Омега + Омега. Укради меня у луны

I

      Мы въезжаем на ранчо, и вся семья выходит на нас посмотреть. У Роба ружье. Чужая машина без предупреждения на их территории. Эва им не знакома, и она — человек…       Пока мы не остановились, я прошу ее:       — Дай мне слово, что не выйдешь из машины.       — Что?       — Дай мне слово. Что бы ни случилось.       — Эти ребята разве не должны тебе помочь?!       Я продолжаю настаивать:       — И поклянись, что уедешь, если что-то пойдет не так.       — Как ты можешь просить меня о таком?!       — Эва! — я всматриваюсь в нее с отчаянием. — Поклянись.       — Да пошел ты, Йен.       — Обещай мне. Это серьезно. Я не шучу.       — А я, черт бы тебя побрал, похожа на того, кто смеется?!       У нас нет времени выяснять отношения. У нас вообще очень мало времени: завтра ночь перед полнолунием.       Я смотрю на нее и убежденно говорю:       — Всё будет в порядке. Просто дай мне со всем разобраться. И не выходи из машины.       Тон у Эвы сменяется на испуганный:       — Йен…       — Просто оставайся здесь.       Я не знаю, чем всё кончится, и уже подозреваю, что ничем хорошим. Я проверяю патроны, как будто они куда-то могли деться, прячу пистолет, открываю двери и спрыгиваю на землю.       Меня окружают оборотни. Они касаются меня и встревоженно обнюхивают. Они напряжены.       Они не спрашивают, что стряслось. Они спрашивают:       — Кто-нибудь знает, что вы здесь?       Вот что я понимаю: я могу втянуть эту семью в конфликт, который никому из них не нужен.       — Нет. Я приехал по другой причине.       Я открываю крышку гроба. Так мы проехали через контрольно-пропускной пункт: Кит лежал внутри.       Я объясняю:       — Он в отключке.       Роб спрашивает:       — Что ты привез?       И я смотрю на Хлою, которая сказала мне: «Тебе нельзя глушить в нем зверя. На вашем месте я бы искала способ, как его вызывать независимо от луны».       — Мне нужно, чтобы он пришел в себя, где безопасно…       Роб говорит:       — Для него нет таких мест, — и это худшее, что я слышал о Ките. Роб спрашивает: — Сколько он уже такой?       Я не уверен, но:       — Несколько суток?       Мне не нравится сложное лицо Роба. Решение, которое он принимает. И то, что он перехватывает ружье. Я достаю пистолет. Снимаю с предохранителя и направляю дуло ему в лоб. Как он меня научил.       — Не глупи, — просит Роб, — это больше не он.       Я скалю зубы, я говорю:       — Ты ошибаешься.       — Отойди.       Выстрел встряхивает мне руку и приходится в небо. Палец соскочил, когда Джонни схватил меня и попытался отнять пистолет. Он крепко сжимает меня и оттаскивает от машины.       Кит больше не защитит, и Роб держит его на мушке. Его — беспомощного, без сознания.       — Что ты задолжал ему, Роб? — кричу я. — Почему ты ему должен, сукин ты сын? Зачем ты принял нас, если так его ненавидишь?!       Роб колеблется. Он говорит своей стае:       — Уйдите.       Но никто не трогается с места. Только я изо всех сил пытаюсь вырваться.       Он повторяет громче:       — Уйдите все.       Джонни оттаскивает мое слабое тело. Теперь он может заявить на меня права, и никто ему не возразит. Если бы я знал, что Роб такой ублюдок, я бы выпустил Кита и все его инстинкты убийцы. Я бы сам налакался крови до блевоты — и будь что будет.       Я кричу:       — Он говорил, ты заменил ему отца! Он говорил, ты его друг! Какой ты уебок, Роб!       Если они что-то сделают с Китом и я останусь в этой стае против воли, я убью каждого из них. Я сделаю это, когда они будут ждать меньше всего. Клянусь, я оставлю пару сквозных в его ебаной голове.       Джонни шепчет:       — Чш-ш, маленький. Что же ты такой боевой?       И я отвечаю ему почти так же тихо, мой голос звенит от злобы:       — Я убью всю твою семью, если с ним что-то случится.       Он смеется:       — Если ты хотя бы вполовину такой же страстный в постели, я выиграл джек-пот.       — Ты выиграл свой личный ад, сученыш, помяни мое слово.

II

      Я слышал выстрел. Эва и Кит. Меня парализовало с головы до пят ледяным осознанием. Мне удается вырваться, но я даже вполовину не такой быстрый, как Джонни, и он валит меня на землю снова. Я пытаюсь с ним драться, но всё это — возня в мокрой после дождя траве. Я зову Кита по имени так отчаянно и долго, что хрипну. И Джонни снова оттаскивает меня в дом.       — Что за девушка с тобой? — спрашивает Мелисса.       И я застываю, уставившись на нее тупым, болезненным взглядом. Не хочу говорить ни слова. Мои зубы сжаты так крепко, будто сцепились намертво и приросли друг к другу. Я разлепляю губы с трудом, потому что:       — Она моя сестра. И она ни при делах. Я просто попросил ее привезти нас сюда, потому что думал, что вы можете помочь.       — Если ты здесь, значит, он не вернулся, Йен. Никто не может с этим помочь…       — Ему просто нужно было место…       — Почему он обратился?       Из-за меня. Из-за меня, и я беззвучно начинаю глотать слезы от бессильной злобы.

III

      Когда Роб возвращается, он в ярости. Он хватает меня за грудки и впечатывает в стену. Джонни оскаливает зубы и бросается к нам, но один взгляд Роба заставляет его заткнуться и застыть.       Роб рычит:       — Я научил тебя стрелять для этого. Тебе стоило выпустить пулю ему в лоб, пока он спал, потому что если он не вернулся через сутки, это всё. Конец, ты понимаешь?!       Нет.       Он рычит:       — Но ты привел его сюда перед тремя худшими ночами в месяце, зная, что мы обратимся, зная, что обратится мой сын. Я не смогу его остановить, если он полезет в драку, понимаешь ты или нет? А он полезет в драку. Он полезет и умрет. И ты просишь моей помощи. Ты говоришь: я должен Киту. Не настолько. И вот что я тебе скажу: ты либо засадишь пулю этому ублюдку в лоб, либо уедешь с ним и сдохнешь, потому что пощадил обезумевшего волка.       Роб тяжело дышит.       И всё, что я могу сказать ему:       — Он узнавал меня...       — Но он забудет.       Я прислоняюсь затылком к стене, закрываю глаза и плачу.       Роб говорит:       — Сколько лун ты повидал? Сколько лун — среди таких, как он? Я — больше тысячи. И вот что я выучил за тысячу лун. Надежда хуже всего. Если волк не вернулся, значит, с ним покончено. Я не убил его, Йен. Но тебе придется. Рано или поздно. Уезжайте. Сегодня я потерял друга. Еще и сына я не потеряю. Особенно из-за тебя.       Он отпускает меня, и Джонни просит:       — Нет, папа!       Я выхожу за дверь, пытаясь заглушить его голос, вдруг ставший испуганным и серьезным:       — Йен, он убьет тебя! Ты слышишь?! Йен!       И по заслугам…

IV

      Меня догоняет Хлоя, и маленькая, жалкая надежда отзывается на ее запах, на ее поникшее лицо. Она говорит мне и Киту, даже если он не слышит:       — Боже, простите… Я не знала, что так обернется…       Она пришла покаяться. Хотя не виновата. Виноват я. Если бы я был с ним рядом… всё бы обошлось. Он бы сберег нас. Не попался бы так глупо…       Слезы высыхают на моем лице. И я прошу ее спокойно, поймав единственную мысль, которая не приносит мне боли:       — Дай мне немного мяса в дорогу, ладно? Последний пир и всё такое…       Она оборачивается назад, не зная, соглашаться или нет. Она кивает.

V

      На улице темнеет, и в горящих зашторенных окнах мне видно, как ругается семья.       Эва выпрыгивает из машины и крепко обнимает меня.       — Йен…       Она осматривает мое лицо и снова обнимает:       — Ты в порядке?       — Да.       — Поехали со мной. Дай им разобраться с ним. Поехали, пожалуйста.       — Поедем.       Хлоя кладет ягненка в нашу машину, и запирая двери, я прошу Эву: в Кеммерер.

VI

      Вот так. Я добыл мясо для моего волка. Как в нашу первую встречу. Усмехаюсь. Только сейчас понял, что поухаживал за ним тогда по-волчьи. Это мое ему подношение.       Я прошу Эву остановить. А затем прошу выйти из машины, и выхожу сам. Прошу: пусть забирает деньги, документы, телефон. Прошу: я должен ехать один. Потому что завтра ночь перед полнолунием, и ей с нами очень опасно…       — Нет, Йен…       Ее лицо некрасиво кривится. Она уговаривает: давай оставим им Кита. Она уговаривает: возвращайся домой.       Но я не могу. И говорю:       — Прости меня.       Она заряжает мне пощечину.       — Ты как отец. Он тоже никогда не выбирал семью.       Моя щека наливается краской.       Я сажусь в машину на водительское и закрываю дверь. Я бросаю сестру посреди чужого города после того, как она спасла мне жизнь. Мне и Киту. Я самый ужасный человек в ее жизни. Даже хуже отца.       Она кричит мне вслед:       — Если ты сдохнешь, Йен, я тебя из-под земли достану, понял?!

VII

      Когда Кит приходит в себя, мы снова на пустыре. Я сижу с ним рядом, и он первым делом узнает мой запах. Он тычется в меня носом, еще не открыв глаза.       — Привет, детка. Привет…       Он оживает и бодает меня на тяжелом вздохе. И, подавшись вперед, тут же отмирает. Он оглядывается вокруг, он пытается подняться и разобраться в происходящем. А я просто жду… жду, как он отреагирует.       Убедившись, что вокруг — ни души, он, тяжело припав на лапы, укладывается обратно. Я глажу его по голове и говорю, что здесь никто его не тронет. Я говорю, что скучаю и что, надеюсь, он вернется. Я говорю, что его привычный запах становится всё слабее. И понимаю вдруг, как много он еще не рассказал мне… и сколько мы всего не обсудили. Может, не придется...       Кит обнюхивает ягненка, и я делаю то, что должен был сделать еще в пещере: ем первым.