Я с тобой. Bodyguard 2.0

***

      Чонгук вот уже который час ворочается с боку на бок, пытаясь заснуть. Он всего на минуту, другую забывается тяжелым сном, как ужас падения, когда сердце ухает в бездонную пропасть, безжалостно выдергивает его из тягучей полудремы.       Он садится на кровати, растирает лицо руками. И снова начинает мучительно перебирать всё, что произошло, чтобы вспомнить то, самое важное, о чем он говорил с Хосоком. То, что поселилось где-то на краю сознания и никак не хочет проявляться.       Кто-нибудь другой мог сказать ему: «не помнишь, значит не так важно», но Чонгук знает о себе обратное. Если мучает, значит важно, просто не хватает деталей, простых вводных, чтобы проанализировать и понять, что же это.       Нужно пройтись по свежему воздуху, так думается лучше. К тому, же ещё раз проверить посты охраны. Местное отделение полиции пошло навстречу. Мало того, что теперь патрульная машина объезжала их квартал дважды в час, так еще и выделило группу посменной охраны внутри самой виллы. И это, не считая слежения видеокамер, установленных по всему периметру и внутри дома, транслирующих четкую картинку на мониторы в рабочем кабинете, который все равно никем не используется.       Чон Чонгук профессионал высокого класса и хорошо знает свою работу. Всё это было сделано в самый короткий срок, но что толку в бесстрастных камерах наблюдения, фиксирующих каждый момент из жизни и перемещений по дому нашей звезды, если угроза скрывается в чем-то другом.       А точнее, в ком-то другом.       Он сам удивляется, что взял на себя почти роль частного детектива, ведь никто ему не предлагал этого, только обеспечение безопасности, но в этот раз всё как-то иначе. Если Чонгук не разберется, что к чему и откуда «ноги растут» — он скорее всего потерпит фиаско. Но больше проколов в своей службе он совершать не намерен.       В конечном итоге, времени достаточно, тем более, что простые размышления и сопоставление фактов не требуют бумажной волокиты или отчетов. Всё только в его голове, но пока в этой голове, к сожалению, не так уж много полезной информации. Вопросов больше, чем ответов.       Для начала, не плохо было бы расспросить и как можно больше узнать о Чимине от тех, кто с ним рядом вот уже не первый год. А лучше поднять свои связи, сделать официальные и неофициальные запросы.       Всю нелепую чепуху, которую можно почерпнуть из сети интернет, Чонгук сейчас в расчет не берет. Там отделить правду от вымысла также не просто, как замарашке Синдерелла разобрать мелкую крупу на светлую и темную.       Чонгук задумывается. Интересно, почему именно этот образ вспыхнул у него в голове. Хороший вопрос. Нужно будет узнать о том, на чьи деньги идет раскрутка молодого артиста. Это может стать первым шагом к раскрытию всей этой вакханалии, которая творится вокруг Чимина.

***

      Чон и не заметил, что, занятый своими мыслями, прошагал от гостевого домика до самого входа в виллу, миновал длинный коридор и очутился на «звездной» кухне. Он внимательно оглядел идеально убранное пространство, медную посуду, свисающую с кронштейнов над большой поверхностью для приготовления и зацепился взглядом за капсульную кофеварку.       Пожалуй, это было первое, что порадовало в череде последних событий. Он отыскал в шкафчике большую кружку — кофейная миниатюрная чашечка сейчас бы вызвала у него только раздражение — воткнул порционную капсулу кофе в машину и включил кнопку. Кофеварка заурчала и жалобно пискнула.       — Что не так?       — Всё, сука, не так! — в дверях кухни возник разъяренный Сай.       Чонгук не видел его ходящих ходуном желваков на скулах и сжимающихся в приступе ярости кулаков, но это не помешало ему среагировать молниеносно.       Секунда и Сай уже выл от боли, стоя на одном колене, с заломанной за спину рукой.       — Я скажу только один раз, Сай. Услышь меня, пожалуйста. — Чонгук наклонился к его уху. — Или помогай, или съебись с дороги и не мешай движению.       — Ты гребаный наёмник не понимаешь, что я готов сделать для него! — Сай рычал от злобы и бессилия.       — Ну, и что?       — Всё что угодно, чтобы он был счастлив!       — Блять. Ты серьезно?       — Мы еще выясним кто тут блядь, думаешь я не вижу какими глазами ты на него смотришь?       — Я смотрю на него глазами телохранителя. И в заключении нашей дружеской беседы, иначе я не могу ее назвать, потому что ты еще жив, а не валяешься с проломленной башкой, — Чон сильнее поддернул руку Сая вверх, от чего тот сложился пополам, почти уткнувшись носом в колени, — хочу тебе объяснить. Чтобы быть счастливым — для начала — Пак Чимину нужно быть живым и здоровым. И ты ему со своими сопливыми принципами и хуевыми приемами охраны не помогаешь.       — Отпусти, гад…       — Отпущу, если пообещаешь не крутиться под ногами, когда не просят.       — Отпусти, сука…       — Я не слышу главного, Сай!       — Твоя взяла, гаденыш, — Сай вырвался из захвата и со стоном прижал вывернутую руку к груди.       — Лучше расскажи мне все, что ты знаешь о Чимине, — Чон подвинул высокий табурет и похлопал ладонью, предлагая Саю продолжить общение.       — Что ты хочешь узнать? — он потирал вывихнутое плечо, но, кажется, больше не собирался нападать. По крайней мере сейчас. Открыто. — Я знаю немного. Не больше, чем все остальные. Тебе лучше говорить об этом с Сокджином.       Сай всё еще растирал поврежденную руку и поглядывал на Чона из-под сведенных к носу бровей.       — Тогда расскажи мне, как он проводит свое время, когда не выступает и не репетирует. Ведь ты сопровождаешь его.       Чонгук уже собирался устроиться напротив, но его внимание отвлекла жалобно попискивающая кофемашина.       — Воду залей, — кивнул в сторону кофеварки Сай, — умник, блять.       — Вот видишь, — Чон похлопал его по спине, — можешь ведь быть нормальным чуваком, если захочешь. Так нет же, лезешь на рожон.       — Ладно, проехали, — он шмыгнул носом и подвинул к Чону вторую чашку, чтобы тот плеснул кофе и в неё, — вижу, что не зря тебя Хосок-и нанял.       — Харэ, подкатывать. Я не барышня. Дело говори!       — Ничего особенного, — Сай потянулся за сахаром, — тусит, как все.       — Как все, это как? С кем тусит? Как часто, куда ходят?       — Ты же видел его друзей. Золотая молодежь. Придурки. С ними и тусит. Шопинг, шмотки, клубы, ралли…       — В смысле ралли? — Чонгук удивленно вскинул брови и не смог сдержать ехидной улыбки. — Это на чем же? На розовой Барби-car?       — Ты не понял. Он не гоняет на своих тачках, хотя точно могу сказать, будь готов к тому, что однажды он может прокатиться с ветерком на одной из своих спортивных красоток. Он…       — Он делает ставки? — перебил его Чонгук. — Тотализатор!       — Я не сильно в теме, но знаю, что он часто бывает на любительских заездах.       — Он делает ставки на кого-то конкретного?       — Это ты у него сам спроси.       — Спрошу. Обязательно спрошу… — Чон отодвигает чашку с кофе, так и не сделав ни одного глотка. — Если он будет со мной говорить на эту тему.       Он идёт к выходу, но притормаживает и оборачивается.       — И, главное, Сай.       Охранник устало поднимает голову, отрываясь от чашки спасительного кофе.       — Чтобы Чимин был счастлив, как ты говоришь. Мы должны работать в команде. Если, конечно, ты не забыл, что это такое. Я тебе не враг.       И не дожидаясь ответа, Чон уходит. Хочет как можно быстрее вернуться к гостевому домику. Проходит внутрь, не зажигая свет и на ощупь находит пульт. Жмёт большим пальцем на кнопку включения.       Большой экран вспыхивает в ночи, распахивая свои объятия тому, кто решил погрузиться в мир тысячи историй, новостей или топовых фильмов. Но Чонгука интересует совсем другое. Он находит музыкальный портал, открывает файл с треками и клипами Чимина, и надевает наушники, чтобы не нарушать сон обитателей виллы…       «Как ёбнутый фанат, честное слово, Чон…»       Но все слова и насмешки над самим собой становятся бесполезными, как только звучат первые аккорды, а на экране начинают мелькать кадры самого популярного на сегодняшний день клипа восходящей звезды.       Мощная хореография приковывает внимание сразу. Невозможно поверить, что этот хрупкий, ангелоподобный парень может быть таким. Жестким и неудержимым в своей страсти. Сумасшедшим и сводящим с ума. Способным не просто топить сердца фанатов, превращая их в пульсирующее нечто, а приковывать внимание, повелевать и подчинять. Одним недолгим, брошенным в камеру взглядом.       И Чонгук задумывается. Сыграно? Или приоткрылась завеса, скрывающая истинного Чимина.       *Настало прекрасное время Забрать то, что принадлежит мне по праву       Даже если это ранит меня, я больше не буду прятаться Освободи же меня, дай мне свободу       «От кого же, или от чего ты так хочешь освободиться?»

***

      Он смотрит на стену, залепленную от потолка до кромки рабочего стола фотографиями, вырезками из газет и постерами из журналов. Он выучил их все наизусть. Но когда становится совсем невмоготу, обходит стол и прижимается щекой к стене, наглаживая кончиками пальцев идеальный профиль.       Теперь у него есть не только холодный глянец фотографий.       Он достает из кармана обрывок материи, который подобрал сегодня ночью в клубе. Разглаживает на ладони, словно тот кому она принадлежала может отразиться там, как в зеркале. Прикасается губами.       Он обязательно приколет её к стене. На уровне глаз, чтобы все время любоваться, чтобы видеть снова и снова. Но сейчас он просто сжимает её в руке, включает любимое видео, чтобы снова увидеть своего мальчишку в этом созданном фантазией художника безмятежном мире. Затерявшегося где-то между голубым и солнечным. Такого нежного. Такого сильного и уязвимого. Такого любимого и влюбленного одновременно.       * Люби меня сейчас Коснись меня сейчас       Всё уже было предрешено Так позволь же мне любить тебя       А пока воспоминания отбрасывают его назад...       — Хён, не уходи! — мальчишка тянет его за рукав. — Ты сегодня можешь остаться у меня.       — Не боишься, что твоя мать, вызовет полицию? — он улыбается и привычно запускает пятерню в густую блондинистую шевелюру. Такую мягкую, что отказать себе в удовольствии утонуть в её шелке — невозможно. — Мало она тебя распекает, что ты связался с криминальной шпаной?       — Ничего она меня не распекает, — бурчит мальчишка и прячет глаза.       — Ну, как же! А кто на этой неделе пришел с зареванными глазами, а потом не хотел идти домой и лез обниматься с этим своими «хён, обними меня», «хён, ты же не бросишь меня».       Мальчишка закусывает губу и, улыбаясь, склоняет голову к плечу. Ангел, да и только.       — Хён, обними меня.       — Ты! Провокатор хренов! — смеется он. — Не доводи до греха. А то разложу прямо здесь и не посмотрю, что обещал не трогать тебя пока не повзрослеешь.       — Она сегодня взяла ночную смену, — совсем тихо произносит мальчишка и щеки его заливает яркий румянец.       — Тогда мне нужно бежать из твоего дома без оглядки. — Он тянет мальчишку на себя и прижимается губами к вихрастой макушке. — Я ведь не железный, пойми ты! Ангельское создание!       — Ну, ты хотя бы немножко думаешь обо мне?       — А ты небось не только думаешь, но еще и рукам волю даешь? — смеется он, берет мальчишку за подбородок, чтобы тот не смел отводить глаза. — А ну, признавайся!       — Вот еще! Очень надо! — мальчишка вырывается из рук хёна, колотит в его накачанную грудь кулаками, но совсем не больно, просто чтобы уже через минуту скользить по его груди широко раскрытыми ладонями. Изучая, исследуя его тело в поисках вставших от возбуждения сосков. — Скажи еще, что ты этого не делаешь!       Он ловит ладонь мальчишки, накрывает своей и прижимает к груди. Сильно. Не вырвешься.       — Мало ли, что я делаю. Мы не должны об этом говорить. Еще рано.       — У тебя так колотится сердце, — мальчишка прижимается щекой к мягкому свитеру хёна, — это из-за меня?       — Из-за тебя, провокатор. Из-за кого же еще!       — Тогда почему ты уходишь?       — У меня дела, ты должен понимать.       — Ты никогда не рассказываешь, куда уходишь по ночам, — мальчишка подныривает под руку хёна, чтобы тот жесткими пальцами до боли сжал его плечо.       Сжал так крепко, чтобы там остались следы и можно было, глядя на себя в зеркало, любуясь, обводить их контур кончиками пальцев. Или помассировал шею, а лучше бы провел большим пальцем по его губам, и поцеловал. Как умеет только он — страстно, по-взрослому, но запредельно нежно.       — Тебе это не нужно знать.       — С пацанами пойдешь? Да? — мальчишка смотрит на хёна и в глазах его мелькает недобрый огонек.       — Сегодня нет. — Он, действительно, по привычке, но хочется думать, что от мутящего рассудок желания, проводит большим пальцем по любимым губам, ласкает линию подбородка. — Прекрати, слышишь! Не ревнуй, как девчонка.       — Я и не собирался…       — Не собирался он, а чего тогда глаза на мокром месте?       — Никакое оно и не мокрое, очень надо. Можешь с кем угодно там…       — Замолчи! — резкий окрик приводит мальчишку в чувство. — Ты сам не знаешь, о чем говоришь и чего просишь, тоже не знаешь. Всё! Хватит я сказал!       — Но ты же мне когда-нибудь расскажешь? — всё ещё не отступается мальчишка.       — Вот же упрямый, — злится он, но уж сожалеет что наорал. — Когда-нибудь. Возможно…       — Это из-за денег?       — Возможно…       — Хён? ... — мальчишка тянет его на себя, приподнимается на носки и тянется сам.       И он целует его в губы, не в силах больше отказываться от этого чистого, ничем не прикрытого желания. И быстро отстраняется. Кажется, пацан быстро учится, готовый отвечать страстно и долго.       Но он ведь именно за это и любит его. За то, что ворвался в его жизнь не спрашивая, забрал в свой ангельский плен, и держит крепко своими маленькими, но таким сильными пальчиками. И ничего не боится. А он дорожит этим. Тем единственным, что у него есть по-настоящему в его запутанной гребаной жизни. Впервые за всё время.       — Увидимся через пару дней.       — Почему не завтра? — волнение плещется в глазах мальчишки.       — Я сказал. Через пару дней, — он отталкивается, кивая небрежно на прощание. — Не провожай!       И торопится уйти, чтобы не сорваться. Не наделать и не наговорить глупостей своему мальчику.       А тот не понимает. Его хён злится, или разочарован? Или просто скрывает за холодностью и напускным безразличием, что-то, что не готов ему открыть. Но он принимает его любым. — Хорошо! Прости! Я буду ждать, сколько нужно, хён.       Дверь закрывается, и мальчишка уже тянется к ней, чтобы повернуть ключ в замке…       — Не провожай? — глаза распахиваются, а рот округляется в немом вскрике озарения.       «А ведь он мог бы…»       Мальчишка набрасывает куртку, всовывает ноги в кроссовки, которые не нужно завязывать, потому что он давно научился шнуровать их особым способом: круто и бомбезно, как учил хён. И аккуратно приоткрывает дверь. Крадется, заглядывает в лестничный пролет. Но хёна уже нет.       Тогда он летит, перепрыгивая через две ступеньки, чтобы только не упустить. Как же он сразу не догадался. Мог бы уже сто раз узнать куда и зачем уходит его хён.       Сейчас как никогда он радуется тому, что фонари горят не на каждом шагу и он может прятаться и замирать в тени домов и деревьев.       Хён проходит несколько кварталов, но мальчишка даже не думает, что ему придется возвращаться одному по темным улицам. Сейчас все его внимание приковано к любимому силуэту, который он узнал бы даже среди тысячной толпы, а не то что на пустынной улице.       Они оба ждут.       Хен, стоя у края проезжей части, а мальчишка в тени дома, совсем недалеко, чтобы не пропустить что будет дальше.       Но то, что он видит приводит его в замешательство.       Сначала мотоциклист, который едет на сумасшедшей скорости, слегка притормаживает и сбрасывает на обочину небольшой пакет.       А следом за ним появляется черный, поблескивающий в свете ночных фонарей дорогущий автомобиль. Он тормозит, открывается задняя дверь и хён ныряет внутрь.       Он находится там…       Мальчишка не может посмотреть на время, но ему кажется, что проходит вечность, прежде чем силуэт хёна снова вырастает на том же самом месте, у края дороги.       Машина медленно трогается с места, а хён хватается за ствол дерева и его начинает выворачивать. Когда желудок опорожняется полностью, он вытирает губы рукавом толстовки, ныряет в карман и достает оттуда тонкую пачку купюр.       Разворачивает их веером, перебирает пальцами. Видимо, считает и удовлетворенно запихивает их в боковой карман.       Мальчишка даже не сомневается за какие услуги его хён только что получил деньги. Единственное, чего он не может оценить, так это то, что денег слишком много за оказание таких услуг. Что, то самое, о чем он подумал, только лишь бесплатный бонус для хозяина автомобиля.       Он так хочет сейчас закричать «нет!» и «не надо!» Ему ничего не надо, он клянется себе, размазывая по щекам горячие слезы, что никогда, никогда и на за что больше не позволит хёну, покупать для него хоть что-нибудь. Платить за колесо обозрения и прыжки на батутах в парке. За рисовые пирожки и мороженое.       «Никогда! Никогда больше!»       Он проговаривает это навзрыд, захлебываясь, а потом сквозь пелену слез, закрывающую глаза видит, что хён снова уходит, только не домой. Он идет дальше, в противоположную сторону. Видимо, на сегодня это не единственная его встреча.       И мальчишка съезжает по шершавой стене дома на землю. Закрывает голову руками.       «Это он! Это он во всем виноват!»       — Чего расселся? — хриплый, измученный голос, врывается в его сознание, и он в страхе дергается от этого черного почти призрака, лица которого не видно под надвинутым капюшоном истрепанного плаща. — Это моё место. Пиздуй отсюда.       Это грязный бомж, который держит в руках огромную картонную коробку. И мальчишка начинает медленно пятиться в сторону, опираясь на ладони. И только сейчас чувствует, что вдоль дома земля теплее обычного. Возможно, согретая горячими трубами подземных коммуникаций, она привлекает сюда на ночлег таких вот оборванцев.       «И в самом деле!»       Чего он расселся и льет слезы, как урод несмышленый. Где-то там его хён, возможно, снова отрабатывает за их будущее счастливое время. Он должен остановить это.       Сказать ему что ничего не нужно! Или пусть возьмет его с собой, чтобы работать с ним наравне. Он уже не мелкий пацан и, уж точно, привлечет к себе больше внимания со своей ангельской, чтоб её… внешностью и блядскими губами.       Он снова бежит со всех ног, но впереди перекресток и куда свернул хён не понятно. Он падает на колени и бьет кулаками в землю в приступе ярости, до тех пор, пока кожа не начинает саднить, а кровь проступать вдоль глубоких царапин.       Он всё еще вздрагивает от рыданий и дует на израненные ладони, когда в конце улицы появляется патрульная машина. Если он сейчас же не уберется отсюда прочь и как можно дальше, то вполне может встретить утро в полицейском участке.       Он утирает слезы вперемешку с противными соплями, которые почему-то вечно льются из носа, как у мелкой шпаны. Быстро идет вперед по улице в поисках хоть какого-нибудь укрытия: небольшого магазинчика или пивной.       За углом, так удачно расположен бар. От толкает дверь не задумываясь, что будет делать среди подвыпившей публики, но это все же лучше, чем оставаться на улице. Но страх не дает ему пройти дальше, и он прилипает к стене, втискивается между громадной кадкой с фикусом, чтобы было удобнее наблюдать за улицей, через стекло.       — Я не понял! Ты…       Мальчишка подпрыгивает на месте так, как если бы его долбануло током. Хён стоит в трех шагах от него, щурится от нехватки освещения и на лице его написано такое изумление, как если бы он увидел что-то из потустороннего мира.       — …откуда? Что ты здесь делаешь! Ты что? Следил за мной? — в голосе не просто возмущение, там сталь, холод и… что-то сродни ненависти! — Как ты посмел? Кто разрешил тебе идти за мной?       Он хватает мальчишку за руку и почти пинками выталкивает его на улицу.       — А, ну пошел домой!       — Хён, не надо… — лепечет мальчишка, глотая слезы. И откуда только берутся. Текут ручьями заливая лицо.       — Чего не надо?       — П-пойдем вместе, пожалуйста, тебе не надо здесь о-о-ставаться. Зачем т-ты это делаешь?!       — Что делаю? Что за бред ты несешь?       — Мне в-ведь ничего н-не нужно… Только ты… Ничего больше! П-просто идем домой и всё!       — Или прекрати рыдать, как невеста на выданье, и объясни толком, или исчезни с глаз моих!       — Я в-виноват, я знаю… то есть я не знал, я не думал, что ты с-станешь из-за этого…       — Твою ж мать! А, ну-ка, иди сюда! — он тянет мальчишку за собой и, наплевав на окрики, ёрничанье и грязные шуточки, тянет его через весь зал, переполненный людьми, в туалет. Врубает кран с холодной водой и начинает безжалостно плескать её в лицо мальчишки.       Он отбивается, захлебывается, выставляет вперед руки, чтобы схватить хёна за запястья, но постепенно силы покидают его, и он перестает сопротивляться, просто стоит как дурак, мокрый с головы до ног и вода стекает с него ручьями на пол.       — Говори! И не смей рыдать, как белуга! Ну! Зачем шел? И чего такого тебе не надо?       — Я видел всё.       — Что ты видел?       — Как ты там в машине, а потом тебя рвало от этого что ты… Я знаю зачем это было. Не надо, пожалуйста. Не надо больше ничего покупать, возиться со мной, как с маленьким. Не надо, так зарабатывать деньги…       — В машине? В какой маши…. — до него доходит, как-то медленно, но чем дальше мальчишка говорит, тем проще складываются в голове два и два.       — Я не хочу, чтобы ты из-за меня так делал… Не хочу, чтобы они это делали с тобой!       — Почему, хотел бы я знать, — в голове, наконец-то, хаос из всех мыслей упорядочивается и на смену ему приходит что-то теплое, необъяснимое и такое щемящее, что ему в пору самому разрыдаться. Но ему нельзя, ведь он старше.       — Потому что я люблю тебя! — мальчишка сникает и съеживается, становясь еще меньше в размерах. Хоть бери на руки и неси. Или спрячь за пазуху, чтобы никто и никогда не отнял.       — Глупости какие…       — Не глупости, — мальчишка вскидывает голову. — Хватит держать меня за мелкого, я тоже могу зарабатывать, ещё и лучше тебя буду. Если не пойдешь домой, буду ходить за тобой хоть всю ночь.       Хён улыбается одним уголком губ и качает головой.       — Ох, и фантазер. Ну, и напридумывал.       — Я ничего не придумывал. Я видел. Я был там, стоял от тебя в двух шагах.       — Значит вместе со мной хочешь?       — Хочу.       — А что ты умеешь?       Мальчишка тут же смущается и вжимает голову в плечи.       — Если надо, я все смогу, — кусает он губы. — Только ты научи как.       — Понятно.       Хён снова хватает мальчишку за шею и подталкивает вперед. Затем впивается жесткими пальцами в плечо и выводит коротким путем, через служебный выход на улицу. Кажется, завтра на его теле не останется живого места, все как мальчишка и мечтал: на месте цепкого захвата расцветут фиолетовые пятна.       — Куда ты меня тащишь? — мальчишка пытается вывернуться, но хён только сильнее сжимает руку.       — Домой, горе моё луковое, защитник всех угнетенных хёнов!       — Зачем? — боль становится нестерпимой, и мальчишка начинает хныкать.       — Учить буду! Как и просил!       Мальчишка широко распахивает глаза и останавливается, как вкопанный.       — Чего остановился? — хён прячет улыбку. Больше всего ему хочется заграбастать мелкого в охапку и зацеловать до смерти. — Страшно стало?       Тот отрицательно мотает головой, отцепляет от себя руки хёна и уверенно шагает вперед. А он едва поспевает за ним.       Они так и идут. Но теперь уже молча до самого дома. Поднимаются на второй этаж и мальчишка уверенно толкает дверь в свою квартиру.       — Куда идти? — спрашивает он, замерев между двумя дверьми.       — Сюда, — подталкивает его хён в сторону спальни. — Штаны снимай, живо!       В глазах мальчишки плещется такой испуг, так горят щеки и уши, что в эту минуту он становится еще прекраснее.       Дикое, необузданное желание скручивается в тугой узел внизу живота. Но хён не хочет, чтобы их первый раз был таким, на грани между страхом и страстью.       — Не бойся, — он садится на корточки перед кроватью и тянет за собой мальчишку, чтобы тот присел на самый край.       Медленно поднимает руку, невесомо оглаживает волосы, скользит по щеке, едва касается уголка губ, спускается по груди, стараясь не задевать твердеющие соски, которые торчат, как два пика. Тянет с мальчишки брюки вместе с бельем, ведет по внутренней стороне бедра. И когда тот издает тягучий стон, вскидывает глаза и смотрит на него, наслаждаясь каждой эмоцией, которая написана у него на лице.       — Я не боюсь, — выдает запоздалую реакцию мальчишка, замирая от нежных касаний.       А почему дрожишь?       — Я не д-дрожу.       — Я вижу. Говорю же не бойся, я не обижу.       — Я знаю.       — Вот и умница, — он целует его сначала в одно колено, потом в другое. — Скажи мне только, что ты там лепетал про машину, там же стекла тонированные, что ты мог видеть?       — Я все равно понял.       — Как? — хён аккуратно разводит его ноги стороны, чтобы удобнее устроиться между ними.              Он ведет ладонями по внутренней стороне бедра, заставляя мальчишку задыхаться от этого движения, о котором так долго мечтал. И всё еще продолжает сидеть на корточках, хоть и ноги сильно затекают.       Говорить вот так, сидя и глядя на него снизу в верх, будто мальчишка доминирует в этом разговоре — лучшее решение сейчас. Потому что он, словно, обретает опору, вцепляясь хёну в плечи и уже не так сильно дрожит.       — Тебя вывернуло там, возле дерева, будь здоров. Думаешь, я не понял почему. Меня бы тоже вывернуло от минета.       Хён снова улыбается и закусывает губу от удовольствия. Ему так нравится, как мальчишка, наконец-то, говорит об этом, произносит вслух слова, которые до сегодняшнего дня никак не мог сказать.       — Меня вывернуло не от этого, а потому что мне пришлось выпить до дна большой бокал абсента. А я его ненавижу.       Он тянет с мальчишки толстовку и майку, и сам не может поверить, что видит его такого нежного и возбужденного не на шутку. Аккуратный член, стоит колом и сочится смазкой.       — Запомни, пожалуйста, твой хён, никогда и ни перед кем не встанет на колени. — Он становится на колени и проводит языком влажную дорожку от колена до самого паха мальчишки. Целует плоский, такой идеальный животик. — Только перед тобой.       Он тянется вперед, толкает его, чтобы мальчишка откинулся на кровать, и перехватывает его возбуждение рукой у самого основания, чтобы тот не кончил раньше времени.       — Никогда. Ни чей член не толкался в мой рот. Ты у меня первый, — он наклоняется и едва касается головки губами, как мальчишка с громким криком вскидывается на кровати.       — Тише, неженка, — тихо смеется хён, — я еще ничего не сделал.       Ему почти ничего и не приходится делать. Одно погружение в его влажный и горячий рот, одно касание губами, вдох и легкое движение языком и мальчишка, заметавшись на кровати, выплескивается ему глубоко в глотку.       Он что-то шепчет в своем горячечном бреду, сминает покрывало на кровати и выгибает спину, словно хочет догнать и остановить яркое, безумное наслаждение, которое никогда не испытывал.       Хён подтягивается на руках, чтобы лучше видеть, как удовольствие расходится волнами по телу мальчишки, как плавит его, заставляя дрожать и растекаться в нежнейшей истоме, но на середине останавливается и жадно целует своего мальчика сначала в один сосок, потом в другой, и почти глохнет, от протяжного сладкого стона. .