Омега + Омега. Укради меня у луны

I

      Кит всегда держал свое слово. Вот что я помню из нашей прошлой жизни… Однажды он пообещал, что отвезет меня на пляж с фиолетовым песком, и мы побывали почти на дюжине пляжей, исколесив самые живописные уголки западного побережья. Потом он обещал, что позаботится об убитом парне из детского лагеря, о том, чтобы его семья могла в конце концов обрести хоть какое-то утешение, похоронив его. Он обещал, что мы поедем смотреть на земной Марс — в Аризону и Юту. Он обещал мне ранчо. Обещал, что всё будет в порядке…       Он чутко отзывался на любую мою просьбу и следовал со мной по любому задуманному маршруту…       И где-то между тем, как мы колесили, он пообещал, что в эту течку он будет рядом как человек.       Но я не могу разобрать… всё еще не могу… Я постоянно проваливаюсь в сон. В этот раз, очнувшись, я теряюсь, потому что сначала чувствую его влажные губы на своей коже, а затем — раскаленный язык, почти такой же, как был у него-волка. Будто он не определился, кем себя ощущает… Я дергаюсь непроизвольно, и он поднимает ко мне лицо. Свое человеческое лицо… и я касаюсь его рукой. Он целует мне ладонь и чуть прикусывает пальцы. Его поцелуи — влажные и тягучие. Он берет мои пальцы в рот и прикрывает глаза. А затем спускается по моему запястью носом, вдыхая запах, и снова припадает губами к моему телу.       Когда я вижу его вот так, а не вспоминаю о минувших сутках, меня мурашит от каждого его действия. Я отвык… Отвык от того, каким он бывает со мной…       — Кит, подожди…       Он отстраняется и ложится рядом. Он гладит мои волосы, перебирая их пальцами. Двигается ближе. Он спрашивает:       — Как твое самочувствие?       Я прислушиваюсь к своему телу только после его вопроса. Меня словно придавило парой тонн к постели… Чувствую себя слабым и пластилиновым.       Кит обнимает меня, притянув к себе, и замирает нос к носу. Он близко-близко, и я просовываю колено между его ног, чтобы почти сплестись с жаром его тела. Меня успокаивает его тепло. Я тянусь к нему за поцелуем… Как-то так мы лежали в мою первую течку, когда мне всё было можно… и ничего нельзя, и он отвечал моим губам, и позволял мне бессовестно об него тереться, но не переступал черту. Мне было потом так чертовски стыдно. За то, что я шептал, как схожу с ума и как сильно хочу его, а он сжимал на мне пальцы, или гладил по голове, или водил руками по моему дрожащему телу. Он часто шептал мне: «Чш-ш-ш…» Иногда прижимался щекой, закрыв глаза, и тяжело вздыхал. Иногда говорил: «Ты — такое искушение, Йен…»       Потом он заставлял меня глотать таблетки, и я засыпал. Но, когда просыпался, всё начиналось по новой, и я безумно хотел его целовать, и меня пронимало до самого хребта от нашей близости.       Как теперь…       Как всегда…       Я соскучился по нему так сильно, что сам готов скулить и выть. И плакать. Очень хочется плакать, почти нестерпимо.       — Кит…       Я лихорадочно цепляюсь за него, будто он в любую минуту может исчезнуть и снова стать волком.       И он шепчет, сжимая меня в ответ:       — Перепугался?       «Перепугался» — неподходящее слово, но первое, что приходит на ум. Мне страшно и тревожно его отпускать, и я постоянно пытаюсь распробовать его на запах или посмотреть на него…       И я шепчу, что чувствую себя идиотом. Я не могу перестать перед ним извиняться. Он сжимает меня всё сильнее на каждое «Я не должен был уезжать» и «Мне нужно было тебе доверять».       Кит отвечает мне поцелуями, залюбливая руками и губами тело, которое ему принадлежит и касаться которого он не мог эти долгие-долгие дни… Он порывался, и мне становилось жутко. Он сразу начинал скулить, но соглашался. Он соглашался со мной на всё, и мне так жаль его, моего прирученного волка.       Кит вжимает меня в матрас. Он собрал здесь постель из всех подушек, одеял и прочих тряпок, до которых добрался. Волк в нем хотел устроить меня удобнее, пытаясь создать неуклюжее комфортное место…       Кит вспоминает:       — Я нашел тебя в Санте-Фе… — его горячий шепот жжет мне кожу. Он сожалеет: — И не успел забрать…       Он сжимает на мне зубы. Это не что-то, что происходит с ним осознанно, но что-то, что происходит из тоски или страсти. Из тщетных попыток удержать. Он жмурится и зализывает укус.       И я понимаю: мы оба так одичали.       Он входит в меня, и я прижимаюсь к нему всем телом, прижимаю его к себе. Он сначала даже не движется, а просто находится рядом, настолько, насколько это возможно. Я поднимаю руку на его затылок и чувствую, что волосы снова мягкие. Он вернулся. Вернулся ко мне.

II

      Я смотрю на Кита. Не могу перестать на него смотреть. Вожу пальцами по его щеке. Его кожа стала такой светлой… и глаза перестали быть круглыми, волчьими и безумными… восстановили свой цвет. Он целует мне пальцы и аккуратно разматывает бинты.       Он говорит:       — Я чуть не оставил тебя без руки…       — Она в порядке.       Пальцы снова порозовели. Остались шрамы на запястье, но шрамы должны украшать мужчину. Даже если этот «мужчина» — омега вроде меня.       — Ты не упоминал, — усмехаюсь я, — что у тебя лечебная слюна.       Киту смешно. И он отвечает:       — Только в том облике…       — Дар, которого тяжело добиться? — спрашиваю я.       Он шепчет мне:       — Тебе бы не пришлось…       — Мне не пришлось.       Кит обнимает мою руку, подставляясь под нее головой, всё еще как зверь больше, чем как человек. Он спрашивает:       — Натерпелся?       — А ты?       — И я.       — Я больше никогда не уйду.       Кит закрывает глаза и выдыхает. И кивает. Но я знаю, как это сложно. Верить человеку, который постоянно срывается… Ни к чему не привязанному, даже если он бы хотел, ничем не скованному, есть у него семья или нет… Но разбитое сердце Кита готово надеяться до тех пор, пока мне снова не взбредет в голову что-нибудь выкинуть…       Только Кит — не просто семья. Он — как моя личная луна. Тянет и тянет. И мне так много надо ему рассказать…       Я шепчу:       — Прости меня за всю эту кровь… Всё было нормально, пока я не влез… Мне стоило тебя слушать, когда ты волк.       — Не стоило… — говорит Кит. — Всё путалось… и приходило в норму, только после того, как я отключался… Но ненадолго.       Это немного сбивает меня с толку, и я спрашиваю:       — После уколов? Из-за успокоительного?       — Ты колол мне что-то?       — Да. Ты не понимал?       — Не знаю, что́ я понимал… Я не мог спать. Только всё время боялся и злился. Я хотел вернуться — и не получилось… Мне было жутко за тебя, даже когда я был не в себе.       — Я очень хотел найти для нас безопасное место. Если бы я только мог спросить тебя, существует ли такое вообще…       — Не существует, Йен.       Слышать это вновь почти так же больно, как заработать пулевое ранение. Уж я-то знаю. И прошу его:       — Давай найдем.       Кит усмехается и грустно смотрит на меня. Я — идеалист. Глупый мальчишка.       И я усмехаюсь:       — Выключи взгляд старика.       Он смеется. И просит:       — Прости меня.       Он просит не за взгляд, но за всё остальное: я слышу по его интонации.       И говорю:       — Ты меня тоже. Мне жаль твою стаю. И ранчо. И всё вообще…       — Так устроен мой мир. И это я втянул тебя в него. Я не хотел, Йен, видит бог.       Но я знал, на что соглашаюсь. После того, как уехал. И, замолчав сначала эту мысль, понимаю, как важно произнести это вслух.       Я говорю:       — Это скверно выглядело, когда я ушел, я знаю. Как будто я бросил тебя. Но мне просто нужно было понять, смогу я или нет. И когда я понял, я приехал в Санта-Фе.       — Я слышал голосовое.       — Тогда ты всё знаешь.       — После всего, что случилось?..       — Да. Даже если бы ты не вернулся, я бы остался. Мне пришлось бы найти способ стать волком, как ты…       Кит сжимает пальцы на моем теле сильнее и притягивает меня к себе. Он чуть сползает вниз, чтобы я обнял его за голову, как обнимал в то время, когда он был волком. Я глажу его волосы, и он сознается:       — Я так люблю тебя, даже когда сам не свой…       Он сворачивается в клубок и лежит так какое-то время, больно стиснув меня руками, до выпущенных когтей. Такое с ним случается… маленькие трансформации от сильных эмоций. Тело Кита — очень честное, очень искреннее, очень говорящее.

III

      В эту течку я словно без кожи. Мне постоянно остро и больно с Китом. Ни одной мысли, кроме того, как он нужен мне. Ни одного чувства, кроме голода по нему. Мне кажется, я пару раз сомкнул на нем зубы до крови, но он даже не дернулся. Я чувствую с ним себя так полновесно и защищенно, как будто весь остальной мир отсутствует. Как будто в мире не осталось никого, кроме нас, и ничего, кроме нашей близости.       А затем я прихожу в себя…       И, проснувшись утром в трезвом уме, цепенею, потому что на самом деле нас окружает кошмар. И он наваливается на меня с катастрофической ясностью. В доме пахнет стухшей кровью койота. На улице — последствия бойни.       Кит деловито ходит вокруг, пытаясь прибраться: он наконец-то смог от меня отлипнуть. И когда я сажусь в постели, он просит меня:       — Полежи.       Он хочет, чтобы я восстановился. Но мне не до того. Не могу. Я не могу лечь обратно. И лежать тут вообще, делая вид, что всё нормально, что мне безразлично то, что произошло.

IV

      Кит прибирает за нами кровь и трупы. И эти кровь и трупы — они везде. Я видел тела и раньше. Всю свою жизнь. Это не откровение. Да, такие истерзанные, расчлененные и подгнившие — пожалуй, нет. Но в целом…       Я спускаюсь вниз, чтобы помочь Киту с братской могилой. Мы копаем большую яму, и я не хочу знать, зачем в этом доме хранится аж три лопаты. На какой случай…       Думаю: что чувствуют преступники? Когда приходится иметь со всем этим дело. С кровью, мухами и личинками. Я очень слаб, и меня тошнит, но я копаю эту землю так, как будто пытаюсь вымолить у нее прощения.       Кит иногда останавливается и смотрит на меня с сожалением. Но не просит прекратить. Я думаю, он понимает…       Если я брошу лопату, я просто свихнусь.

V

      Пару раз, пока мы несли трупы, натянув платки по самые глаза, меня чуть не вывернуло… Но после течки мой желудок был настолько пуст, что спазмы мучили и сжимали один лишь воздух.       Едкая кисло-сладкая вонь гниения проела мне носоглотку до самого мозга. Но я продолжал сбрасывать тела. Мне нужно было их засыпать. Мне нужно было предать их земле. Это — часть мира, который я выбрал. Часть мира, которую мне никогда больше от себя не отъять.

VI

      Мы очень долго пытались смыть грязь и кровь. Кит включил генератор, так что вода стала теплой. Это не помогло, и фантомный запах разложения преследует меня всё равно. Почти как дома…       Мы не сказали друг другу ни слова, провозившись в духоте и пыли целый день. Я надеюсь на дождь. Чтобы он всё тут смыл, прибил пыль и убрал последние следы бойни.       Мы сидим на крыльце, и я думаю о том, в каком состоянии Эва и какая пощечина меня ждет, когда я приеду к ней. Лицо заранее жжет.       Еще я думаю, что за все трупы позади нас до сих пор нам ничего не было. И что Кит успокоился… Он успокоился в тот момент, когда убил одиннадцать оборотней.       Я спрашиваю:       — Ты хорошо их знал?       — Да.       Его лицо очень сложное, и я не могу прочесть, что́ он испытывает, с какими демонами внутри себя договаривается или борется. Чем утешается? И я не лезу. Мы посвятили этим людям почти весь день полновесного, глухого молчания. И я знаю, что, если бы их не убил Кит, они убили бы нас. Но мы не перестаем быть убийцами, даже если это — вопрос выживания.       — Кит… Что нам будет за Алана?       — Не знаю. Я не слышал, чтобы омега когда-то убивал вожака…       — А обычно?       — Если бы ты был альфой, тебе пришлось бы возглавить стаю.       — Я даже не древний…       — Уверен?       До сих пор я не озвучивал этих догадок. Это между нами. Наша тайна. Что-то, что я отложил до его возвращения.       Кит спрашивает:       — Когда ты перестал есть мясо?       — Я никогда его не ел.       — Никогда?       — Да. С самого детства.       — И ты не можешь обратиться?.. В полнолуние… — Кит не заканчивает, но я понимаю, о чем он.       Мне либо нужно время, чтобы тело полностью восстановилось и научилось перекидываться, либо этого не случится со мной вовсе. Из-за того, как меня растили, что-то в организме просто могло сломаться…       — Я, кажется, знаю, кто может дать нам ответы, — говорю я. — Но придется опять покататься…       Кит согласен. Только сначала нам надо закончить с уборкой. Включая логово, которое Кит устроил для нас на чердаке. Я вспоминаю об этом и усмехаюсь:       — Ты-волк готовил нам брачное ложе?       Кит вдруг смущается:       — Нет, это не…       Мне становится смешно. Но не настолько, чтобы смеяться. Всё это очень дерьмово. То, что с нами произошло. И я не знаю, можно ли к такому привыкнуть. Но всё-таки…       — Я думал, это будет сложнее, — говорю я. — Убить вожака. И всё остальное…       — Если бы мы попытались сделать это по одиночке, ничего бы не вышло… Даже несмотря на то, что я долго не приходил в себя.       Я вспоминаю, как Алан меня укусил… Он не был человеком, вот что я знаю. Моя шея всё еще помнит его зубы.       — Все говорили, что после полнолуния мне будет тебя уже не вернуть.       Я смотрю на Кита, и его голубые глаза странно и незряче оглядывают пространство. Будто цепляются за тысячу разрозненных воспоминаний.       — Не думал, что это возможно… — говорит он.       Не знаю, какие силы помогли ему найти дорогу ко мне, но сейчас я готов благодарить каждого из богов. Я обнимаю его, и он прижимается щекой к моим волосам.       Я шепчу:       — Я очень счастлив, что ты вернулся…       — Да…