sun was bright so was i

В комнате полумрак. Сквозь плотные шторы едва пробивается свет, но все равно слишком темно, чтобы подумать, что наступило утро. Большая кровать стоит у стены, заправленная по краям, но покрывало скомкано посередине, словно на нем спала волчья стая. Воздух густ и свеж и напоминает, что дождь шел совсем недавно. Юнги, расположившийся на диване под окном, тоже является частью этого тихого, полусонного мира, единственный свет оттуда исходит от приглушенного огонька его телефона, который он лениво скроллит. Тэхен, лежащий на кровати, начинает ворочаться, еще не отпустив ласковых рук Морфея. Он чувствует, как его тело медленно оживает от тепла, исходящего от того, кто лежит рядом с ним. — Юнги, подвинься, — бормочет Тэхен, не удосужившись разлепить залитые свинцом глаза. В его голове царит сонное оцепенение. Юнги, как змея, всегда ищет места погорячее, чтобы согреть свои ледяные конечности, так что Тэхен даже не сомневается, что тот опять залез на его сторону кровати. — Да, сейчас, — звучит в ответ саркастический голос Юнги откуда-то с другого конца комнаты. Тэхен все еще слышит лишь тихий, уютный шорох, но вот дыхание рядом с ним уже не кажется таким знакомым. Внезапная мысль пробирает его — что-то не так. В комнате пахнет чем-то странным — смесь свежего воздуха и… тяжелого парфюма? Он открывает глаза, бодро потягивается и бодро орет, когда видит человека, лежащего от него в сантиметрах. Чонгук лениво опирается на локоть, наблюдая за Тэхеном с нескрываемым весельем. Его волосы собраны, открывая уши, где поблескивают серебряные кольца серег. Легкая улыбка играет на губах, пока он просто смотрит на него, расположившись на кровати так естественно, как будто это его законное место. — Бордюр, красавчик, — его насмешливый голос заполняет тишину комнаты, отдаваясь глухим эхом в этой коробке. Он очаровательно качает головой, сопровождая свое приветствие. — Это на французском, если что. Тэхен выпрыгивает из постели, словно только что столкнулся с призраком лицом к лицу. Его сердце бьется, как бешеное, когда он осознает, что все это время рядом с ним лежал не кто иной, как его мучитель и искуситель под одной личиной. — Хён! — кричит Тэхен, вскинув руки в сторону дивана, где упомянутый лениво поднимает взгляд от телефона, но не выглядит удивленным. Его волосы скрывают половину лица, но его привычная апатия непоколебима. — Ты вот это видел? Что он тут делает? Ты что тут блять забыл? — последний вопрос уже был адресован Чонгуку. Тот лишь смеется тихо, смотря, как Тэхен застыл возле кровати. Он начинает есть что-то хрустящее, чувствуя себя максимально комфортно. — Если будут крошки, заставлю вылизывать, — голос Юнги можно назвать раздраженным, но в нем нет особого желания действительно что-то предпринимать. — Надеюсь, кровать, — говорит Чонгук. Ему явно доставляет удовольствие дразнить окружающих. Тэхен, удивленный тому, что никто не смущен проникновением чужого человека, начинает двигаться, его дыхание слегка учащенное после пережитого стресса. Он смотрит на Чонгука, который совершенно невозмутим, жуя крекеры. Тем временем Юнги снова отвлекается на телефон, словно вся эта драма происходит в другом мире и тем более никак не касается его. Тэхену кажется, что он попал в какую-то дешманскую комедию. С появлением Чонгука тэхеновой жизни светит только кинематограф. Как иначе это вообще словами описать? Он резко наклоняется к мужчине на кровати, глаза его сверкают яростью. — Чонгук… — М? Оказавшись близко к горячему телу напротив, он слегка тушуется, но все равно решает договорить. Когда их лица оказываются на расстоянии нескольких сантиметров, его голос звучит тихо, но в нем слышится явное раздражение: — Ты такой хуесос, Чонгук, — произносит он, не отводя взгляд. Юнги, который только что стал свидетелем этих слов, хмыкает из своего угла, едва сдерживая смех. Чонгук моргает, а потом уголки его губ начинают медленно растягиваться в довольную улыбку. Он ничего не отвечает, но под его взглядом Тэхену становится очень тепло. Он откидывается на подушки справа от Чонгука, сердито запрокинув руки над головой, и пытается вернуть себе хотя бы толику утреннего спокойствия. Комната погружается в еще большую тишину. Он краем глаза поглядывает на безмятежное лицо рядом и к своему ужасу замечает, что тот на него смотрит, не отрываясь. — Хён, давай договоримся не пускать на порог сомнительных личностей. — Мне было лень его выгонять, — пожимает плечами Юнги. — И в принципе похую. — Честный, — делает вывод Тэхен. Стоило ему прийти вчера домой и с тяжелой и горящей от пережитых эмоций головой завалиться спать, как перед глазами настойчиво всплывал Чонгук. Злой Чонгук, игривый Чонгук, веселый Чонгук, возбужденный Чонгук, раздосадованный Чонгук. Если честно, Тэхену начинает казаться, что ему бы понравилось на него смотреть, даже если бы Чонгука пропустили через мясорубку и свалили в грязное побитое корыто. Тогда у него никогда бы не получилось смутить его или стать причиной его раздражения. Этот сценарий пока что лучший по его мнению. Он переворачивается на бок и разглядывает отвлекшегося на разговор с Юнги своего предназначенного. Он обращает внимание на маленький хвостик на затылке, из-за которого его глаза, обычно обрамленные черными прядями, хорошо видны. В этом ленивом полумраке они кажутся блюдцами, в которых отражаются звезды. Он фокусирует взгляд на ухе, на котором висят тонкие цепочки серег и трепещут от каждого движения головы, которое делает Чонгук, и Тэхен так увлекается их танцем, что не замечает, как начинает перебирать их в своих пальцах. Приходит он в себя уже тогда, когда голос Чонгука громом отвлекает его: — Собирайся. — Куда? — В детдом. — Я боюсь, его сдавать уже поздно, — Юнги дефилирует мимо них и, не дождавшись ответа, исчезает в ванной. Тэхен смотрит недоверчиво, но Чонгук остается достаточно серьезен. — Чем быстрее соберешься, тем лучше. Ребята внизу ждут, — очаровательно, Чонгук приехал к нему, чтобы забрать, не сомневаясь, что тот обязательно согласится. Он, конечно, никуда не хочет, но все равно усилием воли сдирает себя с нагретой кровати, уронив несчастный стон.

***

Дождь стучит по асфальту, превращая улицы в скользкие потоки. День сгущается, воздух становится все прохладнее, и, несмотря на попытки скрыться под капюшонами, вода находит свои пути, стекая по лицу и проникая под кожу. Вивьен перед ним поправляет капюшон своего черного плаща, с неудовольствием глядя куда-то вниз. Рядом с ней идет Лукас, его рука лежит на ее талии, словно пытаясь защитить от дождя, но прятаться по сути некуда. Тэхен с Чонгуком замыкают эту небольшую группу, обменявшись несколькими язвительными репликами на тему погоды и того, чья это была идея идти пешком. Тэхен поправляет капюшон своей худи, почувствовав, как дождевые капли стекают за шиворот. Он быстро глядит на Чонгука — тот совершенно равнодушен к капризам природы. Его темные волосы уже намокли, пряди прилипли к лицу, но тот продолжает идти, чуть приподняв подбородок, как будто дождь был не помехой, а его личной заслугой. Его большая толстовка постепенно из серой превращается в черную под тяжестью капель. — Ты же знаешь, что это все твоя вина? — бросает Тэхен и не без стараний выталкивает его с бордюра на проезжую часть. Чонгук смеется и ногой тревожит лужу рядом с Тэхеном, не беспокоясь за сохранность своих черных штанов. — О, перестань жаловаться, — он закатывает глаза, плечом налегая на Тэхена и встречаясь с его взглядом. — Тебе понравится это место. Тэхен только тяжело вздыхает, стараясь не обращать внимания на саркастические нотки в его голосе, и видит знакомый черный джип. Он впервые замечает, какой марки чонгукова машина — это Инфинити, и Тэхен в голове предполагает, что такой люкс может стоить около сотни тысяч долларов. Откуда у Чонгука такие деньги? Вот бы оказалось, что все это время тот его разыгрывал, что был лишь фотографом на студии, а на самом деле оказался мультимиллиардером. Лукас первым открывает двери, помогая Вивьен сесть на пассажирское сиденье сзади, и оборачивается на них: — Живы? — Едва, — откликается Тэхен, проходит мимо Чонгука, шлепая конверсами по мокрому асфальту, и, брезгливо взявшись за мокрую ручку, залезает внутрь. Когда двери захлопываются, салон машины наполняется звуком легкого постукивания капель по крыше. Согретое пространство неожиданно уютно после ливня, а аромат знакомого одеколона заставляет Тэхена вдохнуть поглубже. Он откидывается назад и выдыхает, наблюдая, как капли дождя скатываются по окну. — Чья это идея? — с намеком говорит Тэхен, переведя взгляд на Лукаса, сидящего за ним, и отжимающего свои влажные светлые кудри. — Это не идея, а традиция, — поясняет он, и Вивьен, сдирая с плеч липкий плащ, угукает. — А так — Чонгука. — Каков гений. Упомянутый лишь усмехается под ухом, стряхивая воду с волос так, что капли летят прямо Тэхену в лицо, от чего ему приходится закрываться ладонью с недовольным сопением. По середине их пути Чонгук останавливается возле небольшого торгового центра, но не зовет с собой ни Тэхена, ни Вивьен, так что они вдвоем остаются в машине слушать барабанную перекличку дождевых капель. Девушка сидит расслабленно и лишь царапает кожаный салон своими ногтями. В зеркале заднего вида Тэхен видит, что она внимательно на него смотрит. — Между вами даже воздух искрится. Все норм? — вдруг она нарушает тишину, ее голос спокоен, но по ней легко можно сказать, что она очень заинтересована. Вместо ответа из него вырывается тяжелый вздох, и он тянется пальцами к метке. Как только Чонгук пропал из его поля зрения, ее снова что-то невыносимо тянуло, словно под кожу залезли черви и копошились там, играли с ним в прятки, дразнили. Вообще, говорить о Чонгуке ему хочется меньше всего — но Вивьен с ним дружит чуть ли не со школьной скамьи, так что открыться ей кажется ему удачной идеей. — У меня мозг кипит, — проговаривает Тэхен, задумчиво вперившись глазами в бардачок. — Если его нет рядом, у меня так болит шея, словно ее ломают голыми руками. Но он сложный человек. И наглый. И бесит меня. Вивьен усмехается, слегка приподняв бровь, будто не понимает, что он вообще имеет в виду. — Да? Никогда не замечала. Из всей нашей компании я с ним подружилась быстрее всего. Помимо Лукаса, конечно, — и, подумав и отвлекшись на свой маникюр, решает договорить. — Не знаю, почему у тебя сложилось о нем такое мнение, но он не больше, чем котенок, играющийся с клубком. Тэхен поворачивает голову к ней. — Плохо ты его, значит, знаешь, — он пытается звучать саркастично, но получается только устало, а потом вспоминает кое-что и заметно оживляется. — Кстати о Лукасе. Чонгук говорил, что вы не слышите мысли друг друга? Чонгук слышит меня двадцать четыре на семь, а я его — только когда он напрямую ко мне обращается. Так что для меня почти ничего не меняется. Вивьен на мгновение замялась, обдумывая его вопрос. — Да. Телепатия — это исключение, а не правило, — она поясняет, удивившись, что этого кто-то не знает. — Тех, кто слышит мысли друг друга, едва ли не одна пара на миллион из-за силы связи. Я даже на реддите читала тред о том, что паре пришлось трахаться только друг с другом, потому что если они пытались переспать с кем-то еще, с них кожа слезала. Буквально. Я рада, что господь бог избавил меня от такого ада… Тэхен ежится, представив эту боль на себе, и зарывается поглубже в черноту своей все еще влажной худи. Он думал, что нет ничего хуже того, когда в твоей голове копается по сути чужой человек, но физические повреждения напрягают его сильнее моральных унижений. — Но, раз с тебя кожа не слезает, в чем проблема расслабиться? Вы либо вместе, либо мертвы, — резюмирует Вивьен тоном, как будто все гениальное — просто, и немного наклоняется вперед, чтобы лучше видеть его лицо. — Если он себя ведет с тобой не так, как обычно с нами, не значит ли это, что он просто не может себя контролировать? — Тэхен застывает во мгновение, на его лице замирает недоумение. Ее слова стали для него неожиданным открытием. Вивьен как-то уныло хмыкает, но продолжает. — Лукас придурок, но он мой придурок, так что приходится получать удовольствие от жизни, как получается, и тебе тоже стоит попробовать. Да и герой тот, кто не трусливый… блять, или как там… короче, на португальском это «O herói é aquele que é mais corajoso que o covarde», — Тэхен кивает, как будто все понял, хотя на самом деле он был сведущ в португальском примерно так же, как и в балете. То есть, примерно никак. Его напряжение медленно спадает, несмотря на пульсацию в шее. Слова Вивьен заставляют задуматься, но ее простота и прямолинейность помогают ему почувствовать себя немного легче. О Чонгуке он ни с кем еще не говорил — зная, какой Юнги язвительный, тот скажет что-то по типу «поебитесь, сразу полегчает», а на этом моменте список его близких друзей показывает ноль, так что вариантов действительно не было. Тэхен сидит молча, глядя на ритмичные потоки дождя, стекающие по окну машины. «Сложный человек…» Эти слова, которые он только что произнес вслух, эхом отдаются в его голове. Но действительно ли это была сложность? Или это оправдание из-за того, что он не может по-настоящему понять его — человека, чьи мысли и чувства всегда рядом с ним, но никогда не доступны до конца? Метка прожгла его судьбу раскаленным железом. Чонгук теперь не просто незнакомец, а кто-то неизбежно связанный с его жизнью. Тэхен помнит, как свежо его раздражение каждый раз, когда Чонгук находится рядом, его сердце колотится загнанным зверем, а мысли путаются, когда их глаза встречаются. Он ощущает эту тяжесть в своей груди, словно присутствие Чонгука давит на него, заполняет все пространство вокруг, лишая возможности дышать. Но, несмотря на это, он не мог не думать о том, как странно ему было жить без этого якоря раньше. Не была ли жизнь его безвкусна? Как он вообще существовал до появления этого человека? Неважно, сколько раз они спорили, сколько бы не было недоразумений между ними — Тэхен не мог отрицать одного: присутствие Чонгука стало чем-то необходимым. В первую очередь, из-за клейма на шее, сводящего с ума с того момента, как они впервые встретились. Словно их связь, почувствовав блаженство встречи, больше никогда не хотела их расставания и мучила каждый раз, когда они были порознь. Но проблема не только в способности Чонгука читать тэхеновы мысли. Она в нем самом — в его постоянной удушающей уверенности, его стремлении контролировать, его несомненной вере, что Тэхен принадлежит ему, как вещь или питомец. Сначала ему казалось, что Чонгук — просто конченный, но после слов блондинки позади него он принимает во внимание вариант, что тот может просто не иметь возможности вести себя с ним иначе, так же, как и Тэхен — трясущийся изнутри и изнывающий от переполняющих чувств перед лицом своего предназначенного. Спросить этот момент у Вивьен он постеснялся. Может, это и есть та самая связь, о которой говорят? Судьба, связывающая двух людей?

***

Машина с глухим рычанием подъезжает к старому, но ухоженному дому, спрятанному за высокими деревьями. Здание выглядит солидным, с выкрашенными в бежевый цвет стенами, покрытыми следами времени. На фасаде висят цветочные горшки, добавляя уюта этому месту. Дождь стучит по ним, оставляя зеркальные лужи на подъездной дорожке. Они сидят в тишине, слушая, как капли барабанят по крыше. Тэхен бросает взгляд на табличку у ворот, и внутри него звучно щелкает переключатель. — А, так ты про детский дом не шутил? — Тэхен поворачивается к Чонгуку, голос его не скрывает за собой удивления. Чонгук усмехается, не отрывая глаз от дороги. — Нет, не шутил. Я каждый месяц сюда приезжаю. — Я думал, ты так, для красного словца, — Тэхен откидывается назад, где-то внутри него все начинает переворачиваться по часовой стрелке. — Почему? Сзади Вивьен и Лукас переглядываются, но молчат. Они уже знают эту деталь жизни Чонгука, но всегда интересно наблюдать, как тот раскрывается перед другими людьми в этом свете — невинном и добродушном. — Ну… — Чонгук делает паузу, заводя руку за голову, будто размышляет, как лучше объяснить. — Не всем в жизни повезло так же, как мне, — он отвечает лаконично, словно ему неудобно об этом говорить, и эта скромность приходится ему к лицу. Едва Чонгук останавливает машину, как передняя дверь детского дома распахивается. Из здания на крыльце показываются дети — кто в шлепанцах, кто босиком, не обращая внимания на дождь. Радостные крики слышны даже в машине, пока они несутся по мокрому двору к их машине. Их радость неподдельна, каждый из них бежит, будто видит старого друга. Тэхен замолкает, наблюдая, как мужчина открывает дверь и, не оборачиваясь, говорит: — Пойду отведу их обратно внутрь. Лукас открывает дверь тоже и усмехается. — Каждый раз одно и то же. Вивьен кивает, наблюдая за этой сценой. — Это Чонгук, которого я знаю, — добавляет она, кинув испытующий взгляд на Тэхена, и выходит из салона. Он следует ее примеру. Вот, как оно бывает. Человек, который за милую душу готов поколотить свою женщину, так добр к обездоленным. Тэхен, не понимая португальского, смотрит на взаимодействие с детьми с ощущением легкого дискомфорта — словно упускает важную часть повествования в фильме. Но даже без слов эта картина оставляет в нем странное чувство… словно его убеждения и ожидания разбиваются вдребезги. Чонгук говорит с детьми легко и непринужденно, его голос звучит уверенно, но Тэхен не понимает ни слова. Он лишь видит, как дети слушают его, смеются и нехотя начинают возвращаться обратно к дому. Тэхен, все еще стоящий возле машины, наблюдает за тем, как Чонгук медленно разворачивается. Его толстовку впору отжать, но по нему трудно сказать, волнует его это или нет. Они встречаются глазами, и Тэхен убирает прилипшую ко лбу челку назад. Ему хочется что-то сказать, но язык не поворачивается, и Чонгук слегка приподнимает бровь, намекая на то, что тот медлит. Он кивает в сторону дверей детского дома, не говоря ни слова, словно приглашает пройти внутрь. Тэхен вздыхает, ощущая нарастающее волнение, и, собравшись, захлопывает за собой дверь машины. Дождь все еще моросит, но становится слабее; причины плакать у него закончились. Тэхен догоняет Чонгука, когда он подходит к ступеням крыльца. Вивьен и Лукас уже исчезли за дверями, неся с собой пакеты. Чонгук открывает дверь, и шум детских голосов наполняет пространство, словно они сразу же погружаются в другой мир — теплый, шумный и полный жизни. Тэхен никогда до этого момента не бывал в детских домах. Ему казалось, что они менее… домашние? Внутри уютно: стены выкрашены в светлые оттенки, полы выстланы коврами, а из комнат доносится смех и шепот. Местами виднеются рисунки и фотографии, развешанные на стенах. По центру большого зала стоят несколько старых, но ухоженных диванов, за которыми уже собралась компания детей. Воспитательницы переговариваются между собой на португальском, переглядываются с Вивьен и Лукасом, принимая от них пакеты. Чонгук говорит что-то быстро и непринужденно, и Тэхен снова теряется в непонятных для него словах. Ему кажется, что он наблюдает за сценой издалека, как зритель. Дети подбегают к Чонгуку, как только он переступает порог, снова тянут его за руки, смеются и обнимают за ноги, игнорируя его промокшую одежду. Тэхен, наблюдая за этим очаровательным кадром, останавливается у входа, чувствуя, как его ноги врастают в пол корнями и не дают сделать шаг. Чонгук замечает его замешательство и подходит ближе, кивая на один из диванов. «Отчего ты так разнервничался?», — передразнивает Чонгук брошенную еще на пляже фразу Тэхена. «Я не знаю, что именно я должен делать», — честно признается он, игнорируя подкол, и, ведомый Чонгуком, замечает его насмешливую улыбку. Он сажает его на диван, позволяя детям продолжать шуметь вокруг, и от этого бедлама у Тэхена вьетнамские флешбэки о его работе — ему с подиума тоже было очень шумно, только ярких вспышек не хватает. «Ничего не делай. Просто будь здесь, — Чонгук заваливается рядом, кладет руку на спинку дивана, разглядывая Тэхена, пока продолжает улыбаться и ловить детские руки своей левой. — Иногда нужно просто быть». Через секунду он отрывается от своего предназначенного, потому что ему на колени прыгает ребенок и что-то вопит на португальском, протягивая плюшевую маленькую свинку. В широкой ладони Чонгука она кажется еще забавнее, когда он ее сминает. Тэхен переводит взгляд на детей, которые бегают по залу за Вивьен, и у него теплеет на душе. В последний раз, когда он был в похожем месте, это был приют для животных — и это место разбило ему сердце на крошечные осколки, и он неосознанно боялся, что здесь это чувство снова захватит его с головой, но детский дом больше напоминает ему школу во время перемены; радостные лица, смех и суета, ни капли тоски. К нему подходят дети, чтобы познакомиться, они что-то говорят на португальском, и Тэхен, немного смущенный, отвечает им на английском — они плохо понимают язык, морщатся, вспоминая что-то, но стараются изо всех сил общаться, широко улыбаясь и переглядываясь друг с другом. Чонгук, который все это время следит за их неловкой беседой, как бы невзначай подкидывает им несколько фраз, чтобы облегчить разговор. Его голос мягкий, спокойный, и он свободно переключается с португальского на английский, делая это без особых усилий. Дети, получив помощь, снова дергают Тэхена за руки, показывая ему игрушки или просто что-то рассказывая, игнорируя факт языкового барьера. Тэхен, сидящий на диване среди этой суеты, украдкой бросает взгляд на Чонгука. В последнее время он часто видит Чонгука таким — простым и расслабленным, без того пугающего и напряженного взгляда, который всегда скрывал больше, чем раскрывал. И эта возможность — видеть его таким — сбивает с толку. Вообще все в этом Чонгуке — его спокойствие, забота, умение взаимодействовать с окружающими — сбивает с толку. Тэхен не может понять, как два таких разных человека уживаются в одном теле. Одна из детей, девочка лет десяти, подбегает к Чонгуку. Она смотрит на него с прищуром, как будто собирается задать какой-то важный вопрос. Чонгук наклоняется к ней, чтобы услышать, что она шепчет, а затем внезапно тушуется. Он отвечает ей коротко, но смущение проскальзывает в его обычно спокойном голосе. Тэхен сразу замечает его замешательство. Он прищуривается, пытаясь понять, что происходит, и, не дождавшись ответа, мысленно обращается к нему: «Что случилось?». Чонгук на секунду замирает, прежде чем ответить на его вопрос: «Она спросила, не ты ли мой соулмейт». Тэхен моргает, не понимая, в чем конкретно проблема, и усаживается поудобнее. «И что? Почему это тебя смутило?». Чонгук отводит взгляд, его мысли звучат спокойнее, чем выглядит его лицо: «В Южной Америке принято считать, что твой соулмейт — это твой возлюбленный априори. Когда дети задают такие вопросы, это кажется слишком личным». Тэхен на мгновение теряется, переваривая услышанное. Он снова смотрит на девочку, которая, улыбаясь, уже убежала к другим детям. Теперь все становится немного яснее, но Тэхен все равно ничего не понимает. «И ты… неловко себя чувствуешь, потому что это вопрос про нас?», — его голос полон искреннего удивления. У него ухает в сердце от того факта, что Чонгук мог смутиться. Чонгук. Смутиться. Ему даже думать об этом смешно. Его предназначенный пожимает плечами, снова встречая взгляд Тэхена, но в его мыслях слышится тихая усмешка. «Что-то в этом роде». «И что ты ответил?», — не скрывая любопытства, Тэхен смотрит на девочку, усевшуюся Чонгуку на колени и начавшую показывать свои рисунки, невнятно что-то рассказывая, очевидно, на португальском. Ее кудрявые локоны постоянно падают ей на глаза, так что Чонгук снимает свою резинку, распуская подсохшие волосы, и собирает их в небрежный хвост под ее веселый смех. «А ты хочешь от меня это услышать?», — Чонгук отвлекается от рисунков и смотрит на него с прищуром, напоминающим того самого привычного (отбитого) Чонгука. Его темные глаза блестят, а по нижней губе проходится язык, тревожа серебряное украшение на ней. Тэхен отшатывается так, словно по его лицу проехался кулак. «Я передумал. Идешь нахуй», — быстро отвечает он и отворачивается. Последнее, что ему хочется видеть в детском доме, так это самодовольную и соблазнительную рожу Чонгука, провоцирующую его на эмоции пожестче. Чонгук тихо усмехается, снова отворачиваясь к девочке, которая продолжает показывать ему свой местами рваный альбом. Тэхен, бурча себе под нос проклятия, вспоминает деталь о своей метке — имя Чонгука на ней написано на латинице, а не на хангыле, как, вероятно, должно быть. Это не просто вопрос культуры — это вопрос о том, кто он вообще такой. Детали складываются в голову одна за другой, и у него возникает новый вопрос. Тэхен придвигается ближе, закидывая ногу на ногу, и, стараясь придать своему голосу невинный тон, говорит: «Эй, Чонгук, — он поднимает взгляд от девочки, ожидая продолжения. — Ты родился в Бразилии? — тот кивает, явно не уделяя вопросу особого внимания. — Но при этом ты кореец, говоришь на корейском, как на родном. И метка… — он кладет теплую ладонь себе на шею и коротко ее трет. — Почему твое имя не на хангыле?» Чонгук замирает на секунду, словно оценивая, стоит ли вдаваться в объяснения. Он не смотрит на Тэхена, продолжая поглаживать ребенка по голове, пока она болтает что-то на своем, и, наконец, откидывается на спинку дивана, чтобы ответить. «Мои родители — корейцы, которые улетели в Бразилию еще до моего рождения. Дома мы всегда говорили по-корейски, но я рос здесь, среди португальского языка и культуры. Для меня корейский — это язык семьи, а португальский — язык всего остального мира». Тэхен хмурится, обрабатывая информацию. Он стал понимать еще хуже, чем до того, как спросил. Чонгук криво усмехается, словно ему самому это забавно, и лениво пожимает плечами. «Мой родной язык, как ни странно, португальский, хотя я с детства говорю на двух. Метка решила, что мое имя для тебя будет написано так, как чаще всего я его использую сам». Тэхен кивает, обдумывая это, но в его взгляде остается некоторое непонимание. Девочка, сидящая до этого момента на коленях Чонгука, подрывается со своего места и бежит навстречу к воспитательнице. Они молча провожают ее глазами. — То есть, несмотря на корейские корни, ты у нас больше горячий бразилец? — говорит уже вслух Тэхен, и тон его язвительно ироничный. Чонгук смотрит на него тепло, подпирает голову кулаком, упершись локтем в спинку дивана, и непринужденно отвечает: — Я у нас просто Чонгук, — он говорит это так, словно это признание обращено не к кому-то конкретному, а к самой вселенной, невидимой связующей нитью удерживающей их рядом. — Ты потерял между «просто» и «Чонгук» слово «блядский», — как бы невзначай подкидывает Тэхен, уставившись на предназначенного. В ответ Чонгук лишь мягко смеется, коротко и почти беззвучно, но взгляд его пылает тем же неутихающим огнем, скрытым за хищной линией губ и ленивым прищуром. Он снова молча смотрит на него, не отрываясь, и взгляд его застывает в районе шеи, не прикрытой худи. Тэхен задает молчаливый вопрос, почему он вылупился. — Мне просто нравится, как это выглядит, — его лукавая улыбка не покидает губ. — Как выглядит что? — морщится Тэхен и запускает пятерню в свои вороные волосы, растрепав их только сильнее. — Мое имя на твоем теле, — с легкой усмешкой объясняет Чонгук, будто это и так очевидно. — На латинице или нет, это ведь мое имя. Слова Чонгука резанули сердце, вызывая странное, болезненное ощущение. Тэхен чувствует, как его дыхание замедляется, а в груди будто что-то ощутимо сжимается под давлением тисков. Он нервно хмыкает, отворачиваясь, чтобы скрыть смущение, но осознает, что это бесполезно — вряд ли Чонгук откажет себе в удовольствии подслушать его мысли. Это имя, их связь — все кажется таким окончательным, необратимым, и это одновременно и волнительно, и до отчаяния грустно. — И что, я типа должен гордиться этим? — выдыхает он, скрывая за сарказмом свою растерянность. Чонгук лишь прищуривает глаза, его взгляд становится тяжелее. — Ты не должен ничего, — отвечает он мягко, но в его голосе — едва уловимая угроза, скрытая под слоем обаяния. Тэхен скорее бы поверил, что ежи умеют летать, чем в доброжелательность этого мужчины. Его пальцы бессознательно касаются шеи, где скрыто имя, выведенное латиницей; там проклятие, которое пылает под его кожей. «Хочешь, чтобы я сказал это вслух? — Тэхену не хватает смелости произнести это своим ртом, поэтому отвечает он мысленно. — Чтобы признался, что я — твой?». Чонгук смеется коротко, низко, его голос льется, как теплый шелк, обволакивая уши, и это откровеннее любых слов — в его ответе он не нуждается. Тэхен сидит неподвижно, уставившись в одну точку, словно пытается забыть о мире вокруг. Он слышит, как Вивьен подходит к ним, как ее громкие шаги гармонично звучат на фоне голосов детей. В руках у нее — несколько плюшевых игрушек, которые она весело принимается раскладывать на коленях Тэхена, словно предоставляя ему спасательный круг в бурном море мыслей. — Тебе Кларисса звонила? Она сюда едет, — говорит Вивьен, с улыбкой изучая реакцию Тэхена. Он даже не понимает, кто такая Кларисса, и почему Вивьен смотрит с таким вниманием именно на него. Он просто продолжает молчать, погруженный в свои размышления. — Нет. А зачем она сюда? — произносит Чонгук с легкой настороженностью. Его голос звучит ровно, но поза перестает быть такой расслабленной — эта перемена заставляет Тэхена перевести на него взгляд и внимать каждый жест внимательно. — Не знаю. Я думала, ты будешь злиться, если увидишь ее без предупреждения, так что решила рассказать, — отвечает Вивьен, ее тон остается доброжелательным, но она явно осторожничает. Ее выдает то, как она неловко переминается с ноги на ногу, будучи, по сути, уверенным в себе человеком. — О мертвых либо хорошо, либо никак, — резюмирует Чонгук, но его слова не несут в себе и тени раздражения. Вивьен кивает и оставляет Тэхена, окруженного игрушками, и Чонгука, смотрящего куда-то в стену. — Когда она приедет, я попрошу тебя выйти со мной. Можешь сделать это для меня? Тэхен отвлекается от зоопарка на своих коленях и смотрит на Чонгука с удивлением. Просьба странная, его тон — еще страннее, и его одолевает любопытство. — Без проблем. А это кто? — спрашивает он, словно указывая на невидимого врага, который, по всей видимости, притаился где-то вдалеке. — Никто, — отрезает Чонгук, его ответ звучит так резко, что Тэхен невольно вздрагивает, будто почувствовал холодный ветер, проникающий сквозь жаркий воздух детского дома. — Просто будь рядом, чтобы я никого не убил. Тэхен бы и рад отказаться, но вряд ли у него получится сказать «нет» такому Чонгуку. Его взгляд снова невыносимо тяжел, и, несмотря на свой клокочущий во всем теле интерес, Тэхен не без труда удерживается от расспросов. Когда они выходят наружу, дождь прекращается, оставив после себя лишь влажный воздух и мокрый асфальт, на котором капли воды, как мелкие бриллианты, отражают последний свет угасшего дня. Тэхен стоит у входной двери в детдом и ощущает, как рядом с ним нарастает нечто тягостное, будто воздух наполняется электричеством перед грозой. Статная фигура Чонгука отчетливо выделяется на фоне приглушенных теней, словно прекрасное изваяние, он стоит неподвижно, а взгляд его бездушен. Высокий и широкоплечий, он создан, чтобы быть частью окружающего сумрака. Они слышат шаги на фоне тихого шороха листвы, и Тэхен невольно вздрагивает. Он видит, как приближается девушка, и внутри него нарастает напряжение, словно кто-то внутри него натягивает струну до предела. Он переводит взгляд со стройной фигуры на Чонгука и рвано выдыхает. Все в этом Чонгуке заставляет Тэхена сделать шаг назад, а затем замереть. Господи, если ты есть, спасибо тебе за то, что он никогда не смотрел на него вот так. Чонгук кажется почти неестественным на фоне размытого вечернего пейзажа — его высокие скулы и напряженная линия подбородка выделяются, вырезанные из воска. Его черные волосы, слегка влажные после дождя, прилипают к вискам и падают на лоб, как темные штрихи на совершенном нарисованном лице. Он безмолвен и собран, но руки его выдают сдерживаемую неприязнь: пальцы чуть подрагивают, как у зверя, готового вырваться из клетки. Приглушенный свет скользит по его фигуре, отражая силу и грацию в каждом изгибе. В каждой мышце — предвкушение, в каждом взгляде — холод стали. Он держится так, словно сам воздух вокруг склоняется перед ним, признавая его силу, и это создает ауру, которая одновременно завораживает и заставляет содрогнуться. Кларисса подходит ближе, и Тэхен чувствует, как вокруг них сгущается тьма, обволакивая своими тенями. Ее русые волосы падают ей на плечи, подожженные в уходящих солнечных лучах, а лицо — безмятежно, словно картина с таким Чонгуком была для нее не то, что не страшна, — даже не нова. Он не понимает слов, которые говорят эти двое, но тягучая напряженность их общения заполняет пространство, как густой туман. Голос Чонгука звучит жестко, словно каждый слог пробивает собой воздух, а Кларисса вторит ему плавно, сохраняя полное спокойствие. Тэхен не может понять их смысл, но чувствует, как его постепенно одолевает ярость — разумеется, принадлежит она не ему. Ему остается только гадать, что именно происходит между ними, но он не может оторвать взгляд от Чонгука. Всякий раз, когда тот открывает рот, дыхание Тэхена сбивается, будто ему не хватает воздуха, чтобы выдержать ту холодную силу, с которой он разговаривает. Кларисса все ближе и ближе к Чонгуку, и, хотя в ее движениях нет ничего преднамеренного, каждая мелкая деталь ее общения — неуловимый жест, легкий наклон головы, движение пальцев — напоминает Тэхену, что он здесь чужой. Несмотря на то, что внешне Чонгук абсолютно спокоен и разговаривает без запинки, словно скользит лезвиями по льду, Тэхен в курсе, как его колотит от злости. Эта сила забирает из него весь кислород, заставляет его руки сжиматься в кулаки. Тэхен с усилием воли оставляет себя недвижимым, но его подводит свое же рваное дыхание. Кларисса вдруг отводит взгляд в сторону и встречается глазами с Тэхеном — ее лицо бесстрастно, когда она поворачивает к нему голову и надменно рассматривает его, как какого-то зверька в вольере. Он теряет дар речи, когда видит, что делает на это мужчина рядом. Его рука хватает девушку за лицо и с нескрываемой силой поворачивает обратно к себе. Хоть Чонгук и остается молчалив, Тэхена резко заваливает его несдержанными, неконтролируемыми мыслями, давящими, душащими, пригвождающими к земле. Не смотри на него так. Не смотри. Почему ты смотришь? Я убью тебя. Не смотри. Не смотри, или я сверну тебе шею. Тэхен проглатывает подступивший к горлу ком, внезапно осознав, что ему страшно. Его мышцы напрягаются в попытке выдержать эту ледяную ярость, исходящую от Чонгука и проникающую ему под кожу. Он едва дышит, не смея пошевелиться, опасаясь хоть чем-то привлечь к себе его внимание. Чонгук сдавливает лицо Клариссы все сильнее, и у нее, кажется, даже не получается вдохнуть, потому что она пытается отодрать его сильную ладонь от себя. Его взгляд — сосредоточенный и неестественно холодный, почти безжизненный — нависает над ней, как тень, накрывающая все вокруг. Я тебя убью. Как же я тебя ненавижу. Почему ты на него так посмотрела? Не смотри на него никогда. Тэхен чувствует, как его собственные мысли слабеют под тяжестью чужих — нестерпимой волной они прорезаются сквозь его сознание, заполняя все вокруг, впиваясь в него резкими, ядовитыми уколами. Каждая мысль, как удар. И хотя Чонгук не шевелится, сдержан в своем внушительном спокойствии, в нем что-то пульсирует, хищное и непреклонное, и это разрывает Тэхена на части. Он слышит слабый стон девушки, сдавленный из-за невозможности освободиться. Он вспоминает о просьбе Чонгука ранее так, словно его внутренний голос напевает спасительную колыбель. Он пытается найти нужные слова, но их не хватает, и он понимает, что должен поступить иначе. — Чонгук! — резко восклицает он, поднимая голос. — Смотри на меня! Словно по команде, Чонгук резко поворачивает к нему голову, и в его взгляде внезапно пробивается нечто иное — растерянность, озадаченность, и это чувство поражает Тэхена. Он видит, как в его глазах меркнет тот морозный блеск, и эта волна, на которую он так долго надеялся, откатывает, унося с собой темные облака. Чонгук разжимает руку, и Кларисса делает шаг назад, молча трогая свое лицо. Она все еще смотрит на него с невозмутимостью, как будто ничего и не произошло, но в ее глазах мелькает что-то мимолетное, то ли страх, то ли удовольствие. Тэхен замечает это, и у него на секунду появляется ощущение, будто он понимает, почему Чонгук впал в безумие. — Э-э… я хочу карбонару, — не зная, что еще сказать, он говорит самое нелепое, что приходит на ум, но его голос мягок, как перо, скользящее по рваной ране. Тэхен делает шаг вперед, чувствуя, как их взгляды встречаются, сталкиваются, как ток, бегущий по проводам. Чонгук не двигается, но напряжение в его теле слегка ослабевает, и на мгновение между ними остается лишь тишина и рваное дыхание девушки напротив. «Пошли… — продолжает Тэхен, видя, как темный огонь в глазах Чонгука затухает, — пойдем…» — Тэхен, да? — вдруг произносит Кларисса, и ее голос, лишенный прежней небрежности, звучит на английском, как колокольчик в тишине, прерываемый лишь ее тяжелыми выдохами. — Лучше беги от него как можно дальше. — Воспользуйся своим же советом поскорее. На переломанных будет сложнее, — отвечает Чонгук, его тон резкий, как острие ножа, но в глазах мелькает что-то более глубокое — мука, гнев, презрение, и это откровение выбивает из тэхеновых легких весь кислород, заставляя его сердце затрепетать от тревоги. Кларисса смеется, но ее смех звучит совсем не веселым — скорее измученным. Она не спорит, лишь молча покачивает головой, словно прощаясь, и, отвернувшись, уходит, оставляя после себя тяжелую тишину. Словно вместе с ней улетучивается и напряжение, нагнетающее воздух вокруг них. Тэхен и Чонгук остаются на месте, как статуи, наблюдая, как ее силуэт растворяется в сгущающихся тенях. Каждая секунда кажется вечностью, а Тэхен чувствует, как его сердце колотится от волнения, словно пытается вырваться из груди. Чонгук, сжав челюсти, наконец говорит: — Пойдем. Его голос звучит низко и спокойно, но в нем есть еле уловимый оттенок усталости. Сделав шаг в сторону, он движется прочь от этого места. Тэхен следует за ним. Для него такой Чонгук — это тучи, заслоняющие собой солнце.

***

Тэхен находит себя на переднем пассажирском сиденье спустя полчаса, как они попрощались с детьми, неуверенный, готов ли обсуждать произошедшее, пока Чонгук за рулем. Мягкий свет уличных фонарей скользит по его лицу, создавая теневые узоры на коже. Мысли о том, свидетелем чего он стал, заставляют его сердце биться быстрее. Сзади, в уютном пространстве автомобиля, сидят Вивьен и Лукас, которые мирно переговариваются на португальском, не осознавая тяжести разговора, назревающего впереди. — Нет врага страшнее, чем тот, кто знает тебя лучше тебя самого, — произносит Чонгук, очевидно, ощущая повисший над головой Тэхена вопрос. Он крепче сжимает руль, его руки белеют от напряжения. — Я не жалею о том, как с ней обошелся. Я солгал тебе, когда говорил, что она ушла, чтобы не мешать нам своими чувствами. На самом деле, она сказала мне изменить. Словно тяжелый груз, разочарование обрушивается на Тэхена. Он чувствует, что еще немного, и он не выдержит этих эмоциональных аттракционов, которые ему весь день устраивает Чонгук. — Что это вообще значит? Ты изменял по ее просьбе? — его голос звучит напряженно, с ноткой недоумения. Он чувствует, как его разум борется с этой нелепой мыслью, словно старается не утонуть в море абсурда. — Если ты помнишь, я рассказывал о том, что наши отношения были странненькими. Я делал все, что она просила, в то же время она исполняла все, чего я хочу, беспрекословно, — продолжает Чонгук, его взгляд устремлен вперед, как будто он ищет что-то очень важное в вечерних огнях. — Но когда она поставила меня перед выбором, все начало ломаться. Она рассказала моим родителям о том, что я ее якобы избивал. Теперь у меня нет родителей. Они не поверили своему собственному сыну, — он истерически посмеивается, и глаза его становятся пугающими. В этот момент Тэхен осознает, что есть не только физическая дистанция между ними, но и невидимая пропасть непонимания, которую так сложно преодолеть. Он ощущает боль Чонгука и не может не чувствовать горечи во рту. В голове Тэхена вертятся мысли о том, как эта ситуация вообще могла произойти в реальной жизни? — Она всегда знала, как меня зацепить, — говорит Чонгук, его голос становится чуть тише, как будто он делится чем-то слишком личным, несмотря на то, что он и так говорит на корейском, чтобы его понимал только Тэхен. — Но и я использовал ее, как хотел. Все было веселым, пока это не начало касаться других людей, — его голос становится более резким, как лезвие, и Тэхен сглатывает, словно чувствует его своим горлом. Сзади Вивьен и Лукас тихо смеются, не понимая, о чем говорят их друзья. Их невинные разговоры создают контраст с темной атмосферой, окутывающей передние сиденья. — Когда у нас состоялся первый диалог, ты сказал, что у тебя отменилась свадьба, — произносит Тэхен, откидываясь на спинку сиденья. Его голос кажется подавленным, и он не понимает, говорит ли это Чонгуку или скорее самому себе. — Я сделал ей предложение, мы выбрали дату свадьбы, и на следующий день появилась метка, — выплевывает Чонгук, и его глаза сверкают в темноте автомобиля, как огоньки в ночи. Тэхена всего передергивает изнутри — впервые Чонгук говорит об их предназначении настолько пренебрежительно. Это чувствуется как удар в живот, и он сжимает руки в кулаки, пытаясь подавить волны разочарования. Тэхен не знает, почему, но у него разрывается сердце. — Я все равно ничего не понимаю, — шепотом говорит он. Глаза его несчастны, и Чонгук, заметив это, смягчается. — Ты слышал о последствиях измен соулмейтов? — спрашивает он, его голос становится тише. — Вивьен рассказывала сегодня о том, что с кого-то кожа слезала из-за того, что они переспали не со своим предназначенным, — упомянутая отзывается позади, но, оставшись проигнорированной, недовольно фыркает, чувствуя себя выброшенной за рамки важной беседы на иностранном для нее языке. Тэхен молится, чтобы в зеркале заднего вида не было видно его лица. — Ты же понимаешь, что я должен был изменить тебе? — продолжает Чонгук, и в его голосе звучит напряжение, как будто ему сложно это даже вслух сказать. — Что? — отвечает Тэхен, словно неожиданно ударенный в грудь. — Когда твой соулмейт умирает, ты освобождаешься от предназначения, — произносит Чонгук, и его голос становится мрачным, будто он рассказывает страшную сказку. — Я должен был переспать с ней с твоим именем на коже. Учитывая расположение наших меток и то, как сильно я связан с тобой, — читаю твои мысли и чувствую все то же, что и ты — предполагалось, что ты задохнешься. «Вы либо вместе, либо мертвы» — фраза, сказанная Вивьен еще днем в этой же самой машине, приобретает новый смысл. Тэхен чувствует, как холод пробирается в его душу, и он начинает осознавать, как же повезло ему обойти саму Смерть стороной. Он даже теряет способность дышать, мир вокруг начинает расплываться в серых тонах. Кто бы мог подумать, что этот самый мир, в котором они живут, полон не только игр судьбы и ее романтики, но и такого всеобъемлющего жестокого мрака. И вправду, он не единственный, кто преодолевал трудности каждый день — Чонгуку пришлось отказаться от любимой женщины в угоду того, чтобы сохранить ему, Ким Тэхену, жизнь. Тэхен закрывает глаза, пытаясь унять нарастающую бурю эмоций. Он хочет понять, как это могло произойти, как же так он оказался в такой ловушке. В его сердце разгорается ярость ко всем: к Клариссе, к Чонгуку, к этому миру, к соулмейтам, но в то же время он против своей воли не может не чувствовать жалости к этому загнанному в угол мужчине, рычащему, как обездвиженный в капкане зверь. Тэхен обводит взглядом пространство внутри машины, пытаясь найти хоть каплю логики. В его сердце — глухая паника, и он не может отделаться от мысли, что этот разговор погружает их все глубже во тьму. — Ты бы сделал это? — тихо спрашивает он, не желая услышать ответ. Чонгук вздыхает, и этот звук полон горечи. — Я был близок, — произносит он, и в его голосе звучит неподдельная тоска. — Я был очень близок, Тэхен, и учитывая, как сильно ты меня проклинал каждый день, ты как будто умолял меня это сделать, — Тэхен смотрит на него, стараясь увидеть в его глазах искру сожаления, но вместо этого находит лишь темноту, затопляющую его душу. — Но тебя спасла Кларисса своими собственными руками, — вдруг договаривает он, и Тэхен с непониманием смотрит на него. Шестеренки в голове, которые только-только начали превращаться в один рабочий механизм, снова вышли из строя. — Я почувствовал отвращение, когда она поставила меня перед выбором, и я принял решение о разрыве. Она поехала к моим родителям и показала все синяки и шрамы, которые. Сама. Умоляла. Оставить, — его голос становится настолько злым, что Тэхену становится страшно. — Все это — наказание за то, что я выбрал не убивать тебя. Эти слова больно укалывают, но его больше напрягает другое — теперь Чонгук молчит, его глаза направлены на дорогу, но Тэхен чувствует, как его настроение меняется. Он даже не уверен, с ним ли его предназначенный мысленно: он бездумно вжимает газ, объезжает машины, едущие слишком медленно на трассе, как всегда гонит сто двадцать километров в час, но Тэхена не отпускает ощущение, что Чонгук не в себе. Он кладет свою руку на предплечье своего предназначенного, чувствуя, как от напряженной мышцы исходит тепло, даже в этом состоянии хаоса, и сжимает почти нежно. — Спасибо, Чонгук, — тихо говорит он, стараясь вложить в свои слова всю искренность, на которую способен. Он не уверен, за что именно благодарит — за свою сохраненную жизнь, за сделанный выбор, за это откровение или за то, что он в принципе теперь часть его жизни. — Ты меня благодаришь за то, что я тебя не убил? — фыркает Чонгук, и на мгновение его взгляд становится грустным, но затем проясняется, когда Тэхен нелепо улыбается, осознав, что прогадал со способом поддержки. — Я про карбонару, кстати, не забыл. Я очень есть хочу… Для него такой Чонгук — это облака, расступающиеся перед солнцем.