i know my boyfriend is a witch

— Здравствуй, сын. Рад, что в тебе осталось достаточно благоразумия, чтобы прийти, а не сбегать в очередной раз, как трус, поджав хвост. Этот ледяной голос Олег узнал бы в любом месте, в шумной толпе, в каком бы конце мира ни находился. Этот тон слишком часто снился ему в кошмарах, когда ему всё-таки удавалось временно отделаться от тревожных мыслей и ненадолго прикрыть глаза, чтобы совсем скоро проснуться с тремором рук и дико колотящимся сердцем, вспоминая холодный взгляд светло-голубых, будто мёртвых глаз. Их обладателя он ни с кем бы не смог спутать даже при огромном желании.   — Не твоими стараниями, папа.   ***   Вечером 31-го они с ребятами закончили праздновать и Олег с Серёжей покинули квартиру Алтана, оставив Дагбаева и Дракона миловаться. Ничего не предвещало беды, было уже поздно и темно, Олег без страха держал Серёжу за руку — всё равно почти никого на улице нет. Парни о чём-то переговаривались, смеясь и вспоминая прошедший вечер, из-за чего не сразу заметили, что в тёмном переулке на пути к Серёжиному дому они находятся уже не одни. Только когда их окликают: «Эй, педики!» — они оборачиваются, и Серёжа испуганно вскрикивает:   — Олег! Осторожнее!    Олег понимает, что всё же нужно было быть поаккуратнее с хождением за руки. В их то стране. Кулак нападающего метился прямо ему в челюсть: Олег еле успел отбить удар и увернуться, встав в боевую стойку, готовясь отражать удары. Быстро кинутое: «Серёжа, не подходи!» — и Олег делает выпад. Завязалась нехилая драка: на удивление, обидчик оказался силён и не уступал Олегу в технике спарринга. Видимо, тренировался где-то. Возможно, даже в одном с Волковым месте. Выпад, отвлекающий манёвр, неожиданный удар, поворот.  Наконец, Олегу удаётся подмять противника под себя, уместившись верхом и одной рукой держа гопника за шею: так, чтобы не задушить, но при этом слегка ограничить доступ к кислороду.    — Ну что, тварь, есть, что сказать в своё оправдание? — о, Волков был зол, очень зол. Нападать со спины было такой подлостью и трусостью, что никогда не позволялась в спаррингах на тренировках. Бой должен проходить на равных, а не так, исподтишка, да ещё и таким беспринципным образом. — Какого хуя щас было?   — Хуя твоего парнишки, кх-кх, видимо, — хватая ртом воздух и кашляя от недостатка кислорода, огрызнулся парень. — Че, с тёлкой его перепу… — договорить ему не даёт четко поставленный удар в челюсть и последующий – в солнечное сплетение.    — Повтори-ка, а то я не расслышал, что ты там пропищал.   — Кх-кх… Ничего я не… сказал…    — Вот и умница. Ступай своей дорогой и не дай Бог ты ещё раз ко мне сунешься, — произнёс Олег, отпуская шею парня, ледяным голосом, так похожим на голос его отца — его передёргивало от одной мысли быть в чём-то похожим на него, но в этой ситуации по-другому было нельзя. — Вали, я сказал!    Паренёк поднимается и, слегка прихрамывая, то и дело оглядываясь, убегает прочь из закоулка, оставляя их одних. Остаются перепуганный, побледневший от ужаса Серёжа и тяжело дышащий Олег. — Боже, Олеж, как ты? Он тебя не сильно задел? — Серёжа, до этого послушно стоявший в сторонке и испуганно грызший ногти, не понимая, что ему делать и стоит ли звать на помощь, подлетает к Олегу, опускаясь рядом с ним на колени. Тревожно заглядывает в глаза, осматривает все видимые участки тела на предмет повреждений, ощупывает ноги и торс, выискивая синяки или, ещё хуже, переломы. И непонимающе поднимает глаза на Олега, когда слышит его хриплый смех:   — Боже, Серёж, тебе лишь бы повод найти, чтобы меня облапать. Нормально я, ну, ты чего?    — Блять, Волков! Я за него пугаюсь стою, а он шуточки свои шутит! Иди к чёрту! А если бы он…   — Тш-ш, Серёж, спокойно. Не если бы. Всё хорошо. Вставай, пойдём скорее домой, — пресекает начало истерики Олег уверенным тоном, вставая и подавая руку Разумовскому, помогая подняться. Серёжа бросается ему на шею и так крепко обнимает, что, кажется, у Олега скорее от его объятий случатся переломы, нежели от ударов какого-то гопника. Душа находилась не на месте после произошедшего: никогда до них раньше никто не докапывался в подворотнях, хотя порой они позволяли себе и не такое. Что-то было не так: сердце Олега, как бы подтверждая обоснованность его тревоги, заходилось в быстрых ударах, живот скручивали спазмы подкрадывающегося осознания, пальцы подрагивали — обычно такое состояние у него мог вызвать только один человек. Давид Волков. Олегу нужно было ему завтра же перезвонить и выяснить, что же такого приключилось, что отец опустился до звонка заблудшему сыну.  А пока Волков-младший предусмотрительно остался на ночь у Серёжи дома, чтобы в случае чего быть рядом. Для спокойствия и своего, и Серёжиного, который тоже то и дело вздрагивал, вспоминая произошедшее, и поближе жался к Олегу. На следующий день, примерно в обед, на телефон приходит новое смс. Олег уже проводил Серёжу в университет и теперь сидел на обеденном перерыве, поглощая лазанью, не чувствуя вкуса блюда. Тревога никуда не делась. На мониторе высвечивается: «Раз уж ты решил поиграть в гордого и независимого и не брать трубку, когда звонит отец, пишу здесь. Сегодня в 6, будь добр, явись в ресторан «Il ballo della vita». Есть разговор.». Сердце совершает ставший привычным за последние 12 часов кульбит, пока Олег читает и перечитывает сообщение, надеясь, что неправильно понял его содержание. В голове внезапно становится пусто, дыхание становится прерывистым и поверхностным, перед глазами всё плывёт. «Ты в безопасности. Всё хорошо. Это просто встреча, соберись, размазня» говорит он самому себе, концентрируясь на дыхании, делая вдохи в течение 6 секунд и выдохи в течение 8. «Ты в безопасности».    ***   — Так о чём ты хотел поговорить? — спрашивает в лоб Олег, отправляя телефон со включенным заранее диктофоном в карман, и садится поскорее напротив отца, чтобы скрыть дрожь в теле. Рефлекторные реакции, оставшиеся после долгой жизни с этим человеком, никуда не делись. Страх отца и невозможность нормально вдохнуть в его присутствии всё ещё подводили его. Создавалось впечатление, будто выбросы адреналина в организме были соизмеримы со встречами с отцом. Олегу хотелось поскорее сбежать отсюда, свернуться в комочек, спрятаться — лишь бы не чувствовать этот лёд на себе, в себе.    — Деловой подход, так держать, Олег, — о, как же он раздражал Олега своим снисходительным тоном, который ясно давал понять собеседнику, кто здесь хозяин положения, и параллельно всячески принижал за одно существование. — Собственно, речь пойдёт о том, как ты развлекаешься тут, в Санкт-Петербурге, прячась от меня. Слышал, ты себе парня завёл: Разумовский Сергей Викторович, кажется, да? Студент второго курса кибернетики и высшей математики. Я поражён, Олег, тем, до чего ты опустился. Сношаться с парнем-шлюхой? Даже я от тебя этого не ожидал. Ты пробил очередное дно.  Олег, честно, даже знать не хотел, как отец узнал о них с Серёжей. Это было неизбежно. Когда речь шла о Давиде Волкове, удивляться не стоило ничему: если ему будет нужно, он самолично воскресит мёртвого и преуспеет в этом. Но тот факт, что он таким тоном смел говорить о Серёже… Нет, это было определённо выше его сил.   — Ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о моей жизни. И, помнится, тебя не особо волновал моей отъезд в Питер до сегодняшнего дня. Что же случилось, отец? Решил наставить сыночка на путь истинный и приехать, чтобы дать ремня лично? Ты опоздал. Минимум на 19 лет, — у Волкова возникло ощущение, что всё это сон. Его тело двигалось на автопилоте, рот складывал буквы в слова самостоятельно, не подчиняясь управлению, пока он сидел, парализованный страхом, пока внутренности скручивало змеёй. Он ужасно боялся Давида. Это был животный, ничем не объяснимый, инстинктивный страх: ни о каком уважении к Волкову-старшему и речи не было — только страх-страх-страх. Прошивающий насквозь, оседающий пеплом в лёгких.   — Не смей разговаривать со мной в таком тоне, Олег. Иначе будет плохо твоему рыженькому, раз ты наказания не воспринимаешь. Вам понравился вчерашний спектакль в подворотне, а?  — Так это ты подослал этого ущербного? Что ж, я почему-то совсем не удивлён, папа. Как раз в твоём стиле. Нормальный человек не стал бы нападать со спины.   — Продолжая о произошедшем. Я ни в коем случае не угрожаю, лишь предупреждаю, что твою шлюху…   — Не смей так его называть! — Олег подскочил и вышел из-за стола и уже собирался выйти из этого ужасно душного, начищенно-дорогого ресторана, чтобы избавиться от этого тошнотворного чувства, сковывающего тело, как властный голос произнес : — Сядь. Я не закончил, —  и Олег, как по волшебству, послушно садится. Он ненавидит эту покорность в себе, но ничего не может сделать против реакций тела, а оно орало благим матом: сядь-не-возникай-не-зли-его-а-то-будет-больно. Давид отпивает вино из бокала, не спеша смакует его, будто назло нервируя Олега затянувшимся молчанием, и только после этого продолжает. — Этого мальчишку случайно могут ещё пару раз так же зажать в подворотне и ты ничего не успеешь сделать. И слава богу будет, если он останется после этого живым. Итак, мои условия: твоё возвращение в Москву и последующая работа у меня в компании взамен на безопасность Сергея.  — Ты серьёзно собираешься меня шантажировать этим? И думаешь, я поведусь на это? — несмотря на саркастичный тон, внутри Олег выл от бессилия, понимая, что нет, отец не шутит. Он никогда не пустословит и всегда выполняет обещанное. Человек дела, его мать. Олег понимал безнадёжность ситуации: он знал, что выберет Серёжу, а не себя.  — Не шантажировать. Я предлагаю выгодную сделку и предупреждаю о возможных последствиях. Всё законно. Совсем из головы вылетело: у меня есть фотографии ваших взаимодействий во дворе его университета. Никогда не поздно написать на Сергея заявление в полицию за пропаганду ЛГБТ и предъявить в качестве доказательства эти фото-материалы, — со слащавой улыбкой заключил Волков-старший, поворачивая телефон экраном к сыну, демонстрируя фото, на котором они вчетвером стоят во дворе школы и Серёжа чмокает Олега в губы. В голосе его отца звучала не прикрытая ничем угроза. Олега передёрнуло. — Даю тебе день на подумать. Если решишь принять моё предложение, завтра в 18:05 жду тебя в аэропорту. Билеты уже куплены. — Приму к сведению.  *** Олег принял решение моментально. Было ясно, как день, что для его отца избиение какого-то подростка, да ещё и через чужие руки, не значит ничего. Особенно по сравнению с масштабами его бизнеса. В крайнем случае он откупится от полиции и будет таков. Волков не мог позволить Разумовскому пострадать из-за масштабного выяснения отношений в его семье. Это не проблема Серёжи. Олег не смог бы жить потом спокойной жизнью, зная, что с его подачи Серёже был причинён вред. Только не ему. План возник в голове практически моментально: всё-таки не зря в армии он слыл лучшим стратегом. Просчитывая в голове неточности, Олег понимает, что без погрешностей не обойтись. За ним может быть установлена слежка — значит, к Серёже ехать нельзя. Если отец уже не узнал его адрес, а он со 100%-ной вероятностью узнал, раз узнал остальную информацию, да и подкараулили их как раз около его дома. Телефон Олега будет отслеживаться, а переписки — читаться. Мозг работал со скоростью света, утрамбовывая информацию. Подставлять Серёжу нельзя, а значит… Остаётся Вадим. Волков ловит случайного прохожего парня, предварительно осмотрев с ног до головы, чтобы убедиться в том, что тот выглядит не слишком подозрительно и действительно проходил мимо, а не был приставлен следить за ним, как тот гопник, просит позвонить. Выбора особо не было: или пан, или пропал. Волков вбивает номер Вадика и считает гудки, пока трубку на том конце не поднимают с деловым: — У аппарата. — Вад, это Олег. Мне срочно сегодня нужно будет купить поварёшку и пару кастрюль, скажем, через час. Встретимся у тебя? Прихвати подружку Мулан. — Понял-принял. Жду у себя через час,— и отключился.  Олег готов был благодарить Бога, если он, конечно, существовал, и любую другую нечисть за то, что у Вада, несмотря на его несерьёзность характера, была феноменальная память на важные вещи. И что в экстренной ситуации он умел отключать своё тупо остроумие. Ещё с окончания армии, когда оба решили, что будут жить в Питере и дальше поддерживать контакт друг с другом, они придумали своеобразное стоп-слово — только не с целью использовать его по тому самому приятному назначению, а с целью посылать невербальный сигнал SOS. И, зная о пристрастии Олега к кулинарии, как-то они (то есть Вадим) пришли к тому, что этим словом будет «поварёшка» в любом контексте. Главное, чтобы прозвучало именно это слово. Друзья решили, что с работой Вадима в полиции и ситуацией Олега, SOS-слово будет просто необходимо, чтобы непонятным для других способом попросить о срочной помощи. И, хвала небесам, Дракон был смышлённым и понятливым. Теперь квартира и работа. Олег позвонил хозяину, предупредив, что временно не будет жить в квартире, и не знает, когда вернётся. У него был внесён залог на пару месяцев вперёд, так что переживать было не о чем. Он просто возьмёт вещи первой необходимости и заберёт все баночки и одежду Серёжи, которые успели перекочевать к нему в квартиру, и отдаст у Вадима. На работе, объяснив, что ему срочно нужно уехать на неопределённое время из-за семейных обстоятельств, он выбил себе отпуск на полтора месяца. Сборы не занимают много времени: вещей у Олега немного, большинство он оставил в Москве, в ненавистном ему огромном доме, за ненужностью. Лоск и дорогие безделушки, купленные на деньги этого человека, он за свои вещи не считал. Ночевать он в своей квартире вряд ли будет, так что Волков в последний раз осматривает её на предмет забытых вещей и запирает дверь на все три оборота, кладя ключ на дно сумки и покидая уже ставшую родной парадную, не зная, вернётся ли он ещё когда-нибудь в этот дом. В Санкт-Петербург в принципе. Следующий этап: рассказать ребятам. Ещё до встречи с отцом, Олег предполагал подобный исход событий, и запись разговора была одним из пунктов на тот момент только гипотетического плана. Проще будет включить запись с телефона, чтобы ребята прочувствовали серьёзность ситуации и услышали сказанное отцом из первых рук. В первую очередь, чтобы убедить Серёжу в том, что это необходимый шаг, а не прихоть Олега, что всё это, в первую очередь, ради его безопасности. Чтобы он не питал иллюзий насчёт его отца и влияния, которому был подвержен Волков-младший всю жизнь и которое может с лёгкостью сломить Разумовского надвое без особых усилий. Олег не мог этого допустить. Только не с ним. Сережа был действительно сильным рычагом давления: а значит, во что бы то ни стало, он должен будет заставить отца поверить в обратное. В то, что Серёжа был лишь мимолётным увлечением, вспышкой, юношеским максимализмом. Олег даже не заметил, как на метро долетел до нужной станции. Ноги несли его сами, по инерции, к знакомому дому, через дворы домов, через двери парадной, через три этажа пешком по лестнице. Сердце бешено колотилось, руки подрагивали, мысли расплывались под воздействием подгоняющего адреналина, заставляющего почти бежать. Увидеть Серёжу, услышать Серёжу, обнять Серёжу, убедиться, что с Серёжей всё хорошо… Серёжа-Серёжа-Серёжа. Волков стучит в дверь 13-ой квартиры и: — Олег! — успевает заметить только всполох рыжих волос перед тем, как его затащат в квартиру и сожмут в объятиях со всей силы. Серёжа. Гладя дрожащего переволновавшегося парня по голове, Олег думает только о том, как хочет его успокоить. Несмотря на то, что самому тревожнее некуда, несмотря на обречённость и неверие в существование выхода. Главное, чтобы Серёже было хорошо, чтобы он не тревожился, а уж Волков как-нибудь справится… — Почему у тебя с собой дорожная сумка?  — Да, Волк, может объяснишь, по какому такому поводу у нас шабаш намечается и змейка чуть не была доведена до истерики? Хэллоуин прошёл уже вроде, — Олег отрывается от Серёжи и видит за его спиной стоящих Вадима и вцепившегося в его руку Алтана: первый, несмотря на полушутливую формулировку, внимательно и серьёзно смотрит на Волкова, а Алтан стоит, явно ничего не понимая и переживая за Серёжу. — Да, можно, пожалуйста, уж как-то просветить немного? Мне лично очень хочется знать, с какого чёрта моего лучшего друга ставят на уши и гонят через пол Питера по причине «у Волка какие-то проблемы, дело не требует отлагательств».  — Не бурчи, золотко. Волк, проходи, мы все ждём хоть каких-то объяснений. Расположившись на кухне за кружками чая — никто его не пил в силу нервозности — ребята притихли, приготовившись слушать. Олег же, переплетя пальцы с Серёжей, достал из кармана телефон и, поставив на максимальную громкость, включил последнюю запись из диктофона.  Спустя 15 минут в гостиной воцарилась гробовая тишина. Все пытались экстренно переварить услышанное и понять, что нужно делать дальше. Голос Волкова-старшего даже сквозь динамик мобильника звучал угрожающе и накалил атмосферу этой маленькой кухонки до предела. И тут Алтан выдаёт глубокомысленное: «Пиздец» — и Разумовского прорывает: — Олег, нет! Даже не думай об этом! Ты никуда не поедешь! Ты… — Серёж. Послушай меня, пожалуйста, солнце. У меня нет выбора. Я не позволю ему шантажировать меня тобой.  — Но… — Серёжа, нет. Он поставил ультиматум: или ты, или я. И я не позволю себе выбрать не тебя. Не позволю ему что-то с тобой сделать. Это не обсуждается. Я жил с ним всю жизнь, я знаю его слишком хорошо, чтобы гарантировать, что своё обещание он выполнит. Я не смогу жить спокойно, зная, что ценой моей мнимой свободы стал ты и твоё доверие. — Рыжик, Волк прав. Как бы мне ни хотелось это признавать, но разумнее всего будет не подставлять под удар тебя и не идти на прямую конфронтацию с Давидом, ибо это бесполезно. Это будет бессмысленной жертвой: если его цель возвращение Олега, он этой цели любой ценой будет добиваться и добьётся. Прятаться от Волкова-старшего в Питере подобно самоубийству. Олег не сможет быть всегда рядом, а значит это единственный выход, который не будет подразумевать под собой глупое самопожертвование, как Камикадзе, — Олег благодарно взглянул на Вадима. Дракон умел сохранять голову холодной и размышлять трезво. Устраивать погони по Питеру действительно сродни мазохизму. Серёжа сидел с глазами размером с 5-рублёвые монеты и ошалело переводил взгляд с Олега на Вадима, с Вадима на Алтана, с Алтана на Олега. И так по кругу, переваривая информацию и пытаясь найти выход. Его нет, Олег уже искал. Не из страны же бежать. — Почему я ощущаю себя главной героиней какой-то сопливой романтической мелодрамы? — обречённо спрашивает Разумовский скорее у самого себя, пытаясь прийти в себя после обвалившейся на голову ушатом информации. Давид Волков шантажирует собственного сына, Олег уезжает в Москву, Серёже угрожает опасн… Олег уезжает в Москву?! — И ещё, Серёж. Пожалуйста, поживи временно у Алтана. Это ради твоей же безопасности. Ваши дома находятся рядом, кардинально ничего не изменится, не считая того, что ты теперь всё время должен будешь находиться рядом с Алтаном и Вадимом. Один не смей никуда соваться. Я уверен, тебя будут держать под прицелом, чтобы в случае чего отец мог в любой момент воспользоваться этим рычажком давления. Я буду стараться максимально сглаживать углы и сместить фокус его внимания с тебя, но ты не должен лишний раз обращать на себя его внимание. Представляю, насколько тебе будет сложно временно не привлекать к себе внимание, но, пожалуйста, постарайся. Ты мне нужен живым и здоровым. Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь глупо подставляться под удар. — Олеж… — у Серёжи глаза на мокром месте, он так трогательно и влюблённо смотрит на Волкова, что Вадиму и Алтану становится очень неловко нарушать своим присутствием интимность этого момента. Это не может быть взаправду. Олег правда жертвует собой ради сохранности Серёжи? Это что, слишком красивый сон? Или, в самом деле, какая-то особенно трагичная мелодрама? — Волк, мы пойдём наверное, проедемся до Алташи. Вы можете переночевать у меня — ты, как я понимаю, в свой дом возвращаться не собираешься, а? Потр… кхм, попрощаетесь хоть нормально. — Ты догадлив, как никогда, Вад. За моей квартирой скорее всего ведётся наблюдение, так что лучше будет мне лишний раз не лезть на рожон, — говорит Олег, пока Вадим и Алтан обуваются в прихожей. Сзади топчется Серёжа и пошмыгивает носом, и Алтан подходит к нему ближе и крепко обнимает. Шепчет что-то на ухо: Олег и Вадим не слышат, но им и не нужно, это только их двоих, личное, что им знать необязательно. Дагбаев поглаживает Серёжу по голове и напоследок чмокает в щёку, что-то добавляя, на что Серёжа, размазывая слёзы по щекам, быстро кивает, как болванчик.  — Присмотри за ним, пока меня не будет, ладно, Вад? — негромко, так, чтобы Серёжа не услышал, произносит Олег, серьёзно смотря на друга. — Я рассчитываю на тебя. — Так точно, шеф, — полушутливо отвечает Вад, в следующий момент становясь серьёзнее, и похлопывает Олега по плечу, — Можешь на меня положиться, Волк. — Спасибо, — говорит Олег, наблюдая, как фигуры Алтана и Вадима скрываются за лестничным пролётом, и закрывает дверь на оба замка.  *** Удивительно, но в этот раз они не занимались сексом. Даже не пытались. Ни Серёже, ни Олегу не хотелось: лично Серёже хотелось просто лежать на Олеге, не слезая, и обнимать вечно. Оба ощущали сильнейшую потребность в целомудренном тактильном контакте: крепких объятиях, держаниях за руки, глубоких, но нежных поцелуях. Хотелось запомнить друг друга вплоть до каждой чёрточки, до каждого изгиба, до каждой морщинки. Хотелось не разлучаться, хотелось дышать друг другом, хотелось не покидать эту постель никогда, продлив момент до бесконечности и оставшись в конкретно этой точке навечно. В какой-то момент Серёжу размазало этой нежностью и переизбыток чувств снова вылился в слёзы: — Олег, пожалуйста… Может, получится как-то с ним договориться… Я не смогу без тебя, Олеж, пожалуйста, — заглядывая в глаза Волкову, всхлипывал Серёжа, держа лицо Олега в ладонях и поглаживая большим пальцем правую скулу. — Что ж за человек он такой… — Серёж, всё будет в порядке. Мы что-нибудь обязательно придумаем, капелька, не плачь так из-за меня, пожалуйста, — аккуратно вплетая пальцы в рыжие волосы, говорит Олег, чувствуя, как разрывается сердце от боли и вины за страдания своего чуда. — Нет! Я ему не позволю! — решительно поднимаясь и садясь в позу лотоса, говорит Серёжа, резко размазывая остатки влаги по щекам. В глазах стояли злые слёзы, а Серёжа, видимо, решил окончательно довести себя до нервного срыва. Перепады в его настроении порой пугали даже Олега. — Расскажи мне побольше про своего отца. У него свой бизнес, так? — Да. Он владеет сетью компаний по производству, переработке и продаже сельскохозяйственной продукции. Фрукты там, овощи, животноводство отчасти. Его компания является крупнейшим поставщиком продуктов как минимум в Москве. Насколько я знаю, ещё в его лабораториях, на предприятии, занимаются разработкой новых технологий и методов ведения сельского хозяйства. Логистика тоже является частью бизнеса. — Так, агробизнес значит… Надо сделать так: завтра мы все вместе вчетвером пойдём ко мне в квартиру, чтобы я собрал вещи для переезда. У меня есть старый телефон, это, конечно, не iPhone 15 pro max, но тоже сойдёт. У меня ещё должна валяться где-то старая симка, я уже давно ей не пользуюсь. Я дам тебе с собой этот телефон, потому что, очевидно, твой отец будет отслеживать переписки с твоего телефона, а контакт поддерживать нам нужно будет. Со своего ты должен будешь всячески меня отшивать, а я буду наоборот написывать. Тебе придётся поактёрничать перед ним. Меня напрягает концепт его компании, особенно часть с лабораториями, здесь что-то нечисто. Слава сатане, что я всё ещё айтишник-задрот и таролог. Это комбо в любом случае непобедимо.  — Но что ты собираешься делать? — Олег был поражён такой явной перемене в настроении Серёжи. От плаксивого Разумовского не осталось и следа, как ветром сдуло печаль и тоску, осталась только решительность и этот нездоровый азартный огонёк в глазах. Под закатными лучами солнца, проникающего в окно, Волкову показалось, что на дне глаз Серёжи пляшут золотистые всполохи-огоньки. — Я буду копать под него. Повзламываю базы данных, отслежу перемещения и переписки, подчищая следы, само собой. Думаю, ты ещё сможешь помочь тем, что будешь всячески потворствовать ему и сам рваться в бизнес. Он даже ничего не заметит, я практиковался на сайтах Питерской мэрии. Будем информировать друг друга о продвижении. Должно же у него быть слабое место, что-то, чем его можно было бы шантажировать, да?  — Мне он всегда казался неуязвимым. Но это моё восприятие — я его сын и всё ещё слишком эмпатичен. — Кстати, об этом… Меня вывело то, как он с тобой разговаривал в ресторане. Ты действительно провёл в этом всё детство? Он всегда был таким? — Сколько я его помню – да. Он всегда был жёстким и эмоционально отстранённым, я привык в целом. Он не терпит проявления неуважения или нахальства, думаю, ты заметил. Я слабо помню детство: помню, что иногда он сам, лично, вместо нянь играл со мной и ходил гулять. Но это бывало крайне редко. А потом началась школа, тысяча и один кружок, личный водитель. Я отца видел раз в несколько дней, да и то только потому, что он приходил прочитать мотивационную лекцию о том, что это всё ради моего будущего. А потом просто копил на побег и считал дни до 18-летия. — Господи, Олеж, ты не представляешь, как больно об этом слышать. Мне безумно жаль тебя маленького… Ты заслужил это меньше всех. Мне так и хочется тебя всего заобнимать и занежить, так обидно знать, что он тебя так недолюбил, это так несправедливо… Иди сюда, любимый, — произнёс Разумовский, прижимая Олега к себе и кладя его голову себе на плечо, начиная поглаживать по волосам.  И снова солнышко на качелях. От отважного Разумовского не осталось ничего, кроме мыслей Олега о странно блестевших золотом глазах — но вот, солнце село, глаза всё так же блестели, но уже от влаги, скопившейся в уголках. По-небесному чистые, голубые глаза, напоминающие васильки. Серёжу снова растрогало.  — Мой хороший, самый лучший, самый сильный, — шептал на ушко Волкову Разумовский, целуя во все попадающиеся под губы места. — Такой храбрый, такой отважный. Самый прекрасный, самый красивый, — поцелуй за ушком, на шее, под подбородком, в челюсть. Короткое: «Пожалуйста, ещё» — и Серёжу прорывает на нежности: — Мне будет тебя очень не хватать. Я не умею чувствовать себя в безопасности рядом с другими людьми — вернее, не умел до момента знакомства с тобой. У меня это проявлялось в неумении банально засыпать рядом с другим человеком, в тревоге во время нахождения в людных местах, я всегда был напряжён, всегда начеку, а со смертью мамы я совсем разучился доверять кому-либо. Даже с Алтаном было трудно. А с тобой я с первой минуты рядом чувствовал себя в безопасности. Ты такой ласковый, такой нежный, такой потрясающий, такой смелый, Олеж, ты бы знал… — приговаривает Разумовский, прерываясь на поцелуи, которыми он осыпал лицо Волкова, заставляя его таять. «Я — сильный, я — потрясающий, я — нежный…». — Я бы тебя просто затискал и съел, такой сладкий, такой искренний, солнце моё… — долгожданный поцелуй в губы. «Я — солнце».  Олег впитывал в себя искрящую нежность Разумовского, как губка, плавясь, как масло на разогретой сковородке. Он безумно любил — да, именно любил — Серёжу и ощущал это так явственно, как никогда раньше. Его наполняло этой заботой изнутри, эта любовь била через край — такое чувство, что эта чаша была бесконечна, и сколько эту любовь ни пей, до конца никогда не выпьешь. Олег готов был ради одной этой лукавой улыбки и взгляда голубых влажных глаз лично бросить всю страну в ноги этому парню, помогающему восстать ему из пепла, самолично склеить расколотую душу лучше всякого клея-момента, расплавить чувствами, на которые, как раньше думал Волков, он никогда не был способен. Сейчас он чувствовал, что был способен на всё. *** — Итак, прогоняем в последний раз план: я охраняю задницу Рыжика и потихоньку вскапываю архивы в полиции. На Рыжике ответственность за сбор информации и поиск дырки в бронежилете твоего сумасшедшего папочки. Волк строит из себя смертного грешника, безумно виноватого в побеге и порочной связи с парнем, и соглашается на все авантюры отца кроме брака и дерьма, которое откровенно тянет на статью. А золотце просто красивый.  — Я уже даже не знаю, чего я сейчас больше хочу: ударить тебя или поцеловать. Так что лучше просто помолчи, — произносит Алтан, изо всех сил стараясь сдержать улыбку. Получается… плоховато. — Как скажешь, змейка, — подмигивает Вадим, прекрасно видя реакцию Дагбаева, но быстро стирает улыбку с лица и снова устремляет свой пронизывающий взгляд серых глаз на Олега. Друзья расположились на кухне в квартире Разумовского. Пока Серёжа летал быстрее смерча из комнаты в комнату, скидывая все вещи в фиолетовый и леопардовый чемоданы, силясь уместить в них, по всей видимости, всю квартиру, они последний раз прогоняли все договорённости и проверяли работоспособность выданного Олегу телефона Серёжи.  — Думаю, будет логичнее, если я буду временно жить с золотцем и Рыжиком. Во-первых, если будет попытка проникновения в квартиру, они с большой вероятностью наткнутся не на беспомощного Разумовского, а на меня, а во-вторых, в крайнем случае, у нас будет путь отхода в мою квартиру. Из минусов, тебе, золотейшество, так или иначе придётся временно продлить смены твоего помощника в цветочном. Ну либо мы с Разумом будем тусить у тебя в цветочном, но не знаю, насколько это безопасно в нашей ситуации. В любом случае, первые пару дней мы должны быть тише воды, ниже травы. Сейчас по пути зайдём в продуктовый и накупим продуктов на три дня вперёд. — Боже, мою квартиру поджидает участь свалки из грязных носков и книг по истории Дракона и банок для всех частей тела и карт Разумовского. Бедная Эйдин. Шокированные цветы. Несчастный я, — заключил Дагбаев, драматично приложив ладонь тыльной стороной ко лбу, делая вид, что собирается упасть в обморок. — Эй, это я тут вообще-то переезжаю! А Олег вообще в Москву к ёбнутому отцу едет на верную смерть, Дагбаев! Имей совесть! — кричит из другой комнаты Разумовский, наконец, появляясь в дверях и таща за собой два полных чемодана. — К сожалению, Рыжик, имеет он пока что только меня, — под «Фуууу» от Серёжи и смех Олега Вадик встаёт со стула и хлопает в ладоши. — Итак, в путь! Волк на такси до аэропорта, мы с Рыжиком и золотком до продуктового. И к золотейшеству домой. Обещаем не шалить, — торжественно произносит Вадим, кладя правую руку на сердце. — Олег, вот на кого ты меня оставляешь? Я ведь только и буду успевать, что затычки для ушей вставлять, с их то игрищами… — протяжно стонет Серёжа, жалобно глядя на Олега. — Кто ж виноват, что у тебя парень — сын мафиози. Сам такого выбрал, вот теперь и терпи неудобства, Рыжуль. — Хорош клоунадничать, Вад. Не смущать мне Серёжу, — говорит Олег, понимая, что иначе этот театр абсурда затянется надолго. Вадим примирительно поднимает обе руки вверх, мол, сдаюсь.  Вместе ребята спускаются на лифте во двор. Олег тащит на себе чемоданы Серёжи и собственную спортивную сумку, замыкая процессию, Разумовский держит ему двери, Алтан и Вадим идут впереди, приобнявшись. В дверях парадной Вадим перехватывает у Олега чемоданы, оставляя Серёжу и Олега в полутьме одних и бросив что-то вроде: «Мы вас на улице подождём». — Ну, получается… До свидания? — произносит Олег, смотря на притихшего, погрустневшего Серёжу, — Хэй, Серёж? — ждёт, пока Разумовский поднимет взгляд, мол, чего тебе. — Всё будет хорошо. Веришь мне? — Тебе – всегда, — невесело улыбается Серёжа и аккуратно прижимается своими губами к его, будто желая запечатлеть их вкус в последний раз, продлить момент ещё на мгновение. Прощание отдавало горечью в горле, болью в груди, тоской в сердце, заставляя парней молча смотреть друг другу в глаза, вбирая образы друг друга до последней, самой мельчайшей детальки. Глаза в глаза, душа в душу, сердце в сердце.  — Я тебя люблю, — от Олега. — Я тебя люблю, — от Серёжи. Через минуту, похлопав Вадика по плечу и выслушав трогательное «Береги себя, Волк», пожав руку Алтану и сжав Серёжу напоследок в объятиях особенно сильно, целуя куда-то в макушку и через силу заставляя себя оторваться, Олег садится в уже ожидающее такси. И до последнего смотрит на обнимающего себя руками Серёжу, пока его светящаяся рыже-золотым от уличных фонарей макушка не скрывается за поворотом. Душа и тело рвутся обратно, руки снова начинают дрожать, в глотке — суше, чем в Сахаре, а с обратной стороны век никак не желают исчезать василькового цвета глаза. Спустя час, пока самолёт набирал скорость и взлетал, Олег, сидя бок о бок с его главным мучителем и ночным кошмаром, смотрел в окно бизнес класса на синее небо, думая об обладателе такого же цвета глаз. Наблюдая за жёлтыми огнями отдаляющегося Санкт-Петербурга, Олег вспоминал переливы солнца в рыжих шёлковых волосах, думая о том, как легко ему дышалось полной грудью в этом архаичном городе, теперь напоминающем ему о рыжем цвете, всполохах жёлтого песка в глазах-море, звонком глубоком голосе, заливистом, как перелив колокольчиков, смехе и части себя, которую он оставил где-то там, среди огней, в одном из домов, на 6 этаже 66 квартиры.