sun was bright so was i

— Нет. Басовитый голос Тэхена виснет в воздухе низкой нотой орга́на, четко и быстро. — Отказано, — Чонгук отвечает с нажимом, но вид его остается невинным и притягательным. Тэхен даже сам не понимает, почему его первой реакцией было «нет», но от своих слов он не принимается открещиваться. Вместо этого он подбирается на диване, упирается ладонями на подушки за своей спиной, а ногой пихает Чонгука в широкую грудину, буквально кожей ощущая его смех. — Надо уметь проигрывать, Тэхени, не будь врединой. От возмущения или нет — но его уши принимаются гореть. До этого момента Чонгук хоть и не скрывал своего откровенного и наглого флирта, но это еще можно было списать на шутки и желание его соулмейта обозначить свою абсолютную власть над ним, но сейчас, после приглашения на свидание, у Тэхена и шансов-то нет подумать на что-то еще. Его предназначенный в нем заинтересован. И это, конечно, радует примерно столько же, сколько и пугает. Чонгук приподнимает бровь, слегка усмехнувшись. — Полторы недели осталось, а ты уже настроен сидеть, как будто тебя приковали к дивану? — его голос звучит с легким укором, но в глазах пляшет скрытое веселье. — Ну же, Тэхени. Ты ведь в отпуске. Давай развлечемся. Тэхен отводит взгляд, разглядывая узор на диване, и пытается скрыть невольную улыбку. Отпуск — да, именно за этим он сюда прилетел, чтобы отдохнуть, но, как оказалось, Чонгук стал в его плане отдыха большей частью, чем сам город. Он медлит, прежде чем признаться: — Мне и тут хватает впечатлений, — Тэхен смотрит на него так, словно перед ним чужак, хотя при этом слабо улыбается, испытывая странное, колючее чувство удовольствия. Это звучит как вызов, и, разумеется, Чонгук отлично понимает, что делает, когда берет его лодыжку в свою руку и не отпускает. Он чуть наклоняет голову и щурится. — Я уже решил, куда мы пойдем. Надеюсь, ты любишь шумные места. — Я думал, что соскочил, — он вздыхает натужно и садится так, что его лодыжки оказываются на плечах Чонгука. Изначально он не подразумевал никакого подтекста, но эта картина моментально вызывает у него реакцию — он порывается дернуться и стянуть свои ноги с мужчины, но тот, как назло, своими цепкими ручищами хватает и не отпускает, пронзая взглядом снизу вверх. Так властно смотреть на кого-то, стоя на коленях, умеет только он. У Тэхена с силой полыхает метка, и он с тихим шипением прижимает теплую ладонь к шее. Это единственное, что спасает его от того, чтобы не сосредоточиться на напряжении в животе. Чонгук смотрит на него все так же неотрывно, а затем очаровательно смеется: — Прости, — это было самое неискреннее извинение из всех возможных, и Тэхен, уловив это, закатывает глаза по самую стратосферу, — но, поверь, если бы я попросил тебя контролировать себя хоть чуть-чуть в своих мыслях и чувствах, ты бы на меня обиделся, — он говорит это и аккуратно снимает тэхеновы ноги под внимательный взгляд их владельца. Тэхен еще не понимает, что именно имеется в виду, но вспоминает, что его предназначенный когда-то уже упоминал этот момент, и, решив, что уже терять нечего, решает мысленно спросить, что это вообще значит. Чонгук, вставая с пола, будничным голосом начинает вещать, направляясь куда-то в сторону ванной: — Все твои чувства во мне помножаются в тысячи раз, Тэхен. Когда ты грустен — я грущу за тебя, когда зол — злюсь до белых пятен перед глазами, когда ты возбужден, то я… — Тэхен негромко икает, продолжая смотреть на линию тату спины своего предназначенного, но Чонгук, кажется, не особо заинтересован в этой смущенной реакции. — …Я сгораю изнутри. Могу дышать лавой, — он договаривает это уже тише, закидывая на плечо полотенце. И одаривает своего спутника судьбы взглядом, способным возвести любого в божество. — И я больше всего хочу твоего счастья, чтобы облегчить наши с тобой страдания. И дверь захлопывается, сопровождаясь глухим звуком бьющейся о кафель воды. Тэхен сидит в тишине еще какое-то время с абсолютно пустой головой. С самого появления метки он всегда позиционировал себя жертвой, тем, кому больше всего не повезло, но такие откровения от Чонгука заставляют его все больше и больше думать, что он счастливчик — едва ли ему хватило бы сил на постоянной основе слышать и чувствовать чужого для себя человека. Пусть мужчина за стеной и непроходимый, самовлюбленный… как его там… Тэхен ищет эпитет покруче, но все кажется недостаточным, чтобы обозвать Чонгука тем, кем он является, и в итоге сдается, решая прогуляться на второй ярус квартиры несмотря на то, что туда его еще никто не приглашал. Он поднимается по узенькой лестнице, нависающей над внушительным рабочим местом его предназначенного, и коротко выдыхает от открывшейся картины, натянув когда-то сброшенную на пол футболку. Второй этаж, видимый еще с первого за неимением как таковой стены, является спальней, в которой лишь огромная кровать с таким же серым, как и вся квартира Чонгука, постельным бельем, сумасшедшим количеством подушек и окном чуть ли не во всю ширину спального места без занавесок. О том, что Чонгук — извращенец, Тэхен уже давно в курсе, но такой вид эксгибиционизма потрясает даже сейчас. Окно выходит на другие жилые дома — вряд ли кто-то станет нарочно с биноклем стоять и выискивать занимающихся сексом соседей, но возможность того, что такой ситуации ничего не мешает возникнуть, заставляет Тэхена нервно прокашляться. Конечно, будь он соседом Чонгука, он бы с большим удовольствием… Тэхен обрывается посередине, зная, что проблема его головных болей, вообще-то, может его слышать, и, потупившись, решает отвлечься на что-то еще. Он быстро оглядывает весь периметр и замечает большую черную коробку, стоящую на стуле аккурат перед плетеными решетками батареи, видимо, вмонтированными, чтобы не обжечься. Тэхен не уверен, что копаться в чужих вещах — хорошая идея, но любопытство пересиливает его чувство такта, и, присев на корточки, он решает взглянуть. Жалеет об этом моментально. В коробке оказывается целая кипа черных ремней разной степени развратности, багровые веревки для шибари, какие-то резиновые игрушки, которые Тэхен брезгует трогать, чтобы рассмотреть получше, а потом замечает розовую миску, на которой очаровательно красуется принт с отпечатками кошачьих лап. «У тебя есть кошка?», — отупело решает спросить Тэхен, беря в руки очаровательную вещицу, по размеру напоминающую обычную тарелку, просто чуть глубже и из пластика. Ему отвечают не сразу, словно Чонгук пытается понять, как его предназначенный дошел до такого вопроса, но его вдруг озаряет, и он игриво отвечает: «Вовсе нет». Тэхен, не чувствуя подвоха, кладет ее обратно в ящик с вещами греховной похоти и невинно спрашивает, зачем тогда ему кошачья миска. «Это не для кошки», — следует ответ на его незаданный вопрос. Тэхен чуть с ног не валится от этого, поэтому доходит до мягкой кровати и падает на нее, окунувшись в запах чонгукового парфюма, словно разлитого по простыням. «Ты, блять, прикалываешься? Ты же в курсе, что я тогда пошутил?», — он не понимает, он больше смущен или все-таки зол на чужую прямолинейность и бесстыдство. Хотя ему, на самом деле, не стоит так уж сильно возникать — в конце концов, Чонгук его копаться в своих вещах не умолял. Ему никто не отвечает, и он лишь натужно выдыхает, перебираясь на подушки и замирая трупом. Тэхен так лежит неподвижно еще какое-то количество времени, пытаясь переварить пережитый шок, а потом слышит звук внизу — это Чонгук выходит из ванной. Секунды до того, как они снова увидятся, длятся бесконечно долго, а потом Тэхен имеет честь снова встретиться глазами с мужчиной, предначертанным ему судьбой. После душа он стал еще красивее — его распаренная кожа под светом тихих ламп отдает паром из-за перепада температуры, отсутствующая футболка дает возможность смотреть на это выточенное талантливым божеством тело и коротко вдыхать. А потом Тэхен, лежа на животе, встречается глазами с Чонгуком, и на секунду ему кажется, что он переживает клиническую смерть. Господи, если ты есть, спасибо тебе. Спасибо за то, что это Чон Чонгук, а не Ким Ченын. Лицо Чонгука снова едва различимо за тяжестью мокрых прядей волос, но отлично выделяются серебряное кольцо на губе и сережки в ушах, поблескивающие от того, как Чонгук почесывает полотенцем свою мокрую голову. Он просто стоит и делает методичное движение, а Тэхена так кроет, словно он — религиозный фанатик, встретившийся со своим Богом, и которому дозволено только лишь созерцать. — Я тебе еще не говорил об этом, — хрипло начинает он и тут же прокашливается, застанный врасплох своим же голосом, — но я с самой первой встречи считаю, что из тебя модель вышла бы покруче меня. Чонгук ему не отвечает, кидает полотенце лететь на первый этаж, а сам опирается на невысокий заборчик из черного металла, который заменяет стену в этой комнате. Тэхен с трудом видит его лицо, помимо губ, которые медленно растягиваются в какой-то особенной улыбке, и у Тэхена ухает сердце. Как же его это бесит. Куда от него деться? Открыть окно за спиной и сигануть? Или кинуться к нему и рвать-рвать-рвать? — Спасибо, Тэхени, — он отвечает просто, но то, с каким тоном он выделяет имя своего предназначенного, просто по сердцу лезвиями и в клочья. — Но я хочу остаться за объективом. — Меня это блядское Тэхени с ума сводит, — стонет оный и зарывается лицом в одну из подушек, но вылезает из нее сразу же и кидает злобный взгляд на недвижимую фигуру напротив. — Я старше тебя. Твои манеры? — Прости, Тэхени, я горячий бразилец, у нас тут нет хёнов, — как-то невинно пожимает могучими плечами Чонгук. Тэхен не видит, но уверен, что у того в глазах бесы пляшут. — А для Чимина и Юнги, значит, хёны есть, — фыркает Тэхен и показывает пальцем на полуголого мужчину рядом, оборачивается, смотря на окно, и кричит на английском: — Смотрим все сюда! Аферист! Чонгук сначала смеется, а потом случается страшное. Он начинает залезать на кровать к Тэхену специально медленно, чтобы тот точно прочувствовал весь спектр из ожидания, напряжения и испуга от его приближения. Его мышцы перекатываются по всему телу, как у хищника семейства кошачьих; впору его сравнить с пантерой — такой он сосредоточенный и при этом расслабленный, как кот. Тэхен хочет привстать, чтобы не быть в такой уязвимой позиции, но настойчивый голос Чонгука заставляет его не шевелиться. Тэхени, Тэхени, Тэхени, Тэхени… — Тэхени, Тэхени… Тэхени, Тэхени, — голос и мысли мешаются в его голове, путаются, заставляя того, чье имя так усердно насилуют, тяжело дышать. Как же развратно и неправильно звучит чонгуков тон — он все ближе, дышит тяжело, и останавливается, когда его татуированная рука оказывается у Тэхена над головой, — Тэхени, почему ты меня не остановишь? Мне же нельзя так говорить, — он говорит так низко, что даже при всем желании не получится ему возразить. Есть в нем такая черта — бесстрастная способность переламывать хребет при малейшем сопротивлении. Но Тэхен бессмертный и упрямый, самое страшное — Чон Чонгук — с ним уже случилось, поэтому он, не переворачиваясь, говорит: — Язык бы твой длинный откусить и плюнуть куда-нибудь, чтобы не пришили обратно. И жалеет об этом сразу же. Тяжелое и горячее тело, все еще не остывшее после адского кипячения в душе, медленно на него ложится сверху, и Тэхен даже сквозь свои штаны чувствует, что к нему прижимается через ткань. Чонгук делает паузу, как будто собирает терпение в ладони, готовое сорваться и бросить все границы в сторону, и усмехается, склонившись ближе, и его голос — будто шелестящий, горячий песок, который оставляет ожоги от одного прикосновения: — Ты уж попробуй, Тэхени, — голос его томный, как сладкий яд, разлитый в воздухе, — только вот хватит ли силенок? Тэхен чувствует, как горячее дыхание обжигает его ухо, и эта мысль, что он слабее, что сейчас контроль над ним захвачен, заставляет его сердце взбунтоваться в грудной клетке. Он сам не замечает, как его пальцы находят руку Чонгука и сжимают в горсть, словно это может помочь ему сохранить равновесие, когда реальность плавится от этих шепотов. Чонгук, довольный собой, почти мурлычет, наблюдая за тем, как его тело давит на мужчину под ним, а руки по обе стороны от головы Тэхена не дают даже шанса вильнуть в сторону. Вопрос в глазах, уверенный, колкий взгляд, будто вот-вот возьмет его одним лишь этим — но пока еще позволяет сопротивляться, дает ему шанс оттолкнуть, даже если знает, что тот никогда этого не сделает. — Ну, где же твой огонь, Тэхени? — Чонгук едва касается носом его шеи, и этого едва ли хватит, чтобы насытиться. Он двигается почти лениво, но в каждом его жесте чувствуется железная уверенность. — Я помню, как ты умолял меня потрогать тебя. Разве это был не ты? — пальцы скользят по линии тэхеновых скул, задерживаются на шее и легко, почти невесомо, нажимают на то место, где навечно отпечатано его имя. От прикосновения у Тэхена учащается дыхание, и он понимает, что проигрывает в этой игре каждый раз, как Чонгук — нарочно или нет — решает поставить его на место. — Я тебя уничтожу, — срывается Тэхен, сам не понимая, насколько эти слова звучат отчаянно. Он все еще на него не смотрит, не смотрит, как тот нависает над ним, как в его глазах мелькают искры удовольствия, словно он вновь нашел себе самое интересное развлечение на свете. — Как же ты меня этим радуешь, — улыбается Чонгук, и его губы находят его кожу на загривке, оставляя следы притяжения, жаркие и такие же непослушные, как их владелец. Тэхен сжимает кулаки, пытаясь удержать последние остатки контроля, но его тело выдает его — плечи дрожат от предвкушения, от близости, которой он вроде бы сопротивляется, но к которой тянется с невыносимой жаждой. Он чувствует, как напряжение охватывает каждую клеточку, как острое осознание — что Чонгук знает его слабости и пользуется ими безжалостно. — Ты совсем без тормозов, да? — хрипит Тэхен, цепляясь за последние слова, которые еще могут удержать его разум от полного падения. Но голос звучит слишком тихо, и даже он сам чувствует в этом жалкий оттенок. Даже эти усилия, кажется, только раззадоривают наслаждающегося Чонгука, видящего, как его присутствие заставляет Тэхена терять контроль над собой. Чонгук только смеется тихо, глядя на свою жертву сверху вниз. — Без тормозов? — он склоняется ближе, его горячее дыхание обжигает кожу на шее Тэхена, и мокрые пряди его волос щекочут ухо, холодными каплями падая на горящую мочку и заставляя вздрогнуть. Его пальцы скользят к Тэхену под футболку, и он неспешно обводит контуры на его коже, будто зная, где прикосновение заставит тело сдаваться быстрее. И вот, рука крепче охватывает его бедро, прижимая его к себе плотнее, не давая ни одного шанса на побег. — Можешь хоть как-то посопротивляться, Тэхени, а? — Чонгук шепчет почти с нежностью, но его пальцы жадно проникают под ткань, вызывая на его коже дрожь, а из губ заставляя сорваться нечто невнятное и почти обиженное. Тэхен, несмотря на все усилия, не может подавить в себе это стремление — его тело живет своей жизнью, и он сам начинает поддаваться, чувствуя, как бедра медленно смещаются поближе к Чонгуку. Подсознательное желание быть ближе к этому огню не оставляет ему выбора. Он покорно позволяет себе прижиматься к теплу, которое исходит от Чонгука, и это движение бедрами, как электрический импульс, заставляет его сердце встать замертво. Чонгук, почувствовав это, не может сдержать улыбку, — как торжество после успешной охоты — и этот момент не оставляет никаких шансов на спасение. Его рука, скользнувшая по бедру Тэхена, крепче сжимает его, прижимая еще ближе к себе. Тэхен ощущает жар, исходящий от тела на нем, и с каждой секундой это тепло становится все более невыносимым. Он делает глубокий вдох, и его ноги слегка раздвигаются, позволяя Чонгуку приблизиться еще больше. — Умница, — говорит Чонгук, прижимаясь бедрами к Тэхену, чтобы тот почувствовал все. От одного этого брошенного довольным Чонгуком слова у него все волосы встают дыбом — от страха или же с ума сводящего удовольствия, ему трудно отличить. Его пальцы от низа медленно идут вверх, находят напряженный пресс Тэхена и начинают медленно скользить вниз играючи. Тэхен сжимает глаза, ощущая, как по его спине пробегает дрожь, словно в этот момент у него на коже прорастает что-то новое и чужое, разрывая его нежную кожу. Тэхен сладко вздыхает, и этот звук вырывается из него так неожиданно, что он вздрагивает, а Чонгук лишь хрипло посмеивается ему в раскрасневшееся ухо. — Ты… — едва выдавливает из себя Тэхен, но голос срывается, когда он, наконец, поддается внутреннему порыву, прижимается к Чонгуку еще сильнее, чувствуя, как его собственное тело откликается на прикосновения, как будто упрямство просто не имеет больше смысла. Ему хочется, чтобы Чонгук его сжал, выжал, вдавил в кровать лицом и просто придушил. Из этого всего он произносит только: — Слезь с меня… — Как же ты мне нравишься в этот момент, — тихо говорит Чонгук, его голос низок и сочен, как вязкий мед. Он не убирает руку с бедра Тэхена, он вообще ни на миллиметр не сдвигается: все давит, давит, так, что Тэхену от лишнего веса на себе становится труднее дышать, а когда он пытается привстать, чтобы скинуть с себя горячее тело, его мысленную мольбу исполняют. Чонгук с силой вдавливает голову Тэхена в подушки, наваливается сверху и горячим шепотом в ухо, подобно змее, говорит: — Ты хочешь, чтобы я прекратил? Чонгук прижимается к Тэхену, и тот чувствует, как его тело становится тяжелым от ожидания. Каждый его шепот, каждое прикосновение заливает Тэхена горячей волной. В этот момент, когда его голова между подушками, и он все слышит хуже и ничего не видит, осязание обостряется, словно мир вокруг него сжался до этого единственного человека на нем. Тэхен понимает, что уже не может сдерживаться, его желание разгорается, и он лишь отвечает тихим вздохом, полным противоречивых эмоций. — Прекрати… — вырывается у него, но это звучит скорее как призыв, нежели как просьба. Чонгук смеется тихо, его голос обжигает кожу Тэхена, и в этом смехе есть что-то завораживающее, что заставляет Тэхена затаить дыхание. Он не может не чувствовать, как у него нарастает внутреннее напряжение, и это ощущение похоже на смятение. В тот момент, когда Чонгук сжимает его бедро, Тэхен делает все, чтобы не закричать, и просто хватается за подушки. А потом все заканчивается. Весь жар, давящий и душащий, исчезает с него, словно его только что вытащили из воды, в которой топили. Он обессиленно поднимает голову и видит Чонгука, легшего рядом с ним и с интересом рассматривающего. Он выглядит абсолютно невозмутимо — лишь темные-темные глаза выдают его истинные чувства и глубокое грудное дыхание, словно он прилагает титанические усилия, чтобы не разорвать его на части. Почему он прекратил? Он что, издевается? Тэхен привстает на дрожащих руках, переводя дух, но его живот все еще лежит на скомканных из-за них простынях, в то время как он с каким-то непонятным выражением лица пялится на неподвижного Чонгука, как будто в его невозмутимости нет ничего человеческого.Чонгук просто лежит, а затем подкладывает под голову руку, но смотреть не прекращает. Видимо, заметив молчаливый вопрос в глазах напротив, он просто отвечает: — Ты сказал «прекрати», и я прекратил, — его голос все еще низкий и будоражит просто безумно, заставляя кровь внутри одновременно стынуть и кипеть, но все, что оставляет Тэхена в здравом рассудке, это сама сказанная им фраза. Точно. Он же сам попросил прекратить. Вот, как это работает, да? Он отворачивается и смотрит в окно — стоит глубокая ночь уже давненько, но яркие огоньки с улиц и не спящих чонгуковых соседей все еще украшают эту тьму, наполняют ее жизнью и смыслом. Ему очень хочется отвлечься, но горький привкус во рту не дает ему расслабиться. Он воспринимает это как сожаление. Мрачные мысли о том, что произошло, заполняют его разум. Почему он вообще сказал «прекрати»? Почему его голос дрожал, а сердце колотилось, как будто он был на краю пропасти? Он знал, что на этом все не закончится, но теперь ощущение пустоты, словно его только что вытащили из какого-то безумного водоворота, оставляет его в смятении, недоумении и в чем-то похожем на разочарование. Время медленно тянется, и Тэхен теряется в собственных мыслях, которые, словно ртуть, скользят между его пальцами, не позволяя ухватиться ни за одну из них. Он вновь погружается в воспоминания о том, как они оказались здесь — в этой комнате, в этом моменте. Он вспоминает, как Чонгук смеялся, его голос, словно обжигающий огонь, заполнил пространство вокруг, и как было приятно ощущать его близость. Что же ему делать? Не отрывая взгляд, он смотрит на недвижимые огоньки, облокотившись на свою ладонь, и очень хочет обернуться и посмотреть на Чонгука еще. Ему улетать из Бразилии всего-то через полторы недели или около того — как же он справится с этим расстоянием, если ему просто физически необходима эта близость к нему? Это пугает. Его гордая самодостаточная натура оказывается под чужой подошвой каждый божий раз, уверенные глаза, сильные руки, наглая ухмылка — настолько он мощен перед ним и настолько невыносим, что у Тэхена все перед глазами плывет и размывается. Он отводит взгляд от окна и все-таки смотрит на Чонгука, его лицо, освещенное лунным светом и тихой лампой над кроватью, выглядит мирно и спокойно; он, вероятно, уснул. В этот момент Тэхен понимает, что за этой простотой точно скрываются бесконечные слои — страхи, желания, чувства, которые сложно назвать, и то, что он прячет под маской невозмутимости, если вообще прячет. Содрать это ему хочется изо всех сил, но только вот не уверен, есть ли там что-то, кроме красивого лица и дух вышибающих улыбок. Он ощущает непреодолимое желание прикоснуться к Чонгуку, погладить его по волосам, провести пальцем по его щеке, но страх оттолкнуть его еще сильнее удерживает его на расстоянии. Он сам с собой не справляется — зачем создавать трудности? Тэхен медленно начинает засыпать, его мысли все еще мечутся, но тело уже сдается под натиском усталости. Он чувствует, как его веки становятся тяжелыми, и, наконец, позволяет себе расслабиться. Весь напряженный день и противоречивые эмоции растворяются, уступая место спокойствию. Внезапно он ощущает, как что-то теплое и сильное накрывает его. Это Чонгук. Его руки обвивают Тэхена, словно лоза — старый неухоженный замок. Тэхен замирает, удивленный, когда Чонгук рывком прижимает его к себе со спины ближе, пряча лицо в его волосах. Он чувствует тепло его тела, его сердцебиение, которое бьется в унисон с его собственным. Все переживания, которые терзали его ранее, начинают уходить на второй план. Тэхен не до конца понимает, его ли это умиротворение или то, которым делится с ним Чонгук, но решает принять эту эмоцию без сопротивления. Чонгук глубоко вдыхает, и его нос мягко касается загривка Тэхена. Он хотел бы запомнить этот момент, когда все кажется таким простым и чистым. — Думать вредно для красоты, — шепчет Чонгук, его голос глухой ото сна. Тэхен надеется, что он не слышал хотя бы часть из того, что крутилось у него в голове. — Получается, ты не думаешь априори? — у него автоматически вырывается полукомплимент-полуоскорбление, а сердце тает нежно-нежно, когда затылком ощущает чужой мягкий смех. — Спи нахуй, остряк, — комментирует невнятно Чонгук и как-то слишком собственнически закидывает свою ногу на Тэхена и, кажется, мгновенно отбывает в мир снов. Вот бы Тэхену эту простоту и легкость. Под этим весом ему не тревожно — только жарко очень, как в аду.

***

Сквозь остатки сна Тэхен слышит тихий, приглушенный голос, произносящий его имя. Он наотмашь бьет воздух, чтобы вернуться в теплую дремоту, но кто-то касается его плеча — легко, мягко, почти с нежностью. — Чего дерешься? — со смешком раздается у самого уха голос Чонгука, его дыхание приятно щекочет кожу. — Уже полдень. Я обещал тебе кое-что показать. Мир за пределами сна начинает медленно оживать, и Тэхен нехотя приоткрывает глаза. Перед ним — лицо Чонгука, склоненное в сторону, так что отросшие пряди почти закрывают его глаза. Взгляд — глубокий и спокойный, в нем угадывается нотка предвкушения. Он терпеливо ждет, заранее готовый на любые попытки Тэхена уклониться от пробуждения. Удивительно, два дня подряд Тэхен просыпается в одной кровати с этим мужчиной. Совпадение это или уже закономерность, ему обдумывать пока что в крайней степени сложно. Тэхен, хмурясь и недовольно поджимая губы, переворачивается на бок, пытаясь спрятаться в подушке, но Чонгук смеется, подныривая под нее рукой и вытаскивая ее из-под его головы. — Ну же, — его голос звучит мягко, но настойчиво. — Если ты сейчас не встанешь, я тебя выкину в окно, и тогда ноги точно будут переломаны. Тэхен недовольно ворчит, но сдается под этим давлением и медленно садится, сонно потирая лицо. И тут его озаряет — в смысле, уже полдень? Мысленно удивляется — когда он вообще в последний раз спал так долго? В последние два месяца он уже бодрствовал чуть позже восьми, замученный бессонницей, и точно не пропустил бы свою утреннюю пробежку. Этот режим стал для него чем-то постоянным, привычкой, которая раньше казалась нерушимой. А тут… он проспал? — И с каких пор ты панацея? — он произносит это, не пытаясь подавить зевок, так что половина предложения оказывается съеденной сладким зевом, и затем встречается взглядом с улыбкой Чонгука, в которой есть что-то теплое и спокойное, что окончательно прогоняет остатки сна. Он не отвечает сразу, вместо этого загадочно наклоняется вперед, будто собираясь открыть нечто важное, а затем просто пожимает плечами. У каждой пары соулмейтов абсолютно разные свойства, зачастую и у одного партнера в паре связь со своим предназначенным сильнее, чем у другого, как, например, у Чонгука с Тэхеном. Вероятность того, что он не высыпался как раз из-за того, что был далеко от предначертанного ему судьбой человека, очень велика, и он, поняв это, мысленно закатывает глаза. Как же это все ванильно до противного. Но и очаровательно до невозможности. Собираются они очень неторопливо: сначала Тэхен, подталкиваемый Чонгуком со спины, чуть не шлепается с лестницы, забыв про то, что он спал на втором ярусе квартиры; потом он еще полчаса стоит под душем, не двигаясь, все еще не перезагрузив мозг, а когда осознает, что так и не бегал, с надрывом стонет (его стрик утренних пробежек подошел к концу); ест Тэхен с утра очень неохотно, так что Чонгуку приходится бегать за ним с тарелкой аппетитно выглядящего омлета, но Тэхен кричит, что быстрее сдохнет, чем будет есть яйца с утра. Ответ следует незамедлительно: «Сейчас не утро», так что Тэхену приходится подчиниться. Он спокойно ест, за исключением того, что, когда они заваливаются на диван, чтобы посмотреть что-то, Чонгук почему-то ложится ему на бедра, а свои ноги закидывает на спинку дивана. Наверное, со стороны это выглядит так, словно они очень близкие друзья или… Тэхен машет головой и пытается отвлечься от приятной тяжести чужой головы на нем. Это в какой-то степени даже невероятно — то, как Чонгук спокоен и раскрепощен с ним; возможно, его глубокая погруженность в тэхеновы мысли позволяет ему прекрасно ориентироваться в том, что для него допустимо и не очень. «Не очень» — потому что иногда срывается и начинает его целовать дико, уводит в свои адские покои, но все равно находит в себе силы остановиться, когда слышит «прекрати». Если то, что Чонгук сказал про то, что все чувства Тэхена в нем умножены — правда, то, получается, ему себя в действительности невозможно тяжело контролировать, и слова, произнесенные Вивьен накануне, оказываются непреложной истиной. Чонгука сложно назвать плохим человеком — а вот просто странным, не подходящим под стандартны «нормальности», вполне. Легко можно возвести напраслину на человека, признающегося в садизме, но так же легко можно и растаять, увидев, как цветы детских улыбок с любовью и благодарностью окружают его. Тэхен лишь мельком поглядывает на точеный профиль лежащего на нем человека и в моменте оторваться не может от серебряного кольца ближе к уголку губ. Он кладет тарелку с недоеденным завтраком на широкий подлокотник серого дивана и завороженно пальцами поддевает легкий металл. Чонгук не двигается, не отрываясь от какого-то шоу, название которого Тэхен уже забыл, так что ему от этого только проще невозмутимо лапать его губы, скулы и мочку и хрящ, изнасилованные проколами. Удивительно, насколько каждая черта в его лице высечена четко, но при этом мягко. Почему такие красивые люди прячутся за объективом камер? Это до невозможности возмутительно. Ему нужно как минимум стоять в наряде от Ив Сен Лоран и светить своим вылизанным калистеникой телом на большую публику, но вместо этого лежит у него на коленях и беззаботно смотрит ему в глаза. — Эм, — Тэхен, очнувшись от транса, смущенно прокашливается, но считает, что если уберет руку сейчас, это будет слишком по-гейски. Он молча смотрит в ответ, а длинные пальцы мягко касаются губ мужчины ниже. — Слава богу, что Чон Чонгук, а не Ким Ченын? — отвратительно — Чонгук уже в курсе о локальной шуточке Юнги, сказанной пару недель назад и частенько встречающейся у Тэхена в голове. Его губы, еще недавно оглаженные чужой рукой, растягиваются в самой очаровательной улыбке на свете, а сам подкладывает предплечье под свою голову — специально или нет, но его внешняя сторона ладони остается лежать на тэхеновом паху. Тэхен старается максимально игнорировать этот казалось бы невинный жест; решает ущипнуть его за щеку и оттянуть кожу посильнее, и Чонгук, фыркая, отпихивает его от себя, но не сказать, что очень сильно старается. Через какое-то время торжественно объявляется время сборов, но сегодня оказывается слишком жарко для тэхеновой худи, в которой он приехал к дьяволу в гости, так что Чонгук подбирает ему что-то из своего. Хоть Тэхен и чуть поуже со своей статной модельной фигурой, намного меньше он все-таки не был, поэтому Чонгук, задумчиво посмотрев на своего предназначенного, молча протягивает легкую рубашку, и она оказывается как раз. Пока Тэхен сидит в прихожей, в которой еще вчера вечером была борьба Чимина и его предназначенного, он перебирает в руках ключи от чонгукового джипа и его телефон до того момента, как решает проверить время. Время он узнает, — 15:42 — но его внимание привлекает сам экран блокировки. По какой-то непонятной причине на нем фотография, сделанная на пляже — на ней Тэхен стоит под тенью пальмы и тянет руки к солнцу, а лицо его замерло, как завороженное, с хаотично отброшенными проблесками солнечного света на нем. Конкретно этот снимок Тэхен не видел на студии, и у него почему-то екает сердце от того факта, что Чонгук решил сохранить что-то для себя, связанное с ним, и поставить на фон гаджета, которым в среднем люди пользуются каждый божий день по многу часов. Когда Чонгук появляется на его глазах в черной майке с глубокими вырезами по бокам, из-за которых прекрасно видно его точеные передние зубчатые мышцы ребер, Тэхен спрашивает, с каких это пор у него на экране блокировке его фотография; на что Чонгук просто отвечает, что ему нравится в этом изображении все. Вот так просто. Просто всё нравится.

***

(play «Please Don't Change — Jung Kook»)

Чонгук за рулем, его взгляд сосредоточен на дороге. Тэхен смотрит в окно, погружаясь в шумный ритм улиц Сан-Паулу. Часы показывают около пяти, но атмосфера уже напоминает о том, как живет этот город — на пределе. Они едут мимо целого моря людей, выходящих на улицы, как на карнавал. Музыка звучит откуда-то издалека, перекрывая шум машин и крики уличных торговцев, врываясь в окна и заполняя их маленький мир в машине. Толпа на улицах такая разношерстная и яркая, что трудно оторвать взгляд. Люди танцуют прямо на тротуарах, не стесняясь, словно праздник случается сам собой. Вокруг них разлетаются яркие шарики, развеваются полосы тканей с цветастыми рисунками, кто-то продает ледяные коктейли и жгучие закуски, передавая их через головы друзей и незнакомцев. Тэхен невольно улыбается — эта атмосфера кажется ему чем-то сказочным, захватывающим и в то же время таким беззаботным, как если бы весь город разом взял паузу, чтобы просто наслаждаться жизнью. Редко что-то похожее он заставал в Сеуле — разве что в отдельных районах, в которых собирается молодежь, а здесь жизнь бьет ключом словно из каждого уголка. Чонгук краем глаза замечает его реакцию и, чуть улыбнувшись, тихо говорит: — Сегодня день города. Для нас это почти судная ночь, — Тэхен завороженно замечает мягкость в глазах Чонгука, ту неуловимую теплоту, которой тот редко делится, и это заставляет его сделать вывод, что его предназначенный всей душой любит все, что здесь происходит. Очаровательно — и еще волнительно до жути. Они паркуются с трудом, потому что люди все норовят прыгнуть прямо под колеса, но они не злятся — тяжело злиться, когда вокруг твоей машины начинают водить хороводы, приглашая присоединиться. Когда Тэхен выходит из салона, он вдыхает теплый воздух, и ветер гонит к нему запахи уличной еды, алкоголя и подожженной сигареты Чонгука, которая только что начала свое тление под пламенем от зажигалки. Он зачесывает волосы назад обеими руками, но они все равно непослушно падают на глаза волнистыми прядями, пока тот держит в губах фильтр, а затем манит рукой Тэхена к себе, и он подчиняется. Чонгук притягивает его к себе почти вплотную, а потом на ухо говорит: — Не потеряйся, — и отворачивается, взяв Тэхена за руку. Он бездумно следует за ним, смотря на то, как чонгукова татуированная рука крепко держит его; не сжимает, не напрягается — просто держит и ведет за собой. Они идут наперекор толпе, ближе к музыке и площади, обогретой солнечным светом, целующимся парочкам и танцующим друзьям. Толпа вокруг них становится все гуще, и каждый шаг превращается в небольшой танец: Тэхен то и дело натыкается на чьи-то локти, плечи, случайные прикосновения, но рядом с Чонгуком он чувствует себя беззаботно, как будто тот образует вокруг него невидимую стену. Чонгук ведет его уверенно, нахально прокладывая путь через поток людей, и на его лице мелькает не то усмешка, не то улыбка, когда он оборачивается к нему — сигарета в уголке его рта чуть мерцает оранжевым. Непринужденный, властный проводник в этом ярком хаосе. Когда они выходят к площади, Тэхен на мгновение останавливается, завороженный. Здесь солнце падает так, что, кажется, лучи рассыпают свет золотыми бликами прямо на толпу. Брусчатка под ногами вспыхивает теплым оттенком, а танцующие пары, взявшиеся за руки, кружат вокруг фонтана, сияя, будто в объятиях друг друга обрели собственную вселенную. Вокруг них слышатся взрывы смеха, весело звенят бутылки, и даже случайные прохожие, встретившись взглядом с Тэхеном, активно машут ему рукой, словно они давно знакомы. Чонгук останавливается чуть впереди и, наконец, отпускает руку Тэхена, давая ему возможность почувствовать себя свободным в этой толпе. Он медленно затягивается и выдыхает дым через нос, не сводя с него взгляда, и этот вид заставляет Тэхена застыть. Едва ли вся эта картина вокруг сравнится по восторгу с одним единственным видом курящего Чонгука. — Ну, — взяв сигарету между пальцев, говорит он, улыбаясь уголком рта, — Сан-Паулу. Как тебе? Тэхен проводит языком по пересохшим губам, оглядывая площадь и все эти сцены, такие живые, такие настоящие. Слова застревают у него на языке — он не привык к такому, к этой полной свободе, к возможности раствориться в радости незнакомых людей, но что-то в этом заставляет его тело трепетать и греться. — Как будто… — он замолкает, не находя слов, но Чонгук поднимает бровь, дожидаясь. — Как будто мы попали в чье-то чужое счастье, — заканчивает Тэхен наконец, ощущая, что даже эта фраза и вполовину близко не передает его чувства. Чонгук кивает, понимая без слов, и в этот момент он вдруг резко приближается, притягивая Тэхена за пояс и склоняясь к его уху, чтобы перекрыть шум толпы. Этот жест относительно странен с учетом того, что он мог легко обратиться к нему телепатически, но все равно в итоге предпочел вслух — и еще так близко. — Чужое, говоришь? — говорит он, поддразнивая. — Это мой любимый город, и теперь он твой тоже. Тэхен замирает, чувствуя его дыхание на своей коже, и на мгновение забывает обо всем, кроме этих слов. В этом жесте — доверие и что-то большее, почти интимное, словно у такой простой фразы обязательно есть двойное дно. Чонгук отстраняется, и его шоколадные глаза все еще искрятся: взгляд его, скользящий по Тэхену, горит каким-то непонятным и необъяснимым огнем, отрывающим от Тэхена по куску. — Ладно, пошли, — говорит он, ловко потушив сигарету языком и выкинув бычок. Вновь берет Тэхена за руку, и на этот раз его пальцы чуть сильнее впиваются в кожу. Следуя за своим предназначенным, Тэхен неотрывно смотрит на то, как переплетены их конечности. Они идут к фонтану, где брызги воды сверкают в солнечных лучах, как маленькие осколки света, расплескавшиеся по воздуху. Вокруг них люди смеются, двигаются под музыку, и Тэхен внезапно понимает, что все это, скорее всего, — и есть Чонгук, его мир, его способ жить. Быть частью этой суматохи, быть свободным, потерянным и диким. Чонгук, не отпуская его руки, оглядывается и вдруг начинает что-то напевать вместе с музыкой, почти не слышно, но в такт мелодии. Его голос мягко скользит сквозь шум толпы, и Тэхен улавливает знакомые слова — они звучат на английском, так мелодично переливаясь. Этот голос — будто солнце, что падает прямо на него. Удивительно, что Чонгук и петь умеет, судя по тому, что отдаленно внимает тэхенов слух — он с трепетом прислушивается и остается восхищен. В какой-то момент Чонгук тянет его ближе к себе, и Тэхену приходится оторваться от созерцания их рук, чтобы встретить его взгляд. Их лица так близко, что можно ощутить дыхание, сливающееся в одном ритме, и даже сама толпа, окольцевавшая их, дышит вместе с ними. Тэхен закрывает глаза, отпуская мысли и отрешаясь от всего, кроме мелодии, проникающей в него, как морская волна. Ему кажется, что он растворяется в этом звуке. Он отвлекается, когда Чонгук неуловимо отстраняется от него. К ним подходят две молодые бразильянки, и обе выглядят так, словно в силах само солнце за руки взять — и к себе, и Тэхену приходится признать, что от взгляда на них сложно отказаться. Они словно олицетворение самого Сан-Паулу — яркие, свободные, живущие здесь и сейчас, как частицы этого огромного города, которые притягивают и затягивают с легкостью. У одной из девушек медные волнистые волосы и сияющая смуглая кожа, от которой отсвечивает солнце. Ее темные глаза полны какого-то веселого, игривого блеска. Другая, с длинными черными волосами, выглядит более сдержанно, ее улыбка мягче, спокойнее, но все равно манит своим загадочным очарованием. Она стоит чуть дальше, улыбается ему, но по ее взгляду можно сказать, что она находится в своем мире, танцует, слегка покачиваясь в такт музыке. В этот момент подруга делает шаг вперед, останавливаясь совсем близко к Чонгуку, как будто само собой разумеется, что она вправе пересечь его личное пространство. Она говорит что-то на португальском, ее голос слегка вибрирует на задорной ноте, добавляя в слова какое-то потаенное приглашение, которое Тэхен, конечно, не понимает, но ощущает кожей. Он молча наблюдает за мужчиной рядом. Чонгук сдержанно улыбается и отвечает что-то на том же португальском, плавно, с акцентом, и все это происходит так естественно, будто для него подобные моменты — часть повседневной жизни, но Тэхену эти детали кажутся немного необычными. Чонгук достает из кармана пачку сигарет и, не дотрагиваясь, толкает одну из злодеек с фильтром наружу, специально для нее. Этот жест настолько прост, насколько и ловок — и привлекателен, несомненно, тоже. На секунду Тэхен замирает, наблюдая за тем, как девушка легко вытягивает сигарету зубами, глядя прямо в глаза Чонгука. Ее улыбка становится чуть более дерзкой, и она подмигивает ему, заговаривая взглядом. Этот маленький момент, этот флирт едва заметный, но все же ощутимый, — он буквально ощущает его в воздухе, и это должно было бы его раздражать, наверное? Он не уверен, уместно ли его недовольство, поэтому вместо этого Тэхен лишь хмыкает, чувствуя самодовольство, как будто смотрит на забавный эпизод из дорамы. «Старайся лучше, — мелькает у него в голове, — только вот соулмейт-то он мой». Эта мысль приносит ему нечто большее, чем простое удовлетворение. Она словно делает его невидимой частью чужой души, закрепляет его в этом хаосе — в шуме толпы, в солнечном свете, который льется на них и проникает в каждый уголок площади. Они продолжают стоять у фонтана, когда та самая девушка поджигает сигарету и благодарно кивает Чонгуку. Потом она легко отступает, словно и сама знает, что между ними есть нечто непреодолимое, но сохраняет ту легкую, ни к чему не обязывающую улыбку. Ее подруга над чем-то смеется, делает селфи и уводит ее прочь, подталкивая в сторону танцующих, и Тэхен видит, как их фигуры растворяются в толпе, словно это было всего лишь наваждение. Чонгук косится на Тэхена, приподнимая одну бровь, словно в ожидании реакции, и, едва заметно улыбаясь, подходит ближе. — Ревнуешь, — бросает он, пряча пачку с сигаретами обратно. Тэхен фыркает и, пожав плечами, отвечает с легкой усмешкой: — Я? Ревновать? — он делает шаг к Чонгуку, не отводя от него взгляда. — Я начну ревновать, когда дистанционно начну задыхаться. Он знает, что этот комментарий звучит как вызов, — вспоминать ситуацию, в которой Чонгук мог выбрать просто лишить жизни Тэхена на расстоянии, можно назвать рефлексией, и, возможно, именно этого Чонгук и ждал. Он усмехается, задерживая на Тэхене взгляд, и его улыбка кажется вызывающей. Разумеется, он слышал, о чем подумал Тэхен, наблюдавший за этой сценой, но колкий ответ все равно заметно радует его. — Окей, — отвечает он, этот взгляд — спокойный, уверенный, но в то же время изучающий — оставляет у Тэхена странное чувство. Они молча смотрят друг на друга, и за этой немой паузой скрывается больше, чем можно передать словами. Окружающий мир растворяется в этом мгновении, и они остаются одни, среди фонтана, музыки и бесконечного ритма города, словно остановившегося специально для них. Чонгук напряженную тишину нарушает первым. — Выпьем? Он жестом указывает в сторону небольшого бара на углу площади, и Тэхен кивает, соглашаясь без слов. Их ноги уже привычно синхронизируются, как будто им давно не нужно договариваться — они просто идут рядом, через толпу, которая то раздвигается перед ними, то окружает, но никогда не задерживает. Бар окутан приглушенным красным светом, в воздухе ощущается запах дерева, табака и чего-то терпкого, что слегка щекочет ноздри. Музыка здесь тише, чем на улице, но все еще достаточно громкая, чтобы создать атмосферу. Чонгук пробирается сквозь людей, ведя Тэхена за собой, и его уверенность заразительна. Они подходят к длинной барной стойке, где небольшая компания обсуждает что-то на приподнятых тонах. Чонгук останавливается, поворачивается к бармену и делает заказ, его голос звучит ровно и беззаботно. Тэхен, прислонившись к стойке, наблюдает за тем, как Чонгук общается с ним. Его манера разговаривать всегда привлекает внимание: уверенность, с которой он обращается с людьми, наводила на мысль, что он не меньше, чем всемогущий, ну — или очень наглый до момента, где уже непонятно, намеренно он бесстыден или нет. — Ты знаешь, — начинает Тэхен, когда шесть желтоватых шотов ставят перед ними, — если я напьюсь, я начну раздеваться. Чонгук смеется, его глаза искрятся в полумраке, и он садится на высокий барный стул. Берет рюмку и поднимает ее, как будто это трофей, а не просто алкоголь. Они одновременно опрокидывают по шоту, и Тэхен замечает, как Чонгук с легкостью осиливает жгучую горечь. Тэхен же с горячительными напитками хоть и в ладах, но не поморщиться не может — спиртной вкус обжигает горло волной. — Так, — говорит Тэхен, ставя пустую рюмку на отражающую огни ламп над ними стойку. — Получается, если я насвинячусь, ты в любом случае будешь пьянее меня? — он взглядом ведет по расслабленному мужчине рядом. Ноги Чонгука широко расставлены, татуированная рука подпирает крепкое бедро, а мышцы под ребрами неуловимо перекатываются, когда он наваливается на стойку, чтобы посмотреть на Тэхена повнимательнее. Затем лениво закатывает глаза и усмехается, подняв бровь в знак легкого недоумения. — Ты что, хочешь довести меня до алкогольной комы? — его голос низкий и томный, когда он это говорит, а пальцами подцепляет еще один цветной шот. Ядовитая жидкость в стекле колышется и волнуется от прикосновений. — Мечтаю, — Чонгук на это понятливо мычит, а Тэхен снова опрокидывает шот залпом, не дыша. Его предназначенный наблюдает за ним, чуть прищурив глаза, в которых то ли огоньки от бара, то ли его собственное любопытство. Он вчитывается в каждое движение Тэхена, в этот смех, в то, как тот размахивает рукой, когда опускает рюмку на стойку, пытаясь прогнать горечь. Расстояние между их коленями — всего несколько сантиметров, и оно наполнено настолько электризующей энергией, что невольно хочется ими поскорее прикоснуться. — Мы на свидании, а ты все равно хочешь меня прихлопнуть? — с притворным сожалением роняет он и свою ногу ставит аккурат меж тэхеновых; Тэхен на это нарочито небрежно пожимает плечами и тут же наклоняется ближе на грани дозволенного. Он знает, что этот взгляд, чуть приподнятая бровь и полусмех заставят Чонгука отреагировать — и отступать он не собирается. — Ты ради меня готов на все, — говорит он, и на этот раз его голос звучит ниже, иначе у него не получилось бы поддеть так, как именно он и задумывал. Он понимает правила игры Чонгука теперь — нагло говорить всякие абсурдные вещи и смотреть, как другой смущается и ищет слова получше. — Алкогольную кому тоже переживешь. Чонгук усмехается, его рука небрежно касается стойки так, что он едва не задевает пальцы Тэхена, — манипулирует этим пространством. Взгляд его становится пристальным, в нем пробуждается что-то дикое, от чего Тэхену приходится сдерживаться, чтобы не выдать своего восторженного вздоха. Чонгук снова пугающе сосредоточен. — Думаешь, что у меня все плохо с самоконтролем? — Чонгук на секунду наклоняется еще ближе, так что Тэхен ощущает его дыхание на своей коже. Напряженная рука его предназначенного вцепляется в низкую спинку стула, на котором Тэхен восседает. Боже, когда он так близко, Тэхену начинает мозг плавить покруче выпитого джина. Его молчание затягивается и давит — становится чем-то значимым, будто именно в этом безмолвии он может выразить то, что словами объяснить невозможно. Между ними — невидимая черта, и Тэхен чувствует, как от внимательного взгляда Чонгука внутри все сжимается, шея горит, а по спине бегут мурашки. — Конечно, я так думаю. Ты меня хочешь, — наконец говорит он на выдохе и замирает, наблюдая за реакцией Чонгука. А смотреть есть, на что: неизвестно, кажется Тэхену или нет, но стоило ему договорить, как губы его предназначенного растянулись в немного странной улыбке. Описать это зрелище словами трудно, но Тэхен испытывает сильнейшее желание скорее содрать пылающую метку со своей шеи буква за буквой. Он даже сомневается, было ли умной идеей подкалывать Чонгука за то, чему он сам с трудом сопротивляется — их притяжению — и неловко пальцами поправляет упавшие на глаза Чонгуку пряди. Чонгук перехватывает его руку коршуном и склоняет голову; губы его опасно близко к нежной коже запястья, и, похоже, он не скрывает, что это намеренно. Пальцы скользят по кисти, чуть прикасаются — едва ощутимо, но от этого контакта у Тэхена по коже пробегает дрожь. Тот факт, что его ведет от малейшего прикосновения, заставляет его снова почувствовать себя пубертатным старшеклассником, находящим привлекательным даже пустую упаковку от «Принглс». Можно представить, как бы старшеклассник отреагировал на кого-то, кто выглядит и ведет себя, как Чон Чонгук. Он вновь выбивает из его легких весь кислород — бесстыдно облизывает запястье Тэхена своим языком — медленно и со вкусом, дышит равномерно и горячо, обжигая чувствительную кожу, и в глазах его, смотрящих прямо на Тэхена, настолько темно, что можно потерять ощущение цвета. Но после Чонгук не отпускает его руку; вместо этого кладет ее себе на внутреннюю часть бедра. От этого жеста у Тэхена внутри все переворачивается. Ему кажется, что они одни в этом полумраке, среди красного освещения и множества чужих, незначительных людей. Но он все еще слышит гул голосов вокруг, смех и всплески музыки — это будто аккомпанемент их напряженному молчанию. Тэхен с трудом удерживает спокойствие, которое проскальзывает сквозь его тело, как сквозь решето. Но теперь, когда Чонгук так близко, его запах, легкий и терпкий, накрывает с головой, и все уверенные, заготовленные слова разлетаются. Он чувствует, как сердце начинает стучать быстрее, но упорно не отводит взгляда, отдав предпочтение истязать себя нарастающей тьмой напротив. — Как скажешь, — вдруг говорит Чонгук, и голос его ровен и пугающе безэмоционален — Тэхен бы обрадовался сейчас даже тому придурочному смешку, что так часто падает изо рта этого мужчины, но никак не «как скажешь». Как скажешь — что это вообще значит? На немой вопрос Чонгук не отвечает, отворачивается, чтобы скинуть купюры рядом с блестящими бочками рюмок, и медленно поднимается, вцепляясь в Тэхена взглядом, и он просто физически не может не встать следом. Он чувствует эту перемену в Чонгуке — опять он тяжел и силен, и от этого у Тэхена перехватывает дыхание, словно от удара. Выскользнув из темного бара, их сразу же приветливо ослепляет солнце. Оглушающая музыка заполняет улицы, перетекает в движение толпы, где каждый танец — маленькая история. Люди смеются, бросаются в объятия, а Чонгук и Тэхен, пробираясь сквозь ряды танцующих, невольно встраиваются в ритм — вальсируют через группу людей, провожая взглядами чьи-то неуклюжие движения. Внезапно Тэхен замечает знакомые силуэты, и неосознанно хватает Чонгука за руку, головой показывая, куда нужно смотреть. Впереди, почти в самом центре праздника, Чимин держит Юнги за талию, прижимая к себе. Юнги откидывает голову назад, на миг подставляя шею, и Тэхен ловит на себе взгляд Чимина — словно тот ждал и верил, что однажды его друг появится здесь. Светловолосый, подхватив мужчину за подбородок, улыбается и, чуть наклонившись, шепчет так, чтобы его услышал только Юнги, но, в то же время, чтобы это увидел Тэхен: «Моя сучка», — и усмехается. Тэхен прищуривается, взгляд его ожесточается, но потом он переворачивает все в голове, и беснующееся раздражение сменяется невозмутимостью. Чонгуков взгляд мерцает живым интересом. Он загораживает собой Тэхена и с ироничной улыбкой спрашивает: — А вот эта картина тебя не раздражает? Тэхен, у которого больше нет обзора ни на кого, кроме мужчины напротив, резко выдыхает и неопределенно пожимает плечами. — По ощущениям как будто мою сестру сзади пялит какой-то чепух, — натужно отзывается он, и эта легкомысленная фраза заставляет Чонгука осклабиться. — То есть ты думаешь, что Чимин сверху? — кидает он с любопытством, но взгляда не отрывает. Его глаза становятся темнее, а в улыбке появляется хищная нотка. Тэхен насмешливо закатывает глаза, мгновение разглядывая своего предназначенного. Подсвеченные солнцем, его волнистые волосы отливают бронзой и колышутся от ветра, а лицо сосредоточенно и, хоть на нем и мелькает улыбка, ничего веселого оно не выражает. Тэхен вздыхает, прикрывая глаза и вспоминая давние моменты, когда они с Юнги все еще были вместе, пока отношения не превратились в дружескую привычку, и делает жест рукой, словно отмахиваясь от вопроса, но его голос звучит ровно: — Юнги только выглядит крутым, но в постели он скулящая омежка. Чонгук тихо фыркает и закатывает глаза: — Фу, секс по дружбе… — Ты путаешь немного. Мы были в отношениях, которые потом переросли в передружбу, а последние несколько месяцев мы… я его скорее приревную как друга, чем как парня, не знаю, — говорит полуправду Тэхен, пожимая плечами. Его тон звучит спокойно, но в груди почему-то колет с новой силой — словно его мозг не может согласиться с сердцем. Едва он заканчивает фразу, как начинает пульсировать метка на его шее так болезненно и жгуче, что Тэхен судорожно вдыхает, словно огонь вспыхнул на месте имени Чонгука, и ему кажется, что плоть в этом месте сейчас обуглится, оставив запах гари. Но запаха нет, и он понимает, что боль вызвана реакцией человека напротив. Смятение в глазах сменяется удивлением и тревогой, он не сразу находит голос, чтобы спросить: — Что? Чонгук пусть и смотрит на него, но его взгляд темный, почти черный и нечитаемый. От того, как интенсивно он смотрит, проникая в самые потаенные уголки, у Тэхена душа уходит в пятки. Чонгук скользит взглядом по его шее, по еще пульсирующей от боли метке, и тихо усмехается, не скрывая раздражения, что пробралось в этот звук. Тэхен нервно глотает и тихо говорит: — Нихуя ты ревнивец… — Я не ревнивый, просто не надо мне врать, — резко говорит Чонгук и кладет свою широкую ладонь на голову Тэхену. От этого жеста он замирает, не в силах вырваться, и лишь упирается руками во вздымающуюся грудину напротив, словно просит не раскрошить ему череп. — А ты не слушай все, что у меня в голове происходит, — тихо бросает он и сразу же испытывает дикое желание оставить свой скальп в чужой руке и уйти поскорее. Чонгук злится холодно. Тэхен ощущает острое, почти отчаянное желание исчезнуть — отпустить свои мысли, стереть свои слова. Он понимает, что лучше бы сбежать сейчас, чем оставаться под этим пронзительным взглядом, но пальцы Чонгука уже скользят к его затылку, ладонь мягко, но неумолимо фиксирует его голову — ладонь эта теплая, но от прикосновения его пробирает ледяная дрожь. Руки сами собой скользят по груди Чонгука, едва касаются его, прося… чего-то, возможно, снисхождения, возможно, прекращения. Чонгук чуть подается вперед, заполняя все вокруг собой, охватывая, давя невидимой силой. Тэхену хочется отшатнуться, но тягучее напряжение лишь затягивает его сильнее. Он еле удерживается, чтобы не спрятать лицо в ладонях, пока сердце выбивает неровные такты. — Ты правда не понимаешь? — говорит Чонгук наконец, и его голос звучит глухо, но от этого — жестче. — Это не рычаги, не механизмы. Я не могу просто тебя выключить, — Тэхен пытается найти что-то в его взгляде, но перед ним только черная глубина, наполненная едва сдерживаемой яростью. Он чувствует себя пойманным, обезоруженным — не силой, а тяжестью этого чувства, которому, кажется, некуда деться, и оно жаждет вырваться наружу. — Я не могу не слышать тебя. И не могу не чувствовать. Чонгук чуть склоняется к Тэхену, сокращая и так крохотное расстояние между ними. В его глазах мерцает что-то хрупкое, уставшее, от чего Тэхен вдруг осознает, насколько тяжело все это дается Чонгуку, несмотря на его неизменную уверенность, но вновь напрягается, чувствуя, как глухая боль в шее снова обжигает его изнутри. — Я скоро на куски развалюсь от того, что не могу отличить твои мысли от своих собственных, — его голос — неумолимая сила, и от этих слов Тэхену становится почти страшно. Он чувствует, как по телу проходит волна эмоций, оставляя за собой странное ощущение трепета и тревоги. Он ищет в глазах Чонгука ответ, но вместо этого видит только отражение раны, которую Тэхен неосторожно вскрыл, и теперь не может остановить кровотечение. Он не успевает обдумать, что стоит сказать — слова застревают в горле, и кажется, будто любая попытка оправдаться или объясниться будет звучать фальшиво и ничтожно. Взгляд Чонгука, темный и проницательный, не отпускает его, заставляя ощущать всю тяжесть натянутых, как струна, чувств, и Тэхен начинает осознавать — ему очень повезло не разделить участь Чонгука. Чонгук медленно переводит взгляд на его шею, на метку, болезненно сгорающую изнутри, как будто и она тоже восстала против него. Пальцы Чонгука сжимаются вокруг его затылка, скользя вниз к плечу — этот жест странно успокаивает, но в то же время лишает возможности вырваться, сбежать, скрыться от этого невыносимо близкого напряжения. Слова, наконец, находят выход, почти неслышно срываясь с губ: — Я… прости. Мне не хотелось, чтобы так было. Я все еще не привык к тому, что мой разум теперь не только мой, и не думал, что для тебя это тоже… — он не заканчивает, но Чонгук, похоже, уже знает, о чем идет речь. В этот момент он отступает на шаг, ослабляя хватку, оставляя Тэхена с этим размытым, полуразрушенным чувством застывших на губах слов, но он все же пересиливает себя, чтобы договорить. — Тебе необязательно все держать под контролем, — тихо говорит он, прижавшись к стене фасада, чтобы пропустить идущих мимо людей. Его плечи слегка опущены, а взгляд направлен вниз, словно он с трудом подбирает то, что сойдет за членораздельный ответ. А затем поднимает взгляд, смотрит Чонгуку в его темные-темные глаза и продолжает мысленно, желая этого сакрального уединения: «Взрывайся, если хочешь, нагружай меня и разрушай, если не можешь больше терпеть». Чонгук мгновенно замирает, его тело напрягается, словно он на миг перестал дышать. Глаза его проясняются и что-то в них меняется — эта тень, которую он не мог скрыть, незаметно рассеивается. Он слышит все, что Тэхен не решился сказать вслух, и рука, недавно державшая его с мощью, оказывается впутанной в волосы ее владельца. «Ты… — Чонгук словно пытается прошептать, но все равно получается только мысленно, будто слова давятся на его губах, не желая быть сказанными. Он медленно подходит к Тэхену, пытаясь найти в нем хотя бы частицу того, что так сильно беспокоит его. — Ты не понимаешь, что ты только что сказал». Тэхен чувствует, как его грудь сжимается, как пульс на его шее становится ярче, острее. Он не успевает осознать, что Чонгук сказал, как тот поднимает кисть и касается его лица, пальцы его рук непривычно ледяные, но точные; от этого прикосновения Тэхен чувствует, как его собственное тело теплеет. «Взять и разрушить тебя? — его слова почти шипят, наполненные тяжким отчаянием, будто он готов вырваться из собственного тела. Он подходит к Тэхену так близко, что их дыхания смешиваются, и, казалось бы, расстояние между ними исчезает совсем. — Ты мне говоришь «взрывайся», но ты не понимаешь, что если я начну, я не остановлюсь. Ты не понимаешь, что внутри тебя все будет разлетаться на куски, и не будет ничего, что можно было бы собрать обратно». Тэхен понимает, что он ничего не понимает. Чонгук для него — другая полярность, далекая и чужая, и он, чувствуя, как грудная клетка сжимается, пытается отстраниться, чтобы лучше рассмотреть его лицо, но рука Чонгука держит его жестко прижатым к фасаду, не давая пошевелиться. От этой привязки он чувствует себя одновременно свободным и совершенно запертым. Тэхен не может оторвать взгляд от глаз Чонгука, его дыхание становится все более сбивчивым, как если бы он оказался в центре бури, не в силах найти укрытия. Он чувствует, как холодная рука Чонгука утягивает его в бескрайнее пространство, где нет ни правил, ни ответов. Он пытается понять, что Чонгук хочет от него, но чем больше он пытается разобраться, тем сильнее его разум путается. Чонгук продолжает смотреть на него с таким напряжением, что, кажется, он готов на что-то решающее, но его лицо остается абсолютно неподвижным, не выдает ни малейшего намека на то, что скрывается за этим жестким контролем. Его дыхание, смешанное с тэхеновым, становится глубоким, но тихим — будто он пытается справиться с собственными чувствами, которые, кажется, пытаются вырваться наружу, отодвигая все прочее. И вот он приподнимает уголки губ, — у Тэхена спирает дыхание — и в этом движении, в этом едва заметном жесте скрывается нечто гораздо более сложное, чем просто злость. Это не гнев. Это не ярость. Это какое-то бесконечное терпение, которое, кажется, готово сжечь его самого изнутри, но все равно остается на месте, заставляя его снова и снова возвращаться к этому состоянию, как к нерешаемой задаче. И Чонгук, как будто отказываясь от всех простых решений, продолжает стоять перед ним, не отступая и не отпуская ни на мгновение. И в один момент выдыхает, закрыв глаза, и Тэхена разрывает на части. Тэхен чувствует, как мир вокруг него рушится, разлетается на куски, каждый фрагмент Чонгука — это не только чувства, но и воспоминания, его мысли, его душа, вдруг оказавшиеся абсолютно открытыми. Его сознание не успевает уловить все, что накатывает, как огромная волна, захлестывающая, поглощающая его целиком. Границы между ними стираются, как та самая невидимая стена, что разделяла их миры; она падает, оставляя его в центре вихря эмоций и мыслей, с которыми он не знает, как справиться. Он в мешающихся кадрах слышит Чонгука в каждой клетке своего тела, в каждом вдохе, в каждом стуке сердца. Это не просто слова или мысли — это сила, эмоции, яркие и неуправляемые. Тэхен чувствует, как Чонгук, как живой организм, делится с ним каждой своей частицей, каждым страхом, каждым желанием, каждым сожалением, каждой незажившей раной и шипящими тенями, стремящимися вырваться наружу. Его тело сжато, как пружина, а дыхание выходит короткими, прерывистыми вздохами. Тэхен задыхается, не в силах справиться с этим потоком. Его грудная клетка сокращается, и он пытается дышать глубже, но воздух вырывается из его легких — кто-то на нее положил могильную плиту. Все, что он когда-либо знал о себе, становится чужим. Чонгук — не просто его соулмейт, не просто тот, кто заполнил его мир, он становится частью Тэхена, проникает в каждую его мысль, в каждую его клетку, как невыносимая боль, как нечто гораздо более сильное и разрушительное, чем любой страх. Тэхен закрывает глаза, пытаясь скрыться от этого ужаса, но все равно слышит Чонгука — он везде и нигде. В его голове, в его сердце, в его шее, в его руках, в его ногах. Этот голос — не просто звук, это свет, тьма, огонь, вода, он пронизывает его насквозь, заставляя чувствовать, что Тэхен и сам становится частью этого хаоса, частью того, что разрывает его изнутри. И Тэхен начинает терять себя. Это не просто эмоции, это весь Чонгук, вся его жизнь, его внутренний мир, который Тэхен не может отделить от себя. Он будто растворяется в этих мыслях, в этих воспоминаниях, он чувствует, как они заполняют его, как Чонгук с каждым мгновением крошит его душу до атомов. Но одновременно — это слишком много. Это буреющее море, и Тэхен теряет ориентацию в пространстве, а дыхание сбивается, словно он снова и снова оказывается на дне, не в силах выбраться. Он прижимается к фасаду, чувствуя, как его тело сотрясается, но не может пошевелиться. Все, что он может сделать, — это пытаться глубже дышать, чтобы не утонуть в этом потоке, не потерять себя в этом огне, что сжигает его изнутри. Тэхен теперь понимает, как Чонгук чувствует каждое его движение, каждое его слово, каждый его вздох. А потом все исчезает. В одно мгновение, когда Тэхен уже готов был утонуть в этом безбрежном океане эмоций, Чонгук внезапно возвращает себе контроль. Он ощущает это, как если бы его собственная душа возвращалась в тело, словно рука, пронзающая пустоту, вытянула его из этой бездонной ямы. Полная тишина. Тэхен чувствует, как Чонгук буквально прижимает его к себе, но не жестко, а с какой-то странной нежностью. Это не просто прикосновение — это порядок, который настал после наступления хаоса. Чонгук обнимает его, как ребенка. Его руки, сильные, но излучающие неуловимую заботу, обвивают Тэхена, притягивают к себе. Он чувствует его тепло, его дыхание, которое теперь так близко, и как его собственное дыхание начинает выравниваться с его. Чонгук не говорит ничего, но в этом молчании есть все. Тэхен, ошеломленный, ощущает, как его тревога медленно растворяется в этом жесте, в этом тепле, которое накрывает его с головой. Все, что было до этого — боль, страх, потерянность — отходит на второй план, как туман, который рассеивается при первом луче света. Его объятия — это все, что нужно. Чонгук не отпускает его, но Тэхен чувствует в этом не давление, а нежность, какую-то неизреченную, глубокую, ту, что пронизывает каждый его атом. Дыхание Тэхена выравнивается, а сознание, наконец, обретает какую-то твердость, хотя еще остается в полуобморочном состоянии, будто он только что проснулся от долгого кошмара. Чонгук, с его удивительно мягким прикосновением, дает ему возможность снова найти свою форму, свою реальность. Это тепло, эта спокойная сила в его руках чинит все разрушенные замки. Но прежде чем Тэхен успевает полностью вернуться, он ощущает чужое присутствие, которое появляется так неожиданно, что мгновенно нарушает эту хрупкую гармонию. Он видит, как глаза Чонгука накрывают чьи-то пальцы, и раздается знакомый голос: — Угадай, кто? — Чимин, как обычно, появляется бесшумно, но его присутствие так же сильно, как и все, что было до этого. Чонгук, не двигаясь, нешироко улыбается, отвечая с театральным испугом: — Либо Чимин-хён, либо пальцы Смерти, которая наконец пришла за мной… Чимин, довольный правильным ответом, убирает руки и заявляет с игривым тоном, вынырнув из-за спины мужчины: — Это я. — Да блять, — Чонгук, не изменяя своего положения, немного расслабляется, и Тэхен ощущает, как напряжение в его теле ослабевает. Он отвечает легко, но его слова полны того же сухого юмора, который всегда скрывается за его строгим лицом. Взгляд его глаз удивительно мягок. Он оборачивается к Чимину и отпускает Тэхена, освобождая его от объятий, но Тэхен отстраняется не без сожаления. Он старается оставаться спокойным, но внутренне не может отделаться от того странного, сжимающего чувства, которое он только что испытал. Чимин, стоя рядом с Юнги, кидает на Тэхена озабоченный взгляд, полный участия, и, несмотря на всю легкость ситуации, в его глазах скрывается нечто большее, но Тэхен не может понять, что именно. — Он нажрался? — бездушно спрашивает Юнги, но у него плохо получается скрыть свое волнение. Очевидно, он замечает состояние Тэхена, но не хочет казаться навязчивым, так что выбирает путь подколов. Чонгук, оглянувшись на него, не изменяет своего привычного холодного выражения, но его взгляд становится почти нежным, когда он фиксирует состояние Тэхена. Он видит и чувствует, что тот явно не в себе, но в какой-то момент решает не углубляться в тему, поэтому коротко спрашивает: — Еще не хочешь раздеваться? — его голос кажется простым и легким, но Тэхен знает, что в нем есть что-то, не выраженное словами. — Да, сейчас начну, — тихо отвечает он и выдавливает из себя улыбку. Если честно, если бы не джин, он бы подумал, что голова у него кружится от пережитого шока. Чимин, заметив это напряжение, решает, видимо, сменить тему от Тэхена на что-то еще: — Почему вы тут вообще? — спрашивает он, переключая свое внимание на Чонгука. Тот момент, когда он приподнимает брови и смотрит на них с интересом, не скрывает его желания узнать больше, но он удерживается от расспросов, опрокинувшись на плечо стоящего рядом и недвижимо глядящего на Тэхена Юнги. Чимин бросает на Тэхена лукавый взгляд и, поддразнивая, добавляет: — Чонгуки выгуливает своего песика? Эта фраза отрезвляет Тэхена покруче пощечины, и он с острым уколом раздражения произносит: — Иди нахуй, — Юнги, подыгрывая, нарочито сладко зевает, прикрывая рот рукой, как будто фраза Тэхена его утомила. — И ты нахуй вали, — добавляет он, не сдержав эмоций. Чонгук, прищурив глаза от яркого света, переводит взгляд на Чимина. На мгновение он что-то осмысливает, его лицо становится серьезным, но затем расплывается в той же игривой улыбке с едва заметной усмешкой на губах: — Выгуливаю. Он хороший мальчик, — и Тэхен на это слабо улыбается, стараясь вернуть привычное равнодушие, но где-то в глубине внутри снова поднимается то самое странное ощущение. Оно — как наэлектризованное напряжение в воздухе между ними, что-то невысказанное, что он не может точно определить. Может, это от усталости, или от того, что после того, как он ощутил Чонгука, он чувствует себя не на своем месте. Или же это сам Чонгук, рядом с которым он всегда будто бы на краю, чуть-чуть разматывает его по асфальту? Где-то вдали слышится знакомая мелодия, и резкие ритмы сливаются с людским гулом, звучат обрывки фраз, смех, всплески разговоров. Солнце стоит в зените, и его теплые лучи подкрадываются к ним, окрашивая лицо Чонгука мягким золотым светом. Чимин, поправив волосы, громко заявляет: — Ладно, упросили! Хочу в бар, но, — он многозначительно пожимает плечами, отводя взгляд, — не хочу платить. Пусть самый богатый платит, — и бросает лисий взгляд на высокого мужчину, при этом ухмыляясь так, словно держит прицел у его виска. — Чонгук, плати, — с утрированным отрешением заключает он, хлопнув того по плечу. — Странно, я сегодня без эскортниц пришел, — медленно отвечает он с показной невинностью, не забывая при этом потянуться — мышцы в вырезах его майки напрягаются стальными линиями. Юнги, лениво поведя плечами, бросает взгляд на Тэхена и, как всегда, сдержанно, но в своем стиле добавляет: — Ну вообще-то, проставляться должен Тэхен. Он зарабатывает больше нас всех вместе взятых, — с этими словами он поднимает брови и ждет реакции на подкол. Заявление отчасти правдивое — Юнги, будучи менеджером для десятка моделей, едва ли за месяц мог заработать столько же, сколько Тэхен мог получить за одну съемку; но его оклад в первую очередь зависел от самого Юнги, так что относится он к сказанному со скепсисом. — Схуяли? — Тэхен чуть приподнимает бровь, вынырнув из-за тени своего предназначенного, и с выражением искреннего возмущения пялится на низких, относительно него, мужчин напротив. — Хён сегодня очень жесток, да? — он задает риторический вопрос, бросив взгляд на Чонгука, и ощущает, как внутри что-то сладко замирает. Он замечает, что тот смотрит прямо на него — взгляд прямой и внимательный, под его тяжестью Тэхен поджимает губы, стараясь не выдать себя, и неожиданно выдыхает: — Не нажирайся только, ладно? Я не хочу, чтобы ты меня пьяный куда-то вез, — его голос звучит чуть мягче, чем он бы хотел, и от этого ему становится неловко. На этот раз Чонгук коротко прыскает, будто оставшись удивленным, но в глазах все равно играет лукавый огонек. Тэхен чувствует, как этот взгляд заставляет его невольно отвернуться — вот бы только Чонгук не почувствовал, что он стесняется. Чтобы скрыть свою растерянность, Тэхен переводит взгляд на небольшую группу молодых людей, шумно проходящих мимо. Они что-то выкрикивают на португальском, смеются, толкаются, едва не спотыкаясь о собственные ноги, — их легкомысленный смех контрастирует с напряжением, которое Тэхен ощущает внутри. Юнги, стоящий рядом, беззаботно прислоняется к кирпичной стене и лениво прищуривается из-за солнца, прикрывая глаза рукой. С полным безразличием к происходящему он громко фыркает, отчеканивая слова с присущей ему грубоватой прямотой: — Тебя никто и не просит с ним ехать. Взял такси и домой пиздуешь. Тэхен срывается на короткий смешок, но его голова тут же подбрасывает ему странную мысль: «А вдруг я хочу?». От неожиданности его лицо на мгновение принимает растерянное выражение, но он быстро берет себя в руки, стараясь скрыть это, но непременно Чонгук замечает это замешательство и усмехается. Он лениво наклоняет голову, как бы отвечая на невысказанную мысль, и с невозмутимостью произносит: — Странная претензия, Тэхени. В Бразилии вообще не бывает трезвых водителей, — рядом стоящий Чимин слышит это и театрально охает, притворно возмущаясь. Он поправляет на плечах широкие бретели багрового кроп-топа, под которым то и дело мелькают очертания его мускулистого живота, и ловко чиркает зажигалкой и прикуривает сигарету. В следующее мгновение его озорной взгляд падает на младшего. — Чонгук, да ты грубиян! Тэхен старше тебя, — он показывает пальцем на не то побледневшего, не то покрасневшего Тэхена. — А ты почему это терпишь? Лучше бы его нахуй послал. — Если я пошлю его нахуй, он меня поколотит, — он медленно оглядывает широкую фигуру Чонгука перед собой; тот выглядит особенно расслабленным — крепкие плечи, рука с татуировками, в которой он лениво удерживает силу с видом властного покоя и которой тянется к Чимину, чтобы забрать у него дымящуюся сигарету, но светловолосый ускользает, оставляя его протянутую руку в воздухе. Чонгук только усмехается, наблюдая за ним, как за играющимся котенком, а Чимин, улыбаясь, лениво встает рядом с Юнги, который все еще собой поддерживает фасад. Он делает очередную затяжку, выпуская кольцо удушающего дыма чуть ли не Тэхену в лицо. — А ты попробуй, Тэхени, — Чонгук чуть приподнимает бровь и складывает руки на груди, но не делает шаг ближе. Не нарушает эту невидимую границу между ними. Даже солнечные лучи, ложащиеся на лица прохожих и окрашивающие их улыбки в теплые золотистые оттенки, кажутся чуть тусклее, чем это легкое напряжение, повисшее между ним и Чонгуком. — Или боязно? Юнги вздыхает хрипло, очевидно, утомленный наблюдением за этой сценой: — Да послать его — как нечего делать. Тэхен, смотри. Чонгук, иди нахуй, — и Чимин заливисто смеется, повторяя фразу за Юнги. В его голосе слышится озорной вызов, а Чонгук на это лишь закатывает глаза, оторвавшись от созерцания своей родственной души, и рывком забирает наполовину сотлевшую сигарету из рук ойкнувшего Чимина. Затягивается глубоко и затем выдыхает, задрав голову наверх; тонкие струи дыма стелятся в воздухе, пока Тэхен с трепетом смотрит на свое имя на шее напротив. В этот момент Чимин с оживлением в глазах вмешивается, перевешиваясь через Юнги: — Может, я с ним поеду, а? — он снова поправляет на себе багровый кроп-топ, бросая взгляды то на Чонгука, то на Тэхена, то на Юнги, как будто тот тоже активный участник беседы. — Буду сидеть с Чонгуки в обнимку и рассказывать, какой ты, Тэхен, холодный и неприступный. Тэхен с трудом удерживается, чтобы не ответить чем-то резким. Его сердце сжимается, когда он видит, как тень легкой усмешки мелькает на губах Чонгука с хищно блеснувшим на солнце серебряным кольцом. И это небольшое движение, это небрежное касание сигареты к губам почему-то снова заставляет все вокруг расплыться, сосредотачивая весь его мир в этих, казалось бы, простых действиях. — Если ты наконец отцепишься от моего хёна, я об этом подумаю, — в итоге все равно язвит он, а потом видит, как Чонгук наклоняет голову, наблюдая за его реакцией, но смотрит нечитаемо. Глаза Чонгука остаются непроницаемыми, как глубина океана, и от этого снова под кожей неистово жжет. Тэхен мгновенно жалеет, что сказал это вслух, хотя и не до конца понял, что же сделало Чонгука таким сосредоточенным. — Юнги, — тихо мурчит Чимин, кладя свои руки на талию упомянутому, залезает ими под свободную футболку и начинает там елозить, а сам улыбается и смотрит куда-то сквозь Тэхена. Юнги старается быть непоколебимым, но Тэхен слишком его долго знает, чтобы не рассмотреть этот трепет, от которого у него подергивается уголок губ. Тэхен не знает, что он испытывает, но ему эта картина одновременно и безразлична, и неприятна, и смешна. — Это мой мальчик, видишь? Не могу отцепиться. — Я тебя не осуждаю, — осуждающе говорит Тэхен, но улыбка все равно появляется на его губах, хотя ему еще секунду назад не было весело; он додумывается посмотреть на Чонгука — тот подмигивает ему игриво. Точно. Чонгук же, прямо как Джаспер из «Сумерек», вполне способен влиять на его настроение — ну и нелепость, думается Тэхену, пока он проскальзывает мимо Чонгука и утягивает его за собой, взяв за предплечье. — Желающие нажраться за чужой счет, за мной. Юнги и Чимин следуют за ними, посмеиваясь о своем, пока Чонгук позволяет тащить себя, и Тэхен от этого чувствует, что тьма позади него сгущается и давит ему на хребет. Он испытывает ужасающее желание посмотреть на Чонгука, но что-то удерживает его, как будто невидимая сила, тихо шепчущая, что если он снова встретит его взгляд, то все станет еще запутаннее. Чонгук идет позади, его шаги ровные, уверенные, и даже в этом молчаливом сопровождении Тэхен ощущает, как напряжение растет и шипит в воздухе. Внезапно его рука соскальзывает и держит уже ладонь — и он замечает, как пальцы Чонгука непроизвольно напрягаются, словно он ждал этого прикосновения, и Тэхен не может не обернуться через плечо. В темных глазах, которые почти незаметно следят за Тэхеном, теперь появляется не просто увековеченная загадка, но и нечто живое, кипящее, ожидающее. Тэхен ловит этот взгляд, но сразу же отворачивается, будто сгоряча заметив свою слабость. Чонгук не торопится, его молчание кажется глубоким, бесконечным, как ночь, пока они бредут мимо людей, все норовящих врезаться в них или задеть своими потными разгоряченными телами. «Нравится, когда я таскаюсь за тобой?», — чонгуков голос в его голове звучит едва слышно, но в нем есть нечто большее, чем просто провокация. Тэхен чувствует, как в груди появляется тяжесть. Нечто невидимое и невысказанное между ними сжимает его дыхание, и от этого его лихорадит. Чимин, смеясь, появляется перед его лицом, щелкает пальцами рядом, заставляя Тэхена вынырнуть из своих мыслей, и тот невольно отступает, чтобы не столкнуться с ним в спешке. Юнги же идет с ним рядом, не переставая говорить о какой-то ерунде, но Тэхен даже не замечает его слов. У Тэхена много мыслей мелькает, пока он идет навстречу бару, прекрасно зная, что Чонгук слышит каждую, но одну конкретную он решает направить напрямую. «Я почувствовал тебя через себя — вот, что мне нравится». Тэхен слабо улыбается, но все равно чувствует, как будто его сердце и его разум находятся в разных мирах. Он тянет руку и ненадолго замедляет шаг, когда палец Чонгука касается его запястья. Легкое касание. Никакой силы, никакой жажды обладания — только пустое пространство между ними, которое становится все более плотным. Чонгук следует за ним, не торопясь, его шаги спокойны, но в его глазах снова появляется что-то — твердость, заставляющая Тэхена чувствовать себя, как если бы он снова оказался в центре внимания, будто все вокруг начало крутиться вокруг них двоих. — Тогда я отдам тебе все, — его голос звучит холодно, но вразрез своему тону улыбается он очень тепло.