Полярная звезда

      Чонгук осторожно приоткрывает дверь лазарета, стараясь не издавать слишком громких звуков, сразу окунаясь в смесь ароматов медикаментов, выстиранного постельного белья на койках и едкого спиртового дезинфектора.       Медленно переступает порог, боясь нарушить хрупкую тишину, ожидая, что Тэхен все еще не пришел в себя. Но за одной из ширм слышатся приглушенные звуки движения.       — Не так быстро, Тэ… поднимайся медленнее… — едва различимый голос Соен заставляет лейтенанта замереть.       Неужели уже очнулся?       Его пальцы все еще удерживают холодную ручку двери, но он не спешит ее открывать. В груди разливается согревающий нутро горячий источник.       Тэхен.       В этом имени заключена вся его жизнь и все его стремления.       Его голос, пусть слабый, пусть хриплый, но ответно шуршит за перегородкой. И этого уже вполне достаточно, чтобы перекошенная пружина внутри Чонгука вдруг выпрямилась, раскачиваясь и разгоняясь невероятным облегчением.       Каждый новый пойманный им тяжелый выдох криофоса, ответное слово, адресованное Соен, заставляют внутреннюю броню трескаться и с лязгом крошиться от не поддающегося никакому контролю напора чувств.       Чонгук прикрывает глаза, и перед ним возникает любимый образ, который с минуты на минуту вновь приобретет вполне реальные черты.       Тэхен, улыбающийся так, как умеет только он. Прохладный, тихий, будто сотканный умелыми руками из тонких нитей переливающегося на снегу света.       Для всех жителей бункера Чонгук — хладнокровный, дисциплинированный, выдрессированный на повиновение старший лейтенант. Для них он тот, кто умело подавляет свои истинные эмоции, не давая им выхода.       Для друзей он — стена. Нерушимая опора, поддержка и безусловная преданность.       Для Тэхена же Чонгук будет тем, кем тот пожелает. Одно слово, взмах руки или трепещущих ресниц, и он возложит к его ногам то немногое, что имеет. Отдаст все без остатка. Примет от криофоса ровно столько, сколько тот соизволит передать ему в ответ.       Хотелось бы себе душу и сердце Тэхена, но просить он не посмеет. Осмелится лишь надеяться на взаимность, даже если она будет кратно меньше его собственной любви.       В присутствии Тэхена лейтенант забывает, что такое контроль. Криофос — его самая большая слабость. Уязвимость. Ахиллесова пята.       Настоящий криптонит.       Но он не может и не хочет сопротивляться.       Все, что ему нужно сейчас — просто увидеть голубую галактику глаз с белоснежной окантовкой пушистых ресниц, снова наполнив каждую секунду существования на этой грешной планете смыслом. Обнять своего наивного, доверчивого, нелюдимого человека.       Попытаться вновь вдохнуть в него веру в человечность.       Если подобному осталось место в его большом, некогда слишком открытом сердце…       Ему нужно к нему. К тому, кого впредь не позволит обидеть. К тому, ради кого он отныне будет готов превратить весь мир в руины. К тому, кто заставляет чувствовать себя живым.       Рука, которая уже тянулась к тонкой перегородке, повисает в воздухе. В голове разрывается снарядами острая, нестерпимая боль, раскалывающая надвое череп, которая отдает в виски оглушающим ультразвуком. Остается только вцепиться сильными пальцами в собственное бедро, полосуя его царапинами даже сквозь ткань штанов, стараясь переключить мозг на другой источник боли.       Во рту пустыня, язык прилипает к небу. Под кожей нестерпимый зуд, будто там, под толстыми покровами передвигаются полчища крошечных насекомых, заползая в каждый закоулок тела, волной прокатываясь от кончиков пальцев до затылка желанием разодрать раздражающее чувство до мяса.       Чонгук знает, что внутри него поселилось зло.       Внутри смертью расцветает порождение больных фантазий Намджуна. Оно продолжает свое увлекательное путешествие по его венам и артериям. Просачиваясь все глубже. Захватывая в заложники. Лавой медленно выжигая живое…       Сейчас он не может позволить сыворотке взять над собой верх.       Там, за ширмой, Тэхен. И ради него Чонгук готов вытерпеть все, что угодно.       Он глубоко вдыхает, пытаясь подавить внутренний хаос, заставляет себя выпрямиться. Его рука уверенно отодвигает ширму.       Он скроет произошедшее. Ради того, чтобы увидеть его снова.       Все вокруг пульсируя превращается в обычные фоновые декорации, созданные специально для этого мгновения. Тэхен, облокотившись на многочисленные подушки, заботливо подложенные ему Соен, сидит на кушетке, задумчиво сверля глазами монотонно-серую стену, пока слабый румянец возвращает жизнь в его обескровленное лицо.       Чонгук не может оторвать взгляд. Он всматривается в каждую линию, каждую неровность лица, запоминая и заучивая заново. Глаза задевают шрамы, оставленные стремительно затянувшимися благодаря быстрой регенерации ранами. Несмотря на свою бледность, рубцы отчетливыми выпуклостями ещё выделяются на коже. И неизвестно, смогут ли когда-нибудь разгладиться или останутся вечным фантомным напоминанием о перенесенной боли.       — Чонгук! — Шелест перегородки привлекает внимание голубоглазого истощенного пациента.       Любимый голос, трещащий сорванными связками, заставляет сердце остановиться, а затем вновь запустить работу, набатом отбивая по ребрам.       Тэхен, шипя от боли в суставах, слетает с кушетки, но лейтенант тут же оказывается рядом, перехватывая его до того, как тот успевает сделать больше одного шаткого шага навстречу.       Подхватывает осторожно, будто держит в руках не человека, а фарфоровую куклу, которая может разбиться вдребезги от одного неверного движения. Тэхен инстинктивно обвивает его лодыжками за спиной, прижимаясь ближе.       Опасается, что Чонгук — лишь сон. Игра воспаленного сознания.       Лейтенант обнимает Тэхена, чувствуя, как прохлада его тела медленно пробирается сквозь слои одежды, и внутри него взрываются фейерверки обожания. Зарывается в белоснежные завитки волос, наполняя до отказа легкие.       Вдыхает саму жизнь.       Каждое прикосновение криофоса — это высоковольтное напряжение, проходящее током по его коже, заставляющее бежать крупные, откровенные в своих чувствах мурашки.       Каждое ответное касание Чонгука — страх причинить боль. Даже сейчас сильные руки, жаждущие удерживать свою драгоценную ношу вечно, не сжимаются на талии слишком сильно, чтобы не навредить.       — Тэхен, побереги себя, прошу, — голос, наполненный щемящей нежностью, слегка дрожит. — Я здесь. Я теперь навсегда здесь, — клятвой проговаривает он.       Чонгук уносит его обратно к кушетке, бережно водружая на мягкий трон из белоснежных, пахнущих больницей подушек. Присаживаясь рядом, начинает пальцами собирать соленые слезы, стекающие по острым впадинам скул криофоса прямиком к подбородку, не позволяя массивным кляксам приземляться на сцепленные на худых коленях руки.       Где-то на заднем плане Джин и Соен, обменявшись понимающими взглядами, тихо выскальзывают из-за ширмы. Знают, что в тишине лазарета больше нет места для чужих глаз и ушей.       Оно всецело заполняется двумя любящими сердцами, потерявшими и вновь обретшими друг друга.       — Мне говорили, что ты умер, пришелец! — Тэхен обхватывает руками колючее щетинистое лицо. — Или умер я? Поэтому ты теперь рядом, да? Все кончено?       — Ну что ты такое говоришь, Тэ? Я же обещал тебя никогда не бросать. Прости меня, что я так долго шел. Ты жив, и я тоже жив, — сипит Чонгук, не отпуская его от своего бока ни на миллиметр.       — А Намд… — начинает обеспокоенно Тэхен, вспоминая своего мучителя.       — Нет его, никто тебя больше никогда не обидит. — Чонгук хмурится, лицо каменеет. Ему сложно. Он вновь начинает давиться своей злобой и ненавистью.       Тэхен заглядывает в глубину любимых черных глаз, и его губы вновь едва заметно начинают дрожать. Хочет что-то сказать, но не может найти слов, хлопая ртом, как выброшенная на сушу рыба. Поднимается и одним слитным движением забирается на колени Чонгука. Его худое тело прижимается к кипящей под одеждой коже с болезненным отчаянием. Знает, что только в руках своего пришельца он может отыскать истинный покой.       Чонгук на секунду замирает, чтобы не спугнуть измученного воробушка, цепляющегося за него как за спасательный круг, утыкающегося носом в покрытую испариной шею. А затем включается, одной рукой крепко придерживая, а второй — поглаживая лопатки и пересчитывая под тонкой тканью больничной рубахи выступающие ребра. Азбукой Морзе успокаивая и его, и себя.       — Ты со мной, — шепчет он. Его голос дрожит от с трудом сдерживаемых эмоций. — И я больше никому тебя не отдам.       Отстраняет от себя криофоса, целует сначала в родинку на кончике опухшего от слез носа, а потом в ту, что в уголке нижней, истерзаной зубами пухлой губы. Протягивает свободную руку, невесомо проводит кончиками пальцев по впалой щеке, боясь, что тот может исчезнуть, осыпаться.       Ему нужно убедиться.       Еще раз. Что он держит его в руках.       — Ты не представляешь, — признается Чонгук низким, хриплым голосом, — как я боялся, что тебя больше нет.       Тэхен начинает содрогаться.       Сначала это едва уловимая дрожь, но вскоре она перерастает в воющие душевными ранами рыдания. Он плачет так, как никогда не позволял себе. Рыдает и кричит, выпуская наружу всю боль, весь страх, что копился внутри, пока он дожидался смерти. Его плечи трясутся, а лицо, мокрое от слез, вновь врезается в тело лейтенанта.       Чонгук себя ненавидит.       Не давай он обещаний навсегда остаться рядом, чтобы служить ледяному мальчишке верой и правдой, то без промедлений выстрелил бы себе в голову, заодно избавившись и от видоизменяющей нутро сыворотки.       Он продолжает утешать криофоса мягкими касаниями, ощущая, как чужая боль заточенными штыками пронзает насквозь сердце. Пусть разрывает. Заслужил! Он принимает ее, зная, что она ничтожна, по сравнению с тем, через что прошел его человек. Если получится, то Чонгук заберет себе чужие страдания.       — Тэхен, — его голос становится еще тише, почти растворяется в воздухе. — Ты хочешь рассказать мне, что они с тобой делали?       Тот отрывается от груди, поднимая мокрое лицо с фиолетовыми кругами опухших глаз, в которых начинает разгораться яркое пламя. Он смотрит на Чонгука, качая головой.       — Я никогда не расскажу тебе, — в его голосе звучит раздражение, толстыми узлами переплетенное с непонятно откуда взявшейся, совершенно незаслуженной нежностью, — потому что ты и так придумал, что ты виноват! — Злится, ершится на своего лейтенанта.       Чонгук хочет что-то возразить, но Тэхен не дает ему, продолжая:       — Человек не может быть виноватым в том, что он доверяет близким людям. Так же, как нет его вины в том, если они потом его предают.       Эти слова заставляют застыть, оглушая истиной, как гром среди ясного неба. Они проникают глубоко, выкручивая и ломая кости, а затем пересобирая их заново.       Губы Чонгука едва заметно дрожат то ли от сдерживаемой улыбки, то ли от проглатываемых, просящихся наружу скупых мужских слез. Он сжимает криофоса в руках, пытаясь слиться в цельное и неделимое.       — Спасибо, — хрипло выдыхает он, целуя его волосы. — Спасибо, что ты есть. Спасибо, что даешь мне шанс все исправить.       Тэхен сжимается пушистым светловолосым комочком в его объятиях, дыхание медленно выравнивается и успокаивается. Щекой притирается ближе, запоминая сердечные ритмы, пока крупные шершавые ладони собирают с его тела дрожь.       — Унеси меня отсюда, пожалуйста. Я не хочу больше здесь оставаться, — не просит, а умоляет он.       — Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? — Чонгук вскидывает голову в поисках Соен и понимает, что та куда-то ускользнула.       — Да, но я хочу спать. Так тело быстро восстановится, а делать это я планирую только с тобой.       — Ладно, только пообещай, если станет плохо, я сразу отнесу тебя обратно? Договорились?       — Обещаю.       Мужчина неохотно, все еще сомневаясь в правильности взбалмошной идеи, приподнимается с кушетки, позволяя криофосу повиснуть на себе разнеженным от тепла ленивцем. Превозмогая раздражающую ломоту в суставах, придерживая под ягодицами Тэхена одной рукой, разблокирует дверь и вместе со своей ношей выскальзывает в коридор.       Чонгук несет его на руках по опустевшим коридорам лживого «Оазиса», который кажется навсегда покинутым: ни растекающегося по углам звука, ни малейшего движения. Тэхен поднимает голову, осоловело блуждая вокруг наполненным вопросами взглядом.       — Где все? — встревоженно интересуется он. — Ты что, всех убил? — с ужасом.       — Я? Всех убил? Нас и так на планете осталось критически мало. Просто пришлось их наказать, — говорит Чонгук с искренней теплой улыбкой, развеселившись от таких вопросов. — До утра запер. Пусть немного подумают над своим поведением. Но признаюсь, сначала мысли посещали…       — Наказать? — Тэхен непонимающе поднимает домиком брови.       — Конечно, не заслужили, по-твоему? — отвечает Чонгук, еще крепче прижимая ерзающего воробушка к себе.       — А генерал …? — Голос Тэхена начинает предательски дрожать.       — Мертв. Намджун окончательно слетел с катушек и убил его. По всей видимости, он планировал взять бункер под свой контроль. — Губы Чонгука сжимаются в тонкую линию.       — Тебе жалко его? — Криофос протягивает руку и успокаивающе зарывается длинными пальцами в слегка отросшие волосы на загривке лейтенанта.       — Кого, Тэ? — Не нравятся Чонгуку все эти вопросы, но как объяснить мальчишке, что тот на самом деле режет по живому.       — Намджуна… Его тебе жаль?       — Мне жаль, что мой друг оказался жестоким ублюдком, Тэхен. Но если бы мне пришлось вновь принимать решение, я не задумываясь поступил бы так же.       — Даже если бы не знал меня? Если бы не знал, что есть такие, как я? — сипит, задыхается от нахлынувших эмоций.       — Даже если бы не знал. — Утвердительно кивает лейтенант, попутно целуя в прохладный висок. — Прошу, не говори мне, что ты задаешь мне все эти вопросы, потому что сам их жалеешь?       — Мне больно это говорить, я никому никогда не желал зла, но я рад… Рад, что они мертвы.       Тэхен затихает и еще очень долго молчит. В его глазах страх медленно, но верно уступает место усталости.       Они достигают спального отсека, и Чонгук осторожно открывает дверь своей капсулы, где ничего не изменилось за время их отсутствия. Все те же смятые простыни на кровати. Брошенная в спешке на спинку стула военная форма, а в углу висят выстиранные медицинские халаты.       Словно не было тех дней в разлуке.       Не было боли и страха.       Не было желания скорее умереть, чтобы избавиться от мучений.       Не было искушения мстительно убивать.       Подойдя к кровати, мужчина аккуратно укладывает сонного криофоса на ледяные простыни и тянется к кнопке охладительного генератора, заставляя машину ожить и монотонно загудеть.       Тэхен слегка морщится, теряя свою мускулистую опору, но не протестует, а смотрит на Чонгука с усталой благодарностью.       — Тэ, мне необходимо помыться, — говорит Чонгук, нежно поглаживая большим пальцем по зарумянившейся от переизбытка тепла щеке. — Пару минут, и я вернусь.       Тот умилительно вяло кивает, его веки тяжелеют, но он старательно не сводит взгляда с лейтенанта, пока тот не скрывается за дверью душевой.       Чонгук включает воду, выставляя максимальный напор. Горячие струи начинают хлестать о металлический пол, заполняя помещение паром. Но мужчине кажется, что на его плечи сыплется ледяной град.       Он тяжело валится на стену и поднимает кулак к лицу, со всей силы вонзаясь в него зубами, чтобы не закричать. Боль нестерпимая. Такая мощная и жгучая, что почти заставляет кожу пузыриться уродливыми ожогами.       Его тело сотрясается от судорог, вынуждая уворачиваться от кипяточных, но поразительно холодных для Чонгука капель. Беззвучный крик срывается с губ, утопая в шуме воды. Он не позволяет себе издать ни звука. Зубы крепче сжимаются на стиснутой руке, а рот наполняется металлическим привкусом крови.       Вокруг клубится непроглядная дымка, вода стекает по лицу, смешиваясь с потом и алыми каплями, но Чонгук остается неподвижен. Глаза, полные яростного отчаяния, сверлят пустоту, пытаясь отыскать в этом хаосе точку опоры. Мужчину разрывает надрывный кашель при каждой новой попытке сделать глубокий вдох, скребет по гортани и выжимает легкие.       В моменте кажется, что сознание покидает его.       — Не сейчас… — шепчет Чонгук сам себе, пытаясь собрать по крупицам остатки силы воли.       Знает, что должен вернуться к Тэхену.       Должен уснуть рядом и, если повезет — проснуться.       — Не сейчас! — повторяет вновь.       Эта мысль становится якорем, который удерживает в реальности. Он выключает воду, позволяя себе еще несколько непродолжительных минут провести в душевой кабине, чтобы прийти в себя. Пытается натянуть на все еще влажное тело чистую одежду, но от трения ткани по раздраженной коже хочется выть, поэтому та улетает бесполезными тряпками в угол, прямиком на мокрый пол.       Ватные ноги совсем не держат, пригибаясь на каждом шагу, пока Чонгук на морально-волевых выносит себя в комнату. Резкие перепады температуры изнуряют тело, горячие капли воды все еще капают с мокрых волос, стекая вскипающими дорожками по широкой спине.       Мужчина сразу примагничивается расширенными зрачками, заполняющими чернотой всю радужку, к кровати.       Тэхен уже спит.       Кошмар наконец отступил. Едва освещенное тусклым светом лицо кажется спокойным, расслабленным и умиротворенным. Криофос тихо сопит, утонув в мягкой подушке и уткнувшись носом в грязную водолазку, скомканную, но так ярко пахнущую его мужчиной.       Чонгук пахнет для него холодом пустоши.       Чонгук пахнет домом.       Время для лейтенанта останавливается.       Он стоит, разглядывая спящего Тэхена, чувствуя, как в груди поднимается волна щемящего тепла. Если бы у него хоть кто-то спросил, одержим ли он ледяным мальчишкой, то с губ сорвался бы незамедлительный утвердительный ответ.       Совершенно точно одержим.       Осторожно, чтобы не потревожить чуткий сон, устраивается рядом. Пододвигается ближе, обнимая Тэхена со спины и крепко прижимая его к себе. Зарывается в мягкие завитки, жадно напитываясь. Опасаясь, что каждый новый, терзающий грудную клетку вдох может оказаться последним. Если и умирать от удушья, то только с запечатанным внутри концентрированным ароматом любви.       Его мышцы продолжают каменеть, позвоночник выгибает дугой от бессистемных сокращений, заставляя отлепиться от прохладного желанного тела, чтобы непроизвольно не вцепиться в его нежную кожу. Он пытается изменить положение, повернуться на бок, чтобы найти хотя бы каплю облегчения, но любая попытка уменьшить страдания терпит неминуемый крах. Жар расползается по венам, высвободившийся из недр как раскаленная лава, обжигая изнутри, а затем сменяется ледяным холодом, сковывая черной обугленной коркой.       Огонь и лед сражаются за единоличный контроль над слабеющим телом.       Сон так и не приходит, не принося с собой вполне заслуженного отдыха и облегчения, вынуждая крутиться в урагане негативных мыслей. Из вязкого марева между сознанием и обмороком Чонгука вырывает отчаянный крик:       — Чонгук!       Его тело двигается на истинных животных инстинктах. Лейтенант резко садится на кровати, а руки тут же находят содрогающегося в крупной дрожи Тэхена с разомкнутыми в беззвучном вопле губами. Он подхватывает его, укладывая себе на колени и убаюкивая нежным шепотом:       — Эй, эй… Тэ, я тут, слышишь?       Тэхен давится безутешными рыданиями.       — Это всего лишь сон. — Чонгук гладит его по спине, стараясь унять дрожь. — Все хорошо.       Криофос все еще трясется, его дыхание рваное, но голос Чонгука начинает пробиваться сквозь стену страха.       — Засыпай. Ты в безопасности. Я здесь, с тобой.       Постепенно рыдания затихают, а тело расслабляется в объятиях Чонгука. Но тот не останавливается, продолжая повторять успокаивающие мантры, переживая, что если прекратит, то кошмар снова вернется, унося Тэхена за собой.       — Чонгук, ты весь горишь. Ты заболел? — Тэхен растирает пальцами глаза, прогоняя остатки сна.       — Да, заболел. Ничего серьезного, не волнуйся. Утром спущусь к Соен за лекарствами, — лжет в ответ, надеясь, что криофос не заподозрит неладное.       — Не смогу больше спать.       — Я тоже не могу уснуть. Не могу никак поверить, что ты рядом, — говорит Чонгук, прерываясь на поцелуи, которыми осыпает бледные щеки.       Тэхен тяжело сглатывает и, избегая взгляда Чонгука, говорит:       — Я хочу… Я хочу…       — Ну же, что? Я сделаю все, что угодно. — Чонгук обеспокоенно вскидывает голову, пытаясь разглядеть ответы, прячущиеся за трепещущими ресницами.       — Тебя хочу. — Тэхен не выдерживает и прячет зардевшееся лицо в ладонях.       — Ты уверен? Ты все еще очень слаб, Тэ.       — Чонгук…ты мне нужен! — Начинает всхлипывать криофос.       — Хорошо, не плачь. Чего ты расклеился?       — Я боюсь, что ты…что ты больше не захочешь меня. Смотри на меня. Все, что от меня осталось — это шрамы и…       — Прекрати немедленно. Замолчи! — Чонгук яростно рычит, не желая слышать продолжение того, что собирается сказать Тэхен.       Он хватает его за подбородок и поворачивает голову к себе, вынуждая посмотреть прямо в глаза. Во взгляде нет ни капли отвращения, ни намека на сомнение. Только глубокая, безмерная, одержимая любовь с горечью раздражения. Он впивается в криофоса несдержанным поцелуем, раскрывая пухлые губы языком, проглатывая так и не озвученные дурные мысли.       Не позволяет даже думать о подобном.       — Ты совсем ничего не понимаешь, да? — Чонгук никак не может перестать злиться, несдержанно срывая мешающую ему больничную рубаху и оглаживая каждый встречающийся на пути его пальцев рубец. — Я люблю тебя целиком. Каждый твой шрам — мой. Вся твоя боль — моя. Я разделю с тобой все. — Целует, зализывает, клянется.       Склоняется ближе, губы касаются шрама на ладони Тэхена, запечатывая обещание и пуская по возбужденному телу разряды тока. Затем перебираются на другой, еще один. Чонгук роняет криофоса на кровать, методично лаская каждую неровность.       Демонстрирует.       Молчаливо объясняет, выметает из белобрысой головы весь скопившийся там за время его отсутствия сор.       — Ты мой. Весь, без остатка. В любом своем проявлении. Смейся, рыдай, обожай или ненавидь меня. Оно все вот тут! — Бьет себя в грудь. — Ты хозяин моей птицы, она без тебя сдохнет, — заполошно повторяет между поцелуями, не отвлекаясь даже на захлестывающую все тело боль.       Тэхен тает и медленно растекается по простыням, позволяя Чонгуку топить себя в концентрате обожания и страстной любви.       Заливается слезами. Верит своему пришельцу.       Чувствует кожей, что тот от него не откажется. Правду говорит.       Прикосновениями о жертвенной преданности.       Чонгук изучает криофоса заново, мягко скользя по телу, запечатлевая каждый сантиметр. Тэхен позволяет себе отпустить страхи и раствориться в любимых сильных руках. Его дыхание становится рваным оттого, как ярко он ощущает те эмоции и чувства, которые Чонгук вкладывает в свои действия.       Лейтенант избавляет их от последних остатков одежды. Дыхание сливается, а обнаженные тела липнут намертво друг к другу, заставляя дергаться от контраста температур.       Прохлада тела криофоса — как ледяная горная река, в которую шипящий кипяточным паром Чонгук погружается с головой. Тонет, не собирается всплывать. Каждый дюйм кожи, каждый изгиб, каждая неровность ощущаются по-особенному, пробуждая внутри жадного зверя. Пересчитывает ребра, оставляя мокрые дорожки слюны, пока удерживаемое худое тело податливо гнется как пластилин, подстраиваясь мягкой массой.       — Ты даже не представляешь, насколько ты прекрасен, — его голос срывается благоговением.       Тэхен вздрагивает под ним. Длинные, изящные ноги приподнимаются, обвиваются вокруг Чонгука, чувственно откликаясь, отдаваясь, что только подстегивает мужчину начать активно действовать.       Он сползает ниже, присаживаясь удобней и осторожно разводя в стороны исхудавшие, но все такие же прекрасные ноги криофоса. Раскрывая его, уязвимого и тугого, но пышущего желанием и готовностью. Ласкает чернющими антрацитами внутреннюю сторону бедра с просвечивающимися сквозь тонкую кожу голубую сеточку вен. Наклоняется и языком, как по трафарету, повторяя выведенные природой узоры. Массирует клавиши тазовых косточек.       Тэхен для него — истинное искусство.       Одновременно чувствует, как его собственное тело дробится под действием субстанции. Резь пульсирует в висках, заставляет сердечную мышцу каменеть, перекрывая кровоток, а потом вновь усиленно восстанавливать утраченный ритм. Чонгук некотролируемо прикусывает кожу Тэхена, оставляя фиолетовые отметины зубов, что, к его облегчению, совсем не пугает криофоса, а наоборот, срывает с его губ сладкие стоны возбуждения.       — Пожалуйста. — Тэхен под ним мечется. Сам не знает, что хочет. — Сделай что-нибудь.       — Скажи мне, что ты хочешь, — настаивает на конкретных желаниях Чонгук. Голос глубокий, почти гипнотический.       — Тебя целиком, — отвечает, его глаза затуманены, а голос дрожит от эмоций.       Пальцы Чонгука очерчивают линию челюсти Тэхена, проводя по ней с легким нажимом, чтобы потом зацепиться за подбородок, требуя полного внимания.       — Я могу делать с тобой все, что захочу? Разрешишь?       — Да, умоляю…       Чонгук забрасывает стройные ноги Тэхена на свои широкие плечи. Руки, минуя вздернутый, истекающий белесым предэякулятом член, мягко, но уверенно сжимают бедра, приподнимая и раздвигая их чуть шире, чтобы открыть доступ к сжимающемуся анусу. Его дыхание обжигает прохладную кожу, заставляя криофоса вздрогнуть и откровенно запульсировать тугим колечком мышц— напрячься от смешанных эмоций: ожидания, смущения, желания.       — Чонгук… — тихо зовет Тэхен. Его голос сквозит нервозностью, будто он не уверен, что сможет вынести нечто подобное.       Мужчина отвечает ему только голодным взглядом, находясь в дурмане вожделения. Ныряет, не сдержавшись, попутно одаривая короткими поцелуями поджавшиеся яички. Язык пробно касается морщинистых стенок, заставляя Тэхена громко надрывно застонать, встрепенуться пойманной птицей в удерживающих его ладонях и поджать пальцы на ногах.       Пришелец говорил что-то про наказание и извлечение уроков?       Вот оно, сладострастное наказание для все еще не до конца опытного в любовных утехах Тэхена.       Самое порочное, совершенно точно вызывающее привыкание.       То, что криофосу было необходимо.       Ему был необходим его человек.       Чонгук ласкает медленно, не торопясь, позволяя Тэхену привыкнуть к ощущениям, от которых у того узлами вяжет низ живота. Чередует нежные движения с более грубыми и глубокими, изучающими, проникающими.       Тэхен вжимается в простыни, его пальцы вцепляются в край подушки, тело дрожит под напором новых ощущений, пока чужой шершавый язык размашисто вылизывает его промежность. Есть потребность что-то прокричать, но он не может произнести ничего связного.       — Такой вкусный, Тэ. Самый любимый. — Лейтенант отрывается буквально на секунду, чтобы вдохнуть необходимый для функционирования кислород, а заодно переждать вспышку воспламеняющего мозг страдания.       Чонгук двигается с намеренной медлительностью, стремясь растянуть каждую секунду. Преследуя конкретную цель — свести с ума. Губы все еще оставляют следы обильно смачивая влагой, но теперь к ним присоединяются пальцы, поочередно проталкиваясь в расслабившийся проход, растягивая на манер ножниц и подготавливая под крупный член. Отвлекается от затянувшего его занятия и приподнимается, опуская наконец затекшую поясницу криофоса на постель и пуская в ход освободившуюся руку, крепко обхватывая покрасневший от желания член Тэхена.       — Я не могу больше… я хочу тебя внутри — воет раненым зверем криофос.       Мужчина же усмехается, сильней ввинчивая пальцы в раскрывшееся нутро и плотнее обхватывая истекающий смазкой ствол.       — Расслабься, ты сам разрешил делать мне все, что захочется. А я хочу, чтобы первый раз ты кончил от моих рук.       — Первый раз? — Тэхен откровенно голодно хнычет.       — Да, потому что второй раз ты кончишь на моем члене. — Чонгук растягивает губы, проходясь ногтем по чувствительной щели уретры, собирая стекающие капли желания, а затем с аппетитом слизывая их с пальца, удовлетворительно мыча. — Блядь, ты меня с ума сводишь, Тэ.       Тот распахивает свои голубые омуты, потребляя разнузданное грязное действо, разворачивающееся у него под носом. Наблюдает, как его бессовестный в своих желаниях мужчина откровенно лакомится и смакует вкус на языке.       Чонгуку мало, хочется еще.       Необходимо досуха.       Поэтому он, не ограничивая себя, опускается и вбирает всю длину целиком в рот, позволяя члену упереться в глотку, сглатывая и зажимая аккуратную головку, побуждая владельца истошно заскулить.       Ему нравится доставлять удовольствие. Его опьяняют поощрительные всхлипы и крупные будоражащие мурашки.       Теперь он не знает наверняка, есть ли у них будущее, потому что имеется стойкое ощущение, что внутри что-то безвозвратно исчезает. Отмирает. Но если совместное «навсегда» окажется реальным, то он обязательно обучит криофоса всем премудростям секса.       У Тэхена срывает заслонки, и он обильно кончает, заливая рот Чонгука приторной вяжущей спермой, заставляя того в экстазе закатить глаза и упиваться собственной победой.       — Можешь перевернуться для меня на живот, дорогой? — тихо говорит на ухо криофосу лейтенант, вытирая с подбородка остатки слюны, перемешанной с ароматным семенем.       Тэхен повинуется, вяло перекатываясь и ерзая, призывно приподнимая тут же раскрывающиеся ягодицы, обнажающие расслабленный подготовленный анус.       Но Чонгук зависает на хрупкой, изрезанной скальпелем спине. В этой геолокации он еще не вымаливал прощения, поэтому, игнорируя собственное взрывоопасное возбуждение, склоняется ближе, обжигая дыханием и находя губами первый шрам.       Языком, словно ластиком, стирает прикосновения чужих жестоких рук, пока Тэхен, прекрасно понимая, что сейчас творится в душе лейтенанта, разводит соленую влагу, мгновенно впитывающуюся в подушку.       — Надеюсь, ты когда-нибудь сможешь простить меня… — Чонгук утыкается лбом в поясницу и сквозит надеждой, извиняясь заодно и за сокрытие факта протекающих внутри него необратимых процессов.       Он покрывает поцелуями каждый надрез, каждый сантиметр спины, двигаясь вверх по позвоночнику, пока не добирается до загривка, собственнически прикусывая особенно выделяющийся позвонок. Замирает на мгновение, ощущая, как возбуждение внутри него становится почти невыносимым. Член, налитый кровью, болезненно пульсирует, умоляя о скорейшей разрядке.       Мужчина тянется к прикроватной железной тумбе, доставая оттуда полупустой флакон растительного масла из медицинского отсека. Обхватывает руками послеоргазменно дрожащие бедра Тэхена, чуть раздвигает их, давая себе еще больше обзора на ожидающее его великолепие. Узловатые пальцы осторожно касаются входа, бережно проникая внутрь и растягивая, чтобы обильно влить туда скользкую жидкость, которая под сокращениями возбуждения тут же начинает выталкиваться обратно.       Чонгуку уже физически больно от этого зрелища. Так хочется Тэхена на себе.       Так хочется превратиться во всеобъемлющее «мы».       Когда он видит, что Тэхен полностью готов, пристраивает свой увитый толстыми венами член, развратно и дразняще-чавкающе шлепнув головкой по мокрому входу.       Тэхен отзывается на интимные действия тихим задушенным всхлипом.       Мужчина вводит член медленно, миллиметр за миллиметром, наблюдая, как тело криофоса жадно принимает его на всю длину. Руки сжимаются на молочных бедрах, подтягивая тело к себе ближе, помогая насадиться еще глубже, упираясь прямиком в чувствительную простату.       Тэхен издает низкий, протяжный стон, который отлетает эхом от стальных стен спальной капсулы. Чонгук склоняется ниже, обхватывая того крепче, ладонью нажимая на пространство между гладким лобком и пупком, чувствуя, как собственный член распирает криофоса изнутри.       — Ты чувствуешь? — задыхается он. — Это я, полностью твой.       — Угум… — Тэхену хорошо. Ему плохо. Ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание от испытываемого спектра противоречивых ощущений. — А я твой.       — Вот и отлично! Нравится?       Криофос отвечает слабым кивком, заставляя Чонгука сделать первый ощутимый толчок, прокатываясь волной по своей же ладони сквозь тонкую кожу живота. Услышать всхлипы одобрения, чтобы сразу сорваться на хаотичный темп, буквально втрахивая ослабевшее тело в кровать.       Каждый рывок— это новая захлестывающая волна страсти и желания, новое подтверждение их нерушимой связи.       Мир за пределами комнаты просто перестает существовать.       Тэхен не сдерживаясь надрывно кричит от пробирающего насквозь экстаза, его спина выгибается дугой. Ему хочется одновременно соскочить с распирающего чувства и притереться еще ближе, не оставляя даже жалких миллиметров. Лейтенант приподнимает его, подтягивая к себе, удерживая за шею и позволяя вцепиться ногтями в свой вспотевший загривок, полосовать тот наливающимися кровью царапинами.       Царапинами блеклого голубого оттенка, которые мгновенно затягиваются и исчезают, словно их и не было.       Чонгук глухо стонет, его губы находят тонкую шею, покрывая ее дорожками крупных засосов.       Их тела движутся в унисон, соприкасаясь звонкими шлепками и смешиваясь воедино блестящими каплями телесных жидкостей. Планета предусмотрительно создала их деталями пазла друг под друга.       Друг для друга.       Мужчина ощущает затянутым приближающимся оргазмом сознанием, как ускорившееся от набранного темпа сердце усердно качает кровь, вопя от нарастающего внутри напряжения. Как истинное зло, созданное фанатиком, подавляет любые попытки сопротивления. Но он игнорирует.       Все, что имеет значение сейчас — это Тэхен.       — Ты моя жизнь, — заверяет Чонгук. — Ты мой смысл.       В тишине комнаты встречаются и с оглушающим грохотом сталкиваются две противоположные по своей природе стихии.       Еще несколько глубоких толчков, проезжающих по бугорку простаты, и оргазм сотрясает обоих. Тэхен сжимается всем естеством на толстом члене, пачкая в холодном семени залитые слезами подушки, пока Чонгук наполняет его до краев горячим источником, продолжая совершать короткие фрикции, выжимая из себя все до последней капли, чтобы потом нехотя покинуть любимое ароматное тело.       Дальше на мышечной памяти, доверяя управление внутреннему автопилоту.       Рывком убрать испачканную подушку и заботливо подложить новую под обмякшего и потерявшего силы криофоса. Встать, доползти на подкашивающихся ногах до душевой, чтобы смочить полотенце, а затем трепетно обтереть хрупкое тело своего снежного мальчика, собирая влажной тканью подсыхающие свидетельства их любви.       Его губы находят макушку Тэхена, оставляя на ней последний, долгий поцелуй.       — Я постараюсь вернуться до того, как ты проснешься, — шепчет, наматывая на палец белоснежный завиток, отпуская, с улыбкой наблюдая, как тот пружиня прощается в ответ.       Наблюдает, как криофос проваливается в крепкий сон, дающий Чонгуку возможность с трудом одеться и тихо выскользнуть в одиночество коридора, зачем-то прихватив с собой железный свисток-талисман.