С тобой я могу дышать под водой

      «Резерв». Хонджун никогда не думал, что простое слово может быть таким обескураживающим. Чёрная дощечка, на которой мелом выведен приговор, красуется на его привычном месте. Сердце неприятно колит. Конечно, он бы мог занять любое другое место за баром, но укромный уголок у стены уж очень полюбился. Парень нерешительно направляется в сторону барной стойки. Видимо, его идеальный вечер не будет таким уж идеальным. Резкое пике настроения остановило радостное приветствие Уёна:       – А вот и герой сегодняшнего дня! Господа, прошу внимания, давайте поаплодируем Хонджун-щи! Он сегодня закончил проект дома, в котором кому-нибудь из вас посчастливиться купить квартиру, – разглядев немного грустный вид посетителя, бармен настораживается. – Закончил же?       Ох, как Хонджуну неловко. Кажется, что всё вокруг резко погрузилось в режим немого ожидания. Даже музыки не слышно. А оглушающая пульсация в ушах добавляет ещё больше нереальности происходящему.       Нервно сглотнув, Хонджун на выдохе произносит:       – Закончил.       Вокруг Уёна всё продолжает жить по законам мультфильма, поэтому Хонджун абсолютно не удивляется, когда звенящая тишина в миг взрывается громким «Ура!» и звоном бокалов. Бармен подзывает оцепеневшего инженера к барной стойке. Увидев, что Хонджун от шока сбился с курса и почему-то направляется не на своё привычное место, Уён красноречиво выгибает бровь:       – Хён, вы заблудились?       – Ну там же занято, – дует губы посетитель, указывая на свой угол.       – Ага, великим инженером-строителем типовых коробочек, – на лице Уёна загорается фирменная улыбка.       – Ты забронировал место для меня?       Бармен утвердительно кивает и не может сдержать смех, наблюдая смесь удивления и восхищения на лице своего уже постоянного пациента. А Хонджун понимает, что лучше завершения недели он и представить не мог.       – Присаживайся, а я пока принесу тебе курочку и коктейль, – Уён переставляет табличку на соседнее место.       Настроение быстро возвращается. Хонджун искренне тронут заботой Уёна, поэтому с приятным ощущением от проявленного гостеприимства, вешает пальто на спинку стула и устраивается поудобнее. Обещанное подают раньше, чем он успевает ответить на несколько рабочих писем, что успели прилететь на почту.       – Только не говори, что это по работе!       Подняв виновато руки, Хонджун кается:       – Это были последние. Я сейчас же выключу уведомления.       – Потом выключишь, попробуй сначала коктейль.       Хонжун с предвкушением рассматривает стакан, украшенный апельсиновой долькой. Красно-оранжевый градиент напитка выглядит привлекательно. Небольшой глоток растекается приятной фруктовой игристостью по полости рта. Сладость сока и свежесть газировки маскирует алкогольную основу, тепло которой чувствуется послевкусием. Каким бы прекрасным лицедеем ни был Уён, волнение всё же плещется в его глазах в ожидании вердикта.       – М-м-м, очень вкусно. Как называется этот коктейль? – не дожидаясь ответа, Хонджун делает ещё один глоток.       – С названием я ещё не определился, потому что придумал его только сегодня, – к бармену вернулась прежняя игривая невозмутимость. – Может поможешь мне с этим?       – Я не силён в таких придумках совсем.       – Ничего, у нас ещё целый вечер впереди, – Уён прерывается, отвлечённый просьбой другого посетителя. – Хён, я тебя ненадолго покину. Ёнджун задерживается на кастинге, поэтому я пока один на баре.       – Конечно, я бы хотел иметь личного бармена, но надо же дать возможность другим насладиться вечером.       – Хён, а ты проказник! – бармен подмигивает и кладёт неподалёку небольшую стопочку белых салфеток, – Не скучай, я скоро вернусь.       В этот раз алкоголь ударяет в голову намного быстрее, то ли от готовности расслабиться, то ли от водки в составе коктейля. Хонджун уплетает курочку и изредка поглядывает на пустой стул рядом с собой. А вдруг он не придёт? А разве он должен прийти? А с каких пор Хонджуна это стало волновать? Вопросы создают в голове ещё больше гула и он переключает внимание на Уёна в попытке улизнуть от них. Похоже, работа в режиме многозадачности в крови у бармена. И если сам Хонджун мог легко словить приступ тревожности, когда кто-то из коллег пытался заговорить с ним в процессе работы над расчётами, то Уён с невозмутимостью многорукого Шивы принимает новые заказы, поддерживает разговор и готовит коктейли.       Хонджун неосознанно начинает пристально наблюдать за барменом. То как он двигается, заливисто смеётся и общается. Если кого-то природа обделила достаточным запасом энергии, то Уёну её отсыпали с излишком. Наверное, он это понимает, поэтому охотно подзаряжает всех тех, кому не так сильно повезло с ёмкостью внутреннего аккумулятора.       Хонджуну становится интересно, способен ли карандаш запечатлеть эту живую энергию так, как видят её гости. Одна мысль, и в глубинах сознания что-то оживает. Незаметно. Неосознанно. Он просто тянется за салфеткой. Просто выуживает огрызок карандаша, с которым так и проходил в кармане пальто всю неделю.       – Это просто интерес, – успокаивает внутренний голос.       И Хонджун ему верит.       Поймав удачный ракурс, наскоро рисует вспомогательные линии и намечает форму скул. Каждый раз, когда бармен подходит к кому-то из гостей, Хонджун украдкой поглядывает на него и добавляет новые элементы на скетч. Он чувствует трепетное удовольствие, выводя изгиб щеки, обрамляющей улыбку. Время теряется в карандашных линиях скетча, погружая художника в состояние транса. С каждым штрихом детали становятся чётче и живее. Художественный порыв завершается «расстановкой» родинок под левым глазом и на нижней губе. Если первая была подмечена ещё две недели назад, то вот вторую удалось разглядеть лишь во время их алко-бинго.       Готово.       На лице Хонджуна расплывается довольная улыбка. У него получилось. Казалось, что звонкий смех исходит не от человека за стойкой, а из раскрытого рта его карандашной версии. Это не было похоже на его обычное погружение, потому что он рисовал то, что видит, а не нырял за абстрактной идеей.       Когда остатки транса рассеиваются, он чувствует необъяснимое волнение. Машинально оборачивается и чуть не подскакивает на месте, когда замечает Сонхва. Парень во все глаза рассматривает разрисованную салфетку. Хонджун в панике разворачивается обратно, намереваясь спрятать своё творчество, но останавливается, придавленный низким властным тембром:       – Если ты помнёшь или порвёшь её, я позвоню в полицию и обвиню тебя в вандализме.       Горе-художник робко поднимает взгляд, встречаясь с угрожающей чернотой. Сонхва присаживается на привычное место.       – Можно посмотреть поближе? – его голос становится мягче, будто бы не он только что собирался прожечь взглядом за неповиновение.       Хонджун рассеянно кивает, и сосед беспрепятственно и аккуратно подтягивает к себе импровизированный холст. Хонджун даже не пытается протестовать. Кажется, он абсолютно потерял волю, снова поддался необъяснимой власти чар, ведь обычно он никому не даёт смотреть на свои рисунки. Нервно сглатывает и ждёт реакцию Сонхва, пока тот пристально рассматривает салфетку.       – Это восхитительно, – почти шепчет он.       В глубинной темноте зрачков загорается какой-то особенный блеск. Это не игра освещения, это что-то, что мерцает изнутри. По крайней мере, так видится Хонджуну.       – Сонхва-хён, а вот и ты!       Оба парня вздрагивают он громкого голоса Уёна. Взгляд Хонджуна в панике вырисовывает треугольник между приближающимся барменом, соседом и салфеткой, но увидев, как Сонхва аккуратно накрывает её ладонями, успокаивается.       – А ты оказался догадливее Хонджун-хёна, его эта табличка ввела в крайний ступор, – бармен, немного помахав «резервом», убирает его за стойку.       – А я её и не заметил как-то, просто сел по привычке, – пожимает плечами Сонхва.       – Я тоже уже слишком привык к вашим лицам в этом углу, поэтому в свои смены буду держать бронь для вас двоих, – Уён игриво подмигивает. – Можете отметить в календаре дни, когда вас с нетерпением ждут.       – Не думал, что моей печени так скоро придёт конец, – немного нервно хмыкает Хонджун.       – Ой, господа, извините, но мне подают настойчивые знаки вон с того угла, – бармен даёт понять гостю, что скоро подойдёт, – Сонхва-хён, что сегодня будешь пить?       Посетитель был явно не готов к такому вопросу, поэтому начинает бегать глазами по доске с меню. Даже факт наличия очков, не помогает ему определиться. К слову об очках. Элегантная чёрная оправа изящно вторит форме его глаз. Строгость, которую они добавляли образу, нивелируется мягким серым свитером и лёгкими волнами укладки. Чувствуя сухость во рту, Хонджун тянется к трубочке своего коктейля, привлекая взгляд соседа:       – А ты что пьёшь? – Сонхва с интересом разглядывает полупустой стакан.       – Это моё авторское произведение алкогольного искусства. Приготовил его специально для хёна, в честь завершённого проекта, – гордо заявляет бармен.       – И как, вкусный?              – Угу, – кивает Хонджун, не удосуживаясь оторваться от трубочки.       – А я тоже хочу вкусный авторский коктейль в честь завершения его проекта. Или ты таким не делишься?       – Если в честь моего проекта, то я угощаю. Уён, – громче и серьёзнее, чем нужно зовёт инженер, – Нам ещё два коктейля и курочку.       – Будет сделано, хён, – бармен шутливо салютует и удаляется.       Пока Уён переключился на другого посетителя, Хонджун тянется к краю салфетки, но получает лёгкий шлепок по руке.       – Ай! – он непонимающе смотрит на Сонхва, – За что?       – Ты чуть её не порвал.       – Это всего лишь салфетка, – дует губы Хонджун.       – Всего лишь салфетка? Хонджун, это искусство! – на лице Сонхва читается искреннее непонимание.       – Это последствие скуки.       – Ты давно рисуешь? – кажется, будто бы слух собеседника совсем не воспринимает самоуничижительные комментарии.       – Сколько себя помню, но это же всё баловство. Как и у многих.       – О-о-о, я способен только кривых котят рисовать, – тихий смех быстро растворяется в музыке. – Зачем принижаешь свои способности? Я бы очень хотел в половину так же хорошо рисовать, а ты вместо принятия заслуженной похвалы показываешь иголки и дуешь губы.       В последний раз восхищённо взглянув на салфетку, Сонхва отдаёт её Хонджуну. Тот, в свою очередь, торопливо складывает её и прижимает телефоном. Да, Хонджун сказал, что это всего лишь салфетка, но что-то в глубине души не даёт ему пренебрегать кусочком бумаги, вызвавшим столь яркую реакцию у Сонхва.       – Твоя похвала рушит эффект от всей моей двухнедельной терапии.       Хонджун произносит это тихо. Видимо, сомнение поглотило всё желание сопротивляться словам собеседника. Раньше ему бы удалось быстро перевести тему, оставаясь при своём мнении, но не сейчас. Не после того, как он увидел это манящее глубинное мерцание. Ему вдруг захотелось спрятать шипы неуверенности и сделать что-то, что сможет снова зажечь восхищение в этих глазах. Хонджун ради такого снова попробовал бы нырнуть за сокровищем.       – А от чего тебя тогда лечил Уён?       – Я хочу…       Хонджун замялся. Это совсем на него не похоже. Сначала Уён, теперь Сонхва. Он каждому встречному будет изливать душу? Терпеливое ожидание в глазах напротив подкупает и желание открыться снова берёт верх:       – Я хотел избавиться от этой тяги к карандашам и краскам. Она безрезультатно мучает меня.       – Извини, но теперь я обязан помешать твоим планам.       Молчанию между ними не суждено было долго просуществовать, потому что Уён уже спешит с заказом.       – Вот, держите, – бармен с гордостью ставит перед посетителями стаканы с коктейлями.       – Уён, скажи честно, ты проглотил работающий прототип модели вечного двигателя? – кажется, бармен ничуть не устал работать за двоих.       – Хонджун-щи, скажите, пожалуйста, кого тут интересует моя усталость? – Уён даже не дожидается ответа на свой вопрос. – Правильно, никого. Поэтому развлекайтесь, а мне надо еще сомэк на всю вон ту огромную компанию приготовить.       Хонджун и Сонхва оборачиваются к столику, на который указывает бармен и видят шумную компанию из десяти человек.       – Файтин , – говорит Сонхва с явным сочувствием в голосе.       Уён встряхивает кулаком, вторя ему, и спешит вернуться к работе.       – А почему он сегодня один?       – Ёнджун задерживается на кастинге. – Хонджун уже хочет сделать глоток принесенного напитка, но характерное покашливание заставляет его взглянуть на собеседника.       Сонхва держит свой коктейль так, будто бы собирается произнести тост. По вопросительном изгибу брови инженер-художник понимает, что немного оплошал.       – Поздравляю со сдачей проекта, Ким Хонджун. Впереди заслуженный отдых.        Звон соприкоснувшихся бокалов, улыбка краешком губ, на которую Хонджун моментально отвечает, выражая немую благодарность. Вместе с теплом алкоголя по телу разливается странное, но очень приятное чувство. Немного волнительно оставаться один на один с человеком, чей образ всю неделю занимал твои мысли. Но на помощь вдруг приходит музыка.       Мышцы сразу откликаются, когда из колонок по всему бару разносятся первые звуки «Uptown Funk» . Этой песне почти десять лет, но голова не может перестать кивать в такт хиту, звучавшему когда-то отовсюду. Под прикрытыми веками Хонджуна яркими вспышками мелькают неразрывно связанные с этим треком воспоминания о старшей школе.       – Ух, какая нетленка. Никогда не забуду эмоции после просмотра клипа, – сосед тоже покачивается в ритм музыки.       – Сразу захотелось заявиться в школу в розовом пиджаке? – он знает, о чём говорит, поэтому ухмыляется.       – Ещё в белой шляпе и с крутым дружками за спиной, – смеётся в ответ Сонхва.       – В моём старом скетчбуке точно найдётся два-три рисунка, сделанных под впечатлением от клипа. Слишком яркий образ, его было опасно держать в голове.       Хонджун хочет продолжить рассказ о своих впечатлениях, но его прерывает голос Сонхва:       – I’m too hot!       – Hot damn!              Строчка самовольно срывается с губ почти шёпотом. Хонджун всё же надеется, что это из-за выгравированного на подкорке текста песни, а не по другой причине.       – Извини, пожалуйста. Это рефлекс, – Сонхва виновато улыбается. – Точно два-три рисунка или ты скромничаешь?       – Точно. Мой друг и так говорил, что не понимает, почему меня впечатлили образы, а не звучание.       Мысли снова возвращаются в школьные годы. Вечер. Занятия закончились, и он спешит на встречу с Кёнмуном. Всё как обычно. Хонджун тихонько рисует в скетчбуке, о существовании которого знают только они вдвоём, а друг с огнём в глазах раскладывает зацепивший хит на молекулы. Половину из его слов Хонджун не понимает, но ему и не нужно. Ему хватает энергии, что исходит друга в этот момент. Такой страстной любви к музыке он больше не встречал.       До сегодняшнего дня.       Сейчас он видит, как в глазах напротив загорается знакомое пламя.       – Пиджак в самом деле классный, но звук, – Сонхва делает большой глоток, будто вместе с алкоголем набирает побольше воздуха в лёгкие. – Звучит эта песня великолепно. Я не могу понять, как при такой насыщенности инструментами и бэк-вокалом она может быть настолько сбалансированной. А сам стиль…       Увидев, что художник ни разу не моргнул за всё время его восхищённого монолога, Сонхва тушуется:       – Упс, открылся ящик Пандоры, – нервный смешок. – Если меня не заткнуть, то я могу так до утра проговорить.       – Мой друг-музыкант говорит точно так же.       – Ну я совсем не музыкант. Просто люблю музыку.       Хонджун мог бы заметить, что в тёмных зрачках помимо бушующего огня проскользнуло ещё что-то, но не успел, потому что рефлексы у обоих выдали громкое «у-у-у-у», в ответ на строчку о девушках, кричащих «Аллилуйя!».