Полярная звезда

      Чонгук летит вниз, и его тело содрогается от резкого удара о ледяной выступ. На автомате он выбрасывает руки вперед, отчаянно хватаясь за острый край, который врезается в его пальцы. Все тело вибрирует, заставляя соскальзывать по грубой, промерзшей поверхности, но он сжимает кромку до боли в костяшках, удерживаясь на самом краю.       Защитный костюм тянет вниз, обрушивая всю тяжесть брони и дополнительного снаряжения на его мышцы, которые с каждым мгновением начинают отказывать. Казалось бы, гравитация сговорилась с обледенелым сердцем Земли, чтобы разорвать последние нити сопротивления и затянуть Чонгука в свою ненасытную ледяную пасть. Каждая секунда превращается в вечность, каждый сантиметр, отделяющий от спасения — в пытку, пока он напрягает из последних сил свои обмороженные, онемевшие пальцы.       «Не отпускай. Терпи», — твердит он про себя, но ледяной край под руками предательски крошится, выдавая лишь тихий треск. На миг его хватка ослабевает, и лейтенант соскальзывает, стремительно проваливаясь вниз навстречу темноте.       Чонгук инстинктивно сжимается, группируется, напрягая каждую мышцу, чтобы минимально, но смягчить предстоящий удар. Он знает, что если приземлится в неудачном положении — жизнь оборвется в ту же секунду. Лейтенант не может себе этого позволить. Он должен выжить, должен выбраться любой ценой.       «Тэхен ждет», — мысль о нем проносится в голове словно искрящийся импульс, дающий силы. Еще до удара Чонгук собирает последние остатки энергии, поджимает колени к груди, защищает голову, сжавшись в тугую спираль. Тело пронзает боль, и каждый удар о лед отзывается огненной вспышкой в сознании, но он держится.       И вот наконец финальное приземление — его шлем с треском врезается в твердую, как камень, белую гладь. По стеклу расползаются многочисленные толстые трещины, и холодный воздух со свистом врывается внутрь, мгновенно обжигая нежную кожу. Дыхание сбивается, но мужчина, сжав зубы, заставляет себя вдохнуть, наполняя легкие раскаленным морозом.       Наручный датчик хаотично сигналит красной надписью: «Критическое повреждение. Время до предположительного летального исхода — пятнадцать минут». На крошечном экране начинается обратный отсчет, который с каждой новой завершившейся секундой отбирает у Чонгука шанс вновь увидеть своего человека пустоши.        Лейтенант не теряет сознания — запредельная концентрация адреналина в крови удерживает его на грани, заставляя двигаться, несмотря на боль и ледяной холод, пробирающийся сквозь появившиеся бреши в защитной экипировке. Он резко дергается, поднимаясь на ноги. Тяжелый костюм скрипит, ледяные осколки с хрустом осыпаются с брони. Он начинает брести вперед по узкому дну ущелья как одержимый.        Вокруг лишь стены — высокие, суровые, покрытые шершавым слоем снега, в который десятилетиями вмерзали камни и ошметки былого мира. Ветер завывает в узком проходе, нашептывая вполне реалистичные смертоносные угрозы. Время стремительно осыпается хрустящим белоснежным песком, и с каждым шагом холод проникает глубже, замедляя движения, окончательно туманя и запутывая мысли. Его дыхание, ставшее резким и сбивчивым, оставляет облака пара, и трещины на шлеме с каждым шагом становятся все крупнее. Чонгук знает, что через несколько минут от него останется лишь очередной иссохший фантом, погребенный навсегда в этом сложном лабиринте.        Внезапно он слышит неясный, но отчетливый звук — где-то сверху, хруст на грани слышимости. Поначалу он принимает его за игру воображения, но отголоски едва различимого движения вновь доносятся до его ушей. Кто-то осторожно приближается к краю расщелины. Звук становится чуть громче — приглушенный, но неумолимо приближающийся. Мужчина очень хочет надеяться на то, что Юнги или Чимину удалось вырваться, или же кто-то из его отряда резко охладел к идее стать позорной крысой, предавшей своего командира.       Встроенный в броню экран начинает отсчет двенадцати минут.       Откуда-то сверху, сквозь непроглядный мрак и ледяную тишину Чонгук замечает нечто, что летит вниз, описывая широкую, плавную дугу. В тусклом свете фонаря предмет мерцает металлическим блеском, когда наконец ударяется о ледяной склон, пробивая снег и застревая в плотной корке. Чон, на мгновение замерев, разглядывает его: это прочный металлический крюк с длинной, туго свитой веревкой.       Долю секунды он не может поверить в свое спасение, но неумолимо уменьшающиеся красные цифры заставляют стиснуть зубы и взять инструмент. Проверив крюк, он решительно вонзает его в стену, заставляя металл врезаться в плотный лед. Руки, окоченевшие и уставшие, обхватывают рукоять, а холод вновь отзывается неприятным покалыванием сквозь покрытие перчаток. Кожа горит адским пламенем, пока мужчина совершает все новые и новые подтягивания, выгрызая себе путь наверх, планомерно поднимаясь к своему спасению, стараясь не обращать внимания на омерзительный писк обратного отсчета в динамиках шлема.        До края остается совсем немного, когда сверху раздается хриплый мужской голос:       — Цепляйся!       Перед глазами мелькает бледная морщинистая рука, и Чонгук, не раздумывая, хватается за нее, выталкивая свой вес, и наконец грузно обрушиваясь на горизонтальную плоскость. Секунду он лежит на спине, тяжело дыша, позволяя капиллярам в легких бесконтрольно лопаться от пронзающего иглами морозного воздуха. Вглядывается в далекий горизонт, где пустошь, уходящая в черноту ночи, постепенно стирает следы предавшего его отряда, заметая их свежим слоем вальсирующих снежинок.       Перед глазами появляются босые ноги, покрытые инеем, и над ним раздается скрипучий бескомпромиссный голос:       — Поднимайся и иди за мной. Или решил, что хочешь все-таки здесь сдохнуть?       Не дожидаясь ответа, незнакомец разворачивается и уходит в темноту. Чонгук, собравшись с силами, поднимает руку, смотрит на экран, где осталась только жалкая семерка на отсчете.       Теперь эта цифра не воспринимается как приговор. Теперь у лейтенанта есть целых семь минут, чтобы постараться выжить. А еще престарелый криофос, задавшийся еще пока непонятной лейтенанту целью помочь.        Перед ним единственным ориентиром мелькают бледные ступни, обтянутые голубоватой кожей, уводящие его вглубь развалившихся построек. Удушающая тишина, повисшая между Чонгуком и его спасителем, заставляет утопать в самоистязающих мыслях. О Тэхене, которого он просил довериться, которого звал пойти с собой, которому обещал никогда не бросать и не предавать. Которого подвел по всем вышеперечисленным параметрам. Которого не уберег от тех, кому всецело доверял и на чье благо преданно служил.       Очередной шаг пронзает вспышкой воспоминаний — вот Тэхен, словно доверчивый котёнок, жмется к вскипающей от желания широкой груди.       Очередной разрывающий вдох — как он завораживает своими голубыми омутами глаз, трепеща пушистыми ресницами.       Снова шаг — утонченные пальцы царапают аккуратными пластинками ногтей по взмокшему затылку лейтенанта.        Снова вдох — как он бежит впереди по бескрайней пустоши, сорвав с себя серый капюшон балахона и позволяя снежинкам оседать на белоснежной макушке.        Каждое движение, каждая секунда ускользающей жизни — новое воспоминание о том, в ком теперь сосредоточен весь смысл существования.       Из мыслей его вырывает скрип ржавого железа. Перед ним старик откидывает тяжелый, покрытый коррозией люк, и жестом указывает за собой. Чонгук, сглотнув, бросает последний взгляд на суровую, заледенелую пустошь за спиной, а затем ныряет в узкую дыру, следуя за своим молчаливым проводником. Здесь когда-то, вероятно, витал удушающий запах сырости и сточных вод, но теперь повсюду безвкусная, бесцветная стужа.       Старик продвигается вперед, ловко лавируя по узким коридорам, будто ориентируясь по невидимому компасу. Они идут все дальше, пробираясь через переплетения старых коммуникаций и коридоры, где лед сковал трубы и обломки металла, сделав их частью ледяного лабиринта.        На одном из поворотов криофос с трудом откидывает тяжелую металлическую дверь, которая с громким скрипом уходит в сторону. Чонгук задерживается у порога, его взгляд выхватывает надпись на обледенелой стене: «Метро». Он понимает, что они углубляются в самое сердце подземного лабиринта, отрезанного от всего мира. Теперь они идут вниз по длинной, слегка покатой лестнице, покрытой вековой коркой инея и стылого льда.       Чем ниже спускаются, тем теплее становится, и треск обратного отсчета, бивший по ушам, наконец затихает, превращаясь в далекий, более не имеющий значения шум. Чонгук, не колеблясь, сбрасывает с себя поврежденный шлем, который теперь больше похож на кусок бесполезного металла, и полной грудью вдыхает прохладный воздух подземелья.        — Зачем ты помог мне? — окликает он старика, который с неприсущей пожилому человеку прытью перескакивает по изогнутым временем железным ступеням.       — Ты единственный знаешь, куда увели остальных. Я видел, что произошло. — Старик не оборачивается, только вздрагивает и на мгновение замедляет шаг. — Мы починим тебе твое стекло, и ты отведешь меня туда, откуда вы, поганцы, вылезли.       — Ты ведешь меня в общину?       — Да, веди себя смирно, мне и так придется объясняться перед старейшиной, — отрезает старик, пресекая все дальнейшие вопросы.       Чонгук замолкает, принимая правила игры. В любом случае он находится в заведомо проигрышной позиции. В недрах метрополитена, среди людей, которые явно не настроены приветствовать чужаков, его может ждать что угодно. Будет невероятной удачей, если его не устранят моментально, как только его ботинок переступит рубеж, отделяющий пустые и темные тоннели подземки от обжитых платформ.       Вполне вероятно, что его будут допрашивать, возможно, даже подвергнут пыткам. Но он морально готов к любому исходу, ведь даже такой поворот оставляет шанс договориться, используя весь свой арсенал коммуникативных навыков. Оставляет надежду не сгинуть в одиночестве в ледяной пустоши, не имея возможности добраться до «Оазиса», чтобы спасти Тэхена и друзей, которые, скорее всего, попадут под военный трибунал и проведут многие дни, а возможно, и месяцы в одиночных карцерах, пока последние проблески мыслей о сопротивлении не угаснут в их светлых головах.       Кажется, они бредут по туннелю бесконечно долго. Старик часто и предусмотрительно петляет, явно стараясь запутать Чонгука, не давая ему возможности отчетливо запомнить дорогу до общины. От стен отлетают звуки его босых шелестящих шагов и тихий скрип осыпающегося бетона под тяжелыми армейскими сапогами лейтенанта. Вокруг только плотная пелена беспроглядного мрака.       Вдруг впереди появляются признаки жизни — тусклый, желтоватый свет пробивается из-за очередного поворота тоннеля. Мужчина замирает на мгновение и прислушивается: до него доносится равномерное гудение. Под землей явно работает какой-то массивный механизм. Он узнает этот звук — очистительные генераторы. Но звучат они приглушенно, иначе, устало и изношено, словно держатся на честном слове благодаря лишь неумелой, но бережной поддержке десятков заботливых рук.       Они делают поворот, и перед его глазами разворачивается картина, кажущаяся совсем нереальной. Впереди подобие настоящего подземного города, скрытого в подземелье, словно сказочный мираж среди голых бетонных стен. Лейтенант озирается, жадно впитывая каждую деталь. По всему туннелю раскинулись шатры, тенты и палатки, собранные из всего, что только можно было найти: грубых металлических каркасов, переплетенных старыми кабелями, кусками ткани и сетками. В углах мерцают самодельные фонари, свет которых отражается в глазах людей, бродящих среди этого хаотичного самостроя.       Чонгук замирает, разглядывая их. Людей так много, что невольно захватывает дух. Одни переговариваются, другие же заняты починкой старого оборудования, дети с разноцветными глазами бегают среди палаток, взрослые заняты у импровизированных кухонных плиток, на которых томятся металлические котелки.        Мужчина вспоминает рассказы Тэхена о мутациях, о том, как люди пустоши менялись, чтобы выжить. Чонгук подмечает различия — глаза, цвета которых поражают воображение. Ярко-зелёные, как у древних лесных животных, холодные серо-стальные, цвета радиоактивного неба, а у кого-то — почти прозрачные, голубоватые. Волосы такие же разномастные — от иссиня-черных до огненно-рыжих.       Под землей сохранилось куда больше оттенков жизни, чем в оледенелом мире наверху.       Взгляд лейтенанта скользит по лицам — кто-то встречает его с интересом, кто-то молча отводит глаза. Одни настороженно расступаются, другие просто наблюдают, как он проходит мимо, не отрывая взгляда.       В нос забивается тонкий запах плесени, сырости и, как ни странно, уютной домашности, легко вплетающейся в ароматы метрополитена парами кипящей в котелках еды. Здесь нет стерильного порядка как в «Оазисе». Но здесь есть жизнь.       Чонгук замечает ближе к платформе небольшое пространство, огороженное железной армированной сеткой. Подойдя ближе, он видит клетки, полные крыс, копошащихся и пищащих в старом, пахнущем землёй и гниющим сеном загоне. Это крысиная ферма, по всей видимости, единственный возможный источник мяса для этого городка под землёй.       Все, что он видит, противоречит представлениям, вбитым в голову жителям военного бункера: метро, казалось бы, должно быть бесплодным, мертвым, недоступным для полноценной жизни. Но сейчас перед ним разворачивается иная картина — целая экосистема выживания, созданная из самых примитивных и случайных вещей. А в каждом взгляде встречных ему мерещится острая, давно позабытая человечность, затертая в «Оазисе» до стерильного блеска.       Стены тоннеля украшены многочисленными детскими рисунками и символами, оживляющими мрачные серые поверхности. В одном углу виднеется вырезанный из металла и натянутой проволоки календарь, отмечающий пройденные дни. Чуть дальше Чонгук видит деревянные доски, прибитые намертво к стенам и уставленные книгами, потрепанными и давно утратившими цвет на корешках, но аккуратно разложенными — явно ценная роскошь для подземных обитателей.       Растения также выращиваются прямо в тоннелях, в импровизированных грядках, устроенных вдоль стен и на небольших возвышениях, прикрепленных к железобетонным конструкциям. Подсвеченная редкими лампами на батареях или слабых генераторах зелень, имеющая скорее бледно-желтый оттенок, остервенело тянется к источникам света. Грядки состоят из деревянных и металлических ящиков, наполненных землей неясного происхождения, перемешанной с остатками органики и компоста — скорее всего, здесь не упускается ни единая крошка питательных веществ. Поверхность земли покрыта влагосберегающей тряпицей. Под деревяными каркасами и брезентовыми навесами прикреплены обрезки пластиковых бутылок и канистр, соединенных трубками — это примитивная система капельного полива, чтобы драгоценная вода использовалась максимально эффективно. Влажность поддерживается при помощи сточных систем, откуда пар, конденсирующийся на бетонных стенах и железных конструкциях, медленно стекает в маленькие резервуары. В тени этих грядок прячутся люди, поглощенные заботой о посадках, бережно обирая каждый лишний лист, выискивая любые признаки даже минимальных повреждений.       Все это просто потрясает сознание Чонгука, привыкшего к тому, что в «Оазисе» ручной труд уже давно заменили инновационные машинные установки, придуманные талантливыми конструкторами и дорабатываемыми до совершенства каждым новым поколением.        Чонгук улавливает тихий, настороженный шепот, доносящийся со всех сторон, слова обрывками долетают до его ушей:       «Кто это?.. Чужак в наших туннелях?.. Старик Ли совсем рехнулся, раз притащил его сюда...»       Лейтенант напрягается как натянутая струна, когда внезапно улавливает вокруг себя знакомый металлический щелчок — звук затворов, снимаемых с предохранителей. Его инстинкты срабатывают мгновенно: лейтенант резко тянется к своему оружию, взгляд судорожно мечется в поисках возможной угрозы. Но тут же его пронзает громкий, жесткий голос, эхом отразившийся от стен:       — Даже не думай. Брось оружие к ногам, иначе пристрелим на месте.       Словно материализовавшись из пустоты, прямо перед пожилым криофосом вырастают трое вооруженных солдат, облаченных в простые, но укрепленные кожаные жилеты с металлическими пластинами. Их лица суровы, глаза впиваются в Чонгука холодным, прицельным взглядом, а в руках черные, угрожающие дула автоматов, направленные прямо на него. Каждый из них готов к выстрелу — малейшее движение, и они отреагируют незамедлительно.       Чонгук медленно опускает руку, позволяя оружию выскользнуть из пальцев и с шумом удариться о пыльное покрытие. Все тело вибрирует, пульс бешено стучит в висках, но он держит взгляд спокойным, сосредоточенным, блуждая им от одного военного к другому. Пальцы солдат напрягаются на курках, но вот один из них, высокий и худой, бросает короткий взгляд на старика Ли, ожидая его объяснений.       Тот нервно дергает плечами, бросая на солдат напряженный взгляд:       — Его люди утащили Джису и Харин, а этого сбросили в расщелину. Он сопротивлялся.       Парень с жестким взглядом — делает шаг вперед, не сводя дула автомата с лейтенанта. Коротким движением подбородка он указывает на оружие у ног Чонгука.       — Толкни его ко мне и раздевайся. Медленно. — Голос его стальной, и в каждой ноте ощущается злость. — Чтобы мы все время видели твои руки.       Чон резким движением выталкивает автомат, который плавно скользит в сторону солдат. Он медленно начинает стягивать с себя защитный костюм, аккуратно складывая его у своих ног и водружая сверху массивный искореженный шлем. Выпрямившись, он вновь встречается упрямым взглядом с явным лидером, всем своим видом показывая, что не настроен враждебно.       — А теперь иди сюда и без фокусов, — чеканит он, оружием подзывая Чонгука. — Ли, уйди с дороги! — рявкает следом, отстраняя старика.       Чонгук покорно заводит руки за голову и беспрекословно начинает двигаться, проходя мимо криофоса и мельком одаривая его благодарным взглядом. Возможно, старик и сам не осознает, какую услугу оказал лейтенанту, вытащив его из холодной пасти и притащив сюда, преследуя лишь цель спасти своих близких. Тот неосознанно выбрал верного союзника, ведь лейтенанту тоже есть кого спасать.       Ли бесцеремонно отталкивают в сторону, прикладывая его к стене туннеля стволом автомата. Ни капли уважения — лишь брезгливость и полное отчуждение. Все, что рассказывал Тэхен, вдруг обретает пугающую осязаемость: криофосам здесь не место, их присутствие терпят лишь из необходимости.        Босые ступни Чонгука касаются ледяного бетона, холод обжигающе хлещет, пробираясь сквозь толстый слой эпидермиса. Сквозняки, гуляющие по туннелям облизывают своими холодными языками, и от этого по коже пробегают невольные мурашки.       Путь меняется, как только они достигают края платформы. Они начинают подниматься вверх по скрипящим эскалаторам, оставляя позади сумрачные тоннели и постепенно приближаясь к массивным бронированным дверям, которые когда-то были последней преградой между обитателями метрополитена и разрушительной ядерной волной.        Справа от железных затворов Чон замечает ряд комнат, укрытых за тяжелыми, покрытыми ржавчиной дверями. Эти помещения явно служат для стратегических целей и организации жизни общины. Тусклый свет, падающий из нескольких самодельных ламп, выхватывает из темноты искаженные контуры людей, ожидающих своей очереди у входа.        Когда охрана открывает одну из скрипучих дверей, Чонгук видит кабинет, занимаемый лидером общины. У дальнего стола, грубо сколоченного из старых металлических листов, сидит мужчина — лидер. Его взгляд сосредоточен на разложенных перед ним картах, начертанных с кропотливой тщательностью. На потрепанных листах бумаги и куске грубой ткани нанесены схемы тоннелей, ответвлений и важных узлов метрополитена, каждый из которых обозначен разными знаками, указывающими, по всей видимости, на зоны повышенной угрозы. По углам кабинета расставлены канистры, коробки с запчастями, запасными фильтрами для очистителей и остатки боеприпасов.       Старейшина резко вскидывает голову, и в его глазах на мгновение мелькает замешательство, когда перед ним предстает обнаженный крепкий темноволосый мужчина, удерживаемый под прицелами сразу трех автоматов. Два из них направлены ровно между лопаток, а третий — прицельно в голову. Этот человек явно не имеет никакого отношения к метрополитену; лидер знает каждого старика, находящегося при смерти, и цвет радужки каждого новорожденного младенца.       Перед ним же, гордо вскинув голову и смело глядя прямо в глаза — чужак.       Мужчина не спеша закрывает карты, аккуратно убирает их в сколоченную из досок тумбу и, поднявшись из-за стола, направляется прямиком к Чонгуку. Остановившись напротив, он склоняет голову и оценивающе оглядывает его от макушки до пят, едва заметно хмыкая и потирая подбородок. Его взгляд становится более суровым, и он переводит его на солдат.       — Откуда? — спрашивает он сдержанно.        И один из парней, не медля ни секунды, отвечает:       — Притащил старик Ли с поверхности.       — Как занимательно. Кто ты? — Мужчина метнул на чужака холодный, пронзительный взгляд, его серые глаза блеснули интересом.       Чон набирает полную грудь воздуха, на мгновение задерживая дыхание, и затем как на духу выпаливает заранее продуманную речь:       — Чон Чонгук, старший лейтенант военного бункера «Кэмп Хьялия», что на северо-западе от руин мегаполиса. Я пришел с миром… просить о помощи.       — И как ты представляешь себе наше сотрудничество, Чон Чонгук, что старший лейтенант? Почему бы мне просто не пристрелить тебя на месте, м? — Старейшина слегка наклоняет голову, его голос звучит лениво, но в глазах застывает сталь.       Чонгук ощущает, как холодный пот проступает на лбу, но он удерживает стойкий взгляд, не позволяя себе дрогнуть.       — Так точно. Я не представляю, но одержимо надеюсь, — отвечает Чонгук, с трудом удерживая в голосе спокойствие. — Меня предали, и сейчас в бункере находятся ваши люди — криофосы. Я хочу им помочь.       Лидер прищуривается, словно пытаясь забраться внутрь чужака и просканировать того своим рентгеновским зрением до самых глубин. В комнате повисает звенящая тишина, напряжение сгущается, и кажется, что каждый из солдат, прицелившихся в Чонгука, готов в любую секунду выполнить любой, слетевший с губ мужчины приказ.       — Криофосы, значит? Откуда о них знаешь? Почему я должен тебе верить?       — Потому что я люблю одного из них, — отчаянно выдыхает Чонгук, передавая черными омутами глаз всю глубину накопившегося отчаяния.       — Любишь? — Ледяной хохот вырывается из груди лидера. — Чон Чонгук, я понятия не имею, что ты за человек и откуда узнал о людях пустоши. Но тебе стоит знать: криофосы — не мои люди. Значит, у меня нет ни малейшего резона тебе помогать.       — Что я могу сделать, чтобы вы поверили мне? Мне нужна лишь починка шлема, и я уйду, забыв дорогу сюда навсегда.       — Починка шлема... хммм... — Лидер на секунду задумывается, вновь начиная медленно натирать длинными пальцами острый подбородок. — Твои люди могут передвигаться по поверхности, верно? У вас есть аммуниция?       — Так точно! — Лейтенант по привычке отчеканивает, не обращая внимания на то, что в этой общине люди явно привыкли общаться на равных, без показного почтения и чинов.        — Мы починим тебе шлем, человек из бункера. Но взамен ты предоставишь нам все данные о его местонахождении, а также отдашь нам на изучение всю одежду, в которой пришел. Ты будешь отвечать на любые задаваемые вопросы. Но в первую очередь ты расскажешь, как так вышло, что тебя что-то связывает с голубоглазыми людьми. Одно неверное движение, хотя бы тень лжи — и в твоем виске появится дыра. Уяснил меня?       — Так точно. Но нам надо торопиться, иначе они убьют Тэхена и двух похищенных женщин. — Чонгук старается сохранять хладнокровие, хотя внутри его буквально разрывает на части.       — Тэхена... — тихо повторяет лидер, шумно выдыхая, словно сильный удар пришелся прямо в солнечное сплетение. Он зажмуривается на мгновение, а затем резко распахивает глаза, вновь устремляя их на чужака.— Меня зовут Ким Ен Гван, и ты только что назвал имя моего младшего брата.       Чонгук замирает, ошеломленно моргая. Так вот откуда у мужчины тот же знакомый упрямый блеск в глазах. Только не в пронзительно-голубых, а в дымчато-серых.        Брат.        Но озвучить хоть что-то он не успевает — сдержанный тон старейшины Ен Гвана вновь отскакивает металлом от стен.       — Заприте его, пока мы не изучим вещи, дернется — стреляйте на поражение, — приказывает он вооруженным солдатам, кивая в сторону дверей.       Они незамедлительно подступают к Чонгуку, выводя его из комнаты.