Иммунитет

Этот дом, как и район в целом, целиком и полностью отличался от многоэтажного комплекса, где жил Ёнджун. Это невооруженным глазом заметно по моргающим уличным фонарям, починить которые электрикам было некогда или те вовсе забили на злополучные места по типу этого и не брались за работу, где только время зря потратишь и руки замараешь. Машин значительно меньше, а дороги уже. Про наличие тротуаров и речи не шло, обочина — наше всё. Ёнджун с неподдельным интересом осматривает окрестности, совсем позабыв о том, что находится в противоположной стороне от собственного жилища. Субин плетется рядом с ним, отбившись от впереди вышагивающего Бомгю, разговаривающему с позвонившим парой минут ранее Тэхёном, голос которого было слышно даже Ёнджуну, не пытающемуся даже прислушиваться. Кан говорил что-то о незнакомой писателю кошке, а Бомгю обеспокоенно поддакивал и рассказывал о том, что обязательно заберет будущих котят. Еще и животных любит, ну ангел же! В подъезде тихо, до того тихо, что картина увиденного приобретает даже не пугающий вид, а скорее слишком тоскливый. Старые облупившиеся стены непонятно какого цвета из-за слабого освещения между лестничными пролетами, серые бетонные ступени со множеством сколов, а еще эти жуткие двери квартир. Все из разного материала, но номера, криво написанные кем-то чуть выше глазка, потертые и корявые, отчего сразу становится ясно — писали от руки. Ёнджун подозревает, что рука была детская или наоборот старческая с тремором, поэтому цифры и скачут. Вишенкой на торте были совсем новые граффити. Назвать одноцветную внушительных размеров оскорбительную надпись уличным видом искусства — разом оскорбить всех уличных художников с баллончиком в руках.

창녀

Имя рядом со словом было не дописано, но по первому и наполовину законченному второму слогу все было до больного очевидно. Бомгю, столкнувшись лицом к лицу с испорченно стеной, которая и без этих грубостей выглядела весьма прискорбно, тяжело вздохнул, сжав свободную от пакета руку до побелевших костяшек. Через тяжелую дверь подъезда заходили молча. — Я так и знала, что ты — пидор, — раздается где-то над головой и эхом расплывается по всему подъезду девичий голос. — Мне когда Субин-оппа сказал о том, что подозревает у тебя влюбленность, то я сразу заподозрила, что тут за версту голубизной веет. Не подвела ведь чуйка! Бомгю окидывает брата неоднозначным взглядом, хмыкая чему-то своему, и быстрее перескакивает через несколько ступенек, дабы достичь источник звука. Девчонка, усевшаяся прямо на лестнице рядом с дверью в предположительно нужную им квартиру, с нескрываемым изучающим взглядом осматривала подошедшего Ёнджуна с ног до головы, словно оценивала новую футболку на манекене. Одета та была не по погоде, даже в сухом помещении сквозило холодом из всех криво запененных дыр, а бетон, на котором на сидела в своих безразмерных джинсах, был наверняка ледяной. — Почему ты сидишь под дверью? — спрашивает Бомгю, устало смотря на девчонку, которая была непонятно веселой и слегка дерганной, Ёнджун думает, что та просто трусится от холода. — Бабушка кимчи передала, а вас дома нет, вот я и решила немного подождать. — беззаботно отвечает она, демонстрируя контейнер с ядреным перечным цветом, размазанным по прозрачным стенкам. — Могла бы позже прийти, или позвонить на крайний случай. — предложенную закуску он забирает, но руки от ладоней подростка не убирает. — Замерзла ведь, прекращай дурью маяться, у тебя экзамены на носу, а ты делаешь все, чтобы простыть и слечь с температурой под конец ноября. И не прячь тряпку под задницей, я вижу торчащий уголок. И надпись на стене я тоже видел, нужно баллончик серый купить и перекрыть, я этим займусь, все в порядке. — Да ладно, я теперь знаменитая, наличие недоброжелателей тоже популярность своего рода. — горько усмехается та, поднимаясь наконец на ноги. Рост невысокий, совсем миниатюрная, в общем, типичный рост для азиатской девушки ее возраста. Субин рядом с ней смахивает на фонарный столб, хотя, если задуматься, то Чхве рядом с кем угодно выглядит внушительно. Черные смоляные волосы доходят практически до талии и слегка секутся на концах. Ханни выглядит вполне ухоженно, неподобающе этому скверному и зачахшему дому, собственно как и рядом стоящие Бомгю с Субином. Но вот отрешенность и горечь, слабо читаемая в ее больших глазах, говорит о том, что тут девчонке самое место. В этот момент глаза Ёнджуна невольно скользят по ее фигуре, отмечая, как неподходящий этот дом для такой девочки, как Ханни. Внутри него борется желание вытащить её из этого места, укрыть от всего, что причиняет ей боль. Кажется, он наконец понял, почему Бомгю возится с ней. Даже стыдно как-то становится, как вообще можно было допускать ревностные мысли по отношению к сложившейся ситуации. Ханни — ребенок. Конечно, Бомгю, как защитник кошек, примерный брат и в целом, добрейшей души человек, не смог бы бросить школьницу на произвол судьбы. — А ты ничего такой, смешной, розовенький. — тыкает она в Ёнджуна изящным пальцем с покрасневшими от холода подушечками и слегка синеватым оттенком короткого ноготка. Теперь ему становится не по себе. Ребенок, подвергающийся дискриминации, холодный и наверняка голодный, сидит на одинокой серой лестнице и смотрит на него своим опустошенным взглядом. Но улыбка на ее бледном лице не вселяет никакой надежды, она скорее пугает и вводит в заблуждение. Почему она вообще улыбается? Таких пропащих видно сразу, особенно, когда и сам ты когда-то проходил через тяжелый этап в своей жизни. Рыбак рыбака видит издалека. Субин тем временем уже успевает выудить из кармана куртки ключ и открыть дверь, заходя в квартиру, не дожидаясь окончания разговора, словно ему и не интересно вовсе. Ёнджуну думается, что подобные сцены здесь происходят частенько, поэтому диапазон проблемы уменьшается, становясь чем-то обыденным и не особо примечательным. — Пошли ужинать, у нас теперь и кимчи есть. — напоследок произносит Бомгю, подталкивая школьницу в спину, прямиком в дверной проем, чтобы та уж точно никуда не сбежала. Повесив куртку на крючок в крохотной прихожей, Ёнджун, наконец, перестает ощущать себя капустой, облаченный в несколько утепленных слов одежды. Отчего его любимое время года, которое в привычном для многих воплощении должно представлять собой красивое, обрамленное в золото с проблесками чего-то багряного, полотно с отражающимися в лужах сероватым небом и такого же тусклого цвета облаками, сейчас напоминает середину зимы? Не ясно. Синоптики в начале месяца обещали бабье лето. А вышла какая-то дедова зима, не иначе. Ботинки аккуратно ставит в обувницу, чтобы не оставлять те валяться на пороге, как кеды Ханни, небрежно стянутые ногу о ногу. Она и сама создает слегка небрежное ощущение, но не портящее обстановку, а скорее наоборот. В этой квартире девочка была частым гостем, все это прослеживалось в ее поспешным движениям и безразличию к окружающим вещам. Она обгоняет Бомгю на полпути до кухни и первая забегает в комнату, плюхаясь на стул у окна. Ёнджун же, пробегает глазами по каждой полочке в небольшой прихожей, цепляется за все потертости на стареньких обоях, подмигивает лампе, которая словно живая, заигрывает в ответ. Хочется запечатлеть в памяти каждую мелкую деталь, каждую корявую линию фломастера на обоях, которые образовывали незамысловатые детские рисунки, сохранившиеся с давно ушедших лет. Расстановка вещей, имеющая особый смысл только у жильцов, принцип выбора мест для каждого составляющего элемента. Он шаркает носками по прохладному, чистому полу, вслед за Бомгю. Тот, очутившись на своей территории, словно расправляет плечи. Оказавшись в своей тарелке, начинает рутинную для себя работу, попутно прося Субина и Ханни разобрать пакеты. Первый оживляется, походя на большого ребенка, ожидавшего увидеть на дне пакета не меньше киндера сюрприза. Ёнджун все еще не до конца понимает замашки Чхве Субина, но почему-то уверен, что разгадка ребуса лежит на поверхности. Все пощелкивания и перетирания пальцев, кивки самому себе и вечное тарахтение под нос. Комментатор прям, ему бы в спорт податься, описал бы каждый преодолённый крученым мячом миллиметр. Понять Субина было важно хотя бы потому, что это самое знание приблизит его к истинной желанной цели. Бом-гю. Наглость — второе имя Ёнджуна. Если понадобится, он и по головам пойдет для достижения своей эгоистичной цели. Но не в этот раз. С Бомгю хочется плавно и нежно, чтобы не разорвать ту тоненькую нить доверия, которую им удалось сплести за столь короткий срок. Хочется завладеть всем его временем без остатка, поселиться в голове, через гиппокамп в височной доле. Желательно в долгосрочной памяти, чтоб уж наверняка. Блуждая проворными лисьими темными омутами, он натыкается на ясные большие глаза, обрамлённые длинными пушистыми ресницами, да такими, что всякая девушка позавидует. Смотрит с немым беспокойством и цыкает, произнося: — Прости, лишней пары тапочек нет, пол наверное холодный. — с досадой говорит Бомгю. — Не проблема, в любом случае я привык без них — дома тапочек тоже нет. — беззаботно отвечает он, неловко присаживаясь на табуретку рядом с Ханни, сортирующей продукты. Пожалуй, лучше умолчать о наличии полов с подогревом дома, думает Ёнджун. Вдруг посчитают за богача, невидавшего обычной смертной жизни, засмеют еще, отвергнут. Следующие часа полтора проносятся незаметно, но полученные от ужина и компании тепло и уют, приятно оседают внутри вместе с вкусной курицей, над которой колдовал Бомгю, отмахиваясь от комплиментов раскованного Ёнджуна, привыкшего-таки к обстановке, вливаясь в их узкий круг. Самому Ёнджуну ответственно доверили нарезку салата. Нож, благо, держать он умеет, а на излишне крупно порезанные куски помидоров сетовали все, кроме Бомгю. Тот, как привередливое дитя, перекинул большую часть красных овощей из своей пиалы в такую же Субина, на сие действие старший брат внимание не обратил, продолжив раскладывать по углам своей тарелки еду, аккуратно отделяя рис от курицы, чтобы те ни в коем случае не столкнулись на керамическом поле, иначе — конец. — Причитаешь насчет избирательности Субина в питании, а сам помидоры ему сваливаешь в тарелку, потому что не любишь. — журит под боком Ханни, получая в ответ лишь фырканье от Бомгю. — А твой розовенький вон все кушает, не привередливый, ты его береги, такие смелые на полу не валяются, знаешь же, что твой скверный характер мало кто терпит. — Он не мой. — отскакивает у Бомгю, уже и не раздражаясь неслыханной наглости Ханни, не первый год эту язву знает, понимает, что та не со зла, подумаешь, невоспитанная. — Если на разговоры тянет, то наверное ты не голодная. Ёнджун предпочитаете держать нейтралитет. Хотя, признаться честно, не прочь отдать язвительной вьетнамке звонкую пятерню благодарности. Надо же, в них с Бомгю кто-то верит, пусть даже и с нескрываемой в голосе иронией. Остаток трапезы проходит в неловком молчании Бомгю, который то ли жалеет о присутствии Ёнджуна в их скромной обители, то ли просто смущен красноречивой и длинной на язык Ханни, которой в рот ничего не клади — сама откроет. Малышка явно без комплексов. Ёнджун начинает задумываться, что зря он так рассуждал о ней в холодном, сером подъезде. И никакая она не мрачная, по крайней мере смеется громче всех за столом, пытается разговорить Ёнджуна, чтобы тот поведал о себе чуть больше простого «мы в баре познакомились, а с Субином работаем в одной компании». — Скукота! — заявляет она, подрываясь с места. — Пойдем-ка мы с Субином посмотрим что-нибудь, душа требует кошка-девочек с большими глазами! Мужчина и не пытается противиться, убирая свою пустую тарелку в раковину, ставя ее поверх той, что положила девчонка, туда же отправляется и палочки с емкостью из-под салата. Сегодня очередь Бомгю все тут намывать, поэтому можно и честь знать. Ханни создает впечатление несобранной и сильно спонтанной личности, из-за чего их с Субином симбиоз казался максимально невозможным. Но, судя по увиденному, те вполне себе дополняют друг друга. Бомгю рядом с ними сойдет за отца-одиночку, который, к удивлению, даже поседеть с такими нервомотательными особами не успел. И откуда в нем такая стойкость? В тихой обстановке внутри бара, Бомгю представал перед ним совсем иначе. Сказывалось на его замкнутость место, или же просто… работа для того действительно была первоочередной, с дежурной кроткой улыбкой и манерными клишированными фразами? Дома же, маску надевать надобности не было, вот он и позволяет себе куда больше того, сколько обычно удается уловить Ёнджуну во время их недолгих встреч по утрам или же шумным вечерам. К слову, утром приходить в бар ему нравилось намного больше (конечно, ведь внимание бармена можно было забрать всё без остатка). В след удаляющимся в спальню Ханни со старшим братом, Бомгю кричит, что занесет им чай, как тот заварится. Ёнджун ловит себя за тем, что за этот вечер он улыбнулся, пожалуй, рекордное количество раз. Бомгю излишне заботлив. — Ты чай будешь или кофе? — спрашивает младший, копаясь в навесном шкафчике, выуживая из коробок пакетики с разными вкусами. — Если я не ошибаюсь, то где-то должно было остаться какао, если ты хочешь. — Я буду кофе. — суетливо отвечает Ёнджун борясь с желанием подорваться, чтобы помочь хотя с чем-нибудь. Ну не может он без дела сидеть, чувствуется неизвестного происхождения неловкость и беспомощность что ли. — Я почему-то не удивлен. У тебя круги под газами сегодня темнее обычного. — подмечает он, закидывая в одну из кружек пару чайных ложек второсортного растворимого кофе из стеклянной банки. — Обычно я их замазываю, но сегодня такой график плотный был, что утром успел разве что проморгаться, а потом лифт на верхний этаж, встреча с начальством, беготня по городу… — выдыхает наконец Ёнджун, делясь утомительной рутиной, жалуется и практически не испытывает за эту самую жалось угрызения совести. — Устал я. — ставит неутешительный диагноз, вполне очевидный для его образа жизни, но вслух произносимый настолько редко, что Ёнджун успевает в очередной раз удивиться с такого сегодняшнего себя. Слишком уж раскованный. Вскоре перед Ёнджуном стоит его кофе, без сахара и прочих вытекающих, от которых он благодарственно отказался. Бомгю на его предпочтение лишь хмыкнул, будто вспомнил что-то или кого-то и принялся наливать чай свинтившим фанатам аниме. Смотря на темную, беспросветную кофейную жижу в белой кружке с аккуратными и слегка потертыми розочками по бокам, Ёнджун наконец понял, что же сегодня не так. В голове было до того тихо, что это выбило мужчину из привычного ритма. Сегодня много что произошло, начиная с утра, когда он бегал, как белка в колесе, заканчивая этим неожиданным уютным вечером в небольшой старенькой кухоньке с весьма странной компанией. Все эти странности ему до такой степени нравились, что губы уже и не пытались сдерживаться, а растягивались в легкую и теплую улыбку. Квартира Бомгю похожа на то, чего у него никто не было. Настоящий дом. Из соседней комнаты, куда Бомгю унес две кружки с ароматным фруктовым чаем, куда закинул по парочке кубиков сахара, чтобы брат сладкоежка не вылил содержимое в раковину из-за несоблюдения каких-то там определенных его личных пропорций, а Ханни просто насладилась чем-то жидким помимо энергетиков, раздался громкий и нескрываемый раздражения вопрос старшего из братьев. Ёнджун даже испугался слегка, потому что говорили о нем.

***

— А из какой кружки пьет Ёнджун, если кружка для гостей сейчас у Ханни? — Ты аутист, а не идиот — понимаешь же, что из белой с цветочками. — Она же мамина! — Это просто кружка, Субин, прошло много лет, тем более она даже не пила из нее ни разу, так что фактически она новая. — Бомгю говорит запредельно спокойно, пытаясь угомонить тем самым взбаламученного Субина, на которого это даже подействовало. — Но все же… Это не просто кто-то, а Ёнджун. — тише выдает он, понимая, что обсуждаемый сейчас сидит на кухне, а стены тут вообще-то не хуже картона — слышимость отличная. — Он тебе не нравится? Бомгю не понимает. Совсем не понимает брата. — Нет, дело не в этом, ты просто не понимаешь. — Да, Субин, ты прав, я не понимаю. — сдается он, поднимая руки. — Но знаешь что? Для меня этот вечер важен, я просто хочу отдохнуть за кружкой чая и приятной компанией в лице нашего нового знакомого, который, между прочим, не хило нам помог. Поэтому, будь добр, отстань от несчастной кружки пожалуйста. — говорит он все так же спокойно, по привычке, на брата кричать бессмысленно, за подобные выходки он и сам истерить начать может, поэтому кракена лучше не будить. — Спасибо за чай, папуль, а теперь иди пей свой пока он не остыл вместе с Ёнджуном. — спасает накалившийся воздух в комнате, на удивление, Ханни. — Хорошо, не сидите долго, тебе завтра в школу идти еще. Девчонка цыкает. Бомгю закатывает глаза. Вот же безбашенная. Возвращаться на кухню было неловко, все-таки Субин в начале был действительно несдержанно громким, словно специально пытался докричаться до Ёнджуна. Бомгю решает отложить разговор с братом на потом, может на несколько дней, пусть для начало успокоится, иначе на контакт не пойдет. Происходящий идиотизм дома утомлял не хуже пробежки от Марафона до Афин, все напоминала трагикомедию в несколько действий, где Бомгю выпала честь сыграть главную роль. Жаль, что контракт разорвать нельзя. Возможно он действительно не может до конца понять брата и не делает то, что будет устраивать Субина целиком и полностью. Но… Разве Субин его самого понимает? Нет, сравнивать не хорошо, тем более их двоих. Ёнджун успел опустошить половину горькой кружки, на которую теперь смотрел с долей тоски и непонимания ситуации. Конечно он все слышал, теперь еще и с ним беседы вести. Когда Бомгю получит свою корочку психолога? Хотя за столько лет практики можно и психотерапевта дать, ну или отвести его туда под ручку самого. Вдруг окажется, что все это время окружающие его люди были нормальными, а другим был именно он. День выдался тяжелым, стоит просто насладиться своим чаем, как и сказала Ханни, тем более предстоит беседа с Ёндуном, которую он ждал еще с обеда. — Прости, он из-за меня так, да? — подает голос мужчина, поднимая на него свои темные глаза. — Не извиняйся по пустякам, в которых ты даже не виноват — это плохая привычка. — отвечает ему Бомгю усаживаясь напротив, закидывая ногу на ногу. — Субин очень ее любил, вашу маму. — Да, Субин был от нее зависим, пожалуй, она была единственной на кого ему не было настолько наплевать. — горько усмехается Бомгю и делает первый глоток смеси боярышника, шиповника и мяты. Коробочка, содержащая внутри себя ровно двадцать квадратиков привлекла большой надписью «УСПОКОИТЕЛЬНЫЙ» на фронтальной стороне. Бомгю обычно не ведется на что-то подобное, но бабушкиному травяному методу все же немного доверял. — Не думаю что ему плевать на тебя. — Конечно, кто же еще будет обеспечивать все, даже самые базовые его потребности, если не я? — слова вылетают сами, наверняка всему виной недавний переполох из-за кружки, а может он просто устал. — В глубине души я так не думаю, правда. Я и сам бы без Субина не смог, все-таки он единственный член моей семьи, часть меня. Но наш быт очень удручает и нагнетает. Я просто устал. Да и поздно уже так. Тебя наверняка ждут дома. — обеспокоенно смотрит на настенные часы он, хмуря брови. — Все хорошо, меня дома уж точно никто кроме пустой и холодной кровати не ждет. — беззаботно и, кажется, даже совсем не опечалено. Как много у него скелетов? — Я даже не поинтересовался как ты будешь добираться так поздно, извини. Могу предложить остаться на ночь, сейчас действительно поздно. Что он сморозил только что? На ночь, серьезно? — Ты же знаешь, что я соглашусь. — Тогда можем одной кружкой чая не ограничиваться, там еще целая пачка. — У бармена дома нет алкоголя? — язвительно отвечает на шутку Ёнджун, получая понимающую улыбку. — На самом деле я не особо люблю крепкие напитки, так, временами могу пропустить баночку пива с Тэхёном, но сейчас моих нервишек хватает только на подобную траву в кружке. Говорить обо всем и ни о чем одновременно выходит просто отлично, может душистая бурда действительно своего рода бальзам для души, раз уж ему удалось так расслабиться. Или всему виной сидящий рядом Ёнджун с выцветшим розовым нечто на голове? Тот не стал сильно углубляться в свою работу, объяснив это тем, что нормальным дизайном, как в тех фильмах это и близко не пахнет. А если учитывать, что он начальник отдела, то в его обязанности входит в основном огромные кипы документов и с десяток сотрудников, нуждающихся в вечном контроле. Ёнджун поведал и о том, что теперь для Субина открыта любая дверь в компании, по крайней мере на сетевом уровне уж точно. — Не уверен, когда его разоблачат и разоблачат ли вообще, но вам стоит поторопиться с планом, а еще желательно посвятить в него меня, потому что Субин ничего толком рассказывать мне не захотел. — заключает он, переводя взгляд на задумчивого Бомгю. — Месть это конечно неплохо, похвально даже, что вы решили отстоять честь родительницы, но если за столько лет ничего не поменялось, то что вы сможете сделать? Бомгю слишком уж тих, словно боится оглашать окончательный вердикт в присутствие Ёнджуна. — Ты думаешь, что она просто так умерла тогда, по случайному стечению обстоятельств в кругу жестоких людей? — усмехается он, сжимая кулак до побелевших костяшек. — Она кое-что отрыла, вот и поплатилась за это такой высокой ценой. Много денег, Ёнджун. Неприлично много. — Вы делаете это из-за денег? — Не знаю как Субин, но мне бы хотелось компенсировать свою никчемную жизнь после того, как пришлось бросить школы и перебиваться копеечными подработками ради хлеба и брата, которого вообще брать никуда не хотели даже с такими мозгами. Сейчас все неплохо, но это скорее дело принципа, незакрытый гештальт, знаешь? Ёнджун замолк и выглядит слишком уж погруженным в себя. Конечно он не ожидал, что Бомгю окажется меркантильным дерьмом, который борется не за честь покойной матери, а за какие-то деньги. Но… — Ты думаешь, что деньги все еще там? — подает он наконец голос. — Да, все зашифровано и очень надежно, но Субин на то и гениальный ребенок, раз знает код. — поясняет Бомгю, наблюдая за быстрыми изменениями на лице собеседника. — Мы с мамой не были так близки, как Субин с ней. Поэтому, когда нам сообщили, что нашли тело, я почувствовал себя преданным. Обижался на нее, срывался на брата. В общем, виноват я перед Субином. Не спорю, может моя мама действительно была мила и все такое, но родитель из нее был никудышный, по крайней мере для меня. — Я тебя не осуждаю, все в порядке. — выдыхает Ёнджун, теребя рукав свитера длинными пальцами. — У меня тоже семья не сахар, да и мама не ангелок — она вроде есть, а вроде бы и не присутствовала в моей жизни вовсе. Забавно получается, мы похожи, думаю. Но я все равно не понимаю почему вы все еще живете тут. За столько лет накопили же на съемное жилище наверняка? взгляд Бомгю устремляется в сторону коридора, как бы намекая немым образом. — Пару лет назад мы планировали уехать, да и сейчас вполне себе можем, но планы изменились. Ну конечно. Ханни. Бросать школьницу на произвол судьбы со скверно характерной бабушкой и дерьмом, происходящем вокруг, он не стал. — Хочу, чтобы она закончила школу и поступила куда-нибудь. Малоимущим выдают общежитие поближе к университету, она девчонка не глупая, в школе вроде проблем не было. — вздох, как внезапный сбой. — Ну, по крайней мере такие громкие и неприятные оскорбления на стене я до этого не видел. Она не жалуется особо, я же стараюсь не лезть. Боюсь, что забьется и отстраниться окончательно. — Ты такой добряк. — делает очевидный вывод старший, позволяя губам тепло улыбнуться, дабы приободрить совсем уж поникшего мужчину рядом. — Доброта не всегда оказывается полезным качеством, лучше бы я был сухарем, как и Субин. — Уверен, что с Ханни все будет хорошо. Только успевает закончить он, как входная дверь со стуком закрывается. Лицо Бомгю бледнеет, а глаза резко расширяются. Ханни ушла домой.

***

После затянувшегося разговора за чаем, стрелка часов перевалила за одиннадцать, что для Ёнджуна и не было даже поздним часом, ведь обычно засыпал он ближе к трем ночи, закончив с записями романа и рабочими отчетами, которые он забирал домой. Но сегодняшний день был кардинально отличным от обычных хотя бы тем, что ночевать он остался в чужой, небольшой квартирке на отшибе Сеула. На улице завывал ледяной для конца осени ветер, и срывался легкий белый снежок, мгновенно растворяющийся сразу после соприкосновения с асфальтом. В комнате, окутанной полумраком, за окном тускло светился уличный фонарь, бросая длинные, танцующие тени на стены. Субин уже спал на своей кровати в окружении постеров с различными аниме-девочками и мальчиками. Даже спокойной ночи ему пожелал, хотя Ёнджун по-прежнему не мог отпустить тот инцидент с кружкой. Надо бы извиниться будет. Ёнджун зевнул, потянувшись к чашке, которую оставил на столе. Вокруг витала непривычная тишина, лишь периодически нарушаемая ворочающимся движениями Субина на кровати. Погруженный в размышления, Ёнджун вновь вспомнил разговор о покойной госпоже Чхве. Что же она все-таки за человек? Грамотный специалист в своей области? Мошенница? Хорошая мать для одного ребенка и сущее наказание для другого? Нельзя делать поспешные выводы по одному разговору. По крайней мере, Ёнджун помнит женщину, как доброго и заботливого человека, жизнь которого отняли жестоко и несправедливо. Бомгю возвращается из душа в поношенной серой футболке и такого же цвета спортивках. Садится рядом и окидывает взглядом Субина. — Завтра вставать рано, нужно ложиться. — А ничего что мы на одной кровати? — мнется Ёнджун. Вроде не подросток в пубертате уже лет так десять, но это же Бомгю, с ним и такое возможно. Ёнджун себя глупее никогда не чувствовал. — Не хочешь рядом со мной лежать — подвинь Субина к стене, только не обнимай его, он и ударить может. — А ты нет? — хлопает глазами озадаченный, но развеселившийся Ёнджун. — Что, нет? — Не ударишь? — Кто сказал, что мы будем обниматься? — хмурится он, понимая наконец веселье приятеля. — Есть еще одна комната, но если Субин так от кружки завелся, то от открытой двери там, ты, как минимум — труп. Ёнджун укладывается с краю, завернувшись в кусок одеяло, которое, к сожалению обоих, было одно. — Спокойной ночи, Бомгю. — шепчет он, смотря в темный потолок, стараясь не шевелиться на тесной кровати. — Спокойной. — отвечает Бомгю, хлопая того по руке. — Спасибо, что стал своего рода четырехлистным клевером. Спасибо, что стал моей музой. Даже смешно, что за роман он за вечер он не вспомнил ни разу.