Я с тобой. Bodyguard 2.0

Ты не можешь прожить всю жизнь

на солнечной стороне.

Тень — это тоже часть жизни

***

      Он курит уже третью сигарету подряд, и в какой-то момент она зависает между указательным и средним пальцем до тех пор, пока тлеющая в ночи огненная кайма не доберется до самого фильтра. Две машины полиции с ритмично вспыхивающими проблесковыми маячками, всё еще торчат у главного входа в ночной клуб, поэтому можно спокойно войти в помещение через служебный и в случае необходимости достать удостоверение и значок.       Он привычным движением тушит окурок и вместо того, чтобы выбросить его в мусорный бак, который стоит всего в двух шагах от него, толкает пальцем в пустую сигаретную пачку, чтобы выбросить позже. Не меньше, чем через два квартала от этого места. Ничего особенного. Старая привычка.       Он не спеша входит внутрь и движется по длинному коридору в сторону центрального зала. Свет уже почти весь выключен, только кое-где горят дежурные лампы, отбрасывая тусклые, холодные блики на танцпол, где всего час назад было жарко. И эта жара плавила мозги, доводя до исступления, до безумия, до потери сознания. А теперь исчезла и растворилась, словно просочилась сквозь стены, оставляя после себя только холод и темноту.       Ночные уборщики еще не успели привести помещение в порядок. Лишь только в отдельных местах, мишура, блестки, обрывки какой-то бумаги, непонятно откуда взявшиеся пластиковые стаканы и обязательный атрибут всех тусовок — одноразовые шприцы — лежат собранные вместе.       Он наклоняется, всматриваясь в темноту и даже не сомневается, что найдёт желаемое. Тянет за выглядывающий, истрепанный край и выдергивает из кучи обрывок полупрозрачной материи. Ткань переливается в холодном свете тусклого освещения, обещая сокровенное.       Он комкает её в руках, пытаясь уловить остатки тепла, представить, как она могла ласкать кожу. Подносит к лицу, трется щекой, проводит по ней кончиком носа, будто ведет им по телу любимого человека. От ключицы, вверх по шее к соблазнительным, но таким недоступным губам.       Материя все еще хранит аромат. И он жадно втягивает его ноздрями, вдыхает запах полной грудью и прикрывает веки.       Память уже готова отбросить его назад, в прошлое, но он запрещает себе вспоминать. Погружаться снова и снова в те далекие дни. Такие солнечные и яркие, согретые теплом и этим таким странным новым чувством, которое поселилось где-то в области солнечного сплетения и свернулось там в клубок, ласковым пушистым зверем.       Но это выше его сил.

***

      Он никогда не был ни к кому привязан. Воспитанный жестоким отцом и равнодушной матерью, привыкший к ругани и скандалам, он никогда не знал ни любви, ни тепла. Не было у него и желания заводить длительной дружбы, а уж об отношениях с кем-либо, не важно с кем с девушкой, или с парнем — речь не заходила вообще никогда.       Он привык к одиночеству и ничем не ограниченной свободе. Решал все свои пацанские проблемы сам. Но зато научился главному: бить противника, долго не размышляя. Никогда и никого не жалеть, и не ждать, пока этот кто-то проявит силу или заявит о своих правах, на чтобы то ни было — первым.       Не важно на что. На его подержанный мотороллер. Или дворовую скамейку в грязной подворотне, в которой так хорошо было тусоваться поздними вечерами. Курить, играть в карты. Орать песни под гитару, распугивая не только жителей соседних домов, но и тощих, снующих под окнами день и ночь кошек.       А потом он где-то услышал это странное слово — привязанность!       Но это не была привязанность. Это была любовь с первого взгляда. Та самая, про которую он много раз слышал, но никогда не понимал смысла сказанного и всегда ржал до коликов в животе.       Говорил: «Эта херня, только для слабаков!»       Как это так? Увидел и сразу хана? Пропал парень? Да, ну нах! Да, и зачем какая-то любовь, если всегда можно передернуть с другом за старыми гаражами на пустыре. Или заставить его отсасывать, чтобы он мог таким нехитрым способом расплатиться за карточный долг.       Но, то ли настроение в тот день было каким-то слишком хреновым, то ли день был такой, который бывает только раз.       И это случилось с ним, с простым пацаном из Тэгу.       Он всего лишь поднял глаза, чтобы посмотреть кто это выходит такой особенный из дверей школы, что девчонки его класса дергают друг друга за рукав и почти повизгивают от удовольствия.       Он даже сначала криво ухмыльнулся, а уже через минуту сам превратился в сопливую фанючку.       Мальчишка был похож на игрушечного розовощекого пупса, который достался младшей сестре в наследство от прошлых жильцов квартиры, в которую они переехали год назад. Такие же круглые щечки, маленький аккуратный нос, пухлые губы.       Светлые волосы, в которых запутались солнечные лучи и улыбка. Такая лучистая и такая теплая, что в один миг можно было растопить что угодно! Легко и запросто, как топит горячий шоколад ледяное мороженое. Да, что там мороженое, ледяную глыбу!       И он начал таять. Как та самая ледяная глыба.       Парнишка шел мимо, а он — стыдно признаться — провожал его взглядом, вместе со всеми девчонками. Потому что оторваться от этого зрелища было невозможно. В какой-то момент ему даже начало казаться, что мальчишка не идет, а парит над землей. Весь такой ладный, подтянутый, изящный и, чтоб его совсем… Красивый.       Такой красивый парень! Невероятно! Он поймал себя на том, что завис. По-настоящему! Первый раз в жизни! Завис!       Просто смотрел на пацана, открыв рот!       После того случая он часто пристраивался где-то неподалеку от школы, чтобы только посмотреть, как мальчишка идет по улице. Как весело болтает с одноклассниками, как заразительно смеётся. Как облизывает пальцы, по которым течет сладкая начинка из пончика.       Как читает книгу на скамейке возле дома, дожидаясь пока его мать вернется из магазина. Как кормит бездомную кошку или, пристроившись на коленке, что-то строчит в тонкую тетрадку.       И как от его смеха, становится легче, и жизнь уже не кажется таким поганым дерьмом, со всеми её проблемами, скандалами пьяного отца и жутким одиночеством.       Внезапно, он почувствовал это. То, насколько был одинок. И не важно, что у него была компания надежных пацанов и преданных придурков, готовых ради дружбы с ним на что угодно. Ему хотелось не собачьей преданности, замешанной на страхе и долгах, а солнечного человеческого тепла.       И решение пришло, само собой.       Он всегда брал то, что ему нравилось. И не важно кому это принадлежало. Так почему сейчас он не может взять то, что пока не принадлежит никому. Заполучить себе такого друга. Ведь у него были все шансы.       Потому что его пацаны всегда восхищались им. Часто выясняя в уличной драке, кому стать его правой рукой. Уважали за силу и безудержную смелость, веселый нрав и бесшабашность.       Поговаривали, что по нему сходили с ума даже девчонки старшей школы. Значит он был не так уж и плох.       В конце концов, он мог даже надеть такую же светлую и выглаженную рубашку и кожанку старшего брата, чтобы не выглядеть трудным подростком бомжеватого вида.       Но как начать? Что говорить? Главное, о чем с таким особенным и…       Только сейчас он понял, что мальчишка мог оказаться ботаником. Тем самым задротом в очках. Душнилой и, вообще, скучным чуваком. Мальчишка часто носил очки, без сомнения любил книжки и был отличником (о чем он узнал совсем недавно из подслушанного разговора двух дур, безответно влюбленных в президента своего класса и лучшего ученика по многим предметам).       Еще секунда и он бы передумал, но старшеклассник из параллельного, вдруг остановился и о чем-то заговорил… С его мальчишкой!!! Сволочь! Ещё и руку ему на плечо положил.       Действовать нужно было немедленно.       Он не стал объяснять очередному карточному должнику на кой ляд ему потребовалось зацепить какого-то мелкого и несильно припугнуть, чтобы тот не появлялся на пустыре и не таскался через него по короткой дороге в школу.       В лучших традициях корейской дорамы, он собирался появиться как из-под земли и спасти своего принца от рук злодея.       Но что-то пошло не так, он выждал положенные двадцать минут и только вывернул из-за угла, как в него врезался «должник». Он хлюпал разбитым носом, размазывая кровь по губам.       — Ты что охренел? Что случилось?!       — Иди ты в жопу, сам разбирайся! — заорал на него должник, забывая кто перед ним стоит. Видимо, его били не только в нос, но и по его дурной голове тоже.       Пришлось припустить со всех ног и когда он выскочил на пустырь, от картины, которую он увидел, сердце противно сжалось и пропустило удар.       Его мальчишку окружали трое сразу. Он не мог знать, чего им понадобилось именно от его парня, здесь и сейчас, но времени на размышления не было совсем. И он рванул вперед, не задумываясь о том, что силы были неравны.       — Эй, ублюдки! Чего прицепились к пацану? Трое на одного, да еще на малого? — руки сами сжимались в кулаки с единственным желанием бить, пока лица троих подонков не превратятся в кровавое месиво.       И даже поврежденное плечо, которое всё ещё ныло после недавнего инцидента, когда он свалился с мотороллера и чуть не угодил под огромный грузовик, не останавливало его.       Привычка не выяснять отношения на словах, а действовать сейчас пригодилась, и он нанес сокрушительный удар в челюсть первому, кто к нему обернулся. Пацан пошатнулся и от неожиданности рухнул на задницу, расплескивая из грязной лужи черное месиво. Кажется, или он вырубил его от злости с одного удара?       — Охуел? Ты кто такой, урод? — двое других уже надвигались на него с видом, не предвещавшим ему ничего хорошего. — Чего тебе надо?       — Отвалите от мелкого!       — А ты ему кто? — в руке одного из парней блеснул металл.       «Кастет!» — пронеслось в голове, но тут же растаяло. Бояться было поздно.       Тот, в руке которого был кастет наступал решительно и неумолимо, а второй медленно, не спуская с него глаз обходил по кругу, чтобы оказаться за спиной.       Он крутанулся на сто восемьдесят, выбросил руку вперед, но не достал противника за своей спиной, а только скользнул кулаком в пустоту. Еще один резкий разворот, чтобы вернуться в исходную точку, но пацан с кастетом оказался ловчее. Он шагнул широко, почти сделал рывок вперед и замахнулся для удара, но тут же взвыл и закружился на месте.       Мальчишка бросился ему на спину, зацепился руками за шею и впился зубами в ухо. — Мелкий! Не-е-е-т! — завопил он, что есть мочи. — Беги! Черт тебя раздери, беги… Пацан! Я их задержу!       Придурок с кастетом кружился на месте как ненормальный, пытаясь сбросить с себя мелкого вампира.       Он хотел броситься мальчишке на помощь, но тот который был за спиной, ударил по ногам и замахнулся обрезком трубы, которая так удачно оказалась под рукой на захламленном пустыре. Но не успел ничего сделать, потому что дикий визг его напарника заложил уши.       — Уберите его от меня! Бля-я-я-ять! Уберите этого психопата!       Он пытался сбросить мелкого со спины, но тот вцепился в него мертвой хваткой. Этой заминки ему хватило, чтобы броситься нападавшему с трубой под ноги. Завалить его к херам собачьим, вместе с его металлоломом и точным ударом ноги, впечатать мордой в землю. Он даже не понял, что случилось потом, но уже через секунду, мальчишка дернул его за руку с криком:       — Бежим!       Трое нападавших были повержены и валялись в грязи. И при этом дико орали, и сыпали отборным матом им вслед, угрожая найти и разделаться с ними. Но эти двое уже не слышали их, припустив с пустыря, что есть мочи.       Они притормозили только, когда между ними и их преследователями оказалось приличное расстояние. Они смеялись от нахлынувшего адреналина и шли в обнимку до самого парка, словно были закадычными друзьями и знали друг друга тысячу лет. Потом отмывали в фонтане испачканную рубаху мелкого и просто дурачились, брызгая друг в друга водой.       С этого дня и началась их дружба. Мальчишка действительно оказался задротом с почти энциклопедическими знаниями по многим вопросам, но задротом очаровательным и смешливым. Легким на подъем и неуемным желанием приобщиться ко всем авантюрам его шухерной компании, чем удивил его до глубины пацанской души.       Они много времени проводили вместе. А еще больше только вдвоем вдали от любопытных глаз и общих друзей. Мальчишка много рассказывал из прочитанного, или пересказывал сюжеты любимых фильмов, особенно всяких страшилок. Любил компьютерные игры и всегда с удовольствием зависал с ним в компьютерных клубах и интернет-кафе, не задумываясь, где старший берет деньги на такие не дешевые развлечения.       А он готов был ради этих моментов на что угодно. И сильно удивил своих должников, не соглашаясь больше на отсос, даже горловой, да какой угодно. И с некоторых пор играл в карты, только на деньги.       Как настоящий друг он мог запросто обнимать малого, теребить волосы у него на макушке. Даже после того, как выяснилось, что тот очень дорожил своей укладкой и никогда никому не позволял прикасаться к своим волосам.       Он давно исследовал ладонями упругое подкачанное тело, без единой жиринки, сгребая его в охапку при каждой встрече. И восхищался рельефными мускулами и кубиками пресса, точно как с картинки.       Задрот оказался спортивным малым, занимался в хорошо оборудованном спортивном зале их школы, а еще лихо танцевал нижний брейк. Умение, которое приобрел после знакомства с его немногочисленными друзьями рэперами.       Научился в два счета, вызывая одобрительное улюлюкание и восторг, участвуя в уличных танцевальных батлах. Под присмотром своего нового старшего друга, который, сложив руки на груди, с гордостью наблюдал за танцевальным поединком. А точнее за тем, как двигался его мальчик, как виртуозно владел своим натренированным телом.       Он беззастенчиво дарил мелкому всякие значки со Спайдер-меном и Капитаном Америка, супер-героями комиксов. Покупал шоколад, мороженое и чипсы, и обожал смотреть, как мальчишка поедает рисовые пирожки, после которых его губы начинали так соблазнительно блестеть, особенно если в них была начинка из жирной свинины. Эти пухлые губы, были его сладкой недосягаемой мечтой. Но он беспощадно лупил себя по щекам, всякий раз, как только похабные мысли затмевали собой все его дружеские порывы.       Особенно в те минуты, когда мелкий сам вещался на него, то запрыгивая на спину, чтобы тот немного пронес его на своих плечах. То удобно укладываясь головой на его колени, когда они приходили на пологий откос набережной, поросший мягкой травой, чтобы увидеть, как алое закатное солнце садится за горизонт.       В один из таких дней он и не смог сдержаться. Просто аккуратно притянул мелкого к себе за шею и накрыл его губы своими. И мелкий ответил. Не сбежал, не наорал на него, не отвесил звонкую оплеуху, а просто целовался с ним, как умел — нежно и неуверенно. И оттолкнулся от своего лучшего друга, только когда воздух, так не вовремя, закончился в легких.

***

      Мерседес обогнул центральную клумбу и, прошуршав шинами по гравию в последний раз, остановился.       Чонгук распахнул дверцу, чтобы выбраться на улицу, но Чимин протянул руку и вцепился ему в запястье. Аккуратные пальчики миниатюрной ладони, даже не смогли обхватить его полностью.       Это странное ощущение: взрослый, но такой маленький. Такой сильный и такой уязвимый одновременно.       Почему-то в эту минуту Чонгук подумал, что сам не знает смог бы он удержаться, оказавшись на месте отчаявшихся безумцев. Нет, он не оправдывал их действий, но не мог себе представить сколько бы ему понадобилось сил, чтобы устоять перед соблазном, если бы вот так, в ночном клубе он встретил Чимина. Такого доступного и желанного.       — Я не ухожу! Мне просто нужно подойти с другой стороны, — Чонгук мягко высвободил руку от захвата и вышел из автомобиля. Обошел его, открыл дверь и помог Чимину выбраться наружу.       Чимин попытался выпрямиться, но ноги не послушались его, и он ткнулся лбом в плечо Чонгука. Чон, не раздумывая, снова подхватил его на руки, словно тот ничего не весил. И пошел в сторону дома.       Он перешагнул через порог и остановился.       Чонгук понятия не имел, где находится спальня Чимина, но навстречу ему уже торопилась та самая пожилая женщина, которая впустила его в первый день.       — Нам на второй этаж, — она не суетилась, не охала и не причитала. И Чонгук выдохнул с облегчением. Он ненавидел женскую истерику или бесполезное заламывание рук там, где нужна была осмысленная и быстрая реакция. — Я помогу вам уложить Чимина.       Чонгук почувствовал, как Чимин сильнее сжался в комок, а затем услышал его слабое, едва различимое «нет».       — Спасибо! Я сам. Принесите только успокоительное. Не в таблетках, если есть. Если что-то понадобиться ещё я скажу.       Конечно, укладывание спать не входило в его обязанности, даже таких прекрасных молодых людей, как Пак Чимин, даже напуганных до смерти. Но он не мог оставить человека, который дрожал у него в руках, не в силах совладать с собой без поддержки. В конечном итоге, Чон пришел сюда чтобы защищать и сейчас это была защита. Не от террориста или насильника, а от собственной беспечности.       Чонгук усадил его на кровать. Не задумываясь, как это выглядит, стянул с него обувь и кожаные брюки, которые никак не хотели поддаваться, так сильно облепили разгоряченную кожу. И забросил ко всем чертям собачьим в дальний угол то, что осталось от соблазнительной, полупрозрачной майки.       Взбил подушку, укрыл одеялом. И только тогда увидел, что Чимин не смотрит на него, что прячет взгляд. О чем-то мучительно размышляет и комкает в руке угол пододеяльника.       И вот стакан с разведенным в нем успокоительным, уже в руках у Чонгука. Нужно, чтобы Чимин выпил лекарство, а для этого необходимо немного приподняться над кроватью.       Он зовет Чимина по имени, но тот никак не реагирует. Это плохо. Чонгук обеспокоенно закусывает губу и опускается на одно колено, просовывает руку под спину Чимина и аккуратно приподнимает его.       — Чимин? Это успокаивающее, тебе нужно выпить! Нужно поспать! Хотя бы немного, до прихода врача.       — Не надо… «Это шелестит ветер за окном, или говорит Чимин?»       Чонгук наклоняется ближе, чтобы расслышать.       — Ничего не надо, только не уходи… Мне страшно…       — Я не уйду, просто выпей это.       Он подносит стакан с успокоительным к губам Чимина, тот пьет маленькими глотками и устало откидывается на подушки.       Рука Чонгука всё еще поддерживает его под спину. Он касается теплой кожи, такой нежной, бархатистой, что убрать руку просто не остается сил. Он садится возле кровати, подгибая колени и откидывается назад на пятки.       Чимин постепенно согревается, перестает дрожать. Минута, другая и он спит глубоким сном. И Чонгук убирает руку, хотя больше всего хочет провести тыльной стороной ладони по щеке, очертить большим пальцем контур губ. Но нельзя. Он здесь не для этого. Уже вполне достаточно той близости, которая есть.       Чонгук просто рассматривает его. Когда еще представится такая возможность. Чимин, действительно, умопомрачительно красив, но Чонгук должен сосредоточиться на другом.       Он и так допустил сегодня грубую ошибку, которая чуть не стоила Чимину жизни.       «Неужели рядом с ним так трудно сосредоточиться, держать себя в руках. Ведь ничего особенного не происходит. Или всё же происходит?»       Ведь он даже не сразу понял, что там, в ночном клубе, поддался очарованию. Глотнул всеобщего отравляющего безумия, именно в тот момент, когда должен был следить за обстановкой «в оба».       Он должен быть равнодушен. Должен, просто обязан видеть в Чимине только объект для охраны. Не уподобляться и не съезжать с катушек от всякой ерунды, типа…       «Так. Стоп!»       Ему лучше сосредоточиться на том, чтобы выстроить в голове по минутам, а еще лучше по секундам всё, что сегодня происходило перед его глазами.       Ручка двери медленно поворачивается, а Чонгук уже стоит на ногах, вслушиваясь в звуки, вглядываясь пристально в силуэт, который возникает на пороге.       Хосок.       — Как он?       Чонгук делает несколько шагов ему навстречу.       — Спит. Давай выйдем.       Они выходят из спальни, но оставляют дверь чуть приоткрытой.       — Я примчался сразу, как только узнал. Сокджин так орал в трубку, что я ничего не понял. Ну, если не считать, что, по его словам… Ты выкрал Чимина?       — Хоби… — Чонгук качает головой, — твоему Сокджину… Ему нужна психологическая помощь!       — Черт возьми! — перебивает его Хосок, не обращая внимания на резкие слова и никому не нужные рекомендации, куда следует обратиться Сокджину. — Откуда ты знаешь, что Сокджин мой?       — Мать честная! Что у вас здесь творится?! Это что аномальная территория, на которой каждый натурал превращается в любвеобильное создание?       — Черт, я думал ты сразу всё понял.       — Теперь понял, почему ты терпишь этого красавчика и потакаешь ему во всем. — Чонгук не скрывает своей злости. — Давай с тобой договоримся раз и навсегда. Ты сейчас пойдешь к своему Сокджину и объяснишь ему, что или «я» или «он». Но выбора у него нет. Если он не хочет потерять свою работу, свою восходящую звезду, а вместе со всем этим свою красивую жизнь.       — Хорошо, хорошо, Чонгук. Я понял.       — Я, честное слово, не ожидал от тебя, Хоби. Уж от кого, от кого, но от тебя!       — А что со мной не так? Я живой человек и ничто человеческое мне не чуждо. И хочу тебе сказать, что ты недооцениваешь Сокджина. Он знает свое дело лучше нас с тобой.       — И тем не менее, ты должен втолковать ему, что все изменилось и как прежде быть уже не может. По крайней мере, пока реальная угроза не исчезнет. На сегодня это всё.       — Нет. Не всё. Я слишком хорошо тебя знаю Чон и вижу — ты что-то не договариваешь. Скажи, «что». Мы обсудим.       — Ты прав, Хосок-и. Меня весь вечер не отпускает странное ощущение, как будто я что-то увидел, но как не стараюсь не могу понять «что?» И это плохо.       — Нет, Гуки, это хорошо.       — Почему?       — Потому что ты, возможно, увидел то, чего не смогли рассмотреть остальные. .