побаловать подарками и показать жизнь за пределами интерната.       «Дурак. Жданов платил нам такие копейки, что и на себя-то хватало с трудом, а он за братьев волновался».       Тут стоило отметить, что если Тимур получил сальную пятерню на задницу и с этими вводными пытался наладить контакт с продюсером, то вот у Максима со Ждановым отношения не заладились сразу.       «Не, ну там изначально ясно было, что они не сработаются. Жданов — чисто человек попсы. Скандалы, эпатаж, постоянный подогрев интересов через желтушников. Для него музыка — в первую очередь бизнес. И вот какой бы жабой он ни был, ну тут я с ним фиг поспорю. А Максим... Максим он творческий. Для него музыка это про честь, про страсть. Ему хотелось самому сочинять. Он и тексты Жданову таскал. И предлагал пересмотреть формат дуэта на что-то серьезное. Он. Жданову. Не, офигенно мило. Но смертоубийственно тупо».       Тимур наблюдал за тем, как обстановка между ними двумя накалялась, и делал по-своему. Он дожидался, пока Максим уйдет от Жданова, так и не добившись аванса, сам распускал кудри, стягивал лямку майки с плеча и запрыгивал в таком виде в кабинет. После недолгих уговоров дать ему денюжку на что-нибудь «прикольное», покорно вставал на колени или ложился на продюсерский стол. Убегал с конвертом честно выстраданных купюр. Позже брал точно такой же конверт, клал в него носовые платки или сложенные бумажки, возвращался так на съемную квартиру. Там демонстративно махал перед носом Максима одинаковой на вид получкой, ехидно ругал за то, что тот не умел никогда нормально просить, отдавал в итоге ему денежный конверт, а себе оставлял ложный. Слушал поток неловких благодарностей, очень неправдоподобно отмахивался от объятий Максима. И вроде как все довольны...       «...были».       Разумеется, жить долго и счастливо, пребывая в состоянии странного самообмана, не получилось бы.       «Но так хотелось».       Во-первых, Тимур прекрасно понимал, что рано или поздно у Максима могла появиться девушка. Оголтелые фанатки, готовые в любую секунду нырнуть в трусы кумиру, или случайные дивы, удачно подвернувшиеся на танцполе, не смущали, здесь Максим проявлял осмотрительность не по годам. А если Тимур видел, что какая-нибудь особенно прыткая барышня загнала его друга в западню, то спешил на помощь сам. Рушил все настроение, открыто грубил, чего, опять же, Максим делать стеснялся, за руку утаскивал поближе к людям и уже там в свойской манере подначивал и издевался.       — А Макс испугался минета!       — Ничего я не испугался. Просто, блин, я ж ее не знаю совсем, а если б она забеременела и…       — Макс, ты дурак совсем?       — Ну, видимо, дурак. Не могу я так, не познакомившись…       Тимур для вида смеялся, а про себя ликовал, потому что с их графиком и планами Жданова познакомиться с кем-то не представлялось возможным. Хотя переживания случались. Тимуру в каком-то смысле и Маши из «Сис-Терс» хватило, чтобы ежесекундно умирать от ревности и биться в тихой истерике, когда их ставили вместе для фотосессии. А уж если представить, что на месте той же подставной Маши возникла бы настоящая и искренне любимая...       Во-вторых, Тимур так же прекрасно — «Прямо-таки изумительно!» — отдавал себе отчет в том, что в нем Максим не заинтересовался бы никогда. Для него Тимур был и оставался другом, да, в какой-то момент он сделался другом-номер-один, вытеснив из окружения прежних приятелей из интерната и не подпустив никого свежего из мира музыки. Но все же не о том ему мечталось тоскливо-странными вечерами в их квартире, когда они оба разбредались по углам, а душой, сердцем и другим менее романтичным органом Тимур как бы ложился с Максимом.       Не добавляла радости и необходимость спать со Ждановым. Тот утомлял, даже за деньги, даже за очень большие деньги. А еще напрягал, вдруг бы он в дурном настроении вывалил на Максима всю правду про конверты? Или про то, что Тимур приходил к нему на ковер в прямом смысле слова с шестнадцати лет?       «Хотя я и сам так отжигал, что никакой Жданов бы за мной не угнался. Ревновал Максима к каждой девчонке из клипа. И Маша эта... Бля, мне реально ее жалко. Девчонку взяли и подсунули Максиму, а он стоял истуканом и за ручку ее подержать боялся. А я свою… Сашу? Да, Сашу. Я про нее и не думал. У меня тогда на все был ответ — клуб. Чуть что не по моему, я уже накидываюсь в каком-то гадюшнике и прыгаю на первого попавшегося мужика. Ну, наверное, за что и можно сказать Жданову спасибо, так это за то, что мою пьяную задницу он прикрывал умело. Нигде мои голые фотки так и не засветились. Да-да, ему самому не с руки тогда карьеру себе было херить из-за моих выкрутасов, но зато я теперь относительно чистенький в глазах общественности».       Уже многим позже Тимур понял, что реагировал так с непривычки. Ему казалось немыслимым настолько зависеть от человека. Да, у него имелся старушок, но с ней у него обстояла совсем другая история, где все строилось на общих целях, не многим понятном, но уважении, а здесь Тимур бессмысленно топтался на месте, одновременно и неистово радуясь всякой секунде, проведенной с Максимом, и мучаясь от того, насколько близко и недоступно для него выглядело счастье.

***

      «А с фига ли я тут разностальгировался? А. Ну разве что в том смысле, что слава Богу, что меня больше не угораздило с тех пор в кого-то втрескаться, а то мороки. Ну и, объективно, вел я себя тогда как форменный придурок».       Факт того, что он до сих пор на расстоянии следит за Максимом, сохраняет особенно полюбившиеся фотографии с ним, не красивые, а именно что любимые, нелепые и комфортные, и пересматривает записи с концертов или кусочки интервью, Тимур решил оставить за скобками собственных размышлений, тем более, что они как раз приехали к Лысому.       Тот жил с Натахой в Тропарево в элитной многоэтажке на двадцатом этаже с пропускным пунктом на въезде, видом на лесополосу и маленьким ипподромом, где регулярно визжали то лошади, то чьи-то дети. Картинку безудержно прекрасной семейной жизни дополняли уточки из местного парка, всамделишние верблюды оттуда же, бесконечные развивашки и сады-монтессори, располагавшиеся прямо на первых этажах жилых домов, и площадки, площадки, площадки.       — Одного не понимаю, нафига вам жить в месте, полном мамаш с орущими спиногрызами? — ворчал Тимур, пока они поднимались с подземной парковки.       — Ну, так-то мы ляльку планируем. Или двух. Когда-нибудь. Натаха просто у меня, ну, знаешь... Иногда бежит впереди паровоза.       «Да, настолько, что ты думаешь, когда ж он ее, суку, догонит. Господи, и повезет же тому несчастному чаду, что у вас народится, что ему делать? Нет, то, что оно раньше всех научится ползать-ходить и орать “пустите гады”, это ясно, но вам-то оно нафига?»       Тимур бы сострил вслух, пускай, и не так бескомпромиссно, но едва Лысый открыл дверь квартиры, как их встретил оглушительный лай. Ярко-рыжий шпиц несся к ним из гостиной, цокая когтями и глупо скользя по кафельной плитке.       «Господи, какая ж лютая фигня. И людям вот такое тупое нравится?» — скривился Тимур, уступая дорогу Лысому, который поспешно присел на корточки, чтобы пес сумел дотянуться до него и лизнуть в лицо:       — Шампусик! Маленький мой, — с каждым словом он уходил все в более слащавый шепот. — Ты мой мальчик! Ты мой сладенький! Как ты тут был? Оди-ин. Скучал? Скучал без папы. Бедный мой, хороший! Смотри, кто к тебе пришел! Целый Тима!       «Нет, блядь, половина», — Тимур сбросил ботинки и быстро-быстро проскочил мимо шпица, готового прыгнуть и на гостя тоже с восторженным тявканьем.       — Тим, ну он ж и по тебе соскучился!       — Ага-ага, славно. Он жив-здоров. Я в ванную.       «Целоваться я с ним не буду. Ни с кем из них. Боже, собачники стремные».       Квартира Лысого и Натахи очень четко делилась на две неравные части: серый кабинет, где Тимур однажды мельком побывал, был до потолка заставлен дороженной звуковой аппаратурой и инсталляциями из «Лего», скромно соседствовал с розовой гостиной, зеленой кухней и лиловой спальней в стиле пин-ап. Все пестрое, в пушистых и пятнистых подушках, невообразимых скульптурах. Смотрелось странно, еще и потому что в свободное от постеров с полуголыми девицами место Натаха вешала грамоты и медали за всякие соревнования, крепила полочки для кубков, полученных в те далекие времена, когда она занималась борьбой, и относительно недавно ее танцевальной командой.       «Чему она там учит… тверку? Жуть жуткая. Как ее угораздило? Мозг на ринге повредили? И, главное, как угораздило Лысого?»       Тимура всегда мало интересовала жизнь его секс-партнеров, но вот брак Лысого и Натахи оставался для него, пожалуй, самой удивительной загадкой. Одно время хотелось буквально разобраться, как так вышло, что два кардинально разных человека сошлись, не разбежались, и не прибили друг друга до сих пор. Особенно, когда Тимур мельком увидел саму Натаху, высокую рыжую красотку с силиконовой...       «Ну почти всем. И что она нашла в Лысом? Не, допустим, зарабатывает неплохо. Машинка хорошая. “Вольво”. Квартирка. Коренной москвич. Сам мягкий. Иногда слишком. А он? Ну то есть я в курсе, что он би, но не настолько...»       Лысый не разбирался в спорте и тем более танцах, Натаха злилась из-за «Лего» и измен. Единственное, что объединяло их — Шампусик, безумное, истерично-радостное нечто с мозгом-орешком. Ради шпица прекращались все споры, зарывался любой топор войны и прочие колющие и режущие предметы, потому что Шампусик умудрялся калечиться на ровном месте. То в стену врежется, то разгрызет собственную игрушку и проглотит от нее пищалку, то полезет дружить к верблюду из парка. Тимура и веселила беготня вокруг безмозглого комка шерсти, и раздражала, потому что по всем правилам и канонам основное внимание должно доставаться именно ему. Вот и сейчас после ванной он показно проскользнул в спальню мимо Лысого со шпицем и требовательным тоном велел:       — Ну иди сюда, что ли. Собаку у тебя никто не отнимет, а меня — запросто.

II

      «Блядство. Определенно, что-то где-то не так. Я вообще не удовлетворен, — рассуждал Тимур, лежа под ярко-фиолетовым одеялом и отчаянно стараясь не смотреть на мельтешащего вокруг кровати шпица с мячиком в зубах. — Мужик он неплохой, но для меня бесперспективный. И добро бы он был один, но вот эта вся маята с Натахой и прочим не по мне. Хлопотно... Утомительно...»       Лысый, примостившийся рядом, сбивал с мыслей, трогал за голые плечи и целовал в загривок, то и дело прислоняясь носом.       — Мне щекотно.       — Прости-прости. Просто ты такой красивый.       «Я это уже слышал, мне не интересно... — Тимур отметил в приложении пятнадцатиминутную тренировку и сверился с часами. — До сраного ретро вечера еще четыре ретро часа».       — ...и озвучиваешь ты отпадно, и вообще. Куда ты хочешь, чтобы я свозил тебя пообедать?       — М-м, в «Пушкина».       Лысый нервно икнул. Оно и понятно, далеко и дорого, но спорить не стал, снова прижался губами к плечу:       — Договорились.       Тимур лукаво усмехнулся:       — И еще мне надо домой, хочу другую куртку на вечер, — самостоятельно уложил ладонь Лысого себе на бедро, чтобы тот не успел возразить. — Тебе же не сложно.

***

      Максим с опаской относился к алкоголю. Да, на дискотеках и афтерпати, где фонтанами текли сплетни и спирт, им с Тимуром совали по напитку, но, как правило, он так и бродил с одним-единственным стаканом. Мог выпить банку пива у них на съемной квартире перед сном, выкурить торопливо сигарету и завалиться на кровать, но никогда Тимур не видел, чтобы Максим напивался допьяна. Они специально не затрагивали темы наследственности в разговорах, но как-то молча пришли к заключению, что да, это — правильно. Если вдруг журналисты или просто нехорошие люди пытались напоить симпатичных мальчишек-певцов, то Тимур делал все, чтобы Максиму ничего не досталось. Отнимал его порцию, ронял, выливал. Однажды смеха ради они специально налили себе в бутылки из-под джина воду и демонстративно пили, наблюдая за реакциями репортеров.       «От Жданова все равно досталось, но было смешно».       К несчастью, выдержка досталась только Максиму, а вот его младшим братьям повезло значительно меньше. Сложно с точностью утверждать, что стало причиной: вездесущие гены, чудовищная смерть родителей, непростая жизнь в интернате, успешный успех старшего или все сразу, — теперь это уже не важно, факт в том, что сколько бы Максим ни прикладывал усилий, как бы ни пытался помогать и объяснять, что такое хорошо, а что такое плохо, его слова пролетали мимо. Младшие братья и завидовали ему, и не понимали степени свалившейся на него ответственности, а потому преспокойно сбегали с учебы, покупали дешевое пойло в местном ларьке. Для них Максим стал одновременно и предателем, уехавшим в Москву, но почему-то не забравшим их с собой, и источником легких денег, причем таких, каких никто из них в жизни не видел.       «Максим дурак. Сколько им там было, когда он в "ТиМу" попал? Четырнадцать и двенадцать? Отличный возраст, чтобы слушать нотации. Да и сам он... Боже, мальчишка такой».       Тимур не вмешивался. У него не имелось ни малейшего представления о том, как воспитывать детей, кроме того, ему хотелось сохранить образ идеального друга. Изредка до него долетали обрывки чужих ссор по телефону, после чего он тут же оказывался рядом, звал гулять, репетировать или просил спеть одну из свежесочиненых песен, что забраковал Жданов.       Братья Максима раздражали. Не столько из-за скандалов, проблем с учебой и приводов в детскую комнату милиции, сколько из-за того, что они тратили его время и портили ему настроение.       «Наверное, мне не хватало деликатности. И мозгов. Да, пожалуй, и того, и другого. Но тогда мне уже остопиздело сидеть во френдзоне и оттуда наблюдать, как моего классного и любимого балбеса все кошмарят».       Тимур заразился наивным оптимизмом, поэтому усердно закрывал глаза и на то, как часто им звонили из интерната, и как много шипели друг на друга Жданов с Максимом, к двадцати годам абсолютно озверевшим от сценического образа Иванушки-дурачка. Но контракт есть контракт. Плюс среднего брата в очередной раз полагалось отправлять в наркологию, а оттуда — в ПТУ.       — Просрал он свое спортивное будущее, алкашня малолетняя. Пусть попробует в инженерию.       — А ему нравится?       — Ой, я, блядь, его забыл спросить, что ему нравится! — злился Максим, а потом, чуть помолчав, грустно добавлял. — Не знаю. Все не так, я все делаю не так. Они ж думают, что я тут загребаю деньжищи лопатами, а мы с тобой как идиоты сидим.       — Ну почему ж как. Просто идиоты.       — Ха. Твоя правда. Тим, я понимаю, что они не от хорошей жизни. Меня иногда самого так тянет наебениться в сопли, но я потом вспоминаю родительские рожи... Аж передергивает. Скажи, Тимох, оно ж когда-нибудь наладится, да?       Было необычно и страшно видеть Максима не излучающим позитив и уверенность в завтрашнем дне, поэтому Тимур принимался взахлеб уверять, что, ну разумеется, наладится, что Жданов рано или поздно оценит стихи, что братья возьмутся за голову, что случится полное и беспробудное счастье. Для пущего правдоподобия стучал Максима по плечу, лохматил волосы на затылке, тот смеялся и как будто бы верил.       О том, что средний брат выкинулся из окна ПТУ, Максиму сообщили за час до их сольного концерта. Тимур ярко запомнил тот день, потому что впервые увидел его плачущим. Максим умолял отпустить его в Оренбург. Жданов лишь пальцем у виска покрутил:       — Ты с дуба рухнул? Все уплочено. Пиздуй на сцену!       Они отвыступали. Чудовищно страшно тогда звучали песенки про наивную любовь, подростковый секс и пьянку. Тимур смотрел исключительно в зрительный зал, черный и пугающий из-за направленных на сцену софитов. После концерта Максим быстро собрался и уехал. Тимур провел безумно долгие три дня на даче у Жданова, силясь всеми доступными ему способами загладить вину за них обоих и объяснить, что горе, опознание тела, похороны. Но Жданов орал про убытки, швырялся вещами и затихал лишь на момент, когда его удовлетворяли.       «Жалко, что я ему хуй не отгрыз. Столько упущенных возможностей».       Тимур терпел, принимал любые позы и с нетерпением ждал возвращения Максима в Москву, тот и вправду вернулся через неделю, но лишь для того, чтобы сказать, что он — все, что попсовая слава ему поперек горла, что деньги и контракты Жданов может засунуть себе глубоко и надолго. Все планы Тимура жить спокойно и счастливо рухнули в одночасье. Он попытался еще что-то исправить, но Максим, сохранявший относительное хладнокровие на протяжении четырех лет, за пять минут вывалил столько всего , что скопилось у него за душой, что стало ясно — Тимуру за подобное бы в сексуальное рабство уйти пришлось. Жданов в долгу не остался. Он пообещал внести Максима в черный список всех доступных ему лейблов, радиостанций, премий и фестивалей, сделать так, чтобы его и на пушечный выстрел к нормальной сцене не подпускали.       «В общем, все чудесненько сложилось. Вернее развалилось. Еще и я с Максимом разосрался. А он, дурак, не сообразил из-за чего. Логично, ему и в голову бы не пришло, что это я добываю бабки его братцам, что это я прошу у Жданова за любой его косяк. Дурак. Но, блядь, до сих пор любимый».       Сегодня ровно двадцать лет, как дуэт «ТиМа» распался, поэтому мысли о Максиме были частично оправданы. Разумеется, они помирились.       Тимур честно постарался заняться сольной карьерой, но быстро смекнул, что Жданову больше не интересно ни продвигать его — «Ни ебать» — поэтому поспешно покончил с шоу-бизнесом, занялся личной жизнью, весьма удачно, связь с Тиграном дала ему и место в театре, и деньги, которые как раз заканчивались, и представления о приличном обществе, но вот успокоения — нет. Каждый день Тимур проверял почтовый ящик, спрашивал у консьержки, не заглядывал ли кто? Не искал? Почти каждую ночь представлял рядом Максима, даже не в эротическом плане, а в человеческом, что вот он, рядом, привычный, смешной, с гитарой из Самары.       «Дурак мой».       Едва услышав голос Максима, каким-то чудом откопавшего его новый телефонный номер спустя полтора года тишины, Тимур был готов бросить все. И работу, и Тиграна, в своих мечтах он то и дело возвращался в их с съемную тесную квартиру, но такую уютную и родную.       Сразу после ухода из дуэта Максим основал «Порез» с бывшими одноклассниками. Они выступали по клубам и барам, пели про нищету, непутевых матерей, отцов-бухариков, проворовавшихся депутатов, глухое к мольбам простых людей правительство и призрачную надежду на светлый исход. Естественно, денег не платили совсем, разве что давали еду или выпивку, но Максим уверял, что счастлив, днем он халтурил, ночевал, где придется, по выходным мотался в Оренбург с гостинцами к младшему брату, со страху взявшемуся за ум после смерти среднего.       Тимур слушал Максима с легкой досадой, он-то надеялся, что тот будет без него тосковать. Но главный удар подстерегал его сразу после выступления «Пореза».       Марина.       О-о, это был удар в спину, абсолютно неумышленный, но точный и с проворотом. Марина оказалась миловидной девушкой, худой и высокой, в клетчатом сарафане и с каштановыми косами почти до колен. Умная, на фоне столпившихся рокеров и рокерш тихая. Тимур с удовольствием отметил, что у нее длинный нос, кривые ноги и крошечная грудь, но вся его злобная радость улетучилась, когда он обнаружил, с какой нежностью Максим вокруг нее вился, как ухаживал, укрывал ей плечи курткой, смотрел...       «Боже, он так на меня никогда не смотрел. Да и ни на кого. И ведь хорошая девочка попалась. Приличная. Повелась не на деньги и не на славу. Максим на нее свалился практически бездомный, а она влюбилась и поверила. И любила, и верила еще года два не меньше, прежде чем про “Порез” начали узнавать. Не без моей помощи, конечно. Как же мне хотелось, чтобы выяснилось, что его чертова Марина мымра, изменщица или прошмандовка, я бы с превеликой радостью ему обо всем рассказал. Но нет, блядь. Святая».       А уж когда Максим по секрету попросил Тимура стать шафером, то сердце с хрустом разлетелось на сотни осколков, задело и легкие, и желудок.

***

      «М-да, прорыдался я тогда будь здоров. Нет никого тупее и опаснее, чем добрый и наивный натурал, — вздохнул Тимур и поправил ворот куртки из искусственного синего меха. — Жуть, конечно, вспоминать эдакую гадость. Но да что поделать, раз сегодня день такой. Слава Богу, я тогда от их свадьбы удачно отмахался. Не знаю, что б со мной случилось. Разорвало бы...»       — Тим, все нормально? — Лысый коснулся его плеча, не отвлекаясь от дороги.       — Ага. Офонарел слегка. График, то-се, — не слишком искренне соврал он и зевнул, поиграв цепями на груди.       «Я и забыл про то, что мы вместе едем, — Тимур отвлекся на мелькающие за окном машины вечерние улицы и дома, с потихоньку загорающимися огнями. — Не, после камчатского краба и салата с тунцом он посимпатичнее будет, особенно, когда не пиздит про свою псину».       Телефон Лысого смешно тяфкнул, оповещая о новом сообщении.       — Ничего, сейчас приедем. Там все восхитятся твоей ослепительной красотой. Ты сразу отдохнешь, и настроение у тебя поднимется. У меня Натаха по такому же принципу работает. Она питается комплиментами и слезами соперниц.       — М-м, прекрасная диета. А у меня и соперников-то не осталось. Уверен, никто моего имени не вспомнит.       — Перестань, — Лысый мягко похлопал Тимура по колену. — Тебя позвали. Выдернули как звезду.       — Звезд ждут, а выдергивают корнеплоды. Но спасибо.       Снова тяфканье.       — Все в порядке?       — Да-а, — протянул Лысый, с тоской глядя в экран. — Натаха не в духе. Соревнование пошло по пизде.       — Ну а тебя-то это как касается?       — О-о, всеми конечностями, — рассмеялся. — Не, если серьезно, то это ж супружеская жизнь. Что происходит у одного, то касается и другого. Логично.       — Очень, — ухмыльнулся. — Но от тебя слышать прям неожиданно.       — Почему? — Лысый честно недоумевал секунд десять под пристальным взглядом Тимура, прежде чем сообразил. — Ну да, может, я и не образцовый муж. Но… неплохой. Как друг уж точно.       — То есть ты женился на ней по дружбе, да?       — Это долгая история… Тим, к чему ты вообще сейчас? Если ты сердишься за что-то, то ладно, я извинюсь, но когда ты вот так из меня соки пьешь — это напрягает. И…       Тимур не дал ему закончить, ласково потрепал по щеке:       — Ну что за очаровашка! Ты прелестно дуешься. Но, во-первых, Мишенька, тебе нравится, когда из тебя пьют соки, — «И когда я зову тебя по имени». — А во-вторых, это простое любопытство. Ничего больше. Мне просто интересно, вот ты свою Натаху в принципе любил когда-нибудь?       Лысый растерянно почесал щетину. Его телефон тяфкнул два раза подряд.       Выдержав достаточно мучительную паузу, Тимур откинулся на спинку сиденья:       — Забей.       «Наверное, я веду себя как сука. И Марта бы сказала, что я что-то там компенсирую. Но что я могу поделать, если женатики такие уморительные?»       — А включи музыку. Пожалуйста, — прикрыв веки, вкрадчиво попросил.       Тимур рассчитывал на то, что так он обезопасит себя от болтовни, хотя по бледному лицу Лысого было видно, что тот не особо и собирался, и сохранит приподнятое настроение до начала вечера.       «И обязательно надо прицениться, кто там симпатичный будет гулять из приглашенных. И обязательно, прям железно, кто там из неженатых».

III

      Официальная часть мероприятия Тимура категорически не впечатлила. Во многом потому что рассуждения ведущего о значимости поп-культуры и незабываемости тогдашних красоток были сильно, по его мнению, преувеличены.       «Да и терпеть каверы при еще живых и относительно свежих исполнителях странно. Не, ребят они подобрали миленьких, нарядили… примерно так же уродливо, как нас в молодые годы, но очень понятно, что у “Ретро радио” не шибко много де-еняк… Фиг с ним, с Жуковым. Взяли бы кого подешевле. Спасибо, что этими выступлениями мучили недолго. Ну, и то, что все такое чисто для своих — классно. Ни тебе зевак, ни сумасшедших фанатов, все так… Как же Тигран это называл? А. Цивильно».       Позже, разгуливая по банкетному залу с бокалом шампанского и здороваясь со знакомыми, Тимур примерялся к мужчинам в дорогих костюмах, но все как-то без особого рвения. Лысый ему не мешал, его на середине концерта отвлек звонок Натахи, чьей команде посмели дать второе место.       «Бедолага, будет теперь слушать ее ор, успокаивать и заедать стресс канапешками. Нет, однозначно, мне нужен запасной вариант».       Вечер проходил на Сретенском бульваре в историческом здании с видом на Доходный дом.       «Забавно. Ретро вечер от “Ретро радио” в ретро здании».       Тимуру понравился такой вариант: высокие потолки с лепниной, живая музыка, бар, открытые балконы, для тех, кому тяжело жилось без перекуров или не терпелось похвастаться новенькой дубленкой. Никаких потуг в стилистику девяностых с обязательным дресс-кодом, включающим в себя лосины, стразы с голову младенца, тонны лака и фиксатора для волос...       «...и прочего бреда, который на людях сорок плюс вызвал бы исключительно ужас и испанский стыд. Нет-нет-нет, спасибо. Уж лучше ходить не в тему современным и красивым».       Тимур знал, что его комплект с черной водолазкой и брюками выигрышно подчеркивает фигуру. Уловил несколько вспышек фотоаппаратов, хоть и догадывался, что немногочисленные журналисты не имели особого представления, кто он.       «Тем лучше. Значит, я просто хорошенький дядька».       Правильных и заинтересованных взглядов Тимур тоже поймать сумел предостаточно, но все ему казались не тем. Несколько особенно смелых мужчин прямо подошли познакомиться, сунуть визитку и пожать руку, слегка касаясь запястья. Смущенно врали, что где-то его видели. На их потуги Тимур ослепительно улыбался, небрежно бросал визитки в портмоне и, клятвенно обещая позвонить, убегал глубже в нарядную толпу.       «Нет… нет. Тем более нет. Фиг с ними, с деньгами. Их мне хватает. А то знаю я этих богатеев. Котлету тебе в морду швырнут и решат, что все. Теперь ты их обязан ублажать и развлекать. Ладно бы они просто были некрасивые, они ж и общаться не умеют. Стоят, письки мнут, как второклассники… Нет, спасибо. Но и кого-то дико творческого мне тоже не охота. Фу. В конце концов, ловить должны меня. И мириться с моими капризами. А то я и башку откусить могу».       Спустя полчаса вялых, но все же утомительных скитаний по медленно заполнявшемуся залу Тимур сформулировал причину, почему его прежние любовники, люди зрелые и опытные, предпочитали непременно молодых партнеров.       «С ними ты ощущаешь себя живее и как бы тоже слегка моложе. Ха. Ну вот с Лысым неувязка. Для меня он недостаточно живой. Выходит семь лет разницы маловато. Десять? Пятнадцать? Ну, это тогда не здесь. Или поглядеть на блогеров? Но они такие гламурные и сладкие, что у меня сахар подскочит от одного вида. Ужас, как тяжко быть разборчивым».       Он присел за барную стойку в конце зала, украшенную вазами с морозниками и нобилисами. Принял красивую позу: нога на ногу, спина прямая, — все как положено. Не без удовольствия отметил, что многие постарели. Главные звезды не подъехали, оно и ясно, им по статусу положено опаздывать, а нарядные и тщательно загримированные Лера Массква или группа «Вирус» ни о чем современным репортерам не говорили и не вызывали ни малейшего проблеска в их глазах.       «Это я всех в силу зловредности помню. Бабоньки, я с вами! Интересно, а "Сис-Терс" придут? Было бы прикольно, я бы с Сашей поздоровался. Бля, Лысого с концами смыло Наташиной желчью? Речь шла о том, что он будет со мной сегодня. А так если я и без него, и без потенциальной альтернативы, то дело дрянь».       Тимур достал телефон, чтобы накатать Лысому умеренно гневное сообщение или пожаловаться Марте с Лексом, всегда охотно читавших про его светские похождения.       «Марта вот каталась от вчерашнего эфира. Может, и сегодня поржет».       В целом, невзирая на неудачную охоту, Тимур чувствовал, что он на высоте, не только потому что сравнил себя с остальными гостями вечера и исподтишка оплевал институт брака в лице Лысого и Натахи, а потому что, объективно, все складывалось неплохо: водолазка с брюками стройнили, волосы хорошо лежали, завтра намечался умеренно спокойный день, да и собранные визитки в портмоне грели душу и тешили эго.       Тимур не успел определить, какое окно с диалогом открыть, как ему на лопатки легла широкая ладонь.       — Тим, ты что ль?       «О, нет».       Тимур медленно повернулся на до боли знакомый теплый баритон, параллельно ощущая, как у него похолодела спина под массивной пятерней.       «О, нет, блядь».       Максим стоял рядом во всей красе, опять в костюме, но уже без тонны пудры и тональника, столь необходимых для ТВ, взъерошенный, явно сам изрядно изумленный и взволнованный.       «Нет-нет-нет... как чертовски не вовремя. Некстати. Он все-таки потолстел. Но ничуть не поседел. Кто одел его в серый? Нехорошо к волоса… Боже, о чем я думаю?!»       Тимур с трудом заставил язык ворочаться:       — Максим, п-привет. Какая встре...       Он не договорил, задохнувшись в крепких объятьях:       — Тима! Ти-мо-ха! Ну наконец-то ты мне попался! — Максим радостно раскачал его на барном стуле, так что они чудом не упали. — Обалдеть, сколько зим... Дай, я на тебя посмотрю, — он резко отстранился.       Почему-то именно в этот момент Тимур почувствовал терпкие древесно-пряничные ноты его парфюма, что-то с гвоздикой и ветивером, очень осеннее.       «Точно не он выбирал. Ему до последнего одеколон "Саша" казался нормальным вариантом на выход. Мне плохо. Помогите».       Тимур судорожно принялся трогать волосы, заправлять несуществующие пряди за уши и сам себя мысленно ударил по руке — «Нашел время прихорашиваться, идиот». Максим, осмотревший его невероятно внимательно, удовлетворенно закивал:       — Совсем такой же. Тимох, признавайся, ты не стареешь совсем или что?       — Нет, почему. Так... Вампирю потихоньку, — «Какая тупая шутка». — А ты почему здесь? Я не ожидал...       — Да я тоже! — Максим устроился на свободном стуле, придвинулся ближе. — Мне велели. Вроде как уважительно, я же вышел из попсы, менеджер велел, чтоб рожей чаще светил и... по правде сказать, я вообще не понял и пытался сдриснуть тут ото всех по-быстрому. Потому что ко мне опять лезли с вопросами, а ты помнишь, как я... — отмахнулся. — Хрен с ним. Я сто лет тебя не видел.       — Про сто лет ты загнул, конечно...       — Тимох, серьезно. До тебя нигде не достучаться. Я, честно, и стараться бросил. Ты парень занятой, понимаю, но раз уж я тебя поймал, не откажи в радости, а? Побудь со мной, — взглядом указал на бокал Тимура. — Хочешь еще? Бармен! Повтори, будь добр. А мне соку апельсинового плесни.       И вот сбывался худший кошмар Тимура. Он сидел с Максимом и усердно делал вид, что все в полном порядке, что он не следил за ним в соцсетях, что ему было, чем поделиться, а главное, что ему абсолютно не страшно от их внезапного воссоединения. Точно бы специально, к ним никто не подходил. Ни журналисты, ни другие гости.       «Беру свои слова назад, закрытые мероприятия — фигня».       Самым отвратительным казалось то, что Максим ничего не замечал и с живым интересом выпытывал подробности про театр, сольники и прочее.       «То ли я стал настолько хорошим актером, то ли ты, солнце, ничуть не поумнел. Но ему... Интересно? Он, правда, рад мне? Ха. Это почти приятно».       — А я вот вчера интервью твое по радио послушал, — вдруг гордо объявил Максим. — На «Ютубе», но все равно.       — Ой, не стоило!..       — Хорошо ты того парня приложил. Вопросы реально ушлепские. Ну нельзя такое у приличных людей спрашивать, да и вообще ни у кого... Особенно про Жданова. Ну мерзость же. Кто с ним спать захочет? Даже за деньги, — тут Максим догадался понизить голос, с усмешкой толкнул Тимура в бок. — Вот правду говорят, что есть геи, а есть пидорасы.       Последняя фраза пребольно уколола, Тимур неловко ухватился за ножку бокала.       — Мне не сложно. Ты же помнишь, сколько таких вопросов задавали раньше, так что все в порядке. Да и в целом... Я сейчас мало свечусь где-то за пределами социалок. Сам понимаешь, не тот уровень. Ну а ты? — мечтая поскорее увести разговор подальше от себя. — Все отлично в плане внимания, как я погляжу.       Максим смущенно почесал затылок:       — Да как тебе... Нормально. Я не жалуюсь. Вот тур планируем...       «СНГ и Европа, да, Максим, я знаю. Не представляешь, но я почти все про тебя знаю».       Напряжение нарастало. С одной стороны, это же его Максим, большой и сильный, дурашливый и нелепый, с ворохом глупых историй, которые смешили его одного, а нормальных людей вгоняли в ступор или в дрожь. То аппаратура у них полетела на концерте, то усилитель на него уронили, то током его ударило, а он и рад, как будто тонус. С другой стороны, близость не доставляла никакого удовольствия, наоборот, расстраивала, как и бесконечные прикосновения.       «Умоляю, не трогай меня. Почему, ну почему ты такой тактильный?! Перестань. О, нет! Не думай, что мне противно. Блядь, как сложно. Я не хочу тебя обижать или выглядеть грубо, но и сидеть-терпеть невозможно!»       Тимуру казалось, что его вот-вот разорвет от внутренних противоречий, но он продолжал терпеливо слушать про «Порез», предстоящий альбом, усердно сам рассказывал про театр, «Собаку», судорожно поглядывая на часы.       — ...да, спектакль у вас вот этот итальянский обалденский!       — Испанский...       — Правда, что ли? Лять, Тимох, прикинь, а я с телика сказал, что итальянский, — Максим рассмеялся, стыдливо прикрыв лицо рукой.       «Нафига я-то его поправил?»       — Ты был чертовски близок. В конце концов, мог сказать, что французский или английский. А вот так просто оговорился, — принялся успокаивать его Тимур, невольно коснулся рукава.       Жест получился случайным и, видимо, Максима он ни капли не смутил.       — Ты меня утешаешь. Как Маришка прям.       Тимур без зеркала с легкостью бы сказал, что побледнел сейчас.       «Ну, конечно. "Маришка"».       — Прости, знаю, ты с ней не особо ладишь...       — Что ты! Что ты! Марина — чудесная женщина, я безумно за вас с ней счастлив, просто ты же меня знаешь, я — язва, — весело заверил Тимур. — Боюсь, что ляпну что-то, вот и... Не бери в свою лохматую голову. Как она?       Максим благодарно кивнул, поправил серебряное обручальное кольцо на безымянном пальце.       «Простенькое. После стольких лет купили б что покруче. Романтики. Буэ. Я не завидую. Не... О, да кого я обманываю».       — По правде, это Мариши идея была, что мы сюда идем...       «Боже, блядь, не говори, что она здесь?!» — Тимур потянулся к веку, проверить, не случился ли у него тик на фоне дружеской беседы.       — ...но ей чутка поплохело, поэтому она ждет меня дома, а я жду положенного времени, чтобы было прилично свалить к ней.       «Меня стошнит от вашего сахара».       — О, то есть у вас все... Замечательно, да? — Тимур понял, что ему все труднее натягивать улыбку.       А Максим, наоборот, с каждой секундой светился все ярче и ярче. Взъерошил волосы на затылке. Торопливо допил сок, как если бы в него плеснули чего покрепче, доверительно обнял Тимура за плечо:       — Черт, прости, но распирает! Ты же секреты хранить умеешь? Да знаю, что умеешь, — шутливо тряхнул. — Просто думал, если никому не скажу, то тресну. Короче... Мы с Маришей того, пополнения ждем.       Тимур, не успев прийти в чувство от очередного чересчур близкого объятья, слегка обмер.       — В-вот как? П-поздравляю.       — Да! Целых два месяца! Ты б знал, чего нам это стоило. Пятая попытка как-никак, — его голос заметно погрустнел. — Еще чуть-чуть, я б во всякое колдовство поверил и прочее. Но пока остановились на врачах из Израиля. Берут они... Не корешками и не кровью летучих мышей, но Мариша в порядке. Я ссу под себя, правда. С этим туром еще. Не, деньги нужны. И она меня согласилась подождать, но, черт, страшно. И как-то при этом тепло, что ли. Тимох, — Максим бережно провел по кудрям, от чего сделалось окончательно невыносимо. — А ты будешь крестным?       Из груди вырвался то ли смех, то ли кашель:       — Ты очень торопишься. И ты не посоветовался с Мариной, — «Ты же без нее и шага ступить не можешь, да?» — И так-то я не крещеный.       — Так мы покрестим! Тимох, вообрази как здорово будет! Ты, я, Мариша, ребятенок и... О, — Максим достал телефон. — Как раз Марина. Так, все, я побежал, видимо, — поспешно соскочил со стула, оправил полы пиджака, похлопал на прощанье Тимура по плечу. — Прости, что я так бегом-бегом, но я очень тебе рад.       — Это очень взаимно, — вежливо пожал руку на прощанье. — Марине от меня привет.       — И вот это вот, — Максим коротко приложил указательный палец к губам. — Ага?       — Конечно. Я — могила.       Лишь убедившись, что лохматая макушка окончательно скрылась в толпе, Тимур удрученно сполз на барную стойку.       Ребенок.       Логично.       Они с Мариной, в действительности, долго и тщетно пытались. Им не хватало кого-то третьего для идеальной семейной картинки, чтобы какой-нибудь «Караван историй» захлебнулся от умиления и строчил про них статьи каждый раз, когда у их чада появлялся зубик или случался понос необычного цвета.       «Но у них не клеилось. Я не понял. Марина эта не в состоянии никого выносить или у Максима проблемы? Нет, не то чтобы я желал им зла. Я сволочь, но не до такой же степени. И видеть Максима грустным — тоже испытание».       Отчего же Тимура так мучило чужое счастье? Он не знал. Наверное, потому что оно происходило сто процентов не с ним, потому что наличие ребенка еще сильнее закрепляло за Максимом статус занятого мужчины, после чего можно было смело выбросить собранные за сегодня визитки из портмоне, заблокировать все относительно симпатичные аккаунты в «Инстаграме» и никогда никого к себе не подпускать.       Хотелось застрелиться, поэтому Тимур заказал у бармена восемь шотов с ромом.

IV

      Когда Лысый нашел его, Тимуру уже стало неудобно держать равновесие на узком барном стуле, пришлось плотнее налечь на стойку, еще начали мешать кудри.       — Вот ты где! Бегаю, как мальчик, по всем этажам. Тим, ты чего не отвечаешь? Я и писал, и звонил.       — Не хотел... — опрокинул в себя очередную стопку.       — Ты обиделся? Слушай, я тебе сказал, у нас с Натахой сложная система. Не идеальная, но...       — Ой, д-да идите вы нахуй оба. И ты. И Натаха твоя. Задрали... Нравится вам мозги делать друг др... Я тут при чем?..       Лысый наклонился:       — Тим.       — М?..       — Ты пьяный, что ли?       — Допустим. И-и?..       — Вот те раз. Ты когда так наклюкаться-то успел? Тим. Тима-а. Чего случилось?       — Ничего, я оху-уенно провожу время. Отдыхаю. Вот ты знал, что он здесь?       — Кто? — непонимающе переспросил Лысый.       — Максим-м.       — Какой? А-а. Меншиков. Который Волков. Понял. Ну? Странно, что он тут забыл, не его тусовка... Вы поругались?       Тимур хохотнул:       — Не-е-ет. Мы охуе-е-енски поболтали. Он мне в-вывалил про свое гетеро бытье-мудье. Про свою ненаглядную женушку. И упиздувал-л, — Тимур махнул в сторону основной кучи гостей, качнулся вбок, Лысый вовремя его придержал. — Мерси. А теперь я смотрю ее фотк-ки в «Инсте», — демонстративно стукнул телефоном по барной стойке.       — Сорян, — извинился за них двоих Лысый перед барменом, приблизился к Тимуру. — Слушай, я ничего не понимаю. Ну, Максим. Ну, жена Максима. Тебе-то какая разница? Типа вы даже не встречались. И у тебя с ним ничего не было. Какая разница? А. А! — глаза Лысого округлились под очками. — Погоди. Кажется, я соображаю...       Тимур фыркнул:       — Ты такой т-тупой. Аж бесишь, — потянулся к последней полной стопке. — Я хочу курить.       — Перехоти, тут нельзя, — осторожно накрывая стопку ладонью. — Ну, слушай, это многое меняет. А я все гадал, что ты шипел каждый раз, когда его по телеку крутили или по радио. Тима, неразделенная любовь, это ж романтично. Никогда б не подумал, что ты такой нежный цветок в душе. Ай!..       Насмешливый тон раздражал, как и головокружение. Тимур цепко ухватил Лысого за пах и, убедившись, что тому достаточно больно, шепнул:       — Не смей надо мной ржать. Я б-бухой. Могу чудить. Например, слить тебя Натахе. И приукрасить даже... — разжал ладонь, брезгливо вытерся о штанину и вернулся к «Инстаграму» Марины, простенькому, с минимальным количеством подписчиков и оттого особенно живым и комфортным. — Боже, она так меня бесит-т. Она умная, поряд-чная однолюбка с во-от таким сердцем и золотыми рукам-ми. Я ебал. Бля, она и выглядит-т с каждым годом все лучше, к-какого хуя?       — Пластика?..       — Хуястика! — огрызнулся Тимур. — Это твоя Натаха как перекачанная кикимора, а его Марина ж-живая и симпа-чная. Важно! Не и-де-аль-на-я. Она как человек. А я... Я фиг знает... нафиг я стараюсь так, если... бля, да нахуя я те распинаюсь? Бо-оже, как я это все ненавижу. Нахуй. Его нахуй. Ее нахуй. Всех!       Выпив последний шот, запрокинул голову, чуть не упал. Сознание выписало смешной финт, словно бы вырезало пять минут вечера. Давно такого не было.       «Называется, и вот опять. А все потому, что не надо со мной встречаться. И дружить со мной, Максим, не надо. Позвонить и обматерить его? Или раскрыть все карты, мол, на, делай, что хочешь, ты мне нравишься до усрачки, придурок. Хороший вариант, но мне столько в жизни не выпить, не выкурить и не снюхать. Бесит, небо, как меня все бесит...»       Тимур не обратил внимания, как Лысый увел его из-за барной стойки, дотащил до гардеробной, спустил под локоть с крыльца. Следовало бы задуматься о гостях, журналистах, но он и бровью не повел. Взбесился на моменте, когда тот стал помогать ему надевать куртку.       — Пошел нахуй.       — Тима. Это пьяная истерика. Я отвезу тебя домой. Ти-ма.       Прохладный октябрьский ветер бодрил и придавал уверенности, так что Тимур с усилием отпихнул от себя Лысого и, гордый тем, что устоял на ногах, повторил:       — Пошел. Нахуй. Я н-никуда не поеду. С тобой.       — Я вызову тебе такси. Тим, ну это ж какая-то полная, — раздалось истошное треньканье. — Да твою ж мать!       Лысый полез в карман. Засуетился:       — Натусик, вот сейчас вообще не вовремя. Нет. Нет. Не в смысле, что ты... Нат. Ната... Бля... Тим. Тима, блядь!       — И Натаха т-твоя пусть нахуй идет-т!       Тимур слышал, как он попеременно выкрикивал то его имя, то имя жены. Странное ощущение. Кажется, Лысый выскочил с ним на улицу, сам не накинув никакой верхней одежды, и кажется, нет, однозначно, завтра Тимуру будет чертовски стыдно за все, что наговорил и сделал. Не перед Лысым, а перед собой, он же столько усилий приложил, чтобы отвязаться от прошлого, полного как раз таки подобных бестолковых поступков. Тогда хмельной и заплаканный Тимур лез к любому, кто соглашался его приголубить — «Какое старушечье слово, зачем я его знаю?» — а наутро мчался со всех ног в Кузьминки, заедал перегар жвачкой и терпеливо сносил нотации от Максима, который объяснял, занудно и правильно до блевоты, что такое алкоголизм и какой он страшный-опасный.       «Бля, реально блевать тянет. Хорошо, что никуда не поехал. Не хватало заблевать машину. Ща, я продышусь, все нормально будет».       План в хмельном мозгу сложился до жути дерзкий: прогуляться пешком до Охотного ряда, проветриться и оттуда по прямой доехать до родного Аэропорта. Как в молодости, да.       Ночь, улица, дофига фонарей, при желании и аптек можно найти предостаточно.       Можно идти, жалеть себя и ругать всех остальных с видом оскорбленным и униженным, но Тимур не учел сразу несколько проблем. Он при всем желании был не молод и брести по центру, шатаясь и напоминая себе не выронить портмоне и телефон, поставленный в авиарежим, оказалось нелегко. Обыкновенно по Камергерке Тимур проносился запросто, со стаканом из «Старбакса», мимо магазинов с косметикой и непременно с покупками. Сегодня цель стояла тупо дойти.       Экран расплывался, все двоилось, кудри запутались в цепях, а привычной резинки на запястье не нашлось. Злила каждая мелочь от взглядов прохожих, ни разу не восхищенных, до ступенек, о, они Тимура почти убили.       В итоге чудом, но до метро он добрался и кое-как спустился в подземный переход, разобрался в бешеном количестве дверей — «Не сблевать от уебищности этого места» — чтобы убедиться, что в час ночи поезда больше не ходили.       — Вот же блядство! — прислонился воспаленным лбом к холодной стене.       «Хочу домой».       Чудовищно устали стопы, и Тимур практически согласился написать Лысому, Марте или Лексу и, наплевав на гордость и последствия, попросить о помощи, но его отвлек гитарный перебор.       Между лестницами, ведущими в город, примостился парень. Приземистый и широкий, особенно за счет распахнутой просторной куртки, в натянутой на лоб шапке, он одиноко и непринужденно дергал струны. Черт лица не разобрать — мешала мерцающая лампочка и проклятая и вездесущая пьяная пелена.       «Я его не заметил. Он слышал, как я?.. Какое гадство», — Тимур тряхнул волосами, безуспешно стараясь разогнать слабость.       Обернулся. Кроме них двоих в переходе — ни души, но парень будто бы и не обращал на него внимания. Прокашлялся и, качнувшись на пятках, запел.

Постой, не уходи Мы ждали лета, пришла зима Мы заходили в дома, но в домах шел снег Мы ждали завтрашний день Каждый день ждали завтрашний день…

      «Цой. “В наших глазах”. Как оригинально. Ну, спасибо, что не “Группа крови”. Не… Ну голос недурной… Сипловатый. Курит. Но сильный. Работает оловянно, но бойко, как Ма… Ой, да пошли б вы все…», — Тимур прислонился к стене все там же, недалеко от дверей и через пару песен съехал на пол.       Парень успел исполнить и «ДДТ», и «Машину времени», и «КиШа», и «Агату Кристи», и «Порез». Последнее, конечно, произвело эффект содранной болячки, и долгожданно, и — «Нафига?»       Но, в отличие от обыкновенного своего поведения, Тимур решил дослушать. И, о чудо, ему стало лучше. Музыка Максима, всегда обладавшая для него почти сакральным смыслом, здесь, в грязном переходе, на душу легла идеально, исполнение парня ему тоже понравилось, такое чуть нагловатое, возможное только у кого-то очень юного.       «Совсем мальчишка. Ему лет двадцать пять, небось. Не больше. А горланит так, якобы дохуя все знает. Хотя, а вдруг? Иначе с фига ли он на улице горланит?»       Тимур потерял счет времени. Понял, что ему пора, когда почувствовал некстати бегущие по щекам слезы. Так-то они всегда некстати, но пьяные — особенно.       «Фу».       Встать удалось лишь со второй попытки. Тимур принципиально прошел мимо парня и швырнул в открытый чехол от гитары портмоне. Почему-то жест показался ослепительно классным. «И я понятия не имею, сколько у меня там».       — Эй, дядь!       Неосмотрительно брошенный выкрик в спину уязвил. Тимур постарался сосредоточиться на лестнице.       — Дя-дя!       Его схватили за рукав, развернули, да так резво, что он не успел сфокусировать взгляд. Очертания парня расплывались.       — Дядь, чего вы вещами бросаетесь?       — Бери, р-раз дают.       Тимур поморщился от собственного голоса: «Звучу отвратительно».       — Не, дядь, спасибо. Круто. Но вы проспитесь, а потом на меня заяву накатаете. Мне оно не нать. Так что… — парень вложил Тимуру портмоне в ладонь.       Почему-то это так задело. Первый и единственный добрый поступок за день не просто проигнорировали, а отвергли, да еще столь небрежно. Прежде, чем сознание сложило два и восемь, объяснило, что, да, незнакомец, пусть и юный, зато трезвый и порядочный, прав, Тимур с размаху запульнул портмоне парню в лицо.       — Да пошел ты нахуй! — выпалил в сердцах и почувствовал, что оступился, полетел куда-то в темноту и вниз-вниз-вниз.