SANflower

Уён расслабленно опирается на стойку, пока в металлической кружке пенится горячее молоко, и тихонько напевает мелодию из рекламы мороженого. Лето скоро подойдёт к концу, но солнце жарит ещё больше прежнего. Чон смотрит в окно, прищурившись, когда думает об этом. Кофемашина прекращает гудеть, и парень выливает молоко в стакан с шотом эспрессо, а затем закрывает стакан крышкой и передаёт его посетительнице. — Будьте осторожны, он горячий, — произносит он, пока девушка оплачивает свой кофе, — приходите к нам ещё! — произносит он и улыбается ей, когда она благодарит Уёна и уходит из кофейни. Чонхо хитро усмехается, взглянув на коллегу: — Недавно ухаживал за одним, а теперь флиртуешь с другой. — Это был не флирт, я делаю свою работу! — хмурится Чон, повернувшись к нему. — И с Саном у нас всё хорошо. — Разве вы не ссорились на днях? — младший удивлённо вскидывает бровь. — Ты рассказывал мне об этом. —Люди ссорятся и мирятся, — Уён закатывает глаза, а сам улыбается, вспоминая о букете, который ещё стоит у него в комнате в стеклянной вазе. — И ты, конечно, извинился первым. Как обычно. — Нет, на этот раз... Какого ты вообще мнения обо мне? — Чон разворачивается к нему, уперев руки в бёдра. Чонхо тихо смеётся и подходит ближе к нему. — Не ругайся, хён. — Не подлизывайся, — Чон щёлкает его в лоб и складывает руки на груди. — Я не так жалок. У меня есть чувство собственного достоинства. — Да, поэтому ты простил его после одного разговора. — Он подарил мне гиацинты, — защищается Уён. Чонхо молча приподнимает бровь, ожидая услышать что-то ещё, но Чон лишь неловко поджимает губы и пожимает плечами. Может быть, он действительно жалок, если продолжает доверять людям, забывая обо всём плохом после одного хорошего поступка. Чонхо как-то пошутил, что Уёну пора купить ошейник с медальоном "хороший мальчик", но Чон начинает задумываться об этом всерьёз, потому что он готов спать на коврике и подавать лапу, когда попросят, ради капли внимания. — Мне не нравится этот разговор, — произносит Уён, смеясь. Чонхо ничего не говорит в ответ и возвращается к работе.

***

Сан обрезает листья у цветов, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Он кусает губы, сосредотачиваясь на работе, но в какой-то момент до него доносится насмешливый голос Сонхва: — Ты режешь воздух. Чхве останавливается, смотрит на ножницы в руках и замечает, что уже с полминуты стрижёт полностью чистый стебель, потерявшись в своих мыслях. Он прочищает горло и откладывает инструмент, неловко улыбаясь. — Я тебя на внимательность проверял. — Мне не пять лет, — смеётся Пак и подходит ближе, — ты с самого утра сияешь, не порти погоду. — Я не могу проснуться с хорошим настроением? — в шутливой обиде спрашивает Сан и поворачивается к Хва. Старший задерживает на нём взгляд, улыбаясь уголком губ, будто сканирует, и складывает руки на груди. — Ты мог бы встать с постели счастливым, если бы вчера уволил Уёна. Это было твоим делом, которому я не должен был помешать? — интересуется Пак, вздернув бровь. — Нет, что ты, — Сан раскрывает глаза, будто Сонхва ляпнул что-то дикое. Сан уволил Уёна, вода сухая, Земля плоская. — Я, в каком-то смысле... Знаешь, ну... — Рассказывай, — мягко просит старший. Сан тяжело вздыхает, опираясь на кассовую стойку. Он рефлекторно тянется к карандашу на столе, чтобы занять руки, крутит его между пальцев – если задержать взгляд надолго, может закружиться голова. Он вспоминает события вчерашнего вечера. Пять минут, которые он вспоминал ещё несколько часов, а ещё бился плечами о дверные проёмы, беспокойно гуляя по квартире сквозняком, и заново переставлял цветочные горшки по местам, чтобы успокоиться. Бёль не могла угнаться за хозяином, который в экспресс-режиме наводил порядок в чистой квартире, и Сан рассказал ей обо всём, что произошло. Бёль не выглядит, как умная собеседница, но зато она не проболтается о секретах, которые услышала. — Прежде всего, я извинился перед ним, — тихо начинает Сан, будто завёл неприличный разговор, который никто не должен подслушать. Он перестаёт крутить карандаш только для того, чтобы почесать нос, пока говорит, будто боится, что его слова кто-то с улицы прочитает по губам. — ...И предложил выйти на полную ставку. —Ты шутишь, — неверяще отвечаетХва, вздернув брови. — Ты же больше всех на свете хотел избавиться от него. Сан проводит рукой по волосам, собираясь с мыслями, и отводит взгляд. — Это был эгоистичный порыв. — Я не до конца понимаю, что эгоистичного в том, чтобы принести извинения, — пожимает плечами Пак. Чхве делает длинную паузу, старший его не торопит. У Сана в голове мыслей – море, и он хватается за солёную пену, чтобы в них не утонуть. Проблема Сана в том, что он понятия не имеет, что ему нужно. Их с Уёном отношения двигаются в темпе вальса: притянул, оттолкнул, прижал, закружил. Лучше всего у него получается наступать на ноги. Сонхва не прав. Сан не хотел избавиться от Уёна. Он просто хотел избавиться от чувств, которые Уён ему дарит, но они так глубоко пустили корни, что вместе с ними он бы выдрал собственное сердце. Сан не готов потерять часть себя. Глубоко внутри он понимает, что этот кусок мяса ещё не совсем бесполезен. — Сонхва, — Парень глубоко вздыхает, ощущая, как паника закручивается в животе, будто в него воткнули вязальные спицы и прокрутили по часовой. — Я должен кое-что рассказать. Пути назад не будет. — Всё хорошо, я слушаю, — произносит Хва, положив ладонь на его плечо. Он по-доброму улыбается, но Сан видит в его глазах то же волнение. Они оба не помнят, когда Сан откровенничал о своих личных проблемах в последний раз. — Он мне нравится. Сан ощущает, как его внутренности завязываются бантом. Его сердце колотится так, будто он идёт по канату, но когда Сан умел держать баланс? — Очень нравится, — признаётся шёпотом. Сан ощущает себя так, будто снял предохранитель с пистолета, который ему дал Уён. Его тело охватывает лихорадка, как тогда, когда его размазывало по постели – нет ничего хуже этого чувства, но и ничего лучше в жизни не найти. Это прекраснее, чем ветер, приносящий лепестки белой вишни, когда воздух пахнет теплом и мёдом, чем кошачья шерсть на ладонях, рисунок мелом на асфальте, первый снег и тонкий лёд на лужах, который можно сломать носком ботинка, слаще, чем яблочный сок, стекающий по рукам, когда вгрызаешься с хрустом. Милее, чем улыбка незнакомого ребёнка, когда смотришь на него сверху вниз. Лучше, чем новый блокнот, чистое постельное бельё, от которого пахнет кондиционером, сквозняк с утра, крупная вязка любимого свитера, пар над чашкой эспрессо и билет домой, красивее, чем лирика того чёрно-белого альбома голосом Алекса Тёрнера. Он никогда не был более свободным, чем сейчас, когда дал своим чувствам форму, чтобы сжать их в руках. Легко контролировать что-то, когда знаешь, как оно выглядит. Он никогда не чувствовал себя более скованным, чем в тот момент, когда сдался им полностью. — Я просто хочу, чтобы он остался, — шепчет Сан, опуская голову, — потому что если его не будет рядом, я буду беспокоиться. Я хочу видеть его и знать, что он в порядке. — О, Санни, — Сонхва поджимает брови и притягивает младшего к себе для объятий, — это не делает тебя эгоистом. Это самое естественное чувство в мире. — Я боюсь, — Сан крепко обнимает Пака в ответ, сжимая пальцами его кардиган. — Я очень давно не чувствовал подобного. — Тс-с, я рядом, — отвечает Хва и прижимается губами к его макушке. — Я ничего не могу ему дать, — голос младшего ломается и дрожит, — он достоин того, кто сможет позаботиться о нём, кого-то больше, чем я. — Ты слишком принижаешь себя, Санни. Сонхва прижимает его к себе так тесно, что от последней преграды между ними не остаётся ничего. Пак не говорит много, только тормозит его на резких поворотах, когда критическое мышление Сана превращается в грубую самоненависть. Он покачивается из стороны в сторону вместе с Саном, ласково улыбаясь, и отпускает, когда парню требуется больше пространства и свежего воздуха. — Спасибо, что рассказал мне. — Спасибо, что выслушал, — отвечает Чхве. Он выглядит таким уязвимым, будто всю жизнь ходил на цыпочках вокруг своих эмоций. — Я обязательно пожалею о том, что сказал ему. — А что ты сказал? — Пожалуйста, не спрашивай, — стонет Сан и снова роняет голову на его плечо. Ветряные колокольчики звенят, и спину согревает солнечный всплеск. Сан оборачивается, чтобы встретиться глазами с Уёном, который держит два стакана с кофе, и проваливается в попытке сдержать улыбку. — Хорошая погода сегодня, — произносит Чон, заходя в зал магазина. Он ставит картонную подставку со стаканами на прилавок рядом с Саном и встряхивает затёкшую ладонь, а затем хитро прищуривается. — О чём общаетесь? Меня обсуждали? — Мир не крутится вокруг тебя, — язвит Сан, улыбаясь снисходительно. — Правда? — хмыкает Уён, уперевшись локтем о прилавок. Сан вздёргивает брови, засомневавшись. — Долго думаешь, значит, врёшь. — Хватит прохлаждаться, надевай свою форму, — фыркает Чхве и толкает младшего в сторону подсобки. Уён уходит, смеясь, и оглядывается на старших через плечо. Когда он скрывается за углом, Сонхва смотрит на Чхве, прикусив нижнюю губу, и берёт стакан с кофе. — Интересный у тебя язык любви, — шепчет он. — Что, я слишком очевидный? — спрашивает Сан, сложив руки на груди. — Как открытая книга, — ровным тоном произносит Пак, вздернув брови, — по ядерной физике. На финском. — Эй, оставь сарказм мне, — шутливо ругается парень. — При всём уважении, Сан, есть множество других способов проявить симпатию, помимо буллинга. — Учить меня будешь? — Ты такой гадкий. — Я стараюсь. Парни переглядываются и замечают в глазах друг друга хитрые искорки. Пак по-дружески толкает младшего в плечо, и Чхве тихо смеётся, поднимая второй стакан с прилавка. В Сане цинизма столько же, сколько в Сонхва – романтики, и вдвоём они замечательно балансируют между крайностями. Когда Уён выходит из подсобки, Сонхва благодарит его за кофе, и Чон широко улыбается. Сан только кивает, соглашаясь со старшим, но Уёну такой ответ не по душе. — Почему молчишь? Язык обжёг? — парень приподнимает бровь, усмехаясь. — Обморозил. Кофе остыл, пока ты его нёс, — язвит Чхве. — В следующий раз будешь пить американо со жмыхом. — Тогда ты вместо зарплаты получишь конфетти из рваных купюр, — Сан пожимает плечами и заходит за прилавок, незаметно улыбаясь. Всё возвращается на свои места. Сан вычёркивает дела из своего блокнота, Уён крутится вокруг, отсвечивая то там, то тут, а Сонхва наблюдает за тем, как они прячут улыбки – слишком гордые. В подожжённом солнцем воздухе летает цветочная пыльца, как слёзы светлячков. Сан наблюдает за Чоном исподтишка и кусает губы, чтобы сдержать улыбку: его прежний, неугомонный и болтливый Уён, вернулся. Он искрится, как бенгальский огонёк, и на месте усидеть не может. В памяти Чхве ещё больно режется, как ножик в кармане, воспоминание о разбитом и потерянном Уёне, который не смел взгляда на него поднять. Сан скучал по его смеху, как маргаритки скучают по солнцу, его голос лечит лучше, чем горькие лекарства и куриный бульон. Ему достаточно просто находиться рядом, чтобы Сан почувствовал себя хорошо. Он так чертовски влюблён. Всё, что ему остаётся – считать этажи, пока он падает вниз, потому что крылья ему не отрастить. В один момент Сан дёргается, как рыбка, перед которой постучали по стеклу. Мимо магазина проезжает автомобиль, из салона которого играет громкая музыка – настолько, что стёкла дрожат. Машина притормаживает у забегаловки через дорогу, и когда дверь пассажирского сиденья распахивается, музыка становится только громче. — О, я знаю эту песню. Не знал, что её ещё крутят по радио, она так нравилась мне раньше, — оживляется Уён, закрутившись на пятках кроссовок. Сонхва оборачивается лишь на мгновение, тихо усмехнувшись, когда Чон начинает пританцовывать, поднимая руки в воздух, а Сан продолжает смотреть. Уён замечает своего единственного зрителя и поворачивается к нему, демонстрируя пластику своего тела. Если прежде Чхве принимал болтовню Уёна про дебют в группе за хвастливую выдумку, то теперь сомнений не остаётся – Чон мог бы составить конкуренцию королям сцены, приложив сотую долю стараний. Он двигается расслабленно и непринуждённо, а Сан не может оторвать взгляда, как завороженный. Харизма Уёна опасна, она парализует, как яд, и разрушает человеческую волю. И громкая музыка больше не кажется раздражающей. — Моя любимая, — Сан говорит быстрее, чем думает. — А? — Уён удивлённо замирает. — Моя любимая песня, — скромно прочищает горло, отводя взгляд. Сан не понимает, зачем сказал это. Он даже не слышал эту песню до сегодняшнего дня, но когда Уён блаженно прикрыл глаза в танце, ему захотелось стать этой мелодией. Захотелось, чтобы его кожа покрылась чернилами лирики, а голос стал звонким, как гитарные струны, и сердце в ритме барабанной дроби билось так же, как в груди Уёна. — Не знал, что тебе такое нравится, — произносит Чон и продолжает кружиться, подпевая финальным строчкам. — Будь аккуратнее, — просит Сан, когда парень едва не смахивает рукой вазу с полки. — Уён, ты чуть не... Речь Сана прерывает шумный грохот, а затем – болезненный вскрик. С его губ срывается шокированный вздох: Уён не успел понять, как оказался на кафельном полу среди лепестков и осколков вазы, и на мгновение замер, будто потерял ощущение пространства. Сонхва испуганно закрывает рот ладонью и подбегает к Чону, но Сан его опережает — он оказывается перед ним в мгновение ока. Младший сводит брови на переносице, вжимая голову в плечи, и начинает собирать осколки из-под смятых лепестков, побледнев от страха. — Прости, я всё уберу, а вазу куплю новую, точно такую же! Только не... — Покажи, — сухим тоном требует Чхве, и Уён, растерявшись, смотрит на него непонимающим взглядом. Тогда Сан наклоняется к нему и берёт за запястье, чтобы перевернуть его ладонь: по мокрой коже расплывается свежая кровь из кривой царапины. — Мелочь, — шепчет Уён, отнимая ладонь. — Ты хочешь получить заражение крови? Поднимайся, — более твёрдо отвечает Сан и заставляет его встать на ноги. Пак уходит в подсобку, чтобы достать метлу с совком, а Сан сжимает рукав Уёна и ведёт его к лестнице на второй этаж. Сердце Сана гулко бьётся, и он ощущает, как пульс врезается в виски. Уён едва успевает идти за ним, ведомый, как на казнь – чего ещё ожидать от Чхве, на глазах у которого он разбил целую вазу? Он легко отделается, если Сан лишит его зарплаты. — Сан, послушай, мне очень жаль, я больше не буду так делать, честное слово! — тараторит Чон, когда старший заводит его в свою квартиру. — Это неудачная случайность, я заплачу из своего кармана, я... — Ради бога, закрой рот, — шипит Сан. Он толкает дверь в ванную и распахивает шкафчик над раковиной чтобы достать из него аптечку. — Ты не будешь ругаться? — неуверенно спрашивает Уён. — За кого ты меня принимаешь? — Сан хмурится, будто услышал самую глупую в мире мысль, но, вспомнив недавнюю ссору, неловко отводит взгляд. Сан никогда так сильно не жалел о том, что сделал. Он всё испортил. — Я правда накосячил в этот раз. — Я знаю, — отвечает Сан, смачивая ватный диск антисептиком. — Ты не мой Сан, — усмехается Уён, но попытка отшутиться не помогает разрядить обстановку. Он присаживается на бортик ванны, поглядывая на раненую ладонь, на которой начинает спекаться кровь. Боли нет, но тревога внутри скручивается в тошнотворный комок. Когда Сан подходит к нему, Уён ожидает увидеть у него пуговицы вместо глаз, как в мультфильме Бёртона. — Дай сюда, — просит Сан, и Уён протягивает ему ладонь. Чхве медленно проводит диском по коже, и младший втягивает воздух через стиснутые зубы. — Вторая цела? — вместо ответа Уён поднимает вторую руку, показывая чистую ладонь. — Отделался испугом и царапиной. Могло бы быть хуже. — Извини, — выдыхает Уён, опустив голову. — Теперь я понимаю, почему ты так строг в плане дисциплины. Мне стоило прислушаться к тебе. — Замолкни, — раздражённо просит Сан. Извинения от Уёна звучат неприятнее, чем скрип мела по доске. Уён стискивает челюсти, наблюдая за тем, как влажная вата пропитывается кровью. Молчание затягивается, и Чон переводит взгляд на открытый шкафчик, в котором ровным рядом стоят средства личной гигиены. На полке сбоку лежат два чистых полотенца, сложеные в аккуратную стопку. Керамическая раковина сияет блеском, а на плитке над ванной не разглядишь разводов от воды, будто Сан ими вообще не пользуется. — Как в отеле, — вслух замечает он, осмотрев комнату. — У тебя всегда такой порядок? В прошлый раз я не осматривал всю квартиру, но в твоей спальне было очень чисто. — Просто у меня почти не бывает гостей и нет домашних животных. То есть... Теперь есть Бёль, но она слишком маленькая, чтобы устраивать беспорядок, — поправляет себя мужчина. — Не привык к тому, что живу не один. Наверное, она спит в моей комнате. — В любом случае, здесь стерильно, как в операционной. — Это плохо? — хмурится Сан, подняв на него взгляд. — Вовсе нет. Уён замолкает, чтобы не раздражать старшего ещё больше, и погружается в свои мысли. Сан держит в абсолютном порядке свой дом и магазин, придерживается графиков и расписаний, при этом выходит из равновесия, когда что-то идёт не по плану. Его можно занять на часы, предложив расставить предметы в алфавитном порядке, по цветам или формам. Уён не встречал людей, которые были бы помешаны на порядке так, как Сан. Он одержим стабильностью, но сам, иронично, не стабилен. Он стремится к гармонии, но внутри него всегда хаос, который он сдерживает всеми возможными способами... И не справляется с этим. Сан контролирует всё вокруг, кроме собственных чувств. — Многие бы мечтали жить с таким чистоплотным парнем, как ты, — Уён слабо улыбается, не теряя надежды разбавить атмосферу ненавязчивым разговором. — Девушкам такие нравятся. Сан стискивает зубы, поднимаясь, чтобы достать бинт из аптечки. Он становится неловким в движениях, скованный тревожной судорогой, и не с первого раза вскрывает упаковку. — Не говори так. Я не создан для отношений. — С чего ты взял? — Уён склоняет голову набок. Сан разматывает бинт и присаживается на колени перед Уёном. Младший задерживает дыхание от волнения, смотря на него сверху вниз. Старший избегает зрительного контакта, упорно игнорируя чужой взгляд, и осторожно протягивает бинт под ладонью Чона, чтобы обернуть его сверху. — Люди, которым я доверял, влюблялись не в меня, а в перспективу сделать из меня другого человека, — тихо произносит Чхве, будто их могут подслушать. Уён терпеливо молчит, осознавая значимость момента, хотя его сердце трепещет, кроша рёбра. — Они всегда любили того, кем я не стал. Им нравилась идея сделать из закрытого и холодного парня... Кого-то вроде тебя. Но они разочаровывались, когда у меня не получалось приблизиться к образу, который существовал лишь в их воображении. Голос Сана дрожит на последней фразе, и у младшего холодок пробегает по коже. Он жалеет о том, что они не встретились раньше, что он не был рядом с Саном, чтобы помочь ему пережить тяжёлые времена, и у него нет шансов исправить то, что уже случилось. Он хочет притянуть Сана к себе и обнять до треска костей, но он не смеет сделать этого – знает, старший не оценит этот наглый жест. — Не все люди такие, — шепчет Уён. — Я больше не хочу проверять, — Сан поднимает голову, и грудь Уёна пронзает тупым шилом, когда он замечает блеск отчаяния в его глазах. Он никогда не видел Чхве таким уязвимым. Уён хочет найти слова, чтобы переубедить его, но не находит, что ответить. Честность Сана обезоруживает, когда он не прячется за ширмой сарказма. Чон кусает губы, пока Чхве бинтует его руку, и понимает, что Сан не послушает его в любом случае. Верить людям, унижаясь, и надеяться на победу после тысячи проигрышей – это скелет Уёна, не Сана. Они состоят из противоположностей, которые, как известно, притягиваются, но не состариваются вместе: Уёна не заставишь усидеть на месте, когда он полон счастья, а Сан, напротив, заводится в тревоге. Уён находит энергию в людях, Сан – в уединении. Пока Чхве планирует дела на две недели вперёд, Чон избавляется от рамок и полагается на волю случая. Уён верит всем, Сан – только себе. Когда Сан отрешённо смотрит в пустоту, складывая антисептики, бинты и вату на место, Уён понимает, зачем крапиве колючки.