Полярная звезда

      Если бы только кто-то в бункере знал, как невыносимо Хосоку каждое утро натягивать на себя маску равнодушной поддержки происходящего. Как тяжело ему прятать свои настоящие чувства, создавая видимость абсолютной лояльности, скрывая под этой напускной оболочкой соучастника болезненную ненависть, направленную не столько на генерала, сколько на Намджуна.       Джунхо не стремится спрятать свою алчность и жестокость, приправленную пренебрежением к человеческим жизням даже внутри Оазиса. Он не пытается притворяться добродетелью. Его хладнокровие и жестокость уже давно не вызывают у Хосока отторжения, порождая внутри даже что-то сродни привыканию. Все его мотивы хоть и омерзительны, но в какой-то степени прозрачно-предсказуемы.       Но вот Намджун…       Он заставляет пробуждаться внутри конструктора самую настоящую животную ненависть, науськивающую подкараулить майора в тёмных коридорах базы и собственноручно свернуть шею этому мерзкому выродку. Былое уважение и восхищение его личностью дробится в рассыпчатую крошку, неконтролируемой злобой проникая в сущность конструктора с каждым новым вдохом внутри этой стальной подземной тюрьмы, именуемой тёплым и лживым словом «Оазис».       Хочется истерически смеяться, вспоминая моменты, когда он видел в этом животном близкого приятеля, позволяя себе наивно обманываться и делиться сокровенным. Когда принимал от него похвалу, стоя в запыленной ремонтируемой лаборатории, устанавливая очередной контейнер. Когда воодушевленно внимал каждому его слову о мечтах о поверхности, объясняющих начало жестоких экспериментов над ледяными гончими. Когда допускал даже малейшую мысль о благих намерениях своего высокоморального товарища.       Все разлетается в щепки.       Намджун растоптал ту искру человечности, которую Хосок видел в нем, и поддался маниакальной одержимости своей идеей. Он втерся в доверие и жестоко предал, уложив Тэхена на операционный стол, заперев лучших разведчиков в одиночных карцерах, подвергнув их нечеловеческим избиениям, позволив своим людям выстрелить в грудь доверчивому Джину и в конце концов отдал приказ уничтожить своего близкого друга — буквально единственного человека на всей гребаной базе, кто вверял ему свою преданность без остатка.       Еще ранним утром конструктор, точно рассчитав момент, выловил майора на нижних этажах военной базы, чтобы начать воплощать спроектированный в голове хлипкий, но единственно имеющийся на данный момент план.       — Стальные швы в вентиляционной шахте на стыке двух отсеков снова разъехались, — сказал Хосок, с хмурым лицом показывая на планшете схему проблемного участка. — Если не заняться этим сейчас, начнет пропускать воздух.       Намджун едва бросил взгляд на чертежи, его внимание было полностью поглощено заботами о предстоящем разговоре с генералом о запуске тестирования первых образцов сыворотки.       — Делай, что нужно, — коротко отозвался он, отодвинув конструктора с дороги и спешно направляясь в сторону штаба.       Хосок сдержанно кивнул и с облегчением выпустил воздух из легких. Теперь его отсутствие на протяжении всего дня будет иметь весомое оправдание. Никто не станет искать его или задавать лишних вопросов.       В назначенное время конструктор разблокирует двери своего спального отсека, пропуская в тишину стальных стен взволнованную Соен, теребящую содранную кутикулу на трясущихся пальцах. Подавляющая часть базы в этот момент лениво проводит время за вечерней трапезой в столовой.       Отсутствие за столом медсестры и конструктора не вызывает особых подозрений. В случае с первой — все прекрасно осведомлены о том, что в медицинском отсеке находится раненый разведчик, хотя от простых смертных тщательно скрываются уточняющие факты о характере его травмы. А отсутствие Хосока уже несколько дней кряду никого не удивляет. Все лишь опасливо косятся на опустевший стол в столовой, который никто не горит желанием занимать.       Теперь, стоя перед дрожащей от страха Соен в стенах крошечной капсулы, Хосок еще раз внутренне прокручивает все шаги, прежде чем вывалить свой план на голову хрупкой девушки, которая, как оказалось, обладает поистине стальным характером, согласившись на безумную авантюру.       Нельзя позволить себе ни единой ошибки. Все должно быть безукоризненно, иначе он подставит под удар тех, кто ему доверился.       Хосок протягивает ей небольшой сверток — отмычки, ключ доступа и небольшой, но острый нож, завернутый в кусок ткани.       — Ты понимаешь, как все должно пройти? — Конструктор немного наклоняется, чтобы заглянуть санитарке в глаза.       — Да, — кивает Соен, сжимая в руках переданные ей предметы. — Я передам это Мионгу. Он уже знает, как залезть в шахту.       — Обязательно напомни ему еще раз. Время рассчитано по минутам. Когда вечерний разведывательный отряд прибудет с патрулирования, почти все солдаты отправятся на очистку от радиации. — Он делает паузу, вновь прикидывая в голове цифры. — Большая часть охраны в это время будет занята докладом общей обстановки по базе у Намджуна и Джунхо. Это наш единственный шанс.       — Что он должен делать дальше? — уточняет Соен, сглатывая вставший поперек горла ком волнения.       — Мионг пролезет через вентиляцию, никто ничего не заподозрит. Утром я сообщил Намджуну о поломках, поэтому пацан может спокойно шуметь, охрана будет уверена, что в шахте ковыряются мои ребята. — Хосок провел пальцем по нарисованной на бумаге карте, прикрепленной к столу. — Здесь кратчайший путь. Он выведет его прямиком к карцерам. Пересменка охраны даст ему окно в несколько минут. Этого должно хватить, чтобы передать сверток Чимину.       Соен шумно набирает воздух ртом, чувствуя, как ее сердце норовит выпрыгнуть из груди.       — А дальше?       — Дальше все зависит от Чимина, — устало констатирует конструктор. — По идее, он использует отмычки, чтобы выбраться из камеры. Затем освободит Юнги. — Его взгляд темнеет, а голос становится жестче. — Дальше они оба лучше знают, что делать. Если охрана объявится раньше, чем они успеют сбежать, я уже ничем не смогу помочь.       — Хосок… — Девушка стискивает его руку ледяными пальцами, пытаясь поделиться крупицами имеющейся у нее поддержки.       — Я не боец, Соен… ты же знаешь… — Хосоку физически больно от осознания, что это максимум того, чем он в состоянии помочь друзьям.       Девушка медленно кивает, собираясь с духом.       — Хорошо. Я сделаю все, как ты сказал.       — Ты справишься. Спасибо тебе.       Соен разворачивается и не оглядываясь выходит из спального отсека, крепко прижимая сверток к себе, пока Хосок благодарит судьбу за то, что подарил ему сразу двух неравнодушных людей, готовых принести свою свободу и безопасность в жертву ради восстановления справедливости.       Голову стремительно заполняет страх за подростка, согласившегося принять участие в планирующемся безумии. Насколько очаровательным и внимательным начальником должен был быть Тэхен, чтобы мальчишка-лаборант ни секунды не раздумывал, соглашаясь не только сохранить втайне информацию о планирующемся бунте, но и вызвался принимать в нем непосредственное участие, заверив Хосока, что сможет безукоризненно выполнить любую из поставленных перед ним задач.       Они сильно рисковали, посвящая совсем еще ребенка во все тонкости будущей операции, но, не имея других вариантов, конструктор и санитарка не могли сделать иной выбор.       Хосок спешно переводит глаза на датчик с часами, закрепленный на запястье. Цифры, мигая синим светом, говорят о том, что разведывательный отряд уже ожидает его в разделительном отсеке между шлюзами и массивными воротами базы.       — Ну, что? Погнали! — шепчет он себе под нос, бросая быстрый взгляд на закрытую дверь. Еще один вдох— глубокий, чтобы унять дрожь, и конструктор выскальзывает из своего спального отсека, уверенным шагом направляясь к лестнице.       Время поджимает.       Когда он достигает входа в бункер, тусклые сигнальные лампы заливают пространство красным светом. Хосок быстро вводит код на панели, выжимает рычаг, и тяжелые механизмы начинают гудеть, подготавливая затворы к открытию. Он вытирает ладони о грубую ткань штанин, пытаясь скрыть легкий мандраж, прежде чем на его лицо снова возвращается привычное, непроницаемое выражение.       Ворота медленно раздвигаются, пропуская потоки пронизывающего до костей ветра. Впереди, из парной дымки медленно начинают выплывать фигуры солдат в тяжелой экипировке. Они шагают в его направлении, пока конструктор мысленно заводит привычный ему подсчет.       Первый, второй, третий… десятый… и одиннадцатый?       Начинает пересчитывать заново, убежденный, что просто на секунду задумался и обсчитался. Но нет… Разведчиков одиннадцать человек.       Конструктор не может ошибаться — он провожал в пустошь десятку. Их всегда выходит ровно десять, чтобы разделиться на пары и с максимальной эффективностью обследовать территорию на наличие мутировавших волков. Проблеск надежды разгорается в груди, заставляя сердце колотиться так сильно, что удары отдают болезненной пульсацией в глотке.       Неужели выжил?       Держать себя в руках, не выдавать волнения, придумать, как отвлечь.       Отряд поочередно начинает стягивать с себя защитные шлемы, обнажая замерзшие, порозовевшие лица. Лишний же за ними не спешит.       Ну, точно лейтенант!       Хосок судорожно пробегается глазами по массивным плечам и крепким бедрам.       Он. Друг. Живой.       Рывком опускает рычаги, удерживающие затворы бункера, и спешно начинает приближаться к отряду, отвлекая все внимание на себя, пока Чонгук осторожно скользит по стальной обшивке пола на ребрах ботинок, чтобы избежать скрипов промерзшей толстой подошвы, в тень дальнего угла, укрываясь за массивным железным механизмом.       — Эй, торопитесь на очистку! Вас всех срочно вызывал майор в штаб, — окликает мужчин подоспевший конструктор.       — Что-то случилось? — Капитан вернувшегося с миссии отряда хмурится, дергано поправляя наэлектризованные после шлема волосы.       — Да откуда я знаю? Меня посвящают, что ли? Наверняка что-то насчет людей из пустоши. — Хосок сочиняет и импровизирует на ходу, стараясь не думать о том, что будет, когда весь разведотряд спешно ввалится в переговорную.       Разведчики, не теряя драгоценного времени, следуют на очистку от радиационных загрязнений, и как только последний из них скрывается за поворотом в ближайшем коридоре, Хосок резко разворачивается и бросается в направлении Чонгука. А в том, что это именно он, у него более нет ни малейших сомнений.       Вернулся!       Чонгук перед ним наконец стягивает с головы шлем, обнажая мокрые от конденсата, образовавшегося из-за негерметичной заплатки на стекле, волосы, растрепанные и липнущие полосами к вискам. Темные глаза, окруженные глубокими, болезненными кругами беспокойства, поднимаются на Хосока. Этот взгляд кажется настолько измотанным, что больно смотреть, но в нем все еще теплятся всполохи неугасающего тепла. Вопреки всему, он расплывается в слабой улыбке, в которой есть нечто утешающее.       Он медленно протягивает к конструктору руки, крепко цепляясь пальцами за рукав формы, прощупывает, убеждает себя, что друг действительно здесь. Затем мягко, но настойчиво, тянет Хосока за собой, уводя в сторону технической каморки, обслуживающей пусковые механизмы шлюзов бункера.       Лейтенант осторожно прикрывает дверь, действуя с выверенной осторожностью. Его руки медленно тянутся к засову, который с противным металлическим лязгом встает на место, запирая их внутри и укрывая от внимательных глаз прогнившего Оазиса.       Хоть на долю секунды можно позволить себе расслабиться.       Комната на контрасте с коридорами кажется тесной и гнетуще мрачной. За спиной лейтенанта раздается несдержанный всхлип. Чонгук оборачивается и со всей имеющейся у него силой притягивает к себе обмякшее от переполняющих эмоций тело Хосока.       — Ну все, Хос. Я тут! Я рядом, выдыхай, — говорит он тихо, обнимая крепким медвежьим хватом.       — Я не справляюсь, Чонгук. Я был уверен, что ты погиб! — Крепкий Хосок, с обычно стальной выдержкой, не может сдержать эмоций, выпуская все отчаянное напряжение вместе с потоками слез, которые градом скатываются по защитному костюму лейтенанта.       — Давай кратко рассказывай, что тут происходит? — Чонгук похлопывает друга между лопаток, подбадривая его, хотя сам едва сдерживается, чтобы не сорваться и не побежать искать Тэхена. —… Это Намджун. Он и мразь Джунхо, — заполошно тараторит Хосок, наконец отрываясь от друга. Его руки дрожат, а голова нервно трясется, он до сих пор не может поверить в происходящее. — Джин жив. Он в лазарете с Соен, она помогает мне вместе с мальчишкой-лаборантом с крысиной фермы. Ребята в карцере, а Тэхен… — Голос срывается, но он все же поднимает на лейтенанта покрасневшие, воспаленные глаза. — Там все совсем плохо, — выдавливает Хосок, чувствуя, как в горле застревают последние слова.       — Он жив? — Голос Чонгука наполняется с трудом контролируемой яростью, резко понижаясь в тональности и больше напоминая хрип.       — Д… да. — Хосок заикается, не зная, с какой стороны начать преподносить имеющуюся у него информацию, чтобы у Чонгука не снесло заслонки, едва сдерживающие его ненависть. — Соен слышит его крики из лаборатории. Он еще жив. Но, Чонгук… все остальные криофосы уже мертвы. Твари убили всех…       На глазах конструктора Чонгук начинает с треском разваливаться, обнажая тщательно сдерживаемые до этого эмоции. Его губы растягиваются в улыбке, больше напоминающей хищный оскал. А глаза заливаются пламенем вырывающегося на поверхность гнева. Хосок слышит, как скрипит под сильными пальцами рукоять автомата.       Складывается ощущение, словно его тело вот-вот сдетонирует, разнося по воздуху пепелище военного бункера и унося за собой грешные души каждого местного жителя, невольно ставшего соучастником жестоких преступлений командования.       — Убили всех, говоришь… — Чонгук кивает, понимая, но не до конца принимая услышанное.       — Сейчас Мионг лезет по вентиляции, чтобы доставить Чимину и Юнги отмычки и ключи доступа. Что нам дальше делать? — Хосок начинает метаться по комнате как загнанный в ловушку зверь, нервно теребя манжеты рукавов под пристальным и тяжелым взглядом разъяренного донельзя лейтенанта.       Чонгук, сжав губы, всеми силами пытается вернуть себе самообладание и трезвость ума, чтобы не наделать ошибок в разрывающих его порывах.       Единственная мысль, которая держит его на связи с реальностью — Тэхен жив. Он успел. Он обязательно вытащит его, спасет, а потом всю оставшуюся жизнь посвятит служению своему персональному небесному светилу, вымаливая прощение до тех пор, пока не перестанет дышать.       Чонгук тщательно обдумывает всю информацию, вываленную на него Хосоком, заставляя шестеренки в голове неистово крутиться, запуская процесс выстраивания максимально гибкого и вариативного плана, благодаря которому они смогут вытащить всех с наименьшими потерями.       — Хос, ты говоришь, что пацан-лаборант сейчас в вентиляции, так? — уточняет Чонгук, поскольку в голове начинает собираться по крупицам идея.       — Да, я утром наплел Намджуну, что разъехались пластины, тем самым сняв подозрения на случай лишнего шума. Шахта в свободном доступе, туда никто не полезет. — Хосок утвердительно кивает, кратко обрисовывая текущую ситуацию.       — Ты молодчина, а говоришь, не справляешься. — Чонгук сверкает в сторону друга блестящими в тусклом свете глазами. — Ну-ка нацарапай мне схемку поворотов. Я полезу следом за мальчишкой.       — Мне что делать? — Хосок растерянно опускает руки, глядя на Чонгука с тенью беспокойства в глазах.       — А ты метнись в сторону технического помещения, отвечающего за вентиляцию. Все равно, судя по твоим словам, твое нахождение там будет вполне логичным. — Лейтенант ведет плечами, начиная разминать шею, похрустывая позвонками. — Дожидайся меня, Юнги и Чима там.       — А дальше? — Хосок внимательно смотрит на Чонгука, все еще пытаясь уловить ход его мыслей.       — Дальше все расскажу, как соберемся вместе. Кажется, у меня появилась идея.       Не теряя драгоценного времени, Хосок начинает выгружать в чертоги памяти Чонгука каждый поворот и стык вентиляционной шахты, заранее уводя его в обход лаборатории и медицинского отсека.       Он уверен: Чонгук неизбежно сорвется и перекроит план на ходу, бросившись спасать Тэхена в одиночку.       Как бы он не был уверен в идеальной подготовке лейтенанта, одному с набитым до отказа военными бункером ему никак не справиться.       Лейтенант спешно стягивает с себя массивный защитный костюм, оставаясь в потрепанных временем вещах, заботливо выданных ему в метрополитене. И прячет его в углублении между труб и механизмов. Подтаскивает из угла комнаты стул и аккуратно подцепляет решётку вентиляции, подтягиваясь и практически бесшумно забираясь внутрь.       Перед тем как скрыться полностью, Чонгук выглядывает, чтобы встретиться взглядом с конструктором, дистанционно внушая ему уверенность, что все обязательно получится.       — Хэй, Хосок, за шлюзами прячется старик-криофос, впусти его, он пришел со мной. Укрой его пока в этой комнате. Хорошо?       И получая утвердительный кивок, принимает из рук конструктора решетку и закупоривает себя изнутри, оставаясь в стальном узком пространстве один на один с беснующимися в голове мыслями и шумным потоком фильтрованного воздуха.       Сверху слышно, как внизу отъезжает в сторону задвижка, и Хосок, стараясь не шуметь, выскальзывает в коридор, плотно запирая за собой дверь.

***

      Чимин сидит на холодном полу своей камеры, привалившись спиной к гладкой, без единой шероховатости стене. Кажется, все тело онемело, но боль в руках, истертых наручниками, напоминает о себе при каждом неловком движении, поэтому шипя он отодвигает оковы и растирает запястья. В ушах белый шум, однако в какой-то момент он вдруг прерывается подозрительным лязгом.       Он напрягается, замирая и вслушиваясь. Звук становится громче. Металлические пластины под потолком надрывно стонут, скрипя под чьим-то весом, отзываясь глухими вибрациями по всему пространству тюрьмы. Чимин поднимает голову вверх, глаза ищут источник странного шума и наконец находят.       В вентиляционных прорезях появляется смутно знакомое лицо.       Мальчишка. Подросток, работающий с Тэхеном. Его большие, испуганные, как у олененка, глаза смотрят вниз. На какое-то мгновение Чимин даже теряет дар речи, не понимая, как вообще удалось привлечь к их вызволению ребенка. Это совсем еще юношеское лицо кажется настолько неуместным в темноте шахты, что он почти убеждает себя, будто ему мерещится.       Но реальность подтверждает себя, когда с глухим стуком что-то ударяется о блестящую полированную сталь.       Маленький сверток, предусмотрительно обмотанный несколькими слоями плотной ткани, чтобы приглушить или вовсе свести к минимуму возможный шум, скатывается на пол возле его босых ног.       Чимин не раздумывает ни секунды.       Он рывком подползает, подхватывает передачку и осторожно прячет за резинкой штанов, запихивая ее как можно глубже и проверяя, не выпирает ли она очертаниями под тканью одежды. Затем вздергивает голову, устремляясь взглядом обратно на решетку.       Мальчишка все ещё там. Они встречаются глазами на короткое, но значительное мгновение. Чимин быстро кивает, передавая немое «спасибо».       Хосок начал действовать.       У них есть возможность выбраться. В голове мелькают обрывочные мысли. Тэхен говорил что-то об уцелевших станциях метрополитена. Если они выкарабкаются из когтистых лап Оазиса, они станут искать. Будут рыскать по промерзшей пустоши ровно до тех пор, пока не отыщут новое пристанище.       Чимин глубоко вдыхает, успокаивая внутреннюю дрожь предвкушения.       План будут выстраивать по мере поступления проблем. Выход найдется. Они обязательно выберутся.       Все остальное — потом.       Сейчас главное — сделать первый рывок в направлении свободы.       Все надежды рушатся вместе с писком ключей доступа, доносящимся из дверного проема. Звук разносится пульсацией по пустынному коридору тюрьмы, проникая даже в одиночные карцеры.       Чимин вздрагивает, тут же подползая к железным прутьям решетки настолько близко, насколько позволяют закрепленные на стенах цепи. Хватается за них руками и пытается вглядеться в пустоту.       В заключении на данный момент их только двое, значит, пришли не иначе как по их души. Две пары шагов, приближающихся в темноте, расползаются по темным углам приглушенным эхом. Привыкшие к полумраку глаза выхватывают два массивных силуэта охранников, неспешно направляющихся в сторону одиночной камеры, где заперт Юнги.       До ушей доносятся звуки судорожной возни и скрип ключей, отпирающих замки на кандалах, а затем злое шипение:       — Я никуда с вами не пойду, выблядки.       Чимин выхватывает удары, один за другим сыплющиеся на тело его мужчины, перемешивающиеся со сдавленными хрипами.       — Говорливый уродец, — басит один из охранников. — Ну ничего, Намджун с тебя, крысеныша, три шкуры спустит.       Юнги за шкирку выволакивают в проем коридора, соскребая с пола, заставляя удерживаться на ослабших ногах. Новый колкий ответ тонет в звуке очередного глухого удара.       Видеть его таким оказывается для Чимина сущим испытанием.       Все его тело испещрено фиолетовыми гематомами, расплывающимися по коже пугающими чернильными пятнами. С губ, продолжающих выплевывать сгустки возражений, капает густая кровь, ударяясь вязкими каплями об пол, в последующем сразу смазываемая армейской обувью.       Грубые насмешки конвоя, сбитое дыхание заключенного, свежие удары — все это смешивается в удушающую какофонию. Чимин впивается зубами в нижнюю губу, раскроив ее в глубокий бордовый кратер, сдерживая вырывающийся на свободу крик. Тело дергается в направлении Юнги, но громоздкие цепи тянут его назад, не давая приблизиться даже на миллиметр.       Тот проходит мимо его камеры. Его лицо — выцветше-землистое, уставшее, но взгляд…       В нем смешалось все: тлеющая чернотой угольная ненависть, полосующая кнутом боль, одержимая любовь, отчаянная мольба и безмолвное извинение. Чимину хотелось бы отвернуться и не видеть, чтобы не рассыпаться у Юнги на глазах, но он никогда себе такого не позволит.       Навечно останется прикованным к любимым глазам невидимой нитью, скрепляющей данное друг другу обещание в вечной преданности.       — Шевелись давай, тебя заждались, — хрипло бросает один из охранников, подталкивая Юнги двигаться к выходу.       А Чимин все еще сидит застывшей бессловесной статуей с остекленевшими зрачками, направленными на шумно захлопнувшуюся дверь. Хочется уверовать и беспрестанно молиться, чтобы Юнги остановился, не перечил, не подвергал себя еще большей опасности. Но знает, что никакая, даже самая фанатичная вера в этом ему не поможет… Тот остановит свое сопротивление, лишь испустив повстанческий дух.       Сдаться для Юнги — предать самого себя.

***

      Чонгук, протискиваясь широкими плечами в узкий поворот вентиляционной шахты, на мгновение останавливается, чтобы рывком оторвать зацепившийся за стык край водолазки, мгновенно расползающейся пушистыми нитями, заставляя его злиться с удвоенной силой.       Карцеры должны быть аккурат за углом.       Преодолев последние метры он моментально наталкивается на фигуру.       Мальчишка. Совсем юный, съежился испуганным птенцом у вентиляционной сетки. Его глаза, широко распахнутые, полны паники, а грудная клетка вздымается так судорожно, что Чонгуку на мгновение кажется, что тот вот-вот задохнется. Свесившись над решеткой, он медленно подносит дрожащий палец к прорези, указывая вниз.       — Т… там… там происходит что-то, — шепотом говорит он, слова срываются на нервный выдох.       Чонгук хмурится, улавливая снизу сбивчивый шепот, явно принадлежащий Чимину, и треск отмычек, перекатывающихся по пространству тюрьмы звуком, напоминающим шум колокольчиков.       — А ну-ка, отползи дальше, — хмуро произносит лейтенант, ускоренно подтягивая свое тело вперед.       Он заглядывает вниз, опуская глаза на друга, чьи трясущиеся пальцы безуспешно пытаются избавиться от наручников, постоянно роняя отмычки на стальную напольную обшивку.       — Пиздец, — шипит Чонгук, одним рывком вырывая армированную крышку вентиляции, вручая ее в руки перепуганного парнишки-лаборанта и спешно спрыгивая вниз.       Он вырастает над Чимином величественной горой, пока тот хлюпает носом и, не веря своим глазам, дергает ватной головой.       — Что ты трясешься? Потом расскажешь, как меня ненавидишь. — Чонгук присаживается напротив, отбирая бесполезные в руках друга отмычки и ловко отпирает засовы. — Ключи доступа — ко мне. — Вытягивает широкую ладонь, не давая Чимину времени прийти в себя.       — Юнги забрали, — это все, на что хватает сил Чимина.       — Давно? — Чонгук поднимается на ноги и, хрустя пальцами, подбирается к двери карцера, наклоняясь ухом к замку, пытаясь подобрать необходимую комбинацию поворотов.       — Минуты две назад, не больше, — отвечает друг, поднимая голову и обращаясь уже к Мионгу. — Спасибо. А теперь уползай отсюда и сиди тихо как мышь.       — Отлично, значит, успеем нагнать. Доставай свой перочинный ножичек из-за пазухи. — Бросает на друга игривый взгляд, расползаясь в безумной улыбке, жаждущей мести.       А у Чимина при взгляде на него по позвоночнику ползет могильный холодок.       Грудой камней обрушивается осознание, что лейтенант воскрес, чтобы убивать.       Замок наконец поддается, и Чонгук пинком отталкивает дверь, позволяя ей звучно удариться о стену. Снимая с предохранителя автомат, скрывается в тени небольшого углубления и ожидает, когда на громкий звук сбежится охрана.       Та не заставляет себя долго ждать, врываясь внутрь и заставая опешившего от столь стремительного развития событий Чимина, стоящего под тусклым светом коридорной лампы.       Лейтенант пользуется секундным замешательством солдата и бьет его со спины прикладом в затылок, со смешком наблюдая, как тот, словно мешок, набитый дерьмом, валится на пол, попутно рассекая себе нос. Хватает его за ногу и волоком втягивает в опустевшую ранее камеру, захлопывая тюремную решетку и запирая засов.       — Чего ты на меня уставился как неродной? Лови! — Подхватывает валяющееся в углу оружие и подкидывает его в воздух в направлении ошарашенного Чимина. — Вот видишь, не прошло и минуты, а у нас уже минус один. Соберем бинго? А?       — Чонгук, ты знал, что ты конченый? — Чимин начинает сдавленно хохотать, выпуская наружу всех своих демонов, которые со звонким смехом уносят все накопившееся внутри отчаяние.       — Странно, что ты был не в курсе, — лишь отвечает тот, скрываясь за дверью, ведущей в общий коридор.       Лейтенант вернулся в Оазис, чтобы мстить.       — Ты мне расскажешь, что ты вообще собрался делать? — Чимин еле поспевает за Чонгуком.       — Вот сейчас твоего благоверного у тварей заберем, доберемся до Хосока, и я все расскажу, — отвечает тот, ускоряя темп, стремясь перехватить конвой, уводящий Юнги, еще на этаже. Он не может позволить им спуститься на нижний уровень, который патрулируют дополнительные силы.       Оба, не снижая темпа, меньше чем через минуту непрерывного бега выхватывают в конце коридора удаляющиеся силуэты. Тут же замирают, прижимаясь к холодной железной стене, укрываясь за ее выступом.       Чонгук с силой ударяет кулаком по стальной поверхности. Гулкий металлический звук уносится вдаль по всей протяженности коридора, пуская мелодичную вибрацию, которая отзывается эхом в каждом, даже самом потаенном уголке.       Конвой, уводящий Юнги, резко останавливается. Один из охранников дергано оборачивается.       — Оставайся здесь, — бросает он, оставляя второго охранять заключенного, и настороженно направляется в сторону источника звука, будучи не до конца уверенным, точно ли это не команда конструктора шумит в вентиляционных проходах.       Чонгук напрягается, замирая в тени, как хищник перед прыжком. Когда охранник оказывается в пределах досягаемости, лейтенант стремительно выбрасывает руку из-за угла. Одним точным движением он перехватывает его за шею, пальцами нащупывая точку в районе сонной артерии. Резкий нажим вызывает кратковременное перекрытие кровотока к мозгу, и тело охранника мгновенно обмякает.       Мужчина бесшумно оседает, соскальзывая по стене. Чонгук аккуратно перехватывает его, чтобы тот не издал ни звука при падении, затем берет его оружие и, закинув его себе за спину, делает шаг назад к Чимину.       — Плюс еще один. Сейчас выходишь в центр коридора, чтобы второй тебя увидел. Он не успеет среагировать — я сниму его раньше, — хладнокровно говорит Чонгук, бросив короткий взгляд на своего напарника.       — Что? — едва слышно выдавливает Чимин, замерев.       — Вперед, — твердо приказывает Чонгук, подталкивая. А глаза остаются прикованы к силуэту пока еще стоящего на ногах охранника.       Чимин неторопливо и опасливо выплывает из-за угла, не до конца обработав поступивший от лейтенанта запрос, показываясь на глаза второму солдату, и тот, мгновенно забывая о Юнги, автоматически начинает стягивать оружие с плеча.       Чимин, словно в замедленной съемке, поворачивает голову в сторону Чонгука, который каменной статуей застыл за стеной, удерживая охранника на прицеле.       Как только тот поднимает автомат и направляет его на сбежавшего из камеры разведчика, раздается звук глухого выстрела, и охранник мгновенно оседает на четвереньки, взвыв от боли в простреленной коленной чашечке.       Лейтенант выбегает к другу, обнимая его и молчаливо извиняясь за то, что подверг опасности, а затем впивается в черноту глаз Юнги, стоящего непозволительно далеко, который неверяще смотрит сначала на Чимина, а затем переводит взгляд на Чонгука.       Он усмехается, покачав головой, утирает запястьем остатки крови со своего лица и со всей оставшейся у него в истощенном теле силы ударяет корчащегося солдата ногой в висок, заставляя того взвизгнуть, словно резаная свинья, и без сознания замереть на ледяном полу.       — Трое. — Загибает перед лицом друга палец на руке Чонгук и бежит в сторону Юнги.       — Сумасшедший, — констатирует Чимин, срываясь следом.       Юнги, шатаясь, делает шаг вперед. Затем второй. И натянутой пружиной срывается на бег, бросаясь к Чимину. В этом рывке — все его отчаяние и вся сосредоточенная внутри любовь.       Он обхватывает его руками, сжимая так, будто боится, что тот растворится призрачным миражом, стоит только минимально ослабить хватку. Его пальцы, окровавленные, дрожащие, впиваются в плечи, оставляя на ткани багряные следы.       Его губы хаотично скользят по лицу Чимина: лоб, щеки, виски, губы, снова щеки.       Поцелуи сбивчивы, жадны, бессистемны — только безудержное стремление убедиться, что это действительно он.       Его. Живой. Рядом.       — Ты здесь… — Юнги шепчет, его голос ломается, превращаясь в свистящий выдох, в попытке удостовериться в реальности, спасая ее от распада.       Чимина знобит в его руках. Он не отвечает словами, лишь сильнее сжимает ответно в своих руках подставляясь под горячие поцелуи сухих обезвоженных губ.       Чонгук, стоящий чуть поодаль, опускается на одно колено и подбирает с пола оружие. Его взгляд на мгновение задерживается на потерявшихся друг в друге влюбленных. Он впервые наблюдает выражение чувств обычно сдержанного на эмоции и скрытного Юнги.       Увиденное одновременно сносит волной счастья за друзей и в то же время заставляет крепко зажмуриться, оборачиваясь в кокон неподъемной тяжести.       Ведь в руках лейтенанта нет прохладного тела его криофоса.       Он ничего не говорит, просто позволяет им эти несколько секунд, чтобы надышаться друг другом. Чонгук как никто другой знает, что те пережили за последние несколько суток. Он знает, что нужно время, чтобы хотя бы немного залатать обширную пробоину в развернувшийся в сердцах ад, и он готов дать им эти драгоценные мгновения.       — Ребята, нам пора, давайте оттащим этих двоих в камеры, пусть помаринуются там немного. — Чонгук дергает подбородком в сторону охраны, растекшейся мерзкими слизнями, мягко касается теплой ладонью обнаженной кожи Юнги, испещренной рваными ранами от многочисленных ударов плетью.       — Спасибо тебе… Спасибо, что пришел за нами. — Юнги, совершенно потерянный в захлестнувших его чувствах, едва выговаривает слова.       — Не надо, Юнги. Иначе я и не мог. Двигаемся! — Чонгук дарит им обоим теплую, но с поволокой грусти улыбку.       Лейтенант подхватывает одного из солдат за плечи, пока Чимин соскребает второго со стены.       — Быстро, — приказывает Чонгук, ускоряя шаг.       Они двигаются как можно тише, но с очевидной поспешностью, волоча бессознательные тела по ледяным металлическим плитам пола. Коридор кажется бесконечной пустынной линией.       Вскоре они добираются до одной из опустевших камер, где Чонгук, не раздумывая, открывает решетку и заталкивает первого охранника внутрь.       — Запихивай его, не церемонься. — Поторапливает он друга, морща нос от нарастающего чувства омерзения, глядя сразу на трех валяющихся без сознания лживых собак.       Захлопывают камеру, запирая решетку. Лейтенант проверяет, чтобы замки были надёжно закрыты, а затем выпрямляется, вытирая выступивший пот со лба.       — Возвращаемся, — коротко командует он, уже разворачиваясь и устремляясь в обратном направлении.       Чимин следует за ним, стараясь поспевать за быстрым шагом лейтенанта. Вскоре оба вновь оказываются подле оставшегося в коридорах Юнги, который стоит, крепко сжимая автомат.       — Все чисто, — бросает Чонгук, вставая рядом с ним. — Теперь переходим к следующему этапу. Хосок все продумал, — бросает он, не сбавляя темпа. — Вентиляцию никто не проверит, пока не хватятся охранников.       — Сколько у нас времени? — спрашивает Чимин, осторожно подползая под руку Юнги и поддерживая, потому что тот, несмотря на силу воли, передвигается медленнее, чем хотелось бы.       — Мало, — отзывается лейтенант, оглянувшись. — Нам надо успеть добраться до коммуникационной комнаты, которая обслуживает вентиляционные шахты и фильтрационные установки. Это ближайшая точка, где мы сможем передохнуть и обсудить дальнейший план действий.       Чонгук останавливается напротив трубы вентиляции, расположенной высоко под потолком. Он оценивает ее положение, а затем поворачивается к Чимину.       — Подсажу тебя. Снимай заслонку.       Чимин молча кивает, поднимая руки, чтобы Чонгук мог легко подхватить его. Лейтенант мощным движением поднимает друга, придерживая за талию, пока тот тянется к прутьям.       — Осторожно, не дергайся, — бросает Чонгук, удерживая равновесие.       Чимин аккуратно цепляется за металлическую панель и начинает вытаскивать ее, стараясь делать это как можно тише. Решетка немного скрипит, но наконец поддается, и он, секунду помедлив, оставляет ее лежать в глубине шахты, чтобы потом беспрепятственно вернуть на исходную позицию.       — Лезь, — командует Чонгук, немного приподнимая его, чтобы тот мог перебраться через острый стальной край обшивки.       Чимин вползает внутрь, затем спешно разворачивается, чтобы помочь Юнги, который тяжело опирается на плечо лейтенанта. Чонгук подсаживает и его, поддерживая под бедра, стараясь игнорировать болезненное шипение от крепкой хватки, чтобы тот смог забраться.       — Держишься? — уточняет Чимин и, получив в ответ согласие, перехватывает Юнги за руки и затягивает к себе в темноту вентиляции.       Чонгук смотрит вверх, убеждаясь, что оба друга в полном порядке, а затем сам запрыгивает следом, ловко подтягиваясь на руках и вталкивая массивное тело в узкое пространство.       — Я замыкаю, — коротко бросает он, вновь устанавливая решетку на место, проверяя, чтобы она плотно села в крепления. — Прямо… теперь налево, — говорит лейтенант с редкими задержками, чтобы на доли секунд уйти в себя и сверить маршрут по запечатленным в памяти чертежам.       Стены шахты, покрытые мелкими царапинами, отражают тусклый свет, пробивающийся сквозь щели. Металл холодит ладони и колени, оставляя на коже неприятное ощущение. Гул вентиляционных систем заглушает их шорохи, но Чонгук все равно прислушивается к каждому постороннему звуку, доносящемуся из лабиринта коридоров бункера.       — Направо на следующем повороте. Мы почти на месте, — шепчет он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, хотя внутри все сжимается от переживаний, что Хосок мог не добраться до оговоренной ранее геолокации.       Приблизившись к искомому участку, мужчины наконец останавливаются.       Решетка здесь уже заранее удалена, проход полностью открыт. Под отверстием стоит ожидающий их Хосок, взгромоздившийся на устойчивый металлический стул. Его руки протянуты вверх, чтобы помочь спуститься истощенным после нахождения в тюрьме друзьям.       Чимин первым подползает к отверстию. Он осторожно свисает, впиваясь пальцами в скользкие края шахты, прежде чем почувствовать надежные руки конструктора, которые подхватывают его, помогая мягко спуститься на пол.       — Юнги, твоя очередь, — говорит лейтенант, подталкивая изможденного друга к выходу.       Тот с трудом подтягивает тело в нужном направлении, пока Чимин и Хосок вместе аккуратно принимают его, опуская босыми ногами на ледяное железо. Юнги едва держится на ногах.       Чонгук выжидает, пока остальные отойдут, а затем спрыгивает вниз, избегая помощи.       Хосок, бегло осмотрев всех троих и тяжело вздыхая, начинает стягивать с жилистого тела верхнюю часть своей конструкторской формы, оставаясь в обычной хлопковой футболке, которая липнет к его взмокшей спине. Под брюками обнаруживаются простые штаны, скроенные из тончайшей ткани. — Надень это, — говорит он, протягивая вещи Юнги, отводя взгляд, чтобы не смущать ослабшего друга, не привыкшего быть настолько уязвимым, и обращается к Чонгуку: — Все пока идет по плану?       Мужчина коротко кивает, напряженно всматриваясь в установленную в помещении аппаратуру, мигающую разномастными огнями, вновь на повторе прокручивая возникшую в черепной коробке взбалмошную, но, вероятно, единственную эффективную идею.       — Нам необходимо сделать запись моего обращения, — говорит Чонгук, начиная двигаться в направлении стола с мониторами компьютеров. — Пустишь мое скромное пожелание хорошей и доброй ночи по общему каналу связи? Мне необходимо, чтобы это услышали все.       — Что ты, черт возьми, задумал? — Хосок лупит на него расширенными в пугающем возбуждении зрачками, спешно клацая худыми пальцами по нужным кнопкам.       — Ничего особенного. Просто воспользуюсь тем, что один из моих друзей — самый лучший конструктор в этом ебаном крысином логове. — Лейтенант вновь расползается в кровожадной улыбке. — Не с теми людьми они решили портить отношения, Хос.       Пока двое сосредоточенно возятся у аппаратуры, перебирая кнопки и проверяя записи шипящих на повторе угроз, в углу комнаты царит совсем другая атмосфера. Чимин и Юнги будто забывают о происходящем вокруг, о холодных стальных стенах и угрозе быть обнаруженными. Их мир сужается до тесного пространства, где они стоят рядом, прикосновение к прикосновению прорастая цепкими лианами друг в друга.       Чонгук отрывает взгляд от экрана, поворачивая на них голову и секунду раздумывая, стоит ли их прерывать.       — Мы с Чимином не пойдем через вентиляцию, — решительно заявляет он. — Коридоры пусты. Время позднее, почти все уже разошлись по спальным отсекам. Напрямую будет эффективней.       Хосок хмурится, но не возражает, лишь кивает, соглашаясь.       — Рискованно, — бросает он, — но логично. Особенно если сработает твоя уловка.       Юнги ощутимо напрягается. Он поднимает голову, его голос звучит резко, несмотря на слабость:       — Тогда я иду с вами.       — Нет, ты остаешься! Это приказ.       — Я могу идти! — Тот пытается подняться, опираясь на панель управления, но его тело предательски дрожит. — Вы вдвоем не справитесь, вам нужна помощь.       — Юнги, — голос Чонгука становится ниже, он пристально смотрит на друга, пытаясь достучаться до него сквозь крепкую стену непробиваемого упрямства, — ты слишком слаб. Это не обсуждается.       Друг вновь пытается возразить, но лейтенант резко вскидывает перед его лицом руку, призывая к молчанию.       — Хватит. Ты будешь с Хосоком, — продолжает он. — Когда мы начнем двигаться, он включит запись моего голоса через громкоговорители. У вас здесь бронированная дверь. Шансы, что охрана быстро прорвется, очень невелики, но ты останешься и будешь защищать его в том случае, если что-то пойдет вразрез с планом.       Чонгук откидывается на спинку стула и устало прикрывает глаза. Он ненавидит Оазис всей душой.       Ненавидит за это обманчивое чувство безопасности, которое тот дарит, убеждая в собственной святости. За фальшивые улыбки в темных коридорах, за которыми укрывается пренебрежение ко всему людскому и приземленному.       Каждая стальная панель, каждый отражающий свет экран напоминают ему о тех, кто был сломлен или уничтожен в угоду порядка. Чонгук ненавидит каждого. Генералов, майоров, даже обычных солдат, которые смотрят на страдания других равнодушно и безучастно, игнорируя откровенный жестокий произвол.       «Оазис»… — слово по себе само звучит теперь издевательски. Оно должно символизировать спасение, но вместо этого становится приговором.       Место, где ломают даже самых сильных и безжалостно избавляются от слабых.       Чонгук сжимает кулаки, ногти впиваются в ладони, оставляя после себя алые полумесяцы. Ненависть, что клокочет в нем засасывает черной дырой. Но он не позволит себе терять контроль.       Больше нет.       Он преобразует свою злость в самое сильное оружие и направит его против некогда важных ему людей.       — Чимин, даю вам с Юнги пару минут, и выдвигаемся. — Он тяжело поднимается на ноги, начиная проверять оружие.       Чонгук, выдохнув, убирает автомат за плечо и подходит к Хосоку. Мгновение они просто смотрят друг на друга, не в силах подобрать слова. Затем лейтенант крепко обнимает его, поглаживая сухой ладонью по спине и передавая молчаливую неисчерпаемую благодарность.       Чонгук отпускает его, делает шаг к Юнги. Тот, стоя с автоматом в руках, напряженно наблюдает за каждым его движением. Протягивает руку, мягко кладет ее на макушку друга, будто успокаивая, а затем наклоняется, чтобы соприкоснуться с ним лбами.       — Удачи, — шепчет Юнги на грани слышимости, но с твердостью в голосе.       Последний шаг — к Чимину, который флюидами источает по всей комнате непоколебимую уверенность. Чонгук лишь коротко кивает ему.       — Пошли.       Толкает массивную дверь и бесшумно выскальзывает в пустой коридор, оставляя за спиной любые сомнения. Позади слышится глухой щелчок замков — Хосок и Юнги запирают себя внутри защищенного толстыми бронированными стенами пространства.       Чонгук и Чимин спускаются по узким металлическим лестницам, ведя счет уровням, которые успевают беспрепятственно преодолеть. Коридоры ожидаемо остаются пустыми, Оазис всегда вымирает в поздние вечерние часы, расползаясь уставшими от изнурительной работы и тренировок людьми. Сегодня же особенно тихо, словно все живое мелкими букашками разбежалось в страхе надвигающейся бури.       Лейтенант движется уверенно, проверяя каждый поворот на наличие охраны. В воздухе грозовой тучей нависает искрящееся напряжение, которое вот-вот вырвется на свободу. И это случается.       Динамики, встроенные в стены, оживают мерзким шипением, а затем пространство прорезает низкий, уверенный голос Чонгука:       — Добрый вечер всем жителям Оазиса. На связи старший лейтенант Чон Чонгук. Я жив, вопреки лживым словам командования, и я пришел за своими людьми. Можете не пытаться покинуть свои капсулы, все коды доступа отформатированы. Те же, кто находится вне спального отсека, не предпринимайте попыток мне помешать. Входные шлюзы бункера заблокированы, и мы готовы в любой момент перекрыть подачу кислорода. Оставайтесь на своих местах до тех пор, пока не прозвучит новый сигнал. Мы не хотим причинять никому вреда.       Чимин тормозит, неверяще вглядываясь в антрацитовую черноту радужек друга. Пока по коридорам разносятся финальные слова:       — Намджун-хен, я вернулся по твою душу.       Разъяренный пес сорвался с цепи.