Царство хаоса

Год спустя

Промышленная зона города.       Они все были как один. Одинаковая одежда, одинаковые голоса, одинаковый безразличный взгляд. Бывало, казалось, что все эти люди — нелюди — лишь галлюцинация, лишь плод воображения и разума, что не мог нормально думать. Глаза у Лэйн слипались, в носу стоял запах гари, а в горле неприятно саднило. Руки совершенно не слушались, потому что были исколоты до такой степени, что их больно поднимать и сгибать. Здесь все, как наркоманы, стали зависимы от дозы. Вот только наркотик не приносил удовольствия — только боль, агонию, страх. От него тело покрывалось сначала мурашками, затем капельками пота, после — дрожью.       Лэйн оглянулась, чтобы в очередной раз оценить обстановку, но зрение плыло, и только с помощью слуха можно догадаться, что в здании бывшего завода находились только те, которых мучали экспериментами, — пытались сделать из них подобие бессмертных, чтобы потом они помогли спасти Землю. Но разве это спасение? Или военные исходили от мысли, что: пожертвуем несколькими тысячами, чтобы спасти миллионы и миллиарды? А их уже и не было — этих миллиардов.       Всадники наблюдали со стороны и смеялись. Глупые людишки снова не понимали, чего от них хотели добиться. Глупые людишки снова приносили в жертвы ближних своих, и глазом не моргнув. Этот мир точно катился ко всем чертям.       И так тому и быть.       Раздались крики и мольбы отпустить. Так всегда происходило, когда кто-то из военных — или, как их прозвали люди, жрецы — возвращался, держа в руках новенький чемодан с изобретенным «лекарством», но на самом деле ядом, который медленно пожирал клетки головного мозга, а доказательство этому — мертвые тела, лежащие в соседнем помещении, но запах от разложенных тел стоял такой, будто они были в этой самой комнате, где и остальные — все еще живые люди.       — Отпустите мою дочь! — пролепетал кто-то охрипшим голосом, и из-за этого было совершенно непонятно мужчина или женщина. — Я готова на все опыты, но она… она должна жить, прошу вас! — Лэйн взглянула куда-то в угол, откуда доносился голос, и поняла, что женщина буквально на коленях умоляла подошедшего к ней военного не использовать ее дочь для опытов.       Но военные всегда молчали. Изредка можно было услышать их приглушенные голоса, но в основном их рты закрыты, будто кто-то сшил вместе их губы или кто-то запретил разговаривать с пленниками, ведь если начнешь болтать, то высока вероятность проникнуться к ним, к их проблемам и боли, а после — отпустить. Они скрывали лица: носили банданы, закрывающие их рты и носы, а остальные — пленники — дышали загрязненным воздухом, и кто-то умирал именно из-за него, а не из-за уколов, что ставили в руки, протыкая вены, оставляя маленькие точки.       Лэйн вздрогнула, когда увидела перед носом и глазами черные грубые ботинки на шнуровке, но не подняла голову, потому что боялась встретиться с яростным взглядом военного, боялась увидеть в его руках очередной шприц, наполненный жидкостью. Мужчина резко присел перед ней на корточки, взял в руку подбородок, чуть ли не царапая грубыми перчатками, поднял, повернул к себе лицо Лэйн и впечатался темными глазами в ее, рассматривая презрительно, с ненавистью — и никакой жалости, будто все они тут расходный материал, отбросы, которых вовсе не жалко. Однако так и было. Их выхватывали на улицах — грязных, голодных, заболевших. Лэйн попалась случайно: вышла из убежища, чтобы проверить обстановку, потому что не выходила и не дышала воздухом уже несколько недель, а то и месяцев, но слишком увлеклась и вышла из-за гаражей, где ее и скрутили; наверное, поджидали, хотя откуда военным было знать, что кто-то действительно мог появиться?       Лэйн дернулась в руках военного, чтобы не чувствовать его грязных лап — да, именно лап, ведь по-другому про этих бесчеловечных животных нельзя сказать, — хотя лицо и так было в саже или копоти. Тот грубо перехватил руки Лэйн, чтобы она больше никуда не смогла дернуться или оттолкнуть его, но ноги не держал никто, и с помощью них Лэйн задела руку военного, в которой он держал шприц, и тот упал на холодный бетон, разбившись так, что жидкость теперь медленно растекалась по полу и заползала в маленькие трещины.       Военный обернулся и рукой подозвал другого, того самого, что стоял рядом с женщиной и ребенком, и кажется, так и не смиловался — сделал укол маленькой девочке, тело которой билось в конвульсиях, а мать плакала, гладя дочь по волосам, причитая о том, что все будет в порядке. Но не будет, по крайней мере, Лэйн не видела, чтобы кто-то выживал после нескольких уколов, а то и после одного.       Оба военных, что теперь тихо что-то обсуждали между собой, стоя возле Лэйн, не выглядели так, будто настроены дружелюбно, и она поняла это, когда они резко схватили ее под руки, буквально поднимая худощавое тело над бетонным полом и таща в другую комнату — меньше, чем та, в которой сидели пленники.       Глаза метались от одного белого кресла к другому, где лежала девушка, изо рта которой вытекала черная жидкость, а на руках и шее виднелись узоры того же цвета. Лэйн затряслась, попыталась вырваться, но не выходило, ее уже сажали в кресло, ее заставят принять другое «лекарство», раз она такая шустрая, раз она такая сильная.

Три года спустя

Убежище.       Громкий звук самолета, пролетевшего где-то наверху, разбудил Лэйн. Кошмары не будили, потому что она лишилась чувства страха и самосохранения. Лэйн не помнила наверняка, какого это — бояться кого-то или чего-то. Успокаивало только то, что со своей болезнью или, правильнее будет сказать, фобией она была не одна, но все-таки предпочитала учиться жить с ней в одиночку, впрочем как и привыкла к одиночеству, живя в подвале гаража.       Каждый раз, просыпаясь, Лэйн крутила в руке браслет, оставшийся от матери. Когда-то давно она сплела его для дочери и сказала, что он как та самая красная нить, как оберег, и пока он с ней — та выберется из любой опасности и дерьма. И пока что и правда срабатывало, либо же все это только сила мыслей.       — Моя маленькая девочка, — причитала мама, пока крутилась возле плиты, готовя самый вкусный суп на свете, по скромному мнению Лэйн, — сырный. — У меня для тебя есть подарок, — прошептала на ушко дочери, пока та рисовала замысловатые узоры в тетради, что дал папа.       — Правда? — тонким голоском спросила Лэйн и отложила карандаш; руки от него были все черные, а остатки стерки разбросаны по всем столу, но это не напрягало и не раздражало маму, наоборот, она радовалась, что ее ребенок мог найти занятие по душе.       — Правда, — улыбнулась мама и заправила непослушные пряди волос дочери за ухо, чуть присев рядом с ней, заглядывая в лицо. — Идем, покажу тебе, — протянула руку, и Лэйн вложила маленькую ладошку в родную и теплую ладонь.       Они прошли в спальню родителей, которая в вечернее время освещалась золотым, почти уже закатным солнцем, отчего многие предметы на тумбочках и столах красиво блестели и отбрасывали солнечные зайчики. Раньше, когда Лэйн была поменьше, она пыталась словить их, но каждый раз зайчики перемещались — на ее тыльную сторону ладони или чуть вбок. И сейчас, зайдя в комнату, она поморщилась от яркого солнца и практически на ощупь прошла к столу, где мама обычно хранила свои украшения. Лэйн внимательно проследила за движениями рук мамы, когда она открыла красную шкатулку, из которой тут же полилась песня. Шкатулка была старой: кое-где отвалилась краска, да и песня играла немного противно, со скрипом.       — Я сделала его специально для тебя, — мама протянула браслет цвета морской волны с красивыми узорчатыми бусинами. Лэйн сложила губы в букву «о», а в глазах заиграл радостный блеск. — Не теряй его, никому не отдавай, хорошо, детка? — причитала та, пока надевала на маленькое тонкое запястье браслет.       — Разве оно не спадет с моей руки? — вопросительно посмотрела Лэйн на маму, глядя на то, как браслет сильно болтался.       — Папа может его уменьшить, только попроси, — мягко отозвалась мама и улыбнулась.       Папа вообще все мог. У него руки росли из того самого нужного места, а в современном мире такое встречалось не часто.       Папа вообще все мог… Когда-то. Три года назад. С того судного дня, что до сих пор продолжался, Лэйн не видела его, не слышала новостей о нем, не замечала в прохожих. А потом она просто смирилась с тем, что осталась одна, что никто, кроме нее самой, не поможет, что теперь за жизнь нужно бороться самостоятельно.       Оставив браслет, прекратив его перебирать пальцами правой руки, Лэйн поднялась с неудобной — до сих пор — кровати, если ее вообще можно было так назвать, потому что по факту она представляла собой раскладушку. Она нашла ее спустя несколько дней после того, как спустилась в убежище, а до этого спала на холодному полу, и как только не заболела после этого — понятия не имела. Тогда от шока, страха и удушающих слез Лэйн было все равно, где спать и на чем. Все, что она тогда могла делать, — дрожать и прислушиваться к взрывам, которые содрогали почву, а та, в свою очередь, сыпалась на голову.       Каждое утро Лэйн проходила по всему подвалу, который оказался довольно большим, будто целая квартира, чтобы проверить, как росли цветы, картошка, зелень. Для нее это стало неким спасением — заботиться о живых организмах.       — Как вы тут, цветочки? — тихо-тихо спросила Лэйн, притронувшись к зеленым листьям, присев на корточки. — Только благодаря вам я еще жива, — и это правда, потому что если бы не вода, которая стекала по трубкам, собираясь из подземных источников, и не эта зелень, то, вероятно, Лэйн была бы мертва, ведь никто не учил выживать во времена апокалипсиса, никто не готовил к этому. Да и можно ли подготовиться?       Единственная подготовка, которая была, это подвал, построенный отцом. Об этом Лэйн узнала через полгода, когда смогла прийти в себя и прочитать его дневники, где обнаружила послания для себя.       «Дорогая моя девочка, если ты читаешь это, значит, все, о чем я догадывался, случилось. Вероятно, меня нет в живых, иначе мы бы сидели с тобой в созданном мною подвале вместе. Надеюсь, что с тобой и мамой…».       Мамой… Если бы он только знал, что Лэйн не смогла уберечь ее. Если бы он только знал, что тогда его любимая дочь не сообразила вытащить пистолет, что отдала ей мать, и первой выстрелить. Наверное, и хорошо, что он не знал, но… мог ведь видеть? Если ангелы, демоны и Всадники существовали, то, вероятно, отец мог быть где-то там? Что если он стал кем-то из них? Что если теперь за его спиной крылья? Эти размышления часто плавили мозги Лэйн. Обычно похожие мысли крутились в голове перед сном, не давая заснуть после тяжелого — очередного выживания — дня. А потом она думала: «разве папа не спустился, если бы за его спиной выросли крылья? И что насчет мамы?».       Еда в ее запасах закончилась, и нужно было снова вылезать из своей «берлоги». Лэйн вообще редко выходила из убежища, потому что на поверхности никто не мог быть в безопасности, даже спустя три года. Люди хоть и могли дышать грязным отравленным воздухом, но все же те немногие врачи и ученые, оставшиеся в живых, повторяли, что лучше носить повязки, закрывать носы, хотя какой толк от них, если это не противогазы или респираторы?       Лэйн прошла в другую «комнатушку», которая больше напоминала кладовую, где хранился хлам — раньше хранился, а теперь она складывала туда оружие, веревки; в общем все то, что могло помочь выжить и защитить себя. Лэйн оглянулась в поисках патронов для пистолета, который всегда держала возле себя: когда спала — под подушкой; когда выбиралась на поверхность — в руке, чтобы был наготове, а не как тогда, когда военный первым выстрелил и убил мать. Здесь выживал сильнейший; выживал тот, кто наилучшим образом подготовился; выживал тот, кто мог с легкостью убить, почти не моргнув глазом.       Найдя патроны, Лэйн зарядила пистолет и отложила его в сторону, чтобы надеть чехол с ножом на свою лодыжку. Застегнув кожаный ремешок, выпрямилась, услышав урчание живота. На самом деле это было редкостью — чувство голода, потому что теперь еды почти не было, а если и была, то стоила дорого. Многие умерли и умирали именно из-за голода. У Лэйн, опять же, была привилегия — она сама выращивала некоторую еду, поэтому могла обменивать ее на что-то более ценное. Звучало так, будто Земля вернулась в то время, когда денег не существовало, а люди покупали все с помощью обмена. И так оно и правда было. Удивительно, как апокалипсис отодвинул мир на несколько столетий назад.       Она прошла в своеобразную кухню, которую соорудила сама из подручного хлама, что нашла в гараже и на помойках, и налила в помятую и смутно чистую бутылку свежую воду, чтобы взять с собой. Отпила несколько капель, чтобы хоть как-то унять «песни» в животе, который решил вдруг проснуться, затем стала подниматься по деревянной скрипучей лестнице, ведущей на «волю», к «свободе» — мнимой свободе, потому что то, что теперь осталось от Земли, — вовсе не являлось свободой. Это настоящий Ад с нелюдями.       Лэйн прислушалась к звукам, практически прислонив ухо к «люку», что открывался вверх. Никогда нельзя было верить и надеяться, что никто не поджидал тебя. Люди стали более изобретательны, как бы странно это не звучало в данной ситуации, и более извращенны, особенно в методах убийства и пыток, дабы спасти свою шкуру.       Ничего не было слышно, даже то, как мыши скреблись, поэтому Лэйн аккуратно вставила маленький серебряный ключ в замочную скважину и повернула его; раздался характерный «щелк», и замок открылся. Лэйн открыла «люк», толкнув ладонью, и еще раз огляделась, хотя в гараже было темно и лишь из некоторых тонких щелей просачивался свет, озаряя грязный пыльный пол, состоявший из деревянных досок, которые скоро нужно будет менять, потому что некоторые из них уже прогнили. Она вылезла и присела на корточки, чтобы теперь закрыть «люк» на этот же замок. Оставлять открытым — опасно, хоть подвал и выглядел практически незаметным, ведь Лэйн и сама в первый момент, когда вошла в гараж, не смогла быстро найти его. «Люк» был сделан под копирку пола и не имел замков или закрывашек, поэтому и найти его тяжело. А замок, что теперь висел на нем, Лэйн сама решила повесить, потому что боялась, что кто-то мог все-таки проникнуть внутрь и поджидать ее, чтобы убить и забрать убежище себе.       На улице стоял холод. Ледяной ветер бил по лицу, и от этого кожа неприятно покалывала. Лэйн натянула бандану на нос, закрывая при этом и щеки, чтобы не обветрились, потому что кремов, которые могли увлажнить кожу, как таковых больше не было. Она подняла глаза к небу, всматриваясь в него, и в очередной раз убедилась в том, что солнце не выглянет. Уже три года оно не выходило из серых темных туч, окутывающих город, а может, и весь мир. От этого земля не прогревалась, и стояла, казалось, вечная зима.       Конечно, за несколько лет люди более менее привыкли, но если бы хоть на немного градус стал выше, то жилось бы гораздо легче. Однако кто говорил и обещал, что после основных событий апокалипсиса должно стать легче? Всадники теперь ждали, пока недостойные вымрут, поубивают друг друга, потому что более не хотели прикладывать к смертям людей руку — и так сделали достаточно.       Но было и что-то прекрасное в том, насколько мир стал одиноким, злым, бедным, пустым. Лэйн, бывало, засматривалась на природу и улыбалась. На лицах у выживших вообще редко можно заметить улыбку. Все «носили» угрюмое лицо или хмурили брови и скалили зубы. Лэйн для себя решила не поддаваться этому — всегда пытаться искать то, что могло принести радость, и, как ни странно, находила.       Природа и правда поменялась. Животные стали другими, будто мутировали из-за загрязненного воздуха. Некоторые из них нападали на людей, некоторые — боялись и шугались, убегая глубоко в лес, но там их ждали ловушки, что сооружали охотники, затем — продавали на рынке. Лэйн как-то пробовала оленя, потом блевала всю ночь, едва не умирая от болей в желудке. Кто-то заверял, что хорошо дезинфицировал мясо, но больше она не хотела верить им и покупать мясо животных — целее будешь.       Вдохнув поглубже, прикрыв ладонью лицо, с которого чуть слетела бандана, Лэйн прошла вдоль гаражей. Она научилась ходить тихо, как мышь, не издавая ни единого звука, практически даже не дыша. Если нужно было бы, то с легкостью могла притвориться мертвой.       В том районе, где Лэйн обитала, все знали друг друга, по крайней мере, те, что жили «честно» и не убивали своих же из-за выгоды. Каждый из них старался помогать друг другу, но никто не привязывался, потому что люди умирали каждый день, если не каждый час.       — Лэйн, дочка, как твои дела? — старуха, что, казалось, давно должна была умереть, снова встретила ее у входа на рынок, который расположился в заброшенном здании бывшего торгового центра.       — Все в порядке, мисс, — легонько улыбнулась Лэйн. — Обо мне беспокоиться не нужно, а вот вы как? — старуха и правда переживала за нее, как за собственную дочь или внучку, и это отчасти было связано с тем, что она потеряла всех близких людей.       — Уж думаю, когда помру, не могу больше терпеть этот мир, — хриплым голосом отозвалась та; и правда было тяжело жить, особенно тем, кто не мог помочь себе должным образом, поэтому часто обитал здесь, на рынке, продавая и обменивая вещи.       Лэйн ничего не ответила, лишь сжала хрупкое плечо и прошла дальше, оглядываясь по сторонам, чтобы разглядеть у кого и что можно купить. Утром было не так много народу, а вечером — и подавно, потому что с наступлением ночи выходили «темные» — так их прозвали жители города, потому что их сложно было отследить или даже увидеть — возникали из неоткуда, хватая ни в чем неповинных людей, которых после никто не видел. Лэйн принимала «темных» за тех самых жрецов, которые когда-то пытались ставить на ней эксперименты.       — Добрый день, — поздоровалась Лэйн с молодой девушкой, стоящей за прилавком, на котором были разложены различные вещи. Она только кивнула с невозмутимым выражением лица и стала ждать, что предложит Лэйн. — У меня есть картошка, — та подняла руку с черным мешком. — На что готова поменять?       Торговка склонила голову вбок и опустила глаза на прилавок, наверное, ища то, что готова предложить за картошку, которую протягивала Лэйн. Бывало, люди не соглашались, потому что товар им был не нужен, либо он у них уже имелся.       — Могу предложить яйца, — сообщила торговка.       — Свои курицы? — выгнула бровь Лэйн; вопрос, конечно, был немного тупым, но в такое время, как сейчас, задавать их из разряда нормального, особенно, если это касалось еды.       — Да, смогли уберечь, спрятав вместе с собой в подвале, — это казалось правдой, поэтому Лэйн кивнула, и торговка чуть отошла от прилавка, чтобы достать коробку с яйцами. — Сколько? У меня есть тридцать штук, — открыв коробку, показала та.       Лэйн не нужно много, потому что она одна, а если возьмет слишком много, а так происходило по началу — из жадности, когда только-только стала выбираться и ходить на рынок, то яйца протухнут.       — Если сейчас возьму десять, смогу потом у тебя взять за этот же мешок картошки еще столько же? — потому что картошки явно было больше.       Торговка кивнула и стала складывать яйца в коробочку поменьше. В это время Лэйн оглянулась, чтобы оценить обстановку вокруг себя, хотя на рынке ничего интересного обычно не происходило. Изредка можно было встретить незнакомых людей, выражение лица которых говорило о том, что они здесь то ли впервые, то ли искали чего-то или кого-то определенного. Торговцев с утра тоже было немного: большинство подходило к обеду, потому что в такое время люди вылезали из своих укрытий, если они у них были, ведь кто-то спал на улицах, заводах, подворотнях, канализациях, хоть это и опасно.       Лэйн повернула голову обратно, когда девушка позвала ее, чтобы отдать коробку, и та, расстегнув рюкзак, засунула ее внутрь, кладя аккуратно: так, чтобы яйца не раздавились. Поблагодарив еще раз торговку, Лэйн вышла из здания бывшего торгового центра, направившись в местный бар, где можно было потренироваться в стрельбе. Она не очень-то любила это место, но там о многом можно было узнать, потому что люди, когда выпивали, трепались обо всем и ни о чем одновременно.       По улицам города, что раньше производил впечатление, теперь невозможно было идти без гримасы на лице. Получалось как-то даже невольно — кривиться: то ли от запахов, то ли от останков людей, что так и не смогли убежать от первых действий апокалипсиса три года назад, то ли просто от осознания, что никто ничего не восстановит — больше нет. Как бы кто не верил и не надеялся — всадники ясно дали понять, что у людей нет ни единого шанса, да и более никто не даст им этот шанс. В настоящее время все просто доживали свой век, ожидая смерти: кто-то быстрой, кто-то медленной и мучительной.       Лэйн выругалась про себя, когда не заметила под ногами останки человека, а именно череп, хрустнувшего под грубой подошвой черных ботинок. Наступать на кого-то — даже мертвого — неприятно, это будто оскорбляло умершего, по крайней мере, так было у Лэйн. А что до остальных…

Полгода спустя

Гаражи.       Это явно было опрометчивым решением, поспешным, быстрым, неразумным, но любопытство всегда играло важную роль при таких обстоятельствах, а еще могло стать погибелью. Однако Лэйн решила, что обязана вылезти и посмотреть, что теперь случилось с миром, потому что, сидя в подвале и слыша редкие взрывы, сотрясающие землю, ничего было не понятно.       Стоило и правда подумать несколько раз, прежде чем вытаскивать макушку из «люка», ведущего в убежище, затем из железной темно-синей двери, ведущей внутрь гаража, а если с другой стороны, то наружу — туда, где мир полыхал от злости: то ли Богов, то ли Всадников, то ли всех сразу.       Лэйн переступила высокий порог, задирая сначала одну ногу, после — вторую. Она горбилась, потому что боялась поднимать голову и смотреть высоко в небо, хотя в нем не было ничего особенного, интересного или пугающего — лишь черные тяжелые облака, которые не предвещали ничего хорошего. Солнце больше не выйдет. Может, даже никогда.       Где-то были слышны крики, взрывы, раскаты грома, гавканье или мяуканье. Лэйн казалось, что мир вообще застыл, оглох, перестал дышать, но… теперь она собственными ушами слышала, что жизнь все-таки продолжалась, однако жизнь ли это? Можно ли то, что осталось от Земли, назвать жизнью? А потом?.. Будет ли потом жизнь?       Лэйн не стала закрывать на замок гараж, потому что не хотела уходить слишком далеко, а если вдруг ее кто-то застанет врасплох или она кого заметит вдалеке, то так будет быстрее убежать — снова скрыться в надежном подвале; по крайней мере, Лэйн надеялась, что ее убежище продержится долго, если не всегда.       Она прошла дальше, крадясь медленно, стараясь не наступать на ветки, осколки и другой мусор, который мог «объявить» о ее местонахождении, но встала в ступор, как только завернула за угол, и, зажав ладонью рот, из которого чуть не вырвался крик, произнесла:       — О, Боже!       Человек в военной разорванной форме, сидел на коленях возле, вероятно, мертвого человеческого тела и ножом ковырял в нем, будто искал то, что можно достать изнутри, будто искал то, что можно… съесть? Он каждый раз яростно опускал нож, сначала поднимая над своей головой, затем с силой вонзал в плоть и разрезал, отрезая мелкие кусочки, кладя их себе в рот, а побольше — в сумку, что лежала рядом; наверное, собирал для кого-то еще? Ему было плевать на то, что мертвое тело это такой же человек, как и он, как и Лэйн, которая затаилась и смотрела на всю картину издалека, но в этот момент зрение будто стало лучше в несколько раз для того, чтобы она увидела этот ужас и поняла, что выбираться наверх — опасно, что люди здесь — звери.       Что ни сделаешь ради спасения…

Три года спустя

      «Не думай и не вспоминай об этом», — повторяла себе та, когда мысли заводили не туда.       Лэйн, увидев вдалеке людей, остановилась, и те сделали то же самое. Так часто происходило, особенно, если жители не знали друг друга. Однако, приглядевшись, она поняла, что где-то уже их видела, поэтому первая расслабилась, поняв, что, скорее всего, не о чем волноваться — только если они не были заражены, но зараженных обычно сразу же выкидывали за пределы города. Военные, что остались в здравом уме и пытались навести хоть какой-то порядок в Роткове, надевали при таких случаях защитные костюмы, маски, перчатки и хватали зараженных, выводя тех за пределы. Никто не знал, почему они не возвращались. Может, военные вообще приковывали их цепями или живьем закапывали в землю…       Наконец Лэйн дошла до бара, точнее до места, через которое пробирались в него — бывший продуктовый магазин, а через подсобку внутри него можно было пройти в нужное место. Это было сделано специально, чтобы никто лишний не мог присоединиться и нарушить покой, если он вообще теперь существовал в этом разрушенном и потерянном мире.       О баре знали немногие, скорее, только избранные. Лэйн же уважали в этом месте, потому что она могла помочь добыть еды, воды, одежды, а еще научить стрелять, хотя являлась самоучкой.       — Гой еси, сто девяноста вторая, — поприветствовал Лэйн хозяин бара — Маркус, как только она вошла в металлическую тяжелую дверь, которая сильно скрипела, и при малейшем движении неприятный лязг раздавался чуть ли не на все помещение, а люди тут же поворачивали головы на входящего.       — Гой еси, двести пятый, — поприветствовала в ответ та и прошла к барной стойке, ловя на себе взгляды посетителей. — Кока-кола еще не закончилась? — спросила она.       Маркус ехидно улыбнулся, после молча отвернулся, прошел к небольшому шкафчику и достал маленькую стеклянную бутылку с темной газированной жидкостью.       — Только для тебя храню этот отвратительный напиток, — он поставил бутылку перед Лэйн, и та улыбнулась в ответ, принявшись открывать газировку.       — Это единственное, что напоминает мне о детстве и о том мире, который мы потеряли, — пожала плечами она и отпила маленький глоток кока-колы. — Ее уже труднее найти, так ведь?       — Мои люди шарятся везде, где только могут, чтобы угодить тебе одной, — усмехнулся Маркус и обратил внимание на мужчину, подошедшего к барной стойке, попросив водки.       В магазинах, что раньше были продуктовыми и правда все еще можно было найти пачки еды, напитки, но многие из них уже потеряли срок годности, поэтому есть их — не самый лучший вариант, но кого это заботило, если желудок разрывало от голода, а кости ломило так, что ходить было невозможно? По крайней мере, поедание просроченных продуктов — ничто по сравнению с поеданием человеческой плоти.       — Будешь стрелять? — Маркус снова оказался перед лицом Лэйн и склонил голову набок, наблюдая за тем, как та жадно пила кока-колу. — Тир почти свободен, так что можешь чувствовать себя как дома, — подмигнул он.       — Наверное, да, постреляю, — кивнула Лэйн. — Нужно же делать хоть что-то полезное, — пожала плечами и отставила опустевшую стеклянную бутылку, — теперь снова ждать несколько дней, а то и недель, пока люди Маркуса не найдут очередную партию кока-колы. — И… Маркус, я и так прихожу сюда как в свой дом, — мягко улыбнулась Лэйн и отошла от барной стойки, направляясь в тир.       Маркус, кажется, был чуть ли не единственным человеком, кто знал настоящее имя Лэйн, а она — его, потому что в основном все обращались друг к другу с помощью цифр. Таким образом не привяжешься к человеку, и когда он умрет, будет не так больно, ведь ты не знал даже его имени.       Тир находился в другой комнате, поэтому Лэйн дернула за ручку металлическую дверь и вошла внутрь небольшого помещения, где стреляли всего несколько человек, а другие вели беседу.       В тире не стреляли из настоящих пистолетов и настоящими пулями, потому что они были навес золота, по крайней мере, Лэйн хранила их, как зеницу ока, — знала, что в случае чего именно выстрел поможет либо спастись, либо умереть.       Кто-то тут же снизил голос и зашептался, как только заметил входящую в комнату Лэйн. Не то чтобы она была какой-то известной, но многие пускали слухи и сплетни о том, где она жила на самом деле, да и кем являлась. Кто-то и правда думал, что она дочь провидца; человека, который чуть ли не предсказал апокалипсис, но Лэйн не обращала внимание на эти слухи, потому что не понимала, как ее отец мог быть в этом замешан? Он всего лишь изучал шифры и коды, записывая их расшифровку в дневник. А про апокалипсис и так все знали, или почти все, например, из книги «Откровение Иоанна Богослова».       Лэйн подошла к высокому столу, на котором лежало оружие и взяла пистолет, в который уже был вставлен магазин с ненастоящими патронами — маленькими пульками, больше похожими на те, что вставлялись в детские пистолеты, но эти могли оставить после себя синяки на теле, так что в принципе были не так плохи в обороне.       Не нужно было надевать наушники, потому что пистолет не издавал громких звуков, да и вряд ли они были — все, кто стрелял, обходился без них. Лэйн лишь надела защитные прозрачные очки, затем встала ровнее, вытянула обе руки, в одной из которых держала оружие, другой — поддерживала, чтобы не скосить; прицелилась, прищурилась, задержала дыхание и… выстрел — попадание в цель, в голову врага — прямо в лоб. А потом Лэйн снова ощутила, как сердце, что на долю секунды замерло, вновь забилось, разгоняя кровь по телу.       Тренировка не длилась слишком долго, потому что Лэйн не хотела возвращаться в убежище, идя по темноте. Вариант быть схваченной «темными» не особо радовал, поэтому как только магазин опустел, она сняла с себя очки и положила пистолет на стол, замечая теперь рядом с собой других посетителей, которые тоже пришли пострелять. Так часто бывало, что Лэйн, когда засматривалась на что-то или концентрировалась на чем-то, не видела вокруг себя никого и ничего, и, возможно, это было ее слабым местом.       Когда она вышла из тира и прикрыла за собой дверь, Маркус тут же налетел на нее, буквально хватая за предплечье и ведя в сторону, за угол, подальше от любопытных глаз и ушей.       — Что происходит? — в недоумении спросила Лэйн, одернув руку из сильной хватки.       — Кто-то болтает о корабле, — шепотом начал Маркус, стоя на неприлично близком расстоянии. Та нахмурила брови, пока еще не совсем понимания, о каком корабле шла речь, а Маркус, увидев реакцию, цокнул языком, мол, ты чего тупишь? — Космическом корабле, Лэйн! Тот, который должен был спасти нас всех, но улетел, взяв лишь богатеньких! — последние слова Маркус сказал с пренебрежением, почти что выплевывая, показывая то, насколько ненавидел их.       Лэйн закрыла глаза, чтобы вспомнить, где слышала или читала, или видела о нем, и перед глазами и правда встала картинка: телевизор, на котором незадолго до апокалипсиса показывали космический корабль «Персефона», рассказывая при этом о том, что он сможет, в случае чего, вместить в себя половину жителей города точно.       — Вспомнила, а? — спросил Маркус, когда Лэйн открыла глаза, а после вопроса кивнула. — Люди просто так не будут разносить слухи о таком, думаю, они и правда спустились…