Омега + Омега. Укради меня у луны

I

      В полнолуние мне приснилось, что Кит, обратившись, на меня напал. Его зубы сомкнулись на моем загривке, и я даже помню ощущение острой боли и потекшей крови. Она была гораздо холоднее, чем его дыхание. Пахло железом. Кит собирался взять меня.       Я просыпаюсь от ужаса и от того, что меня что-то толкает в бок. Надо мной нависает огромный черный силуэт с горящими глазами… Мне трудно дышать, и я не знаю, что на меня нашло… Не помню, как выхватил Глок. Это случилось спросонья. Я направляю дуло прямо в раскрытую пасть…       Лицо Кита человеческое и вместе с тем — нет. От этого — жуткое. Даже когда я ищу его черты… это не он.       Кит прижимает к голове уши…       Он пытался разбудить меня, и у него такой взгляд… вспуганный и настороженный. Я не двигаюсь, он тоже… И я не знаю… представляю ли угрозу для него или он для меня, потому что мы находимся в, мягко говоря, не самом доверительном положении прямо сейчас…       — Кит?..       Мне нужно подтверждение, что он в себе.       — Детка, я хочу, чтобы ты отошел. Давай.       Давай, Кит.       Его пристальный взгляд не сулит мне ничего хорошего… В животном мире, если кто-то на тебя пялится в упор, — это признак агрессии.       — Кит…       В нашем мире признак агрессии — если кто-то наставил на тебя пушку. Но, если я опущу Глок, я не успею его поднять, чтобы сделать выстрел.       Никогда раньше не задумывался, что каждое обращение у Кита рвутся мышцы даже на лице… когда его челюсть перестраивается и рот превращается в пасть. Ему ничего не стоит перекусить мне хребет.       Он не похож на волка…       И я раньше не рассматривал его так… а впечатление первой ночи давно утихло. Теперь я не в состоянии отвести взгляд.       Его глаза отражают луну в темноте.       Моя рука крепко сжимает пистолет, и палец, который я никак не решусь даже просто положить на спусковой крючок, дрожит от напряжения. Я слежу за Китом, и он тоже не сводит с меня глаз…       Я не понимаю, в себе он или нет…       Его «лицо» размывается, потому что мне заливает глаза, и я слышу, как он скулит… Я бросаю пистолет в сторону. И ненавижу луну. Я ненавижу ее так сильно…       Я падаю в постель, и Кит опускается рядом… Больше я не смотрю. Я не смотрю на него. У меня нет сил.       Еще две таких ночи… и затем — каждый месяц. Снова и снова. Снова и снова.

II

      В детстве на Эву игриво бросился соседский щенок. Он был безобидный, но очень крупный. Она до жути перепугалась и начала бояться собак. Если знать наше детство с койотами — неудивительно. Чтобы у нее всё прошло, отец взял взрослого пса на передержку. Ну и началось… Ругань матери, слезы Эвы.       Самое удивительное, пес всё понял. Он лежал очень тихо и грустно. И ходил по дому на цыпочках. Почему-то за мной. Я сказал: «Тебе придется помочь этой девочке перестать плакать. Иначе эти двое, две этих женщины, они просто выгонят к чертям и тебя, и отца».       Когда мы с Эвой валялись на кровати в моей комнате, пес лежал рядом и скулил. Он всё поглядывал на Эву: простит она его или нет? За то, что он родился собакой. Перестанет ли бояться? Он подошел, только когда она сама протянула руку.       Он пробыл у нас всего ничего. Его потом забрали обратно в семью. Но я помню, как он не дышал, когда Эва подходила, и как она расплакалась, когда осознала.       Оборотень — не собака. И Кит сказал мне однажды: «Мы хуже зверей».       Я так и не смог больше уснуть.       Наутро, когда Кит приходит в себя, он тоже измотан. Болью и мной. Мы планируем съездить за свежим мясом, потому что ему понадобятся силы. Он молчит. Но перед самым выходом спрашивает:       — Что тебе снилось ночью?       — Обычный кошмар.       — Обо мне?

III

      Вот несколько общеизвестных фактов об оборотнях. Они превращаются в полнолуние. Но, как выяснилось, не одну ночь, а три подряд. Обратившись, они крупнее и агрессивнее волков. Их кровь вскипает в венах, у них бешеная способность к восстановлению, они не болеют. Они быстрее, ловчее и сильнее человека в несколько раз. У них хорошее зрение, тонкий слух, чуткое обоняние.       Даже когда они люди, им тяжелее контролировать инстинкты. А уж если перекинутся, то жажда крови и охотничий раж берут над ними верх. Они теряют человеческий разум, и если их психика была ослаблена, луна забирает их совсем, и они не возвращаются назад.       Говорят, во время обращения их связь со статей и всеми, кого они знали, притупляется до тех пор, пока не исчезает вовсе.       Во вселенной «Гарри Поттера», чтобы сохранить сознание, оборотню достаточно пить аконитовое зелье. Но мы не во вселенной «Гарри Поттера», и я не знаю, есть ли хоть какое-то лекарство.       В нашем мире это не проклятье в прямом смысле слова, как говорит Кит, и не болезнь, чтобы найти антидот. Это генетика. Я потомок, потому что среди моих предков был один из них. Кит — один из них, потому что оборотнями были его родители.       Я почти ничего не унаследовал, и луна не влияет на меня. Вообще, даже ученые не знают, почему луна. Может, она каким-то образом опасна… Я видел в цирке: если волку грозит опасность, его тело начинает меняться.       Мне бы хотелось, чтобы всё было понятней… Но если бы у науки были ответы, религия бы изжила себя. Никто бы не надеялся на ясновиденье… И кто-то вроде меня не искал бы ведьму.       Я всё ждал конца октября, чтобы спросить: это, вообще-то, можно хоть немного облегчить?..       Роб сказал про Кита: «Волк в нем помешался». Это звучало как безумие, но не было безумием. Кит сказал мне, что наша связь сохраняет ему рассудок: «Я помню каждую ночь с тобой». Ему было куда возвращаться. До сих пор.       А теперь… я действительно уехал, пока он спал. Не выношу прощаний. Я провел с ним самые тяжелые три ночи, как обещал. Но на этом всё.       Я солгал себе и Киту, когда сказал, что перестал бояться. Мое тело всё еще реагирует, и я не могу это выключить. От меня за версту несет страхом. Мне нужно разобраться с этим и многим другим. Или уйти насовсем, если я не смогу. Это будет честно.       Оставить Кита честнее, чем повесить на него свою смерть. И честнее, чем пустить пулю ему в лоб…       Я не знаю, что между нами и как это называется. Может, я тоже на нем помешался. Потому что если мне придется убить его, следующую пулю я пущу себе в лоб. И я уверен, что, едва он очнется в моей крови, это будет последнее зрелище перед тем, как он превратится обратно, чтобы никогда больше не прийти в себя.

IV

      Если вбить в поисковик «Случаи нападения зверей на дрессировщиков и смотрителей», поразишься статистике. И обычно я бы перечислил их все, чтобы сказать: «Есть ситуации куда хуже моей». Но я не дрессировщик и не смотритель. Просто пытаюсь понять, как мне обходиться с диким зверем. Потому что уже осознал, что мне придется мыслить рядом с Китом иначе. Выходить за рамки человеческого, искать другой язык общения…       Он не перестанет обращаться. И есть кое-что, с чем мне придется смириться, если я хочу с ним быть: это — тоже он… Его «проклятье», его стая — это он.       Я застал окончание фестиваля воздушных шаров в Альбукерке. Сотни цветных перевернутых капель самых разных форм взмывали в воздух день за днем, и я успел побывать в корзине одного из них.       Вниз я смотрел с мыслью, что где-то поблизости может быть Кит. Где-то поблизости мой волк может наблюдать в небе меня, не зная этого.       По вечерам воздушные шары горят, как сотня гигантский ламп, поставленных рядами, и когда солнце заходит за горизонт, темноту взрывают фейерверки.       Ха, Кит. Я даже не понял, как это случилось. Как произошло, что я так сильно привязался. Я чувствую себя самым одиноким человеком на планете. Все эти впечатления вызывают во мне тоску почти физическую.

V

      Я езжу по Нью-Мексико без Кита. Иногда хочу написать ему или позвонить. Сказать: всё в порядке, я просто пытаюсь… черт знает что, Кит, я пытаюсь… Может, мое бегство про смирение. Про вопрос: готов ли я жить с этим? И каким образом готов…       Когда мы только выехали из Айдахо, я лелеял надежду, что мой враг — луна. Тогда я смог бы побороться. Плотно зашторить окна, спуститься под землю. Я мог бы гнаться за рецептом аконитового зелья до скончания веков. Но затем на ранчо я понял, что Кит не перестанет быть оборотнем. И дело не только в том, как он привык жить — боже, только вдуматься! — восемьдесят с лишним лет. Дело в том, что это его суть. Любить кровь и мясо, вонять опасностью и трупами. Он будет решать проблемы грубой силой, и он втянет меня в такой мир — грубой силы и убийств. Потому что рано или поздно, если я буду с ним, мне придется стрелять не только по бутылкам.       В Ките есть всё, от чего бы мне стоило уносить ноги. Включая мое собственное прошлое. Но дело в том, что я хочу остаться.       И если я хочу остаться… я должен понять, как подружиться с волком в нем… С волком, который, еще не зная меня, ввязался в заранее проигранную схватку. Чтобы защитить. С волком, который защищал меня все ночи. Помнил обо мне все ночи. С волком, которого я предал.       Я не знал, что умею скучать — и так сильно. Надо же… у кочевника появились корни…       Тупо пялюсь в экран телефона… Не уверен, что Кит сидит в соцсетях, как «нормальные» люди. И дело не в том, что он «старик»… Я усмехаюсь. И мне грустно. Потому что Кит — дикий. Он зверь, который научился жить среди людей. Но от этого не станешь человеком…       Думаю о том, что, когда приеду в Санта-Фе, как мы планировали вместе, он отыщет меня в толпе, и в этот момент мы оба будем в порядке, и я буду готов сказать волку внутри него: «Всё хорошо, приятель. Мы можем друг на друга положиться». Потому что, пока не могу я, он тоже не может на меня.       Я стараюсь ездить только по Нью-Мексико и вообще не слезать с колес. Лишь это сохраняет мне рассудок. Я понял в конце недели: я начинаю сходить с ума. На меня накатывают странные приступы острой, как боль, тоски, и я думаю в эти моменты: я спятил.       Я останавливаюсь в Лос-Лунас, округ Валенсия. Так и не понял: то ли когда-то в городе жила семья оборотней с фамилией Луна, то ли название связано с местной природой… Здесь по ночам очень яркий лунный свет, Киту бы не понравилось.       В эту ночь я ночую в машине, потому что у меня нет денег даже на мотель. По радио играет странная баллада «Hijo de la Luna», переводится как «Сын луны». В ней поется о влюбленной цыганке, которая мечтала выйти замуж за цыгана и попросила луну ей помочь. Луна ответила, что исполнит ее желание, но только если получит ее первенца… Когда у пары родился ребенок, он был белокожим и с серыми глазами. Муж решил, что жена ему изменила и опозорила его. Он убил ее, а ребенка отнес в лес, где уже ждала луна…       У луны жестокий нрав, решил я, и залез в поисковик. В испанском фольклоре считается, что, когда дети умирают, их забирает луна. Песня — чистая выдумка, замаскированная под древнюю легенду. Но я думаю о Ките, слушая припев: «Луна, нет желающих, которые бы сделали тебя женщиной, так скажи мне, что ты будешь делать с ребенком из плоти?». В песне поется: когда ребенок счастлив, луна полна. Когда он плачет, луна идет на убыль, чтобы сделать ему колыбель…       Интересно, счастлив ли Кит? Когда он — волк…       Есть вещи, понимание которых мне недоступно. Я бы, может, спросил его. Если был бы готов услышать: «Да, в какой-то мере… я счастлив в эти моменты».

VI

      Между дорогой и сном, если позволяет местность, я учусь стрелять. Но патроны кончаются еще быстрее, чем деньги. Я думал устроиться в какую-нибудь забегаловку, но не хочу застрять на месте. Я бегу. Не только от Кита…       Мне кажется, эти месяцы с ним сделали из меня параноика. Из-за Клайда. Я всё еще держу в голове мысль, что его стае есть дело. До него — больше, чем до меня. Но я — цель проще, чем он. И он меня всё равно отыщет, в этом я уверен, этим утешаюсь сам… и этого боюсь.       Иногда прошу отца перевести мне пару сотен. Но чаще звоню брату в Нью-Йорк. Брат не отказывает, но беспокоится.       — Чем ты занимаешься, Йен?       — Смотрю мир. Я сейчас в Нью-Мексико.       — Эва сказала, ты с каким-то парнем.       — Мы разминулись. Он всё оплачивал, сейчас я буду пару недель сам по себе.       — Ты же в порядке?       — Да. Не парься.       А что бы я сказал? Нет, Эдди, мне хреново? Я не знаю, как быть, потому что встречаюсь с оборотнем и от этого очень много проблем?       — Всё хорошо, — говорю я. — Хеллоуин в Нью-Мексико…       Брат усмехается:       — Парень… Ты живешь без забот.       Если бы он знал…       Я говорю:       — Обещай, что немного поддержишь меня. Вряд ли я когда-нибудь стану нормальным, но я правда постараюсь взяться за ум.       Этими словами сам себе напоминаю отца, который сидел на азартных играх. И Эдди точно знает, что я говорю только половину правды, но предпочитает оставаться хорошим братом на большом расстоянии.       Он только произносит:       — Надеюсь, ты не вляпался в какое-нибудь дерьмо.       Жаль, я по самые уши.       Я не суеверный, но вдруг понимаю, что боюсь озвучивать желания. Хочу повидаться, поэтому осторожно предлагаю:       — Может, я приеду чуть позже? Примешь блудного брата?       — Фигня вопрос, — говорит он.       Когда Кит найдет меня… мы можем двинуться в Нью-Йорк. И будет новая дорога. Потому что эта… всё сильней теряет смысл для меня.

VII

      За несколько этих недель почти без остановок я изъездил Нью-Мексико. Я был в маленьких и больших, но неизменно пыльных городах, смотрел на церкви и глиняные дома, но чаще — на пустыни и горы. На холмы, скалы и луга с сухой пожелтевшей травой. Я покатался по Розуэллу, который прославился из-за упавшего тут НЛО. Здесь даже фонари были сделаны в виде пришельцев, и я усмехнулся, на чем только ни делают туризм и деньги…       Есть три классные вещи в Нью-Мексико, которые по-настоящему меня покорили. Во-первых, экодома, которые созданы из вторсырья и используют солнечные батареи, это выглядело очень футуристично. Во-вторых, национальный парк «Белые пески», где дюны — будто сугробы, и создается полное впечатление, что я нахожусь где-то посреди Аляски, этот гипсовый песок даже немного искрится, совсем как настоящий снег… И в-третьих, это, конечно, музыкальная дорога. Я проехал по ней раза два, и мне решительно не с кем было разделить восторг: она буквально пела под колесами.       На трассе шестьдесят шесть часто устраивали гонки, и в авариях разбилось очень много людей. Поэтому власти решили таким необычным образом обезопасить один из участков: если ехать со смешной скоростью где-то двадцать восемь миль в час, можно услышать мелодию «Америка прекрасна». На дороге вырезаны небольшие канавки, из-за которых создаются вибрации. Они и превращаются в звук.       Мне некому рассказывать об авариях. И о гремучих змеях, населяющих штат. Некого спросить: «Если бы ты мог выбрать, за счет чего развивать туризм, что бы это было? Варианты ответов: секретная лаборатория, из-за разработок которой пострадали Хиросима и Нагасаки, или космическая станция, или экодома, или НЛО, или змеи, или музыкальные дороги?».       Определенно, музыкальные дороги — мой фаворит…       Этим вечером я в очередной раз читаю про то, как ладят между собой хищники в стаях, и кручу на повторе: «В твоем сердце бардак». В этой песне есть две фразы, которые должны меня добить: «Слишком много любви ты проиграл страху, сомнению и недоверию» и «Ты ни на чем не обжигаешься, потому что с тобой ничего не происходит, так проще». Я постоянно думаю о том, что сказал Кит: «Ты ужасно холодный, Йен… Иногда во всех смыслах…»       Судя по моему состоянию, я уже запустил программу самоуничтожения.       Сегодня, кстати, прочитал про рак, что он — злодей поневоле. Самый глупый, безнадежный и отчаянный злодей, которого боится всё человечество.       Просто представь себе, Кит… Маленькая клетка печени отделилась от своих, поселилась в одиночестве где-то в другой части организма и, оглянувшись, поняла, что всё не так… Она лихорадочно пытается восстановить то, что утратила, чтобы спасти мир… и не знает, что превращается в злокачественную опухоль. Вот такая ирония. Рак — это клетка, которая спятила в попытке защитить всё, что ей дорого. И у нее, вообще-то, были не плохие намерения. Но вот незадача: она — убийца.       У меня тоже не плохие намерения. Но всё это выглядит скверно. Я пытаюсь дозвониться до Кита. Может, впервые в жизни я набираю этот номер. Кит не отвечает…       Автоматический женский голос предлагает мне записать сообщение. И я записываю:       — Привет, детка… — я усмехаюсь и замолкаю, пытаясь проглотить заминку пульса — из-за того, что он не взял трубку. — Надеюсь, ты просто занят или спишь. Да?.. Я… в общем, я звоню, просто чтобы ты знал: я буду ждать тебя в Санта-Фе.       Кит должен был понять, что я не бросил его… а уехал на время прочистить мозги… и смириться с тем, что никакого волшебного средства для нас не существует… и проблемы не решатся по щелчку пальцев… с помощью какой-то ведьмы.       Поэтому я говорю после заминки и молчания:       — Я очень по тебе соскучился. Прости, что я такой…       Кого ты выбрал себе парой? Мой стайный волк…       — Я люблю тебя.

VIII

      У Нью-Мексико особый облик и дух… Засушливый и древний… Это место, где пересеклось много культур и верований… и в синтезе что-то родилось. Я вижу это на ведьмовском фестивале в Санте-Фе. Сам Санта-Фе — такой: очень индейский, немного испанский и совершенно не американский…       Фестиваль больше похож на ярмарку: здесь много палаток и прилавков. Продают всякие амулеты в виде украшений, кукол, фигурок… местные травы, растения и готовые настойки и снадобья. Одни проводят обряды, другие рисуют символы для усиления «энергетических потоков», третьи гадают и предсказывают с помощью карт и кристаллов. Вся улица в огнях. Одежды местных сочетают в себе наследие трех культур.       Что я хочу спросить у гадалки? И хочу ли вообще…       Я ищу глазами только Кита. Как вдруг меня хватают за руку в толпе. Я оборачиваюсь, и женщина мне говорит:       — На тебе волчий взгляд.       Глаза у нее широко раскрыты и обеспокоены, кожа смуглая, волосы темные. Судя по чертам, она потомок индейцев. Я — потомок древних. И волчьи взгляды мне не страшны.       Я усмехаюсь:       — Наверное, это мой парень. Он найдет меня здесь.       Она отвечает:       — Не ерничай, юноша. Это взгляд твоего врага.       Ясно. Невольно вспоминаю слова Роба. Мне всего семнадцать, а у меня уже есть враг. Что будет, когда я доживу до возраста Кита?       — Ладно, — говорю я. И спрашиваю о моем волке: — Можешь сказать, где тот, кого я ищу?       Она отвечает пространно:       — В опасности. И скорби.       Ничего нового… Таким я его и оставил.       — Спасибо.       Я пытаюсь уйти, но женщина сжимает мою руку. Она говорит:       — И не спросишь? Как победить проклятье?       — Терпением и любовью.       Не хочу хвастать, но я нашел канал безумца, который уехал в Африку, чтобы жить с дикими животными бок о бок. Он как бы состоит в прайде львов; не то чтобы я узнал много нового о том, как он общается с хищниками, но по крайней мере он систематизировал кашу в моей голове и дал какой-никакой алгоритм действий, и я понял, над чем еще работать и работать…       Женщина говорит:       — Не играй с монстром, даже если у вас — одно на двоих разбитое сердце.       Я не знаю, как она это делает… Но она вытаскивает из меня образ испанского мультфильма, в котором мальчик перестал бояться монстров и они собрали ему колесо обозрения…       — И если хочешь узнать больше о том, кто ты такой, поезжай к тому, кто приютил тебя у воды высоко над землей и с кем ты боялся волков сильнее всего.       Эдди…       Я перестаю отшучиваться даже мысленно. Думал, мне придется выложить круглую сумму за предсказание… и постараться — найти ту, кто мне скажет хоть что-то о Ките и обо мне. Но она выловила меня в толпе сама.       И теперь произносит:       — Лучше быть собакой в спокойные времена, чем человеком во времена хаоса. Но ты человек. И это ты причина хаоса. Возвращайся к нему. У вас впереди тяжелая ночь. Сегодня ваш общий враг победит.       Я выхожу от нее в смешанных чувствах и тревоге. И продолжаю искать знакомый силуэт среди огней, разрисованных лиц и костюмов… Слово «хаос» всё еще звучит в моей голове, и это единственное, что приходит на ум, когда оглядываешься по сторонам.       Я чувствую, как звонит телефон, и торопливо вытаскиваю его из кармана. Кит…       — Кит?       — Йен, ты где?       Господи, черт его знает. Я ищу глазами ориентиры. Кит… Мое сердце бешено колотится. Он в порядке. Я очень хочу его увидеть и увезти.       Первое мне даже удается.       И это так странно, что он в десяти метрах от меня, прямо передо мной, и я чувствую его запах, но хватают меня сзади. Хватают и тащат.       Кит бросает телефон и рвется ко мне через толпу. Его лицо — непривычно заострившееся и худое. Его глаза — одичавшие. Кит стискивает зубы. Он падает… и его хватают другие оборотни. Откуда я знаю, что они оборотни? От них несет волчьей шерстью.       Кит обращается прямо в толпе. И это последнее, что я вижу. Потом — темнота.