Иммунитет

      У него всегда отсутствовали все базовые понятия, которые простым смертным закладывали в систему первоначально, приходилось додумывать, выискивать нужные варианты и комбинации, дабы угодить социуму и своему комфорту, так сказать, совмещать полезное с приятным. На деле иногда все доходило до неописуемого абсурда в таких бытовых случаях, что отчаянно появлялось единственное желание забиться в угол и больше из укромного закутка не вылезать, а иначе вновь заставят искать в обычных, на первый (в его случае любой) взгляд, вещах подтекст.       Субину нужна перепрошивка. Без инструкции и хорошего мастера не обойтись. Эта неприспособленность раздражает.       Проблема заключалась не в отсутствии интеллекта, скорее, в некоем перманентном сбое восприятия. Мир видел краски, а Субин – только оттенки серого, мир слышал музыку, а Субин – лишь хаотичный набор шумов. И вот, в этом звуковом и визуальном хаосе он пытался построить хоть какую-то систему координат, чтоб не угодить в пропасть непонимания, в вечный конфликт с реальностью.       Он завидовал тем, кто с легкостью ориентировался в этом лабиринте социальных условностей, тем, кто интуитивно понимал, как себя вести, что говорить, как реагировать. Для Субина каждое взаимодействие было сложной многоходовкой, где он тщательно анализировал каждый жест, каждое слово, пытаясь предугадать последствия.       Позавчера Ханни завалилась к нему в комнату, прервав его на середине второй главы книги, которую он давненько хотел прочесть, но все никак не складывались обстоятельства. На девчонку он не в обиде, все же восторженные рецензии и отзывы в интернете перехвалили сие творение давно почившего писателя, так что, можно сказать, что Ханни его даже выручила, спасла от мертвого и наискучнейшего дерева.       Выглядела она очень воодушевленно, по крайней мере, Субин старался анализировать по ее языку тела, хотя тема эта весьма двоякая: помнится, как-то раз он пытался поймать брата на лжи, узнал о самых очевидных вариантах, а Бомгю не поправлял вещи на себе, не потирал нос и не избегал взгляда, а Субин, между прочим, перешагнул через собственное не хочу, чтобы самому держать тот зрительный контакт. Какой итог? Бомгю ему соврал. В общем, интернету ты конечно доверяй, но, будь добр, проверяй. Ханни же была расслаблена, болтала о школе, что бывает крайне редко, потому что данное место школьница явно не жаловала, а еще, это, пожалуй, должно быть самой важной частью, потому что, анализируя произошедшее сейчас, пазл в голове Субина сложился окончательно, так вот, напоследок Ханни подарила ему красивые фигурки с аниме-девочками, которыми очень дорожила.       Субина раздражает то, что он не предает чужим поступкам и словам должное значение.       Вообще, он мог понять все раньше, ведь подруга не была импульсивной в своих действиях. Естественно Ханни сомневалась, раздумывала, взвешивала свое решение. Можно было предотвратить произошедшее, до того, как ситуация вышла из-под контроля.       У Бомгю очень чувствительное сердце, нет, он не болен, что несказанно радует, но в подобных ситуациях младший брат впадает в панику и ступор. Мама умерла, когда Бомгю было семнадцать, тогда Субин и сам был в нелучшем состоянии, много ревел, но отпустил ситуацию раньше, чем считает брат. Бомгю в целом мыслит немного узковато, когда дело касается его. Нет, Субин понимает, что тот делает ему несказанное одолжение, продолжая бесконфликтно жить вместе, держась рука об руку, но на деле их симбиоз нужен им обоим.       Субин несказанно рад, что вечером, вернувшись после работы решил заглянуть к соседям снизу. Он знал, что сегодня бабушка, что любезно продолжает подкармливать их с Бомгю своей стряпней, хотя не особо-то и жаловала таких возрастных приятелей внучки, планировала наготовить побольше вкусностей, дабы побаловать горе-мученицу ученицу, после написания вступительных. Субин был частым гостем в их квартире, поэтому женщина впустила мужчину не раздумывая, хотя обычно дверь ему, сломя голову, бежала открывать девчушка. Очень на нее не похожу, но велика вероятность усталости, так что значение сему факту он не предал.       Субин несказанно рад, что выбрал именно метро, а не автобус, из-за чего добрался до дома значительно быстрее, хоть и было больше людей.       Субин несказанно рад, был тем, кто испытал в этот день неприличное количество негативных и отрицательных эмоций.       Он редко позволял себе вот так просто поддаваться панике, без явной на то причины. Но причина была.       Субин несказанно рад, что именно он нашел Ханни. Пускай Бомгю все равно вскоре прибежит, путаясь в собственных заплетающихся ногах. Главное, что брат не столкнулся с этим один на один, как тогда, в прошлом.       В ее небольшой комнатушке горела только настольная лампа, освещая пространство вокруг себя теплым светом, не было разбросанных вещей, даже тетради и учебники аккуратно сложены в стопочку на краю стола, хотя обычно кипа макулатуры хаотично валялась везде, где только можно и нельзя. Шторы плотно задернуты, закрывая позорный вид на соседнюю кирпичную стену, а злосчастный календарь, который Субину никогда не нравился обзавелся коррективом — сегодняшняя дата была обведена маркером дважды, чего раньше точно быть не могло. Субин детали в учет брал всегда, хотя и не обладал величайшим потенциалом нейротипичных и не видел эти маячащие пред глазами восклицательные знаки, не слышал звоночков надвигающегося бедствия.       Она поникши лежала на кровати, отвернувшись к стене, такая крошечная, что Субин заприметил ее не сразу. — Ты спишь?       Ответ не последовал, а вечно заклинившие в черепушке шестеренки начинают поскрипывать, предостерегающе и осторожно подготавливая его тонкую психику к чему-то глобальному. — Ханни?       Пустая банка таблеток, рядом еще пару начатых блистеров, очень не в ее стиле вся эта чистота и стерильность. Обычно все было залито яркими красками, так что если бы она выбирала эффектную кончину, то Субин бы поставил на более «громкий» уход.       Ханни же и вправду затихла в последние дни, точнее, она вела себя так спокойна, будто весь вселенский груз, взваленный на ее хрупкие девичьи плечи был наконец сброшен. Бомгю отметил пару раз, что такое состояние подруги ему даже нравится, наконец повзрослела. Брат также поделился доводами о том, что изменения в поведении могли быть вызваны скорой сменой обстановки, ведь Ханни не раз жаловалась на тусклое здание, которое окружающие именовали их домом.       Бомгю ошибся, Субин не смог понять, а сама Ханни продолжала обездвижено и тихо-тихо лежать на заправленной постели.       Несчастные секунды растянулись в целую вечность, а Субин так и не шелохнулся, боясь нарушить сон девочки.       Моргает.                         Темно.                                           Светло.       Но сон этот был неестественно глубок. В нем не было тремора век, легкой дрожи губ, ничего, что выдавало бы жизнь. Субин осторожно коснулся ее руки. Она наглоталась таблеток и лежит на кровати.       Ханни не может так поступить с ними. Она не может поступить так с собой. — Ханни, просыпайся! Вставай, слышишь?! Проснись! — он, будто разморозился от эффекта, наложенного противником в игре, оказался прямо над школьницей, не подававшей признаков жизни. — Эй! Ханни!       Дверь в комнату резко отрылась вновь, пропуская на этот раз пожилую обеспокоенную женщину. — Что-то случилось? Почему ты кричишь? — перепуганная не на шутку пыталась рассмотреть внучку за широкой спиной гостя, встревоженно обходя со стороны. — Она еще теплая, позвоните… позвоните в скорую! Ханни, ты слышишь? Ханни! — голос сорвался на крик, кажется, весь ужас наконец достиг сознания, которое обрабатывало увиденное почти минуту. Было очень холодно, но рука девочки действительно теплая, что говорит о том, что Субин подоспел вовремя. По крайней мере он надеется на это, другого не дано, к сожалению.

***

      Бомгю появился на пороге чужой квартиры через несколько минут после того, как услышал вой скорой помощи под окнами. Он бы пропустил сие шумное и мигающее явление мимо ушей, но картонные стены не оставили ему выбора.       Он сорвался на бег, когда осознал, где именно находится Субин. Может бабушке их подруги стало плохо? В том месяце у нее резко скакануло давление, из-за чего врача пришлось вызывать самому Бомгю, очень удачно помогавшего старушке в тот вечер.       Субин выглядел напуганным и очень потерянным, таким Бомгю брата видел крайне редко, а точнее лишь однажды — в ночь, о которой ему и самому вспоминать без сбившегося дыхания тяжело.       Он дернул Бомгю, крича что-то невнятное, сбивчивое. Тот влетел в комнату, окинул взглядом безмятежное лицо Ханни, таблетки, блистеры, и застыл. Все вдруг стало до смешного очевидным. Тишина. Тяжелая, давящая тишина накрыла их обоих.       СУКА       Надо было понять раньше.       Субин стоял в дверях, окаменевший, не в силах ни подойти, ни отвернуться. Их «дом», такой серый и унылый, словно выпил из Ханни все краски, оставив лишь оболочку, которую она в итоге сбросила.       Несколько врачей забежали следом за ним, оттолкнув шатающегося мужчину в сторону, дабы поскорее добраться к телу девочки. Бомгю ничего не слышал из-за отвратительного звона в ушах, а пелена перед глазами досадно закрывало взор. — Она еще жива, мы постараемся что-то сделать, поедем в ближайшую больницу. — командным голосом сообщает один из врачей, окидывая тело школьницы каким-то пренебрежительным взглядом.       Эти слова врача прозвучали словно сквозь толщу воды, достигли сознания обрывками, слабым эхом надежды. Бомгю уцепился за них, как утопающий за соломинку. Жива. Значит, есть шанс. Он смотрел, как врачи суетятся, как умело и быстро работают, подключают аппаратуру, готовят к транспортировке. Тело Ханни, такое хрупкое и беззащитное, казалось кукольным в их руках. — Состояние тяжелое, я не уверен, что мы успеем. — грозно шептал второй фельдшер, вновь обходя осевшего на пол Бомгю.       Чхве не мог помочь сейчас, потому что он должен был сделать это раньше.       А ведь он обещал ей. Клялся, что они выберутся вместе, говорил о хорошей жизни, обещал нормально познакомить с Ёнджуном. Она же была ему как младшая сестра. Черт!       Субин последовал за врачами, неотрывно глядя на носилки, на бледное лицо девочки, на кислородную маску, за которой едва угадывалось дыхание. Молился. Всем богам, которым только знал (настырная религиозная соседка наседала на уши часто, так что волей неволей на подкорку лекции библейские записывались). Обещал что угодно, лишь бы Ханни выжила. Больница. Операционная.       Ожидание. Мучительное, бесконечное ожидание.       В ее комнате холодно и слишком нетипично без нее самой. Бомгю терял слезы, совершенно их не жалея, а рука почему-то сама потянулась за мобильником. Пальцы быстро отыскали нужный контакт и спустя пару гудков последовал знакомый голос писателя.       Бомгю не хочет снова оставаться наедине с дурацкими неопределенностями. Субин перепугался, наверняка чувствовал себя сейчас куда хуже самого Бомгю, он прекрасно знает о излишней впечатлительности старшего брата в таких социальных ситуациях, но в этот раз сделать ничего не может. Остается надеяться, что Субин достаточно взрослый и нахватался за долгие годы некой осознанности, чтобы попытаться справиться без помощи Бомгю.       Тэхён бы начал ругаться, что он не позвонил ему сразу, лучший друг в целом мужчина очень настырный, отступать не привык, держится поставленного маршрута, а не петляет закоулками, как делает Бомгю, пытаясь обойти самое важное — искренность. С Тэхёном откровенничать не хотелось, потому что тому действительно важно добиться взаимности, коей в Бомгю нет ни грамма, так уж вышло, что чувства — штука необычайно сложная. На деле, Чхве бы отдал все, чтобы отбросить прошлое, выбросить в корзину весь хлам из головы, измениться ради Тэхёна, чтобы все было просто и легко. Но ведь трудности делают нас сильней, не так ли?       Думать о чем-то другом, пытаясь отвлечься, чтобы самостоятельно прийти в чувства, совладать с эмоциями выходит так себе. Сейчас он выглядит весьма плохо, наверняка лицо опухло от слез, которые все также стекали по щекам, не зная как остановиться, во рту пересохло, а обветренную губу он все-таки прикусил, да так сильно, что вкус железа не заставил себя ждать. Ханни было больно, не сейчас, потому что лежала она вполне спокойно, ничком привалившись на край кровати, но все то время, пока Бомгю начал открываться миру заново — она проходила трудный период. Он, как взрослый, который последним человеком не был, который дал множество обещаний, не смог заметить даже зачатки изменений. Что уж теперь говорить?       Ему казалось, собственная тень насмешливо разглядывает его, словно говоря: «Вот, до чего ты довел». Губы сами по себе шептали извинения, адресованные пустоте, хотя должны были звучать громко, четко, чтобы их услышали там, за дверью операционной, где сейчас боролись за жизнь дорогого для него человека.       Нужно было поехать в больницу вместо Субина, или по крайней мере вместе с ним, позвонить Тэхёну в конце концов, а самому быть рядом с еле дышащим телом девочки, потому раньше, когда та могла дышать полной грудью, он не предпринимал ничего. Делал недостаточно и все снова пошло через одно место. Ему не хватает ответственности?       Почему рука дернулась и на автомате набрала уже знакомый номер?       Разве он может просить помощи у Ёнджуна? Имеет ли право?       Проходит минут десять, как комната опустела, затихла гробовой тишиной, словно жизни в этом проклятом месте не было давно. Аккуратно заправленная постель, которую слегка потрепали, пока поднимали практически безжизненное тело, все еще разбросанные белые колеса таблеток, опустошенная на половину небольшая бутылочка воды. На пробковой доске над письменным столом прицеплены несколько фото, сделанные на старый фотоаппарат Бомгю, почивший года полтора назад без возможности ремонта. На снимках он, старший брат и донельзя довольная школьница с банкой газировки и в своем любимом джинсовом комбинезоне. В тот день они ездили загород вчетвером вместе с Тэхёном, который фото и сделал. Воспоминания о том дне были поистине яркими и приятными, девочке было пятнадцать и она смеялась ярче солнца.       Тишину нарушает лишь слабое тиканье настенных часов. Каждая секунда отсчитывает время, неумолимо утекающее сквозь пальцы. Время, которое уже не вернуть. Время, когда они были вместе и счастливы.       На столе, рядом с недопитой бутылочкой воды, лежит открытый блокнот. На странице — незаконченное предложение, обрывающееся на полуслове. Ручка валяется рядом, словно выпала из ослабевшей руки. Чернила засохли, оставляя небрежный след на странице.       Комната хранит молчаливые свидетельства ушедшей жизни, застывшие во времени осколки воспоминаний. Она дышит прошлым, наполненная призраками смеха и любви, боли и отчаяния.       На ватных ногах Бомгю поднимается с кровати, осматривая комнату в последний раз, утирая рукавом кофты влажные, сильно покрасневшие, глаза.       Нужно к себе, дождаться Ёнджуна и еще немного поплакать, только уже не в одиночку. Бомгю делает глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Он должен уйти. Нельзя больше оставаться здесь, тонуть в этой пучине тоски.       Выходя из чужой квартиры, закрывая дверь, на последок заглянув в пустую прихожую, взгляд цепляется за потрепанные кеды.       Надо купить ей новую обувь, как очнется. Она обязательно очнется.       Поднимаясь по лестнице, он настолько был поглощен не унимающими мыслями о Ханни и ее поступке, что совершенно не слышал ничего вокруг. Соседка, та самая религиозная помешанная, выглядывала в лестничном пролете, а когда заприметила понурого, заплаканного и шатающегося Бомгю, то оживилась, встала посередине прохода со своим неугомонным желанием поговорить. Черт бы ее побрал.       Этот дом на пять этажей кишел ползучими гадами, сам Бомгю себя от них отличать уже перестал. — Бомгю, голубчик, что с тобой? Ты выглядишь ужасно! — пропела она своим слащавым голосом, от которого зубы сводило. Он попытался проскользнуть мимо, но женщина ухватила его за рукав куртки своими костлявыми пальцами. — Неужто все из-за дрянной девчонки снизу?       Конечно эта противная тетка все знала, такую шумиху подняли все-таки, чего стоят панические крики Субина и досадный лепет бабули. Хороших людей не любят. Это общепринятый факт. Когда ты выделяешься — отношение к тебе будет иное. Ханни была белым пятном в этой саже. Жильцы дома к девочки относились с некой осторожностью и нескрываемым презрением, чего стоит только эта фанатка Иисуса.       Бомгю дернул рукав, высвобождая его из цепкой хватки. — Оставьте меня в покое, — пробормотал он, стараясь не смотреть в ее полные показного сочувствия глаза. — Пожалуйста. — Ее потерянная душа была в немилости у Господа. Хамка, самая настоящая! Сгинула вопреки воле всевышнего, ну и поделом! Теперь ты свободен он бессмысленных хлопот, добрый ты все-таки человек Бомгю.       Бомгю почувствовал, как внутри закипает злость. — Не смейте говорить о ней! Вы ничего не знаете! Как и всегда в прочем. — выплюнул он, и голос его сорвался. Он оттолкнул ее и, не оглядываясь, бросился вверх по лестнице, чувствуя, как слезы снова наворачиваются на глаза. Ему нужно было добраться до своей квартиры, захлопнуть дверь и спрятаться от всего этого лицемерного дерьма.

***

      Прошло порядка сорока минут, может чуть меньше, потому что смотреть на время было некогда. Ёнджун припарковал байк около подъезда, осмотрелся — темно и холодно. Наверняка Бомгю тоже.       Нацепил на себя первую попавшуюся под руку толстовку не первой свежести, а поверх утепленную кожанку, все что успел, пока судорожно копошился у себя в прихожей у шкафа. Кай рядом успокаивал своим присутствием, собирался тоже, мало ли, случилось определенно что-то серьезное, раз вечно безэмоциональный Бомгю невнятно пыхтел в трубку из-за явной истерики.       А через пару минут, когда они ехали в лифте, который казался медленнее улитки, ему позвонил Субин. — Ты можешь приехать к младшему брату? Прямо сейчас. — не просьба, скорее вопрос был риторическим.       Страшный вариант, в которым «что-то» произошло с Субином он отметает, тот жив здоров, даже сам ему набрал — значит, случилось — Что случилось? Он позвонил мне, но ничего внятно не объяснил, в любом случае я уже еду, — говорит он, прожигая взглядом сменяющиеся этажи на табло. — Ты где? — Почти в больнице, Ханни наглоталась таблеток и… Она не в порядке, но Субин должен держаться ради нее и брата. — Скинь адрес больницы, пожалуйста.       Назвать произошедшее тотальным пиздецом — правильное решение, пусть Ёнджун сквернословить горазд не был, но в этот раз в голову лезли лишь самые грязные и похабные ругательства., переплетающиеся с накатившимся страхом не только за школьницу, но и за Бомгю, который ей вроде как очень дорожил. Он понял это еще при первой встрече с язвительной девчонкой. Было во взгляде Бомгю что-то братское, словно он считал ее своей семьей, желал уберечь школьницу от бед, пускай и путем наигранных нравоучений. Это была забота.       Бомгю действительно был сыном своей матери, теперь-то Ёнджун не видит различий.       Ханни. Маленькая, хрупкая Ханни, полная жизни и радости, наглоталась таблеток. Почему? Что произошло, что подтолкнуло ее к этому отчаянному шагу? Ёнджун чувствовал, как внутри все сжимается от ужаса и беспомощности. — Я поеду в больницу, а ты к бармену, думаю, что шок тот испытал знатный, а сейчас сидит там один и наверняка винит себя, того гляди что-нибудь сделает нехорошее. — произносит Хюнин и начинает выглядеть так взросло в глазах Ёнджуна. Когда его младшенький друг так вырос?       Так и поступили.       Ёнджун успел подбросить Кая до больницы, которая, очень удачно, оказалась по пути, а сам направился прямиком к Бомгю, чтобы окружить того заботой, которую мужчина охотно отдавал окружающим, но, кажется, совершенно не умел принимать сам. Чхве неоспоримо радует то, что Бомгю позвонил именно ему, позволил услышать свой плач в трубку, открылся, доверился и сбросил холодную маску изо льда. Это доверие многого стоило, главное не оплошать.       А имеет ли он право на то, чтобы быть к Бомгю настолько близко, заботиться и нем и о Субине, как-либо вторгаться в их жизнь — сейчас плевать, главное помочь, а разгребать проблемы прошлого он будет потом. Они обязательно обо всем поговорят.       Ёнджун влетел в квартиру Бомгю, не дожидаясь приглашения. Замок открылся подозрительно легко, будто его ждали. Внутри царил полумрак, шторы плотно задернуты, а в воздухе витал тяжелый запах дешевого алкоголя и отчаяния. Бомгю сидел на диване, свернувшись калачиком и уставившись в одну точку. Глаза красные и опухшие.       Ладно, алкоголь сейчас не так плох, по крайней мере Бомгю — бармен, не траванется, уже хорошо.       Ёнджун опустился рядом, осторожно коснувшись плеча. Бомгю вздрогнул, но не оттолкнул. — Я здесь, — тихо произнес Ёнджун, зная, что сейчас слова бесполезны. Главное — присутствие. Он обнял Бомгю, позволяя тому выплакаться, не задавая вопросов и не требуя объяснений. Просто был рядом, как маяк в бушующем море. — Я должен был понять сразу. — начинает Бомгю, когда соленые слезы заканчиваются, а дышать становится чуть полегче. — Я был рядом, но не видел. Или принципиально не замечал изменений, списывал их на что-то хорошее. — На твоем месте я бы тоже подумал, что у нее все улучшилось, в этом нет твоей вины. — Ёнджун старается подобрать нужные слова, хотя прекрасно знает, что человека в таком состоянии утешить тяжело.       Оба на нервах, ждут звонка. Смотреть на телефон было страшно, думать о произошедшем тоже.       Субин нашел ее быстро, скорее всего, зайдя кто-нибудь в комнату минутами раньше, застал бы ее за процессом и предотвратил. Но обстоятельства решили иначе. Это жизнь, такое случается. — Я обещал ей, что у нас все будет хорошо, я даже не знал о ее проблемах, черт возьми. — после моря пролитых слез голова у того явно трещит по швам, голос охрип, а дыхание тяжелое. Бомгю выглядит неважно: ссутулившись сидел на диване, облокачиваясь на предоставленное Ёнджуном крепкое плечо, растянутая домашняя кофта, клетчатые пижамные штаны и растрёпанные волосы. Это был не тот «домашний» Бомгю, а убитый горем и очень сильно уставший Бомгю, который боялся сильнее всего потерять еще одного близкого человека. — Бомгю. — Мм? — Это не твоя вина. — Что? — Это не твоя вина.

Это вообще ничья вина.

— Я не знаю, — тихо отзывается Чхве, наверняка даже не пытающийся принять слова Ёнджуна за правду. — Я вообще ничего не знаю, видимо.       Ёнджун молчал, не находя, что ответить. Он прекрасно понимал чувства друга. Обещания, данные с искренностью, кажутся особенно горькими, когда их невозможно исполнить. И чувство вины, гложущее изнутри, словно ядовитый плющ, оплетающий сердце.       Телефон предательски молчал, растягивая минуты в мучительные часы. Каждый звук, будь то проезжающая машина за окном или скрип половицы, заставлял вздрагивать. Они оба боялись услышать новость, которая перевернет их мир с ног на голову.       Вдруг, долгожданный звонок. Бомгю судорожно вцепился в руку Ёнджуна, словно ища опору в реальности. — Это Кай, он сейчас в больнице с твоим братом, — поясняет писатель, показывая экран мобильника.       Ёнджун, стараясь сохранять спокойствие, принял вызов и включил громкую связь. Голос в трубке был усталым и бесстрастным, но каждое слово врезалось в память, словно высеченное на камне. — Субин уснул, он в порядке, я, так сказать, провел глубокую психологическую беседу, в общем успокоил и заверил, что все будет хорошо. Бомгю выдыхает, сам вспоминает за брата и укоряет себя за то, что сам был не в состоянии поехать вместе с ним, хотя, учитывая особенности экстраординарного родственника, в поддержке тот нуждался побольше самого Бомгю. — Как Ханни? Она не… — Живая, Субин вовремя ее нашел. — тяжело вздыхает, собираясь сказать что-то крайне важное, решающее. — Она живая, все закончилось лучше, чем могло быть, но… — Что с ней? — не выдержал Бомгю, хрипя в динамик своим осипшим голосом. — Кома.       Отстой.       В комнате повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием динамика. Бомгю почувствовал, как земля уходит из-под ног. Кома. Это слово, как ледяной кинжал, вонзилось в самое сердце. Он судорожно вцепился в плечо Ёнджуна, пытаясь удержаться от падения в бездну отчаяния.       Но было в этом и что-то обнадеживающее. Ханни жива, не это ли сейчас главное? По крайней мере Хюнин не заикнулся о каких-нибудь осложнениях и прочих вытекающих.       Ёнджун, в свою очередь, стараясь поддержать Бомгю, коротко кивнул Каю в трубку, давая понять, что услышал. Он понимал, что сейчас самое главное — сохранить контроль над ситуацией и узнать все подробности. Внутри же бушевала буря. Ханни… Кома… Словно страшный сон, от которого никак не проснуться. Ёнджун знал, как Бомгю привязан к брату и как сильно переживает за Ханни. Сейчас им предстояло пройти через тяжелое испытание, и он сделает все возможное, чтобы поддержать их обоих.

***

      Бомгю не думал, что придется так скоро покидать родные, пускай совсем уж тусклые и все еще чужие стены дома.       За все свою жизнь, а он уже и кризис четверти века прошел, прижиться в этом клоповнике он так и не смог. Пора бы менять дислокацию, отречься от привычного, гнетущего и жрущего его самой маленькой кофейной ложечкой, растягивая страдания на долгие годы. Теперь его уж точно ничто и никто не держит, а держать тут Субина будет верхом эгоизма, потому что в глубине душе, на самых дальних границах сознания, Бомгю знал, что все было в точности да наоборот — это не он терпел старшего брата, а Субин терпеливо и стойко держался подле него, потому что Бомгю слабак, не сумевший отпустить прошлое.       Он привязался к Ханни, думая, что они связаны одним горем, похожей судьбой, сыгравший с ними злую шутку. Бомгю всегда был таким — пугливым и чересчур осторожным. Бояться изменений нормально, так твердили форумы, психологические статьи и лучший друг, который тоже неизменно оставался рядом с Чхве на протяжении десятка лет. Сейчас же ситуация вышла из-под его контроля, как бы смеясь ему в лицо, тыкая пальцем в его немощность, показывая где на самом деле находится его место.       Спасти всех невозможно.       Особенно, когда в спасении нуждаешься ты сам.       Он никогда еще не встречал людей настолько похожих на себя, оттого и злился на Ёнджуна в первые время. Тот вел себя нагло и хватался за него, как полный придурок. Писатель не требовал взамен ничего, хотя сам явно нуждался в поддержке и человеке рядом. Бомгю не дурак, пускай и прикидывается им перед окружающими. Сложить два и два труда не составило. Конечно же он знал, почему Ёнджун оставался рядом и был настолько трепетным и осторожным. Они оба это понимали.       Бомгю хрупкий, как хрустальная ваза в зале с экспонатами. Его эгоизм и страх — его купол из высокопрочного стекла. Бомгю — пуленепробиваемый. Но даже в самом прочном жилете, в самом защищенном месте мира, душа по-прежнему была обнажена и потрепана.       Иногда Бомгю ловил себя на мысли, что ненавидит Ёнджуна за то, что тот так сильно его понимает. Ненавидит за то, что тот видит его насквозь, несмотря на все его маски. Но больше всего он ненавидел себя за то, что Ёнджун, наверное, единственный, кто мог бы его спасти. Но спасти всех невозможно, особенно, когда в спасении нуждаешься ты сам.       Он боялся открыться, боялся показать свою уязвимость. Потому что знал: если сломается его купол, то сломается и он сам.       В зеркале отразилось бледное лицо с тенями под глазами. Он выглядел измученным, словно тень самого себя.       Пора. Он выдохнул, застегнул куртку, взял сумку и напоследок окинул взглядом комнату. Тусклые обои, старый диван, пыльный стол.

«влажная уборка:

Субин: пн, чт, пт

Бомгю: вт, ср, сб

в воскресенье спим, Субин не любит прикасаться к влажной тряпке руками»

      Кривая косая приписка снизу была написана самим Субином, из-за которого эта самая влажная уборка проводилась на ежедневной основе, все дело в его аллергии на пыль, а еще на частую раздражительность от того, что вещи лежат не в том порядке, к которому он привык. Бомгю знал, что елозить тряпкой по плоским поверхностям достаточно было бы и вполовину от того, что они делали, но брата он любил и ценил его комфорт в первую очередь.       На стенах и на некоторых шкафчиках висит множество таких вот стикеров-напоминаний для старшего брата, к коим он привык еще при жизни с мамой. Это была ее идея, упростить жизнь первого сына таким вот нестандартным образом. Субин не был немощным или отсталым, совсем нет, чему Бомгю радуется по сей день, ведь замечая в общественных местах людей с диагнозом как у брата, он понимал, что по приходе домой столкнется с гением, пускай с капризным, словно ребенок. — У меня не особо много места, но я могу выселить Кая. — Ёнджун явно старается отвлечь от мыслей, захвативших тяжелую голову Бомгю.       Они провели вдвоем целую ночь, разговаривали, с периодическими срывами младшего на очередную накатывающую волну мертвого моря из глаз. Ёнджун сидел рядом, поил чаем и даже не пытался как-то его успокоить — тому давно пора было выпустить накопившееся, Ханни конечно подкинула повод. Главное, что сейчас она жива, что конечно очень радовало, хотя и утешало это знание слабо. Кома, она как приговор. — У нас есть деньги, я просто сниму нам с Субином квартиру, его я тут ни за что не оставлю. — Как пожелаешь, — мужчина кивает, конечно он понимал, что сейчас спорить с ним просто бессмысленно, тем более Субина он точно не бросит, Бомгю выплакал все свои слезы, пришел в ясность и теперь будет пытаться разгребать произошедшее, но Ёнджун все равно никуда не сдвинется — бросать сейчас Бомгю наедине с самим собой очень губительно и глупо. — Субин написал, что поехал на работу прямо из больницы, хотя я говорил ему взять выходной, все будет нормально? — В его случае — это вполне нормальная реакция. Он очень, как бы выразиться, запоздалый? Не знаю дар это или же проклятие, но переключается он быстро, нет, хён не бесчувственный и умеет сопереживать, просто проявляется иначе. Думаю, что так даже лучше, я позвоню ему позже и с работы заберу, пройдемся, проветрим головы. — Не много ли ты на себя берешь? Сам же видишь к чему привело все? — Ханни говорила, что уныние — отстой, а соседка сектантка — что грех. Вторую я терпеть не могу, но в словах обоих есть доля правды. Мне все равно больше нечем рыдать. — Я тебя понимаю, но мне все равно странно, хотя очень и очень приятно, что позвонил ты именно мне. — Ты сам ответил на свой вопрос — ты тот, кто поймет, хотя, возможно, и не сталкивался с такой ситуацией. Я прочел все твой роман, ладно, я прочел несколько твоих работ, может большую их часть. Конечно же это было после ознакомления с твоим блогом и твоей личностью, я не сужу книгу по обложке, знаешь ли.       Ёнджун не особо понимал к чему он клонит, судя по озадаченному выражению лица и межбровной задумчивой складки на лбу. — Не уверен, что там было что-то дельное, это просто… хобби? Я не пытался придать какое-то особое значение тому, что пишу, да, поучительно, порой смешно или же грустно. Передаю настроение, радую читателей, не больше.

***

том три, глава двадцать один. комментарии: пользователь DogBird^^ поделился комментарием: " Я никогда не писала отзывы длиннее пары слов... Никогда еще я не была так уверена в своих мыслях и действиях, возможно, самую малость, меня терзают сомнения, но знаешь? Я так устал нести все в себе. Нет, у меня есть пару близких человек, но разве я имею право нагружать их своими проблемами после всего того, что они мне дали? Я не могу отплатить им тем же, я вообще ничем не могу им отплатить. Завтра у меня экзамены, как и у остальных выпускников старшей школы. Готова ли я? Едва ли. Нет, я сдам, благо мозгами природа не обделила, но нужно ли мне все это? Мамы нет несколько лет, бабушка меня не жалует, а два взрослых мужчины, милостиво таскающихся за мной, как за ребенком не смогут помочь мне, как бы они того не жаждали. Мне нравятся твои романы, нравится принцесса Ирэн, думаю, что мы с ней очень похожи. Не хочу дожидаться следующих глав, чтобы передумать и продолжить ползать где-то на дне. Выходы нет, по крайней мере я убедилась в этом несколькими месяцами ранее. Я слабая и все еще ребенок, чтобы кто-то слушал меня и верил мне. Не думаю, что правильно оставлять это здесь, но мне кажется, что вы(автор-загадка), поймете, ну или же напишете обо мне глупую историю с пометкой "драма", хотя нет, не тратьте время на ерунду. Мой друг сказал, что личность читателя не мало важная часть его творчества, поэтому, мне кажется, что вы сможете понять меня, ведь ваше творчество помогло мне сделать окончательный выбор, не осуждайте меня, я много обдумывала прежде чем... Спасибо за ваше творчество, признаюсь, я держалась дольше, чем планировала только благодаря вам. Прежде чем решиться на этот шаг. Надеюсь, где-то там, за гранью, меня ждет покой, которого я так и не смогла обрести здесь. Или хотя бы забвение. Просто исчезнуть, как будто меня никогда и не было."       Ёнджун цепенеет, вчитываясь в каждое слово, пока пазлы в голове предательски собираются в ясную картинку. Какой дурацкий сегодня день, кажется прореветься нужно и ему, ведь смотреть в глаза Бомгю он теперь просто боится: надо же, быть сыном своего отца оказалось недостаточной участью, теперь он писать-подстрекатель на самоубийства. Есть ли вообще какой-либо смысл в его существовании? или судьба подкидывает ему жирные намеки на то, что держаться рядом с Бомгю ему противопоказано? Где же его хваленый врачами иммунитет к недугам, когда он так нужен?