Дядя Тима

I

      Тимур как всегда проснулся по будильнику. Минут пять лежал и тер глаза, борясь с желанием послать все к черту и завалиться спать до полудня или еще лучше до заката, но спор с совестью продлился ровно до тех пор, пока не зазвонил следующий будильник.       — Да встаю я, встаю, — Тимур отбросил одеяло, не сразу вдел ноги в тапки, шатаясь, зашагал в ванную.       Дальше утро потекло по отработанной схеме. После туалета — весы и замеры сантиметром. Все показатели скрупулезно вносились в заметки и дарили ощущение постоянства, а вместе с ним и спокойствия, особенно сегодня, учитывая, что «Банановый дайкири» не отразился ни на весах, ни на боках.       Потом душ, конечно, контрастный, скраб для тела, увлажняющее молочко, шампунь, маска для волос, кондиционер, — «Что-то я уже устал» — несмываемый кондиционер, масло на кончики, эмульсия на корни для роста, пенка для лица, бритье, лосьон, крем, патчи. И это не считая чистки зубов, хотя с ирригатором стало проще и как-то веселее. «Ну, пока покупка не приелась».       Выйдя в клубе пара, Тимур сверился с часами. Восемь утра. Можно спокойно поесть, дождаться, пока волосы высохнут сами, а не мучить их феном. «“Дайсон” понтовый и все дела, но все равно стремно».       На кухне ждала свежая порция витаминов и кальция, а еще заранее собранные завтраки, запаянные в одинаковые пластиковые лотки, которые Тимур заказывал в ресторане здорового питания. К чему он себя так и не сумел приучить, так это к готовке, хоть и честно пытался, на волне всеобщего помешательства на здоровой и непременно домашней еде смотрел видеоуроки, пару раз сходил на занятия. Ужасно бесил бардак, запахи, текстура сырого мяса или рыбы, липкие руки. Буэ. Вот и получилось, что индукционная плита, столешница из мрамора, набор сковород и кастрюль, подаренный заботливой Мартой, — все осталось нетронутым и красивым, впрочем, как и почти все в его квартире.       «С другой стороны, не вижу поводов для грусти, насижусь дома и вдоволь заляпаю его на пенсии. А пока побегаю. Так, что тут? Рисовая каша на миндальном молоке или кукурузная запеканка?.. Даже не знаю, от чего хочется блевать меньше? Допустим, каша. Боже, надеюсь, они сделают новое меню».       Хуже завтрака могло быть только то, что прилагалось к нему в комплекте — книга. Тимур взял за правило читать по крайней мере по часу в день для общего развития — «Ну и чтоб жизнь медом не казалась» — хотелось и школьную программу наверстать, и литературные новинки по диагонали пролистать, чтобы быть минимально в теме, но читать не нравилось страшно. Нет, случались бодрые тексты, например, Тимуру внезапно зашла та же «Каренина», понравились Брэдбери и Ремарк, но вот в начале недели он взялся за «Унесенных ветром», и его тошнило нещадно, причем в сочетании с кашей на миндальном молоке вдвойне.       «“Что, если это, а также и пристрастие к далеким прогулкам пешком или верхом, оттолкнуло от нее Эшли и заставило обратить внимание на хрупкую Мелани? Быть может, поведи она себя по-другому… Однако она чувствовала, что перестанет уважать Эшли, если окажется, что он способен попасться на крючок таких обдуманных женских уловок. Ни один мужчина, который настолько глуп, чтобы приходить в восторг от этого жеманства...” Да блин, что значит глуп?! Что такого, что мужику больше нравится тихая и сговорчивая девица, чем ты? И да, мужикам, как и всем людям, нравится, когда с ними ведут себя ласково и приветливо. Пиздец эта Скарлетт бесит, а так будет всегда, да? То есть прям всю книгу я должен наслаждаться взбалмошной эгоистичной вертихвосткой? Нет, я все понимаю, она красивая и умная до жопы, но нереально бесячая. Еще и молодая. И богатая. И из благородной полной семьи. Ха, кажись, я нашел корень зла, целых несколько».       Тимур честно проковырялся в книге и каше положенный час, после чего с удовольствием выкинул пластиковый лоток в мусорное ведро, а книгу все же вернул на место.       «Ладно, дам ей еще шанс. Эшли тоже бесячий, ни рыба ни мясо, а вылитая кукурузная запеканка, не понимаю, чего Скарлетт тратит на него время. Вот Ретт Батлер. Он фапательный. Сомнительный, это да, но е-мае, Эшли тоже не шибко тянет на героя женских грез, а у Ретта хоть яйца есть. Если в ближайшее время у них не случится крошечной искры, нахер этих “Унесенных”, у меня по списку “Убить пересмешника”».       Дальше наступала лучшая часть утра — подбор одежды на выход. О, мысли о наряде приводили Тимура в тихий, очевидный лишь ему, восторг. Плотно завешанные вещами платяные шкафы в спальне вдохновляли, отчасти потому что он слишком хорошо помнил о времени, когда у него имелась одна куртка, одни штаны, одна кофта и пакетик трусов-носков, так что брендовые шмотки и коробки с дорогой обувью выглядели вполне оправданной моральной компенсацией самому себе за весь нанесенный жизнью ущерб.       Тимур решил не заморачиваться с утренним образом и перед интервью просто заехать домой и переодеться — «И плевать, что это радио» — поэтому остановил свой выбор на худи лавандового цвета, голубых джинсах и белых кроссовках от «Гуччи». Убедившись перед зеркалом, что получившийся комплект его более чем устраивает со всех сторон, Тимур побросал тренировочную форму в белый рюкзак, чтобы краше сочеталось с кроссовками, разумеется, сделал протеиновый коктейль в дорогу.       Нравилось садиться за руль своей машины. Трогать салон, водить по рулю руками. Отдельную радость доставляла стереосистема и наличие СД-проигрывателя, да-да, есть модели поновее, с одними лишь флешками, но Тимур с удовольствием и гордостью перенес залежи дисков в машину и включал что-нибудь под настроение. Чего у него только не лежало в бардачке: Робертино Лорети, «Агата Кристи», «Квин», «Икс Джапан», Пугачева. Но сегодня тянуло послушать диск со сборной солянкой от Марты.       «Она сказала, это настроение летнего лагеря или беззаботной студенческой жизни. М-да. Поверю ей на слово».

Я по железной дороге иду, Не свернуть мне ни вправо, ни влево Посевы взойдут на земле без меня…

      Заниматься спортом нравилось по двум причинам.       Первая — атмосфера зала располагала, одно дело дома бегать, даже если под музыку или какой-нибудь относительно интересный сериал, и совсем другое — здесь, когда все в зеркалах, когда кругом занимаются люди, часто в куда худшей форме, чем сам Тимур, подобная деталь доставляла своеобразное гаденькое удовольствие и мотивировала, мол, смотри, ты мог бы быть на их месте.       «И многие из них, наверняка, прекрасные и образованные люди, не то, что ты, язвительная и зловредная задница. Пусть пока и подтянутая, поэтому резвее, резвее».       Вторая причина — наличие тренера сильно облегчало задачу, вернее гоняли они как надо, Тимур сам просил его не жалеть, но ведь они еще и страховали, подсказывали, когда следовало сделать перерыв, и напоминали, что пора ослабить после очередного подхода тяжелоатлетический пояс.       «И это офигенно с их стороны, потому что геморроя мне сейчас вообще не надо, — думал Тимур и, вытирая пот со лба, косился на девушек с телефонами и в утягивающих корсетах. — Охуенная фоточка, подруга, только у тебя косые мышцы к хуям атрофируются. И матка вывалится. А так удачи».       В зале Тимур удивительным образом умудрялся одновременно чувствовать себя и взрослым, и молодым. Взрослым, потому что тахикардия все чаще и чаще давала о себе знать. Молодым, потому что в конце отражение радовало результатом. Тренеры всегда хвалили Тимура за усердие и внимательность к их замечаниям, вот и сегодня симпатичный парень в простеньком, но не лишенном вкуса спортивном костюме похлопал его по плечу, сообщив, что их занятие закончилось.       — Можешь отдохнуть.       Тимур улыбнулся фирменной улыбкой, сам чуть подвис: «Интересно, а чего он со мной на "ты"? Типа он решил, что мы ровесники? Бред. Он же не настолько тупой. Лесть? Банально и неправдоподобно. Флирт? Хм-м... Ну, все лучше, чем "осторожно, не упадите, дедушка"». Сидя на полу и медленно собирая вещи в рюкзак, Тимур задержал взгляд на зеркале, выбрал симпатичный ракурс, слегка приподнял майку, чтобы стало видно влажный пресс, сделал пару фотографий. За годы получилось так отточить мастерство съемки, что на все про все ушло не дольше двадцати секунд. Единственное, что огорчало — поделиться красивыми кадрами в «Инстраграме» было нельзя, там относительно недавно мелькала полуголая фотография с репетиции. Следовало соблюдать баланс. Например, торс — кофе плюс красивая цитата — цветы — парк — торс — снова кофе и т.д.       «Порадую своих курочек в другой раз. Или не знаю, приберегу до тех пор, пока Лысый не начнет меня бесить и звать на очередное свидание. Откуплюсь по-быстрому и свалю в туман».       Дальше душ, но быстрый, Тимуру не нравилось мыться с кем-то, и тут можно бы ехать домой, до машины добежать — минута, но еще одна приятность в спортзале, куда он ездил, заключалась в местном кафе, разумеется, тоже максимально спортивном. Обыкновенно Тимур там брал гранатовый кислородный коктейль — смешная обманка, вроде как и желудок полон, и калорий немного, и вкус... Тимуру нравился вкус граната, наверное, это было одним из немногих ясных воспоминаний, оставшихся у него с ранних пор.

***

      Детство он помнил смутно, по крайней мере то, что до «Заботы». Вроде как жили они с родителями в коммуналке, но приличной, семейной, с видом на статую Ильича, в неплохой комнате со свежими обоями в ромбик, выданной им от завода, где отец работал инженером.       Всплывали какие-то невразумительные отрывки. Вроде того, как Тимур бегал по коридорам с игрушкой-утенком, таким, что лапками перебирал, а коридор был темным и длинным, а он соседям объяснял, что партизан. Или как зачем-то уволок со стола прозрачный стакан, как раз с гранатовым соком, залез с ним в ванну, выпил, а потом, разбив, сидел в воде и осколках, боялся пошевелиться, пока кто-то из взрослых не спохватился и не вынул его. Как ни старался, Тимур не мог отрыть в голове общих семейных моментов, все оказывались сплошь разрозненными и какими-то куцыми.       «Ну бред же».       Родителей помнил смутно. Отец много работал. Домой возвращался усталый, много курил, честно пытался играть с Тимуром, катал того же утенка по полу, но чаще просто спал или курил на балконе, пару раз плакал то ли от усталости, то ли от безнадеги. Отец нравился Тимуру даже расклеившимся, он порывался его утешать, на свой, детский манер, предлагал сок, сказку, подуть, где болит. Отец грустно смеялся. Странно, с ним не сохранилось ни единого снимка, кроме какой-то совершенно ублюдской групповой размытой фотокарточки, где собралось сорок человек. «И хрен пойми какой год, он тут школьник, студент или кто вообще». В общем как-то так отец и застыл в памяти: мутно-бледным худым пятном без четких черт и голоса. От него еще всегда несло дешевым табаком, а в авоське у него гремели бутылки гранатового сока и покрывался прохладной испариной брикет пломбира.       Мать... Вот с ней сложнее. Она была невероятно красивой брюнеткой с густыми кудрями, белой кожей, от которой пронзительно пахло «Незнакомкой». Такая маленькая и аккуратная, она напоминала и диснеевскую Белоснежку — сравнение пришло на ум Тимуру многим позже, когда в девяностые он в «Заботе» смотрел пиратские мультфильмы — и Снежную Королеву. Мать тратила часы, прихорашиваясь, перешивая старые костюмы в новые, чтобы выглядеть безукоризненно, за ней нравилось наблюдать, и по сути это были те редкие моменты, что они проводили вдвоем, конечно, при условии, что Тимур не будет мешать. Он и не мешал. Старался помогать. Подавал ножницы, делал комплименты и честно не лез обниматься, чтобы не мять свежевыглаженный подол платья.       Из садика Тимура обыкновенно забирала соседка, тоже женщина с детьми, по дороге она часто не скупилась на выражения, распекая непутевую мать-кукушку, бросившую сына. Тимур злился. И на соседку, некрасивую и обрюзгшую женщину, ведь ее-то такую толстую и покрытую бородавками никто не любил; и на мать, потому что какой бы безобразной ни казалась ему соседка, и как бы ни раздражала Тимура ее жалость, он догадывался, что та говорила правду: матери было с ними плохо. И с ним, и с отцом. Как в принципе получился их брак — неясно.       «Ну как неясно, по расчету. И я догадываюсь чьему».       Уже многим позже Тимур выстроил относительно логический сценарий своей семьи. Мать — красивая, умная, но бедная девушка из деревни, отец — способный инженер из Калининграда, только наивный и честный — «Дурак какой-то» — в их истории изначально ничего складного получиться не могло. Мать рассчитывала на хорошего добытчика и приличную квартиру, а отец на вечное и светлое чувство, тут еще Тимур так неудачно образовался и, зараза такая, не рассосался. У них никогда не получалось даже чего-то отдаленно похожего на семью. Те же соседи вместе ели, гуляли, смотрели телевизор, ругались, в конце концов, родные Тимура жили по диаметрально разным расписаниям и иногда сутками не пересекались дома, навлекая на себя все больше и больше слухов. Хотя отец что-то там пытался. И поговорить, и вразумить, и подарки дарить, но хватало ненадолго. Духи-платья-туфли слегка развлекали мать, делали ее чуть ласковее, показно кокетливее, но подачек хватало на день-два, не дольше, так что когда у нее появится любовник — было лишь вопросом времени.       «Сомневаюсь, что он там был один, она мадама ухватистая».       Странно, что отец все принял настолько близко к сердцу. Нет бы хлопнуть кулаком по столу. Подраться. Выгнать. Развестись. А он взял и повесился. Причем так тихо, заранее купив Тимуру еще гранатового сока. Логично бы после такого его разлюбить, не сок, а...

***

      «Так, засиделся я что-то. Пора б домой и собираться-наряжаться».

Посевы взойдут на земле без меня. Я исчезну с утра, к вечным силам добра, Я молитву брошу…

II

      Тимур довольно оглядел расклешенные темные джинсы.       «Офигенно получилось с тяжелыми ботинками. И рубашка на мне эта хорошо сидит…»       Радиостанция располагалась в застекленном бизнес-центре в Зубаревом переулке. Здание выделялось на фоне гаражей, хрущевок и панелек из восьмидесятых, отдавало поблекшим лоском двухтысячных.       «Но не смотри, не смотри ты по сторонам... Да?»       Тимур приехал как раз вовремя, не заранее, чтобы бесить всех, и без опозданий, а аккурат за семь минут, чтобы припарковаться, предъявить пропуск на проходной, пробежать по звучным коридорам и встретиться с девочкой-стажеркой, проводившей аккурат до студии, где писался прямой эфир.       «М-да, а раньше меня встречали минимум три человека. С соком, водичкой без газиков, фотограф, гример, ну так, до кучи. И вообще мне в попу дули. Ну правда, со мной еще обязательно ходил или менеджер, или сам Жданов. И если, не дай Бог, я вякал что-то не по плану, эта тварь так щипала за бок, что потом аж следы оставались».       Тимур не нервничал, опыт в интервью у него имелся огромный, причем настолько разнообразный — от чопорных передач на федеральных каналах до «Дневного каприза» — что при желании запросто бы получилось и за умного сойти, и дурачком прикинуться.       «Хотя сегодня скорее что-то среднее. Захотят послушать про "ТиМу". Юбилей распада, меня за ногу... ну и про Жданова. Этот мудак скопытился каких-то полгода назад, вроде как теперь про него можно вываливать всякую грязь. Ой, сколько бы всего я мог рассказать, аж глаза разбегаются... Но не буду. Я ж приличный. Пусть его любовницы и любовники выливают на него ушаты говна, а я к этой зловонной жабе и мизинцем не притронусь».       Тимур умел вести себя на людях, вот и девочку-стажерку, встретившую его почему-то не на проходной, а посреди коридора он с улыбкой поблагодарил, назвал «спасительницей» — «От пончиков разве что» — и пожелал хорошего дня.       Вошел в безукоризненно белую студию, пока играла музыкальная пауза, ведущий, взъерошенный парень лет двадцати пяти в растянутой кофте — «Да что ж мне так везет сегодня на молоденьких!» — приветливо помахал из-за пульта.       — Вы вовремя. Прям идеально. Ого, вы высоченный… Садитесь вот сюда, — указал на просторное кресло напротив и достал обклеенный яркими стикерами планшет. — Наушники, микрофон, все настроили вам. Там есть кнопка, но если что я буду вас подрубать...       — Да, спасибо, я знаю. Тимур, — протянув ладонь для рукопожатия.       — Олег.       — Со мной можно на «ты».       — Класс-с, — тот бодро подмигнул. — Воды хочешь? Вот держи, — передал охлажденную и не вскрытую бутылку. — Тимур, честно, я тебя только вчера, пока готовился, послушал...       — И отлично, — примеряя наушники, — если б ты слушал нас раньше, я б за тебя заволновался.       Осмотревшись, Тимур подумал, что ему слегка не хватало эстетики девяностых. Тогда радиоэфиры напоминали непременно какой-нибудь нелепый шабаш: куча проводов, что-нибудь обязательно полетит, перегорит, кто-то забудет выключить или включить микрофон. Кругом валялись пластинки, кассеты, диски и прочий невероятно ценный хлам. Внутри разрешалось курить, есть, иногда даже наливали пива или чего покрепче, чтобы сделать эфир погорячее. Удивительно, но они и при Жданове умудрялись нет-нет, да перехватить угощения. Особенно весело становилось, когда потом их гнали в прямом эфире петь.       «Ну, кстати, справлялись всегда отлично. Сегодня, естественно, такой роскоши уже никому не достанется. Тут мило. Чисто. Просторно. И только мы. Ни тебе менеджеров, ни отключившихся бухих звукарей. А там за стеклом? Место для музыкантов? Прелесть какая».       — Эфир транслируется? — уточнил Тимур, торопливо открыв шаблон для новой истории в «Инстаграм».       — Ага, сейчас начнем, и подрублю.       — Спасибо-о.       «Ну хоть какая-то радость курочкам. Пусть полюбуются».       — Жалко, что вы, то есть ты не будешь петь…       «Жалко у пчелки в жопке, мальчик», — мысленно съязвил Тимур, а вслух ответил самым корректным образом:       — Сомневаюсь, что наивные мальчиковые песенки будут хорошо звучать в исполнении сорокалетнего… меня. Да и нечестно это как-то по отношению к Максиму, мы же все-таки дуэт. Были когда-то.       Олег слегка разочарованно кивнул:       — А то смотри, «Руки вверх» же выступают. Им это никак не мешает.       Тимур улыбнулся, а сам аккуратно дотронулся до лица, проверяя, не дергается ли у него веко.       «Епт вашу мать. Еще одно блядское упоминание “Руки вверх”, и я к хуям взорвусь и разорву всех на мелкие ошметки или…»       — Мы начинаем, — шепотом подсказал Олег и включил интро.       Странный микс заавтотюненных мужских и женских голосов, произносящих нараспев название радио, оглушил Тимура, заставил слегка поморщиться. Олег молниеносно из полусонного лентяя превратился в самого экстравертного экстраверта.       — Здарова, мои пацаны и пацанессы! — «Боже, какая пошлость» — Все окей? Суббота проходит нормально? Супер! У меня тоже все отлично, как всегда проснулся где-то с кем-то, ничего не помню, значит, пятница прошла о-фи-ген-но.       «Ой, девчат, мы так недалеко ушли от "Дневного каприза", вы б знали».       Тимур терпеливо ждал, пока этот приветственный кусочек в невыносимо долгие пятнадцать секунд закончится, поправлял браслеты на руках, кольца на пальцах. Красивые. И браслеты, и кольца, и руки, и пальцы, сделалось как-то полегче.       — ...сегодня в рамках нашей рубрики «Привет, любимые девяностые» Тимур Нейзбор. Или как его многие помнят — Тима из «ТиМы»!       «А помнят ли?» — задал вопрос куда-то в пустоту Тимур, но поспешил подхватить наигранный приветливый тон и сделать его чуть-чуть живым:       — Добрый день. Спасибо, что позвал, Олег.       — О-о, вы слышите этот сладкий голос?! Вот по кому сходили с ума ваши подруги, старшие сестры и мамы...       — Возможно, бабушки, — предположил Тимур, вновь проверил веко.       — Ты слишком строг к себе! Вы его не видите, но Тимур в потрясающей форме. Хотя почему не видите? Все подписчики нашего «Ютуб-канала»...       «Я совсем забыл, сколько идет этот цирк с конями? Час? Я не вывезу. Кого я обманываю. Вывезу, но никому не вперлась померкшая звезда, болтающая про себя любимого целый час. Хотя если со всеми рекламными вставками... Или полчаса? Так, ну-ка не отвлекаться!»       — ...двадцать лет — круглая дата, что ты чувствуешь по этому поводу?       «Вас в копировальне всех клепают»?       — Чувствую? Наверное, грустную радость. Это было так давно. И в то же время как будто недавно, — «Такого ответа вы от меня хотите, да?»       Олег понимающе затряс лохматой головой:       — У меня сестра обожала и обожает твои песни. Все детство из ее комнаты слушал «Влюбленную девочку», «Щенячий взгляд» и «Пьяный...»       Тимур прикрыл рот от камеры, якобы зевнув, одними губами подсказал и Олег радостно закончил.       — «...секс»! — выпалил тот с воодушевлением, так что пришлось подыграть.       — Ты еще не отошел от своих вчерашних приключений?       — А? — наверняка забыв всю историю про пятницу-развратницу, что он наплел. — Да... В общем! Расскажи, как ты поживаешь? Чем живет Тима после «ТиМы»?       — В основном работой. Я работаю в нескольких театрах.       — Так ты актер?       — Мюзикла и оперетты, да.       — Вообще не моя тема, — сознался Олег, вертясь в кресле. — И много проектов?       — Достаточно. Но я стараюсь быть разборчивым. И вот недавно попробовал себя в дубляже. Тоже довольно увлекательно. Но там свои мэтры, мне у них многому предстоит поучиться. А в остальное время — как все. Занят саморазвитием. Читаю, хожу в зал, слушаю курсы по психологии и готовке. Иногда одновременно.       — Прикольный совет, — Олег игриво щелкнул пальцами, но тут же вздохнул.       «Я нихуя и не советовал».       — Без тебя и «ТиМы» тоскливо. Ты не думал вернуться? Ворваться в мир музыки и показать малолетним неучам, что умеют настоящие профи?       «Вот так сразу и "малолетки"? А история про сестру звучала миленько».       Тимур усмехнулся. Закинул ногу на ногу, украдкой полюбовался на ботинки.       — Честно, вообще нет. Ну потому что формально я сам — неуч. Да, я отучился в «музыкальном классе» при детском доме, у меня была прекрасная преподавательница. Анастасия Александровна, царствие ей небесное. Но ты ж понимаешь, что это ну... ничего. У меня нет образования. Так-то у большинства исполнителей его не было. Цой, Шевчук, Агузарова… Ну а про поп-эстраду девяностых я и вовсе молчу, нас там таких необразованных — тьма.       — То есть образование не важно?       — Я ни в коем случае не говорю, что оно не нужно, просто порой дело не в нем. Особенно если мы говорим про успех.       — А что важнее: образование или талант?       — Одно другому совершенно не мешает, — рассмеялся Тимур. — Если в комплекте идет трудолюбие — вообще отлично. Это первое. Второе — тексты и музыку я не писал никогда. И, по секрету, мне инструменты трогать особо не разрешалось. Там, где я скачу с гитаркой, я ее просто ласково глажу, ну и иногда не очень прилично трогаю. Получается, все, что у меня было и есть — это голос и физиономия, так что... Когда я вижу современных ребят, которые сами пишут, сами продвигаются, даже если они не нравятся другим, это же здорово. Ну а примеры плохих и проплаченных проектов были и есть всегда. Вы это и без меня знаете.       «Буду занудствовать. Я согласен рассказывать какие-то прикольные истории и внутряки, но ловить меня на том, что я буду поливать кого-то конкретного дерьмом или вставать в позу консерватора — это не ко мне. Это фиговая идея».       Видимо, Олег понял свою ошибку, он потыкал пальцем в экран планшета и вновь обратился к Тимуру:       — А так? В целом ты хотел бы вернуться на большую сцену? Если не в дуэте, то, например, замутить сольную карьеру?       «Лучше б мне вместо воды как в старые-добрые самогону плеснули», — Тимур быстро отпил из бутылки и продолжил беседу все так же дружелюбно:       — Я пытался. Сразу после распада «ТиМы» записал сольный альбом. Более оглушительного провала припомнить сложно.       — Да ладно? Я и не знал.       — И замечательно. Тот альбом даже не оцифровали, — «Вру, курочки все сделали».       — А ты вот сейчас можешь сказать, почему так получилось? Ну с высоты прожитых лет.       «Я тебе сейчас эту бутылку с высоты моих лет в жопу затолкаю. Не беси меня».       Тимур задумчиво откинулся на спинку кресла, поправил наушники.       — Там выходил целый клубок проблем. Другой автор текстов, другой аранжировщик. После распада дуэта старая команда развалилась. Был взят курс на сексуальность. Знаешь, чтоб прям совсем. Искры из глаз. Ну кого ты в девяносто восьмом таким удивишь? И главное, конечно, это то, что без Максима было уже не то. Понимаешь, мы были с ним проектом, причем не самым тривиальным, надо отметить, по тем временам.       — Вот-вот, расскажи про вас с Максимом поподробнее, мы же как бы для этого и собрались.       «Да я и не сомневался».       — Нам прописывали предысторию, легенду. Сейчас в такое, наверное, трудно поверить. А в девяностых на легендах выезжали. Как, например, Витас и его жабры. Это не просто для клипа придумали, он реально долгое время ходил в высоких воротниках и шарфах, якобы пряча их. Как жабры помогали петь — не очень понятно, но какой эффект. Или Линда. Богатая девочка из столицы превратилась в дикарку, которая первый раз автобус увидела в двенадцать лет. И песни ей снились. Или, кажется, ей их отправлял духовный наставник. Но это еще до «Вороны» и готической фазы. Людям такое безумно нравилось. У нас было скромнее. Мы с Максимом якобы вместе жили-дружили в детском доме. Сначала, конечно, поссорились. Якобы из-за девочки. Дрались как кошка с собакой. Отсюда, кстати, и фамилии. Кошкин и Волков. Почему не Собакин, не спрашивай, я сам не в курсе, нам просто рассказывали наши новые биографии, а мы молча кивали. Во-от... Потом мы якобы помирились и вместе, рука об руку, зашагали к музыкальной мечте. Приехали в Москву на конкурс, там нас и заметили. Хотя по факту познакомились мы как раз, когда нас обоих взяли в проект.       — Блин, вот так и рушится детство, — подхватил Олег. — Ты сказал, что ваш проект был не самым...       — Тривиальным. Обычным. Скучным.       — Вот так, ребят, век живи — век учись. Я обязательно запомню новое слово, — «Научись так откровенно не интересничать, звучит ни разу не искренне. И определись с ЦА, то ты с ними как с умственно отсталыми детьми, то как с бабками и дедами болтаешь...» — Тимур, можешь еще рассказать про то, чем дуэт «ТиМа» выделялся на фоне остальных?       — С одной стороны, мы удачно сохранили чужие наработки: мальчиковая группа, детишки-сиротки со сложной судьбой, как бы грубо это ни звучало, но это тоже стало важной частью образа, фишка с сокращениями. «Тимур» плюс «Максим» равно «ТиМа». Просто и легко. С другой стороны, мы нырнули в тему сексуальной революции с головой. И мы давили на идею того, что вот два смазливых паренька, один сугубо положительный спортсмен, другой уличный плохиш и романтик, одновременно волокутся за девушкой. Эту фишку мы регулярно использовали и в песнях, и в клипах. И людям нравилось. Тема такого тройственного союза прельщала, особенно учитывая то, что как бы последнее слово оставалось именно за девушкой. Смотрелось хоть и на грани, но все же не вырвиглазно пошло.       — Тимур, тебя так приятно слушать!       — Это моя работа.       — Ты же расскажешь нам еще про дуэт? И про свое детство? Но сначала, пацаны и пацанессы, давайте мы включим вам «Щенячий взгляд»!

***

      Что бы Тимур мог рассказать?.. Да ничего особенного, если подумать.       Нет, наверное, тряхни он кудрями, да закати повыразительнее глаза — «Дурак, что ли? Кто это увидит? Полтора человека на трансляции в "Ютубе"?» — Тимур бы поведал трагическую историю своего детства-отрочества-юности. Но чтобы что? Чтобы его пожалели?       «Вот уж спасибо, обойдусь. Да и разве мне поверят? А фиг его знает. Я порой сам сомневаюсь, а со мной ли это все приключилось».       После смерти отца матери нужно было вставать на ноги. Деньги, выданные производством и пожертвованные сердобольными соседями по коммунальной квартире, стремительно заканчивались. Наличие шестилетнего ребенка ей никак не помогало, поэтому в один прекрасный день Тимура, игрушку-уточку и все его вещи она отвезла в детский дом «Забота». Для соседей, правда, все выглядело так, будто они вдвоем уезжали в другой город, чуть ли не в Москву. Тимур отчетливо помнил, мать тогда надела коричневое пальто поверх клетчатого зеленого платья, смотрелась ослепительно, поправляла перчатки, макияж, проверяла собственный чемоданчик и нисколько не пыталась соответствовать роли несчастной вдовствующей матери.       «Для приличия хоть бы детдом подальше нашла. С другой стороны, она ж не планировала возвращаться, ей-то какое дело, что я с соседями здоровался всю оставшуюся... М-да».       Мать вела себя с ним чуть ласковее, чем обычно, пообещала вернуться, «как только так сразу», даже поцеловала в лоб на прощанье. Приторное и неубедительное вранье застыло отпечатком красной помады, который Тимур стер, едва двери за матерью закрылись. Злился ли он? О да. Но потом сделалось просто не до того, очевидно, что никто за ним бы не вернулся, никаких других родственников, кроме матери, у него не осталось, разве что самые дальние и деревенские, сильно пожилые или сильно пьющие, но кто ж им будет писать и звонить? Явно не шестилетний мальчишка.       Тимур учился жить по-новому. Смешно. Его просили рассказать. А как рассказать тем, у кого все с детством сложилось более-менее нормально, что такое жить не с мамой и не с папой?       На самом деле, «Забота» оказалась далеко не плохим местом, просто люди там работали и помимо Тимура у них водилась целая толпа малышни, нуждавшейся в той самой проклятой заботе. Тимур первое время пытался быть лапушкой. Помогать убирать со столов, присматривать за младшими, подметать, делать все, чтобы заслужить объятья или ласковое прикосновение. Или что-то вкусное. Получалось неплохо, но никогда подобные жесты и близко не стояли с улыбкой отца или теми же посиделками возле швейной машинки матери. В «Заботе» он стал одним из многих, таким же одиноким и ненужным, и простота этой жестокой до жути мысли разъедала день ото дня.       Также Тимур предпринимал попытки направить свое очарование на потенциальных опекунов. Не прокатило ни разу. Пускай он и рос красавчиком — и все ему наперебой об этом говорили — он все же рос, а большинству хотелось взять к себе именно младенца, такого розовощекого, пухлого и свеженького, не тронутого детдомовским духом. Поэтому Тимуром умилялись, дарили шоколадку и обходили стороной.       Он злился. Опять на взрослых, вечно усталых, занятых, некрасивых из-за все той же усталости, всезнающих и одновременно тупых и слепых. На «друзей» по несчастью, лезших к нему с беспричинными драками, глупой болтовней, отнимавших у него еду или вещи. Тимур не желал ни с кем из них дружить по-настоящему. Мог сделать вид. Попинать мяч, дать поиграть в машинку, поделиться конфетой, но лишь для того, чтобы потом поиметь с «друга» выгоду. Так он воровал котлеты из столовой и подкармливал местных хулиганов, чтобы те его не трогали, потом котлеты заменила жвачка, игральные карты с полуголыми женщинами, сигареты. У Тимура в кругах образовался собственный ботаник, к средней школе делавший за него домашку по математике и физике под страхом быть побитым откормленными и выдрессированными хулиганами. Историю с литературой и русским, кстати, за Тимура писали влюбленные в него одноклассницы. Девочки из приличных и полных семей, готовые волосы друг другу за него повыдирать. Он не помнил имени ни одной из них, или… нет-нет, забыл, но, кажется, ему больше нравилась та, что приносила из дома бутерброды с настоящей копченой колбасой.       По правде, Тимуру решительно не нравился н-и-к-т-о. Потому что он знал, что он — лучше их всех. Ботаников, влюбленных девиц, хулиганов, учителей. Почему — он тогда еще не представлял, потому что, кроме внешности и предприимчивости, поводов для гордости у него не имелось. Учился Тимур в школе из рук вон плохо. На него регулярно жаловались из-за лени и несносного нрава, к счастью, ему хватало ума не влезать в крупные передряги. Но перспектив все равно не виделось примерно никаких: таланта и, главное, интереса к точным наукам от отца ему не передалось, никакой другой альтернативы у него не вырисовывалось. Вернее, в девяностых их выходило две: уйти в бандиты или спиться. Тимур попеременно применял на себя то одну роль, то другую и мрачнел. Следом мрачнел и мир, превращаясь в безрадостную черную лужу грязи, где внезапно появилось маленькое пятнышко света — кабинет музыки и заседавшая там тощая, горделивая, вечно всем и всеми недовольная Анастасия Александровна. На момент их знакомства ей исполнилось семьдесят.       «Крепкий старушок. Консерваторию заканчивала. Заслуженная артистка СССР, все дела... До сих пор офигеваю, как ее угораздило попасть к нам в "Заботу". Кажись, она нагрубила какой-то зажравшейся малолетней идиотке, что у нее занималась. И папаша той сделал все, чтобы старушкá поперли из всех приличных мест. Вот это они потом локти кусали».       Она сразу в Тимуре что-то там разглядела — «"Тунеядство и львиную долю чванства", как сейчас помню» — и утащила разучивать «Пусть всегда будет солнце» на местный конкурс талантов. Тимуру и раньше доводилось петь в хоре, но сольно — совсем другое дело.       Когда он первый раз выскочил на сцену в неудобном костюме, доставшемся от кого-то из старших ребят, с зализанными кудрями, его чуть не стошнило от волнения. Все прошло как в тумане. Очнулся Тимур в миг, когда ему аплодировали и выносили грамоту за первое место. Стало приятно. Захотелось еще.       Нет, его оценки не улучшились, но по крайней мере, он превратился в визитную карточку и «Заботы», и школы, и района, чуть что — его звали выступать. И он мчался. Красивый, уже наловчившийся и голодный до всеобщего внимания. Побеждать нравилось не из рассуждения карьерного роста, такими категориями он тогда не мыслил, а тупо из спортивного интереса и ради того, чтобы опять всем доказать: я лучше.       Занятия с Анастасией Александровной стали и его отдушиной, и его главной работой. Они встречались чуть ли не ежедневно. Тимур таскал переписанные от руки тексты «Агаты Кристи» и Цоя, на коленях умолял строгого старушкá выучить с ним «Шоу должно продолжаться». Покорно распевался, делал разминку, лежал на полу в комнате, не обращал внимания на смешки соседей, учился дышать диафрагмой. Причем для Анастасии Александровны приходилось по-настоящему стараться, а не делать вид.       «Старая ведьма прям чуяла, когда я ей пиздел, что разогрел связки, даже если рта еще не открыл. Лютая женщина».       Тимур покорно слушал, что он лентяй, что он зазнайка, уворачивался от летящих в него чашек с чаем, если Анастасия Александровна совсем расходилась.       «Что примечательно. Я ж потом ей его переваривал. И "Валокордин" капал. Тьфу. Все нервы выпотрошила».       К шестнадцати годам Тимур допелся до того, что его отправили на конкурс талантов среди детских домов в Москву. В бывший Дворец пионеров на Воробьевых горах. По такому случаю ему купили его собственный костюм, все равно скучный, но Анастасия Александровна, отправившаяся с ним, как опытная дама, посещавшая обе столицы и не в такие лихие времена, сунула к себе в сумку джинсы и майку. И все же позволила петь Фредди Меркьюри.       Тимур в Москве был впервые. Он прогулялся с Анастасией Александровной по летнему центру, посмотрел на Кремль, поел с ней мороженое в Центральном детском мире, мысленно умер от красоты, слегка испугался метро — «Классика» — и пришел к выводу, что обязательно сюда вернется. В ту пору он окончательно понял, что свяжет жизнь с музыкой, будет петь в ресторанах и барах. На консерваторию он и не рассчитывал, как бы о том ни мечтала Анастасия Александровна. Для Тимура московский конкурс талантов мог бы стать эдаким приятным штрихом в памяти об уходящем детстве.       «Потому что, ну так-то... Нефигово же вышло. Меня не особо били. Не изнасиловали. Я ничем смертельно тяжелым не болел. Я не умер. Старушок вон какой хороший попался. Даже неловко. Ей хотелось, чтобы я был артистом театра. А я взял и стал. Эх, жалко, она не дожила».       Максима Тимур приметил еще на технической репетиции во Дворце пионеров. Загорелый, с веснушками, с выгоревшими волосами, схваченными нелепым обручем. Максим приехал от школы-интерната №2 из Оренбурга, ага, откуда в свое время приехали участники «Ласкового мая». Следовало бы воспринять улыбчивого пацана со старой гитарой как очередного соперника, но что-то в нем ощущалось такое... Сложно сказать, Тимуру показалось, что Максим — хитрый тактик, приехавший победить. Он ко всем лез знакомиться с веселой улыбкой, жал руки, а сам тем временем выяснял слабые и сильные стороны других участников. Максим и к Тимуру подвалил, обдал запахом дешевых сигарет. Ему никогда не забыть того разговора.       «Потому что стыдно».       — Привет. Максим, — застыл с протянутой ладонью.       Тимур смерил его взглядом, демонстративно подбоченился:       — Ага. Слышал. Еще во-он с того конца коридора.       — Да? Ха. Прости. Я это... Громкий очень. Я про тебя, кстати, тоже слышал. От девчонок. Они про тебя все время болтают. Тебя Тимур зовут, да?       — Ага.       Максим еще чуть-чуть постоял с протянутой ладонью, после спрятал ее в карман, видно, не особо смутившись. Все так же лучезарно улыбнулся:       — А что ты будешь петь?       — Я исполняю, — он выучил это слово у старушка́ и вворачивал его всякий раз, когда пытался произвести впечатление. — Фредди Меркьюри.       — О-о круто. А я вот, — кивнув на гитару, висевшую у него на плече. — Высоцкого. Про любовь которая.       «Ну и дебил. Его поют у нас все. И всех от него уже тошнит. И никто тебя не оценит. Ни как гитариста, ни как певца. Может, ты и не тактик вовсе? А кто тогда?»       — Ты по Москве гулял, кстати? — вдруг спросил Максим, совершенно обескуражив Тимура.       — Д-да, немного...       — Прикольно. А я че-т не успел. Прикинь, в метро заблудился. Меня препод чуть не убил... О, кажись, он меня зовет. Ну, будем знакомы. Удачи тебе!       Тимур рассеянно проследил, как Максим скрылся в толпе конкурсантов. Пожал плечами.       «Дурак какой-то».       Позже он выяснил, что у Максима доброе сердце, глупые шутки, абсолютный топографический кретинизм и шершавые, жаркие ладони, от прикосновения к которым по телу Тимура словно бы проходил электрический разряд, хотелось отмотать время назад и все же ответить на то первое рукопожатие. Едва ли Максим вспомнил бы, как Тимур с ним высокомерно обошелся в день их знакомства, просто так уж получилось, что Максим надолго — «Боже, лишь бы не насовсем» — стал тем человеком, чье мнение сделалось важно.       Конкурс они тогда оба не выиграли. Заняли второе и третье место. Тимур почти плакал от досады, пока его за кулисами не окликнул серьезный мужчина лет пятидесяти в джинсовом костюме и с барсеткой на груди. Это и был их будущий продюсер Жданов.

***

      — ...так что да, Максим проделал колоссальный путь с группой. Они очень талантливые и трудолюбивые ребята. Мне безумно приятно наблюдать за ними.       — «Наблюдать»? — уточнил Олег. — Вы не общаетесь?       — Плотные графики. Но мы регулярно поздравляем друг друга с праздниками. А еще он присылает мне смешные картинки.       — Да-а. Классно знать, что в шоу-бизе есть кое-что настоящее. Вот такая дружба, например. Но, блин, обидно, что вы больше не выступаете. Ты точно не скучаешь? Слава? Всякие брендовые приколюхи?       — Господь с тобой, — рассмеялся Тимур. — В наше время особых изысков не было. Да, мы первые смотрели обновки от челноков, но ты же понимаешь, что и там особого выбора не было. Привезли тебе кроссовки сорок шестого размера, и хоть ты тресни. Либо поддевай десять пар носков, либо носи старые. И потом всегда со славой рука об руку шла ответственность. Гастроли, съемки. А еще скандалы и расследования. Это неприятно всегда, но особенно когда ты в нежном возрасте. А во времена дуэта мы как раз попали вот в этот зазор с шестнадцати до двадцати, когда мозг едва-едва встает на место, тогда желтушную гадость про себя читать особенно противно.       На фразе про скандалы у Олега нехорошо загорелись глаза и он активнее принялся искать что-то у себя в планшете:       — Да-да, я помню, — «Фига ты злопамятный, милый, ты про меня до вчерашнего вечера не слышал!» — У вас была интересная история с дуэтом близняшек «Сис-Терс». Это правда, что вы одновременно завели романы с обеими сестрами? Саша и Маша их звали, верно?       — Не сказал бы, что эта история была хоть сколько-то интересная. Она просто была... Такой же спланированной, как и наши с Максимом легенды. Наши «романы» пришлись на девяносто седьмой, мы тогда потихоньку теряли популярность, так что по идее слухи о таком вот двойном союзе должны были взбудоражить толпу.       — А что-то было?       Тимур сдержанно улыбнулся:       — А были ли у Витаса жабры? В любом случае это не понравилось обеим фан-базам. Ценители «Сис-Терс» не могли допустить, чтобы кто-то дотронулся до их рыжеволосых богинь в шортиках. Ну а фанатки «ТиМы»... Сам понимаешь. Одно дело актриса в клипе, на место которой, кстати, конкурсы проводили среди поклонниц, и совсем другое реальные девушки. Ужасно, бедным Саше и Маше столько гадостей кричали во время выступлений. Да и мне доставалось. Мол, как я, педик патлатый, посмел трогать их — ты ж понимаешь, каждый фанат «Сис-Терс» во влажных мечтах считал девочек своими — Сашеньку за коленки или вроде того.       Тимур произнес последнее предложение нарочито впроброс, но прекрасно понимая, что Олег за него зацепится.       «Тем лучше, в этой теме я отлично разбираюсь и смогу сделать так, чтобы Максима упоминали поменьше».       — Раз уж ты сам сказал. Тимур, как ты относился к тому, что в шоу-бизе того времени было столько откровенности и ЛГБТ-тематики?       — Абсолютно нормально. Ну, отчасти потому что я тоже был той самой откровенностью. Но на самом деле это же миф, что в Советском союзе секса не было. Был, просто другой. Послушай молодого Боярского или Гурченко. Вообще наивно полагать, что тему сексуальности кто-то из нас открыл и придумал, но да, в девяностые просто стало можно об этом открыто говорить, в том числе и в творчестве.       — И ты не думаешь, что это было сделано для хайпа? Мужчины в платьях? Вот это все?       — Ну, давай так. Пятьдесят на пятьдесят. Были проекты, рассчитанные, как ты и сказал, на хайп. «Гости из будущего» снимали клипы то с целующимися парнями, то с девушками. Работали как бы на два фронта. Или рэп-группа «Мальчишник». Они бы страшно обиделись, если бы им напомнили сейчас, наверное, но первый состав собрался для продвижения эротического журнала. На странице группы в Википедии не уточняется, какого именно, но поверьте, там не показывали полуголых красоток. А ведь парни зачитывали очень пафосно про пацанов и дворы. Так что да, артисты гей-тему эксплуатировали, ну, гей-тема эксплуатировала артистов. Потому что у геев, как мы помним, часто оказывался или вкус, или деньги. Ну и были просто искренние артисты. Тот же Боря Моисеев. Посмотрите на него в трио «Экспрессия». Он там с двумя женщинами, но уже там все довольно очевидно. Или Шура с Оскаром. Вполне искренне люди жили во всем этом. И, что примечательно, ориентация не равно ослепительный успех и бесконечный поток любви. Да, это было прикольно, зрители и слушатели удивлялись, но продолжали смотреть на людей как на фриков. Это тяжело. Что с ними теперь? Моисеев болеет, Шура — тоже… очень печально, хотя сейчас он медленно вылезает из забвения. Самый мощный в этом смысле старт и успешный успех был и остается у «Тату», но, опять же, сколько за этим всем боли и историй, что мужчины банально хотят тройничок с симпатичными нимфетками.       Олег часто и с интересом кивал:       — Получается, быть из ЛГБТ тогда было опаснее, чем сейчас?       Тимур задумчиво хмыкнул:       — Ну, вопрос не ко мне. Но давай так. Мальчику из какой-нибудь деревни Молоково я и сейчас не позавидую, а вообще… Представители ЛГБТ были всегда, во всевозможных кругах. Того же Шуру в Новосибирске продвигали не кто-то, а люди из группировки «Успеховские». Не делай такие испуганные глаза, они за тобой не придут, Олег. Очень прикольная история. И Шура для них пел по ресторанам. В платьях и париках. Чуть ли не со школьной скамьи, а те ему потом помогли с записью первых синглов. Ты не знал? Ну, вот. А вы про «любимые девяностые» тут записываете, позовите Шурочку, он же такой прекрасный, он вам этих историй расскажет. Так что нет, если у тебя есть деньги, связи, талант, ну или хотя бы что-нибудь из перечисленного, то в целом выжить было можно. Во всяком случае, так мне рассказывали мои коллеги по цеху.       — А ваш продюсер Жданов…       — А что с ним?       Олег понизил голос:       — Ну говорили, что вы с ними были близки.       Тимур притворился, словно бы что-то усердно припоминал:       — Не то чтобы. Мы с ним всегда соблюдали правила субординации, у нас не было точек пересечений, знаешь, чтобы дружить или... А, ты в этом смысле? Насколько мне известно, ему всегда нравились светленькие. Лучше иностранцы, то есть иностранки. Собственно, поэтому у него случился тот громкий развод с последней женой. Хотя кто мы такие, чтобы судить, да? — улыбнулся.       Олег растерянно полез в планшет:       — А еще были сведения, что после распада «ТиМы» тебя часто видели с предпринимателем из Армении Тиграном Гуру… — запнулся.       Тимур не дал ему договорить, восторженно подхватил:       — Тигран Арманович Гуруян — добрейший души человек. Меценат, знаток современного театра, оперы, оперетты. Говорил на итальянском как на родном. Именно благодаря ему я и начал карьеру актера мюзикла. Он стал для меня своеобразным наставником. Заставлял читать, смотреть кино. Заполнять, так сказать, пробелы в знаниях. Помню, как он включил «Ночи Кабирии» в первый раз…       — Да-да, — нетерпеливо перебил его Олег, сверяясь со списком вопросов. — Я имел в виду, что вы вместе отдыхали. Появлялись на всяких вечеринках.       — Ну да, я же был его протеже. Он должен был меня везде показывать.       — То есть вы с ним не встречались?       — Ну что ты! Когда мы познакомились, между нами была разница в сорок лет. Я его даже ласково звал «дедушкой», — «Пизжу. Не сорок, а тридцать семь с половиной. И если я звал его “дедушкой”, он весь покрывался пятнами от злости, и делал я так исключительно, когда он мне чего-то не разрешал или не покупал. Ха-ха».       Олег мученически взъерошил волосы, а Тимур преспокойно приложился к бутылке, переменил позу в кресле, расправил полы рубашки.       «Что, парень, теперь я тебя бешу? Ну, отдам ему должное. К теме постельки он подводил умеренно деликатно. На сильную троечку, как сказал бы мой старушок. Но, сорян, признаваться в гомоебле я пока во всеуслышание не собираюсь, тем более вот в такой подзалупной передачке».       — Тимур, я спрошу прямо…       — Сделай мне такое одолжение.       — Тебе нравятся мужчины?       Тимур улыбнулся, наклонился поближе к микрофону, шепнул очень доверительно и нежно:       — Олег, мне безумно приятно твое внимание и все комплименты, что ты мне говорил, но можно было бы дождаться конца эфира и потом ко мне подкатывать, да?       И наблюдая за тем, как молодой ведущий пунцовет — «Бедняжка, его реально ущемляют гейские подколы?» — Тимур поправил кудри и, украдкой повернувшись в камеру, спросил:       — Время музыкальной паузы?

III

      Вечером Тимур сидел в гримерке и с удовольствием листал комментарии под эфиром. Как и ожидалось, налетели его поклонницы, они с удовольствием, чувством и тактом — а главное, со всеми знаками препинания — рассказали, какой Тимур великолепный, остроумный, в какой он чудесной форме, и как многому предстоит научиться юному ведущему.       «Курочки мои боевые. Но приличные. Горжусь. Нет, однозначно есть прелесть во взрослой фан-базе. У них есть мозг. Или как минимум нет времени всерьез тратиться на срачи, хотя... Нет, всякое случалось. Но тут спасибо старожилам, они сами вытесняют всех истеричек, — можно бы их похвалить за слаженность или напомнить о предстоящем спектакле, но нет, Тимур взял себе за правило в Интернете перед важными мероприятиями не отсвечивать. — Ошибок наляпаю. Да и нефиг, уже про эфир сказал, слава Богу, там справился без опечаток. Потом поблагодарю. А сейчас надо сконцентрироваться».       До выхода на сцену оставалось полчаса. Тимур давно разогрелся, загримировался, надел костюм, микрофон, молча наблюдал за собой в трюмо. Конечно, сценический грим вблизи смотрелся забавно, кто-то бы, наверное, сказал некрасиво, но Тимуру мерещилась в вычурных изгибах бровей и губ, наклеенных усах и эспаньолке какая-то особая прелесть. Обыкновенно эта живая маска персонажа помогала ему лучше настроиться, но сегодня как-то особенно с трудом удавалось уловить злополучный дзен. Мысленно Тимур все возвращался и возвращался к дневному интервью.       «Обидно. Я бы с радостью рассказал и про старушка, и про Тиграна. Да и про Лекса с Мартой как-нибудь завуалированно. Ведь, ну если честно, да, я — неуч, но меня окружали офигенно образованные люди, у которых я брал, брал и брал жизненного опыта горстями. Они все интересные и классные, я б про них нефиговую лекцию прочитал. А. Беспонтовые нынче интервьюеры. Им бы про сиськи-письки и то неоригинально. Спал ли я с Тиграном. Ха. Вы Тиграна видели? А его счет в Швейцарском банке? Ну вот и все… Спасибо, что Максима не тронули. Мне вчерашней идиотки хватило, чтоб ее климаксом жахнуло, если не уже…»       В гримерку постучались.       — Да?       Тимур насторожился, неохотно поднялся со стула.       Кого там принесло? Он специально все сделал заранее, чтобы его не беспокоили.       «Даже Лысый со своими сраными нежностями в курсе, что меня бесит, когда мешают настроиться, он в мою сторону не дышит обычно».       Из-за двери высунулся сперва темный затылок, потом все миловидное и слегка смущенное девичье лицо.       — Тимур Давидович, можно к вам? Я совсем быстро.       — А. Заходите… Тома, — «Удивительно, не забыл». — А вы почему здесь? Сегодня же вроде как не вы.       — Ой, да, — она поспешно юркнула внутрь, осторожно прикрыв за собой дверь. — Режиссер попросил подойти и посмотреть, как работает Алена, — и, явно напоровшись на непонимание в глазах Тимура, уточнила. — Ну, Алена. Та, что была первым составом Марселы. И есть. Пока что.       — А! Да-да. Простите, я что-то не подумал, — «Делать мне нечего, думать про первый-второй-третий состав этих Марсел. А вот тебе, деточка, не мешало бы, у нашего режиссера и хуй, как выяснилось, стоит, и аппетиты растут». — Что ж, тогда это разумно. Смотрите, набирайтесь опыта.       — Обязательно, — Тома неловко потопталась на месте.       Тимур снова обратил внимание на то, какая она маленькая и нелепая, особенно в сером тренировочном костюме: «Эдакая невзрачная серая мышка. Не нравятся мне такие. Как будто простые, на деле люто хитрожопые. Что ж мне везет так на малявок?»       — Простите, я очень туплю, когда нервничаю. Мне просто хотелось еще раз извиниться за тот случай. Я правда думала, что говорила приятные вещи…       — Ничего страшного.       — …но потом я послушала сегодняшний эфир и поняла, что вы правы и такое поведение бесит, — Тома задрала голову, силясь заглянуть Тимуру в лицо, радостно выпалила. — Вы шикарно осадили того Олега или как его там, я прям хохотала.       Тимур невольно усмехнулся.       «Дурочка, что ли?»       — Вот. Это все. Спасибо, — она попятилась назад. — А. И я еще хотела пожелать уда… — Тома прикусила язык. — Ни пуха ни пера! — выпалила громко, наверное, чересчур громко и выскочила в коридор.       — К черту! — крикнул ей вслед Тимур и опустился обратно на стул.       «Ладно, она… смешная. Умеренно невзрачная. Нос у нее такой… хороший. Щеки большеваты. Ей бы схуднуть. И научиться к дядькам так с комплиментами не подваливать. А то ладно я, а вот если мудак какой… М-да, какие же все мелкие смешные», — он повернулся к отражению.       — Да, старина?

***

      Жданов быстро научил держать с собой ухо востро. Он не любил, когда с ним спорили, поэтому о рокерских мотивах, «Агате Кристи» и прочих глупостях Тимур мог забыть, зато продюсер любил хватать симпатичных мальчиков за задницы, лезть им под майки и щекотать соски, пока никто не видит. Доставалось исключительно Тимуру, крупный и лобастый Максим, скорее всего, был просто-наросто не по душе разборчивому Жданову.       «А еще Максим мог так ударить, что эта свинья летела бы впереди собственного визга».       И еще куча других гадких подробностей поджидала Тимура на пути его певческой славы, но тогда, в самом начале он не замечал ничего и не верил своему счастью, держа в руках контракт с настоящей студией, что предлагал ему настоящий саунд-продюсер! Разумеется, мудрая Анастасия Александровна была категорически против затеи с дуэтом, они с Тимуром впервые за годы их дружбы умудрились поругаться.       «Но старушок на то и мудрый. Она ж понимала, что я удавлюсь, ограблю придорожный ларек, уйду босиком в Москву, а своего добьюсь. Получу порцию внимания, любви и... Ха! Заботы».       Когда все дела с бумагами уладились — «Удивительно, как быстро детские дома передали воспитанников в лапы шоу-бизнесу, быстрее, чем в руки потенциальным семьям, если пораскинуть мозгами» — Тимур познакомился с напарником. Да, когда Жданов ему совал контракт и рассказывал про дуэт, как-то совершенно сделалось безразлично, что на сцене будет мельтешить еще кто-то кроме него. И вот ему приводят Максима. Ту громкую до омерзения веснушчатую оглоблю. Тимур решил действовать по отработанной схеме: прикинуться лапочкой и играть в дружбу до гроба. Полез обниматься, хлопать по спине. Максим, как и ожидалось, быстро поверил, стал везде за Тимуром таскаться, впрочем, это оказалось нетрудно, их часто заставляли вместе ходить на репетиции, съемки, ездить в студию звукозаписи. Поселили тоже вместе.       «Если так подумать... Офигеть, нас урабатывали в хлам. Записывать альбом сутки? Нормально. Растущие организмы, на них пахать нужно. Записывать клип в задымленном к херам помещении, мокрые и полуголые? Без вопросов. Потом еще на вечеринку поедете еблами светить. А мы и рады. И платили нам... Ну разве что не жвачкой. А-а-ар!.. Так, спокойно. Я приличный. И вообще я — Теодоро».       Тимур в кои-то веки чувствовал, что... Счастлив? Да, пожалуй, именно тогда, усталый, невыспавшийся, не до конца осознавший что вообще творит, голодный, он испытывал невероятную радость от каждого чудовищно загруженного дня. Так что первые шлепки и поглаживания Жданова он пропускал мимо, предвкушая славу и внимание сотен, тысяч, нет, миллионов людей, которые уж точно, наконец-то, будут любить его. И нечаянно, сам того не понимая, Тимур привык к вездесущей оглобле-Максиму. Тот громко хохотал над любой шуткой, запарывая и записи, и дубли, доводя Жданова до бешенства; смешно отключался в любой удобный и неудобный момент, в том числе и на лютейших дискотеках, примостившись в уголке; учил играть на гитаре, на своей, старенькой, с любовью таская ее по съемным квартирам и гостиничным номерам. Тимур делал вид, словно бы никогда не разучивал ни Цоя, ни Высоцкого, лишь бы посидеть вот так рядом.       Максиму хотелось нравиться, не потому что это что-то бы дало: знание, место, карьерный скачок, выгоду, — нет.       «Просто у него, дурака, улыбка приятная. И веснушки эти… м-да, вот я, конечно, дурак».

***

      По рации объявили, что пора идти за кулисы, Тимур удовлетворенно покрутился у зеркала, чуть ослабил ворот, оголив шею.       «Так-то лучше».       Следовало бы повторять текст Лопе Де Вега или чуть-чуть запыхаться, ему сейчас удирать через всю сцену от Дианы, но вместо этого в голове все вертелось наивно-легкомысленное, как из летнего лагеря:

Солнце, купи мне гитару! Научи курить план! Не раскачивай Землю, Не буди поутру, Пивом проставь да прокляни сушняк. В общем, сделай так чтобы все было ништяк…